Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Пробуждение. Чужое тело. Лечи! Мальчишка. Союз Советских Социалистических Республик.

- Котика он спасал.

- Не понял?

- Что здесь понимать. Стоял с одноклассницей у Полтавских ворот. Котенок на дорогу выскочил. И тут на тебе - купец-афганец на «студере»- барбухайке [1] с грузом шерсти. Границу прошёл, на таможню торопился, чтобы до закрытия успеть - разгрузиться и назад. Там ограничение сорок, а он семьдесят пёр, козёл обкуренный.

- Ещё и обкуренный?

- Я ему огня не подносил, да только они по жизни обкуренные, сами знаете. Но раньше прокатывало, нашим они на хер не сдались, лишь бы правила не нарушали и котиков не давили. А тут…

- Значит, он выскочил на дорогу - котёнка спасать?

- Сам я не видел, одноклассница его рассказала, мне его уже таким доставили – перелом свода черепа, практически несовместимый с жизнью, перелом позвоночника в двух местах – седьмой шейный и одиннадцатый грудной; множественные переломы левой кисти, четыре сломанных ребра… Это, не считая гематом по всему телу и рваной глубокой раны на внешней стороне правого бедра. В общем, котика он спас, а сам… Жалко, пацана, тринадцать лет всего. Вся жизнь впереди. Была.

- Понятно. И вы, опытный хирург, не смогли его спасти?

- Да, я опытный хирург, это вы, товарищ майор, верно заметили. Более того – начальник этого госпиталя. Однако не бог и не волшебник. Сделал всё, что в моих силах, включая срочную трепанацию черепа, но… Будь под боком окружной госпиталь с его оборудованием, возможно, был бы шанс. Но где мы и где окружной госпиталь? У меня кислородному аппарату сто лет в обед, а койки войну помнят. Не Отечественную. Первую мировую. Хорошо хоть рентгеновский аппарат нормальный, иначе бы вообще хана.

- А вертолёт вызвать?

- А смысл? Он в таком состоянии транспортировке не подлежал. Ни по воздуху, ни по земле. Слушай, майор, кончай цепляться, в рапорте всё написано. Подробно. Я понимаю, работа у тебя такая, но и ты пойми – пацан был не жилец. Мне ещё с родителями его говорить придётся. Как подумаю, так… Коньяка хочешь, майор? По пятьдесят. Самое время, учитывая обстоятельства. Как врач говорю.

- Хм. Не откажусь.

Стук. Лёгкое позвякивание. Звук льющейся жидкости.

- Ну, не чокаясь. Помянем раба божьего Сергея.

Тишина. Кто-то шумно втягивает ноздрями воздух. Выдыхает.

- Хор-роший коньяк. Не обманули.

- Раба божьего?

- Не бери в голову, майор. Я такой же коммунист, как и ты. Хоть и должен по всей истории моего рода быть правоверным мусульманином.

- Да нет, ничего. Просто… Кстати, об усопшем рабе божьем Сергее. Это правильно, что у него открыты глаза, и он ими даже моргает?

- Что?!

Единственная попытка повернуть голову отозвалась такой страшной болью, что я чуть было не потерял сознание.

На глазах выступили слёзы.

Сквозь их мутную дрожащую пелену я разглядел два мужских силуэта, склонившихся надо мной. Подумал вытереть слёзы рукой, но оставил эту мысль, - если попытка повернуть голову привела к таким последствиям, то лучше не рисковать и вообще не двигаться. Пока хотя бы. Тем более кто-то тут говорил о двух переломах позвоночника. Моего, следует понимать. Плюс черепная травма практически несовместимая с жизнью (теперь понятно, почему так болит голова) и прочее по мелочи. Однако я жив, что не вызывает ни малейших сомнений. Значит, поборемся

Я сморгнул, видимость улучшилась.

Крупный мужчина в белом халате и такой же шапочке. Рукава халата закатаны по локоть так, что видны сильные руки, густо поросшие черными волосами.

Врач? Будем считать.

Другой, ниже ростом, без головного убора, с короткой стрижкой жидковатых русых волос, облачен в какой-то мундир глухого зелёного цвета. Военный? Может быть. Поверх мундира наброшен такой же, как у первого, белый халат. Как к нему обращался первый – товарищ майор? Это воинское звание.

Стоп. Откуда я это знаю?

Нет, не так. Откуда я знаю язык, на котором они говорят? Более того. Я готов поклясться, что никогда прежде этого языка не слышал…

Зададим себе другой вопрос. Где я, и что вообще случилось?

Тем временем мужчина, которого я определил как врача, подошёл ближе, придвинул к себе табурет, сел и приложил большой палец к моему правому запястью (левое, перебинтованное, пульсировало болью).

Пульс считает, догадался я, исподволь разглядывая его рыхловатое лицо, на котором выделялись внимательные, чуть навыкате, карие глаза и крупный мясистый нос.

- Сто двадцать, - сообщил носатый врач, обернувшись к своему собеседнику. – Много, но не критично. Если бы не видел своими глазами, то сказал бы, что так не бывает. Однако – вот оно, - он умолк и опять склонился ко мне:

- Ты меня слышишь? Если не можешь говорить, просто моргни. Один раз – «да», два – «нет». Слышишь меня?

- «Да», - моргнул я.

Проверять, могу я говорить на этом языке или нет, не стал. Сначала разберёмся хоть немного в происходящем, потом говорить будем.

- Сейчас я посвечу тебе в глаза, старайся держать их открытыми. Хорошо?

- «Да».

В руке врача появился фонарик. Луч света коснулся сначала одного глаза, затем другого.

Понятно, реакцию зрачков проверяет.

Фонарик исчез.

- Рот можешь открыть?

- «Да», - я моргнул один раз и открыл рот.

- Язык в норме. Сомкни зубы и улыбнись так, чтобы я их видел.

Я оскалился.

- Хорошо. Боль чувствуешь?

- «Да», - моргнул я.

- Сильную?

«Нет» - дважды моргнул я.

Это было неправдой, но сильнодействующих лекарств я не хотел. Попробуем справиться сами – это надёжнее и полезнее для моего организма. Который, как мне кажется, и не мой вовсе. «Жалко пацана, тринадцать лет всего», - так сказал носатый врач, хорошо помню. Пацан – это я, и мне тринадцать лет. Это не слишком много, с учётом того, что средняя продолжительность жизни здесь – около семидесяти лет. Плюс-минус. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Оттуда же, откуда язык и, вероятно, многое другое. Надеюсь. Но это всё потом, а пока необходимо заняться поломанным организмом. Как можно скорее.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Мама. Чудесное исцеление. Папа. Своя чужая память. Совпадения и различия. Дом.

Пол в туалете выложен мелкой керамической плиткой невзрачного синеватого цвета. Стены покрыты снизу, примерно до высоты моего подбородка, зелёной краской с тонкой синей окантовкой, выше – белые, как и потолок. Чистые стены, кстати, ремонт, что ли был недавно?

Открываю дверцу кабинки. За ней – унитаз с поднятой седушкой из многослойной фанеры. Над ним, высоко, - бачок со сливной ручкой на цепочке.

Терпеть уже нет никакой мочи. Быстро опускаю седушку, снимаю трусы, сажусь. Уф, успел…

Пока суд да дело рассматриваю фанерный «карман», пришпандоренный к стене на расстоянии вытянутой руки. «Карман» набит обрезками и обрывками газет, которые используют здесь вместо туалетной бумаги. Протягиваю руку, вытягиваю один. В глаза бросается название: «Красная звезда». Сверху, над названием, лозунг – «За нашу Советскую Родину!». Курсивом, я знаю, что курсив – это такой наклонный шрифт, и уже не удивляюсь тому, что знаю. Видать, мальчик Серёжа был начитан, и часть того, что знал он, теперь буду знать и я. А может быть, и всё. Пусть и не сразу.

Перевожу взгляд ниже.

«ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ОРГАН МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР»

Ещё ниже, мелким шрифтом: «29 октября 1969 г., воскресенье». Правее: «Цена 2 коп.». И ещё ниже – кусок чёрно-белого фото. Видны два атакующих танка и цепь пехоты, идущей за ними.

Значит, сегодня 29 октября 1969 года, и я нахожусь в Союзе ССР или в Союзе Советских Социалистических Республик – великой и даже величайшей стране на планете Земля. Третьей планете Солнечной системы.

Дверца в память Серёжи Ермолова, советского пионера, ученика школы номер тридцать один города Кушки – самой южной точки Советского Союза, слегка приоткрылась.

Итак, сегодня двадцать девятое октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года…

Точно?

Хм, скорее всего, нет. Газета сильно пожелтела, что говорит о том, что она никак не сегодняшняя. Возможно, прошлогодняя или даже старше. Откуда я знаю? Бумага - она и на Гараде бумага, тоже желтеет от солнца. Да и Серёже Ермолову это известно, не маленький.

- Серёжа! – через две закрытые двери до меня долетел женский крик. – Серёженька!!

Ага, мама проснулась. Увидела, что меня нет и теперь сходит с ума от беспокойства. Женщины. Везде одинаковые. Что ж, пора выходить.

Вымыть руки после туалета я смог, а вот вытереть было нечем. Посему обтёр о трусы и повязку на груди. Мельком глянул в зеркало, подмигнул своему отражению и вышел.

- Серёженька! – мама кинулась ко мне по коридору, добежала, хотела обнять порывисто, но вовремя затормозила. – Ты встал? Сам? Ты с ума сошёл?! Как ты себя чувствуешь? А ну-ка быстро в постель!

Всё это она выпалила практически без пауз, глядя на меня встревоженными серо-зелёными глазами – того же цвета, что и у меня.

- Встал. Сам. Не сошёл. Прекрасно. В постель не пойду – надоело, - я улыбнулся, шагнул к маме, обнял её.

Она громко всхлипнула и обняла меня в ответ. Мы оказались почти одного роста, я даже чуть выше.

Я погладил маму по волосам:

- Не плачь, мам, всё хорошо, правда, ничего не болит, только все бока отлежал. Лучше пошли в палату, поможешь все эти повязки снять. Чешется под ними – сил никаких нет терпеть. Только это… скажи, пожалуйста, какое сегодня число?

- Семнадцатое февраля, среда. Ты пять суток спал беспробудно, мы уже не знали, что думать…

В коридоре послышались уверенные шаги, из-за поворота появилась внушительная фигура начальника госпиталя.

Увидев меня и маму, он резко остановился, закрыл глаза и потряс головой.

- Это не галлюцинация, товарищ подполковник, - сообщил я. – Всё зажило, правду говорю. Прикажите снять повязки, а то я их сам сдеру. Чешется же страшно!

- Я тебе сдеру! Ну-ка быстро в палату на осмотр. Надежда Викторовна, подождите здесь, пожалуйста. Вон, присядьте на стул. Мы недолго.

Однако получилось долго. Где-то около часа, включая рентген. Всё это время мама (теперь я знал, как её зовут – Надежда Викторовна) терпеливо ждала в коридоре, - авторитет начальника госпиталя и его властная манера общения, судя по всему, не оставляли шансов на противодействие. Да и зачем? Врачам нужно верить. За исключением тех случаев, когда верить не надо.

К чести товарища подполковника, он принял моё, по его же словам «чудесное исцеление», как профессионал. То есть быстро и без обиняков. С другой стороны, куда ему было деваться, когда даже рентгеновские снимки показали, что пациент практически здоров, а тщательный осмотр это подтвердил?

- Если бы мне ещё неделю назад сказали, что тринадцатилетний мальчишка с твоими травмами встанет с постели через пять дней, я бы рассмеялся такому человеку в глаза. Пятьдесят - ещё куда ни шло. И то… - он неопределённо пошевелил пальцами. – Жалобы есть? Хоть малейшие?

Повязки и гипс с меня сняли, как только рентген показал, что всё в норме. Рана на бедре тоже затянулась до такой степени, что товарищ подполковник, недоверчиво качая головой, снял швы.

- Нету, - сообщил я, с наслаждением почёсывая левое запястье. – Хотя нет, вру, имеется одна.

- Какая? – взгляд Ильдара Хамзатовича обострился.

- Есть хочу. Сейчас бы борща да пюрешки с котлетами. А сверху компотом запить. Эх… - я сглотнул слюну.

Есть и правда хотелось. Сплошная физиология, подумал я. В туалет, почесаться, борща с котлетками. А узнать, какой сейчас год, например, или как зовут моего здешнего папу, если он есть, и кто он, ты не хочешь? Хочу. Но спрашивать не буду. Сумасшедшим, возможно, не сочтут, но на долгое медобследование куда-нибудь могут запросто отправить. В Мары или даже в Ташкент.

Так, уже какие-то другие города вспоминаю, хорошо. А ну-ка, столица нашей Родины? Москва. Ещё есть Ленинград. Но это бывшая столица, при царе была и какое-то время после революции. Великой Октябрьской социалистической. И Киев – древняя столица Руси. Я и мои родители – русские люди, но сейчас мы живём в Туркмении. Точнее, в Туркменской Советской Социалистической Республике, одной из пятнадцати республик, входящих в СССР наряду с главной – Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой. Сокращённо – РСФСР. Возвращается память. Жаль, пока не моя. Или не жаль. Кто знает, что там в моей памяти сидит. Может быть, та неведомая сила, которая перенесла моё сознание в тело этого мальчишки, который, насколько я понимаю, вообще живёт на другой планете, посчитала необходимым придержать мои воспоминания. Хотя, если сосредоточиться…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Квартира. Самая южная точка. Крест. Пацаны.

Слева, напротив печи, – вешалка для одежды. Мама снимает пальто и короткие – до середины голени – сапоги, переобувается в тапочки.

Я повторяю её действия. Стягиваю тёмно-серую, почти чёрную, плотную куртку из какого-то гладкого и скользкого, не слишком приятного на ощупь материала – судя по всему, непромокаемому. Вешаю на крючок рядом. Теперь ботинки. Хорошо, что шнурки имелись и у той обуви, которую я носил в прежней жизни, а принцип их завязывания-развязывания одинаков. Прежняя жизнь… Чем больше я сопоставляю доступные мне воспоминания с реальностью, в которой нахожусь, тем больше поражаюсь совпадениям. Главное из которых заключается в том, что все мы – люди. Или силгурды, если перевести на мой родной язык. Во всяком случае, я не замечаю принципиальных различий. У меня, Кемрара Гели, жителя планеты Гарад, находящейся в системе двойной звезды Крайто-Гройто, были две руки, две ноги, по пять пальцев на каждой конечности, одно сердце (слева) и печень (справа), два лёгких, два глаза, один рот и нос, два уха.

Всё точно так же, как у мальчика Серёжи Ермолова, в теле которого я оказался. Жителя планеты Земля, третьей планеты в системе единственной звезды по имени Солнце. Со спутником Луна. Уверен, что мама, как и другие земные женщины, ничем не отличается от женщин Гарада. То есть, я, конечно, займусь более тщательными поисками разницы в анатомии и физиологии, но пока мне кажется, что мы идентичны. Что наводит на определённые размышления.

- Это папины тапочки, - говорит мама. – Ты же знаешь, он не любит, когда их надевает кто-то другой. Даже ты.

- Извини, - я смотрю вниз, выискивая свои. Ага, наверное, вот эти, с коричневым верхом, поменьше размером. Сую в них ноги. Да, удобно, мои.

Дверь справа закрыта. Дверь слева открыта, мельком заглядываю. Вижу печную топку слева в углу, справа - диван, напротив, у окна, - книжный шкаф, разбросанные по ковру на полу игрушки – несколько кубиков и куклу.

Кукла? У меня есть сестра? Выясним.

Из комнаты с диваном и куклой ещё одна, крашеная белой краской, дверь ведёт в мою комнату. Помню, что моя, но не помню, что в ней. Потом посмотрю. Дальше по коридору, справа, небольшой журнальный столик. На нём – эбонитовый чёрный телефонный аппарат с ручкой сбоку. Я помню, что для того, чтобы позвонить отцу, нужно покрутить ручку, снять трубку и сказать кодовое слово «вымысел». Тогда неведомый телефонист на другом конце провода щёлкнет рычажками и соединит нас. На столе в кабинете командира танкового полка зазвонит такой же телефон, и папа снимет трубку. А больше никуда по этому телефону позвонить нельзя. Или можно, но я не знаю, куда и как.

Телефон, однако, занимает моё внимание не больше двух секунд – ровно столько, чтобы вспомнить слово «вымысел» и всё остальное. Гораздо интереснее номер газеты «Советская культура», лежащий рядом. №19 ( 4299) за воскресенье 14 февраля 1971 года. Цена 3 коп. А сегодня, как мне уже известно, семнадцатое февраля, среда. Значит, это свежий номер еженедельной газеты, быстро соображаю я, и на дворе у нас одна тысяча девятьсот семьдесят первый год.

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС, - схватываю верхние строчки, набранные крупно курсивом на первой полосе. И ниже прямым жирным шрифтом. – О ПРОЕКТЕ ДИРЕКТИВ XXIV СЪЕЗДА КПСС ПО ПЯТИЛЕТНЕМУ ПЛАНУ РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР НА 1971-1975 ГОДЫ». Дальше три пункта обычным шрифтом пропускаю, останавливаюсь только на подписи жирным курсивом: «Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. Брежнев».

ЦК КПСС – это Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза, легко расшифровываю аббревиатуру, - главной организации в стране. А Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев – главный человек в стране. Выше него только бог, которого, как известно, нет. Делаю зарубку в памяти, чтобы потом внимательно почитать номер газеты, иду дальше.

Коридор упирается в дверь и поворачивает направо – в кухню. Уже слышно, как там хлопочет мама. Тут четыре двери. Одна – на кухню – открыта, остальные закрыты.

- Мой руки! – доносится из кухни голос мамы. – И садись за стол, уже скоро.

Быстро, бесшумно и поочерёдно открываю три закрытые двери. За одной комната. Почему-то неотапливаемая – оттуда тянет холодом. Вижу зеленоватый ковёр на дощатом полу (весь пол в квартире дощатый, как и в госпитале и крашен той же коричневой краской); круглый деревянный стол; три низких кресла (тёмно-красное, жёлтое и синее), низкий журнальный столик, какой-то ящик на четырёх чёрных ножках с чёрной передней панелью в верхней части и светлой в нижней. На верхней панели, которая кажется стеклянной, - две белые ручки-верньера по бокам и клавиши внизу того же цвета.

«Ригонда» - прочёл я надпись белым курсивом.

Что-то знакомое…А, радиола, радиоприёмник и проигрыватель пластинок одновременно. Эдакий примитивный комбайн. Можно слушать радио и музыку.

Вторая дверь – в ванную. Здесь расположена сама ванна, умывальник с краном и металлический цилиндр чуть ли не до потолка и с дверцей топки и поддувала внизу. Титан. Его тоже нужно топить, чтобы получить горячую воду. Ох, примитив… Ладно, освоимся. За соседней дверью – туалет с таким же, как в госпитале, унитазом и бачком высоко над ним. А также узким окном, замазанным белой краской так, чтобы только пропускать дневной свет. Сюда мне не надо.

Возвращаюсь в ванную комнату, мою руки холодной водой с мылом, вытираю их полотенцем, которое висит тут же на крючке и иду на кухню.

Надо же, как мечтал. На столе – тарелка с горкой пюре и тремя котлетами, куски сероватого хлеба на отдельной тарелке и компот из сушёных яблок в гранёном стакане. Ещё, кроме стола, покрытого клеёнкой в красно-синюю клетку, на кухне имеются четыре лёгкие белые табуретки; холодильник белого цвета с закруглёнными верхними углами и надписью «Юрюзань»; сервант с посудой; раковина; сушка для посуды; белая газовая плита (любят, однако, здесь белый цвет, ещё зелёный и коричневый); большой красный баллон с газом сбоку от неё, у стены, и, наконец, деревянная, со стеклянным верхом, дверь на веранду.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. Новые старые знакомства. Варан. Директор школы. Вспомнить всё.

Меня заметили.

- О! - воскликнул кто-то. – Вон Гуня идёт.

- Где?!

Головы пацанов повернулись ко мне.

- Привет, Гуня!

- Гля, живой-здоровый.

- А нам сказали, тебя сильно поломало.

Ясно, Гуня – это я, меня знают. Даже кличка есть. В детстве, в интернате, у меня тоже была кличка. Боец. Хорошая кличка, точная. Не потому, что я любил драться (таких мало, а с теми, кто проявлял излишнюю агрессию, работали психологи и чаще всего успешно), а потому, что никогда не отступал.

Интернат, да…

В памяти мелькнули белые купола у моря, тенистые аллеи, стадион, чем-то похожий на этот, но только гораздо лучше, обширное поле для полётов с антигравом, галечный пляж, трёхэтажное разноцветное здание школы с просторными, залитыми солнцем и свежим, пахнущим цветами и морем, воздухом классами. Внимательные и красивые лица наших воспитателей – людей, сознательно выбравших труднейшую и самую уважаемую профессию на Гараде.

Мелькнули и пропали.

Они вернутся, обязательно. Но не сейчас.

Маленький Билли тоже повернулся, чтобы посмотреть на меня. Этим немедленно воспользовался Череп и смазал его пальцами по лицу. Не больно, но обидно.

- Салют, пацаны, - сказал я, отодвинул Билли в сторону и встал перед Черепом. Теперь было хорошо заметно, что он действительно выше ростом и шире в плечах. Скорее всего, старше.

- Проблемы, Череп? – осведомился я небрежно. – Могу помочь в решении.

- Чё? – маленькие водянистые глаза Черепа уставились на меня. Я в них заглянул и признаков развитого интеллекта не обнаружил.

На секунду мне стало его жалко. Но лишь на секунду. В конце концов, каждый сам выбирает свою судьбу. Хоть на Гараде, хоть на Земле.

- Хрен через плечо. Отвянь от Билли.

- Чё? – тупо повторил Череп. – Ты за него пишешься, что ли, я не понял.

- У тебя с пониманием, гляжу, совсем плохо. Я сказал отвянь, -значит, отвянь.

В предчувствии интересного зрелища, нас окружили.

- Гуня, - произнёс сзади Билли. – Не надо, ну его.

- Надо, Билли, - сказал я. – Спокойно, я быстро. Ну что, Череп. Или давай, вали отсюда, или иди сюда. Я встречу.

- Да я тебя… - Череп протянул руку, чтобы ухватить меня за грудки.

Я поймал его запястье снизу, шагнул навстречу, перенёс свой правый локоть через его, заломил ему кисть и одновременно подставил ногу, толкнув для верности плечом.

Череп потерял равновесие и грохнулся на спину.

- Ни хрена себе, - восхитился кто-то из пацанов. – Ты где так научился, Серый, у погранцов, что ли?

Я не ответил. Врать не хотелось, а правду говорить – и подавно. Что я им скажу? Что на самом деле я не их товарищ Сергей Ермолов, он же Серый, он же Гуня, а тридцатидвухлетний житель планеты Гарад Кемрар Гели, с детства отменно владеющий приёмами боевого комбо (плотно занимался в интернате, как и многие другие мальчишки и потом не забывал, даже в планетарных Играх участвовал. Чемпионом не стал, но всё же).

Только сейчас, в прямом столкновении с Черепом, я понял, что мог бы войти в орни - особое состояние организма, при котором в несколько раз обостряются все чувства, ускоряется реакция и сила мышц. В состоянии орни видна аура живого существа и биотоки, циркулирующие в его теле. Да, это тело пока откровенно слабовато для полноценного орни, но – смог бы.

Ничего, телом займёмся. Главное – оно молодое, пластичное и вылепить из него можно всё, что хочешь.

Череп попытался встать.

Я толкнул его ногой в грудь, снова укладывая на жухлую траву.

- Скажи, «Серый, я больше никогда не буду обижать Билли».

- Да ты…

- В следующий раз горло вырву, - пообещал я.

Мы снова встретились глазами.

- Серый, я больше не буду обижать Билли, - пробормотал он.

- Никогда.

- Никогда, - повторил он.

- Вот теперь хорошо. Можешь встать.

Череп поднялся и, ни на кого не глядя, ушёл со стадиона через южный проём.

- Смотри, Гуня, - предупредил невысокий квадратный пацан с тёмным лицом, словно изрытым крупными оспинами (пендинка, вспомнил я, комар заразный укусил, потом язва и шрам на всю жизнь, у многих здесь такое). – Он тебе припомнит.

- Не пугай, Данатар, - выступил вперёд стройный мальчишка с быстрой улыбкой, синими глазами и чубом тёмно-русых волос, то и дело на эти глаза падающим. – Я слышал, как ты Черепа подбивал Билли в табло сунуть [1]. Мол, он говорил, что у того челюсть, как у обезьяны. А это не он говорил, это ты говорил.

- Ничего я не говорил, - набычился тот, кого назвали Данатар.

- Говорил. Вчера, когда чилимил[2] за туалетом с пацанами из восьмого «А». Вообще, ты заманал [3], Жека, Черепа натравливать на тех, кто слабее. Все знают, что он лось [4], ты и пользуешься. Думаешь, если с восьмиклассниками корешишься, на тебя укорота не найдётся?

- Да он и так короткий, куда больше, - усмехнулся я, ощущая явную симпатию к этому синеглазому мальчишке. Возможно, мы дружили.

- Пошли вы… - Жека, он же Данатар сверкнул чёрными глазами. – Весь кайф обломали, козлы. Ты, Тимак, если что слышал, держи при себе, целее будешь. А ты, Гуня, что-то много на себя стал брать. Гляди, как бы не уронить больно.

- Пацаны, харэ цапаться, - вмешался ещё один мальчишка с густой россыпью веснушек по всему лицу. – Давайте лучше в школу вернёмся. Что-то мне уже не хочется ничего.

- Да ну, Тигр, - возразил Тимак, посмотрев на часы. – Полчаса ещё плюс десять минут перемена. Сорок минут. Море времени.

Уже через пару минут я понял, что это мои одноклассники из шестого «Б» класса. Сачканули с урока туркменского языка и отправились на стадион. Не туркменский же учить, в самом деле. Во-первых, скучно и нудно – дальше некуда. А во-вторых, все и так его знают. Ну, почти все. Во всяком случае, на простом разговорном уровне. Чего там знать? Окувчи – ученик. Салам - здравствуй. Йок - нет. Хава - да. Чёрек - хлеб. Ну и всё прочее подобное. Легкотня.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Инженер-пилот экспериментального нуль-звездолёта «Горное эхо» Кемрар Гели с планеты Гарад. Энциклопедия.

Знания и воспоминания Кемрара Гели - мои знания и воспоминания! - хлынули бурной волной, заполняя сознание.

Словно прорвало какую-то внутреннюю психологическую дамбу, и теперь ничего не мешало им переплетаться со знаниями и воспоминаниями Серёжи Ерёмина.

При этом они не смешивались, я чётко их различал, всегда понимая, где одно, а где другое и контролировал каждое, не позволяя себе растеряться или, что ещё хуже, запаниковать.

Так различают разноцветные нити в едином электрическом кабеле. Так сливаются в одну мелодию партии различных инструментов в оркестре.

Так пахнет в весеннем лесу, полным цветов, травы и листьев.

Окончание интерната и праздничный бал (в памяти всплывает прекрасное запрокинутое лицо одноклассницы Миры Руды, обрамлённое огненно-рыжими волосами и восхитительный поцелуй, который, казалось, не закончится никогда, но всё же закончился).

Три Больших Дела, которые должен совершить каждый парень или девушка, достигшие пятнадцатилетнего возраста, если они хотят стать полноценными гражданами Гарада.

Пятнадцатилетнего, потому год на Гараде состоит из четырёхсот пятидесяти двух суток, девяти месяцев (семь месяцев по пятьдесят дней и два по пятьдесят одному) и четырёх времён года, из которых зима, весна и лето длятся по два месяца, а зима – целых три. За счёт особенностей движения второго солнца – Гройто, которое в этот период удаляется от Крайто на максимальное расстояние. И зима эта бывает очень лютой, уж поверьте. Очень.

А вот сутки похожи на земные – тоже делятся на двадцать четыре части, и гарадский ун практически равен земному часу.

Сразу же понимаю, что по земному счёту Кемрару Гели аж сорок лет, тридцать два – это по гарадскому, а год на Гараде длиннее.

Но и живут гарадцы гораздо дольше людей. Сто сорок пять гарадских лет. Значит, сто восемьдесят земных. Это в среднем. Тех, кто проживает дольше на один-два десятка лет, тоже немало.

Почему так – ещё предстоит разобраться подробнее, но в общих чертах я уже понимаю, что дело здесь в умении сознательно управлять некоторыми процессами, происходящими в организме (в частности, регенерационными и обменными), воспитании, особых тренировках и образе жизни, нацеленном на творческий созидательный труд до глубокой старости.

Ну и в высоких достижениях гарадской медицины, конечно.

Выматывающая все силы работа по терраформированию радиоактивной пустыни, до сих пор фонящей на месте древней столицы Восточного Гарада – Ксамы, уничтоженной ядерными ударами Западной Коалиции во время Последней Войны.

Вот и с Великой Победой разобрались, в честь которой назван кратер на Сшиве.

Восточный Гарад победил ценой сотен и сотен миллионов жизней. С тех пор планета объединена, и на её алом знамени, перечерченном слева-направо и снизу-вверх по диагонали жёлтой полосой (символ некогда разделённого человечества) начертано четыре слова: «Жизнь», «Созидание», «Любовь» и «Справедливость».

«Жизнь» и «Созидание» - в левой части. «Любовь» и «Справедливость» - в правой.

Торжественное получение звания «Полный гражданин Гарада», которое ничем не отличается от просто «гражданина Гарада», за исключением права, в случае опасности для общества, первым встать на его защиту и первым же умереть.

Первая бутылка крепкого твинна, распитая на пару всё с той же Мирой Рудой и полная бешеной страсти ночь, последовавшая вслед за этим.

Поступление в Космическую Академию на инженерно-полётный факультет.

Первая серьёзная курсовая работа – расчёт мощности кваркового реактора для грузо-пассажирского космолёта средней дальности.

Первый самостоятельный полёт по маршруту Гарад-Сшива-Гарад…

Постепенно этот поток схлынул, упорядочился, разбился на множество ручейков и, наконец, окончательно затих, растворился в недрах сознания и подсознания.

Теперь я в любой момент мог вспомнить всё, что обычно помнит человек.

Он же силгурд, сказал я про себя на общегарадском. А что? Как уже упоминалось, разницы между людьми и силгурдами я не вижу. Ни вчера не видел, ни сегодня.

Сегодня особенно, потому что знания, одномоментно полученные мной после пробуждения, помогли заняться более углублённым сравнительным анализом. Который подтвердил первоначальное наблюдение – нет разницы. А если и есть, то на более глубоком уровне, куда без специального оборудования не попасть. Даже один хороший микроскоп мог бы многое проявить в этом вопросе, но пока его взять негде. Разве что в хозяйстве начальника госпиталя товарища Алиева Ильдара Хамзатовича найдётся.

Надо будет спросить ненавязчиво. Интересуюсь, мол, товарищ подполковник, устройством живой клетки и вообще подумываю на врача учиться. Дайте в микроскоп посмотреть, а то школьный совсем слабенький.

Но это потом. Если окажется, что сил гурды и люди не просто похожи, а идентичны, то выходит, что древние легенды некоторых народов Гарада о том, что их предки явились со звёзд, имеют под собой более чем весомое обоснование. Не говоря уже о том, что одна из теорий происхождения силгурда, как вида, поддерживаемая серьёзными учёными-эволюционистами и биологами, утверждает то же самое: Гарад не наша природная родина, мы появились здесь в невообразимо далёкие времена откуда-то из другого места.

Однако, повторю, это потом.

Сейчас безотлагательно необходимо заняться двумя вещами.

Первое – моё новое тело. Оно слишком слабое. Справиться с Черепом удалось только за счёт техники, а случись что посерьёзнее… Ещё вчера, возвращаясь домой, я свернул на спортплощадку рядом со школой и прыгнул на перекладину. Удалось подтянуться аж целых два раза. Позорище.

И второе – мой новый мир, в котором я очутился. Знаний о нём тринадцатилетнего мальчишки Сергея Ермолова было явно мало. Следовало пополнить. Чем скорее, тем лучше. И только потом можно строить дальнейшие планы.

Начал я с тела.

Поднялся, сходил в туалет, обнаружил, что в квартире никого нет и приступил к утренней зарядке. Утренней её можно было назвать весьма условно, поскольку было уже десять часов, и солнце давно поднялось, но не будем организму мешать, – он восстанавливается и спит столько, сколько ему нужно.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Футбол. Неожиданное предложение. Ирка. Рваный.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Бег. Печи. Медосмотр. Библиотека. Вопросы и ответы.

На следующий день я поднялся затемно. Часы показывали шесть утра. В доме было тихо – все спали.

Сходил в туалет, попил воды. Натянул футболку и запасные спортивные штаны (костюм мама вчера забрала в стирку, строго поинтересовавшись, не подрался ли я с кем-нибудь, на что я честно ответил, что играл в футбол), кеды, тихонько выскользнул на улицу.

Тишина. Редкие фонари на Карла Маркса не мешали рассмотреть густую яркую россыпь звёзд на небе. Найти Молочную Дорогу было не трудно – светящейся широкой туманной полосой она тянулась по небу с севера на юг. Или с юга на север, как кому нравится.

Я постоял, задрав голову и разглядывая звёзды.

Где-то там должны быть мои родные Крайто и Гройто. Сейчас я не знаю, где именно. Но отыщу обязательно.

Раз-два, побежали.

За ночь температура упала, пар лёгким облачком вырывался изо рта, лицо чуть покалывало, морозный воздух норовил забраться под футболку, загнать обратно в тёплую квартиру.

Врёшь, не возьмёшь. Мы, ребята с Гарада, морозов не боимся, у нас зима сто пятьдесят дней в году, снег - выше крыш, а морозы под минус семьдесят по вашему Цельсию. В СССР, в России, тоже есть похожие места. Обязательно как-нибудь побываю, сравню.

По пройденному ещё позавчера маршруту добежал вверх до Креста, спустился вниз к Октябрьской, пробежал мимо строящейся гостиницы, потом мимо школы, нырнул на спортплощадку.

Тело работало нормально, лучше, чем я рассчитывал. Раз-два-три-четыре – вдох. Раз-два-три – выдох. Раз-два-три-четыре – вдох. Раз-два-три – выдох. Хорошо всё-таки быть молодым – энергия так и кипит. А то, что её пока маловато, не страшно – регулярные тренировки творят чудеса. Ну и время. Мне сейчас тринадцать. Значит, впереди лет семь-десять, чтобы набрать хорошую, даже по гарадским меркам, форму и не терять её. Великим спортсменом я быть не собираюсь, но и слабаком-задохликом – тоже. На то, что я задумал, нужны силы. И немалые. Дай, Создатель, чтобы их хватило.

Сначала - турник.

Удалось подтянулся пять раз. Явный прогресс.

Теперь брусья. Пяток раз отжался с махом назад. Столько же поднял и опустил ноги, разводя их в стороны «ножницами» в высшей точке и стараясь тянуть носки и не гнуть колени.

Теперь слайт-ходьба вокруг площадки и повторить.

И ещё разок.

Что такое слайт-ходьба? Спортивная ходьба с отработкой ударов, нырков и уклонов. Да, Кемрар Гели занимался слайтом – гарадским аналогом земного бокса и достиг в нем почти таких же успехов как в футболе-цвинте и боевом комбо. Он вообще был отличным универсалом, этот Кемрар Гели. Даже по гарадским меркам, где к универсальности стремились все, и она была заложена в систему воспитания.

Интересно, здесь есть упражнение бокс-ходьба? Должно быть. Земляне любят спорт, и, если есть настолько похожие дисциплины, то наверняка совпадают и какие-то методики подготовки.

Когда я вернулся, родители уже встали. Из ванной доносилось журчание и плеск воды, из кухни – аппетитное шкворчание готовящейся яичницы с колбасой.

- Доброе утро! – папа вышел из ванной. Был он в майке, тапочках и военных бриджах с опущенными подтяжками. Свеж, чисто выбрит, пахнет одеколоном. – Бегал, что ли?

- Ага, - я присел, собираясь развязать шнурки на кедах.

- Молодец. Гляди только, не переусердствуй.

- Я аккуратно, пап.

- Погоди разуваться.

- А что?

- Как что – печи. Можешь затопить, нормально себя чувствуешь? Я сегодня без водителя, Рома чинится.

- Конечно, пап, о чём разговор.

- Я сама разожгу! – крикнула из кухни мама. – Пусть отдыхает!

- Даже не думай, мам! – крикнул я в ответ. – Всё, пошёл. Только яичницу на меня тоже сделай, ладно?

- И чего вы так кричите все? – недовольная заспанная сестрёнка Ленка вышла в пижаме из своей комнаты. – И кричат, и кричат. Как не родные, прямо.

- Доброе утро, дочка, - улыбнулся папа.

- Доброе утро, - буркнула Ленка и скрылась в туалете.

- Слыхал? – засмеялся отец. – Кричим, оказывается, как не родные. – он покачал головой, выражая то ли восхищение, то ли изумление и скрылся на кухне.

Так. Значит, разжечь печи. Нет ничего легче. Особенно, если знаешь, как это делается. Кемрар Гели умел разжигать только костёр и кварковый реактор (шутка), а вот мальчик Серёжа Ермолов умеет. Теперь бы ещё вспомнить, как.

Из туалета вышла Ленка. Подошла, шлёпая босыми ногами.

- Сначала выгреби и вынеси на помойку золу, - сказала тихо. – Потом принеси из сарая дрова и уголь. Ключи, вон, на гвозде, у вешалки. Сарай номер восемь. Помнишь, где сараи?

- Э…

- Там, - она показала рукой. – На той стороне двора. Ты мимо них в школу ходишь.

Точно, по дальнюю сторону двора тянулся ряд сараев.

- Спасибо, сестрёнка, - я наклонился и тихонько чмокнул её в щёку. – Что б я без тебя делал.

- Пропал бы, - серьёзно ответила она, развернулась и пошлёпала в ванную.

Железным совком я выгреб в ведро золу из двух печей, взял ключи и вышел во двор. Выбросил золу в мусорный бак, нашёл сарай с нарисованной белой масляной краской восьмёркой на дощатой двери, отпер висячий замок. Поленья были сложены у левой стены, уголь лежал кучей в глубине сарая.

К этому времени солнце уже поднялось, его лучи ударили из-за вершины сопки прямо в открытую дверь. Куски антрацита заискрились на изломах, словно драгоценные камни.

Совковой лопатой я насыпал в ведро угля, накидал на левую руку поленьев. Запер дверь, подхватил правой рукой ведро и понёс добычу домой.

Растопить печь труда не составило – тот же костёр, только в топке. Смял старую газету, положил сверху растопку, поджёг спичкой. Когда разгорелось, добавил поленья. Теперь пусть маленько прогорит, и можно сыпать уголь. То же самое со второй печью. Просто.

Пока огонь набирал силу, я почистил зубы, принял холодный душ, растёрся полотенцем.

Ещё вчера понял, что горячей воды в доме нет. В том смысле, что из крана она просто так не течёт. Чтобы помыть посуду, надо нагреть воду на газе. Или разжечь устройство в ванной под названием «титан» - вертикальный металлический бак двухметровой высоты. На ножках и с топкой внизу, как у печи. Разжигаешь топку – огонь нагревает в титане воду. Можно мыть посуду, стирать или мыться самому. Примитивная штука, но другой нет. Значит, буду привыкать. Хотя что там привыкать, я и на Гараде принимал по утрам холодный душ. Для здоровья полезнее.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. С чего начать. Учебники. Математичка и физрук. Восстановление. Кино.

Пока Таисия Игнатьевна вписывала выбранные книги в мою библиотечную карточку, я внимательно разглядел плакат на стене, который заметил, когда вошёл.

На алом фоне с графическим портретом Владимира Ильича Ленина – основателем Советского Союза – в левом верхнем углу золотыми буквами было написано:

МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС СТРОИТЕЛЯ КОММУНИЗМА

Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма;

Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест;

Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния;

Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов;

Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного;

Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат;

Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни;

Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей;

Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству;

Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни;

Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов;

Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.

А что, нормальный кодекс. Компиляция, разумеется, но мне нравится. Напоминает знаменитый «Кодекс гражданина Гарада», принятый после Великой победы и объединения планеты. Если соблюдать, а не только на стенах развешивать, то и вовсе хорош. Но с этим, чувствую, мне ещё разбираться и разбираться.

Пока шёл домой, продолжал думать. План, даже в таком общем и черновом виде, - это прекрасно.

Но кидаться сходу, очертя голову, его выполнять не стоит.

Самое главное препятствие – даже не техническая отсталость землян, а мой нынешний возраст. Тринадцать земных лет – это очень мало. Мальчики только-только начинают превращаться в мужчин, в организме бушуют гормональные бури, он активно растёт и развивается. Нагружать его сверх меры в это время опасно – можно сильно поломать. Так что даже со сверхспособностями, которыми по здешним меркам я обладаю, долго потом в норму приводить нужно будет.

А нагружать придётся.

Значит, действовать нужно хоть и быстро, но плавно.

Взять ту же школу. Учатся в СССР восемь или десять лет – кто как захочет. Я, разумеется, выберу десять, чтобы поступить в высшую школу – институт или университет (пока не выбрал, но, думаю, это будет что-то техническое).

Зачем высшее образование? Не знаю, как в остальном мире, но в Советском Союзе без него никуда. То есть любой труд здесь почётен, а безработицы и вовсе не существует, но, если хочешь чего-то по-настоящему добиться, - учись. Диплом об окончании высшего учебного заведения придаёт вес, его уважают.

Вспомнились слова пионерской клятвы: «Я, Ермолов Сергей Петрович, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину; жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия; свято соблюдать законы пионерии Советского Союза!»

Вот так. Серёжа Ермолов не просто эту клятву давал, он ещё и председатель Совета дружины школы, то есть формальный лидер всех кушкинских пионеров. Не бог весть что, но для начала совсем неплохо. Потому что учиться – это хорошо и правильно, но мало. Нужно еще идеологически соответствовать. Сначала октябрёнок (это позади), потом пионер (это в настоящем), потом комсомолец и коммунист (это в будущем). Главное, ни на какие компромиссы с совестью идти не нужно. Чему порукой «Моральный кодекс строителя коммунизма», который я прочитал в библиотеке.

Но вернёмся к учёбе.

Предстоящие три с небольшим года в школе можно сжать в один. Даже в полгода.

Потому что всё, или почти всё, чему меня здесь собираются научить, я уже знаю. Более того, знаю и умею я гораздо больше, но показывать это категорически не нужно. От будущей репутации юного гения всё равно никуда не деться, но пусть всё будет в пределах хоть какой-то нормы, а не чуда. Люди боятся чудес, как и всего непонятного, а тот, на кого смотрят с опаской, не может рассчитывать на доверие. Мне же без доверия никуда. Хотя бы некоторых людей или, как тут в таких случаях говорят, фигур. Пусть даже не ключевых, но обладающих влиянием и властью.

Лучше всего, военных.

Во-первых, от них непосредственно зависит безопасность страны.

Во-вторых, мой здешний папа - военный. Пусть и не самых высоких чинов, но какие-то связи есть. Опять же, это сегодня он командир полка, а завтра, глядишь, и до комдива дорастёт. А это уже генерал, совсем другой статус, генералов в СССР уважают. В особенности тех, кто реально командует войсками, а не просиживает форменные брюки с лампасами в высоких штабах.

В-третьих, тот же антиграв будет интересен военным. Очень сильно интересен. Кровно интересен. Установи его на истребитель-бомбардировщик, чтобы вес последнего снизился в шесть-семь, а то и десять раз… А боевой вертолёт? А танк? Вообще любая военная техника, включая корабли и подводные лодки. Да за такую возможность военные душу дьяволу продадут. Даже с учетом того, что ни в бога, ни в дьявола в СССР официально не верят. Страна атеистов. Тоже интересный факт, кстати, и требует обдумывания, но не сейчас.

Значит, военные, запомним эту мысль.

Итак, сколько времени мну нужно, чтобы, не привлекая к себе лишнего внимания, закончить школу?

Полгода. Могу, но не нужно, слишком рано.

Год. Тем более могу, но тоже рановато.

А вот два года - это оптимальный вариант. Мне будет пятнадцать. Да, организм ещё вовсю растёт, но основные гормональные бури уже позади. Можно начинать взрослую жизнь. Если ещё за это время собрать действующий прототип антиграва и суметь заинтересовать в нём военных, будет совсем хорошо.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Игра с пехотой. Лимонад. Мертвяк и кошка.

Двадцать восьмое февраля подкралось быстро, но не застало врасплох – какую-то форму мне к этому времени набрать удалось. Не лучшую возможную, но чувствовал я себя уже гораздо увереннее, чем в первые дни. Прогресс был налицо. Подтягивался двенадцать раз, делал выход силой на одну руку и даже осилил подъём переворотом. Хватало на два раза подряд. Мало, но лучше, чем ничего.

Что до остального, то это должен был выявить предстоящий матч.

Трудно поверить, но накануне я волновался!

Вплоть до того, что минут десять, а то и все четверть часа не мог заснуть, прокручивая в голове возможные варианты игры.

Затем, осознав, что без информации о том, как играет соперник и твоя собственная команда — этобессмысленно, провалился в сон и открыл глаза уже утром.

Бегать не стал, обошёлся энергичной зарядкой, делая упор на растяжки. Принял холодный душ, позавтракал, вынес золу, растопил печи и отправился на стадион.

Футбольной экипировки у меня не было – ни бутс, ни гетр со щитками, защищающими голени, ни - тем более! – перчаток. Значит, буду играть без всего этого. На один матч сойдёт и спортивный костюм с кедами, а дальше посмотрим. Будет очень нужно – приобрету. Когда придумаю, как заработать денег. Кое-какие дельные мысли уже брезжили по этому поводу, но их практическую реализацию я пока отложил – нельзя успеть всё сразу. Наш девиз: постепенно и неотвратимо.

Однако обо мне позаботились.

Когда ровно в семь тридцать я появился на стадионе, команда уже была в сборе, а меня ждали слегка потёртые, но вполне годные кожаные бутсы, зелёные гетры со щитками, тёмно-синие спортивные трусы и того же цвета футболка с длинными рукавами и белой цифрой «1» на спине.

- Переодевайся, голкипер, - сказал капитан команды Володя Королёв по кличке Король. – Не в кедах же играть. Размер ноги сорок первый у тебя?

- Сорок первый, - подтвердил я.

- Значит, бутсы должны подойти. А вот перчаток нет, извини.

- Обойдусь. Хороших не достать, а обычные кожаные только мешают. Голыми руками хват надёжнее.

Капитан молча кивнул и отошёл.

Общей разминки не было, каждый разминался самостоятельно.

Я быстро переоделся (бутсы подошли точно по ноге), сделал круг по стадиону с ускорениями и растяжками. Затем встал в ворота с уже натянутой сеткой и попросил кого-нибудь мне постучать.

- Слава, Юра, Боря, - позвал капитан. – Разомните молодого.

Братья Юрасовы, играющие все трое в нападении, взялись за дело.

Дак! Дак! Дак!

Поймать-бросить. Поймать-бросить. Упасть-поймать-встать-бросить. Снова упасть-поймать-встать-бросить.

Через четверть часа я был готов к игре, ощущая, как разливается по телу горячая нерастраченная молодая энергия. Эх, роста бы ещё прибавить сантиметров пять (лучше – десять), было бы совсем хорошо. Ну да ладно, будем обходиться тем, что есть, - рост, как и возраст, сами придут, никуда не денутся.

Наш соперник – сборная команда мотострелкового полка – тоже разминался на другой стороне поля, у северных ворот.

Начало матча было назначено на восемь часов утра.

Рановато, как по мне, но, думаю, это было вызвано особенностями солдатского распорядка дня. Это мы, гражданские люди, вольны распоряжаться своим временем, особенно в выходной день, а они – нет.

Перед самым матчем к нам подошёл судья – какой-то майор-артиллерист, старавшийся, по слухам, судить объективно и худо-бедно знающий правила. Пожал руку Королю и Юре Юрасову – старшему из братьев.

- Готовы?

- Готовы.

Судья бросил на меня короткий взгляд.

- Это, что ли, ваш новый вратарь?

- Ага, - подтвердил капитан. – Он самый.

- Слушай, он же совсем пацан ещё.

- Нормально сыграет. Другого всё равно нет.

- Тебе сколько лет, мальчик? – ласково обратился ко мне судья.

- Четырнадцать, - соврал я. – И я не мальчик, а такой же игрок, как все. Прошу относиться соответственно.

- Как скажешь, - пожал плечами судья. – Смотри, Король, я конечно предупрежу ребят, чтобы поаккуратнее были, но, если что, под твою ответственность.

- Не волнуйтесь, - товарищ судья, - сказал я. – Если что, я и сам за себя отвечу.

- Ясное дело, - сказал судья. – Ты понял, Король?

- Понял, товарищ майор. Всё нормально будет.

- Тогда – на поле.

Команды выстроились друг против друга в центральном круге.

Король махнул рукой, и мы гаркнули в одиннадцать глоток:

- Команде мотострелкового полка физкульт-привет!

То есть гаркнули десять глоток, а я только рот открывал, не зная, что кричать. Теперь буду знать.

- Команде города Кушка физкульт-привет! – слаженно рявкнули в ответ мотострелки.

- Капитаны, ко мне, - поманил судья.

Бросили монетку. Нам выпало выбирать.

- Ворота, - сказал Король и посмотрел на меня. – Какие, вратарь?

Я посмотрел на небо, прикрывшись ладошкой.

Солнце поднималось, как и положено, на востоке. Сейчас оно слепило того, кто займёт северные ворота. А вот во втором тайме, когда оно поднимется выше, играть в северных будет уже легче.

- Южные, - показал я. – Берём южные.

Разошлись.

Судья свистнул, и игрок соперника сделал первый удар по мячу.

К моему удивлению, не смотря на ранее время, посмотреть на матч пришло довольно много народу. С другой стороны, почему бы и нет? Воскресенье – это воскресенье, день отдыха, а с развлечениями в Кушке напряг. Телевидения нет. Кино – вечером (хотя можно сходить и на дневной сеанс). Ресторан? Ну, так себе развлечение, на любителя, ещё и дорогое. Танцы по вечерам в том же Доме офицеров. Бильярдная тоже там.

Что ещё?

Гулять по окрестным сопкам? Читать? Слушать радио? Пить водку с друзьями-товарищами? Заниматься спортом? Не всех устраивают все эти способы.

Испокон веков люди, как и силгурды, падки на зрелища. А что может быть лучше в этом смысле, чем футбольный матч? Пусть даже среди любительских команд. Вот и пришёл народ на стадион. Некоторые даже с семьями.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Золото и рубин. Американец. Устройство антиграва. Нейтральная полоса.

Первым делом освободили кошку. Киса тут же ошалело рванула в кусты и скрылась с гла

ото и рубин. Американец. Устройство антиграва. Нейтральная полоса.з. Билли было явно любопытно, но он всё-таки старался держаться от утопленника в нескольких шагах. Данатар и Тимак мертвеца не боялись. Или умело делали вид. Тоже молодцы. Смелый не тот, кто не боится, а тот, кто умеет преодолеть страх – избитая старая истина. Но – истина.

То, что человек мёртв не первый час, я понял сразу, как увидел его вблизи. Характерная мраморная бледность кожи говорила сама за себя. Но проверить нужно.

Я присел рядом, постарался нащупать пальцами биение сонной артерии слева от острого кадыка. Ничего. Только мертвенный холод кожи. Знакомый любому, кто хоть раз дотрагивался до мертвеца. Кажется, что этот холод проникает в твою руку и пытается подняться выше – туда, где бьётся живое горячее сердце…

Глупости. Ничто никуда не проникает. Холод и холод. Иногда развитое воображение только во вред и требует неукоснительного контроля.

- Ну? – спросил Данатар, внимательно наблюдая за мной.

- Капец, - сказал я. – Оживлению не подлежит.

- Хреново, - сказал Данатар. - Не повезло чуваку.Ух ты, а это что? Чур моё!

Жека перешагнул через утопленника и присел у его правой руки, разглядывая золотой перстень на безымянном пальце. Солнечный луч ударил в квадратный драгоценный камень, вделанный в перстень. Камень заиграл всеми оттенками алого цвета.

- Вещь! – воскликнул Жека восхищённо. После чего ухватился за перстень и потянул к себе.

- Брось, - сказал Тимак. – Он же мёртвый. Так нельзя.

- Нельзя срать стоя, - ответил Данатар. – Потому что весь в говне будешь. Помоги лучше, не снимается… - он выматерился, продолжая крутить перстень туда-сюда.

- Не, я тебе в этом сраном деле не помощник, - Тимак сунул руки в карманы и демонстративно сплюнул.

- Погоди, Данатар, - сказал я, ощупывая на мертвеце одежду. – Не торопись.

- Ага, не торопись. Сейчас кто-нибудь из взрослых сюда явится, и прощай мой перстень. Камень видел? Натуральный рубин! Зараза, палец распух от воды, так не снять. Сейчас я его…- Данатар вскочил на ноги и заметался по берегу, что-то выискивая.

Под халатом на мертвеце оказалось что-то вроде безрукавки, сшитой из плотной шерстяной ткани серого цвета и надетой поверх рубахи. На внутренней стороне безрукавки я обнаружил карман на застёжке-молнии. В кармане прощупывалось что-то вроде книжки.

- То, что надо! – воскликнул Данатар и бросил на песок рядом с утопленником два камня. Один плоский и широкий, другой продолговатый. После чего вытащил из кармана перочинный нож, раскрыл лезвие.

Я открыл карман мертвеца и вытащил наружу паспорт тёмно-синего (или тёмно-серого, как посмотреть) цвета. На нём так и было начертано крупно белыми буквами: PASSPORT. Ниже – орёл в круге. Ещё ниже снова надпись.

- Юнайтед Стейтс оф Америка, - прочёл я вслух. – Американец. Эй, Данатар, ты собрался мёртвому штатовцу палец оттяпать? Я бы не советовал. Могут быть большие проблемы.

- Штатовцу? – Жека убрал нож от пальца.

- Ага, глянь, - я раскрыл паспорт.

С чёрно-белого фото на нас смотрел человек, в котором вполне можно было узнать нашего утопленника.

Билли и Тимак подошли ближе. Ещё бы. Не каждый день вылавливаешь из советской реки мёртвого американца!

- Джеймс Хайт, - прочёл Тимак через моё плечо. – Тысяча девятьсот тридцать шестого года рождения. Не старый ещё.

- Да какая, на хрен, разница, - выругался в сердцах Данатар. – Старый – не старый… Плакал мой мопед.

- Какой мопед? – не понял Билли.

- Теперь уже никакой, - Жека сложил нож, убрал в карман, выпрямился. – Что делать будем, Гуня? Может, посмотрим, что в «дипломате»? Пошарим по карманам, где-то же у него ключ должен быть.

- Оно, конечно, интересно, - сказал я. – Наверное. Но я бы не стал. И тебе не советую. Меньше знаешь – лучше спишь. Давайте так. Постойте здесь, покараульте тело, а я домой сбегаю – отцу позвоню. Пусть взрослые разбираются.

- Давай лучше моему, - предложил Тимак. – Это дело явно погранцов, а не армейцев. Тем более танкистов.

- Наверное, ты прав, - согласился я. – Давай. Только я с тобой. На всякий случай. Данатар, ты и Билли сидите здесь, караульте. Данатар за старшего. Смотри, чтобы… ну, ты понял. Мы быстро.

- Ага, - сказал Жека. – Не убежит, можешь не волноваться. Да, Билли?

Билли неуверенно захихикал.

Погнали, - сказал Тимак.

Сашкин отец, начальник кушкинскойпогранкомендатуры подполковник Тимаков Юрий Иванович, оказался на месте и наш рассказ воспринял серьёзно. Особенно, когда мы предъявили паспорт утопленника.

- Ого, - сказал он, аккуратно пролистнув тёмно-синюю книжицу. – И впрямь американец. Ну вы, ребятки, даёте…

Через минуту крытый ГАЗ-66 со мной и пятью солдатами-пограничниками в кузове выехал из ворот комендатуры. Тимак вместе с водителем и сопровождающим офицером сидел в кабине – показывал дорогу.

Пока ехали, я думал, что, кажется, совершил ошибку.

Для того, чтобы собрать опытный прототип антиграва, мне, кроме всего прочего нужно было золото и рубин. Золото для проволоки, которая шла на обмотку первого контура, и рубин – для простейшего лазера. Массивный золотой перстень с рубином было то, что нужно. А я сам наехал на Данатара и запретил его трогать. Идиот. Чистоплюй. Судьба послала тебе золото и рубин на тарелочке, а ты? Думай теперь, где всё это достать. Потому что перстень, считай, тю-тю. Сделанного не вернуть.

Данатар, Билли и труп американца оказались на месте.

Мы спрыгнули из кузова на землю и первое, и я сразу же заметил, что перстня на пальце нет.

Бросил взгляд на Билли. Тот отвёл глаза.

Ясно.

Посмотрел на Данатара.

Жека встретил мой взгляд и обозначил наглую ухмылку.

Тимак открыл, было, рот, но я ткнул его локтем, наклонился и шепнул:

- Молчи, так надо. Потом расскажу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.«Афганец».Космонавт Валерий Быковский. Государственная награда.

Успеем или нет?

Был бы я один, такого вопроса даже не возникло бы – достаточно на минуту-другую войти в орно, и никакая лошадь не догонит. Но я был не один. Со мной товарищ, а товарищей не бросают. Да и демонстрировать при нём сверхскорость… Плохая идея. Поэтому я просто бежал изо всех своих земных мальчишеских сил. Тимак не отставал.

Когда до вершины сопки и нашего спасения оставалось не более десяти метров, случилось одновременно два непредвиденных события.

Сначала с юго-запада ударил ветер. Да так, что мне пришлось наклониться вперёд, чтобы не упасть. Вокруг резко потемнело. Исчезло голубое небо. Вместо него клубилась красноватая мгла, сквозь которую едва пробивался солнечный свет. Это была пыль, которую принёс ветер. Океан пыли. Она была везде – летела в глаза, лезла в рот и в нос, мешала смотреть и дышать. Ветер был такой силы, что бежать уже было нельзя – только идти, сильно наклонившись вперёд. Он вырвал, сломал букеты тюльпанов в наших руках. Тимак, а вслед за ним и я, застегнули на «молнии» воротники наших «олимпиек» [4],натянули снизу на лица до самых глаз. Дышать стало легче.

Но вот с обзором была совсем беда.

Несколько раз на Гараде я попадал в снежную бурю. Страшная штука. Особенно для тех, кто неподходяще одет, не имеет нужного снаряжения и находится вдали от укрытия.

Здесь было то же самое. Только вместо снега – пыль. Пыльная буря. Или «афганец», как здесь говорят. Мне рассказывали, что он всегда налетает вдруг, может бушевать от нескольких часов до нескольких дней и в это время лучше сидеть дома.

- «Афганец»! – перекричал свист ветра Тимак, подтверждая мою догадку. И добавил непечатное слово.

Мы ступили на вершину сопки. Здесь ветер ещё усилился. Видимость упала окончательно.

Уже на расстоянии трёх шагов перед глазами клубилась сплошная, жёлтая, с красноватым оттенком, пыльная муть. Приходилось отворачиваться, чтобы хоть как-то защитить глаза. Тут хорошо бы пригодились специальные очки, да только их у нас не было. Даже обычных не было.

Откуда-то сзади долетело жалобное ржание лошади, а через несколько секунд послышался крик:

- Помогите! Пацаны, сюда!!

Мы как раз наткнулись на велосипеды, подняли их и собрались спуститься вниз, в ложбину, чтобы хоть как-то укрыться от бешеного ветра и пыли.

- Помогите! – снова донёсся крик. – Сержанта придавило!

Не сговариваясь, мы бросили наши двухколёсные машины и поспешили назад.

- Где вы?! – крикнул я. – Мы вас не видим!

Перед глазами всё так же клубилась жёлтая муть, но по жалобному ржанью лошади и крикам пограничника вскоре мы вышли к нужному месту.

Одна из лошадей лежала на боку, придавив собой человека – солдата-пограничника с нашивками сержанта и жалобно ржала. Сержант лежал под лошадью неподвижно, не подавая признаков жизни. Второй солдатик, рядовой, в натянутой по самые уши солдатской панаме и рвущейся по ветру плащ-палатке, стоял рядом с товарищем на коленях и растерянно смотрел на нас. На его груди висел автомат АКМ. Другая осёдланная лошадь покорно стояла рядом, развернувшись к ветру задом.

- Слава богу! – воскликнул солдатик, увидев нас. – Лошадь упала, придавила сержанта, он головой ударился о камень! Сильно ударился, там кровь! – он показал правую руку. Пальцы были испачканы тёмно-красным.

- Тихо, - сказал я, опускаясь рядом на колени. – Без паники, товарищ рядовой. Рация есть? Вызывай помощь.

- Не работает! Помехи страшные! «Афганец» же!

- Первый год служишь? – спросил я.

Он кивнул испуганно.

- Как звать?

- В-валера.

- Ясно. Всё будет нормально, Валера, не ссы. Тимак, можешь посмотреть, что с лошадью?

- Ага, сейчас.

Я быстро ощупал сержанта. Он был жив, но без сознания, о чём я тут же сообщил испуганному воину и Тимаку.

Вот и камень, о который погранец ударился головой во время падения. Неприятный камень, зараза, острый. Об такой и убиться недолго.

Заржала лошадь.

- У неё нога сломана, - доложил Тимак. Как сын начальника горной погранкомендатуры, он худо-бедно разбирался в лошадях. – Левая передняя. Попала в нору сурка на скаку. Жалко.

- Кого? – спросил я.

- Обоих. Но лошадь больше. - он покачал головой. – Тут только один выход.

- Какой? – испуганно спросил товарищ рядовой Валера.

- Пристрелить, чтобы не мучилась, - сказал Тимак.

- Кого? – пыль нестерпимо секла лицо, но это не помешало глазам рядового на мгновение превратиться в два блюдца.

- Ты совсем дурак? – осведомился я ласково. – Лошадь, конечно. Сержант выживет. Надеюсь.

Основания для надежд были. Сержанту повезло. Если можно назвать везением трещину в черепе и рваную рану на голове. А мог бы и голову проломить, как я недавно. Я бы, конечно, и в этом случае постарался его вытащить, но…

- Индивидуальный пакет есть?

Первогодок кивнул, покопался под плащ-палаткой и протянул мне пакет. Я сунул пакет в карман штанов.

- Тимак, Валера, - приказал я. – Вы приподнимите лошадь, а я вытащу сержанта. Хотя нет, погоди, сначала её пристрелить надо, чтобы не дёргалась, а то ещё сильнее сержанта придавит. Валера, у тебя автомат, давай.

Валера сглотнул, переводя жалобный взгляд с меня на Тимака и обратно.

- Я… я не могу, - пробормотал он.

- Тебя должны были этому учить, - сказал Тимак. – Ты же пограничник. А мы – дети.

- Меня не учили стрелять в лошадей! – взвизгнул Валера. – Я только по мишеням стрелял! Не могу! Как хотите – не могу!

Я видел, что он опять близок к панике. Чёрт знает, кого берут служить в погранвойска.

- Ладно, - сказал я и снял с сержанта автомат. – Тогда мы сами.

- Справишься? – спросил Тимак. Мне понравилось, как он себя вёл в эти минуты, - не паниковал, не истерил, был собран и готов действовать.

- А куда деваться? Выхода нет.

На прошедшей неделе у нас как раз был урок военного дела с изучением АКМ. Принцип действия. Разобрать. Собрать. Ничего сложного и очень вовремя. А стрелять Кемрар Гели и Серёжа Ермолов, как сын советского офицера, умели оба.