Чудо с крыльями

↶1↷

– Он думает, что может трахать мою подругу, а я ему не отомщу? – опрокидываю в себя очередной шот текилы, чувствуя, как в глазах двоиться, а в голове начинают гудеть вертолеты. – И это накануне свадьбы! Das Arschloch! [das Arschloch (нем.) – ублюдок, сволочь]

– Тише, – упрекает, озираясь по сторонам, Ксюша, пытаясь отнять у меня стеклянную бутылку, что я любовно прижимаю к груди, как единственный оплот постоянства, верности и стабильности. Вот уж точно, «Olmeca»[бренд текилы, принадлежащий компании Pernod Ricard и производимый в штате Халиско в Мексике] не предаст – мягкий древесный вкус с нотками меда обжигает рот, но ты хотя бы знаешь, что тебя ждет... Похмелье на следующее утро, а не подруга, скачущая на твоем женихе, крича, как полудохлая чайка. Вот, Рита. Яркий пример, что инициатива наказуема. Стоило остаться в студии, чтобы разобрать бумаги до отлета в Баварию – и все! Скучающий жених нашел, кого разложить на нашей постели. Хотя... С одной стороны хорошо, что фурункул, показавший всю гниль этого человека, вскрылся именно сейчас. Не хотелось бы обнаружить такое на оловянную свадьбу, и к тому времени уже иметь ребенка от этого козла.

– А знаешь, что? – с силой тряхнув головой, прогоняю наплывающую с переменным успехом мерзкую картину предательства. – Я сейчас тоже кого-нибудь трахну!

– Ты можешь потише?! – шипит подруга, затыкая мне рот и озираясь по сторонам. Бармен от неожиданности чуть не роняет шейкер, а лицо поддатого мужчины, справа от меня, расплывается в мерзкой пьяной ухмылке. Он придвигается ближе, обдавая ядерным запахом дешевого пива и соленого арахиса.

– Детка, я весь твой, если хочешь, – гнусавый голосом произносит потрепанный кавалер, сжав колено и пытаясь залезть мне под юбку.

Становится мерзко. Кажется, я даже на миг трезвею.

– Нет, спасибо, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал вежливо и отодвигаюсь.

Но мужик явно не хочет, чтобы рыбка сорвалась с крючка. И решает продолжить. Рука, с грубо обрезанными ногтями бесцеремонно тянется к моей груди.

Мысленно представляю, как бью нахала по лбу сумочкой. Но вот осуществить задуманное не успеваю. Руку покусителя на женские прелести перехватывает другая рука, отливающая розовым в неоновом свете.

Расплывающееся от количества алкоголя перед глазами лицо моего спасителя мелькает в пульсирующе-кислотном освещении клуба.

– Дама не жаждет твоей компании, Trottel [Trottel (нем.) – идиот], – властный голос окутывает меня, а произнесенная фраза на немецком заставляет низ живота странно сжаться.

– Меня Гена, вообще-то, зовут... – бурчит доморощенный ловелас, вырывая руку и быстро куда-то испаряясь.

Я этого даже не замечаю. Только чувствую, что становится легче дышать. Все мое внимание приковано к мимолетной улыбке на аристократическом лице с чуть сглаженной квадратной челюстью. Глаза на мгновение сверкают желтым – но я списала это на игру светомузыки, провожая взглядом широкие плечи, обтянутые белой рубашкой.

Невольно сглатываю, представив, как крепкая рука, что не дала этой пьяни облапать меня, сомкнется на моей талии...

Внутренности снова сжимаются узлом и начинают болезненно пульсировать. А я все наблюдаю, как незнакомец поднимается на второй этаж, где располагаются Vip-кабинки.

– С ним, – еле ворочая языком от наплыва чувств, выдаю я.

– Чего? – Ксюша, заказывающая у официанта сырную нарезку, порывисто оборачивается, отчего ее сережки-кольца звякают.

– Я хочу переспать с ним, – говорю тихо, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.

↶2↷

– Все, тебе больше нельзя, – выносит вердикт сверхзаботливая блондинка, пытаясь отобрать у меня бутылку текилы.

– А почему это? – возмущаюсь в ответ, сжимая пальцы на моей полупустой прелести.

– Да ты же неадекват, Рита! – осуждающие нотки в звенящем голосе Ксюши противно скребут мозг.

– Марго, – поправляю я. Всю жизнь я была «Рита», «Ритка», «Ритусик». Хватит. От последнего прозвища, больше похожего на «рейтузы», тошнит больше всего, и в голове опять всплывает образ изгибающихся на кровати потных тел. А я-то думала, что терплю эту «милую кличку» из большой любви...

Запускаю пальцы в волосы, окончательно убивая не залакированную укладку. Забавно... В голове погром, в сердце будто нож торчит, но выпрямить свои волнистые волосы я и в этот раз не забыла. Ненавижу эту торчащую в разные стороны непослушную копну. И цвет такой скучный – каштановый. Были бы глаза другого цвета было бы как-то повеселее. Я помню, хотела перекраситься в рыжий и сделать кератиновое выпрямление. Удивить будущего мужа. Но, как оказалось, помощники инженеров-архитекторов предпочитают блондинок, стонущих похлеще подзаборных кошек в период течки. Или это просто мой Игорек для нее так старался? Забавно, не замечала за ним активности героя-любовника... Как он там сказал…? Я – холодная, как замороженная селедка?

От одного только воспоминания о самом неприятном разговоре в жизни, полного взаимных упреков и оскорблений, руки сжимаются в кулаки, а едкое разочарование в том, что я не съездила ему чем-нибудь тяжелым по лицу, наполняет желудок, оставляя кислое послевкусие на языке.

– Ри... Марго, – подруга осторожно касается моих побелевших пальцев, вцепившихся в столешницу.

Жалость в секунду отравляет воздух вокруг. Сделав вид, что наблюдаю за дергающейся под биты толпой, быстро смахиваю слезу, прежде чем повернуться. Короткий глоток из кабалито [стакан для текилы, «лошадка»] притупляет боль.

– Не надо, – сглатываю ком в горле, вместе с обжигающей жидкостью. – Я не хочу об этом. Все к лучшему.

Да. Мне бы еще в это поверить...

Вот только тоненький голос неуверенной в себе 13-летней школьницы с бровями-гусеницами и в уродских шерстяных штанах то и дело шепчет где-то под слоем прожитых лет набивший оскомину вопрос: «А не виновата ли я сама во всем?»

– Все равно, я считаю, это глупая затея... – подруга пытается сменить тему, видя, как я помрачнела. – У тебя же нет 120 тысяч?

– Wozu [Зачем? (нем.)]? – усмехаюсь я, закидывая в рот кусочек сыра. – Заплатить тому красавчику за секс? Я, что, страшнее старухи с косой?

– Да нет! – Молотова шутливо тычет в меня плечо, и на ее озабоченном лице появляется бледное подобие улыбки. А она ведь красотка, замороченная только... – Статья 133 УКРФ. Принуждение к действиям сексуального характера. Карается штрафом до 120 тысяч рублей, исправительными работами сроком на...

– А ты откуда знаешь? – таращусь на подругу. – Ты же официантка.

У нее, конечно, цепкий ум, но, мягко говоря, избирательный. Она может наизусть назвать все 12 тонов помады Rimmel Lasting Finish, причем как в русском варианте, так и в английском. А вот даже отдаленно объяснить, в чем заключается Третий закон Ньютона – это не в ее силах. Благо, что она не физик-ядерщик, а довольно средний блогер инсты и Ю-туба.

– Менеджер зала, вообще-то, – надув свои пухлые губки цвета «amethyst shimmer [фиолетовый]» Молотова, картинно откидывает назад волосы. Но налет пафоса и собственной важности быстро спадает. Не умеет она держать лицо «каноничной блондинки». – Выучила, когда Игнат Борисович пытался руки распускать.

Рассеянно киваю, возвращаясь мыслями к бредовой идее секса на одну ночь.

– У тебя презерватив есть? – спрашиваю, гипнотизируя взглядом подсвеченную синими лампами лестницу.

– Рита! Ты серьезно...? – взвизгивает подруга, в этот раз успешно забрав у меня бутылку.

Только она теперь мне без надобности. Если я не хочу потерять сознание на самом интересном моменте, или того хуже – познакомить дорогие лакированные ботинки выбранной жертвы с содержимым моего желудка.

Молотова что-то говорит, пытаясь переубедить меня. Но все ее слова – лишь белый шум в моей голове, где, словно бусинки на ниточку, нанизываются слова, складываясь в предложения.

Может, завернуть секси фразу на немецком? Дико и смешно, но по-немецки я говорю чище, когда напиваюсь. Сражу парня не только декольте, но и подвыпившим интеллектом.

– Я в туалет, – кидаю подруге, вставая со стула и бросая всю концентрацию на то, чтобы не завалится на бок на высоких каблуках.

↶3↷

Как дошла до нужной двери – без понятия. Обрезки кадров в голове подсказывают, что пару раз я ошиблась Vip-кабинкой, за что была послана далеко и надолго. И вот теперь я стою перед последней дверью. Смелость начинает испаряться из кончиков пальцев, ровно, как и алкоголь из головы. Уже хочу повернуть назад, как мужской смех затихает, и следом раздаются тяжелые шаги. Дверь открывается.

– Вы что-то хотели? – вместе с удушливым едким дымом в коридор врывается запах мужского одеколона с горькими нотками кедра и хвойной сосны. На меня смотрит красивый блондин со смуглой кожей и карими глазами. Противный холодок пробегает по спине, и я нервно оглядываюсь назад. Уверенность в том, что проскочившая в пьяном мозгу мысль – не бред, тает с каждой секундой. Может, тот шикарный мужчина вообще по мальчикам. Оценивающе скольжу взглядом по рельефу мышц, обтянутых белой футболкой, и, прищурившись, снова возвращаюсь к лицу. Смазливых черт в нем нет: высеченный, будто из камня, римский нос и чуть сглаженные черты квадратного лица добавляют блондину мужской привлекательности. Не похож он на гея... Вентворт Миллер из «Побега» тоже на голубого не тянет, но...

Мысль не дает додумать знакомый голос с чуть грубыми, властными нотками: сердце тут же спотыкается и обрушивается в желудок.

– Отто, впусти ее.

– Как скажешь, брат, – ухмылка скользит по красивому лицу.

На негнущихся ногах захожу внутрь, совсем растеряв былой напор.

За столом, кроме моего спасителя, сидит ее еще мужчина: на его лице играют кислотные блики, преломляемые стеклянным панорамным окном во всю стену, выходящим на танцпол. Лицо непроницаемо и серьезно, будто он находится не в клубе, а на заседании совета директоров. Даже костюм до скрипа официальный, без ярких акцентов.

– Эй, Дитрих, – блондин обращается к нему, ткнув в плечо. – Пойдем, выпьем. А Клаус пока... поворкует с этой пташкой.

Мужчина его игнорирует. Но, бросив взгляд на Клауса и получив утвердительный кивок, молча встает и следует за Отто на выход.

Мы остаемся одни быстрее, чем я могу придумать причину моего бесцеремонного вторжения. Не скажу же я прямо в лоб, что... Эх, надо было все-таки не оставлять бутылку у Ксюши. Сейчас бы очень пригодилась.

Словно прочитав мои мысли: пока я рассматриваю красные шторы, будто никогда в жизни их не видела, Клаус наливает янтарной жидкости в стакан и пасует его на другой конец стола. Приходится отлепить взгляд от портьер и оторвать ноги от пола. А то в противном случае, красоваться бы дорогому напитку некрасивым пятном на ковре кремового цвета.

– Садитесь, – в голосе нет и намека на вежливость – больше похоже на приказ.

Я все равно не могу стоять под его пристальным взглядом, пожирающим меня будто огонь сухое полено. Поэтому послушно сажусь, обхватив пальцами стекло с лэйблом клуба.

– Was wollt Ihr, frau...?[Что Вы хотели, фрау... (нем.)]

– Шефер, – добавляю машинально. Немецкий для меня: второй язык в буквальном смысле. Прадед по папиной линии – уроженец Германии.

Делаю глоток, чтобы успокоить панику, нахлынувшую на меня, стоило Клаусу подняться.

– Я... Я...

Мне, кажется, или я только что услышала, как задвигаются тяжелые шторы? Как-то света стало резко меньше. Повернуть голову и проверить – в данный момент выше моих сил. Все ресурсы направлены на то, чтобы сохранять внешнее спокойствие.

Надо срочно придумать складную причину, чтобы он не решил, что я чокнутая или нимфоманка. Надо же как-то...

А кому это надо? Мне? Или другим? Плевать, что он подумает, плевать что другие подумают! Скажу – и все тут!

↶4↷

Нет, а может лучше...

Шаги, приглушенные ковром, все ближе, пока я спорю сама с собой.

Клаус останавливается, а я, наоборот, резко встаю, стукнув донышком полупустого стакана о деревянную поверхность стола.

– Я хотела с Вами пере... – запнувшись о складку ковра, возникшую из-за отодвинутого мной же стула, утыкаюсь носом в крепкую мужскую грудь.

Пространство будто сжимается до одной точки, сдавив меня со всех сторон, отчего сердце начинает колотиться, как истеричное, а легкие решают поработать сверхурочно, хватая воздух как попало.

– Пере…? – руки мужчины скользят вверх по моим плечам.

Даже в относительном полумраке я могу разглядеть его глаза. Они такого же насыщенного цвета, как и жидкость, в бутылке с фиолетовой наклейкой. Подобно коньяку они завораживают, обжигают внутренности и выпаривают здравые мысли из головы.

Короткий приглашающий кивок намекает на то, что мужчина все еще ждет продолжения моей реплики.

– Пере... – обрывки заготовленных фраз начинают завязываться в узлы, словно колготки после знакомства со стиралкой, когда подушечки больших пальцев проходятся по моим ключицам. Внутри все сжимается, стоит представить, как эти сильные руки свободно гуляют по моему обнаженному телу...

– Пере... говорить... – еле выдавливаю из себя что-то относительно связное.

Напряженное молчание сгущается вокруг нас. Такое, что даже острым ножом вряд ли разрежешь. Я даже не замечаю, как задерживаю дыхание: судорожный и жадный вдох сам вырывается из меня, когда мозгу требуется живительный приток кислорода.

И в этот момент я чувствую, что в комнате пахнет не только дорогими сигарами и элитным коньяком. Острый, чуть горьковатый запах, чем-то напоминающий смолянистый запах мирры с миндальным оттенком дикого олеандра, смешивается с ароматом кожи.

Дурманящий аромат оседает на языке: я не могу понять это парфюм, или же запах его тела.

В голове ни на грамм не проясняется, а фраза: «Простите, я.… немного перебрала. Я лучше пойду» умирает в зародыше.

Я лишь открываю рот, как рыба не безводье, и тут же захлопываю его, не найдясь со словами.

Если этот Клаус – не идиот, сам все поймет. И, скорее всего, пошлет меня куда подальше.

– Я не против, – отвечает он на так и не заданный вопрос, повисший в воздухе, казалось, тысячу лет назад.

Некая двусмысленность его фразы развеивается, как только он наклоняется и впивается губами в мой приоткрытый в смятении рот.

От такого напора голова начинает кружиться, а колени дрожать. Его язык короткими жалящими движениями врывается в мой рот, заставляя живот сжиматься в сладком спазме. В ответ я сначала несмело касаюсь кончиком языка его десен, потом глажу твердое небо: хриплый стон, похожий на рык, придает мне смелости. Секунда – и наши языки танцуют в едином ритме, раздувая огонь, который сантиметр за сантиметром пожирает остатки моего здравомыслия.

Усадив меня на стол, Клаус одним движением разрывает блузку и припадает губами к моей вздымающейся груди: лямки бюстгальтера сползают с плеч, а застежка, не выдержав натиска, гнется: белье, став не нужной кружевной тряпкой, нетерпеливо летит в сторону. Сладкий озноб пробирает до самой сердцевины.

Юбка тоже не выдерживает такого жесткого обращения, как и хрупкие кружевные трусики из коллекции «Victoria’s Secret». Но мне становится не до праведных возмущений, когда мое «Эй!» затыкают жарким поцелуем, а сразу два мужских пальца скользнув по влажному чувственному бугорку, проникают внутрь. От неожиданности охаю, чуть сжав зубы, и едва не прикусив мужчине язык.

Движения языка, врывающегося в мой рот, сменяются дразнящими толчками и поглаживаниями, что распаляет внутренний пожар, заставляя меня неосознанно поддаваться навстречу.

↶5↷

Но этого мало. Чертовски приятно, но мало. Хочется почувствовать мужчину кожа к коже. Скользнув руками по его плечам, пытаюсь нащупать дьявольски маленькую пуговицу у самого горла. Что-то мне подсказывает, что портить его рубашку – себе дороже, она точно стоит целое состояние. И в этот момент Клаус свободной рукой мягко отстраняет меня. Его ладонь сжимает мою грудь, к ней присоединяется вторая: я чуть не скулю от разочарования. Внутри становится пусто. Нестерпимо пусто. Никогда еще мужчина не заводил меня настолько, что казалось, что без его прикосновений я просто умру.

Ладони скользят ниже, пальцы на секунду смыкаются на талии, вынуждая распластаться на столе: отполированная деревянная поверхность обжигает кожу спины, а мужские руки, сжав бедра, разводят их в сторону.

На одно короткое мгновение я чувствую себя абсолютно беззащитной и обнаженной не только телом, но и душой. Мужчина нависает надо мной: едва мне знакомый, застегнутый на все пуговицы. Меня должно испугать и оттолкнуть то, что сейчас происходит: немного зашоренная и консервативная Маргарита Шефер никогда бы не позволила незнакомцу коленки коснуться, а уж про остальное и говорить нечего…

Неосознанно пытаюсь сомкнуть колени. Но очередной поцелуй: на этот раз более нежный, даже ласковый, вымывает все сомнения. А когда я чувствую его эрекцию так близко к моим набухшим складкам, мне становится плевать на все. Плевать, что секс с едва знакомым человеком не решит насущных проблем. Плевать, с каким осуждением завтра на меня посмотрит Ксюша (а ведь она наверняка поймет куда это я пропала, накаченная до краев алкоголем и неудовлетворенными желаниями). Плевать даже на то, что никто из нас не озаботился закрыть дверь, и в любую минуту сюда может кто-то войти… Если честно, осознание последнего факта распаляет больше, чем килограмм устриц, запитых красным вином.

Клаус отстраняется, не успеваю я с жаром ответить на его поцелуй. Руки снова скользят по моему телу: и в этот раз я, нетерпеливо изогнувшись, чувствую, как в голове уже начинает пульсировать от нарастающего напряжения.

Мужчина мягко тянет меня на себя. Становится страшно. Вдруг он сейчас просто поставит меня на пол и пнет в сторону двери? Но страх лишь на секунду сжимает сердце. Как только мужчина рывком входит в меня, заполнив всю целиком, не оставив ничего, мир словно раскалывается: то, что происходило за дверью – да, что там за дверью – в остальном мире, будто бы перестает существовать.

Остались только мы. Я и он. Он и я. Его яростные толчки и обжигающие поцелуи. Мои рваные стоны и попытки завладеть вражеской территорией, порвав его Армани с шелковыми нитями на германский флаг. Но Клаус – крепкий орешек: стоит мне потянуть к нему руки в попытке содрать мешающую одежду – он отстраняет меня, не грубо, но все же не настолько нежно, чтобы не заметить досадного поведения со стороны мужчины.

На мгновение мне даже хочется выскользнуть из его влажных и горячих объятий: но в этот момент он вдруг резко приближает меня к себе, сокращая до невозможности расстояние между нами. Обвиваю ногами крепкий торс: его мышцы словно отлиты из стали – даже слабой дрожи или напряжения я не чувствую – он подрагивает лишь от возбуждения.

Мысленно воздаю хвалу натренированному телу – мне не до хвалебных речей, из моего рта вырывались лишь стоны и нечленораздельные звуки. А когда Клаус прижимает меня ближе, войдя во всю длину и прикусив мочку моего уха – все мысли рассыпаются на миллион осколков: стенки влагалища сжимаются и начинают пульсировать. Перед глазами пляшут цветные круги, а внутри все замирает, как перед началом взрыва. Я жажду завершения, как идеальной концовки к хорошему фильму. Но вместо того, чтобы закончить все двумя-тремя глубокими и быстрыми толчками, Клаус вдруг останавливается и чуть приподнимает меня, отстраняя. Не успеваю я по полной прочувствовать укол разочарования, как мужчина разворачивает меня спиной – ребро стола упирается мне в живот. Удивленный вздох сменяется стоном: мужчина без проблем входит в разгоряченное, требующее разрядки лоно. И теперь его движения становятся яростными и дикими, немного грубыми: я даже кладу локти на стол и цепляюсь пальцами за противоположный край, чтобы он окончательно не вдолбил меня в столешницу.

Звон в голове нарастает с каждым его толчком: дрожь начинает распространяться по всему телу от кончиков пальцев на ногах до корней волос. И в этот момент, когда миллисекунда отделяет меня от воссоединения с вечностью, сильные руки скользят по моему выгнувшемуся в сладком импульсе телу, а мужские пальцы чуть тянут соски: сладкая боль смешивается с последними быстрыми толчками и я расслабляюсь в мужских руках. Даже в глазах темнеет: сквозь пелену от наступившего оргазма чувствую, как пальцы Клауса с силой сжимают мою талию, когда в последнем мучительно долгом движении его горячее семя изливается в меня.

Мелькает мысль, о том, что нужно было раздобыть где-то презерватив прежде, чем ломиться в Vip-ку. Ведь мало ли какой букет я могу подцепить – хотя, в данном случае, переживать стоило бы мужчине, ведь я сама к нему приперлась. Забеременеть-то я не могу – золотая итальянская спираль почти срослась с моей маткой за прошедшие три года. Я проверяла ее на днях у гинеколога, она не сместилась и свои функции выполняла. На самом деле, я хотела ее снять после того, как обсужу идею завести ребенка с Игорем...

Чувствую ледяной укол в сердце, и вздрагиваю.

У меня было столько планов. Я о многом мечтала.

Да, мой мужчина был не идеален. Но он был мой... А сейчас...

Приподнявшись, пытаюсь развернуться. Клаус дает мне это сделать, чуть отстранившись. Выпрямляюсь. Ноги все еще дрожат, поэтому хватаюсь за любезно протянутые мужские руки: шелк рубашки приятно ласкает саднившие ладони.

↶6↷

Проснувшись, я не сразу понимаю, где нахожусь. Тело ноет после прошедшей ночи, а воспоминания, вспыхивающие в голове, приятно щекоткой отдаются внизу живота. И даже тот факт, что во рту сухо, как в пустыне Сахара, а голова раскалывается, не может испортить настроение, приподнятое после вчерашнего родео. Я чувствую себя так, будто у меня вчера было День Рождения, а не самый худший день за последние несколько лет.

Снова улыбаюсь, прокручивая в голове смазанные события моего вчерашнего отрыва.

Клаус сдался. И это было приятнее мультиоргазма, который для меня стал таким же реальным, как натуральный турецкий кофе или конфеты из бельгийского шоколада: ты знаешь, что это существует, но не думаешь, что это настолько взрывает все рецепторы в твоем теле.

И снова дурацкая улыбка завладевает лицевыми мышцами.

Клаус сдался...

Не сразу, но все-таки сдался. Когда мы перебрались на диван, он позволил мне стянуть с него одежду и, оседлав его (после первого раза мужчина на удивление быстро восстановился) я наслаждалась проникающим толчками, ровно как упругостью мышц под моими пальцами. Тогда я чувствовала себя, как минимум королевой Мира: желанной, свободной и прекрасной.... Мое тело горело от ласк, будто впервые оказавшись в мужских руках. Я, не стесняясь, стонала во весь голос, и никто не шикал: «Рита, потише! Соседи услышат!». Подо мной был мужчина достойный быть королем. А чувство легкости уменьшало груз, сковавшись сердце. Мне казалось тогда, что, если бы Клаус не сминал мою талию своим стальными пальцами пианиста, я бы, расправив крылья, взмыла ввысь.

Потягиваюсь, разглядывая пустующую Vip-ку. Клауса нет, но это меня не расстраивает. Теперь можно не бояться сковывающей по рукам и ногам неловкости.

Да, это была приятная ночь. Да что там! Лучшая в моей жизни! Но я знаю, что на большее не стоит рассчитывать. Нет, у него не было на пальце кольца, но от него исходило волнами нечто такое, что заставляло предположить: этот мужчина несвободен, и это его последняя холостяцкая ночь. Может, это подсказали мне его торопливые, немного резкие движения или жадные поцелуи... Не знаю.

А самое ужасное во всем этом, что я не чувствую вины. Возможно, из-за меня какой-то девушке будет нестерпимо больно, когда она все узнает. Так же больно, как было больно мне наблюдать, как моя подруга скачет на моем без пяти минут женихе. Я оправдываю себя только одним – Клаус был не настолько пьян, чтобы свалить все на помутнение рассудка. Он мог отказаться – но не стал. А я, если честно, не смахиваю на Венеру, чтобы мужики при одном взгляде на меня начинали биться в конвульсиях от нахлынувшего возбуждения.

Плевать. Забудь. Это его проблемы. Его и его невесты, или кто там у него есть. Мне не за что чувствовать вину.

И пофиг, что неприлично чувствовать себя настолько счастливой из-за секса с незнакомцем, не испытывая при этом должного накала угрызений совести.

С трудом встаю, чувствуя слабость в ногах. Тоскливо шарю глазами по помещению, прижимая друг к другу края разорванного ворота мужской рубашки. Может, все-таки хоть что-нибудь из одежды уцелело. Не хочется, чтобы люди, завтракающие сейчас на первом этаже, поперхнулись своей яичницей, от вида моей едва прикрытой голой задницы.

Подняла с пола то, что еще вчера было моей блузкой и вздохнула. Кого я обманываю? Если здесь нет швейной машинки, суперклея или, на худой конец, скотча, я вряд ли смогу проскочить к выходу, не привлекая к себе ненужного внимания.

А если позвонить Ксюше? Сегодня же суббота. Уверена, она без проблем привезет мне сменную одежду. Остается только...

И тут я замираю, чувствуя, как лед расползается под кожей.

Моя сумка! Мой телефон...! Я же все оставила у бара!

↶7↷

Остается только уповать на то, что моей подделке Prada не приделали ноги, решив впотьмах, что это бренд, а на моих картах, рассованных по карманам, лежит приличная сумма, а не жалкие копейки, оставшиеся от последней зарплаты.

Не-не, Шефер. Притормози. Сначала нужно собраться с духом и с хладнокровным видом «Alles ist gut. Das ist Absicht» [Все хорошо. Так и задумано] спуститься вниз.

Рассеянно коснувшись ладонью столешницы, напоследок обвожу взглядом комнату, обставленную в минималистическом стиле: голые стены, если не считать одной-единственной модульной картины с изображением каких-то пятен, минимум мебели, растение непонятного происхождения в белом горшке, изогнутая напольная лампа, сиротливо пристроившаяся между кожаным диваном и креслом и небольшой стеклянный столик, сдвинутый к стене. Единственное, что выбивается из этой непримечательной картины: тяжелые шторы из какой-то жаккардовой ткани с золотой вышивкой, похожей на дамаск, и стол, явно вырезанный из цельного куска какого-нибудь столетнего дуба с изогнутыми ножками.

Наверняка это Vip-ка для особых гостей. Которые тратят тридцать тысяч в день, а не растягивают их на целый месяц.

Кончики пальцев соскальзывают со стола.

Верно, это место не для учительницы немецкого из частной студии, где она даже не партнер, а штатный раб.

Подбираю ошметки своих вещей и заталкиваю их в пластмассовую урну в углу.

Делаю глубокий вдох, соскребая со дна нужную порцию уверенности в себе. Тряхнув головой, задираю кверху подбородок. Не собираюсь я краснеть и прятать глаза! Пусть все думают, что это новый модный тренд.

Скользнув в свои лодочки на каблуках, уже направляюсь к выходу, как в дверь стучат.

Внутри все перемешивается: радость со смущением, страх с неловкостью. Если это Клаус – придется выбивать собой панорамное стекло в духе дешевого боевика или газелью проскакать мимо, в надежде не столкнуться с ним взглядом.

– Извините? – голос, приглушенный дверью, мужской, но не принадлежит моему вчерашнему пьяному приключению. – Это администратор. Я могу войти?

– Да, – отвечаю, сильнее стискивая в пальцах шелковые края рубашки с выдранными пуговицами. Надеюсь, мне не придется оплачивать километровый счет, любезно оставленный посетителями этой Vip-ки. Лучше постараться раздобыть у этого мужчины штаны – можно даже от формы официанта.

Натягиваю улыбку, в момент, когда щелкает ручка.

Глаза подтянутого мужчины – на лицо вроде бы не старше меня, но с пробивающийся сединой на висках – медленно ощупывают помещение на предмет серьезных повреждений, и только потом обращаются ко мне. К его чести, он даже бровью не ведет.

– Мне нужно за что-то заплатить...? – осторожно начинаю я, сделав шаг вперед, как только смогла разглядеть в руках мужчины свою сумку.

– Нет. Наш постоянный клиент Клаус..., – тут Семен Аркадьевич (прочитала на бейдже, стоило сделать еще шаг навстречу) запинается, а его взгляд падает на визитку, которую он держит в руке, вместе с прямоугольным пакетом с весьма дорогим лейблом женской одежды. – фон унд цу Файер... Нет, Фойердрахе. Язык сломать можно... Он обо всем позаботился, и просил передать Вам это.

Вертунов протягивает мне пакет и мою реплику Prada.

Голос его не выдает, но цепкий взгляд водянисто-серых глаз задерживается на мне дольше, чем положено: он будто бы мысленно оценивает, стою ли я на Ленинградском шоссе или являюсь членом элитного агентства.

– Спасибо, – немного бесцеремонно вырываю пакет из его рук, прерывая зрительный контакт.

Взгляд администратора падает на пакет с надписью «Yves Saint Laurent», и его лицо заметно смягчается, по крайней мере, уголки губ больше не кривятся в едва заметном презрении. Видимо, мужчина решил, что такие дорогие подарки не для проституток.

– В конце коридора есть небольшая душевая для персонала, Вы можете воспользоваться ею, если нужно.

С этими словами администратор протягивает мне ключи.

– Спасибо, но не стоит. Я поправлю макияж, переоденусь, – мне даже не нужно заглядывать в пакет, чтобы без ошибочно угадать его содержимое. Надеюсь, Клаус угадал с размером, – и спущусь вниз.

– Как пожелаете, – Семен Вертунов убирает ключи в карман, разворачивается и покидает комнату.

Облегченно выдохнув, опускаюсь обратно на диван.

Сотру с лица размазанную помаду, поправлю тушь и покину это место, с гордо поднятой головой и выражением пофигизма на лице.

А в брендовой одежде от Ива Сен-Лорана это будет сделать легче легкого.

↶8↷

Три дня спустя

– Ну. Рассказывай, – небрежно швырнув серый пиджак с бейджем на спинку стула, подруга садится и нетерпеливо поддается вперед.

– А тебе работать не надо? – воровато стреляю глазами по разным углам просторного подвального помещения, переоборудованного в ресторан.

– Законный перерыв. Я все-таки белый людь, а не черный раб, – вздергивает нос Ксюша.

Я решаю промолчать, сделав глоток своего безалкогольного мохито, тем самым спрятав нахлынувшую на лицо улыбку.

Молотова никогда не забывает о важности собственных достижений. И плевать, что сейчас она менеджер на испытательном сроке, почти вся зарплата которого уходит на раскрутку сетевых аккаунтов, посвященных разным женским лайвхакам на каждый день, обзорам различных товаров и мастер-классам о тонкостях макияжа и правилах выбора одежды. Она часто берется за всем сразу, пробует что-то совершенно бредовое и вкладывает деньги в совершенно неокупаемые проекты. И при этом не теряет бодрости духа и не грызет себя из-за каждой неудачи. Я всегда удивлялась и даже немного завидовала. Я же, напротив, со скрипом пускаю новое в свою жизнь. Безрассудные поступки я совершаю исключительно на нетрезвую голову. Но зато мне свойственно с упрямством осла завершать начатое.

– Хвать жевать, – Ксюша резко отодвигает от меня тарелку. – Рассказывай.

– О чем?

Я знаю все варианты вопросов, вертящихся у нее на языке. Но сегодня я пришла в «Сеньор Карпаччо» не для того, чтобы отвечать на вопросы доморощенного следака. В выходные я разгребала завалы непроверенных работ своих учеников. Плюс к раскалывающейся от похмелья голове прибавилось довольно нелицеприятное явление мудака народу: Игорь приполз к порогу моей студии с букетом из 13 роз. Повезло, что в 9 утра занятия были только у меня. А иначе косые взгляды и перешептывания преследовали бы меня целую неделю, а то и больше. Букет и коробка конфет, перекочевавшая к администратору Анюте, стали гарантом ее молчания.

– Ой, – цокает подруга, откидываясь на спинку стула. – Не прикидывайся дурочкой. Я не забыла, как ты в Пятницу в пьяном угаре умчалась искать своего красавчика-спасителя. Ну как? Нашла?

Молотова снова поддается вперед, упершись локтями о стол и подперев подбородок костяшками пальцев: она ощупывает меня взглядом, как будто на мне все еще могли остаться «улики» той жаркой ночи. Нет, не ту профессию выбрала Ксения Молотова, ой не ту...

Неопределенно качаю головой, выдержав паузу. Отпив из высокого стакана, откусываю внушительный кусок пиццы с халапеньо.

– Обеденный перерыв полчаса..., – лениво тянет Ксюша, кинув взгляд на часы. – И, если я очень сильно попрошу Берегова, он меня подменит. И будем мы с тобой сидеть здесь и играть в гляделки...

– Да что тебе надо... – возмущаюсь я, но как-то слабее, без должного градуса праведного гнева в голосе. – Дай поесть.

Подруга отодвигает от меня пиццу.

– Сначала ответь, что было в Пятницу? Ты ведь не... Или да?

А сколько любопытства-то в голосе... Будто разом все ее турецкие сериалы закончились, и Молотова решила переключиться на меня.

Передергиваю плечами, стряхнув невидимую крошку с новой блузки в стиле 70-х с широким отложным воротником с мягкими оборками и бархатной лентой. Становится жарко – но я списываю это на тающий во рту обжигающий кусочек перца.

– Он...

Спотыкаюсь на слове, почесав вспотевшую переносицу.

Обычно я все рассказываю подруге, во всех подробностях. Но в этот раз... Хочется оставить ту ночь только для себя. Ведь больше я не встречу того чертовски привлекательного немца...

– ... меня отшил.

↶9↷

– О... – тянет Молотова, прищурившись. Снова врубив взгляд-рентген. Я даже бровью не веду, выудив вилкой из бокала дольку лайма и сунув ее в рот. – Даже не знаю, радоваться за тебя или огорчаться. Смотрю, у тебя новая блузка… Решила гульнуть, разом потратив деньги, отложенные на свадебное путешествие?

Снова прикладываюсь к бокалу, отвечая молчаливым кивком. И тянусь за очередным куском «адской» пиццы. И как я раньше обходила ее стороной? Невероятно вкусно.

– Кстати, ко мне на работу приходил Игорь..., – решаю на всякий случай увести разговор в другое русло, чтобы подруга потеряла интерес к Клаусу и к моей подозрительно дорогой блузке: чувствую, еще пять минут ненавязчивого допроса – и я могу проколоться.

– И чего хотел этот... Жак-звонарь?

Улыбаюсь. Всегда умиляла эта Ксюшина привычка – заменять нецензурные слова на безобидные аналоги.

– Ясно чего – приполз за индульгенцией, – подруга дергает бровями, и я тут же поясняю: – Прощения просить пришел. С букетом роз и коробкой конфет.

– А ты?

– Послала его в пешее эротическое путешествие.

– Правильно. Я бы еще и... Уф...!

За разговором Молотова решает попробовать мою пиццу. Только она не приглядывалась, решив, что зеленые кусочки – это сладкий перец.

– Шефер, ты вообще, что ли? – повышает голос Ксюша, залпом осушив пол стакана воды, который оперативно поднес внимательный официант, заметив отчаянные жестикуляции своего менеджера. – У тебя же изжога! Да и ты же не выносишь острое...

Пожимаю плечами, зубами вгрызаясь в мягкое тесто.

– Просто захотелось. Да и изжога давно себя не проявляла...

– А ты случайно не... – подруга жует губу, смазав блеск, подбирая слова.

– Чего «не»? – не люблю эти долгие паузы в разговоре: сразу становится неуютно.

– Беременна?

Осторожный вопрос тонет в моем хохоте: мысль о подобном просто смехотворна.

– Прошло ведь всего два дня!

– Два дня? Ты о чем? – подруга цепко хватается за поневоле вырвавшуюся фразу.

– Да я... Просто... – сознаваться в пятничном безумстве все еще не хочется. К тому же, я ведь уже соврала: с тронувшегося с места автобуса не выпрыгивают. – Делала тест. Как раз два дня назад.

Молотова быстро седлает новую тему: только меня это совсем не радует.

– И что? Тест может ошибиться. Или срок такой маленький, что не будет видно...

– Так у меня же спираль.

– Ха, – в глазах Ксюши этот аргумент выглядит совсем жалким. – Моя двоюродная сестра ходила со спиралью и предохранялась презервативами и все равно залетела.

– У ее дружка ядерная сперма, что ли? – пытаюсь отшутиться, игнорируя нарастающую внутреннюю дрожь.

А что, если...?

Нет, чушь.

Ксюша даже не улыбается на шутку. Непривычно видеть ее настолько серьезной.

– Лучше сходи к врачу, чтобы убедиться, что этот козел Игорь не оставил тебе подарочек перед твоим тридцатилетием.

Закатываю глаза, но молчу: аппетит пропал, и я отодвигаю от себя полупустую тарелку. Взмахом руки привлекаю внимание покосившегося в нашу сторону официанта.

Как только я расплачиваюсь, Ксюша встает, натягивая форменный пиджак.

– Я пойду работать. Директора хоть сегодня и нет, но полно тех, кто не прочь занять мое место.

– Удачи, – улыбка получается больше условной, чем искренней. Слова подруги зацепили нерв.

– Спасибо. И все-таки подумай над моими словами. В жизни всякое бывает...

↶10↷

– Поздравляю, – сухо произносит мой гинеколог, стягивая перчатки и выкидывая одноразовое зеркало в мусорное ведро.

Пока она сосредоточенно щупала меня, с таким видом будто прислушивается к чему-то, думала я задохнусь от любопытства прежде, чем она выдавит мне все внутренние половые органы.

Спрыгиваю со смотрового кресла, когда оно опускается до прежнего уровня. Натягиваю нижнее белье и следую за Эллой Эдуардовной из смотровой в приемный кабинет.

На языке так и вертится вопрос-уточнение.

«С чем поздравить? С тем, что я мнительная дура? Ведь неделя не прошла, как я приходила проверить спираль. Беременностью и не пахло...»

Но я молчу, ожидая более полного ответа врача. Сажусь на краешек стула, в случае быстрой капитуляции, и принимаюсь бегать по плакатам и разным памяткам, украшавшим стены – все, лишь бы не встречаться с долгим и пронзительным взглядом женщины за сорок.

– Ну?

– Ну? – эхом повторяю я, с каждой прошедшей секундой стрелка шкалы мироощущения стремится к отметке «вселенская дура, начитавшаяся любовных романов».

Какая нафиг беременность? ЗПП, ВПЧЛ или другая хломидятина – это вероятно. Все-таки небезопасный секс – риск покруче прыжков с обрыва без страховки.

Доктор с минуту наблюдает, как я пучу глаза, изображая несведущую невинность. После вздыхает, сняв очки и потерев переносицу.

– С плодом что делаем?

– С плодом? – снова повторяю я на автомате: смысл фразы словно попрыгунчик отскакивает от черепной коробки, не желая задерживаться в лабиринтах сознания.

Правый глаз врача нервно дергается: мне кажется, я даже почти слышу красноречивый мат, вертевшийся на ее языке. Но за свою двадцатилетнюю практику женщина явно многое поведала. Собакина делает поверхностный вдох и, упершись локтями в стол, сплетает пальцы, поддавшись вперед.

Слова льются потоком. А мой мозг отказывается все это понимать, как если бы кто-то щелкнул переключателем меняя язык оперативки с «русского» на «немецкий».

– ...судя по размерам матки, Вы сейчас на 5 недели беременности, – моя искренне отъехавшая вниз и вбок челюсть – меня прямо перекосило, как при инсульте – вызывает у Эллы Эдуардовны мимолетную беззлобную усмешку. – В любом случае, есть время подумать и решить, что с этим, – взмах рукой в мою сторону заставляет дернуться. – делать.

– А что делать? – в моем мозгу явно перегорела жизненно важная деталька, отвечающая за обработку и анализ информации. Sehr gut. Willkommen in der Hölle [Зер гут. Виллькоммен ин дер Хёлле] [Просто отлично. Добро пожаловать в Ад]. Пробки вылетели, иначе говоря.

У Собакиной на секунду мелькает выражение грядущего фэйспалма: это когда у собеседника дергается левый глаз, а правая рука буквально летит ко лбу. Но на то она и профессионал, чтобы мериться с внезапной тупостью некоторых предположительных беременных.

– Вариантов не особо много. Рожать, – правая рука с ручкой вскидывается, будто изображая чашу весов Фемиды, а левая следует за ней в противовес вместе с окончанием лаконичной фразы: – Или аборт.

– А это точно беременность?

– Ну... Или рак, – не удержавшись, издает короткий смешок женщина. У докторов видимо весьма странный юмор.

– Рак? – чувствую, как кровь отливает от лица, а сердце начинает глухо стучать в груди, словно о крышку гроба, отмеривая предполагаемые последние месяцы жизни.

– Маргарита Николаевна, – Собакина поддается вперед, с лица вымывает всякую веселость. Тон становится серьезным и немного чопорным: – У меня стаж больше 20 лет. Причем четверть своей практики я вела женщин больных миомой матки в онкологическом центре. Уж я-то могу отличить, что передо мной. Но если вы мне не верите..., – она повернулась в сторону своей молоденькой медсестры.

– Людочка, выпиши ей направление на УЗИ. И на анализ на ХГЧ, раз уж пошла такая пляска.

Киваю вместо спасибо, схватив потными пальцами направление, заполненное неразборчивым почерком. В углу нацарапан номер кабинета.

– Можете пойти прямо сейчас. Скажите, что от меня. У Виталия Семеновича сейчас аншлаг, но думаю пару минут он Вам уделит.

Встаю, чувствуя, как от напряжения нарастает дрожь в коленях.

Беременна...? Но как же...? Разве это...?

↶11↷

Тут меня словно пронзает.

И я поворачиваюсь, едва коснувшись прохладной ручки пальцами.

– А спираль?

– Что спираль? – доктор поправляет очки на носу и внимательно смотрит на меня: – Поставите, когда родите. Сейчас смысла нет.

– А... – открываю рот, чтобы сказать, что у меня она уже стоит. Но сразу же захлопываю, выдавив тихое: – До свидания.

В любом случае, УЗИ все покажет. Есть несколько типов людей, которых лучше лишний раз не раздражать. И мой гинеколог из таких. К тому же, она еще и заведующая гинекологической больницей. Вычерпаю у нее последние запасы терпения – и она от меня откажется. А найти хорошего гинеколога, ой как не просто.

Выхожу из кабинета с чувством, будто попала в параллельную вселенную. Хочется сесть. И медленно пережевать все у себя в голове.

5 недель... Это получается... С момента зачатия прошло... Не знаю сколько точно. Но явно не пару дней. Значит, ребенок от Игоря.

Становится тошно. Часть меня искренне хочет, чтобы отцом оказался тот безумно горячий немец из клуба. Хоть это и невозможно.

Тут же накатывает апатия.

Но я все равно наскребаю достаточно мотивации, чтобы спуститься вниз в лабораторию и сдать кровь. Иглу, проникшую в вену, даже не почувствовала. Благодарю медсестру-лаборанта непонятно за что и шуршу бахилами на второй этаж. Где в дальнем углу располагается кабинет УЗИ.

Начинает доходить, что все это значит. Для меня. Мою жизнь, будто старую сумку вытряхнут, оставив только...

– Блядь...

Почти все будущие мамочки поворачивают головы в мою сторону. Прикрываю рот ладонью. Потом понимаю, насколько это глупо: их утробные жители вряд ли что-то расслышали.

Выпрямляюсь, приняв максимально пофигистское выражение лица, как если бы стояла в очереди за хлебом, и достаю телефон. Пытаюсь хотя бы приблизительно просчитать день зачатия по календарю в интернете. Выходит, что пирожок закинули в печку 2,5-3 недели назад. Не может быть... Игорь тогда навещал маму, не сквозняком же надуло...

– Следующий!

Затемненный тупик коридорчика опустел: осталась только я.

На негнущихся ногах захожу в кабинет. И протягиваю направление врачу – довольно высокому и крепкому мужчине в очках, с суровой внешностью дальнобойщика или ВДВ-шника.

– Ложитесь на кушетку.

Киваю.

Дальше все происходит в тумане: он что-то говорил, клацает по клавишам на компьютере, а я слушаю только как кровь толчками стучит в ушах.

– Все просто отлично. Даже тонуса нет. Вот, – и с этим словами врач поворачивает ко мне монитор и увеличивает звук на аппарате.

Кабинет заполняет стук очень быстро бьющегося сердца. Сердца моего ребенка.

↶12↷

– Нет, мам, я же сказала, что не приеду, – перекладываю трубку в другую руку, чтобы удобнее печатать на клавиатуре. – Сама со всем разберусь.

– Разберешься, как же! Ты уже разобралась! – кипит от негодования мама.

Вздыхаю. Поучает меня, словно залетевшую на выпускном школьницу.

– Мама, ребенок – это еще не конец света... К тому же Игорь сам... вино...

– За яйца его – и сюда! – встревает папа. – За яйца! Уж я-то ему мозги вправлю. Будет знать, как Ветегорских девок портить! Мозги вправлю, заодно и причиндалы откручу!

– Остынь, Коля! Тут проблема посерьезней! Мать-одиночку воспитали! Кому она теперь такая нужна-а-а!

Да уж...

Пытаться объяснить что-то родителем, попутно разбираясь в том, как работает Zoom – задачка не из легких.

Поняв, что читаю одну и ту же строчку по десятому разу, бросаю телефон на стол, предварительно включив громкую связь. Взгляд цепляется за две помятые бумажонки, одна из которых – расчет.

Даже краски для меня не пожалели... Вот, что значит: «работать в конторе, где не предусмотрен декретный отпуск». Нужно в больницу на анализы? Не с кем ребенка оставить? Делай все в свободное время или уходи по собственному желанию.

Теперь жалею, что не стала оставаться в нашей задрипанной школе в заднице тролля, а рванула в столицу с Ксюшей на пару.

– Может, тебе с Игорьком помириться, а? – внезапно спор между родителями обрывается маминым осторожным вопросом.

– Чего?

– Он – парень хороший… Узнает про ребеночка, одну в беде не оставит...

– Не нужны нам в семье потаскуны!

– Коля!

Вот тут я с папой согласна.

– Ты все-таки подумай, дочка. Как ты будешь одна-то...

– Мам, – с нажимом говорю я. Крутанувшись на кресле, возвращаю все внимание разговору. Мне нужно, чтобы мать меня услышала. С нее станется сообщить Игорю «радостную» новость. – Тут не о чем думать. Я сама справлюсь.

– Это ты сейчас так говоришь! Но как? Ты подумала? Как ты устроишься на работу? А что если...

Отключаюсь не в силах ее слушать. Мама имеет просто поразительную способность приумножать мои страхи.

Телефон звонит снова, но я не беру. Включив беззвучный режим, сосредотачиваюсь на своей задаче.

Мне нужно в короткие сроки освоить онлайн-репетиторство.

Только вот одного стремления оказалось мало. Ожидала много – отсутствия учеников, фатальную неспособность разобраться с простыми функциями платформы, баг регистрации, нерациональный страх перед людьми по ту сторону экрана… Но нет. Данное предприятие завяло на корню из-за банального токсикоза. Конечно, ломоту в теле, температуру под 40 С° и просто адский жор всего, что имело хоть какую-то перчинку или горечь – нельзя назвать обычными проявлениями адаптации организма к «интересному» положению. Но что есть, то есть.

Гинеколог развела руками – исходя из всех анализов и УЗИ, плод чувствует себя просто отлично. А так как я смогла доползти до Собакиной, только когда меня немного отпустило, она решила, что я страдаю ипохондрией и выдумываю себе болячки.

По прошествии недели, заработав на «удаленке» вшивую тысячу, с тяжелым сердцем начинаю паковать чемоданы. Расплатившись с хозяйкой квартиры, открываю сайт, на который уже не заходила два года, и покупаю электронные билеты. Сначала самолетом до районного центра, потом автобусом до малой родины.

Слово «Ветегорск» в графе «До» совсем не радует, внутренне ощущаясь не просто, как шаг назад, а монументальный скачок в прошлое.

↶13↷

Родной поселок встречает знакомыми пейзажами – первой в глаза бросается обшарпанная старая водонапорная башня, раскрашенная точно детская пирамидка: в желтый, зеленый и оранжевый.

Не успеваю выйти из автобуса и размять затекшие в жестком кресле кости, ко мне бежит мама – низкая полноватая женщина за 50 с мягким лицом и несвойственным такой внешности суровым взглядом.

– Рита, как хорошо, что ты приехала... – шепчет она мне в ключицу.

Решаю это не комментировать. Чувствую себе генералом, вернувшемся с поля боя с постыдным поражением. Единственное отличие – за мои ошибки меня вряд ли казнят.

Поднимаю голову, нахожу папу взглядом и улыбаюсь ему. Он лениво подходит к нам, будто бы и не ждал меня вовсе. Но я знаю правду, вижу в его блестящих бледно-голубых глазах.

– Пойдем, я наготовила тебе твои любимые вкусняшки...

– И аджика есть?

– Есть-есть, – мама тянет меня к потрепанной тойоте, округлый подбородок указывает на сумки, пылящиеся у тротуара.

– Я могу и сама, – дергаюсь. Папу и его больную спину жалко.

– Чай не кисейная барышня, – фыркает он. – В свою молодость на раз два тягал по 300 метров, а тут, вдруг, не справлюсь? Лешка! Подь сюды, обалдуй!

– Дядя Коля... – ноет знакомый голос.

Поворачиваюсь, чтобы убедиться в своей догадке. Стеклов, собственной персоной. Такой же, как и тринадцать лет назад – неряшливый, лохматый, черноволосый. С обворожительной улыбкой, покорившей в свое время кучу сердец. Только цвет лица за это время стал ровнее.

– Гошич, – Лешка начинает сиять, словно опущенная в белизну монетка, стоит нашим глазам встретиться. – А ты чего здесь? Говорила же, что не вернешься в эту жопу мира.

– В задницу тролля, – поправляю я.

– Рита! – мама реагирует так, словно мне все еще два года, и я только что произнесла свое первое слово из арсенала папиных сочных выражений. Господи, все же взрослые люди.

– Как будто дочке нужен повод, чтобы навестить своих стариков, – вклинивается папа. Благодарно смотрю на него. От мамы можно ожидать, чего угодно. Она могла брякнуть любую несусветную ересь, вплоть до того, что меня из столицы вызвал сам мэр Кожемяков.

Пока папа с Лешей погружают мою поклажу в багажник, одноклассник бросает на меня заинтересованные взгляды.

Эх, Лешик... Знал бы ты, почему я сюда приехала...

Удивительно, но разочарования я не испытываю. Хотя в свое время жутко сохла по этому парню. Чуть с Ксюшей не поссорилась...

Ксюша... Все глаза выплакала, пока провожала, обещая в следующий отпуск приехать.

Папа захлопывает багажник. Стеклов топчется на том же месте.

– Ну... – глаза бегают из стороны в сторону. – Еще увидимся?

Не успеваю ответить. Мама, чуть ли не в испуге оттаскивает меня от мужчины. Как будто я сама не понимаю, чем для меня чреваты любые встречи с противоположным полом, учитывая мое положение.

– Идем, Рита. Ты, должно быть, устала...

– Пока, – растерянно тянет Леша.

Машу Стеклову на прощание, чуть поигрывая пальцами в воздухе. Мне всегда нравилось его дразнить. И хоть мы, в бытность одноклассниками, так и не покинули френдзону, я ни о чем не жалею.

Сажусь в машину и не могу удержаться от улыбки. Странно совсем ничего не чувствовать к своей первой любви. И дело не в Игоре. Совсем не в нем. И не в его ребенке. Я все не могу забыть мужчину с янтарными вспышками в карих глазах. Его обжигающие прикосновения и поцелуи.

Улыбка пропадает. На сердце становится тяжело. Маргарита Шефер определенно не умеет выбирать мужчин.

Откидываюсь на сидение и закрываю глаза.

– Даже не вздумай! – шипит мама, забираясь в машину.

Резко открываю глаза – приступ меланхолии тут же проходит.

– Мама! – возмущаюсь я. – О чем ты вообще?!

Последнее, что мне сейчас нужно, это очередной мужчина, который засунет мое сердце в блендер, сделает из него смузи и высосет через соломинку.

↶14↷

Три месяца пролетают как один. Не зря говорят, что декрет напоминает бесконечный День Сурка. Не скажу, что по полной наслаждалась жизнью, но на родительских харчах, в тихом и чистом поселке, мой странный токсикоз отступил. Правда с желающими подтянуть немецкий в Ветегорске была проблемка, но деньги, бережное сэкономленные и отложенные на черный день, еще имелись.

– Тебе стоит съездить в райцентр, – с самого утра заявляет мама, замешивая тесто на чебуреки. Ерзаю на стуле, пытаясь принять удобное положение. Волнения в животе постоянно напоминают о пассажире в утробе.

– Для чего? Встать на учет по безработице? Не думаешь, что уже поздно? – хихикнув, спрашиваю, вгрызаясь в румяный бок большого жареного вареника с красным перцем, «alles inklusive» [аллес инклузифе] все включено (нем.)] специально для меня.

Мама, цыкнув, забирает мою добычу.

– Эй! Я целую неделю питалась только огурцами с огорода и гречкой! – от обиды даже слезы на глаза наворачиваются.

Мне и так нелегко: гормоны шалят, ни в одну свою шмотку не влезаю, а еще сны. Странные.

Будто я сижу на берегу, и у кромки воды стелется туман. Мне холодно, поджимаю босые ступни под себя, в надежде согреться. Потом вдруг вода начинает бурлить, от нее идет пар, а из морских недр появляется чудовище и выплевывает струю кипятка прямо мне в лицо.

Каждый раз просыпаюсь с жуткой одышкой и бегу к зеркалу проверять не превратилась ли я в сестру Фредди Крюгера.

– Вот об этом я и говорю! – не злость добавляет голосу мамы высокие нотки, а тревога. Она волнуется за меня. – Ничего не ешь, а пухнешь, словно у тебя там двойня.

Содрогаюсь от такого предположения. Только двойни мне для полного счастья не хватает... Это сколько же нужно рук и глаз, чтобы за двумя уследить... Знакомые мне мамочки с двойнями и погодками первые несколько лет после родов походили больше на зомби, чем на людей.

– Хорошо, – быстро соглашаюсь. И саму, если честно, тревожит такой стремительный рост в области талии.

– Вот и славно. А то ты не была у гинеколога с момента, как встала на учет. Наша акушерка – опытная, но в некоторых тонкостях не разбирается. Вот ребенка перевернуть во время родов – это да.

– Детей уже не переворачивают, мама, – мягко возражаю. Маму ведь нужно, на всякий случай, подготовить к варианту с кесаревым. Чтобы она не вопила под окнами больницы, что «душегубы режут единственную дочурку». – И Алла Викторовна сказала, что с анализами у меня все в порядке. Ни повышенного белка, ни лейкоцитов. Она полагает, что плод у меня просто крупный.

Конечно, я не стала говорить маме, что по двум из пяти симптомов – у меня многоводие.

– Вот съездишь – и проверишь. Заодно и первое плановое УЗИ сделаешь.

Спорить бесполезно. И уже через 2,5 часа все семейство Шефер выходит из запыленной машины, остановившейся напротив здания районной больницы.

Мама рвется со мной в кабинет, но приходится напомнить ей, что мне уже 30 лет.

Доктор – сухопарый мужчина со смешными пушистыми усами – долго листает мою медкарту, сверяя данные с обменкой, все это время бросая на меня косые взгляды.

Передав всю макулатуру сестре, он идет ко мне с сантиметровой лентой наперевес.

– Окружность живота – 71, – говорит он.

А потом просит лечь на кушетку и задрать футболку.

– ВДМ... 24. Это соответствует 21 первой неделе. Людочка, исправь срок.

– Погодите... – благо делить в уме я еще не разучилась. – Хотите сказать, что я на пятом месяце?!

↶15↷

После довольно странного и невероятного известия о сроке, дни стали заполошнее. Родители не удивились, решив, рукожопые врачи из столицы напутали со сроком. Я помалкивала. Так как очень в этом сомневалась. Я помню, как выглядел ребенок на УЗИ, теперь уже 4,5 месяца назад. Лишь темное пятнышко на экране.

– Тома, как эта хуйня вообще собирается? – злится папа, зашвыривая крестовую отвёртку куда подальше. – И почему это Риткина кроватка не подходит?

– Коля! Не выражайся! – делает замечание мама, перебирая два пакета с детскими вещами, которые она насобирала у соседей. – И у Риткиной кроватки дно провалилось.

– Да тут без матов и бутылки водки не разберешься. «Прикрутите "С11" к "С10", используя Ф7». Криптографический шифр, а не инструкция, епть.

Мама цыкает, перестает складывать распашонки на ровные квадратные стопки, подходит к папе и буквально тыкает ему в лицо бумажкой с таблицей обозначений.

Наблюдаю за ними с легкой улыбкой.

Мне такой семейной идиллии не светит. 32 лет они вместе, приближается их коралловая свадьба и ни один из них не оглядывается на прожитые годы с сожалением. Вот бы и мне встретить того, с кем дни, месяцы и годы будут пролетать незаметно, а не ощущаться словно срок, назначенный за преступление, которое ты не совершал.

И снова мысли невольно обращаются в прошлое. Не к Игорю и не к тем, кто был до него.

Клаус унд цу Фойердрахе.

Привлекательный немец.

Загадочный незнакомец из клуба.

Незабываемое приключение на одну ночь.

Думая об идеальном партнере, на всю жизнь. Вспоминаю его.

Это глупо, ведь я ровным счетом ничего о нем не знаю. Кроме имени и фамилии. Впрочем, документов я у него не спрашивала, чтобы утверждать наверняка.

День «Х» приближается, я это чувствую. Хоть мама и утверждает, что у меня в запасе пара месяцев, но я знаю, что это не так. Тем более, Алла Викторовна Буцыкова на прошлом осмотре сказала, что у меня опустился живот. Мне стало легче дышать, правда добавилось чувство тяжести внизу живота.

– Ритка, что ты решила насчет имени? – спрашивает папа: и оба родители отрываются от инструкции (мама исполняет роль руководителя по сборке) и выжидательно смотрят на меня.

Отрываюсь от «Tintenherz [«Чернильное сердце» К. Функе]», которую купила еще в первый год учебы. Медлю. Говорить или нет? Не хочется, чтобы споры с мамой затянулись на весь день...

– И самое главное – что с отчеством?

Отсутствие отца у моей дочери – больная мамина мозоль.

– А что с отчеством? – переспрашиваю спокойно. К этому вопросу я подготовилась. – По папе напишу. Знакомая так сделала.

– Ты не забыла, что папа по паспорту у нас Николаус? – по голосу мамы очевидно, что дальше прозвучит аргумент в пользу «Игоревна».

– Николаус Рудольфович, – уточняет папа. – Не имя, а анекдот.

Поднимаюсь с дивана. Не хочется с ней ссориться.

– Пойду прогуляюсь.

– Рита, ты не ответила на вопрос.

«Какой? На очевидный? Или на тот, что ты хорошо спрятала за двойным дном?» – хочется спросить и излить на маму свое раздражение. Но за эти месяцы с ней под одной крышей я научилась молчать и проглатывать едкие слова, когда этого требовала ситуация. Все-таки она моя мама...

– Думаю, Клара Николаевна Шефер не так уж ужасно звучит.

Выхожу из комнаты, и слышу одобряющий возглас папы:

– Я – за! Да ладно тебе, Томка, не кипятись. Мою прабабку звали Кларой. А отчество... Черт вообще с ним!

Только вот папа и не догадывался, что имя «Николай» для отчества я выбрала потому, что это был русский аналог немецкого имени Клаус…

↶16↷

Утро начинается с привычного ритуала – прежде, чем открыть глаза, я слегка придавливаю ладонью живот, пока не чувствую ответный толчок.

С каждым днем тревожное волнение нарастает.

Уже скоро.

Поднимаюсь с кровати, умываюсь и иду на кухню на манящий запах фирменной маминой солянки.

– Тебе нельзя, – заявляет она, когда я беру тарелку и уже тянусь за ложкой.

– Почему это? – видимо я проспала момент, когда в нашей семье вновь воскрес старый-добрый матриархат.

– Сейчас тебе лучше не экспериментировать с тем, что вызывает изжогу и вздутие, – говорит она тоном медсестры с тридцатилетним стажем.

– Да я ведь всю беременность острое поедаю, словно мексиканец на Северном Полюсе! – убираю тарелку и без удовольствия смотрю на кашу из зеленной гречки, которая похожа на испорченный клейстер. Заботливая мама туда уже даже масло положила. И где она про этот кошмар диетолога вызнала? Единственная каша, которую наша семья признавала – это рис.

– Ешь давай. Игорь меня потом по головке не погладит, если ты раньше срока родишь. У нас детской реанимации нет.

Закатываю глаза, сажусь за стол, подвигаю тарелку и начинаю методично запихивать гречку себе в рот – ложку за ложкой. Так я хотя бы не начну с мамой ругаться. А так хочется...

Последнее время она часто упоминает Игоря. Очевидно, думает, что таким образом она ненавязчиво подталкивает меня к решению возобновить с ним отношения. Но меня это злит так, что начинает каменеть живот, словно дочку тоже коробит от одной мысли: «Заиметь папу Игоря».

Мне приходится молчать, чтобы не нарваться на вопрос: «А почему?»

Ответ маме покажется безумным, диким и неправдоподобным.

То, как протекала беременность, утвердило меня в том, что Игорь не имеет к ней отношения и что я... Ношу под сердцем ребенка Клауса.

О том, что залетный немец явно болеет какой-то загадочной болезнью, раз уж мой живот растет, как на дрожжах, я старалась не думать.

– Ладно, мам, я...

Охаю, когда живот схватывает спазм, а по ногам течет влага. Касаюсь ладонью мокрой промежности. Неужели недержание?

– Коля!!! – не своим голосом кричит мама. – Заводи машину!! Живо!! Ритка рожает!!

Мои родители действуют слаженно и быстро, словно репетировали этот момент по выходным в тайне от меня.

В приемке больницы мама остается заполнять документы, а папа вместе с медсестрой помогают мне дойти до родильной палаты.

– Твою мать! Сука! – цежу сквозь зубы, когда болезненный спазм сжимает в железном кулаке внутренности.

Схватки участились и теперь минута отдыха сменяется болью, длящуюся, по ощущениям, целую вечность – глаза лезут на лоб, а дыхание перехватывает.

Меня укладывают на кушетку – Алла Викторовна появляется в поле моего затуманенного зрения.

Стоит ей прощупать меня и затолкать пальцы мне в вагину. Начинается суета, и меня заставляют перелезть на кресло.

Очередная схватка заканчивается распирающем изнутри чувством.

Кричу от боли, пока врач пытается нацепить мне на живот пояс с электродами.

Свет моргает и вдруг гаснет. Это настолько неожиданно, что даже боль от схваток отступает.

– Алла Викторовна...?

– Все хорошо, Рита. Лариса, тащи налобные фонарики. А ты, дорогая, – она кладет руку мне на живот, как раз когда мышцы сжимаются, пытаясь вытолкнуть помеху. – Тужься!

В голове стучит, силы на исходе, но я делаю так, как говорит врач. Вдыхаю, напрягаю все мышцы и выдыхаю, насколько хватает воздуха в легких.

– Еще раз! Давай-давай-давай! – скандирует Буцыкова.

Я едва не теряю сознание от перенапряжения и боли.

Почти не вижу в полутьме, но визжащий крик ребенка звучит как музыка для изнеможденного тела.

Свет вдруг, мигнув, включается.

Расслабляюсь.

– А теперь еще разок! Чтобы послед вышел...

– Как? Еще раз?

Убейте меня сразу!

– Тужься!

Тужусь в холостую – чувство будто из меня кишки полезли. А потом откидываюсь на спинку кресла, расслабляю ноги и закрываю глаза.

↶17↷

– Эй, ты чего удумала? – мама хмуро смотрит на меня уперев руки в бока.

Пинаю заевшую коляску-трость и только потом поднимаю глаза на маму.

– Как что? – как будто мы не обсуждали этот вопрос всю неделю. Даже две, включая ее тонкие намеки, размером со слона. – В школу иду. Показывать Виктору Палычу резюме и жажду работать учителем немецкого в среднем звене.

– Я не об этом, – она взглядом указывает на маленькую модницу перед зеркалом. Клара, примеряет один за другим головные уборы, пока не оставляет свой выбор на соломенной шляпке, которая лучше всего подходит к ее лимонно-желтому сарафану. Большинство детей в 1,5 года орут благим матом, когда на их буйную головушку пытаются прикрыть от солнца. Но не моя принцесса. – Ребенка зачем с собой тащишь?

– В качестве моральной поддержки, – проглатываю смешок, закусив губу, когда вижу мамино суровое выражение лица. Смотрит так, будто я с дочкой за пивом собралась. – Да не волнуйся ты так. Она в предбаннике посидит. Жанна Брониславовна ее обожает.

– Хочу пойти с мамой, – заявляет моя малышка, вполне четко (если не считать шепелявую «ш» и проглоченную «Х» в начале фразы). Потом она садится на стульчик и с видом «К ноге, раб!» вытягивает ножки.

Суровая бабушка смягчается.

– Ладно, – она машет на нас рукой с зажатым в ней полотенцем, словно генерал, отдающий приказ войскам.

Мама возвращается на кухню, мы с Кларой выходим за дверь, пока она не передумала.

– Садись, булочка, – приглашающим жестом указываю своей кудрявой крошке на коляску.

– Я не булочка, а Клара Николаевна, – заявляет она. Маленькие ножки топают по тротуару, цокая крошечными каблучками.

«Клале Макалавне» палец в рот не клади, а чтобы воспитать ее надо запастись не только терпением, но огнеупорным костюмом с огнетушителем.

И это не образная метафора.

И хоть родители мне не верят, я знаю – 18 месяцев назад я родила ребенка индиго.

Во-первых, у моей принцессы уже 20 молочных зубов, когда как у соседского мальчика, что родился на пару дней позже, всего 10 или 12 (нет, я конечно, в рот ему не заглядывала, про сто поинтересовалось у его мамы). И выглядит она старше. Да что кривить душой – Клара развивалась аномально быстро. Много детей, в которые в 3 месяца уже ползают по квартире? Вот-вот.

А самое главное... Ее способность. Да, может, кто-то по моей линии был шизоидом, но я могу поклясться, что видела как она два дня назад подожгла взглядом мамино отварное брокколи. Мама же, конечно, и бровью не повела, заявив, что «гастрономический кошмар ребенка» просто подгорел. Как будто это возможно, когда варишь капусту в полной кастрюле на медленном огне.

Толкаю пустую коляску, поглядывая на свою дочурку – она собирает седые головки одуванчиков и сдувает семена.

В который раз задаюсь вопросом: «А что если Хокинг был прав?» И где-то там существует другой мир, другая вселенная, скрытая от нашей плотной завесой?

И мой немец с глазами цвета виски, смешанного с расплавленным золотом, как раз оттуда?

Тогда возникает еще вопрос: «Не взбредет ли этому горе-папаше заявится сюда и потребовать совместную опеку над Кларой?» А то и того хуже...