Чудесное приключение

Глава 1

Перемещение между мирами произошло, как по щелчку пальцев. Вдохнула я на Земле, а выдохнула уже в Аркадии. И вроде бы знала, что так будет, готовилась, платье старинное надевала, послушно делала то, что говорили опытные исследователи иномирья, и всё равно не верилось до конца, что это может быть настолько просто, буквально на раз-два.

Мне всё казалось, магия межпланетных перемещений как-то поймёт, что я тут без спросу, и не пропустит меня. Но случилось иначе, и я, Дарья Синицына, оказалась в Аркадии. И Евгений Сергеевич — первый взгляд я бросила на него — тоже переместился. Стоял в паре метров от меня по пояс в траве и цветах, блистал золотым шитьём на роскошном костюме.

Произошедшие с окружающим пространством изменения с трудом укладывались в голове. Вот как так! Только что смотрела на пустую белую стену, а теперь — будто кто-то кнопку на пульте нажал — вокруг вырос лес. Высоченный, реликтовый, я таких огромных сосен, елей, дубов и не видела никогда.

Мы находились в центре большой круглой поляны. Солнечные лучи проникали сквозь кроны деревьев, оглушительно пели птицы, насекомые жужжали и стрекотали. Мимо, едва не задев радужными крыльями, пронеслась стрекоза.

Если бы я точно не знала, где нахожусь, сказала бы, что это Земля. Таким тут всё оказалось родным, знакомым до последней травинки. Вот яблоня опустила ветви под весом румяных плодов, и поляна так похожа на луг, где я в детстве играла. Тут и сиреневые колокольчики, и маргаритки, и клевер.

— Синицына, вы чего там застряли? Идёмте уже, на открытом месте нельзя долго стоять.

Доцент Горский и его раздражительность — в любых мирах неизменная величина. Повернулась к нему, улыбнулась во все тридцать два. Сердечко ёкнуло, как и всегда, когда наши взгляды встречались. Какой же он красивый, когда стоит по пояс в цветах. Настоящий принц из сказки, если бы не кислое выражение лица.

Захотелось его подбодрить.

— Да вы посмотрите, красота-то какая! Порадуйтесь хоть минутку. И кстати, почему здесь нельзя долго стоять?

Кашлянув, он окинул меня внимательным взглядом.

— Да что с вами сегодня такое, — заявил он укоряющим тоном. — Синицына, соберитесь уже, наконец. Мы не на развлекательную прогулку собрались. У нас, — он похлопал себя по бедру, — план исследований, разведки территории, график, маршрут. Командировка на месяц, но рассчитано всё до минуты. И вы сейчас их бездарно тратите ни на что.

«Какой он всё же зануда», — с умилением подумала я и вздохнула. Горский такой основательный и педантичный, целеустремлённый и трудолюбивый. Из тех — я в этом почти стопроцентно уверена — кто будет идти к цели, стиснув зубы и сжав кулаки. Ему бы прокачать скилл любезности и добавить умение радоваться жизни — превратился бы в идеал.

— Разве наша важная экспедиция не может одновременно быть приятной прогулкой? — Вопрос я сопроводила милой улыбкой.

Отвечать Горский не стал. Взглянул волком, махнул рукой в направлении леса.

— Понимаю, эйфория первого перемещения и всё такое, но хватит уже. Успокойтесь. Берите мешок, идёмте туда.

Я взглянула на растущие кругом ромашки, колокольчики, васильки, иван-чай.

— И что, мы приступим к работе, не дав себе даже пары минут осмотреться по сторонам и порадоваться, что благополучно переместились?

— Что за странные вопросы вы задаёте? Почему себя так странно ведёте? — Он потёр лоб. — Вы что же, забыли, почему в этой части Аркадии не рекомендуется ходить по открытым местам?

Я широко улыбнулась, и Горский, сведя вместе брови, уставился на меня.

— Почему нельзя это делать? Отвечайте, Синицына.

Пожала плечами. Точно так же ответила на вопрос о главной цели нашего путешествия.

— Вы же план экспедиции под мою диктовку писали, — медленно произнёс он, щурясь и разглядывая меня с крайним вниманием.

— Писала? — повторила я вопросительным тоном.

Его брови сошлись у переносицы, взгляд стал тяжёлым.

— Синицына!

— Да, Евгений Сергеевич, — медовым голосом ответила я, и раздражение доцента Горского ещё возросло, желваки заиграли. Будь он, как обычно, при галстуке, а не в наряде великосветского лорда, наверное, мне не было бы настолько смешно.

Будто почувствовав моё настроение, он нахмурился, воинственно выпятил подбородок, встряхнул длинными тёмными волосами, словно решил поразить меня в самое сердце исключительной мужской красотой.

До чего же забавно, не прошло и трёх лет, как он обратил на меня все сто процентов внимания. И для этого понадобилось всего ничего — отправиться вместе с ним в межпланетную исследовательскую экспедицию.

— Синицына! — повторил он обвиняющим тоном. — Можете на память повторить то, что писали?

Погода не переменилась, но в воздухе явно запахло грозой.

Обманывать и дальше не имело особого смысла. Вернуть меня на Землю у него не получится, придётся с моим присутствием как-то смириться. А там и подружиться, и проникнуться тёплыми чувствами... Я твёрдо верила, что за месяц в райской Аркадии между нами много чего произойдёт.

— Евгений.

Он внимательно смотрел на меня, и я приготовилась выдерживать шквалистый ветер и молнии.

— Вы ведь уже догадались, что никакой план экспедиции под вашу диктовку я не писала. Писала моя сестра, Елена Синицына. А я — не она.

С лица Горского все краски сошли, оно как будто превратилось в деревянную маску. Я набрала воздуха в грудь, и любимый не обманул ожиданий — спустя миг разразилась гроза. Со шквалистым ветром, громом и молниями — метафорическими. И всё они били прямо в меня.

Выслушать пришлось многое, в том числе:

— Не может быть! Что за наглость! Что за безответственность! Эй, вы, как вас там зовут?!

Грустновато было узнать, что он, оказывается, даже имени моего не запомнил.

— Да кто вы такая вообще?

Вот так и выяснилось, что Горский совершенно позабыл младшую сестру Лены Синицыной и мою трёхлетней давности попытку с ним объясниться, и признания, написанные в стихах. Обидно оказаться пустым место для любимого человека, но, отправляясь сюда, я знала, на что шла. В том числе выслушивать вот это всё и видеть злость на красивом лице.

Глава 2

День назад.

Телефон сестры зазвонил, и на экране высветилась фотография человека, в которого я уже вечность была влюблена. Не одна я, а почти все девочки в институте. Временами даже преподаватели называли доцента Горского «нашим Онегиным». Не раз и не два вместо контрольных работ и рефератов Евгений Сергеевич получал любовные признания, причём не только в прозе, но и в стихах.

Знаю точно, потому что одно из стихотворных посланий сама написала. Тогда ещё думала, что у меня есть хотя бы крохотный шанс. Трусила страшно, но и имя своё подписала: Дарья Синицына, первый курс, факультет иномирья. Иномирных исследований, дипломатии и перемещений — полное название факультета, но обычно его сокращают, так поступила и я.

Евгений Сергеевич ничего не ответил, и спустя неделю я решилась на разговор. Осталась после звонка, дождалась, пока все выйдут из аудитории, набрала воздуха в грудь. Голова отчаянно кружилась, и голос дрожал. Начала издалека, запуталась, принялась нести всякую ересь, а он руку поднял — мол, молчи.

Только тогда от бумаг на столе оторвался и на меня посмотрел. Взгляд холодный, точь-в-точь как на этой фотографии на Ленкином телефоне, строгий и отстранённый.

У меня сердце так и застыло в ожидании вовсе не чуда. Таких длинных тягучих секунд я не переживала ни разу. Думала, в обморок упаду. Вдохнуть не могла. Руки стали холодными, как у статуи.

А он всё смотрит, молчит. Наконец произнёс сухим тоном:

— Со студентками не встречаюсь.

Вот и всё, что он сказал, встал и отвернулся к окну.

Решительную линию его плеч, крой пиджака и тёмные волосы, связанные в хвост, мне никогда не забыть. Как и то чувство, когда умирает надежда.

— Идите, Синицына. Займитесь учёбой, берите пример с старшей сестры, а не всякими глупостями занимайтесь.

Жестокий он, бескомпромиссный. Пожалел бы наивную, пожелал найти кого-то другого, утешил, а он про учёбу заладил — чурбан чурбаном. И стихи мои не вернул. Сказал: выбросил, не читая. Почему-то именно это показалось обидней всего.

Чтобы не видеть его, не травить душу, перевелась на другой факультет. А Ленка осталась покорять иные миры. С годами добилась больших успехов, в любимчиках у «Онегина» стала ходить — хвасталась уже раз сто, как он среди всех её выделяет. Как девочки к ней ревнуют. И даже преподавательницы смотрят искоса.

— Смешно-то как, правда, Даша?

Угу, смешно аж до слёз.

Иногда моя сестра слепа, будто крот. А так умница и красавица.

Прошло три года, но даже сейчас смотреть в его лицо, пусть это и всего лишь фотография, горько и болезненно сладко.

Сестре посчастливилось сделать удачный снимок. Он тут ну точно живой. Буравит собеседника взглядом, так и кажется, что услышишь: «Синицына, что вы всё смотрите и молчите? Телефон не хотите поднять? Если нет, идите отсюда».

— Кто там всё трезвонит, Даш? — приоткрыв дверь ванной, крикнула сестра.

— Неизвестный номер, — неожиданно для себя соврала я.

— Так сбрось его.

Дверь хлопнула, и мелодия смолкла сама.

Я обвела комнату сестры взглядом. Не так уж и часто мне доводилось у неё в общежитии бывать. В зеркале на стене заметила собственное отражение. Шалые искорки в до черна потемневших обычно синих глазах, и волосы стоят дыбом, будто проволока из серебра. Даже не заметила, как собственными руками уничтожила симпатичную до этой минуты укладку.

Ничего из дальнейшего не случилось бы, но Горский позвонил вновь. Как раз когда я пыталась удалить его номер из списка звонков на телефоне сестры. Рука предательски дрогнула, и сбрасывать стало поздно.

Сердце стучало как сумасшедшее, но голос звучал ровно и по-деловому. Как у сестры:

— Синицына слушает.

Привычку так отвечать на звонки Ленка приобрела, подрабатывая во время каникул в деканате секретарём.

Она у меня не только умница и красавица, но и деятельная, целеустремлённая, будто бульдозер. Пока кое-кто на роликах по паркам катается и живопись акриловыми красками осваивает, Ленка строит мост в светлое будущее — пункт за пунктом, камень за камнем.

Горский коротко поздоровался и сразу же заговорил сухим тоном:

— Время нашей командировки перенесли, и состав участников поменяли. Алмазов пока здесь остаётся, в Аркадию отправляемся мы вдвоём. Не в среду, а уже завтра в девять тридцать утра вы должны стоять у двери зала перемещений. На месте, как и планировали, пробудем минимум месяц. Форму одежды знаете, с остальным определимся в зависимости от обстоятельств.

— Но как же так?.. — вырвалось у меня.

Ничего себе. А Ленка-тихушница ни полслова про то, что её назначили ассистенткой Горского, не сказала. Только платье попросила одолжить — то, что я в прошлом году для поездки на рыцарский турнир себе шила.

— Так, как руководство решило, — оборвал мои возмущения Горский. — Амулет-переводчик не забудьте с собой взять.

А это ещё что такое? Жаль, невозможно прямо спросить.

— Вещи собрали, у вас всё готово? — продолжил допрос Горский.

— Платья ещё нет, не успела достать, — соврала я.

— Так достаньте, вот ещё проблему нашли. Что с вами сегодня такое, Синицына? — с досадой буркнул он и сбросил звонок.

Я уставилась на пакет с платьем, которое принесла сестре на примерку.

По размеру оно, понятно, ей подойдёт, ведь мы так похожи. Не близнецы, у нас с сестрой разница год, но, если чуть-чуть постараться, то перепутать нас можно. А в старинном платье, да с уложенными волосами, да макияж в помощь — родная мама не поймёт, кто из нас кто.

Из всего этого следовало только одно — надо будет у сестры аккуратненько разузнать, как выглядит и где находится амулет-переводчик.

Когда Ленка вернулась в комнату, благоухая лимонным гелем для душа, мой план — признаю: чистейшая авантюра — уже оброс подробностями и начал осуществляться.

Договориться с сестрой, по-человечески ей всё объяснить — увы, но с идеально правильной Ленкой такой финт не прокатит. Она в жизни не откажется от цели отправиться в другой мир, хотя для неё это всего лишь учёба.

Глава 3

На следующее утро в назначенное время стоя у зала перемещений, я ощущала себя полностью и абсолютно разбитой. Мне казалось, что хуже меня нет человека. Сердце рвалось на части, сомнения ели поедом.

Подошедший Горский кивнул мне, и я замерла, забыв закрыть рот.

Евгений Сергеевич тоже переоделся в старинный костюм. И волосы распустил, которые обычно носил связанными в хвост. Они у него не очень длинные, всего лишь до лопаток. Прямые, тяжёлые, тёмные и блестящие. Так и хочется коснуться рукой.

Красота в глазах смотрящего, но Горский правда сражает мужественной сдержанной красотой. Не знаю ни одну женщину, которая была бы к нему равнодушной. В деловом тёмном костюме он тоже хорош, но в этом расшитом золотом великолепии — потрясает.

Вместе мы казались пришельцами с другой планеты, хотя дела обстояли прямо противоположным образом.

— Амулет с вами, Синицына?

— Угу. — Я коснулась висящего на груди кулона похолодевшими от волнения пальцами.

— Хорошо.

И это всё. Он меня не узнал. Не заметил подмены, хотя общался с Леной чуть ли не ежедневно в течение нескольких лет.

Как можно быть таким невнимательным и равнодушным?

Я не понимала его. Негодовала и в то же время радовалась. Где-то в глубине души оставался страх, что Лена в Горского влюблена. И не призналась мне потому, что, как и я, надеялась во время совместной поездки растопить его сердце. Но если он настолько слеп к ней, что не увидел подмены — шансов у сестры нет.

Их и у меня немного, но сейчас лучше об этом не думать.

Двойные двери открылись, и, пока Горский говорил с вышедшим к нам мужчиной, я смогла разглядеть зал перемещений. Он оказался точь-в-точь таким, каким его рисуют в учебниках. Пустым, круглым, с глухими стенами без окон и с отметками на полу. Я насчитала двенадцать участков с плиткой более тёмного цвета. Они располагались по кругу на ровном расстоянии от стен. Выглядело всё так, будто кто-то решил изобразить циферблат, только без стрелок.

Ничего пугающего в том, что я видела, не было, но холодок пошёл по спине.

Мужчины всё ещё говорили — о чём-то неважном, каких-то семинарах, подменах и прочем, что не имело к экспедиции на Аркадию ни малейшего отношения. Я перестала прислушиваться, всё равно не имела понятия ни о ком из обсуждаемых лиц. Вдохнула и выдохнула несколько раз, сжала кулаки, едва не скворча от растущего нетерпения. Или раздражения. Или волнения.

А Горский с институтским приятелем всё болтали, не обращая на меня никакого внимания. Словно предстоящее путешествие — обычное дело, и отправление на другую планету так же обыденно, как вызов такси.

Пройдёт всего пару минут, и я, Дарья Синицына, впервые покину Матушку-Землю, пересеку такие расстояния, которые даже невозможно представить, и попаду в иной мир.

Эта простая и очевидная мысль так меня поразила, что едва удалось устоять на ногах. Увлечённая идеей провести месяц наедине с любимым мужчиной, с момента вчерашнего с ним разговора и вот до этого самого мига я думала о Горском, Ленке, как потом буду перед всеми ними объясняться, родном деканате, комнате в общежитии и том, не забудет ли соседка поливать цветы. О чём угодно думала, но не о главном. Понимание, что всё случится вот-вот, будто упавший с крыши рояль, обрушилось на мою бедную голову.

— Пора выдвигаться. До перемещения осталось пять минут.

Я взглянула на улыбающегося незнакомца, на Горского, глядящего на меня с усмешкой на красивом лице, и поняла, что опозорюсь вот прямо сейчас — не смогу сделать и шага вперёд. Никогда не считала себя трусихой, а тут как припечатало, как нашло.

— Всё будет хорошо, Синицына. Не волнуйтесь вы так. — Горский подтолкнул меня в спину, и я, поражаясь вернувшейся способности двигаться, первой переступила порог.

Кашлянув несколько раз, сообщила:

— Да я вовсе и не волнуюсь.

А том, какой у меня при этом был голос — лучше умолчать.

Хмыкнув, Горский указал на ближайшую отметку.

— Станьте здесь.

Принёс мне небольшой мешок.

— Держите, это провизия на пару дней. А там как-нибудь определимся.

Я не ответила, и он внимательно посмотрел на меня.

— Если не уверены в своих силах, Синицына, можете отказаться от участия в экспедиции. Лучше это сделать прямо сейчас.

Ещё чего! Я отчаянно замотала головой, мол, уверена в себе, отказываться не собираюсь. А у самой сердце в пятки ушло, когда за спиной двери со стуком закрылись.

Горский занял место рядом со мной. Себе он взял рюкзак поувесистей. Заметил мой взгляд и кивнул ободряюще.

— Первый раз трусят все.

Вместо ответа я вытерла влажные ладони о платье. Самое время — иначе улетела бы на другую планету с Ленкиным телефоном в кармане. В мире без электричества он мне там зачем? Положила экраном вверх на пол, оттолкнула от себя подальше ногой. Горский заметил мой манёвр, но, кажется, не удивился.

— Ещё три минуты. Стойте спокойно, не сходите с отметки.

Я переступила с ноги на ногу, и он нахмурился.

— Сосредоточьтесь, Синицына. Не знаю, стихи про себя почитайте, повторите наизусть, что в последний раз изучали. Чтоб мне тут без обмороков и производственных травм.

— Со мной всё хорошо, не беспокойтесь, Евгений Сергеевич.

Он недоверчиво покачал головой, и я закрыла глаза.

И правда, следовало отвлечься.

Самое время, чтобы подумать о том, как такие путешествия вообще стали возможны. Когда-то люди строили космические корабли и мечтали преодолевать гигантские расстояния в поисках разумной жизни. Делали ставку на развитие технологий, психологию всерьёз не воспринимали, оккультизм и вовсе не считался наукой. Первый контакт с иномирьем всё изменил. Мы узнали, что не одни во Вселенной. И что путь в другие миры не зависит от технологий.

Иномирье обширно и разнообразно. Кто-то желает с нами общаться, а кто-то нет. Для них мы будто дети, делающие первые шаги в понимании жизни. Тысячелетия мы отрицали магию, отказывались верить в чудеса, необъяснимое объявляли шарлатанством. Молились на технологии, считали их развитие залогом успеха. А оказалось, топтались на одном месте, никак не развивая себя.

Глава 4

Меня всю трясло, и это следовало как можно скорее исправить.

Да, я полностью утратила контроль над ситуацией, моим телом овладел птицемонстр. Но самое глупое, что я могла сделать в таких обстоятельствах — это кричать, плакать, сокрушаться, ждать неминуемой гибели и паниковать.

В такой ситуации унывать смертельно опасно. Я знала, что должна изменить своё состояние, поверить, что выберусь из передряги, ещё и Женю спасу.

Пусть я ещё не доучилась, но уже являлась специалистом счастьетворения. Покинув факультет иномирья, пошла учиться на психооккультиста. Суть получаемой мною профессии — открывать смыслы, умножать радость, растить счастье, добывать удачу и выводить пациентов на линии реализованных способностей и талантов. Жаль, что пока не все понимают, как важен счастливый и благополучный внутренний мир для внешнего совершенства. Но я то знаю об этом, а значит, должна думать как мастер счастьетворения!

Плохое со мной, конечно, может случиться, но психоокультисты не сдаются без боя. Нас учат, что не бывает абсолютно проигрышных обстоятельств, из любой ситуации можно найти выход. Первым делом следует переименовать катастрофу в приключение, вторым — работать на позитив.

Ситуация не изменилась, я всё ещё висела между небом и землёй, и от смерти меня отделяли когтистые лапы и желание птицы что-то со мной сделать. Вряд ли хорошее. И всё же вместо страха я решила радоваться, что оставалась живой и в сознании. И пусть болели живот и бока, птица пока что ничего мне не сломала.

На пугающих мыслях об оставшемся на лесной поляне Горском я поставила крест. Сказала себе, что он жив, и, скорей всего, ему нужна помощь. И раз только я могу её оказать, то обязана это сделать.

Открыла глаза и осмотрелась кругом. Птицемонстр летел к расположенным посреди леса тёмным утёсам. До них оставалось не так уж и далеко. Возможно, там находилось гнездо. Иначе зачем тащить меня в лапах целую вечность?

Гнездом птицемонстра оказалось то ли трёх, то ли пятиметровое в диаметре сооружение из вырванных с корнем деревьев. В центре сидели птенцы, орали, раскрыв пугающе красные клювы. К ним меня птицемонстр и швырнул где-то с расстояния трёх метров.

Оглушительно проревев, птица-родитель улетела. Птенцы тотчас затихли.

Я лежала на небольшом расстоянии от них, ближе к обрыву. Глядела в небо и под успокаивающий шелест пожухлой листвы благодарила Творца за спасение жизни.

Чтобы сесть, мне пришлось собрать себя по частям. Ощупать руки и ноги, а то прямо не верилось, что я и правда жива и здорова. Но удача оставалась со мной даже в том, что два птицемонстра-подростка были не голодны. Кричать-то они своему папаше или мамаше кричали, а вот ко мне не проявили ни малейшего интереса. Выглядели словно цыплята, покрытые лимонно-жёлтым пушком, только большие — в рост человека. Пиная друг друга и взмахивая короткими крыльями, они что-то щипали. Что-то зелёное, не очень большое, лежащее у их ног.

Я встала, оправила платье. Пошитое из алого шёлка, украшенное белыми кружевами, оно принесло мне звание главной Прекрасной дамы на рыцарском турнире в прошлом году. Отличное платье для косплея, фотосессии или участия в костюмированном балу, меньше всего оно подходило к той ситуации, в которой я оказалась. Позитивный момент: ботинки я надела вполне ничего — туристические, на высокой шнуровке.

Подошла к краю гнезда и взглянула вниз — голова тотчас закружилась от вида высоких сосен. Лететь до них и лететь, а до земли — на вид очень твёрдой — ещё метров двадцать, вместе, значит, минимум шестьдесят.

Ничего, зато, когда выберусь из переделки, будет о чём Женечке рассказать под горячий глинтвейн, ну или что в местных тавернах подают как согревающее тело и душу.

Я уже примерялась, с какой стороны выбраться из гнезда, когда услышала тихий стон. Птенцы шумели и пинались, и я сначала подумала, что это они. Но полный боли отчаянный стон повторился.

Лимонно-жёлтые крепыши ростом с взрослого человека топтались над чем-то зелёным, лежащим в ветвях. Я внимательней присмотрелась к кому тряпья и вдруг увидела руку. Маленькую пухлую ладонь, которая могла принадлежать лишь ребёнку. В следующий миг на неё наступил один из птенцов.

Я как увидела среди палок и ветвей пухленькую ладошку, как поняла, чем монстроптенцы всё это время занимались — в жизни не взъярялась быстрей и сильней.

Мелкая кучка зелёного тряпья — это же курточка скукожившегося, закрывающего голову от ударов гигантских клювов ребёнка. Эти мерзкие гады убивают его прямо сейчас, у меня на глазах. Ах вы твари, ах вы мерзкие сволочи!

Мозги в один миг отключились, доброта умерла, от любви ко всему живому, бережного отношения к местным экосистемам ничего не осталось. Издав боевой клич, я схватила первую попавшуюся палку и бросилась на врага. Врезала по хребту ближайшего птенца так, чтобы мало не показалось, и повернулась к другому.

Пусть враги и выглядели, как одуванчикового цвета цыплята, но рост делал их серьёзным противником. Лапы у них оказались сильными, клювы — крепкими, а головы твердокаменными. Пришлось постараться, чтобы их отогнать с того места, где стонал прячущийся в глубине веток малыш. Огрела палкой обоих по тому, чему попала, столько раз, сколько смогла, жалея лишь об одном — под рукой нет ружья. А так бы быстро решила вопрос и без капли жалости к будущим монстрам.

Когда обиженно верещащие враги отступили, я опустилась на корточки и, не особо разглядывая и без церемоний, вытащила ребёнка из углубления в ветвях. Подхватила под мышки и, не поднимая, потащила стонущего мальчишку к «своей» части гнезда. Взяла б на руки, но он оказался на удивление тяжёлым.

Судя по росту, ему уже, должно быть, исполнилось восемь лет. Он носил шерстяной зелёный костюмчик, короткие сапоги, на голове крепко сидела зелёная шляпа. Уверена, смешной старинный цилиндр, подранный и помятый, сегодня не раз и не два спас своему маленькому хозяину жизнь.

— Извини, я знаю, до прибытия скорой помощи пострадавших в аварии перемещать нельзя, но здесь скорой помощи не предвидится. Придётся выбираться самим. Так что очень надеюсь, что с твоим позвоночником всё в полном порядке.

Глава 5

Судя по мощному рёву, птицемонстр произошедшим дома изменениям не обрадовался. Покружил над дымящимся гнездом, из-за чего огонь ещё сильней разгорелся. Под отчаянные крики птенцов поднялся выше и скрылся из виду, чтобы вскоре показаться с другой стороны. Увидев нас, прилипших к скале, издал вопль такой силы, что у меня зазвенело в ушах.

Нам невероятно повезло. Гигантская птица могла в один миг изжарить нас молнией до углей, но всю свою ярость вложила в другое. Стремительно пролетев мимо, дико крича, она вновь скрылась из вида.

— Ну вот и всё, — заныл человечек у меня за спиной. — А я так мало пожил на свете. Мне исполнилось всего-то сто семьдесят семь, ни жены, ни детей, без крова над головой и в бегах, и горшочек никому не успел передать. Что за злая судьба...

— Продолжишь нас хоронить, сброшу тебя, — рявкнула я и, нащупав ступнёй углубление в скале, сделала ещё один шаг к спасению.

Мне всего двадцать два, и любимый остался на поляне в лесу, вероятно, он ранен. Мы с ним пока что только ругались, ни разу даже не целовались. Но ныть из-за этого — то же самое, что прыгнуть вниз, не дожидаясь возвращения птицемонстра.

Как я и предполагала, наш враг вскоре вернулся. Приятная неожиданность — птица вылетела из-за скалы на другой высоте. Раздалось частое хлопанье крыльев, громкий треск. Мимо нас вниз пролетели горящие ветви и сучья.

— Он птенцами занят, ему не до нас, — обрадовалась я и предупредила: — Держись, буду прыгать.

Сразу под нами — метрах в двух — располагался широкий выступ, до него камень становился гладким, будто стекло. К тому же вогнутым внутрь горы, с неудобным для спуска уклоном.

Для профессионального спортсмена весь этот маршрут — вообще не проблема. Но оденьте его в платье с десятком юбок, посадите человечка на спину, добавьте летящие сверху горящие сучья и дикий рёв жаждущего мщения монстра...

«Ты справишься, Даша. Тебя Женя ждёт. Так что двигай давай и без паники».

— А может, не надо? — трусовато предложил человечек.

— Надо, конечно!

Разжала руки, чтобы спустя пару чудовищно быстрых и одновременно невыносимо тягучих мгновений оказаться ближе к спасению на целых два метра.

Выступ оказался шире, чем мне виделось сверху, а значит, идеальным для того, чтобы отдохнуть. Передышка требовалась безотлагательно, ноги гудели и дрожали от напряжения. Намекали, что или я дам себе время на восстановление, или тело меня подведёт в самый неподходящий момент.

— Перерыв, — скомандовала я и опустилась на колени.

Человечек, ойкая и кряхтя, наконец-то слез с моей уставшей, как у верблюда, спины.

— Проклятые боги, и как ты только туда не свалилась! — прошептал он, глядя вниз, на пушистую крону сосны. До неё, к сожалению, всё ещё оставалось метров десять, если не пятнадцать пути.

— Не захотела и не свалилась, — лениво ворочая языком, ответила я. — Сейчас отдохнём, и дальше пойдём.

— А может, прямо сейчас пойдём, очень быстренько, а? — Он широко улыбнулся, сморщил нос-кнопку, возбуждённо зашевелил ушами.

— Если хочешь всё быстренько, один шаг вперёд и лети. Хочешь медленно и без проломленной головы — значит, жди.

— Ты не понимаешь. Нам повезло, но светоносец может вернуться, — блестя кошачьими глазами, человечек вытер пот со лба. Сидя у меня на спине, перетрудился бедняга. — Верней, светоносец точно за нами вернётся. Они злобные твари, никогда не сдаются, пока не прикончат врага.

— Звучит очень оптимистично, — прокомментировала я, прижимаясь спиной к прохладному камню. Закрыла глаза. — Когда вернётся, разбудишь меня.

— А ты что, спать собираешься?

— Отдыхать. — Не открывая глаз, я прижала палец к губам. — Помолчи, дедушка.

— Какой я тебе дедушка? У меня внуков нет.

— Но тебе сто семьдесят семь лет.

— Так среди таких, как я — это юность.

Он ещё что-то говорил, но, словно амулет-переводчик отключился, я перестала воспринимать его речь. Так бывает, когда сильно вымотаешься. Закрываешь глаза и всё, рядом пусть хоть из пушки стреляют, хоть из огромной птицеглотки орут — ты вне этого мира.

Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Проспала, наверное, минут десять, максимум двадцать — солнце висело в небе ровно там, где и до сих пор.

— Что случилось? — спросила я, ладонью пряча зевок.

Человечек прижал палец к губам.

— Так что случилось? — повторила я едва слышно, и он указал рукой вниз.

— Я, кажется, пещеру нашёл. Она прямо под нами.

— О, хорошо. А чего тогда шепчешь?

Он почесал за ухом. Улыбнулся, но неискренне совсем, с явным испугом в глазах.

— В таких местах совсем пустых пещер не бывает, там наверняка кто-то живёт. Не из милых и приятных созданий, как ты наверняка понимаешь.

Ещё бы не понимать.

— А как ты её обнаружил? — спросила я тоже шёпотом.

— К камням внизу пригляделся. — Он вновь улыбнулся так, будто у него что-то болело. — Ты у нас умница и красавица, сама посмотри.

У остроухого человечка оказалось на диво острое зрение. Сначала среди камней, травы и обычного лесного мусора я не увидела ничего интересного, но затем глаза как открылись.

Внизу, у подножья утёса, лежали не белые валуны, а голые черепа. С рогами и прочим. Не человеческие, за что большое спасибо. И всё же пейзаж выглядел пугающим и сюрреалистичным. Малопривлекательным и нежеланным для посещения, даже когда смотришь на него сверху, находясь в отчаянном положении на голом выступе невысокой скалы.

Я отшатнулась, мечтая увиденное развидеть. Подышала и обратилась к всегда помогающему справиться с трудностями счастьетворению. Для начала следовало поискать рациональное объяснение, а не выдумывать дополнительных монстров и всяческих людоедов.

— Гнездо у светоносца здесь, наверное, давно. Вот он и наносил добычу — сам ел, птенцов кормил. Выглядит не очень, согласна, но мы это как-нибудь переживём.

Человечек покачал головой.

— Это точно не он. Светоносцы своих жертв сжигают дотла. Это кто-то другой, и его логово прямо под нами.

Глава 6

Отдышавшись, я огляделась по сторонам — насколько темнота позволяла. Единственное светлое пятно означало вход в пещеру. Судя по размеру, отбежала я от него далеко. Ничего себе! И как только ноги на таком пути не сломала.

Человечек бы сказал, что богине в её приключении ничего не угрожало, но я-то знала правду. Меня спасло чудо, причём не одно.

Кстати, а где мой компаньон в зелёном костюмчике с высокой шляпой и тяжёлым горшком?

— Эй, — позвала я. Прищурилась, но хотя уже лучше различала скрывающиеся в глубокой тени предметы, ничего, кроме камней и старых костей, не увидела.

Решила позвать ещё раз и вдруг поняла, что мы не представились. Человечек оставался для меня безымянным, как и я для него.

— Дедуля! — Он говорил, что среди своих считается молодым, но, на мой вкус, любого стасемидесятисемилетнего можно звать дедушкой.

И вновь я получила в ответ лишь тишину и крики светоносца вдали. Вот уж неутомимая птица.

Понятно, в таких обстоятельствах разумней вернуться поближе к выходу из пещеры. Рано или поздно неудачливый мститель улетит, и мы сможем спуститься на землю. Верней, я смогу спуститься и дедулю спустить, если тот догадается ко мне присоединиться. Не станет же он вечность сидеть в темноте, где могут прятаться монстры. Если, конечно, уже не попал в их когтистые лапы или на зуб.

Из темноты донёсся непонятный звук — неприятный настолько, что поднялись волоски на затылке.

Услышав такое, разумный человек поспешил бы подальше уйти. Ведь только в плохих фильмах героини, услышав стоны из подвала или чердака, берут фонарь и бодро топают навстречу опасности. Всегда считала, что сама ни за что бы так не поступила. Но сейчас почему-то отвернулась от света и пошла искать либо попавшего в беду человечка, либо источник беды для себя.

Спустя пару шагов вглубь пещеры нашёлся знакомый предмет. Подняв его, посмотрела вперёд, в темноту. Мой человечек головы бы лишился, но в жизни не бросил бы этот тяжёлый уродливый старый горшок. А это значило, что впереди ждало что-то серьёзное.

Кричать дальше я не решилась. Возникло неприятное ощущение, что услышать меня мог не только крохотный человечек, но и кто-то другой, или что-то другое — опасное, злое. Не хотелось гадать, почему человечек молчит и как потерял свою драгоценность. Хорошие сценарии для такого поворота событий мне всё равно не удалось бы придумать.

Пошла вперёд медленно и осторожно. Слышала лишь своё дыхание, да шорох песка под ногами. Широко открывала глаза, до рези в них всматривалась в черноту. Здесь было не настолько темно, чтобы врезаться в стены, но идти получалось всё же больше на ощупь.

Туннель спускался вниз с небольшим уклоном, пол устилали камни, лесной мусор и кости. Из-за темноты я больше не видела нависающих над головой сводов пещеры, и всё же, казалось, они значительно отодвинулись вверх. Звук иначе отражался от стен, стало заметно холодней и как будто прибавилось воздуха.

Когда рельеф пола становился ровней, я прибавляла шаг, но чаще двигалась со скоростью черепахи. Мне повезло найти сухую палку подходящей длины. С ней дело пошло живей. Я перестала бояться свалиться в расселину или не заметить маленькое тело, лежащее у стены. Палка отчасти вернула мне зрение.

И всё же, кроме горшка, мне пока что не встретилось ни следа человечка. Не прозвучало ни звука борьбы или переживаемого страдания. В воздухе не висел запах крови. И это, конечно, неплохо. Иногда отсутствие новостей — уже хорошая новость.

Настраивала себя, что найду его обязательно. Последнее, что собиралась делать — это сдаваться, поворачивать назад и потом годами вспоминать, как позволила страху себя победить и бросила человека в беде. В таких обстоятельствах сложно найти позитив, но я очень старалась фокусироваться на хорошем.

Дышалось легко, пахло неплохо, доказывая, что у пещеры несколько выходов. Светящееся пятно входа к этому времени по размерам превратилось в почтовую марку. Глаза приспособились к темноте, но зрением, как у кошки, я всё же похвастаться не могла — видела совсем мало. Оно и неплохо, сгустившаяся темнота заставляла двигаться осторожно. Из хорошего — сквозняк приятно обвевал лицо, и задохнуться я не боялась.

А ещё возникла надежда, чем чёрт не шутит, выбраться из пещеры с другой стороны, да с человечком вместе. В идеале — сразу же попасть на поляну, где Женечка, то есть Евгений Сергеевич лежит. Разумеется, живой и здоровый.

Прямо видела, как наклоняюсь к нему, а он, только что спящий, открывает глаза и смотрит на меня с огромной любовью.

— Синицына, — говорит... Нет, лучше так: — Дашенька, а я так тебя ждал.

Потом обнимает за плечи, к себе прижимает, как самое дорогое. Отводит прядь волос от лица и целует так бережно, нежно, совершеннейше фантастично. В моём сердце празднует абсолютное счастье. В небе взрываются фейерверки, расцветает салют, а рядом с нами стоит человечек в зелёном костюмчике и радостно улыбается. Ах да, и горшок в его руках сияет, как новенький, наполнен до самых краёв, и золотые монеты так и сыплются из него. И всё это происходит под марш Мендельсона и в дожде из кружащихся в воздухе розовых лепестков...

Перебор, признаю, но оптимизм профессионального психооккультиста, он такой, границ разумного не признаёт, щедрость Вселенной не ограничивает.

Зафиксировала увиденную картинку, мысленно спрятала её в сердце, встряхнула головой, смахнула выступившие на глазах слёзы и строго сказала себе: «Так и будет». И пусть темнота пещеры, одиночество и тяжёлый горшок в руке никуда не исчезли, теперь я точно знала, к какой цели иду. Увидела её, прочувствовала, запечатала в сердце. Ровно как по учебнику счастьетворения для начинающих.

На психооккультиста я, конечно, пока что только училась. Реализовать свои желания у меня уже получалось — с полученной в подарок чашкой кофе и коробкой шоколадных конфет, парой копеек, вовремя упавших на карту, удачно вытянутым билетом и отличной оценкой на сложном экзамене. Разумеется, кто-то назвал бы те случаи совпадениями, но первое, чему нас учат на введении в предмет — случайностей не бывает.

Глава 7

Со всем вниманием я всматривалась в темноту позади человечка. В каждом камне, прячущемся в тени, поначалу видела поджидающее меня зло. Но подходила ближе, и камни оставались камнями, а тени — тенями.

Страхи не оправдывались, но чувство опасности оставалось со мной. Невидимый враг прятался где-то рядом — я это знала, пусть и не могла доказать.

— Свети ярче! — приказала вполголоса и подняла просиявший горшок над головой.

Тени отодвинулись ещё дальше, и я увидела ещё метра два или три пустого, как и надеялась, простенка в скале с теряющимся в абсолютной тьме потолком. Вот только исходящий от горшка свет начал искрить и мерцать, как бывает, когда фонарик мигает перед тем, как батарейки издохнут.

О, нет!

— Сделай так ярко, как прежде.

Сияние, исходящее от горшка, потускнело, мерцание прекратилось, и у меня вырвался вздох облегчения. Пронесло. Если бы горшочек погас, даже не знаю, как поступила бы. Скорей всего, развернулась бы на сто восемьдесят градусов и сбежала отсюда. И не уверена, что взяла бы человечка с собой.

Он пугал меня.

Всегда подвижный, фонтанирующий эмоциями, сейчас он был сам на себя не похож. Такое ощущение, что передо мной находилась лишь его оболочка.

Дрожащей рукой коснулась его щеки — о, да он холодный. Сказала бы окоченевший, вот только мёртвые не умеют стоять.

Единственное живое в его лице — широко распахнутые глаза. Они не двигались, но ярко блестели, зрачки то сужались, то расширялись. Я подносила горшок прямо к лицу, отводила дальше — зрачки, несомненно, менялись в размерах.

Значит, он жив, хотя и выглядит статуей. Но мало ли, вдруг в Аркадии смерть к лепреконам приходит как-то иначе.

Облизав губы, решила проверить пульс на шее бедняги. Сначала ничего не нащупала и отвела воротник курточки ниже. У основания шеи нашлись два не слишком больших близко расположенных пятнышка с запёкшейся кровью.

Как представила, как могли появиться эти две ранки — перед глазами потемнело, хотя горшок продолжил светить.

— Тебя, что ли, змея укусила? — с трудом сглатывая, спросила я.

Человечек мне, разумеется, не ответил. Так и стоял, не мигая, парализованный, отравленный ядом.

А ведь некоторые подобных гадов в своих домах держат, маленькими симпатичными мышками кормят — фу, ну и гадость.

— Ладно. Давай-ка выбираться отсюда. И чтобы больше никаких змей!

Он не отвечал, но вполне мог слышать меня, а значит, понимать, что помощь пришла, и он уже не один в этом жутком месте.

— Куда пойдём: вперёд или назад? Назад далеко, а если тебя тянуть на горбу, то наш путь займёт целую вечность. Может, пройдём ещё немного вперёд? Скала, когда меня птицемонстр сюда нёс, не выглядела такой уж огромной. Возможно, мы уже совсем рядом с выходом. И воздух тут, ты только посмотри, как мощно сквозит. Как бы не заболеть, а то холодно тут, как в склепе зимой.

Человечек не отвечал, но болтовня помогала мне справиться с тревогой. Возможно, помогала и ему бороться с тем ужасом, который наверняка чувствует человек, впавший во внезапное оцепенение.

— Ты только не подумай плохого. Я не бросаю тебя. Сейчас вернусь, только проверю дорогу.

Оставив его одного в темноте, я прошла немного вперёд, убедилась, что дальше ничего не менялось — туннель всё ещё шёл вниз с небольшим уклоном, на полу находился тот же мусор и камни.

Под ногами шуршал песок вперемешку с сухим птичьим помётом. И ни следа змей, животных, людей. Сквозняк, казалось, становился сильней, но света впереди я не видела. И это не значило ничего — выход наружу мог скрываться за одним или двумя поворотом. Расселина, конечно, могла оказаться совсем небольшой, но я больше верила физике, чем навеянным темнотой и одиночеством страхам.

Развернувшись, пошагала назад.

— Пойдём вперёд, — сообщила ещё издали стоящему в той же позе, в которой я его оставила, человечку. — Воздух там ещё холодней, дует сильней, похоже, выход совсем близко. Я бы сама туда пошла, но понимаю, как неуютно тебе оставаться здесь одному в темноте.

Дошла до человечка, светящийся горшок пристроила на камне повыше, присела на корточки и принялась хлопать его по одежде.

— Ты, пожалуйста, извини, но пока я тебя буду нести, мне бы очень не хотелось встретиться со змеёй, которая тебя укусила. Если она спряталась в твоей одежде, залезла в рукав или карман, то нам нужно это прямо сейчас обнаружить.

Обыскивала его, и мурашки бодрым маршем шли по спине. Как же я ненавидела змей!

Больше — только холодные когтистые пальцы, вдруг хватающие меня за шею из-за спины.

Дёрнувшись, я заорала так, как никогда в жизни. Вырываясь из холодных, как у мертвеца, рук, взмахом ноги свалила горшок, и тот упал, запутавшись в юбках. Свет тотчас потускнел, и в нём я увидела склонившееся надо мною лицо. Маниакальным блеском горящие глаза, бледную сероватую кожу и спутанные тёмные космы. Открытый рот, и вместо передних зубов два ненормально крупных клыка — длинных и острых, а не как у зайца.

Так это была не змея! Человечка, получается, укусил не хладнокровный ползучий гад, способный скрыться даже в самой маленькой узкой расщелине среди камней, а тощий, в драных обносках, давно не принимавший ванну мужчина. Возможно, вампир — зубы, бледная кожа и мертвецки холодные руки намекали, что напавший на меня не вполне человек. С другой стороны, это мог оказаться сумасшедший бродяга, которого мама в детстве не отвела к стоматологу-ортодонту.

Страх ушёл, как только я поняла, что меня попытался придушить и повалил на пол какой-то мужик. Осталась злость, с которой этому мужчине предстояло познакомиться так близко, чтобы дурные идеи нападать на прогуливающихся по пещерам людей больше не приходили в его косматую голову.

Будь на его месте змея, я бы уже лежала, парализованная даже не от яда, а от животного ужаса. Но мужчины, включая инопланетных — дело другое.

Ставить на место тех, кто хочет слишком много и сразу, я училась на специальных курсах для девушек. Даже место кое-какое на районных соревнованиях заняла. Вне зала для тренировок расквасила пару наглых носов, а нечего к незнакомым девушкам на тёмных улицах приставать, какой бы длины у них ни были юбки. Уродов с настолько кривыми зубами и желанием попить кровушки мне до сих пор не встречалось, но всё когда-то случается в первый раз.

Глава 8

Мы устроились под сенью огромного дуба с отличным видом на реликтовый лес и возвышающуюся над кронами даже самых высоких деревьев скалу. С той стороны одинокого утёса шёл светлый дымок, живописно вписываясь в пейзаж с кудрявыми, низко висящими облаками. Чудесно пахло лесом, мхами, травой и, что особенно приятно — костром, напоминая о к чертям сгоревшем гнезде птицегадов.

Светоносец больше не оглашал окрестности дикими криками. Но даже если вернётся — неподалёку от дуба росли кусты с густой плотной кроной.

Я больше не волновалась из-за опасности с воздуха и, разумеется, не боялась новой встречи с вампиром.

Даже если он не персонаж, сбежавший из сумеречной саги, а человек с проблемными зубами и прикусом, судя по бледности его кожи, она уже вечность не видела солнца. Так что он сюда вряд ли заявится. А это значило, что он проиграл, а мы победили.

Мы выжили, а он остался один в темноте в компании летучих мышей.

Даже если бы я выбирала, в какое место скатиться с горы, лучшего бы не нашла. Мы не разбились о камни, ничего себе не сломали. Голова всё ещё гудела после столкновения со стволом дерева, но боль от ссадин и синяков не мешала наслаждаться чистым воздухом, светом, теплом, отсутствием рыскающих рядом врагов.

— Как же нам повезло! — с чувством высказалась я, оглядевшись по сторонам с видом хозяйки этого мира.

Человечек, лежащий неподалёку с валуном под головой, посмотрел на меня с укоризной. У него ещё не получалось говорить, но тело перестало быть одеревенелым, глаза обрели живой блеск.

— Мы сто раз могли умереть, — с улыбкой заметила я, — и что же случилось? Мы здесь, на свободе, наслаждаемся жизнью, а наши враги посрамлены.

Не уверена, что птицемонстр и кривозубый бродяга способны испытывать стыд. Но какое это имеет значение, когда они остались ни с чем, а мы с человечком выбрались из западни. И горшок, даже когда летели с горы, не разбился — вот это настоящее чудо.

Я погладила его по сияющему золотистому боку и только тогда поняла: да он же светится до сих пор. Нет, всё же какой ценный горшочек! Жаль, что не мой.

— Гаси свет, — приказала ему и погладила по вернувшему коричневый цвет керамическому боку, покрытому многочисленными сколами и трещинами. — Ты хорошо поработал, дружок. А теперь отдыхай.

Горшок под моей ладонью стал как будто теплей, и я вновь погладила его, будто большую мурчащую кошку. Со стороны человечка раздался невнятный звук, и я повернулась к нему.

— Ты тоже молодец, отдыхай, — сказала, а затем подумала, что по правде весь этот путь человечек был мне не помощью, а обузой. Он будто притягивал к себе неприятности.

И всё же мне не следовало его обвинять в свалившихся на нас бедах. Я тоже попала в неприятности, оказавшись в гнезде светоносца, дралась с вампиром, а самое главное — оставила Женю на той поляне в лесу.

«Он живой. Даже мысли не допускай, что его потеряла».

Эйфория чудесного спасения, к сожалению, быстро прошла. На глазах выступили слёзы, и я позволила им течь по лицу. Вспоминала всё, что случилась, и поражалась тому, через что получилось пройти, не свернув себе шею тысячу раз.

По поводу слёз, переживаний и прочего негатива у психооккультистов есть правило: хочется плакать — плачь. Нервы ни у кого не железные, временами следует позволять себе превратиться в желе. Пережить грусть и снова пойти по жизни легко, творя счастье в душе.

Слёзы — как дождь, он тоже нужен земле, хотя все больше любят ласковое тёплое солнце. Как прольётся, так сразу же распогодится. А если разными ухищрениями откладывать дождь на потом, напряжение накопится, и однажды встретишься с бурей.

— Ну что, тебе лучше, красавица? — в поле моего зрения появилась маленькая ладонь с носовым платком мятного цвета.

Я улыбнулась человечку и воспользовалась его щедрым предложением. Вытерла щеки и нос.

— А тебе лучше, дедуля?

— Эй, мне всего сто семьдесят семь, — он гордо выпятил подбородок. Затем вздохнул: — До звания дедушки мне ещё расти и расти. — Склонив голову в церемонном поклоне, он снял шляпу и продемонстрировал примятый хохолок серебристых волос. — Олли Хитродел к вашим услугам, милая леди.

— Какое красивое имя, — похвалила я человечка с говорящей фамилией и протянула ему руку. — Дарья Синицына, можно Даша.

— Благодарю за спасение, прекрасная леди. Целую ноги.

Я с сомнением посмотрела на туристические ботинки, высовывающиеся из-под края алого атласного платья и кружевных юбок.

— Думаю, не стоит целовать ноги ни мне, ни кому-то другому. Это не слишком гигиенично.

Олли рассмеялся.

— В нашей местности всегда так говорят, но я ещё ни разу не видел, чтобы кто-то кому-то целовал ноги. — Он постучал себя указательным пальцем по подбородку. — Ноги, конечно, целуют, но только под одеялом, если ты понимаешь, красавица, о чём я говорю.

— Не понимаю, — захлопав ресницами, ответила я и рассмеялась. — Милый Олли, а чем ещё ты занимаешься?

Он закатил глаза к небу, и я сразу же поняла: соврёт.

— Ну, то этим, то тем. В юности я учился сапожницкому ремеслу, но жизнь, знаешь, она такая... — Он заискивающе улыбнулся и бросил жадный взгляд на прижатый к моему боку горшочек. — Потрепала меня жизнь, милая Дарья, всё моё богатство — этот горшок. Отдай его мне, будь так добра и любезна.

Его широкая улыбка стала неискренней, а взгляд напряжённым. Я подобралась, ожидая, когда же он бросится на меня с криками: «Отдай мою прелесть!» Человечек смотрел на горшок с таким видом, будто ничего ценней не сыскать на всём белом свете.

Честно признаюсь, не хотелось отдавать Олли старый, но так хорошо послуживший мне в пещере горшок. Но не могла же я забрать его у хозяина. С сожалением в сердце подняла горшок и заглянула в него — ничего не изменилось, он оставался совершенно пустым.

«Проси три желания, он исполнит».

Какая странная мысль. Как будто бы не моя.

— Бери и больше не теряй, — сказала я Олли.

Глава 9

Когда мы забрались внутрь дуба, я взяла Олли Хитродела за руку. А то мало ли. Доверие к нему сильно уменьшилось, и дело не в говорящей фамилии, а Оллиных выкрутасах и явном нежелании мне помогать.

— Э-э, красавица, а это зачем? — спросил он, с удивлением глядя на наши ладони.

— Я первый раз пользуюсь дубовой лестницей, — ответила твёрдо, — немного волнуюсь. Мне так будет спокойней.

«А ещё ты не вздумаешь сбежать, оставив меня в дупле дерева, будто в гробу».

Дуб начал закрываться, и сердце у меня забилось быстрей.

Зелёные, как у кошки, глаза человечка в последний раз ярко блеснули, и наступила полная темнота. Как в пещере со всеми её ужасами.

— Горшочек, свети!

Приятное жёлтое свечение немедленно разгорелось. Олли поднял горшок выше, уставился на него с недоумением.

— Это мой горшок, он мне служит.

— Я не против, но свет пусть горит.

— Что значит не против? — Седые брови человечка сошлись у переносицы. — Это мой горшок, он мне служит. Только мне! Ясно?

— Не слишком. Сделай поярче.

Горшочек стал светиться сильней, и Олли это понравилось ещё меньше.

— Эй! Что ты с ним сделала? Почему он тебя слушает?

Лепрекон возмущённо потряс горшком, и тот, словно в отместку, стал светить ещё ярче.

— Ничего не сделала, успокойся. И перестань трясти горшочек, ему это не нравится.

— С чего ты взяла? Откуда тебе знать, что ему нравится, а что не нравится?

Я уставилась в блестящие зелёные глаза Олли.

— С того, что я знаю, и всё. А теперь помолчи. Ты мешаешь мне сосредоточиться.

Постаралась представить нужную поляну во всех подробностях. И не критиковать про себя столь ненадёжный, зависящий от воображения способ передвижения.

Открыла глаза — мы всё ещё оставались внутри дерева. Не поменялось вообще ничего.

— Ну и?

Олли нахмурился.

— Ты представила место?

— Да, во всех подробностях.

— Представь ещё раз.

Сделала так ещё два раза, и ничего. От напряжения у меня и лоб, и ладони вспотели.

Олли цокнул языком.

— Возможно, он не понимает тебя.

— Представь ты.

— Что именно? Я же не был на твоей поляне!

— Но я рассказывала тебе о ней! — крикнула я.

Свет мигнул, и я тотчас извинилась:

— Простите, день выдался крайне тяжёлый.

Олли вздохнул.

— Ты рассказывала, но, чтобы представить её в точности, этого мало. — Его глаза ярко блеснули.

У меня возникло такое чувство, будто Олли совершенно не желает мне помогать. Я смотрела в его круглые, как будто кошачьи, глаза и прямо кожей чувствовала: под высокой зелёной шляпой ворочаются хитрые мысли и строятся планы, которые, знай я о них, мне бы не пришлись по душе. Доверие к человечку ещё пунктов на десять упало.

— Я думал, что всё будет легко, но так не случилось, — сказал Олли как будто бы с сожалением в голосе. — Придётся нам отказаться от простого пути. Отправимся сначала в мой дом, там уже отдохнём и обмозгуем, как найти твоего человека.

«Попроси дуб словами», — пришедшая в голову мысль мне не принадлежала. Взглянув на сияющий ровным жёлтым светом горшочек, я сказала:

— Подожди, Олли. Может, дуб не понимает того, что я думаю, потому что я не из вашего мира. Но слова он поймёт.

Олли сморщил нос-кнопку.

— Я живу на свете уже сто семьдесят семь лет, и ещё ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь пришло в голову разговаривать с дубом.

— И всё же я попробую.

— Пробуй, — бросил он. Судя по его виду, на успех не поставил бы ни четверти ржавой монеты, ни засушенного сверчка.

Его вера или неверие не имели никакого значения, и точка.

— Господин Дуб...

Боже, как же по-дурацки это прозвучало, ну точно как в сказках. Только вместо щуки я пыталась говорить с деревом, причём находясь внутри его ствола. Надеялась на чудо, как и на чудесное спасение Жени. Делала всё, что могла.

— Господин Дуб, — прерывающимся от волнения голосом повторила я, — мне нужно попасть на ту поляну в этом лесу, где светоносец сегодня швырял молнии в землю. Он там яблоню чуть не спалил, и на земле оставил много крупных подпалин. Когда он меня оттуда уносил, сильно горела трава. И молодое деревце, кажется, тоже тлело.

Я ещё не договорила, как ствол дерева принялся открываться.

— Нас выгоняют? — спросила я и замерла, почувствовав в воздухе запах дыма. Губы задрожали. — Мы, что ли, на месте?

Да! Первым делом я увидела яблоню с увешанными плодами ветвями, склонившимися под их тяжестью до земли. Увидела сгоревшее деревце и почерневшую траву, и как будто уменьшившиеся заросли лютиков и иван-чая.

— Мы на месте? — Олли вытянул шею, разглядывая местность через увеличивающуюся щель.

— Спасибо, от всего сердца благодарю! — Я похлопала дуб по стволу изнутри и первой выбралась наружу.

Пошла туда, где последний раз видела Женю. Чем ближе подходила, тем страх становился сильней. Я чёртова вампира в тёмной пещере боялась на порядок меньше. Я бы сто раз перепрыгнула со скалы к пещере с риском свалиться и сломать себе шею. Я бы что угодно отдала вот прямо сейчас, лишь бы Женечка меня дождался живым.

Олли шёл рядом со мной.

— Да не трясись ты так, успокойся, — увещевал он меня.

А у меня уже ноги не шли. Прямо подворачивались, когда мы проходили по выжженным до пепла кругам. Я так и видела, как в землю врезаются молнии, как Женя кричит мне: «Синицына, к лесу быстрей!»

Не хочу даже думать об этом, но ведь всё это случилось из-за меня. Лена знала, что тут опасно. Она не стала бы спорить с преподавателем, пытаться с ним флиртовать и вместо того, чтобы идти к лесу, цветочки разглядывать. Жене не пришлось бы Лену спасать, у него не появилось бы причины рисковать жизнью.

«Если он погиб, то это я виновата», — самые страшные на свете слова.

Наконец, я дошла до места.

Сюда словно врезался не один, а с десяток светоносных зарядов. В диаметре десяти метров выгорело всё, что росло, до самых корней. Кое-где почва блестела, словно песок превратился в стекло. В центре круга неподвижно лежал Женя.

Глава 10

Мне бы даже в голову не пришло такое придумать, но Олли, этот хитро сделанный лепрекон, всего парой слов втравил меня в чудесную, то есть чудовищную авантюру, перед которой полёт в когтях светоносца — ничто.

Когда Женя поймёт, что его обманули, когда всё узнает, он же меня со свету сживёт. Не будет больше смотреть заинтересованным доброжелательным взглядом, и под локоток не станет нежно поддерживать. Возненавидит, испепелит яростью — а может, и нет. Всё ведь может повернуться по-разному.

«Ну вот зачем?» — мысленно возопила я, глядя в смеющиеся глаза лепрекона.

Сначала он улыбался лисой, затем, заметив, что от его инициативы я отнюдь не в восторге, принялся извиняться, активно виляя несуществующим рыжим хвостом:

— Простите-простите, извините-извините, понимаю, что моё присутствие рядом сейчас неуместно. Вы поговорите наедине, всё решите между собой, а я не буду вам мешать, милостивый сударь, милая леди, — тут он мне заговорщицки подмигнул. — Позовёте, и я тотчас явлюсь. А пока погуляю тут, подожду. Только не беспокойтесь, пожалуйста, забудьте пока обо мне. — Он ослепительно улыбнулся, к сердцу ладошку прижал. — Ваше семейное счастье намного важней обещанной мне награды.

Помахав снятой с головы шляпой и вновь надев её на себя, Олли ушёл пританцовывающим шагом. Когда его полностью скрыла от глаз высокая густая трава, раздался разудалый присвист. Явно довольный собой и своей выходкой, Олли исполнял весёлый мотивчик.

Знала бы, что он так подставит меня — да нет, всё равно бы спасла. Но зачем он соврал? Знал же, что Женя мне не жених, а я ему не невеста.

— Милая, так почему же ты умолчала, что мы с тобой пара?

Женя смотрел на меня без привычного раздражения, с заинтересованностью и вниманием, говорил ласковым тоном.

— Прости.

Опустив взгляд, я взмолилась, чтобы судьба дала мне время подумать. Как правильно поступить? Вот скажу сейчас, что никакая ему не невеста, и как он тогда себя станет вести?

Женя взял меня за руку.

— Извини, что давлю на тебя. Понимаю, ты испугалась. Ты столько всего пережила и так рвалась вернуться сюда. Лепрекон успел мне шепнуть, что на пути вам встретился мертвец-кровосос. Представляю, как тяжело тебе пришлось, какой страх ты пережила...

Он говорил всё это, а у меня сердце млело. От его слов, от восхищения и волнения в его голосе я вся превращалась в кисель.

— Прости меня, милая. Прости, что не помню тебя.

Что за день сегодня такой! У меня вновь слёзы выступили на глазах.

Эх, Женечка, если бы ты помнил меня, то сейчас изливал бы на мою голову одни лишь проклятья.

— Только не думай, что, забыв твоё имя, лицо, я утратил все чувства к тебе. Знаю, что ты испугалась именно этого — стать чужой для любимого человека.

Из-за его слов показалось, сердце разорвётся на части. Мне бы правду сказать, а горло перехватило. Передо мной стояла мечта — самый прекрасный мужчина на Земле и Аркадии. Благородный настолько, чтобы беречь чувства девушки, которую увидел минуты назад, для него — незнакомки.

— Здесь, — он прижал руку к груди, — даже не сомневайся, осталось чувство к тебе. Назови себя, и я дам ему твоё имя.

То, что я слышала, было в миллион раз лучше марша Мендельсона под вальс розовых лепестков и навсегда останется в моём сердце.

— А если ты ошибаешься? — спросила едва слышно. — Если ты не любишь, никогда не любил, никогда не полюбишь меня?

Женя покачал головой.

— Любовь заразительна. Пока ты плакала у меня на груди, я думал: «Что это за чудесная девушка? Откуда моё сердце знаёт её, когда я не помню ни её имени, ни лица?» Ещё до того, как лепрекон рассказал, я понял, кто ты. Только боялся разочароваться, услышать от тебя, что мы не вместе, что ты мне не жена.

— Невеста, — поправила я и тотчас поняла, что не только что, а в то самое мгновение, когда Олли соврал, попала в ловушку.

Мне не выбраться из засасывающей в себя лжи, если я прямо сейчас что-нибудь не предприму. Что-нибудь жестокое, резкое, бескомпромиссно правдивое, что разрушит мою мечту и иллюзии Жени.

Он легко погладил пальцы руки, которую всё ещё удерживал в своей ладони.

— Да, ты ещё не носишь кольца, и с моей стороны это страшное упущение.

Я сделала шаг назад. Соблазн согласиться с тем, что он говорил, стремительно рос, подо мной словно земля проседала.

— Ты не помнишь меня, не можешь любить меня, раз я для тебя незнакомка.

Жена покачал головой.

— Ради того, чтобы вернуться ко мне, ты прошла страшные испытания. Хорошо, что рядом с тобой всё это время был этот маленький лепрекон и помогал тебе своей магией. И всё равно, я не слышал о другой девушке, которая проявила бы такую смелость и настойчивость, как это сделала ты. Даже если бы лепрекон мне ничего не сказал, а ты из скромности постеснялась признаться, я всё равно бы принял тебя в своё сердце. Это случилось, когда ты плакала у меня на груди. Твоя любовь огромна, как океан. Твоё появление — чудо, которое случилось со мной. И я не настолько тупой, чтобы не понимать, как тебе страшно сейчас. И поверь, я не настолько бесчувственный, чтобы не полюбить тебя вновь.

У него подозрительно блеснули глаза, и я вдруг поняла — это слёзы. Несгибаемый Евгений Сергеевич обнажал передо мной само своё сердце. Он ведь такой закрытый и сдержанный, тут же я видела другого Женю — его лучшую версию, которая обещала меня полюбить.

Он обнял меня, и я расплакалась вновь.

— Почему ты плачешь, любимая?

— Думаю о том, что будет, когда ты всё вспомнишь.

Женя с нежностью провёл ладонью по моим волосам.

— Считаешь, между нами есть то, чего тебе стоит опасаться?

— Ты разлюбишь меня. Поверь, ты сразу же разлюбишь меня. — Закрыв глаза, я призналась: — Ты никогда не говорил мне таких прекрасных слов, никогда не открывал передо мной своего сердца. Временами мне казалось, ты ненавидишь меня.

Ну вот, я почти всё сказала. Остались мелочи — упомянуть о том, что он никакой не Юджин Горшторм из Северных холмов, что бы это ни значило, а доцент кафедры иномирья Горский Евгений Сергеевич, а я его бывшая студентка, и мы прибыли на Аркадию с исследовательской экспедицией, а я нарушила все его планы, став его ассистенткой вместо сестры, и он правда ненавидит меня...