Что тебе я сделала?

Глава 1.1

Аннотация:

— Ты… В нашей кровати, господи… — Я всхлипываю. Образы в моей памяти до того свежи, что даже дышать тяжело. — Мы же только что поженились! Почему? Чего тебе не хватало?

Мой муж равнодушно ведет плечами и с непринужденным видом одергивает манжеты мятой рубашки. Где-то в прихожей до сих пор одевается женщина, с которой он мне изменил.

— Это моя месть и твоя расплата.

— Расплата?! — восклицаю я истерично. — За что? Что я тебе такого сделала? Что?

Он равнодушно усмехается.

— Я думал тебе сказать, но, пожалуй, нет. Мучайся незнанием. Ну или покопайся в прошлом. Неужели ничего не приходит на ум?

— Я… Я не понимаю! Я никому ничего плохого не делала! За всю жизнь!

Его лицо искажается неподдельной злобой.

— Вот как, — произносит он ровно. — Значит, ты еще гнилее, чем я думал.

Глава 1

В нашей с женой супружеской спальне я прямо сейчас трахаю другую женщину. На заботливо выбранных Альбиной шелковых (разумеется, шелковых, ведь она выросла с золотой ложкой во рту) простынях. На идеально упругом ортопедическом матрасе, который тоже выбирала она. На гигантской кровати, где большую часть нашего брака она спала в одиночестве.

Обнаженная, разгоряченная сексом женщина подо мной стонет — громко и протяжно, сильнее прогибается в спине, с неподдельным энтузиазмом подставляется под мои толчки, отставив руку пытается найти мою для опоры и контакта, но мне все равно.

Я отсчитываю минуты до возвращения жены.

Томные низкие вздохи и стоны, наполняющие комнату, гаснут бесследно, не достигая моего сознания ни на миг. Мне представляется лицо жены: обманчиво невинное, прекрасное как у фарфоровой куклы.

Как наяву я вижу раненное, полное неверия и ужаса выражение всегда чуть влажных зеленых глаз, сбегающие по румяным щекам дорожки слез, раскрывшийся в немом протесте пухлый рот, нервно заломленные руки, быстро вздымающуюся упругую грудь. Ее шок. Непонимание. Боль.

Я ненавижу ее. Все, чего я хочу, — наконец-то увидеть, как Альбину Панфилову — мою дорогую женушку — корежит от душевной боли, хотя бы вполовину равной той, что однажды она причинила мне.

Я ненавижу ее.

Не-на-ви-жу.

— О-о да, да-а. — Женщина (Наташа, ее зовут Наташа) переходит на задушенный шепот и следом на крик: — Ма-а-а-рк!

Наверное, я должен чувствовать себя польщенным.

Наверное, ее хриплый, сочащийся патокой соблазна голос должен отзываться в моем теле волнами выбивающего пробки возбуждения. Ведь я наконец-то занимаюсь сексом с женщиной, к которой не испытываю всепоглощающей, сжирающей внутренности ненависти. Но мне все равно.

Мое тело возбуждено. Но это всего лишь физиология. Я ничего не чувствую. Я жду. Сегодняшний вечер — мой билет на свободу.

Я не думал, что ненависть к Альбине окажется настолько разрушительной. Человек, которым я стал за последние полгода, — совсем не похож на прежнего Марка Горина.

Что ж, это не моя вина.

Женщина подо мной всхлипывает и напрягается, замирая на пике. В прихожей раздается оглушительно громкий щелчок открывшегося замка.

Я ускоряюсь. Мои движения теперь почти агрессивны и полны злости. Тела ударяются друг о друга с пошлыми шлепками.

Я хочу, чтобы Альбина это услышала. Чтобы она увидела.

И наконец меня достигает шум ее постепенно ускоряющихся шагов. Тонкие шпильки стучат по паркету молоточками. Миг — и на пороге нашей спальни стоит Альбина.

— Ч-что… — сипит она почти беззвучно.

Теперь я могу обернуться и насладиться результатом. Секунду назад дрожавшая в оргазме Наташа вскрикивает в испуге и выбирается из-под меня так быстро, словно практиковалась целую жизнь. Впрочем, может быть, она оказывается в подобной ситуации не впервые.

Мне плевать. Мой взгляд прикован к Альбине.

К ее застывшей у стены фигуре в длинном вечернем платье — сегодня в ее институте был выпускной. К босоножкам на ее ступнях — значит, она услышала нас с порога и сразу побежала в спальню.

Я сосредотачиваюсь на ее лице. В широко раскрытых зеленых глазах ужас и изумление на грани травмы. Полные губы дрожат то ли в рыдании, то ли попытке произнести хоть слово.

С равнодушным видом я стягиваю с себя презерватив. Альбина вздрагивает и отшатывается, ударяясь плечом о стену. Мне ее почти жаль.

Почти.

1.2

— Это твоя жена?! — подает вдруг голос Наташа.

— Да. — Я застегиваю предусмотрительно не сброшенные полностью брюки и подхватываю с пола рубашку. — Ожидала встретить в квартире женатого мужика кого-то еще?

— Да ты… Ты просто урод!

— Ты знала, что я женат, — усмехаюсь я издевательски и, подняв правую руку, с напоминанием демонстрирую Наташе кольцо.

Естественно, оно не осталось незамеченным, когда я клеил ее в баре. Не желая втягивать в свои разборки нормальных женщин, я искал именно ту, что не откажется потрахаться с женатым. Такая вполне заслуживала выслушать пару-тройку оскорблений от Альбины.

Вот только моя жена, вопреки ожиданиям, не спешит с истерикой. А жаль.

— Ты больной! — выплевывает моя недолюбовница, пока дерганными движениями забирается обратно в обтягивающий топ и мини-юбку. Забавно, но на Альбину она явно старается не смотреть. — Ты просто больной!

— Пока, Наташа. — Кивком головы я указываю на дверь. — Выход найдешь сама.

Фыркнув, она проносится мимо ураганом и, лишь на долю секунду в нерешительности замерев перед Альбиной, все-таки быстро уходит прочь.

Тишина в спальне теперь оглушительна. Как и я, Альбина не отводит взгляда. Но молчит.

Если она ждет потока оправданий и извинений, то ей предстоит еще одно разочарование.

— Ты… — заговаривает она наконец и сразу же всхлипывает. — В нашей кровати, господи… Мы же только что поженились! Почему? Чего тебе не хватало? Как… Как ты мог?

Я равнодушно пожимаю плечами. Одергиваю манжеты рубашки. Застегиваю пуговицы.

— Это моя месть и твоя расплата.

— Расплата?! — восклицает она истерично. — За что? Что я тебе такого сделала? Что?

Мои губы кривит злая усмешка. Ненависть во мне кипит, разъедая и уничтожая на своем пути все, но я держу ее в узде. Такие, как Альбина, заслуживают только равнодушие.

— Я думал тебе сказать, но, пожалуй, нет. Мучайся незнанием. Ну или покопайся в прошлом, — не выдержав, предлагаю я и внимательно слежу за ее реакцией. Однако заплаканное лицо остается невинно-изумленным. — Неужели ничего не приходит на ум?

— Я… Я не понимаю! Я никому ничего плохого не делала! — заявляет она нагло. — За всю жизнь!

В это мгновение я почти теряю контроль. Ее слова словно красная тряпка, но мне удается себя сдержать.

— Вот как, — говорю я спокойно, пока внутри все ревет и клокочет. — Значит, ты еще гнилее, чем я думал.

________________

Друзья, приветствую! Рада снова быть с вами! Это будет очень, очень эмоциональный роман, поэтому устраивайтесь поудобнее и заблаговременно запасайтесь успокоительным и шампанским))

Пожалуйста, не забудьте добавить книгу в библиотеку и поставить "звездочку" в карточке книги — ваше внимание помогает книге найти своих читателей и вдохновляет автора ❤️

Глава 2.1

Первые сутки после случившегося я могу только рыдать. В голове туман, если попытаться думать о чем-то другом и не вспоминать… Не вспоминать, как он и она… на нашей кровати… в нашей спальне…

Боже. За что, за что все это происходит именно со мной?

Один час перетекает в следующий, ночная тьма за окном постепенно сменяется утренними сумерками, а затем рассветом, но картинки в моей голове не теряют яркости и живости. Словно наяву я до сих пор слышу звуки ритмичных, отвратительно пошлых шлепков тел и вижу, как Марк с равнодушным лицом стягивает с члена презерватив, не разрывая со мной зрительного контакта.

Всякий раз, когда образы из воспоминаний заполняют мои мысли особенно красочно, к горлу подкатывает едкая желчь. Мне хочется содрать с себя кожу и вывернуться наизнанку, только бы прекратить протыкающую внутренности боль.

Я не хочу ничего помнить. Я не могу забыть.

Я рву на себе волосы, но представляю, что делаю это с ней. С ним.

Наверное, мне стоило бы что-то предпринять: выйти из дома, сбежать от триггеров, коих внутри нашей общей с Марком квартиры огромное множество, — один только взгляд на закрытую наглухо дверь спальни служит безоговорочным катализатором для новых слез, — но я не могу двинуться с места. Забившись в угол дивана в гостиной, я часами смотрю на стену и искренне пытаюсь не думать вообще ни о чем. Только не получается. Даже ластящаяся ко мне Бусинка — еще совсем не знающий жизни котенок — бессильна, и впервые на ее памяти мое внимание не принадлежит ей целиком и полностью.

Поздним утром я едва нахожу силы для вынужденного визита в ванную, но Бусинка пищит, цепляясь за длинный и теперь уже мятый подол моего платья, и отчаянно требует свою порцию влажного корма несмотря на имеющийся в бесперебойном доступе сухой. Покачиваясь на онемевших от долгой неподвижности ногах, я покорно плетусь к холодильнику на кухне и выдаю маленькому комочку шерсти ее ежедневный деликатес.

Мне же не то что кусок — вода в горло не лезет. Сделав пару глотков, я морщусь и отставляю стакан в сторону. От слабости кружится голова и темнеет в глазах. Я очень надеюсь, что в скором времени сон наконец меня одолеет и хотя бы ненадолго позволит забыть о вчерашнем кошмаре. Иначе в скором времени я просто сойду с ума: от боли и абсолютного, тотального непонимания причин, побудивших Марка проделать со мной эту подлость.

Именно оттого, что его измена совсем не похожа на обычную интрижку, совершенное им ранит особенно сильно. Это действительно акт мести, как он и сказал. Изощренный и извращенный, показательный, срежиссированный по минутам удар через спину в сердце.

Марк не мог не знать, во сколько я вернусь домой с выпускного. Он не идиот и не слетевший с катушек бабник. Привести другую женщину домой он мог лишь намеренно.

Он хотел, чтобы я увидела его измену своими глазами. Чтобы мне было больно.

Он целенаправленно превратил свою измену в спектакль для одной зрительницы — меня. И его ненависть… Неподдельная, искренняя, выплескивающаяся из него волнами — откуда она взялась?

Я ведь не лгала: за мной не числится ничего плохого. Тем более по отношению к нему. Еще десять месяцев назад я вообще не подозревала о существовании Марка Горина.

Каким образом я могла оказаться перед ним виноватой, если все, что я когда-либо делала для него, — это любила?

2.2

Желанный сон принимает меня неохотно, то укутывает в свой сладко-безмятежный кокон на минуту-другую, то внезапно ускользает, как недостаточно длинное одеяло. Я ворочаюсь на чрезмерно твердом для долгого лежания диване и зажмуриваюсь до звездочек перед глазами всякий раз, когда мысли возвращаются к событиям прошлого вечера.

Если воспоминания о первой сцене в спальне гипертрофированно красочные и живые, то разговор — или вернее назвать мои крики ссорой? — отпечатался в моем сознании туманными обрывками. Когда в прихожей с грохотом закрылась входная дверь и мы с Марком остались по-настоящему наедине, боль во мне уже достигла ослепляющей мощи. Я с трудом могу вспомнить, что и как говорила, кричала ли или сипела на перебой с рыданиями.

— …Тебя это не касается, — так он отвечал, кажется, на все мои требования и мольбы.

Мы все еще были в спальне, но пока я не могла сдвинуться с места и отвести от Марка полные слез глаза, он с самым спокойным видом принялся собирать вещи. Сказать точнее: быстрыми и уверенными движениями выкатывать из гардеробной уже упакованные чемоданы. Он и правда готовился к этому моменту заранее.

А я… я была в ужасе. В абсолютном, непробиваемом извне шоке.

— Я… Я не понимаю… — повторила я уже не впервые. — П-почему?.. За что?

Марк даже головы не повернул в мою сторону. Похоже, сборы интересовали его куда больше, чем заливающаяся слезами жена.

Идеально ровный ряд из двух чемоданов и дорожной сумки дополнился парой коробок. Марк равнодушно осматривался по сторонам, явно раздумывая над мысленным списком собственных вещей.

— Почему ты молчишь? — всхлипнула я жалко. — Объясни, что происходит! — Никакой реакции. — Ты слышишь меня?!

Ничего. Продолжая молчать, он опять скрылся в гардеробной, чтобы через пару секунд вернуться с… галстуком.

Меня затрясло. Пока я почти валялась у него в ногах, пытаясь выяснить в чем моя вина, он вспомнил о гребаном галстуке?!

Наверное, моя резкая смена поведения была для него крайне неожиданной. Только поэтому я и смогла застать Марка врасплох, вдруг кинувшись ему наперерез, не позволяя снова отмахнуться от разговора.

— Ты издеваешься надо мной?! — На этот раз голос не подвел: я кричала до взрывающихся болью висков. — Что ты молчишь, а?! Что. Ты. Молчишь! — Вновь и вновь я толкала Марка в грудь, продолжая смотреть в его абсолютно пустые, пробирающие своим безразличием глаза.

Его совсем, совсем не трогала моя боль. Словно Марка, моего любимого мужа, подменили роботом. Или сводили на свидание с дементором, охотно высосавшим из него душу.

Сколько бы я ни кричала, эффект оставался неизменным: Марк не шелохнулся ни на миллиметр.

— Отойди, — сказал он наконец. И я вздрогнула.

Боже, сколько ненависти… В одном единственном слове.

Мне как будто рассекли кожу на всем теле одновременно. Зажав ладонью рот, я неуверенно шагнула к стене, освобождая путь, и опустила голову. Я больше не могла на него смотреть.

— Сегодня подам на развод. Тебе придет уведомление, — сподобился Марк в конце концов на полноценные предложения. — Подпишешь онлайн.

Глава 3.1

Уже несколько дней я живу как во сне. У мира вокруг странные, расплывчатые очертания, и меня с ним будто разделяет туманный кокон: звуки извне кажутся глухими и далекими, почти ненастоящими, яркое летнее солнце — холодным и тусклым, зеленые кроны раскачивающихся на легком теплом ветру деревьев — ядовитыми.

Я ничего не чувствую. Пища безвкусна, и необходимость питаться три раза в день вызывает досадливое раздражение. Каждую ложку мне приходится запихивать себе в рот через сопротивление. Но я упорно продолжаю. Встаю по утрам и ложусь спать в одно и то же время, пусть и заснуть крайне сложно, а проснуться — еще тяжелее.

Я знаю, что мое состояние однажды изменится к лучшему. Спасибо интернету за впечатляющую осведомленность моего поколения о психологическом здоровье и за то, что я не выросла с убежденностью, будто мужчина — главное достижение в судьбе любой женщины. Измена Марка не обрушила небеса и не вызвала конец света.

К сожалению, разум и чувства не есть одно и то же. Пока в голове у меня относительный порядок, в сердце до сих пор творится невесть что.

Мне… никак. Боль настолько всеобъемлюща, что я больше не могу отделить ее от других своих ощущений.

Я просто существую. И жду, когда станет легче.

Бусинка скрашивает мое вынужденное одиночество и заодно не позволяет засиживаться на одном месте. Большую часть дня я провожу в заботах о ней: кормлю, играю, глажу, убираю лоток и довольно улыбаюсь, если набираю абсолютное комбо признаков, перечисленных в десятом за час видео о кошачьих проявлениях любви к человеку.

Вот только иногда Бусинка бродит по квартире и душераздирающе пищит — так, словно кого-то ищет. И в такие минуты улыбка умиления сползает с моего лица, а губы начинают мелко дрожать. Когда Бусинка укладывается спать у коврика в прихожей, я не могу сдержать слез.

Как мне объяснить ей, что Марк не вернется, если я не в состоянии обосновать случившиеся даже себе? Незнание — наихудшая пытка.

Сколько я не перебираю в памяти все известные о Марке и его жизни факты, ничто не годится как причина для испытываемой им ненависти. Тем более для столь сильной, явно занимавшей в его действиях главенствующую роль. Как будто я не просто нанесла ему неведомого толка обиду, а по меньшей мере убила кого-нибудь!

Пусть невозможность задать вопрос и получить на него честный прямой ответ мучительна, я не тешу себя надеждой на прояснение обстоятельств. Своим показательным шоу Марк уничтожил все.

Мы никогда не сумеем поговорить друг с другом нормально. Даже если он сменит гнев на милость, я не прощу. И, как бы ни терзала меня несправедливость полученных обвинений, унижаться и бегать за Марком с мольбами и объяснениями — себя не уважать.

Лежащий рядом телефон вспыхивает. Я кошу на экран равнодушный взгляд и — самое удивительное — не испытываю ничего даже после прочтения текста уведомления.

Марк подал заявление на развод.

Теперь моя очередь для согласия и подписи.

3.2

Сначала я без промедления нажимаю на ссылку в письме и попадаю на портал для онлайн-оформления документов. Однако, когда мой палец почти касается нужной кнопки для подтверждения согласия, меня вдруг осеняет: развод — это ведь еще и раздел имущества!

Заблокировав телефон, я отбрасываю его подальше, словно расстояние между нами способно помешать верному мыслительному процессу. Обычно довольно скорые на принятие решений извилины в уставшем от переживаний мозгу шевелятся со скрипом. Я пытаюсь припомнить общую информацию о том, как делится совместно нажитое имущество при расторжении брака. У нас из такого — квартира.

Квартира в ипотеку, за которую всегда платил Марк.

Мне вдруг становится очень, очень страшно. Перед мысленным взором возникает искаженное ненавистью лицо Марка, я зажмуриваюсь и мотаю головой.

Боже… Что, если он заберет квартиру? Он ведь так меня ненавидит. Что его остановит от очередной подлости?

Я часто-часто заглатываю воздух открытым ртом и не могу продышаться. С каждой секундой охватившая меня паника нарастает. Как и понимание моего незавидного положения.

У меня нет ресурсов для самостоятельной жизни. Ни накоплений, ни работы, ни поддержки родителей.

С тех пор, как посадили отца, я жила за счет стипендии и оформленной на меня квартиры, которую пришлось сдавать в аренду. Но той квартиры нет: мы с Марком решили ее продать и купить жилье попросторнее.

Он платил за квартиру. Он полностью обеспечивал меня последние полгода. И ушел в один день.

Глубоко вдохнув в очередной безуспешной попытке успокоиться, подрагивающими пальцами я торопливо печатаю сообщение, старательно скрывая подбирающуюся к горлу истерику за нейтральными фразами:

«Я подпишу заявление. Но у меня вопрос: что с квартирой? Мы делим ее пополам?»

Не закрывая окно с чатом, я не свожу с экрана глаз и нервно постукиваю пальцами по поверхности дивана. Тревога свербит в теле, сердце стучит где-то в горле.

Обхватив себя за плечи, я до жжения расчесываю предплечья, царапая кончиками ногтей кожу; оказывается, даже легкая физическая боль удивительно хорошо проясняет сознание и отвлекает от душевных мук.

Наконец на экране что-то меняется.

Любимый:печатает…

Название контакта вызывает у меня кривую усмешку. Да уж.

Не теряя ни секунды, я беру телефон и редактирую данные контакта, а затем жму «сохранить». Так-то лучше.

Никаких оскорблений и уничижительных прозвищ. Я хочу быть выше скандалов. Выше Марка в его необъяснимой ненависти.

Все должно быть по-взрослому. По-деловому.

Марк Горин: «Квартира твоя. Не претендую. Придется заключить соглашение о разделе имущества и согласовать с банком переоформление ипотеки на тебя».

У меня вырывается вздох облегчения. Правда, последнее длится недолго. Вставший на рельсы анализа разум охотно подбрасывает мне новые поводы для беспокойства. Более чем весомые.

«Банк может не одобрить меня как заемщика. Я ведь не работаю сейчас».

Я отправляю сообщение прежде чем успеваю осознать, кому именно признаюсь в своих волнениях.

Забыться вышло до ужаса просто. По привычке, не отдавая в том отчета, я только что поделилась с Марком собственными страхами. Понимать, что для него мои слова — неуместное нытье и слабость, больно.

Опомнившись, я хочу удалить написанное, но не успеваю.

Напротив сообщения уже окрасились цветом две галочки. Марк уже прочитал.

«Не моя проблема. Ищи работу. За квартиру тебе в любом случае придется платить самой. Или ты думала, я буду тебя содержать?»

Глава 4.1

Я подписываю заявление о разводе в тот же вечер. А после реву, уткнувшись в диванную подушку: мне больно и страшно до выворачивающей внутренности тошноты.

Почему Марк так поступает? За что все эти издевки и колкие фразы? Что я такого сделала? Чем я могла так его… обидеть? Впрочем, нет, здесь должно быть что-то серьезнее обиды — или Марк попросту сошел с ума.

Или он и был таким? Равнодушным и жестоким? И никогда меня не любил? Но зачем тогда жениться?

Сотканная из полуправд и лжи путаница, словно затягивается вокруг моего горла сильнее после каждой попытки ухватиться за путеводную нить. Я ничего не понимаю. Неужели Марку удалось задурить мне голову настолько, что его истинные лицо и чувства успешно прятались в тени до самого последнего дня?

Снова и снова я ныряю в воспоминания, хотя любое мгновение из прошлого сейчас подобно острому осколку: с какого края не возьмись, все равно поранишься. Мне казалось, мы искренне любим друг друга и счастливы, что мы — семья.

Я бросилась в отношения с ним, как в омут с головой. Все свои мечты и надежды — вопреки прописной истине, что нельзя жить другим человеком и превращать его в свет в окошке, — я возложила именно на Марка. После знакомства с ним прежде туманное будущее вдруг обрело ориентир и перспективу.

Семья — волшебное слово, подействовавшее на меня как зов факирской флейты, — стала моим краеугольным камнем. Я забыла о намеченных до судьбоносной встречи с Марком планах: начать строить карьеру, найти хороших друзей, накопить внушительную по сумме финансовую подушку безопасности.

Как теперь выяснилось, очень зря. Уже второй раз я оказываюсь совсем одна в этом мире — видимо, потому что первый урок остался не выучен.

История с уголовным делом отца должна была навсегда вбить в мою голову одну простую истину: нельзя полагаться на другого человека на сто процентов. Даже на того, кто вроде бы заботится о твоем благополучии. Пусть и исключительно социально-биологическом.

По-настоящему моему отцу было на меня плевать. Правда, едва ли не двадцать один год своей жизни я искала ему оправдания и верила, что он хотя бы капельку, но меня любит. По-своему.

Скупо и холодно, но все-таки любит, как все родители любят своих детей. Тем более я жила с ним — точнее обитала на задворках его насыщенной жизни — с самого рождения.

Да, он едва ли проводил со мной время. Да, он всегда был занят: работой, важными гостями, поездками и командировками. Женщинами. Отдыхом. Алкоголем.

Кто угодно шел в списке его приоритетов выше, чем я со своими наивными попытками заполучить внимание единственного родителя. Даже моя старшая сестра — дочь отца от первого брака и младший брат — его сын от последней любовницы — значили для него куда больше. Что стало очевидно, когда отца посадили.

Его многочисленное и, разумеется, незаконное имущество оказалось записано на всех, кроме меня: на бывшую жену, на моих брата и сестру, на нескольких любовниц. Доли в бизнесе, жилая и нежилая недвижимость, деньги — отец подстелил соломки всем. Но не мне.

Об уголовном деле и аресте отца я узнала в один день. Как и о том, что дальше жить предстоит исключительно за свой счет. Потому что обо мне отец, погруженный в собственные проблемы, не подумал.

Естественно, никто из его окружения не собирался делиться своим куском пирога. Напротив, предоставься шанс — они отобрали бы и доставшуюся мне от бабушки по матери квартиру. Именно ее я сдавала, вынуждено переехав к однокурснице на другой конец города, пока не познакомилась с Марком.

Как иронично, что то жилье забрал уже он. Интересно, не специально ли?

4.2

Мысль о том, что все действия Марка в недавнем прошлом неслучайны, прочно оседает в моей голове. Вопреки попыткам не зацикливаться на плохом, я все равно раз за разом возвращаюсь в прошлое в надежде — терзании ли? — отыскать причину случившегося.

Предположения, сомнения и догадки топчутся по моему измученному сердцу бесцеремонной тяжестью. Но отмахнуться от них нелегко. Еще и потому, что поговорить мне попросту не с кем.

Ни в школе, ни в университете надежными друзьями я не обзавелась. Нельзя сказать, что виной тому было отсутствие действий с моей стороны. Старалась ли я подружиться или держаться в стороне, результат, увы, не менялся: одноклассники, а затем и одногруппники предпочитали поддерживать со мной приятельские отношения, но не более того.

По странному бзику отец отдал меня в самую обычную школу и среди детей из зачастую небогатых семей я была белой вороной и музейным экспонатом в одно и то же время. Никто из них не имел желания связываться с дочкой топ-менеджера из госкорпорации.

Несмотря на упорные старания мимикрировать под заурядного ребенка у меня не выходило. Люди вокруг отказывались воспринимать мое существование вне образа моего отца.

Родители и учителя относились ко мне с опаской, и это чувствовалось. Дети — те, что посмелее, — смеялись над водителем и охранниками, с которыми я приезжала в школу. Кто-то завидовал вещам, которые их родители не могли себе позволить. Кто-то просто следовал заветам старших и старался не вступать со мной ни в какие отношения. На всякий случай. Вдруг я на что-нибудь обижусь и пожалуюсь отцу?

Мое детство выдалось одиноким и в основном прошло за чтением и просмотром историй, где дружба имела определяющее значение и выдерживала любые испытания. В школьные годы я всем сердцем завидовала Гарри, Гермионе и Рону, Фродо и Сэму, Мии и Лили, Белле и Элис и отчаянно надеялась, что в университете дела пойдут лучше.

Что и случилось, но совсем не в той степени, о которой мне мечталось. До самого ареста отца я все еще не могла и шагу ступить без водителя и охраны, и один этот фактор ужасно влиял на мои отношения с людьми. Мне не было хода в обычный мир, но и в элитарный мир отца меня тоже приглашать не спешили.

О последнем я по-настоящему пожалела впервые только сегодня, когда принялась за поиски работы и быстро обнаружила, насколько тяжело получить хотя бы одно-единственное приглашение на собеседование. Целый день, проведенный за рассылкой резюме, пока оставался бесплодным. Телефон молчал, как и электронная почта.

Здравый смысл подсказывал мне, что не стоит ожидать мгновенной реакции, но тревога… Тревога выедала мои внутренности маленькой зазубренной ложкой.

Оставшись один на один с проблемами, я боялась не справиться и потерять все. Особенно сейчас, когда Марк буквально имел достаточно рычагов, чтобы толкнуть меня в долговую яму или на улицу.

Конечно, эту квартиру можно продать или сдать в аренду. Если мыслить рационально, то у меня в любом случае нет других опций. Как бы я ни надеялась найти хорошую работу с первой попытки, мне точно предстоит переезд в дом попроще. Текущий огромный платеж по ипотеке мог себе позволить Марк с его растущим ресторанным бизнесом, но никак не новоявленная выпускница экономического ВУЗа.

Еще пару дней назад моим первым порывом было собрать вещи и снять любую более-менее приличную однушку — только бы не проходить мимо закрытой двери в нашу бывшую спальню. Однако полчаса в интернете за чтением нужной информации подействовали на меня отрезвляюще: продажа квартиры оказалась не столь быстрым делом, как я предполагала. А еще очень, очень затратным.

По всему выходило, что внезапный переезд мне не по карману: требовалось куда-то перевезти вещи и Бусинку, нанять риэлтора и юриста, оплатить их услуги и не только, и самое сложное — не умереть с голоду до появления покупателя. Оставалось надеяться, что Марк не решит нарушить собственные обещания и квартира правда останется исключительно в моей собственности. Что делать в ином случае, я боялась представить.

Уснула я с тяжелым сердцем и утром подскочила на диване, едва телефон пиликнул уведомлением о входящем сообщении. Мне, в миг проникнувшейся надеждой о собеседовании, не сразу удалось принять, что текст на экране совсем не о том.

Марк Горин:«Сегодня в три у нотариуса. Подпишем соглашение».

4.3

Откинув одеяло, я на ослабевших ногах поднимаюсь с дивана. В голове с оглушительной громкостью стучит кровь, разволновавшееся сердце колотится в горле, вызывая тошноту. Оказывается, моя нервная система совсем не готова к встрече с Марком.

Рядом лениво отрывает голову от подушки Бусинка и, остановив на мне полусонный взгляд, издает писк, а затем спешит спрыгнуть на пол. На ее языке подобное поведение значит только одно: пора есть.

Вздохнув и растерев лицо ладонями, я иду следом за маленьким виляющим хвостиком к холодильнику. Привычными движениями выдаю ежедневную порцию мягкого корма, меняю воду в стакане: опытным путем мы с Мар… — не думать, не думать, не думать! — опытным путем было установлено, что пить из миски и даже навороченного фонтанчика Бусинка не собирается ни за что на свете. И, наконец, включаю кофемашину — увы, еще одно напоминание о Марке.

Ее нам подарил его приятель и партнер — Ярослав Исаев, владелец огромной сети кофеен по стране. В школьные и студенческие годы я бывала в них регулярно и никогда не думала, что однажды познакомлюсь с создателем — на вид еще молодым мужчиной, оказавшимся отцом взрослой дочери и потерявшим жену несколько лет назад. Тогда Ярослав оставил о себе исключительно положительное впечатление. Я никогда не встречала настолько приятного и обходительного мужчину.

Знал ли он, какой Марк монстр? Или все представители мужского пола именно такие и кромсать чужие сердца для них в порядке вещей?

Я сглатываю подобравшийся к горлу ком и отправляюсь в ванную. Мне хочется плакать, но рыдания до встречи с Марком под тотальным запретом: обойдется без наверняка приятного для него наблюдения за моим опухшим от слез лицом.

Нездоровая злость становится хорошим топливом для сборов к нотариусу. За завтраком и после я погружаюсь в поиск информации о разделе имущества и очень стараюсь подготовиться к любым вариантам развития событий.

Плохо, что юридического образования у меня нет. В интернете огромное количество статей, написанных понятным обычному человеку языком, где разъясняется многое, однако сложно отделаться от ощущения, что нюансы я все равно упускаю. Вероятно, так и есть.

Увы, позволить себе юриста я вряд ли смогу. Моя единственная опция — ничего не подписывать, если условия в документах будут сомнительного характера, и тянуть время. Как только у меня появится работа, я почувствую себя свободнее. До тех пор тратить оставшиеся на карте деньги куда бы то ни было, кроме обязательных нужд, мне попросту страшно. Я еще не забыла, как осталась почти без копейки после ареста отца.

За чтением время пролетает быстрее, чем хотелось бы. Тревога возвращается уже за час до выхода из дома, и ресницы я крашу трясущимися руками.

Выглядеть так, словно весь мой день прошел за сборами, точно не в моих планах. Как и, напротив, предстать перед Марком в облике потерявшей с его предательством смысл жизни замарашки. Поиск подобающей случаю одежды затягивается, и я выбегаю из квартиры, раздосадовано поглядывая на часы. Придется ехать на такси.

Оказавшись в машине, я нервно расправляю на коленях плиссированную юбку и делаю несколько быстрых, глубоких вдохов и медленных выдохов. Может быть, стоило одеться построже? Я в последний момент выбрала одно из своих любимых летних платьев вместо офисного костюма — решила, что не стану менять собственный стиль оттого, что Марку потребовалось развестись.

Нет уж, его предательство не заставит меня сомневаться в своей внешности. Я не побегу стричь каре и не стану красить губы алой помадой каждый день.

Я умная. Я красивая. Интересная. Веселая. Не душная. Заботливая.

Я его любила. А он оказался чудовищем.

Вот кому стоит пересмотреть собственное нутро. Но вряд он это осознает.

_____________
Если вас заинтересовал Ярослав, история о нем — "Солнце взойдёт": https://litnet.com/shrt/uEnu

Глава 5.1

Без десяти три такси останавливается у одного из офисных центров в престижном районе столицы. Я рассеянно благодарю водителя и спешу к автоматическим стеклянным дверям; мои мысли уже далеко — в кабинете нотариуса на пятнадцатом этаже.

Мимо снуют люди в строгой, преимущественно деловой одежде. Кто-то идет к лифтам, а кто-то направляется к турникетам, с любопытством или неуверенностью озираясь по сторонам, — последние, вероятно, принадлежат к числу посетителей, как и я.

Кажется, все вокруг намного старше меня. Увереннее. Опытнее. Я чувствую себя потерявшимся в большом незнакомом здании ребенком, чьи родители отвлеклись на решение важных взрослых дел. Мне неуютно, и желание сбежать растет с каждой проведенной в этом здании минутой.

Ни разу в жизни не бывав на приеме нотариуса, я не знаю, к чему готовиться и чего ожидать. О том, что сегодня мне впервые с того самого проклятого дня предстоит посмотреть Марку в глаза, думать и вовсе больно.

«Только не реви, — прошу я себя же мысленно, ступая из лифта в длинный коридор с множеством ничем не отличающихся друг от друга безликих дверей. — Не скатывайся в истерику. Не показывай, насколько тебе больно. Будь рассудительна. Помни о своих правах — законных и моральных».

Конечно, моя складная мантра рассыпается в прах, едва за углом появляется табличка с нужным мне номером офиса. Марк уже здесь.

Дверь в кабинет открыта, и он вместе с нотариусом — женщиной лет сорока — стоит в дверном проеме. Они ждут меня и синхронно оборачиваются на звук стучащих по кафельному полу каблуков.

Только благодаря удаче я не спотыкаюсь, запутавшись в собственных ступнях, и не сбиваюсь с шага. Меня начинает бить мелкая, пока не заметная стороннему наблюдателю дрожь.

Нотариус приподнимает уголки губ в вежливой приветственной улыбке. Ее внешний облик строг и безупречен, и в полной гармонии с господствующей здесь бизнес-средой.

— Альбина Владимировна, — заговаривает она первой. — Добрый день!

Я отвечаю ей кивком и хрипловатым «Здравствуйте».

Совсем рядом неподвижной скалой нависает Марк. Его присутствие давит, словно повисший на плечах непомерный груз и затянувшаяся на шее удавкой веревка. Мне нечем дышать.

— Мы можем пройти в кабинет. — Нотариус берет инициативу в свои руки, что неудивительно: для нее подобное напряжение между супругами наверняка дело привычное и обыденное. Я же не знаю, как сдвинуться с места и тем более повернуть голову левее и перевести на Марка взгляд. Даже на секунду. — У нас все готово.

— Конечно. — Я наконец киваю и делаю несмелый шаг вперед. — Ведите.

Опирающийся на дверной косяк Марк и не думает отступить в сторону. Пространства для беспрепятственного прохода достаточно, но сама необходимость оказаться всего в нескольких сантиметрах от него внушает дискомфорт.

Впившись ногтями в кожу ладоней, я следую за нотариусом и борюсь с желанием зажмуриться, когда настает моя очередь войти в кабинет. Вопреки моим ожиданиям Марк не произносит ни слова и вообще будто не обращает на меня внимания.

Что хорошо.

И в то же время… ранит до подступающих к глазам слез. Ему настолько все равно?

Спустя пару минут мы вместе с нотариусом усаживаемся за стол. Ее помощница приносит подготовленные для ознакомления бумаги.

— Я проверила изложенные в соглашении условия — закону они не противоречат, — произносит Ирина Федоровна ровным, лишенным намека на личное отношение к ситуации тоном, — Но, как я поняла со слов Марка Анатольевича, над условиями соглашения работали привлеченные им в одностороннем порядке юристы…

— Да, все так. — Я коротко киваю. К щекам приливает кровь: мне неловко оттого, сколь явно пренебрежение Марка.

К счастью, нотариус не демонстрирует ни неодобрения, ни сочувствия. Ее профессиональная сосредоточенность действует на меня успокаивающим образом.

— В таком случае вам, Альбина Владимировна, нужно ознакомиться с содержанием сделки сейчас. Если условия не вызовут у вас возражений, я заверю ваше с Марком Анатольевичем соглашение. Вам удобнее ознакомиться самостоятельно или…

— Самостоятельно, — перебиваю я, не выдержав затягивающегося потока канцеляризмов, и затем спешу сгладить ничем не обоснованную грубость вежливой благодарностью: — Спасибо, Ирина Федоровна, мне будет проще прочитать текст самой и потом задать вопросы, если они появятся.

— Конечно. — Ирина Федоровна легко поднимается из-за стола и, на миг бросив на Марка ищущий согласия взгляд, удаляется из кабинета.

Я с облегчением выдыхаю. Обсуждать в присутствии постороннего человека наш с Марком развод было бы просто неловко. Вряд ли мы так и не скажем друг другу ни слова — и в таком случае лучше мы поговорим наедине.

— Все еще думаешь, как бы урвать побольше? — Раздается вдруг холодный голос.

5.2

Я вздрагиваю и медленно поднимаю взгляд от разложенных на столе документов к сидящему напротив Марку.

— Серьезно? — Его реплика абсурдна, и реагировать на нее иным образом просто не получается. — Ты правда думаешь, я мечтаю тебя обобрать? Или что? Что вообще в твоей голове?! Это ты устроил все… это. Ты!

Марк наблюдает за мной холодным, лишенным настоящего интереса взглядом. Тонкие губы — те самые, что я всегда находила до мурашек манящими, — кривятся от недовольства или презрения. Обычно гладкие щеки сегодня покрыты темной щетиной, как будто в последние несколько дней Марк не находил времени для бритья. Он вообще, замечаю я в эту минуту, в гневе осмелившись наконец его рассмотреть, кажется неожиданно уставшим.

Хотелось бы верить, что причина тому — наше расставание, но я уже примирилась с правдой: на меня Марку точно плевать.

— Кто ж тебя знает, — говорит он с насмешкой, однако без настоящего запала, словно и отвечает только потому, что надо. Словно одно мое присутствие ему в тягость. — Такие, как ты…

— Такие, как я? Это какие? — уточняю я вызывающим тоном; глаза жгут слезы. — Какие, Марк? — повторяю я, когда его упорное молчание продолжается. — Зачем же ты на мне женился тогда?

Раздраженно фыркнув, Марк садится в кресле ровнее и дерганым кивком головы указывает на бумаги, о существовании которых я успела забыть.

— Изучай контракт. И быстрее. Если не хочешь разводиться через суд и остаться без гроша.

Вдох застревает у меня в горле. В мрачных, сузившихся глазах, в интонациях голоса, даже в застывшей каменным изваянием фигуре Марка столько ненависти, что не почувствовать ее, будучи живым человеком, просто невозможно.

Его ужасные, ядовитые эмоции рвут мои нервы. Выкручивающая жилы душевная боль ощущается как физическая; мне хочется закричать — только бы снизить ее интенсивность. Бессознательным движением я опускаю руки со стола на колени и впиваюсь острыми кончиками ногтей в кожу предплечий под шифоновыми рукавами платья. В голове проясняется.

— Ты не сможешь забрать квартиру.

— Нет. — Марк с непринужденным видом расправляет плечи и расслабленно откидывается на спинку кресла. — Но со своей долей я смогу делать, что захочу. Начну сдавать. По большой скидке. Например, — его наигранная задумчивость длится не более секунды, — бывшим уголовникам. Как тебе такое соседство?

Мне с трудом удается совладать с собой и не отшатнуться, хотя нас уже разделяет довольно широкая столешница.

— Ты не можешь…

Он усмехается. На этот раз — искренне, с энтузиазмом садиста.

— Почему же? — Вопрос, конечно, издевательский. — Я буду в своем праве. И продать свою часть квартиры я тоже смогу кому угодно.

— У меня… — Я делаю попытку возразить, но Марк перебивает меня на полуслове:

— Разумеется. — Он якобы согласно кивает. — У тебя приоритетное право на выкуп моей доли. Но есть проблема: тебе не карману эта квартира.

Теперь я по-настоящему в ужасе. Если до последних минут сегодняшнего дня Марк казался обычным предателем, то сейчас он вызывает у меня страх.

Я верю. Верю, что он ненавидит меня достаточно для осуществления своих угроз.

— Как ты хорошо ориентируешься в крайне определенных… нюансах. — Мой голос сипнет, и оставаться в трезвом уме мне удается исключительно благодаря вспышкам боли в расцарапанных предплечьях. — Может, ты еще и обращался к юристу заранее? Чтобы узнать, чем меня запугать?

Марк не отвечает. Однако в выражении его глаз есть все, что мне нужно знать.

— Насколько заранее? — спрашиваю я наобум.

— Три месяца.

— Т-три месяца?

— Ты плохо слышишь?

Прямо сейчас? Очень. В ушах гудит.

— То есть весь этот бред с местью неведомо за что даже не эмоциональный порыв? Не состояние аффекта? Ты все спланировал?

Марк молчит, рассматривая меня с холодным безразличием заскучавшего ученого.

— Отвечай! — Я подаюсь вперед, подрагивая всем телом. Ярость и страх бушуют, сокрушая последние защитные сооружения моей психики. Я лечу в пропасть. — Может, ты и женился на мне по плану?

В глазах Марка что-то неуловимо меняется. Предположение оказывается правдой.

— Ты… Я… Не понимаю. Ты… ты псих? — Мне бы встать и убежать из кабинета, но ноги ватные. Я не верю, что сумею подняться и тем более сделать хоть шаг. — Что с тобой не так?

Он оскаливается.

— Задай этот вопрос себе. Что с тобой не так, раз ты до сих пор уверена, что ничего не сделала?

— Да о чем ты вообще! Ты что, решил, что я тебе с кем-то изменила?

В установившейся на долю секунды тишине раздается громкий мужской смех. Когда-то этот звук был моим любимым.

Еще мгновение спустя Марк произносит:

— Ты можешь трахаться у меня на глазах хоть с тремя мужиками сразу — и мне будет похрен, Альбина.

У меня вырывается задушенный всхлип.

— Ты не можешь думать так всерьез… Я вижу, что ты за что-то меня по-настоящему ненавидишь. Но я не понимаю. Я правда не понимаю! Мы же любили друг друга. Марк, послушай…

— Это ты меня послушай. Я. Никогда. Тебя. Не. Любил. Все это — притворство, часть плана. От и до.

— Ч-что…

— …И прекрати истерику. Сейчас вернется нотариус, и ты подпишешь контракт. Я не хочу встречаться с тобой еще раз из-за всякой херни.

______________

Друзья, большая просьба! Если вы читаете эту историю и вам интересно и нравится, поставьте, пожалуйста, "мне нравится" (как на картинке ниже) на странице книги — это очень поможет этому роману найти еще больше прекрасных читательниц. Спасибо! ❤️

Глава 6

Шок, вызванный встречей с Марком у нотариуса и последующим разговором, действует как анестезия. Или наркоз. Потому что мне кажется, что я сплю — плохо и слишком долго, барахтаясь в полубреду между явью и забытьем.

Воспоминания о второй части встречи, где мы под руководством нотариуса зафиксировали условия соглашения в правильной юридической форме, мутные и обрывистые. Уже в безопасном укрытии дома мне приходится перечитывать текст контракта будто впервые.

В офисе я не порвала бумаги только благодаря здравому восприятию реальности и своевременному появлению нотариуса в кабинете. Несколько долгих мгновений мне безумно хотелось с мрачным удовлетворением швырнуть клочки контракта Марку в лицо и гордо свалить в закат новой и счастливой жизни. К счастью, осознание, что отдавать ему имущество, частично оплаченное моими же деньгами, — большая глупость, появилось сразу, отрезвляя.

Понимая, что в суде дело примет куда менее удачный оборот, скрепя сердце и заткнув обиду, я подписала предложенные Марком условия. Тем более соглашение удивительным образом оказалось вполне выигрышным именно для меня. Наверное, то была прощальная подачка Марка перед разводом.

Итоговая договоренность получилась простой и единственно возможной: квартира подлежит продаже, а вырученные деньги — за вычетом ипотечного кредита, — остаются мне. С явным недовольством Марк все-таки смирился с тем, что ни один банк на свете не согласится переоформить договор на безработную выпускницу университета. Не сомневаюсь, что в будущем на заключение сделки купли-продажи он отправит вместо себя риэлтора с доверенностью — только бы не смотреть на меня вновь.

Неделю спустя я пакую вещи и попутно стараюсь примириться с крахом прежних планов на жизнь. Брак — разрушен, квартира, в дизайн которой я вложила столько душевных сил, — готовится к новым жильцам, а мой удел — съемная однушка, не знавшая ремонта с начала нулевых.

Впрочем, то, что мне удалось найти квартиру за несколько дней, имея за пазухой котенка, уже стоит считать чудом. Жаль, на поиски работы везение не распространяется.

Почти ежедневно я бегаю с одного собеседования в крупной и крутой компании на другое — и возвращаюсь домой ни с чем. Заманчивые вакансии, обещающие хороший по столичным меркам доход и карьерные перспективы, оборачиваются сомнительными предложениями едва оплачиваемой стажировки без каких-либо гарантий на дальнейшее трудоустройство.

В иных обстоятельствах согласиться на подобное было легко: однажды мои затраты окупились бы полученными компетенциями и новой должностью. Вряд ли мне прежней пришло бы в голову рассчитывать на что-то большее и отказываться от возможности поработать в большой корпорации.

Увы, теперь решение принимаю не я, а баланс на моей банковской карте, что после внесения залога и первого платежа по съемной квартире кричит одно: мы не можем себе этого позволить. Никаких месячных стажировок со ставкой в три копейки за час.

…И, вероятно, никакой работы по специальности, заключаю я мысленно. Успешные компании не ищут маркетологов без опыта работы. А я именно такая: весь мой трудовой стаж состоит из месяца производственной практики в ресторане Марка. Работодателей этим впечатлить не выйдет.

Ситуация не меняется и через пару дней, когда вместе с Бусинкой мы переезжаем в съемное жилье, предварительно вручив ключи от нашей с Марком квартиры риэлтору. Шансы на быструю продажу почти нулевые, и я трясу головой, отмахиваясь от мыслей о грядущем через три недели платеже по ипотеке.

Пока формально ничто не обязывает меня платить — договор с банком по-прежнему оформлен на Марка, а соглашение о разделе имущества этого вопроса не касается, — на эмоциональном уровне мне очень хочется швырнуть бывшему мужу в лицо хотя бы деньги. Точнее: перевести нужную сумму ему на карту в день оплаты.

Если еще неделю назад я и правда верила в возможность подобной авантюры, то сейчас лишь горько улыбаюсь: не найду работу в ближайшие пару дней — и у меня возникнут проблемы куда серьезнее, чем уязвленная гордость.

Продолжая откликаться на вакансии — в том числе совершенно не по специальности, — я отчаянно стараюсь экономить. Абсолютно на всем. Что не так просто, как мне всегда думалось.

Составить план необходимых покупок и сократить его до критического минимума несложно. А вот придерживаться его…

Наверное, изобилуй холодильник продуктами как раньше, я бы драматично страдала от отсутствия аппетита на нервной почве, однако холодильник удручающе пуст и не радует гниющими в невостребованности продуктами. Вопреки здравому смыслу на вынужденной гречнево-макаронной диете мне мучительно хочется устроить гастрономический зажор из чипсов, тостов с авокадо, креветок и даже икры, которую я вообще-то ненавижу.

Конечно, ничего из перечисленного я себе не разрешаю, а мои покупки сводятся к базовым продуктам питания и двухмесячному запасу корма для Бусинки — вот кому голодать я точно не позволю. Тем не менее денег остается все меньше и меньше.

Когда вдруг наступает затишье и меня прекращают приглашать на собеседования, я, кажется, переживаю первую паническую атаку в жизни. Перед глазами темнеет, дышать становится нечем, и все мои мысли уходят в черную бездну отчаяния, из которой не выбраться. Расцарапанные до крови предплечья горят огнем еще несколько часов после.

К вечеру я впадаю в странное, будто отупляющее состояние принятия и равнодушия. Не испытывая ни одной эмоции, я прохожусь по вакансиям в сфере услуг, на которые еще вчера не обращала внимания: бариста, кассир, уборщица — любая должность с доходом, позволяющим заплатить за квартиру и купить еды. Мне просто нужно выжить. А карьеру я буду строить, когда встану на ноги.

Укладываясь этой ночью в новую постель, я даю себе обещание: это затянувшееся падение в пропасть закончится взлетом, и никак иначе.

Глава 7

Уже две недели у меня есть работа. Вернее сказать, стажировка, но оплачиваемая и довольно интересная. И сложная тоже.

Оказывается, в действительно крутой спешелти-кофейне от бариста требуется куда больше, чем просто ткнуть несколько кнопок на кофемашине и на кассе выбить гостю чек. Нужно разобраться в тоннах самой разной информации: от технологий заваривания до сортов кофе, от правил обслуживания до программного обеспечения и ротации продуктов. Все те незаметные нюансы, о которых не догадываешься, будучи посетителем, и тайные знания, доступные лишь профессионалам с серьезным опытом, подлежат пристальному изучению и тщательному запоминанию.

Нас и в самом деле обучают. Как в университете. Здесь есть лекции и проверка выученного материала. И даже домашние задания.

Нам рассказывают, как, где и кем выращен кофе. Почему одни сорта лучше других, и каким образом зерно обжаривают уже в принадлежащих сети цехах.

Кислотность и плотность — больше не малопонятные слова на пачке кофе. Каждый день я учусь различать оттенки вкусов и экспериментировать с технологией заваривания для достижения разных, но стабильных результатов при работе с одинаковым зерном.

Мне безумно интересно. Но и очень трудно. К концу двенадцатичасовой смены у меня дрожат руки (не столько от усталости, сколько от количества выпитого кофе) и мучительно ноет поясница.

Уроки по сервису, наверное, самый легкий этап. Нас обучали и на стажировке в ресторане Марка: как общаться с гостями, отвечать на трудные вопросы и разрешать конфликты. Эти познания полезны и здесь.

Наверное, располагай я альтернативами, работа в кофейне никогда бы меня не заинтересовала. Общаться с клиентами по двенадцать часов в день — это не мое. Я люблю тишину и уединение, и долгое взаимодействие с незнакомыми людьми меня очень выматывает.

Но выбирать не приходится. Стажировка в «Исаеве» — единственное место, где мне сразу предложили трудоустройство и приличную для ничего не умеющего человека зарплату в будущем.

— …За стажировку конечно много не выйдет, хоть мы и платим выше рынка, — объясняла мне наша управляющая на собеседовании. — Но ставка будет расти вместе с твоими навыками. Сначала мы научим тебя работать с кассой, затем поставим на приготовление напитков и затем… — Тут она выдержала торжественную паузу. — Затем ты научишься варить эспрессо. Это наш «финальный босс».

Я улыбнулась и даже немного расслабилась, несмотря на внутреннюю нервозность. Аида, управляющая кофейни, производила приятное впечатление адекватного человека, с которым легко и спокойно работать. Да и вообще атмосфера в «Исаеве» была какая-то… не токсичная, что ли.

Перед собеседованием я начиталась ужасов о работе в общепите и почти передумала приходить. Меня пугали условия труда: двенадцать часов на ногах, — ужас! — истории о недостаче, безумных клиентах и самодурстве руководства.

Я с трудом могла поверить, что в сети, созданной Ярославом — тем невероятно приятным мужчиной, что подарил нам с Марком навороченную кофемашину стоимостью в полмиллиона и вместе с ней прислал еще и целую стопку дотошных инструкций по завариванию зерен, — будет практиковаться нечто подобное, и все же… Откуда мне было знать, вдруг в его системе координат личное общение — это одно и там он само обаяние, а в бизнесе — тиран?

К тому же именно по причине принадлежности кофеен Ярославу я и не хотела появляться на этом собеседовании в первую очередь. Встреча с ним не обещала ничего, кроме неловкости.

Что, если он расскажет Марку? Что, если Марк расскажет Ярославу какие-нибудь гадости и меня выкинут отсюда, как персону нон грата?

Я до ужаса боялась провалиться или нарваться на неприятности. Но телефон молчал, других предложений с похожим или более высоким уровнем дохода не поступало, и выбора не оставалось.

В конце концов я решила, что попробую, а дальше буду ориентироваться в зависимости от обстоятельств. Ведь никто не запрещает искать более высокооплачиваемую вакансию в перерывах между сменами?

Отработав неделю на кассе, я перешла на приготовление напитков и понемногу осваивалась на новом месте. За стажировку платили раз в неделю, такси и обеды были за счет компании, а коллектив пока только радовал. Все ребята, с которыми я успела поработать, оказались дружелюбными и интересными людьми. А главное — отзывчивыми и терпеливыми.

Никто не злился, если я косячила или что-то забывала. Не закатывал глаза, когда у меня не получалось справиться с зависнувшей кассой или банковским терминалом.

Напротив, каждый был рад помочь, и это удивляло. Похоже, Аида очень круто делала свою работу и подбирала в коллектив близких по духу людей.

А еще Аида до смешного обожала Ярослава и его жену. И говорила о них с придыханием фанатки.

Впрочем, тут я могла ее понять: о жене Ярослава — вернее ее голос, — сейчас не слышал только глухой. Последние года два она была одной из самых популярных певиц на нашей эстраде.

Я бы и сама с радостью посмотрела на нее на расстоянии вытянутой руки и попросила фото на память. При условии, что в кофейне Елена появится без Ярослава, о чьих визитах я поинтересовалось при первой же возможности.

— Сейчас босс бывает у нас редко, — ответила Аида, не заметив в моем вопросе подвоха. — Вот лет пять назад, когда его первая жена только умерла, он очень много работал и часто приезжал то в одну кофейню, то в другую. Мог весь день просидеть с ноутбуком где-нибудь за столиком.

— Ого, — протянула я с удивлением.

— Ага. — Аида кивнула в знак солидарности с моими эмоциями. — В общем, был вроде самого главного управляющего по всей сети, хотя, конечно, уже мог нанять кого-нибудь на эту должность и спокойно собирать сливки. Ну или новый бизнес открыть, не знаю. Он всегда был очень включенным в процесс, да и сейчас остается таким, но, знаешь, в более адекватной форме. Как появилась Елена, он стал меньше работать и лучше выглядеть. Так, раз в месяц может заехать, посмотреть, как мы тут и все ли хорошо.

Глава 8

До ближайшей круглосуточной ветклиники полчаса езды на такси, но это самые долгие тридцать минут в моей жизни. Бусинка почти не реагирует на прикосновения и голос. Только страшно кашляет, словно никак не может отрыгнуть комок шерсти.

Я не представляю, что могло с ней случиться. Неужели это стресс, вызванный моим долгим отсутствием в последние недели? Мне хочется придушить саму себя за неправильный выбор работы. Ну чем я думала, оставляя такую кроху в одиночестве на четырнадцать часов в сутки?

Когда мы с Бусинкой наконец попадаем в клинику, у меня трясутся руки. Удивительно, но здесь есть и другие посетители, хотя на часах уже за полночь.

Атмосфера мрачная и тревожная. На лицах людей читается беспокойство и усталость, а животные ведут себя неестественно тихо. Лишь иногда кто-нибудь жалобно поскуливает, и я сразу прижимаю Бусинку покрепче к груди и заодно борюсь со слезами. Мне жалко всех вокруг.

Администратор записывает наши данные, и уже через несколько минут к нам из кабинета неподалеку выходит молодая женщина лет тридцати. У нее тоже рыжие волосы, правда, намного светлее моих и ясный, вселяющий уверенность взгляд.

Я позволяю себе шумный выдох: краткосрочное облегчение, связанное с появлением профессионала, быстро сменяется подскочившим уровнем тревоги: кто знает, какими итогами закончится прием?

— Альбина? — спрашивает она мягко.

— Да. — Отрывисто кивнув, я подскакиваю со своего места и быстро иду к ней навстречу.

— Я врач Татьяна Муратова, — представляется она и указывает рукой в сторону нужного нам кабинета. — Пойдемте.

Спустя четверть часа Татьяна стягивает перчатки и поднимает на меня взгляд, по которому невозможно понять, хорошие или плохие новости она собирается сообщить. Я машинально начинаю гладить напуганную сегодняшними манипуляциями Бусинку активнее прежнего.

— Скорее всего, — начинает Татьяна, — у вашего котенка кальцивирусная инфекция. Мы еще дождемся анализов, но по симптоматике все выглядит именно так. Выделения из глаз, кашель, потеря подвижности — все ведет к этому.

— И насколько… — Я сглатываю. — Насколько это опасно? Это же лечится, да?

Татьяна медленно кивает, и мне кажется, что в ее движении нет стопроцентной уверенности.

— Да, — говорит она. — Но для котят, особенно не привитых, риск высок. У вашей питомицы тяжелое состояние, ее нужно класть в стационар. Мы назначим лечение, поставим капельницы и будем наблюдать за динамикой. Так у нас будет больше шансов своевременно ей помочь.

— Но ничего обещать вы не можете? — спрашиваю я, уловив не сказанную правду между слов.

— Пока нет. — Татьяна с сожалением качает головой. — Если вы согласны на лечение…

Не позволяя ей договорить, я возмущенно заявляю:

— Конечно, я согласна!

Тем не менее Татьяна не выглядит убежденной. И сначала мне совершенно непонятно почему.

— Это довольно дорого, — поясняет она устало, словно уже не в первый раз слышала, как хозяева сначала обещают вылечить своего питомца любой ценой, а затем, едва получив чек, берут слово назад.

Осознание накатывает на меня будто опрокинутое на голову ведро ледяной воды. Я так привыкла к стабильному достатку, к возможности купить все, что хочется, не задумываясь о балансе на карте, что и сегодня, забывшись в переживаниях о Бусинке, ни на секунду не обеспокоилась финансовой стороной вопроса.

Разумеется, я не собираюсь отказываться от лечения, сколько бы оно не стоило. Но что, если мне попросту не хватит денег и клиника не возьмется за Бусинку?

Я сжимаю свободную ладонь в кулак, чувствуя как кончики ногтей впиваются в кожу, и встречаю ожидающий взгляд доктора с несуществующей внутри меня уверенностью:

— Мы будем лечиться в любом случае.

— Прекрасно. — Татьяна кивает, и я замечаю мелькнувшее в ее взгляде облегчение. Не хочу даже представлять, как ветеринары смиряются с тем, что не все хозяева готовы спасать своих питомцев.

Уже через несколько минут Бусинку забираются в стационар, и я с тревожным сердцем иду к администратору, попутно проверяя остатки средств во все банковских приложениях. Татьяна уже назвала примерную сумму — и это почти все, что у меня есть.

Я рассчитываюсь за прием, анализы и первые сутки стационара — за каждый день нужно будет вносить плату отдельно. Нехитрый подсчет в уме подтверждает, что оставшихся на счету денег хватит еще на три-четыре дня лечения. Что делать после — вопрос без ответа.

Мне уже заплатили за первые две недели стажировки. А другими источниками дохода я еще не обзавелась.

Что же делать?

Этот вопрос сводит меня с ума по дороге домой и не дает уснуть всю ночь. Остается только в экстренном порядке искать подработки с оплатой день в день, но таких довольно мало.

На многих позициях обязательно обучение, а значит не меньше недели работать придется бесплатно. Мне же деньги нужны срочно. Если на лечение Бусинки я еще наскребу, на маячащий на горизонте платеж по аренде — точно нет.

Этой ночью я снова плачу и ненавижу Марка Горина с утроенной силой. Это он превратил мою жизнь в бесконечный кошмар без всякой на то причины. Не просто разбил мне сердце, но выставил на улицу без предупреждения, будто его вообще не заботили мои шансы на выживание.

В набирающем обороты гневе я разрываюсь между желанием позвонить Марку прямо сейчас и проорать о том, какой он ублюдок, и желанием никогда больше его не видеть и не слышать. Второе побеждает.

Мы едва ли встретимся вновь. И к лучшему.

Глава 9

— А ты че развелся-то? — Вопрос не к месту и не ко времени, но Михаила — возможного покупателя франшизы наших ресторанов чувство такта, похоже, покинуло еще во младенчестве.

— Не сошлись характерами, — произношу я равнодушно, прежде сделав очередной глоток виски; без алкоголя существовать на этой встрече было бы намного тяжелее.

Мы сидим в ресторане модного отеля, где Михаил остановился на эти несколько дней, уже больше двух часов, большую часть из которых он несет чушь обо всем и ни о чем. До обсуждения условий гипотетической сделки разговор так и не дополз, и я чувствую, как раздражение постепенно перетекает в ярость.

Понятия не имею, ведет ли Михаил себя подобным образом намеренно, желая проверить мою стрессоустойчивость, или он действительно конченный придурок, привыкший растягивать деловые встречи на неделю пьянок и затем решать дела в бане с проститутками, но мне достаточно одной встречи. Нет, с такими людьми мы бизнес не ведем.

— Я видел фотки, жена у тебя очень даже. — Он не затыкается и сопровождает свои слова сальной ухмылкой — так, что ясно, о чем он все-таки молчит, чтобы не получить в морду.

Держаться в рамках приличий становится труднее. Но устраивать драку на деловой встрече — вверх идиотизма. Как бы мне ни хотелось найти повод и выплеснуть свою злость, место неподходящее.

— Моя жена, — говорю я с нажимом и едва затаенным предупреждением, — не имеет никакого отношения к этой встрече.

Поразительно, но Михаил не совсем идиот и намек понимает. Последние полчаса дурацких переговоров идут в продуктивном русле. Однако мое мнение уже не изменить: мы не будем партнерами. Остается убедить в моих выводах дядю.

Когда Михаил сваливает из ресторана в номер, я наконец позволяю себе расслабиться. Залпом допиваю виски и прошу счет. Уже вечное ощущение гадливости по отношению к самому себе снова нечем заглушить.

Мне мерзко двадцать четыре часа в сутки. И никакие аргументы в духе «она это заслужила» не помогают отделаться от смутного, но непреклонного осознания, что я опустился на уровень ее отца.

Но какой был у меня выбор? Оставить все, как есть? Когда она жила, как ни в чем не бывало, потому что система правосудия не распространяется на касту избранных, куда входила и она?

Нет, я обещал, что все они заплатят. Я обещал ему — и не мог взять слова назад. Ни за что на свете.

Поднявшись из-за стола, я вдруг понимаю, что незаметно для себя успел набраться. Меня шатает и в кои-то веки по-настоящему клонит в сон.

Оптимальное решение появляется быстро. Ехать домой — это еще час ненужного промедления, и затем я скорее всего промучаюсь бессонницей до самого утра. Проще и быстрее снять номер здесь.

Получив ключ от администратора, я быстрым шагом (пусть и немного раскачиваясь) отправляюсь к лифтам и поднимаюсь на свой этаж. Возможность рухнуть на кровать и сразу вырубиться воодушевляет, и моя рука с ключом уже с энтузиазмом тянется к двери, когда в противоположном конце коридора вдруг раздается шум. Я оборачиваюсь.

— …Так, я побежала, меня Денчик ждет. — Незнакомая мне девица в джинсовом комбинезоне и с высоким хвостом на голове говорит слишком громко, будто тоже перебрала алкоголя. Да и интонации у нее чересчур оживленные для человека в двенадцатом часу ночи. — До встречи тогда, оки? — Она прижимает к боку свисающий с плеча фотоаппарат и наклоняется с объятьями к…

Альбина, мать вашу. Напротив нее стоит Альбина.

Она ступает вперед, отвечая на объятия, и стены номера больше не скрывают ее внешний вид. Мои брови медленно ползут вверх.

Это… что?..

Теперь я вижу, что она ни хрена не одета в отличие от своей подружки. Полупрозрачная изумрудная ткань то ли платья, то ли сорочки едва прикрывает ягодицы, из-под края юбки выглядывают кружева чулок. На руках у нее сетчатые перчатки в тон основного наряда длиной до локтя.

Она даже при мне никогда так не одевалась, и я не представляю, на хрена ей одеваться так сейчас? Устроила себе эротический фотосет, дабы поднять самооценку после развода?

Дождавшись исчезновения ее подружки в лифте, я устремлюсь в сторону Альбины. Один ее вид — веселый и пошлый, — поднимает со дна всю муть ненависти и ярости.

Неужели весь мой план — пшик? И даже теперь ей все нипочем?

И я еще думал, что переборщил? Когда ей тупо по хрен?

Заслушав мои шаги, Альбина оборачивается и легкая улыбка сползает с ее лица за долю секунды. В густо подведенных черным глазах отражается ужас.

Я натягиваю на губы злорадную усмешку. У меня нет чувств. Нет морали.

Только долг и обещание отомстить.

«Это ты убила моего брата, — обращаюсь я к Альбине мысленно, хотя в первую очередь это напоминание скорее самому себе. — Ты. И даже фамилию его не помнишь».