Чудовище и чудовища

Пролог

Говорят, война заканчивается, когда кровь перестаёт литься. Но это ложь. Кровь уходит в землю, а из земли растут корни ненависти.

Я — лишь тень в свите принцессы Лисары из Центрального королевства. Для всех — молчаливая служанка с поникшими глазами, не умеющая писать и читающая по складам. И только для некоторых, — Кайра из Серой Роты. Я — рука, которая режет горло во тьме и не оставляет следов.

Когда мы выехали из разрушенного Вельда, дороги ещё дымились — кости солдат лежали в грязи, как сорняки. Горное королевство победило. И в знак победы потребовало принцессу. Их трофей, их залог мира. Нашу принцессу.

Она сидела в повозке на подушках, не пролив ни одной слезы. Лисара была прекрасна как горная фея. Волосы — расплавленное золото, глаза — синь небесного свода.

Мне велели сопровождать её и исполнить приказ. Приказ звучал просто: «Когда всё будет готово — убей его». Его — то есть Тарна, младшего принца Горного королевства, того, кого называли позором крови Каменнов.

Я услышала это имя ещё на переправе, от погонщика, что гнал наш обоз через серый, разбухший от дождей брод. Он сказал его вполголоса, будто боялся потревожить что-то старое, спящее под горами.

— Тарн, — сказал он, — младший сын Горного короля. Чудище в человеческом облике.

Имя легло в память, как галька на дно. Тяжёлое, короткое, будто удар камня о камень.

По дороге я спрашивала о нём — ненавязчиво, как служанка, которой просто любопытно, что ждёт её госпожу. И всюду слышала одно и то же: он не человек. Силён, но дик и агрессивен. Неуклюж, плохо говорит, живёт в тени брата, наследного принца. Люди морщились, когда произносили это имя, словно чувствовали привкус сырости, мха и чего-то неживого.

В повозке, когда принцесса спала, я иногда повторяла его про себя: Тарн.

Глухой звук, будто перекат камней в глубине пещеры. Не имя — рокот.

Потом я вспомнила старую легенду, услышанную когда-то на северных трактах. «Тарнами» называли глубокие озёра между гор, чёрные и бездонные, в которых, по сказаниям, отражались звёзды, которых не видно с земли. Люди верили: если бросить туда камень, он не утонет, а останется висеть где-то в темноте, пока не настанет время — и не поднимется обратно.

Так и с этим именем. В нём слышалось что-то древнее, холодное, отталкивающее.

Я подумала тогда, что человек родился с таким именем, судьба у него не может быть лёгкой и долгой. Люди редко прощают тому, кто носит имя безднам подобное.

И всё же... странно, но мне не казалось это имя глупым или уродливым, как он сам, по слухам. Скорее — слишком большим для человека. Имя, которое носит кто-то, кому от рождения предназначено быть ночным кошмаром.

Глава 1. Дорога

Мы ехали уже третий день. Дорога тянулась через обожжённые поля — там, где недавно стояли наши армии. Теперь там стояли только вороны. Принцесса Лисара сидела у окна кареты, прижавшись плечом к стенке. На ней было простое дорожное платье, но казалось — шелка и свет сами тянутся к ней, как к солнцу.

Когда мимо проходили крестьяне, они останавливались. Мужчины снимали шапки, женщины кланялись низко, кто-то даже крестился.
— Бедняжка, — шептали они. — Прекрасная девочка, отдают за чудовище…

Лисара слышала эти слова. И молчала. Лишь раз, когда один старик упал на колени и коснулся губами её подола, она опустилась, подняла его и сказала:
— Не плачьте. Если моя жизнь послужит миру — пусть так.

Он разрыдался. А я стояла рядом, и у меня тоже защипало глаза. Она была как из легенды — прекрасная, чистая, тихая, почти святая.

Вечером, у костра, она спросила:
— Кайра, ты веришь в судьбу?
— Не знаю, ваше высочество. Думаю, у каждого есть выбор.
— Выбор... — она усмехнулась едва заметно. — Знаешь, если бы был выбор, я бы не ехала туда.

Она посмотрела вверх — на небо, где гасли звёзды.
— Но, если не я, тогда кто-то другой. И, может быть, так будет хуже. Пусть лучше я.

Слова её звучали как молитва. Я думала: вот она — истинная дочь короля. Та, ради которой можно умереть.

Когда мы добрались до перевала, снег лежал, как пепел. Люди с гор встретили нас настороженно, но, увидев Лисару, сразу смягчились.
— Невеста принца, — шептал кто-то. — Бедная. Такая красивая, а её — к зверю.
Другие добавляли:
— Но, может, она принесёт в горы свет.

Лисара улыбалась каждому, кто склонял перед ней голову. Её улыбка согревала — я сама чувствовала, как оттаиваю.

Лишь ветер в ущелье пел что-то другое, ниже, глуше. Как будто знал то, чего мы ещё не знали.

Глава 2. Жених

Замок Каменнов был построен прямо в теле горы. Он рос из земли, как чёрный клык, и двор его был тесен, будто сама гора не желала впускать чужаков. Воздух был густ, пах металлом, пеплом и сыростью. Когда ворота распахнулись, все стихли. Кони нашей охраны нервно переступили копытами, будто почуяли неладное.

Он вышел. И я впервые увидела младшего сына горного короля.

Он был огромен — не просто высокий, а неправильный, будто собран из чужих частей. Голова — слишком велика для шеи, плечи вздутые, нависшие, будто его давило собственной тяжестью. Руки — длиннее, чем у человека должны быть, почти до колен, тяжёлые, жилистые, с большими, грубыми ладонями, на которых темнели пятна мозолей.

Волосы росли неровно: густая тёмная грива спускалась со лба на виски и затылок, а по скулам и подбородку — клочьями, как мех. На открытой коже — тёмные редкие волосы, будто память зверя не отпускает тело.

Ноги — кривые, слишком короткие для торса, поэтому его походка… он передвигался почти на четвереньках. Его движения были осторожны, но каждый его шаг отзывался глухим звуком, как удар дубины.

Когда он поднял голову, я увидела лицо. Широкие надбровные дуги отбрасывали тень на глаза, и потому казалось, что он смотрит снизу вверх, настороженно, как зверь из ямы. Нос — плоский, приплюснутый, губы толстые, неровные, будто от частых прикусов. Щёки широкие, подбородок раздвоенный, будто расщеплён силой удара.

Он стоял, и даже воздух вокруг него казался плотнее.

— Принц… — прошептал кто-то из наших сзади. — Да это ж чудовище.

Лисара застыла у кареты, из которой успела выйти. Её рука сжала край дверцы повозки так, что побелели костяшки. Под вуалью я видела, как губы дрогнули, будто в лёгком изумлении, но быстро вернулись к привычной мягкой улыбке.

Он поклонился. Поклон получился неловкий: он согнулся слишком низко, и на миг показалось, что упадёт.

— Ваше высочество… — произнёс он хрипло. Голос был низкий, сиплый, будто горло когда-то перехватывала петля.

Никто не ответил. Даже ветер замер. Потом Лисара чуть кивнула.

— Я благодарна за приём, — сказала она тихо, ровно, с тем безупречным достоинством, что умеет быть страшнее крика.

Он выпрямился — тяжело, как будто каждое движение даётся ценой усилия. Глаза у него были странные: не чёрные, не серые — будто выцветшие, но когда-то голубые. Он глядел на неё прямо, но взгляд не был дерзким — скорее непонимающим. Как будто не знал, что делать с такой красотой перед собой.

Принц шагнул в сторону, освобождая проход. И в этот момент все вокруг словно выдохнули: напряжение спало, но не исчезло. Он стоял, опустив голову, а волосы с лба падали на глаза, как занавес.

Лисара прошла мимо. Её вуаль чуть задела его руку — он вздрогнул, будто от ожога. Она не обернулась.

**

Позже, в покоях, когда я помогала ей снять плащ, она спросила:
— Кайра… ты видела его?
Я опустила глаза.
— Да, ваше высочество.
— Что ты подумала?
— Что вы очень храбрая.

Она рассмеялась. Тихо, но в этом смехе прозвучало что-то странное — не весёлое, а усталое, будто холод, сдерживаемый силой.
— Храбрость… — сказала она. — Возможно. Или просто судьба.

Она повернулась к зеркалу и сняла вуаль.
В отражении — белая кожа, золотые волосы, глаза цвета неба после дождя.
— Как ты думаешь, он… человек? — спросила она вдруг.

Я не знала, что ответить. И потому молчала.

Глава 3. Ужин

Вечер спустился на горный замок, как железный колпак. Факелы коптили, стены блестели от сырости, и всё вокруг казалось сырым и живым — будто сам замок дышал.

Принцессу Лисару ввели в зал под звон горных труб. За длинным каменным столом уже сидели мужчины в мехах и бронзе, женщины в шерстяных накидках. Их лица были грубы, как вырубленные ножом, и только глаза следили за ней — настороженно, будто за жертвой.

Она шла медленно, скользя по полу, и всё пространство, этот тяжёлый зал, вдруг потускнело рядом с ней. Белое платье светилось, кожа казалась прозрачной, взгляд — как луч в рассветном тумане.

Кто-то прошептал:
— Она слишком прекрасна для этого места…
— Бедная, — ответил другой. — Такой муж ей — кара.

Я стояла позади кресла, где должен был сесть младший принц.

Он вошёл, и зал будто содрогнулся от его шага.

Одежда его была слишком тяжела и явно не подходила. Широкие меховые плечи куртки, переплетённые грубой кожей, свисали, длина рукавов не совпадала с длиной рук — слишком короткие в локтях, а перчатки будто обрезали пальцы, создавая странный изгиб кистей. Пояс на животе натянут, будто не выдерживал массы туловища, и ткань кожаных штанов морщинилась там, где должны были быть колени.

Он двигался тяжело, неловко, одежда издавала шорох, щелчки металла — всё выглядело нелепо, будто костюм навязан и чужд телу.

Запах был… странный. Сначала чувствовался лёгкий, почти дикий аромат, будто зверь только что вышел из леса. Но он был странно слаб — не настолько, чтобы оскорблять нос. Для такого тела это выглядело почти искусственно.

Он сел за стол. Руки — слишком длинные, суставы на мизинцах искривлены, пальцы сами по себе казались цепкими и лишними. Я ожидала, что он с трудом справится с ложкой и ножом.

Но он умело взял приборы. Длинные пальцы изгибались неестественно, мизинцы пытались цепляться за край ложки, но он использовал их как отдельный орган, аккуратно и осторожно. Видно было, что ему неудобно, но он не ронял кусок мяса, не проливал вино.

Слуги и придворные, прибывшие из Центрального королевства, переглядывались, явно ожидая катастрофы, но её не случилось.

Лисара держала кубок, не притронувшись. Её лицо было спокойным, но я видела, как по запястью бежит дрожь. Я знала этот жест — это страх, зажатый в кулаке.

Глава 4. Ночь решений

Когда вечер опустился на замок, зал остался пустеть под эхом прежних слов и дрожью факелов. Люди разошлись по покоям, меха и камни вернули себе прежнюю суровость. Двери закрылись. В коридорах осталось лишь тёплое дыхание ламп и далёкий скрежет воды в цистерне — звук, который в горах звучал как отсчёт времени.

Я устроилась у тёмной стены в узком проходе, где никто не заглядывал, прислонившись спиной к влажному камню. Вокруг всё было незнакомо: высокий потолок, толстые петли дверей, запах воска и старой кожи. Но мысли мои были далеко от быта — они направлены в одну цель и вертелись, как остриё ножа в пальцах.

Кинжал в корсете — слишком прямолинейно. Я видела это сразу: ниша укрытия, беглая паника, случайные следы, разговоры у печи. Это путь для тех, кто любит слышать собственное сердце, как гром. Для меня было важно не звук, а тишина после.

Яд — возможен, но придётся достать. Слово «яд» в голове звучало чуждо и тяжело, и вместе с ним — шорох чужих цепочек, разговоры в дозорных комнатах, риски, которые не хотелось примерять на себя. И кроме того: даже яда можно избежать, если знаешь, как. Я не думала об этом методически; я считала цену за каждый шаг.

Ловушка на охоте? Несчастный случай в горах? Мысли о горе, о крутом склоне и о руках, хватавшихся за кору, приходили и отступали, как прилив. У него тяжелая походка, неудобные плечи и мутный взгляд, спрятавшийся под мешком волос — с таким телом мог бы и сорваться. Но рассчитывать на судьбу — значит уповать на богов и совпадения, а я не была верующей в случай.

Смерть, которая приходит сама — та ещё редкость. И даже если случится — кто поверит в судьбу? Вдруг начнут проверять? Мне нужен был выход, от которого не осталось бы ни нитки, ни следа. Чтобы его смерть выглядела не как преступление — а как неизбежность.

Я не думала о нём как о человеке. Я думала — о задаче.

И о ней. О той, кого бросили в руки чудовища. О прекрасной девушке, чья участь хуже смерти. Её образ был передо мной: вуаль, которой она касалась зеркала; тонкая ладонь, держащая кубок; лёгкий шрам от иглы на мизинце — так редко заметный, но живой. Её лицо по ночам казалось мне правильным аргументом: если мир требует жертв, пусть жертвами будут чудовища, а не она.

Я вспоминала, как училась: не способы убивать, а как не оставлять следа. Не конкретные приёмы — это было ремесло, настоящая техническая сторона — а принципы. Тишина лучше грома. Небрежность хуже подготовки. Видимость — лучше реальности. Я знала, что убивать можно по-разному: прямо, тихо, хитро, подло и просто — и порой лучше всего не убивать вовсе, а дождаться, когда смерть сделает своё и только подправить историю так, чтобы никто не заметил чужую руку.

План — не точный список действий, а ткань из мыслей, нитей и наблюдений. И каждый узел в этой ткани я могла завязать так, чтобы он выдержал вес целой легенды. У меня не было права на ошибку. Не было права на сожаление. Были только факты: её красота, его уродство, приговор, вынесенный без суда и без борьбы, и приказ, что свисал над мной, как клинок.

Я слушала, как в другом конце замка кто-то пнул дверцу — это был слуга, волочивший миски. Звук был прост и привычен, но в нём я услышала возможность: время, когда все люди уязвимы, когда тело ослабевает, когда привычки становятся ошибками.

Я перебирала в уме лица и разговоры: Горный король, который редко выходит из своей половины замка; советники, что любят торговаться; охотники, что знают склоны; стражи, утомлённые сменой. Каждый — потенциальный узел в цепочке, и каждый мог быть либо помехой, либо покрывалом. Я думала о том, кто и на что смотрит в коридорах ночью, кто не закрывает глаз, кто слишком громок при свечах и кто слишком тих при дверях.

Не одна только техника убийства имела значение, но и тайна, и терпение. Я перечерчивала варианты снова и снова, оставляя от каждого по одному вопросу: кому от этого выгодно? Кто спросит? Что заподозрят? Все простые решения рождали тяжёлые вопросы. Всё, что решало проблему быстро, оставляло заметные следы. Всё, что казалось способным сделать всё чисто, требовало времени, тщательной подготовки и терпения, которых у меня было не очень много.

Всю свою жизнь я училась быть пустым сосудом — принимать заказы, делать то, что просят, и возвращаться в тень. Сегодняшняя ночь была не исключением. Но внутри пустоты засела искра — не жалость, не любовь, а ровное, ясное пламя обязанности. Я должна была спасти её. Как умею.

Я снова вспомнила её взгляд при входе в зал: не страх, а удивление. Удивление оттого, что мир ещё может быть таким жестоким. Я поклялась себе не смотреть на принца как на «чудовище» в легендах — хотя в глазах других он был именно таким — а как на препятствие, которое нужно убрать, чтобы принцесса могла свободно вздохнуть. Эта мысль была холодна и чиста, как вода в горной чаше.

Ночь сгущалась. Часы в башне пробили тихо; их удар был больше похож на шаги. Я встала, размяла затёкшие плечи и вышла в коридор, чтобы посмотреть, кто всё ещё бодрствует. Моё лицо в зеркале проходной было чужим. Но в нём я увидела то, что нужно было увидеть: собранность, ту самую сталь, что привыкла работать в тени.

Я не выбирала сейчас конкретного пути. Я выбрала наблюдать. Наблюдать и ждать. Подготовить почву — не рубя под корень, а аккуратно подрезая те лозы, что держат дерево. Иногда лучше, чем ударить прямо, — сделать так, чтобы дерево само упало в нужную сторону.

Когда возвращалась в покой, мимо прошёл вооруженный страж, и я заметила, как он на секунду задерживал взгляд на каждой двери, мимо которой проходил. В его взгляде не было волнения — только привычка.

Я легла спать в своей комнате. Сердце билось ровно; в груди не было ни страха, ни нежности — только расчёт. Я знала, что завтра начнётся новая игра: мелкие тесты, небольшие столкновения, наблюдения, поиски возможностей. Завтра я снова буду глазами и ушами. Завтра — решу, какой из путей достоин выбора.

Но, прежде чем заснуть, я прошептала про себя одно слово — не молитву, не угрозу, а обещание: «Спасу». И пусть это обещание было тяжким, как весь замок Горного короля, в нём было одно светлое зерно: она не должна была быть жертвой чужой воли.