Чудовица и Красавище

1.

– Белочка, спаси меня, – прохрипел в трубке знакомый голос. – Мне больше не к кому обратиться.

 Вот так всегда. В этом вся Галина. Ещё два дня назад она кричала, что Белла – бездарщина, пацанка и «Чудовица», а теперь: «Ты моя лучшая подруга! Белочка, выручай!».

 Вообще, неприлично и гадко коверкать чужие фамилии. Это в детстве ещё простительно. В школе Белла Чудова имела целый букет прозвищ от одноклассников. Её дразнили и «Беляшом», и «Чудо-белкой». За это остряки часто получали по шее от худенькой девочки. Белла всегда умела за себя постоять. Приходилось быть самостоятельной. Ей просто не на кого было рассчитывать с такой-то матерью.

 Нет, мама у девушки не была ни пьяницей, ни наркоманкой, ни гулящей женщиной, она была… поэтессой. Когда-то отец Беллы женился на романтичной девушке, обожающей стихи, но очень быстро выяснилось, что её страсть к поэзии слишком навязчивая. Какие могут быть завтраки, обеды и ужины, стирка, глажка и уборка, если вышел новый сборник четверостиший какого-нибудь поэта Пупкина!

 Почему-то мужу это сильно не нравилось, и через год совместной жизни он хотел развестись, но тут родилась дочка Белла, названная в честь Беллы Ахмадулиной. С детства девочка проявляла свой решительный характер и настойчивость. Если родительница забывала её покормить или перепеленать, Белла начинала требовательно орать, как пожарная сирена, и тогда соседи тоже принимались привлекать внимание "недоматери" стуками в стену, дверь и батареи центрального отопления.

 Как только малышка подросла и пошла в первый класс, отец ушёл из семьи и стал жить отдельно. Он оплачивал счета за их квартиру и каждый месяц приносил небольшую сумму денег, но отдавал их дочке, ведь именно семилетней Белле приходилось закупать продукты и готовить еду. Мать иногда печаталась в литературных журналах и выпускала сборники стихов, но её гонорары были слишком малы.

 Несмотря на свой бойкий характер и не слишком удачный пример матери перед глазами, Белла, взрослея, стала тянуться к творчеству. Видимо, гены родительницы не давали ей покоя. В школе девочка посещала два кружка: литературный и театральный. Это и определило в дальнейшем её трудовую деятельность. Не вняв уговорам отца, Белла поступила в театральный, закончила его и стала актрисой в их маленьком городском театре, а в качестве подработки писала рекламные статьи для различных сайтов.

 С матерью к тому времени жить стало совсем невыносимо, и девушка переехала в «однушку», которая досталась ей после смерти бабушки, папиной мамы. Хорошо, что жилплощадь находилась на соседней улице, ведь оставлять поэтессу одну было нельзя.

 Два раза в неделю Белла бегала к матери, готовила ей еду и убиралась в квартире. И если насчёт питания родительница никогда не привередничала, то уборка была просто кошмаром. В квартире матери всё было завалено книгами, стопками газет, тетрадками со стихами и вырезками из журналов. В коридор приходилось протискиваться боком, а свет из окон не мог проникнуть из-за завалов исписанных листов.

 Как не старалась девушка избавить квартиру от пыли, но пылесос не мог вытянуть всю её из толщи бумажного монолита. Каждый обрывок газеты мать считала ценным, и начинала рыдать, если Белка пыталась его выбросить. Наконец девушка нашла выход, она накопила денег и купила принтер с функцией сканирования. Теперь все выходные Белла проводила у матери, перенося горы печатного и рукописного текста в виртуальное пространство.

 Вообще-то девушке её возраста полагалось по выходным заниматься более интересными делами, например, проводить время с любимым человеком, но его-то у Белки и не было. Ей всегда говорили, что она слишком независимая, самостоятельная и, вообще, похожа на пацана. Вот последнее было не совсем правдой. В театре на сцене Белка прекрасно изображала и скромниц, и томных барышень, и нимфоманок, но реальная жизнь диктовала свои законы и правила.

 В неблагополучном районе города, где проживала девушка, было неразумно выставлять напоказ женскую слабость и сексуальность, поэтому девушка предпочитала одеваться в джинсы, кроссовки, короткую кожаную куртку, а на голову цепляла бейсболку с козырьком, прикрывающим лицо. Конечно, ей, как и любой нормальной девушке, хотелось и романтических отношений, и страстной любви, но ухажёры всё время попадались с какими-то крайностями.

 Первым «воздыхателем», влюбившемся в Белку, был её одноклассник Костик - типичный маменькин сынок. Очень застенчивый и робкий, настоящий ботаник. Все в классе знали, в кого парень влюблён. Он не скрывал это и постоянно пялился на объект своего обожания. Несмотря на такую «публичность», никто парня не дразнил. Костик был абсолютным отличником, всем позволял списывать «домашку», и ссориться с ним не хотели.

 Однажды он набрался смелости, подошел к Белке и сказал:

– Ты мне нравишься, давай встречаться.

 Девушке было пятнадцать лет. Она только пожала плечами, не зная, что нужно ответить на такое признание. Все их встречи происходили после уроков. Костик просто брал её рюкзак и молча провожал до дома. Все попытки разговорить «жениха» заканчивались неудачей. В присутствии Белки он всегда молчал и смотрел своими ясными голубыми глазами на неё, как на величайшее чудо природы. Если их руки случайно соприкасались, Костик густо краснел, отдавал Белке рюкзак и поспешно уходил.

 Почему так происходило? Белла во всём винила себя, ведь Костик был хорошим, его все хвалили, говорили, что он гордость школы. Он прекрасно декламировал стихи, чётко и внятно отвечал на уроках, и только наедине с Белкой становился заторможенным, словно зомби. У девушки от таких странных отношений стали развиваться комплексы неполноценности. Ей представлялось, что она выглядит не очень опрятно или недостаточно умной, и ухажёр, наверное, не может придумать о чём разговаривать с такой дурындой. Белке стало казаться, что и смотрит Костик теперь осуждающе и жалостливо. Сама, не понимая почему, она плакала по ночам.

2.

Галина жила в центре города. «Гопников» и пьяниц тут было намного меньше. Люди старались выглядеть приличными и интеллигентными. Даже бабуля, сидящая у подъезда старинного дома, нацепила на голову фетровую шляпу с широкими полями и украсила её загогулиной из чёрных кружев.

 «Только в феврале такие шляпы и носить», – подумала Белка, проходя мимо старухи. Та недовольно хмыкнула в ответ, словно прочитав её мысли, и поджала морщинистые губы, обведённые алой помадой. Девушка набрала на домофоне нужную комбинацию цифр и проникла в подъезд.

 Галка жила на третьем этаже. Белла решила подняться по лестнице. Шла и восхищалась чистотой, цветам на подоконниках. В её доме об этом можно было только мечтать.

 На звонок долго не отвечали. Пришлось ждать, прежде чем за металлической дверью раздался шорох и покашливание. Наконец, щёлкнула задвижка и в проёме появилась голова с лохмами, выкрашенными в модные оттенки песочного цвета.

– Заходи, – прохрипела Галка и отошла вглубь коридора.

 Вообще-то Галина не любила своё имя, считала его деревенским, и всем представлялась не иначе как – Галла. Она даже замуж вышла за какого-то американца, чтобы получить красивую фамилию – Стоун. Брак с иностранцем продлился всего четыре месяца. За это время Галла вытрясла из мужа-студента все сбережения и при разводе получила неплохие отступные, которые и позволили ей купить квартиру в центре города. Она всегда была настоящей хищницей, хоть и скрывалась под маской глуповатой, наивной дурочки.

 Нельзя сказать, что с Белкой они были настоящими подругами, скорее просто коллегами, работающими вместе в театре «Авангард». Девушки были слишком разными и внешне, и внутренне.

– Чего там у тебя случилось? – спросила Белка, протискиваясь в коридор, обитый ярко-красной тканью с золотыми иероглифами.

 Галла выглядела сегодня совсем не важно: бледное лицо, красные глаза и нос. Обычно она наносила безупречный макияж с самого утра, даже если не собиралась выходить из дома.

– Я заболела, – прохрипела девушка, кутаясь в шелковый розовый халат, имитирующий кимоно. – Вчера ещё нормально себя чувствовала, только голова под вечер болела, а сегодня проснулась и поняла, что умираю: кашель, горло дерёт, сопли.

— Ты температуру мерила? – спросила Белка, по-хозяйски швыряя рюкзак на пол и снимая кожаную куртку, подбитую мехом.

– Нет, не мерила, - призналась больная, хлюпая носом. – Вот Артурчик приедет, лекарства привезёт и температурку мне померит. Он заботливый.

– Артурчик - это кто? – удивилась Белка новому имени.

– Ты не знаешь. Он у меня третий день. Мы познакомились на моём дне рождения в баре «Леденец». У него свой бизнес. Прости, что не пригласила тебя на празднование, но ты же такие места не любишь. Правда?

 Белла вздохнула. Да, она не любила разные шумные и злачные места, но… так давно никуда не выбиралась. Высказать бы Галке всё, что она заслужила, развернуться и уйти, но… разве можно обижаться на больных и обделённых умом? Подруга стояла, прижавшись к стене, такая худющая, длинная и несчастная, что сердце Белки дрогнуло.

– Надень носки, дура, и желательно шерстяные, – сказала она. – Ты хоть ела сегодня?

– Нет, не ела, – вздохнула Галка и покачнулась. – Я Артурчика ждала. Он и покушать обещал привезти.

– Пойдём на кухню, – скомандовала Белла и, не дожидаясь согласия, направилась к месту готовки.

 Пока девушка наливала воду, включала чайник и готовила бутерброды, Галла, кашляя и вытирая платком нос, рассказывала о своих бедах:

– Мне так неудобно напрягать тебя, но помочь больше некому, иначе графиня меня со свету сживёт. Это я о своей бабке. Елизавета Андреевна в нашей семье главный узурпатор. В молодости она была чертовски хороша, и такими влиятельным мужчинам головы дурила, что страшно становится. Восемь раз замужем была, даже какой-то граф её под венец водил.

– Теперь понятно, в кого ты такая, – усмехнулась Белка, водружая на стол тарелку с бутербродами.

– Ой, нет, мне до неё далеко. Бабушка утверждает, что с королевой Елизаветой до сих пор в дружбе состоит. А ещё, её портреты рисовали великие художники, только я не помню какие, плохо имена запоминаю. Ты же знаешь, как мне трудно роли учить в театре. Бабка привыкла всех в нашей семье контролировать. Моего отца, своего сына, три раза заставляла на развод подавать потому, что моя мама ей не нравилась. Только папа опять на ней каждый раз женился, а потом в Питер от графини сбежал. Только от Елизаветы Андреевны так просто не скроешься. Она раз в год к ним приезжает и доводит до нервного срыва.

– Хм, миленькая старушка, – усмехнулась Белка, пододвигая больной подруге чашку с горячим чаем и розетку с вишнёвым вареньем.

– Ага, задорная бабулечка, – кивнула Галка грустно. – Теперь вот она и за меня взялась. Хорошо, хоть пока не приезжает, а только по телефону достаёт. Я её боюсь до обморока. Так-то она не страшная, но способна мозг взорвать своими бреднями кому угодно. Вот на день рождения решила мне знак своего внимания преподнести. Всегда так делает. Это у неё что-то типа «чёрной метки». Если цветок тебе дарит, значит устанавливает тотальный контроль.

 Белка отпила обжигающий зелёный чай из тонкой фарфоровой чашки и поёрзала на неудобном металлическом стуле. Всё тут на кухне у Галлы было словно из сюрреалистического сна: стены выкрашены в разные цвета, мебель из пластика и металла непривычной формы. Одним словом – авангард.

– Может ты накручиваешь себя? Цветок в подарок – это же обычное дело.

– Это у других людей – обычное, а у графини всё со смыслом, понятным только ей одной. Цветочек ведь необычный. У бабки есть давний поклонник-селекционер. Он выводит новые сорта роз. Три сорта в честь Елизаветы Андреевны назвал, а теперь вот по её просьбе новый гибрид вырастил, называется – Галла! Бабуся его мне на праздник подарила, значит прониклась ко мне особым расположением и займётся воспитанием.

3.

 Посёлок Залесье издавна грозился примкнуть к городу. Преградой служила только небольшая роща с живописным прудом. Но сколько бы не старались городские власти устранить эту преграду, бдительные жители снова и снова отстаивали островок зелёных насаждений.

 Белка как раз сейчас проезжала на такси мимо рощи и с тоской подумала, что уже давно не занималась бегом. Обычно ей удавалось пару раз в неделю вырваться на природу. Она любила это место. Приезжая сюда, девушка словно попадала в другой мир: в мир тишины и умиротворения. Все дела и заботы уходили на второй план, казались такими надуманными и несерьёзными.

 – Красивая у вас природа, – подал голос немолодой смуглый водитель с густыми бровями, – а люди тут злые, суетливые и жадные. Вот вчера дамочка одна, такая же как вы, ехала со мной, до дома добиралась. Как на место прибыли, оказалось, что она деньги забыла. Я, говорит, сейчас в квартиру поднимусь и вам оплату принесу. Пакет у меня оставила с вещами и не вернулась, а в пакете мусор оказался: банки консервные, упаковки от сыра и колбасы, даже две бутылки из-под дорогого вина. Питается, видно, хорошо, а обманывает нищих таксистов! Это не хорошо!

 Белла поняла, что водитель намекает на то, чтобы она расплатилась с ним заранее. С какой стати?! Получит деньги, когда работа будет выполнена. И, конечно, стало неприятно, что он сравнивает её с какой-то мошенницей.

– Вы лучше поворот не пропустите, – буркнула Белка в ответ и надвинула бейсболку на глаза.

– Вот я и говорю, что люди тут злые, – гнул своё мужик, – о других не думают. И девушки здесь на парней похожи. Девушки, они должны быть добрые и нежные. Там, откуда я приехал, люди все отзывчивые.

 Белла понимала, что водителю просто хочется поспорить с ней, задавить своими нравоучениями на правах старшего, показать мужское превосходство. Ясно было, что ему скучно и распирает от желания поделиться хоть с кем-то своим жизненным опытом и умными мыслями.

 Белка хотела сделать вид, что не слышит его, но не сдержалась и ляпнула:

– Так чего же вы сюда-то приехали к злым людям? Отправляйтесь обратно.

– Работы у нас там нет, – радостно принялся объяснять мужик, – а вы тут в большом городе с жиру беситесь. Можно ведь было и на автобусе в посёлок доехать, но ты вот на такси разъезжаешь, значит деньги не экономишь. Так нельзя!

 Девушка поняла, что теперь этот зануда от неё не отстанет и воспользовалась старым проверенным способом прерывания нежелательной беседы.

– Извините, мне срочно маме позвонить надо! – крикнула она с заднего сидения почти в ухо водителю, достала телефон и, действительно, начала набирать номер матери.

 Водитель недовольно замолчал, постукивая пальцами по баранке.

– Аллоу! Белка это ты? – раздался в трубке жизнерадостный голос поэтессы. – У меня такая новость! Я проснулась сегодня рано, ещё и полудня не было. Слышу стук за стеной: тук-тук, ток-ток-ток – это соседи ремонт делают. Я сначала рассердилась, а потом прислушалась – ах, какой ритм! В нём слышится стремление и призыв.  Поняла, что в моих стихах не хватает призыва. И под этот стук из меня строчки словно сами выскакивать стали. Вот, слушай:

В душе – завал, провал, обвал

И мыслей громадьё!

Засыплет самосвал

Моё нутро.

Объехать бы провал моей души,

Но путь неведом, нет машин.

Как тебе мой новый ритм? Задорно?

– Очень задорно, – решила согласиться Белка. – Скажи, ты сегодня ела?

– Конечно ела, я же не совсем беспомощная, как ты меня считаешь. Ко мне соседка Вероника Сергеевна с утра приходила, напекла оладий, слушала мои новые стихи, восхищалась. Её мой новый ритм покорил!

– Провал впереди! – послышался голос водителя. – Всё, дальше не поедем.

– Что? – удивилась Белка, отключая связь и пряча телефон.

– Обвал, говорю. Я не знаю, где тут объезжать, придётся вам, дамочка, дальше пешочком добираться. Думаю, недалеко идти придётся, посёлок-то не такой уж и большой.

 Оказалось, что пока девушка общалась по телефону, такси уже въехало в Залесье и остановилось посреди населённого пункта потому, что прямо на дороге красовалась большая яма. Вид у провала был такой, словно он появился в результате падения какого-то огромного предмета с неба. «Завал, провал, обвал и мыслей громадьё», – крутилось в голове у Белки.

– Ты, что там, заснула, малахольная? – повернулся к ней водитель. – Плати за проезд и выходи.

 Девушка отсчитала купюры и протянула таксисту.

– Вы бы мне ещё денежку накинули, дамочка. Я ведь чуть в яму не въехал, – забрюзжал мужик.

– Тут знак стоит – «Дорожные работы», – разозлилась Белка. – Я вам и так переплатила потому, что вы меня до места не довезли, но сдачу оставьте себе. Купите себе на неё перцовый пластырь на язык. Будет жечь и напоминать, что пассажиров критиковать и поучать не следует…

 Девушка подхватила свой рюкзачок и выскочила из машины, хлопнув дверцей. Такси развернулось и уехало, а Белка оказалась одна на поселковой дороге в окружении частных домов. Из любопытства она сделала пару шагов к яме, огороженной полосатой лентой, и заглянула вниз. Глубина там была метра три, и на дне, припорошенном снегом, валялись куски асфальта, кирпичи и торчала арматура. Белка стала отступать назад, почувствовала, как нога попала на что-то скользкое и теряет опору. Девушка непроизвольно замахала руками, пытаясь сохранить равновесие. На дно ямы посыпался снег и песок. Перед глазами всё закачалось. Ужас мгновенно сковал тело, дыхание перехватило. Белла в отчаянной попытке отклонилась корпусом назад и… упала на дорогу. Поднялась с трудом, ноги дрожали, сердце колотилось от пережитого страха словно сумасшедшее. Дрожащими руками она принялась судорожно отряхивать джинсы от налипшего снега.

– Эй, пацан! Ну-ка отойди от ямы! Тебе жить надоело?! – послышался сзади крик.

 Белка обернулась и увидела у обочины дороги колоритную фигуру. Это была полная румяная женщина, наряженная с деревенским шиком, рассчитанным на тридцатиградусный мороз. Лоб её прикрывала вязаная красная шапка с крупными стразами, поверх шапки был повязан пуховый платок, ещё имелись в наличии: искусственная безразмерная шуба неопределённого цвета, толстые рукавицы и валенки. Образ крестьянки дополняла вместительная корзина в одной руке и поводок с белой козой – в другой.

5.

Белла попрощалась с Антониной Захаровной и поспешила к дороге, отделяющей бедную часть Залесья от элитных построек. Шоссе было широкое, ровное, словно вычерченное по линейке, и уходило обоими концами куда-то в бесконечность. Тут, на открытом пространстве, ветер был сильный и пронизывающий. Иногда он затихал, играя и выжидая, но потом набрасывался с новой силой и швырялся снежной крупой прямо в лицо.

 Ближайший особняк на той стороне дороги был похож на праздничный торт: розовое трёхэтажное великолепие с колоннами и балкончиками. Фасад был щедро украшен кремоподобной лепниной. Ограждение вокруг этого «пряничного домика» сильно контрастировало с темой праздничного настроения, поскольку представляло из себя секции, выкрашенных в чёрное, решёток. Прямо на воротах красовалась табличка с надписью: «Лесная. Дом двадцать». Белка с тоской посмотрела на уходящую в горизонт вереницу построек. Элитные участки тут были не меньше пятидесяти метров в длину, значит до нужного дома ещё топать и топать.

 К розовому дому-безе через дорогу вёл пешеходный переход. Белла уже ступила на него, когда вдруг услышала приглушённую трель телефона, доносящуюся из кармана. Звонила мама.

– Почему ты так долго не берёшь трубку? – голос поэтессы едва не срывался на плачь.

– Мама, я на улице. Пока перчатки сняла, пока телефон из кармана достала, ещё и шаль мешается…

– Купи мне тоже шарф, – тут же сменила своё настроение родительница. – Я мёрзну от холода людских сердец. Представляешь, этот подлец Шартугин, редактор бульварной газетёнки, заявил, что моя серия «Всполохи нутряные» не подходит для какого-то его обзора! Он сказал, что надо новое и свежее! Это мозг в его голове несвежий, а мои творения – на все времена! Нужна экспрессия! Хорошо, я не спорю. Вот нашла стихотворение, которое написала, когда была беременна тобой. Меня тогда всё время тошнило, я ела солёную скумбрию, запивая её сладким чаем, и ненавидела весь мир, а больше всего – плод, причиняющий мне страдания. И экспрессия в тот период выплёскивалась в такие строчки:

Чёрные пальцы тянет ко мне,

Руки его нерабочие.

Я родила на холодной земле

Возле шоссе на обочине.

Тело моё будет ветер ласкать,

Пылью веков припорошена.

Взгляд на дороге увижу опять,

Он унесёт меня в прошлое…

– Мама, выброси этот стих. Он неприятный, – не выдержала Белка.

– Значит, точно отправлю его Шартугину, пусть подавится, – обрадовалась поэтесса.

– Красавица, дай сколько не жалко, – послышался сбоку скрипучий голос.

 Белла повернулась, одновременно отключая и убирая телефон в карман. В нескольких шагах от неё стоял, качаясь, какой-то забулдыга. Спутанная борода прикрывала его морщинистое, словно кора дуба, лицо, но маленькие глазки смотрели из-под опухших век зорко и нагло. На голове это создание носило тонкую вязаную шапку, похожую на грязный носок, а тело было прикрыто засаленной порванной курткой цвета асфальта.

– Сиротам помогать надо. Тебе за это воздастся. Дай пятьсот рублей, – алкаш протянул к девушке грязную ладонь с совершенно чёрными пальцами.

 Белка отступила на несколько шагов назад, оказавшись на шоссе. Зловоние от селянина исходило невозможное.

– Слабо верится, что вы о сиротах заботитесь, – пробормотала она недовольно.

– Так это я - сирота! И Лёха Стопарик - сирота. А ты – дура, и тебя сейчас машиной задавит, как ту девку фургоном с цветами…

 Белка запоздало услышала шорох шин по асфальту приближающегося автомобиля. Она метнулась на обочину, едва не сбив бомжа с ног. К стыду девушки, её прыжки оказались напрасными. Чёрный лакированный джип, приближаясь к пешеходному переходу, замедлил скорость до минимума, а потом совсем остановился. Белла почувствовала раздражение. Вот ведь, козёл, видел же, что стою на шоссе спиной к нему, мог бы и посигналить, а не подъезжать так тихо. Наверняка, это жилец с Лесной улицы. Белка не разбиралась в марках машин, но даже она поняла, что джип очень дорогой и пафосный.

 А потом девушка увидела водителя через лобовое стекло, и у неё перехватило дыхание. За рулём сидел молодой парень, и хоть серое небо, отражаясь в стекле, мешало разглядеть его полностью, глаза Белла увидела отчётливо и ясно. Эти глаза она знала хорошо, и могла бы распознать среди миллиона других. Голубые, широко открытые, обрамлённые длинными чёрными ресницами. И смотрели они на неё так же, как прежде: с восторгом, обожанием и удивлением. Сколько раз она раньше пыталась понять по этому взгляду мысли Костика, сколько раз уговаривала его сказать какие чувства он к ней испытывает.

 Как же давно это было! Белла считала, что похоронила в памяти воспоминания о влюблённом мальчишке. Когда он исчез после выпускного, её жизнь превратилась в кошмарный сон. Влад изуродовал её душу, заставил бояться собственной тени, но даже тогда в её снах появлялся восторженный взгляд Костика. Это не было любовью - просто тяга к чему-то чистому и доброму. Этот взгляд был единственным светлым моментом, который она испытала в жизни.

 Резкий автомобильный гудок заставил Белку вздрогнуть от неожиданности. Джип тронулся с места. Девушка успела заметить, как взгляд водителя в мгновенье стал холодным и недовольным. Брови мужчины сердито нахмурились. В следующую секунду машина рванулась вперёд и, оставляя за собой взметнувшееся облако из снежной пыли, стала стремительно удаляться. «Наверное, это был не он, – растерянно подумала Белла. – У Костика брови не такие широкие. Неужели показалось?»

– Давай теперь тыщу! – раздался над ухом хриплый голос.

 Девушка только сейчас поняла, что стоит едва ли не в плотную к бомжу.

– Какую ещё тысячу? – разозлилась она, отходя подальше.

– Так я же тебе жизнь спас. – пьяница довольно заулыбался, демонстрируя желтые остатки зубов.

 Белка почувствовала, как у неё внутри словно что-то лопнуло. Это что-то позволяло ей держать себя в руках, усмирять эмоции, но сейчас злость на наглое поведение алкаша, страх быть задавленной машиной, раздражение на Галку, отправившую её мёрзнуть в этот посёлок – всё это ударило девушке в голову.