Что-то с ней не то

Глава 1

Раз тут все со мной так обращаются, я переселяюсь в другой мир

Она испытующе уставилась на бутылку. Пить совершенно не умела, потому и не бралась. Но все предыдущие попытки расслабиться успеха не возымели. Требовалось нечто кардинальное и убойное. Бессмысленное и беспощадное. Руки изнывали от поганенькой мелкой дрожи. Будто нарочно не давали наливать, саботируя намерение хозяйки нажраться вдрызг. Мартини, конечно, не беленькая: на пятнадцати градусах далеко не уедешь. А вылакать пол литра в одну непьющую персону – задача та ещё. Особенно в такую мрачную погоду. За окном в небе сплошная пухлая чернотища. И, кажется, уже где-то погромыхивает.

М-да, мартини – это не беленькая. Но мысли о водке скручивали душу в тошнотный крендель, в прорехах которого красовалась пара сдобных кукишей. Водкой своё горе заливают лишь неудачники – так отчего-то ей казалось. Он же не такая: не просто неудачница. Она обычная дура.

Пустодырая лягуха, как, озлясь, обзывал её покойный отец. Пустодырая, пустопорожняя ерундовина. И вокруг ни единого цыплёнка, подлежащего счёту по осени. Ни один не вырос – передохли, придушенные её волевыми кулаками. Цыплят-то, оказывается, нельзя так грубо хватать. И сжимать, дабы паршивцы не улизнули. А у неё хватательный рефлекс сродни пасти мастифа.

Кстати, один цыплёнок всё-таки вымахал во вполне себе мясистого страуса – усмехнулась она, бросив взгляд на китель, что висел на стуле по другую сторону стола. Сегодня он единственный составил ей компанию, высокомерно расправив новенькие погоны на широкой спинке стула. Растопырился ими, как дурак. Или бездушный насмешник. Смотри, мол, любуйся своими моральными капиталами: всё тут перед тобой.

Самое время, раз уж твоему страусу всё-таки вышибли башку из кучи песка, в которой та прописалась. Сейчас этот петух проморгается, полюбуется на дело ног своих и вспомнит, что мозги нужно было проветривать. Песок не самая благодатная почва для снятия рекордных мыслительных урожаев.

– Ну что, капитан, выпьем? – предложила она, обнаружив, что руки достаточно окрепли, чтобы «взять вес».

Бутылка в руке чуть дрогнула и с облегчением упёрлась в женское колено. Из откупоренного горлышка пахнуло ванильным ароматом среднестатистически успешной жизни. Мелькнула мысль хватануть прямиком с горла – а как ещё русскому человеку заливать горе?

– Не смогу вылакать, так высосу, – сообразила она, что где-то в одном из кухонных шкафов погребены широкие соломинки, и взгромоздила бутылку обратно на стол: – Высосу, – погрозила ей пальцем и поднялась: – Как самум пустыню. Не всё же из меня кровь сосать.

Соломинки оказались на месте. Она выбрала пару красных и вернулась к столу. Смартфон издал классическую громогласную трель совдеповского телефона. И выбросил на экран имя ненужного вторженца.

– Ответим? – изогнув бровь, поинтересовалась она мнением кителя.

Тот промолчал.

– Как скажешь, – пожала она плечами.

Всё благодушие мигом смыло волной нудного осточертевшего раздражения. Когти рефлекторно и безуспешно царапнули стеклянную столешницу. Бутылка возвышалась над распинающимся смартфоном башней Московского кремля, безучастного к нашествию врага на Камчатку. Она бесстрастно ожидала своего часа, дабы после уйти опустошённой в мусоропровод.

– Меня перевели в Сибирь, – мягко напомнила она смартфону и запретила контакт: – Уже четыре дня как.

В связи со служебной необходимостью её начальника избавиться от бывшей любовницы и будущих проблем. От идиотки, что поверила в сказки о его растерзанной семейной жизни. И о том, как замечательно он заживёт с ней в лоне новой семьи: без зловредной тёщи, без задравших своими проблемами детей. Только он и она: свободные и сильные.

О, эти сказки тысячи и одной ночи. Лишь одному мужчине они запорошили мозги: какому-то персидскому монарху. Все остальные жертвы инакополые, как и сами сказители.

С тёщей бы ему, несомненно, повезло: мама умерла пять бесконечно тоскливых лет тому назад. Да и живая не стала бы заморачиваться их житьём-бытьём – больно надо. При её самодостаточности Олежек проходил бы у тёщи по разряду соседского кота, который иногда перелазил на её балкон. И орал там, требуя водворения в родные пенаты.

– Это с виду Олежек мужественный спартанец, – принялась она распинаться перед кителем. – А на самом деле трусливый прижимистый торгаш. Он сделал верный выбор между нажитым с женой барахлом и новой жизнью. Барахло-то уже есть, и его жалко. А новая жизнь неизвестно, что преподнесёт. Чего о ней жалеть? Как он испугался развода? – почти восхитилась митингующая неудачница. – Как панически от меня избавился. Встал крестом перед нашим с тобой шансом продолжить службу рядом с ним. Выторговал тебе на посошок капитанские погоны и выпихнул нас прочь.

В одном, несомненно, звонок пошёл на пользу: бестрепетная рука таки цапнула бутылку. Наполнила фарфоровую кружку с надписью «МЧС: молодая, честолюбивая, красивая». Она не поленилась встать и выскрести из морозилки форму со льдом: тёплый мартини полный отстой. Подумала и плеснула его в новенькую чудовищную серебряную сахарницу – прощальный подарок коллег. Двинула её к кителю, буркнув:

– Чего расселся, как неживой? Выпей за наше общее будущее.

Китель проигнорировал её призыв. Была бы пасть, мог бы и покривиться с презрением к панибратству.

Глава 2

Нет, если уж она реально попала, защиту от врагов ей обеспечили

            В себя пришла легко. С этакой воздушностью в самоощущении. Никакого дискомфорта. Кроме гуляющего в пустой черепушке сквозняка. Натурально, никаких законченных и более-менее умных мыслей. Обрывки воспоминаний про Олежку, про Москву… И смехотворное приключение. Едва ухватишь такой обрывок, как его тотчас выдувает, оставив обалденную расслабляющую пустоту. Только вот тело, будто неродное. Хотела потянуться, но отклика в конечностях не нашла.

            Инга поднатужилась и разлепила веки. Разлепила и уставилась на песок, в который уткнулась лбом. Закрыла глаза. Этому, несомненно, есть простое объяснение. Должно быть. О! Молния! Она ударила в балкон, и цветок слетел с подоконника. Верней, слетел бы. Если бы в доме был хоть один цветочный горшок.

            Инга снова разлепила веки и попыталась сосредоточиться на том, что видела. А видела она всё тот же песок. И несколько камушков. И выползающего из ямки жука. И песок был таким крупным, словно она смотрела в лупу. Что-то здесь не так – подсказало неуверенно блеющее сознание. Может это с улицы намело? Ветром. Кажется, она форточку не закрыла. Тоже версия. И тоже бредовая. В форточку пятого этажа никакому ветру ничего не намести. Где же у неё несостыковка с реальностью?

            Для прояснения ситуации она опять поднатужилась и приподняла голову. Установила её на подбородок. В глазах немного зарябило, но зрение в полном порядке. Вон какие-то шикарные раскидистые деревья. И стоят красиво: полукругом. А почему? Инга опустила взгляд и удовлетворённо констатировала: потому, что растут по берегу водоёма. Очень правильной окружности, значит, искусственного. Или естественного, но его подровняли. Или естественного, но это воронка от громадного метеорита. Или не метеорита, а…

В голову лезла всякая чушь. Потому что никаких водоёмов в её квартире нет. И деревьев нет. И этих собачек на том берегу тоже. Кстати, весьма уродливые собачки. За них мыслительный процесс зацепился и взбодрился. Какие, к чёрту, деревья? Верней, деревья вполне себе реальные, значит, она уже не дома. Или дома, но допилась до широкоформатных глюков. Но, если всё-таки не дома, кто и куда её притащил? И почему именно к собачкам на берегу водоёма? Вот ещё новости. И что так настырно царапает мозг?

Ключ! Она забыла отнять у Олега ключ от квартиры. Вот и…

– Може, померла? – неуверенно пробормотал кто-то справа за пределами видимости.

– Да не, – ответили ему чуть более уверенно. – Ишь, как глазищами мыргает. Коли помрёт, совсем худо будет. Твари, вишь, не уходят. Подались на тот берег, и поджидают.

– Вот не свезло, так не свезло, – сокрушённо пролепетал первый. – А мы-то уж и обрадовались. Великое дело! Ингири на выручку явилась. Сама прилетела, незваной. А говорили, будто к им на поклон ехать надо. Дак ингири ещё не всякого и удовольствуют. А в наши края и вовсе не летают.

– Только бы не померла, – мрачно отозвался второй. – Тогда от нас к завтрему даже косточек не останется. Кабы курнуты ещё в одиночку заявились, мы б, глядишь, и отбились бы. Те на стены не полезут. А вот скрулы запросто.

– Може, потыркаем её? – с отчаянной решимостью в голосе предложил первый. – Что ж нам, так и помирать? А детишки? Сожрут же всех под чистую! Скрулы и в подземные схроны доберутся.

– Потыркать можно, – издевательски отреагировал на предложение второй. – Потыркать что ж, большого ума не надо. Ты её потыркаешь, а она взбеленится. Да и разнесёт всё городище. Ингири-то, говорят, бешеные. На пустом месте взбелениться могут.

Инга попыталась скосить глаза на говорящих. Не вышло. Не без труда чуть развернула голову вправо. Результат её сразил наповал: лилипуты реально существуют! Поспешно закрыла глаза. Досчитала до десяти и вновь открыла: не померещилось. Парочка лилипутов, как живые. Два солдатика, засунутых в железные бочонки без рукавов. Кажется, это называется кираса. На головах горшки, в руках копья. К поясам приторочены ножны с чем-то колюще-режущим.

В том, что они лилипуты, никаких сомнений. Инга лежала ничком. В такой позе у стоящих рядом взрослых мужиков ничего не увидать выше колен. А ей даже не пришлось выкатывать глаза на лоб, чтобы разглядеть их с ног до головы. Да ещё обозреть горизонты над их горшками. Про Наполеонов из психушек слыхала не раз. А вот про обитающих там же Гулливеров никогда. Может, она первый?

– Смотри-ка оживает! – обрадовался первый лилипут. – Ишь, глазищами шарит!

Второй сделал к ней пару шагов, пытаясь заглянуть в глаза:

– Э-э… Госпожа! Ты жива иль как?

Инга попыталась ответить и даже приоткрыла рот. Однако вместо привычного «нормально» из неё выкатился дробный глухой рык. Естественно, она не поверила. Сосредоточилась и перепроверила. Новое рычание ударило в землю и раскатилось по сторонам. Краем глаза заметила, как попятились солдатики.

Значит так – привычно собралась она, сконцентрировавшись на одной задаче. Конкретно: явь перед ней, или… что-то другое. Если откинуть в сторону проблемы с речью, всё остальное выглядит вполне реальным. Потому что у неё работают все органы чувств. Даже слишком – поморщилась она, уловив довольно паршивую вонь, что неслась с противоположного берега небольшого водоёма. Подбородок вполне ощутимо давит в землю. Правда, странно, что не чувствует дискомфорта от песка и камушков. Будто уткнулся в мягкую подушку.

Глава 3

Она тут, что у них, проходит по категории умственно отсталых?

Нет, как всё-таки мало нужно человеку, чтобы избавиться от просвещённой тупой маяты? Достаточно выбросить его из собственной квартиры. И барская маята зажравшегося обывателя тут же улетучится. А, если его выбросить туда, где Макар телят не гонял, он, глядишь, подрастрясёт и жирок, которым заплыли мозги.

Инга немного посидела, болтая ногами в воде. Окончательно пришла в себя и вновь огляделась. Всё на месте: и крепость, и лилипуты, и собачки. И, кажется, вся эта публика ждёт от неё каких-то действий.

Ничего, подождут, пока женщина будет разбираться с человеческой шкуркой. Что-то в глубине души корябало: не стоит с этим затягивать. Её боевая ипостась, понятное дело, просто шик под фанфары. Но, знай она, что это единственный вариант, до воодушевления могла и не дожить.

До сих пор телу не требовались инструкции по его эксплуатации. С технической стороной вопроса оно справлялось собственными силами. И крыльями помахало, и руками посучило, и ногами походило. Самое разумное: предоставить ему инициативу и в дальнейшем. Нужно только его подстегнуть. Скажем, вспомнить волшебные слова для превращения. Или какой-то ритуал: два притопа, три прихлопа. И пусть организм вернёт ей человеческий облик.

В башке нешуточно бабахнуло. Так, что Инга невольно зажмурилась. В подвергаемое эксперименту тело какая-то сволочь выплеснула ведро раскалённого масла. И оно мигом заполнило все уголочки до самых когтей. Сознание только пискнуло и скрючилось от боли, как всё тут же и прошло. Без остаточных болевых ощущений.

Инга чуток посидела, заподозрив, что где-то по её душу могут готовить второе ведро масла. Затем осторожненько приоткрыла глаза. Мир вокруг изменился. Он вырос в размерах и значительно потерял в ощущениях. Во-первых, перестало вонять. Во-вторых, собачки на том берегу стали походить на суетящихся муравьёв. В-третьих – обернулась она – лилипуты весьма заматерели. Выросли, раздались в плечах и стали неинтересными. Зато радостно завопили и засуетились.

Инга ещё не успела осознать, что радуются её манипуляциям, как радости в криках поубавилось. А суеты поприбавилось. Мало того: гуляющий снаружи народ ломанулся в ворота крепости. Которые медленно закрывались, бросив на берегу беззащитную девушку.

В пользу девушки говорили грязные босые ноги, лежащие в воде. Под таким оборванным замызганным подолом, что Ингу брезгливо передёрнуло. Слипшиеся нечёсаные лохмы, свисающие с её собственной башки, довершали картину. Попаданка – пришло в голову – это не оттуда сюда. Это попадалово в такой вот персонаж. Интересно, на каких помойках он пробавляется? И почему его никто не моет, если ему тут все так рады?

Любопытство пересилило страх ознакомиться с собой, дабы после повеситься. Здравомыслие и выдержка – напомнила себе Инга, и склонилась над водой. Всё оказалось не так уж и плохо. Лицо, конечно, грубовато. Надбровные дуги великоваты, чёрные глаза мелковаты, а губы полноваты. Всё выглядит так, словно девица беспрестанно супится. И обиженно отклячивает губёшки. Но в целом картина не отвратная. Даже в чём-то симпатичная. На любителя.

Хотя представить себе любителей такой… своеобразной личности, трудновато.

– Вы уж точно к ним не относитесь, – неуверенно прошамкали губы, когда глаза обнаружили движуху на том берегу.

Движуха была направлена на этот берег. До ушей доносился пока еле слышный противный вой. Кажется, по мою душу – поняла Инга, оглядываясь. И, кажется, первый день в ином мире будет хлопотным. В детстве она, бывало, дралась. Даже чуток потаскалась в секцию дзю-до: целый долгий месяц трудов и унижений. Но с тех пор её устремления в настолько «силовом» направлении испарились. Она взяла на вооружение развитие мозга с характером.

Руки привычно занялись уборкой на голове. Скрутили лохмы, за которые противно хвататься даже грязными руками. Свернули их в пучок, пока глаза шарили вокруг в поисках заколки. Пришлось воспользоваться подобранной веточкой, закрепив ею и без того склеившуюся массу.

Затем, наплевав на приближение врага, Инга тщательно вымыла руки и мордень. Уважающая себя женщина-офицер даже воюет умытой и причёсанной. Она поднялась, побултыхав ногами и потерев ими одна об другую. Наконец, повернулась к затихшей крепости. Со стен пялились не в сторону несущихся на приступ собачек, а на замарашку, что устроила публичную помывку. Судя по оторопелым лицам, чуть ли впервые в жизни.

– Я начинаю новую жизнь! – объявила Инга всему миру, отряхивая мешок, висящий на теле.

И сосредоточилась. Ей предстояло вернуть себе прежнюю боевую форму. И обзавестись дубиной. Швыряться во врага камнями ниже её офицерского достоинства.

Боевая форма вернулась, стоило лишь захотеть. И снова процесс сопровождался мимолётной, но всесокрушающей болью. Чтобы залезть в прежнюю форму МЧС, времени требовалось гораздо больше. А физического ущерба гораздо меньше. Кто бы ни придумал эту летучую обезьяну, сам явно не утруждал себя примеркой её шкуры. Встретить бы гада, поигрывая булавами на каждом хвосте. Удивить через физический контакт.

На всякий случай Инга глянула на себя в воду. Всё на месте: запасные руки, крылья, хвосты. Глянула на собачек: торопыги почти успели доскакать до крепости. Но, видать, и с летающей обезьяны глаз не сводили. Засомневались в целесообразности их встречи. Принялись тормозить, натыкаясь друг на друга. Закрутили свою кадриль, возмущённо и глухо каркая.

Глава 4

В покое тебя не оставят: не надейся

Ванат-кун рассказывал толково. По военному чётко, без научной зауми. В результате чего в голове Инги складывалась непередаваемо дебильная картина этого мира. Точней сказать: Трёхмирья. Потому что всё, что окружало её, не было планетой. Это она прояснила с дичайшим трудом: Ванат не знал, что такое планета. И совершенно не представлял, как можно жить на каком-то шаре. А осторожный вопрос ингири по поводу такой шарообразной земли счёл за остаточную дурь зверо-девки.

Нет, их мир устроен правильно. Он плоский. Потому они и не скатываются с него в бездну. Как, видимо, скатываются со своих шаров всякие глупцы, что селятся, где попало. А ещё их мир имеет границы. Верней, тут у них целых три грозди мирков-виноградин. Так, во всяком случае, поняла Инга. Каждая виноградина существует обособленно. Ибо границы мира с виду и не границы вовсе. Как в этом самом Ванате. Если забраться на соседнюю горку, с неё можно увидать следующую. А рядом огромную живописную долину и дальше кусок моря.

Только вот никакой «следующей горки» нет. И долины, и моря. Стоит зайти за соседнюю горку, как ты вдруг оказываешься в нигде. Там нет верха и низа. Нет сторон. Самого времени и того нет. И вокруг сплошной серый непроглядный туман. Так, во всяком случае, рассказывали те немногие счастливцы, что вернулись из межмирья живыми. И не свихнувшимися.

Но иногда в межмирье образуются каверны. Как тоннели меж двух миров. Вот по ним можно шастать туда-сюда преспокойненько. Это, если туда, куда можно. И безопасно. Потому, как все три грозди мирков-виноградин абсолютно разные.

Первая – многомирье Зангеона – населена правильными людьми. Такими, как Ванат и прочие занги из мирка Шин. Хададом, оказывается, называют целый мирок, а не его часть в виде отдельного королевства. Есть и другие хадады-виноградины правильных людей: Блун, Вар, Дулат – Инга и не думала забарахлять память преждевренной ерундой.

Единственно ценной для неё инфой было то, что между мирами-виноградинами Зангеона устанавливалась надёжная и более-менее регулярная связь. Каверны возникали периодически – тут имеется давным-давно просчитанное расписание. И путешествовать по ним вполне безопасно.

Так же обстоят дела с гроздью мирков неправильных людей – с Алеттой. Почему неправильных? Потому что алетты другие – получила Инга такой ответ, что пальчики оближешь. Нет, ей пытались растолковать популярно: кожа у «других» иного цвета, повадки странные и так далее.  Вдаваться в подробности не стала, ибо жутко тосковала по ванне. Главное, что и между Зангеоном с Алеттой существовала связь. Менее регулярная и безопасная, однако, торговать можно.

Как и устраивать время от времени не слишком кровопролитные стычки. С чего бы вдруг? Всё с того самого: вечная борьба за ресурсы. Каверны хоть штуки и временные, да вполне реальные. То горное ущелье откроется, где испокон торчит алмазная шахта. То луга с редкими и на редкость дорогими целебными травами. То лесок, в котором растут грибы, дарящие человеку неизъяснимое блаженство. Это богатство и переходит из рук в руки по результатам кратковременных стычек. Время которых совпадает со сроком действия каверны.

Но, подлинный кошмар у зангов и алеттов с третьей гроздью миров: с Эттахром. Вот уж где полная срань, так это там. Почему? Да потому что именно оттуда и валятся на голову всякие тараканы-скрулы с псами-курнутами. Валятся безо всякого расписания – как бог на душу положит. И каждый раз в новом месте.

Нынешняя нечисть, что лезет через каверну в Ванат, ещё цветочки. В некоторых виноградинах водятся такие кровожадные твари, что волосы дыбом. И оттого по всей невидимой границе Шина стоят заставы.

Почему их нет в Ванате? Так он и есть такая застава. Потому-то и крепость у них настоящая, а не простое поместье владетельного куна. И воинов в крепости много. Землю-то Ванат-кун получил не просто за выслугу лет. Зарекомендовал себя, так сказать, опытным да удачливым командиром. То есть вместо почётной пенсии почётно приписан к заставе, пока не загнётся.

Инга блаженствовала в широкой деревянной кадушке с горячей водой. И размышляла, как жить дальше. Вода в ванне была третьей по счёту – разлёживаться в первых двух было всё равно, что в грязной луже.

Попытка составить планы на будущее тоже третьей. Как спланировать жизнь существа, о котором знаешь всего три факта: оно громадно и уродливо, оно летает, и ты в нём. Ванат-кун упомянул, что ингири живут кланом-семьёй где-то в центральных горах Шина. Что они бывают исключительно женского пола и гостей страшно не любят.

Инга бы тоже их не любила – щеголяй она такой засранкой целыми днями. А к тому же являя собой неподражаемый образчик тупости и вспыльчивости. Чудесное сочетание – не характер, а мармелад. Даже странно, что ингири никто не приглашает в гости, если на дворе мирное время. Она, в принципе, тоже не любительница таскаться по гостям. Но это дело принципа! Если она повсеместно и беспрекословно рада себе, как смеет кто-то не радоваться вместе с ней?

Могучую нелюдь мыли три женщины. Занимались они этим в сторонке, следя лишь за тем, чтобы горячая вода поступала без перебоев. Поставщики воды даже носа не показывали, предпочитая оставлять вёдра за дверью. Инга время от времени косилась на помощниц, прикидывая, во что нарядиться.

У стены небольшой купальни стояли три распялки с платьями. Явно с барского плеча, если провести сравнительный анализ с одеждой прочих жительниц крепости. Когда их притащили, дабы госпожа сделала выбор, тот был сделан молниеносно: тащите обратно. На что одна из женщин укоризненно заметила, что это очень обидит господина Ваната. Обижать дедка не хотелось: классный мужик. Пришлось смириться и вернуться к выбору.

Глава 5

Ингири-юмористка. Моему Шину конец

Последнее, чем Инга сразила старого куна: просьбой показать ей карту Шина. Опрометчиво, конечно, выставлять напоказ совсем уж убойные – для признанных тупиц – навыки. Но Ванату она отчего-то доверилась. Такая вот объявилась дикая потребность. И ей показалось, что старик оценил её жест.

Впрочем, скоро это утратит актуальность. Явившись к папочке, она даже не будет пытаться ломать из себя дурочку. Бесполезные усилия: всё равно проколется. Врать Инга умела, но, к сожалению, на короткой дистанции. Масштабное враньё на долгосрочную перспективу ей не давалось. Оттого она им и не пользовалась. Если хитрый тонкий инструмент в твоих руках становится примитивной палкой, не хватайся за него – не позорься. Изысканная женская натура позволит тебе выглядеть какой угодно стервой, но дурой – никогда.

Отправившись в дальний перелёт, раздуваться до гомерических размеров Инга не стала. В воздухе у неё нет иных врагов кроме гравитации. А ей следовало поспешить. Обидно будет встретить летающих психованных родственниц до того, как блудная дочь падёт к ногам отца. Особенно в этой шкуре: каким местом им объяснять, что она просто заблудилась? А теперь взяла верный курс.

Поэтому лететь приходилось на немыслимой высоте. Но тело чувствовало себя в воздухе, как рыба в воде. А чужеродное сознание сидело тихонько и не выпячивалось. Так что результат радовал. Инге казалось, что она мчит пущенной из лука стрелой. Ещё и ветер попутный, что значительно экономило силы.

Посадок не делала – жить очень хотелось. Хотя пугала не столько сама смерть, сколько предупреждение Ваната: порвут. И ведь наверняка живьём: анестезию не организуют. А у неё даже застрелиться не из чего. И мгновенное спасительное отравление в таком разрезе выглядит насмешкой. У неё и воротника нет, чтобы зашить в него ампулу с ядом, и сама ампула должна быть размером с бочку.

Чтоб оно пропало – это дурацкое воображение! А вместе с ним и все просмотренные фильмы с прочитанными книгами. Надо ж было судьбе так отомстить за умение читать, страсть к литературе и наличие телевизора.

Неизвестно, о чём думал первый марафонец, когда совершал свой эпический подвиг – она старалась думать о всякой всячине. А ещё внимательно следить за техническим состоянием организма. Дурацких приказов ему не отдавала, целиком положившись на его опыт и благоразумие. Своё хвалёное пока пробуксовывало. Потому и не подготовила приветственную речь с удобоваримыми оправданиями по поводу своих «заблуждений» на местности.

Вообще не помнила, как долетела. И как опознала приметы для снижения. Но хоть в этом повезло: на землю Инга свалилась вблизи от замка. Раскинула крылья, ткнулась мордой в землю и взмолилась: пускай это будет именно тот замок. А потом отключилась.

– Что-то с ней не то, – прозвучало неподалёку, когда она очнулась. – Девкаа будто не в себе.

– А когда ингири были в себе? – проворчали в ответ хрипловатым баритоном. – Груда мышц, лужёная глотка, а толку никакого.

– Ты давай, прекращай наговаривать? – возразил первый голос. – Моя дочурка сообразительная, что бы ты ни врал. Она в одиночку раскидала свору сауграхов. Это в позапрошлую их стыковку с крепостью Аччух-куна. Их там не меньше сотни вылезло. И не где-то на окраине, а почти под стенами крепости. Старина Аччух, как не готовился, чуть не окочурился с перепуга.   

– Твой Аччух слабак, – язвительно прокомментировал баритон бойцовские качества упомянутого лица. – И подкаблучник. Зато непревзойдённый позёр и хвастун. За это, видать, ты и выдал ему одну из лучших крепостей.  

– То есть, я дурак? – моментально передёрнул его оппонент.

– Ты идиот, – поздравил его баритон. – А будь ты нормальным, никогда бы не обрюхатил ингири. Да ещё и выбрал самую склочную. Вот тебе и результат. Твоя драгоценная Инея законченная дура. Лишь законченная дура полезет в каверну, зная, что сдохнет. Даже этот факт не послужил ей предупреждением. Кстати, поздравляю: её так шибануло, что наверняка вышибло тот орех, что у неё вместо мозга. Так что рекомендую её прикончить, пока она бед не наделала.

– Ни за что! – возмущённо выдохнул отец законченной дуры. – Ингири какой-то вшивой каверной не сломать. Они крепче камня. Я слишком многое претерпел, чтобы заполучить мою девочку, – прозвучали в его голосе отнюдь не заботливые, а скаредные нотки перетруженного приобретателя. – Она мне ещё послужит. В конце концов, она моя дочь.

– Рекомендую пореже об этом вспоминать, – издевательски прокомментировал эту претензию баритон. – Когда она примется всё крушить, именно это тебе и вспомнят. Никакие прежние заслуги не спасут.

– Не тебе судить, – проворчал неразборчивый распределитель крепостей и нетерпеливо осведомился: – Она там как? Пришла в себя? Лучше бы её убрать с глаз поскорей. А то вон, собрались поглазеть. Чтоб им пусто было!

– В себя она пришла, – уверенно определил баритон. – Только явно не в себе.

– Почему? – придирчиво уточнил отец законченной дуры, призванной, тем не менее, чему-то послужить.

– Потому что до сих пор не подскочила. Не заорала и не принялась носиться, как припадочная.

– Ещё скажи, будто она свихнулась, как её мамаша, – обиделся отец Инеи.

– В том то и дело, что наоборот, – озадаченно признался обидчик. – Шин-хад, ты не поверишь. Но мне показалась, будто твоя дочь внезапно поумнела.

Глава 6

Не пытайся меня обескуражить размахом своего цинизма.

Во всяком случае, пока не познакомился с моим.

            Её папаша работал диктатором хадада Шин в грозди миров Зангеона. Это Инга и усвоила, и отнеслась к сему факту весьма серьёзно. С сильными любого мира шутки плохи. А уж, если те заведомо на твоей стороне, и вовсе неоправданы. Шин-хад – мужик умнейший. Да и внутренней силой от него шарашит не по-детски.

            К тому же во всех его подковырках присутствовала какая-то теплота. Каким бы чудовищем ни было его родное детище – оно его детище? Всё может быть. Во всяком случае, решение всерьёз принять на себя роль его дочери созрело само собой. Тем не менее, подстраховаться, открыв правду своего происхождения, нужно с другого направления.

            Раз уж маг легко читает её мысли, ему и следует каяться. Хотя, и тут не всё однозначно. Он явно не прочёл её размышления о прежней жизни. То ли отвлёкся и пропустил мимо ушей, то ли в этом деле существуют какие-то ограничения. Какие-то недоступные ему пласты сознания. Хорошо, если так. Иначе жесточайший мыслительный контроль отравит ей дальнейшее существование.    

Нужно срочно научиться мысленному контролю – дала себе зарок Инга и прилипла к Босху. В своё время она познакомилась с творчеством одноимённого голландского художника. И теперь с полным правом могла утверждать, что Босх не имя, а диагноз. Насквозь причудливое видение мира со всеми вытекающими.

– Нужно поговорить наедине, – шепнула она магу, едва папа Шин-хад отвлёкся, дабы на кого-то наорать.

– Я и так потратил на тебя…, – досадливо заскрипел Босх.

– Я не Инея, – поторопилась она вклиниться в тираду, прислушиваясь к витийствующему папаше. – И не ингири. Я человек.

– Так, – мгновенно мобилизовался маг и рявкнул: – Шин-хад, я её забираю!

– Зачем? – подозрительно осведомился мигом остывший диктатор.

– Надо, – многозначительно объяснил маг.

И поволок занавешенную добычу куда-то в сторону. Волок долго, включая подъёмы по жутко травмоопасным лестницам с высокими ступенями. Позволил отклячить тряпку, чтобы смотреть под ноги. Но снимать её категорически запретил. Отверг даже дельное предложение организовать дырку на манер чадры: нет и всё!

Наконец, её втолкнули в какую-то дверь и сорвали с головы тряпку. Инга огляделась. Широкое помещение с высокими потолками. Вдоль стен огромные стеллажи с книгами и горками свитков. Необъятная библиотека, которую она ожидала увидеть меньше всего. Библиотекарем оказался высокий сухощавый отрок. Нечёсаные лохмы до плеч, длинный нос и близко посаженные умные глаза – больше похож на забравшегося сюда тайком хиппи.

– Охраняй! – бросил ему Босх и прислонил клюку к огромному грубому столу, заваленному бумагами.

Вокруг присевшего на корточки библиотекаря полыхнуло что-то тёмное. Когда эта дрянь улетучилась, на месте человека осталась зверушка модели «крыса». Только гривастая, с длинным носом и близко посаженными умными глазами. Крыса деловито кинулась к стене. Пробила лбом кусок плинтуса – врезную дверку для живности – и ушмыгнула. Она у них тут на ставке сторожевой собаки – догадалась Инга. Будет распугивать любителей греть уши у замочных скважин.

– Садись, – сухо буркнул Босх, указав на здоровенное кресло, обтянутое мехом, с чудовищными рогами вместо подлокотников. – Рассказывай.

– То есть, ты поверил, – констатировала она, почти не удивившись подобной доверчивости явно прожжённого дельца магической индустрии.

– Естественно, – всё так же сухо буркнул он, упав в рогатое кресло напротив. – Жаль, конечно, что ты не Инея.

– Давай посмотрим на это без эмоций, – оценила Инга кислую рожу собеседника и выдвинула деловое предложение: –. Мне жаль, что это создание погибло. И плевать на то, что ты расстроен пронырливостью моего сознания. Будем конструктивны.

– Ну, попробуй, – усмехнувшись, оживился Босх. – А я полюбуюсь.

– Инея вернулась, – проигнорировала Инга его подначку. – Все внешние признаки налицо. Она была ингири, она ею и осталась. Некую трансформацию её повадок спишем на воздействие каверны. Насколько я поняла, для ингири последствия таких прогулок не проходят бесследно.

– Не проходят.

– Что же касается внутреннего мира Инеи, то пусть только сунутся, – вежливо предложила Инга будущим интервентам и посягателям на её личную жизнь. – Поверь, я умею лицедействовать. И путать следы.

– Ты уже себя выдаёшь, – насмешливо оценил Босх. – Ни одна ингири ещё ни разу не поразила людей склонностью к интригам.

– Они действительно тупые?

– Они отнюдь не тупые, – вздохнул маг. – Просто ингири начисто лишены воображения и любопытства. Их волнует лишь собственная примитивная жизнь. Животный стиль жизни довлеет над человеческим. А животному много не надо: еда, безопасность, потомство. Об этом они рассуждают весьма разумно. Но в остальном беседа с ними смертельная скука.

– Кстати, а где настоящая Инея? – не без содрогания задала Инга неприятный вопрос. – Она точно мертва, как личность? Или затаилась где-то на обширных просторах мозга? Меня как-то не воодушевляет мысль, что вскоре она оттуда вылезет.

Глава 7

Глава 7

Всё, как в романе: начали с географии, а закончили обухом по голове

Пока неизвестно, чем руководствовался Босх, но его обещанием кокнуть подложную ингири беседа не закончилась. Совершенно неожиданно маг открыл ей служебную тайну. И, естественно, политического характера. Но сначала здорово помог с погружением в местные реалии. А информация – наше всё.

Хадад Шин, где диктаторствовал Шин-хад Кривая спина, владел самой большой изолированной локацией-виноградиной. Географическая безграмотность местных не ограничивалась незнанием такого понятия, как планета. Инга обалдела: здешний народ не знал, что такое пустыня, солончаки, тундра, болота и прочее. То есть в этом мирке не было ни единой пяди бесполезной земли.

Равнины, леса, горы да изрядный кусок побережья – то ли моря, то ли океана – всё было отменного качества. О сельском хозяйстве она имела весьма скудное представление. Но даже ей известно, что чернозём не такое уж распространённое явление. Тем более неистощимый. Тут он присутствовал. Верней сказать, в Шине вообще не было места, где бы он отсутствовал.

Леса поражали отсутствием следов глобальной вырубки – и это в мире, где хозяйки ещё не знали газовых печек. Деревья здесь росли, как на дрожжах. Горы – следуя логике неудержимого природного изобилия – по самые маковки забиты  рудами на любой вкус. Истощённые и заброшенные столетия назад рудники постепенно восполнялись.

А у Инги крепло ощущение бредовости происходящего. На фоне которого рождалось ощущение узнавания чего-то смутно знакомого по прошлой жизни. Однако углубляться в самоощущения было не ко времени. Быстренько покончив с географической вводной, Босх перешёл к политике.

– Я не совсем поняла, как утроено ваше Трёхмирье в принципе, – решила начать Инга с прояснения основ. – У меня сложилось впечатление, что каждый мир что-то вроде грозди винограда. А каждый хадад в ней – это виноградина.

– Вообще-то, – лениво процедил Босх, – эти локальные земли не являются геометрически правильными объектами. Как, скажем, соты в улье.

– И не все из них соприкасаются друг с другом?

– Не все. С Шином, к примеру, соседствуют только пять других хададов. И все они разные: какой-то крупней, какой-то меньше. Скажем, с Аратом у Шина довольно протяжённая граница. Вдоль неё периодически открываются аж целых семь каверн. На границе с Блуном их пять. А с Варом одна единственная точка соприкосновения. Небольшое горное ущелье, которое начинается в Шине, а заканчивается у алеттов.

– Блун? – наморщила память Инга. – Кажется, Ванат-кун упоминал это название. Честно говоря, единственное, что как-то зацепилось в памяти. Тогда было не до изучения вашей географии.

– Блун у нас бельмо на глазу, – насмешливо скривил губы маг. – Скажи шинату «Блун», и он схватится за нож. А диктатор Блун-хад закадычный враг и закоренелый друг твоего отца. Блун-хад Каменный лоб.

– Смешно, – хмыкнула Инга. – И знакомо.

– Тебе знакомо имя одного из наших диктаторов? – не поверил Босх.

– Чушь не пори, – отмахнулась она. – Просто, знакомый принцип. Прозвища местных лидеров не отличаются поэтичностью. Как и в моём мире. Это единственное, чем может подгадить народ паршивому правителю с прицелом на память в веках.

– Насмеши меня, – искренно заинтересовался Босх чужой историей.

– Ну, из самых смешных я помню троих. Прости, но я не историк. Это были Эрик Шепелявый, Альфонсо Слюнтяй и… кажется, Гарольд Заячья лапа. А Блун сильно отличается от Шина?

– Он уступает Шину только размерами, – нехотя вернулся Босх к теме беседы, которую сам же и завёл. – И больше ни в чём. Включая торговые интересы. Обе эти территории, как и большинство мирков Зангеона, не имеют прямого выхода к миркам Алетты.

– К тем, где живут «неправильные» люди? – вспомнила Инга.

– Только не спрашивай, почему они попали в «неправильные», – раздражённо поморщился Босх. – Не доводи меня до бешенства.

– Не буду, – покладисто пообещала она. – А у «неправильных» людей, так понимаю, есть, чем поживиться?

– Некоторые товары оттуда ценятся на вес золота. Которого, кстати, в мире повального изобилия – как ты нас обозвала – не так и много. Со своей стороны зангам есть, что предложить алеттам. Редкие для тех товары. И предпочтительно собственные шинатские, а не какие-то там блунские, – явно кого-то передразнивал маг.

– Глупо позволить соседям наживаться на том, что прямо-таки просится в твои руки, – одобрила Инга политику папули.

Как и его стремление задружиться с транзитной территорией из «варяг» в «греки». С маленьким хададом Вар, которому его расположение позволяло жить и не тужить. Эта виноградинка почти целиком состояла из колоссальных горных массивов, гор, горушек и горок. При почти полном отсутствии нормальных пахотных угодий. И невероятном изобилии минеральных ресурсов. В том числе тех, что выкапывали только в хададе Вар

Само собой там процветала промышленность – если это можно так назвать. И не придираться к привычным определениям. Лучшие кузнецы в Варе. Лучшие ювелиры или резчики по камню – там же. Лучший кожаный доспех делают из шкур горных быков – опять же с высокогорных пастбищ Вара.

Глава 8

Подумаешь, сестра-оборотень – с кем не бывает?

Сестры имелось целых три. И все, как одна – по оценке Босха – чистопородные стервы. Папина кровь и плоть. При непосредственном участии двух его супружниц. Причём, младших – старшая жена родила сына-наследника и вытурила муженька из своей постели. Такие вот свободные нравы царили в местном обществе.

Как там пропагандировал татуированный маг? Женщина должна подчиняться тому, кто гарантирует её безопасность? В определённом смысле, всё соблюдено до последней точки договора. Жена подчинилась желанию супруга обзавестись двумя жёнами помоложе. А тот гарантировал, что не станет нарушать границы её покоев без уведомления. Ради её безопасности. Что там у неё творится? С кем, сколько раз на дню? Кого это волнует, если мадам диктаторша аккуратна в вопросах незаконного размножения. А она аккуратна, раз до сих пор её статус не пошатнулся.

Инга ни на миг не поверила, будто женщины тут и вправду бессловесные тени. Чёрта с два! Местные аборигены слишком похожи на землян. Да вообще полный копия. И дело не только во внешности. Ванат-кун реагирует на всё, как типичный землянин. И рассуждает так же. Возможно ли подобное, пускай даже, вселенная безгранична? А число совпадений в ней достаточно внушительная цифра. Жаль, что Инга ничегошеньки не понимала в «космических» делах: теперь бы пригодилось.

Зато бывший капитан МЧС превосходно разбирался в иных вещах. Этот мир погряз в бесконечных столкновениях, что даже «сталкиваются», как под копирку. В таком мире женщина не может оставаться полезным лишь в хозяйстве балластом. Даже если тут не практикуют бабские батальоны смерти. Вдовам и без них хватает причин для инициативности в борьбе за выживание их детей.

Занавесив голову папиной тряпкой – которую вышвырнули вслед за ней – Инга топала вслед за очередным посыльным на «женскую половину». И размышляла об окружающей её человекообразной среде скорей по привычке, нежели по необходимости. Привычка неоспоримо замечательная, ибо за людьми глаз да глаз. Только вот не всегда уместная. Необходимость как раз требовала сосредоточиться на более насущной локальной проблеме.

Сестры имелось целых три. И все, как одна – по утверждению Босха – любили свою зверушку. Сам факт не ставился Ингой под сомнение. А вот классификация этой любви ещё как. Мамина соседка тоже любила своего пакостливого кота. Ассоциировала его с ребёнком, отчего котяра и борзел не по дням, а по часам.

Такая любовь к ней непременно вызовет взрыв в благородном семействе. Инга не станет прыгать за шуршащим конфетным фантиком на нитке. А если в бешенстве обернётся ингири, фантиками себя почувствуют все присутствующие. Так что, переступая порог покоев диктаторских дочулей, она морально настроилась отфутболивать любые провокации.

– Ты смотри, кто явился? – со всем возможным ядом в голосе поприветствовала её самая старшая сестра Андея.

«Самая старшая» была старше остальных двух на целых два года. Что давало Андее – по её же мнению – море преимуществ. Хотя в пересчёте на земные сроки, девчонке едва исполнилось семнадцать. Если Босх и перегнул на её счёт, то лишь в деталях. Инга с первого же взгляда на старшенькую согласилась с магом в основополагающей оценке: стерва и несомненный лидер.

Сногсшибательная во всех отношениях «блондинка с картинки». Её безупречную внешность портил лишь скверный характер: брезгливо поджатые губки не украсят при самых совершенных формах. А море яда в огромных голубых глазах слишком красноречиво не советует расточать на неё нежные чувства – всё равно с дерьмом смешает.

 Её мать Гвейта была второй и – по официальной версии – единственно любимой женой Шин-хада. Практически негласной соправительницей. Очень красивая и бесконечно умная женщина не разбрасывалась потомственной стервозностью направо и налево. Во всяком случае, так утверждал Босх, описывая Вторую с искренним уважением к её талантам. А этому типу уважение давалось с диким трудом.

– Явилась я, – скучным голосом подтвердила Инга.

Огляделась и прошла к изысканному дивану на гнутых ножках. Небрежно плюхнулась на пузатую цветастую седушку. Сбросила с ног осточертевшие туфли, презентованные вместе с ненавистным сиреневым платьем. И с неописуемым удовольствием пошевелила освобождёнными из-под гнёта пальцами.

– Вижу, что ты, – не сдавалась Андея, плюхнувшись рядом. – И где тебе носило, чучело?

– По местам боевой славы, – пожала плечами Инга и широко зевнула.

Отнюдь не на показ: устала, как собака, а тут ещё контакты устанавливай. Как не ныла, пытаясь выхлюздить у Босха ночь передышки с полноценным сном – тот ни в какую. Упёрся рогом: топай знакомиться с сёстрами, пока мои инструкции по вживанию в семью не выветрились из башки.

– Какой славы?! – подскочила на своём креслице Фойта.

Они с Раюлой были одногодками Инеи: всем троим по земным меркам всего пятнадцать с хвостиком. Кроме того эта парочка была близняшками. Но настолько разнояйцевыми, что факт их близняшества доказывал лишь один день рождения на двоих. Во всём остальном: небо и земля.

Фойта бойкая рыжеватая «каштанка» с серо-зелёными глазами отца и его грубоватой физиономией. Несмотря на сей сомнительный приз, она была красива. Стервозностью же не уступала Андее, на почве чего в их покоях не переводились склоки и драки. Однако после бурных стычек сестрицы могли вполне себе мирно заниматься одним делом. Особенно им удавалось допекать служанок – вот уж те натерпелись, так натерпелись.