Чужая жизнь Анны, или Деньги на бочку

Глава 1 Дефиле по балкону, или имидж — всё

- Анна, дорогая, ты готова?

Анна повернулась вполоборота к высокому старинному зеркалу в деревянной раме, украшавшему ее огромную гардеробную, и заглянула себе через плечо. Все отлично. Глубокое декольте открывало спину ровно настолько, насколько надо. Чернота идеально подогнанного бархатного платья избавляла слишком бледную после больницы кожу от вызывающей брезгливость болезненности и заставляла думать уже не о капельницах с клизмами, а о ретро-гламуре, кружевных зонтах и молочной белизне дам 19 столетия. Анна поправила выпущенный из сложной прически локон, удовлетворенно кивнула своему отражению и сцепив окольцованные золотом тонкие пальцы, повернулась к мужу:

- Да, дорогой.

- Отлично, - муж подошел к ней, с явным удовольствием разглядывая затянутую в черное стройную фигурку. Его широкая ладонь легла Анне на грудь, квадратные пальцы легко огладили мягкий бархат, закрывающий нежное горло, - Тебе не кажется, что здесь чего-то не хватает? – муж лукаво улыбнулся и жестом фокусника выхватил из-за спины широкую квадратную коробку. Щелкнул фигурный замочек и из коробки брызнуло переливчатым бело-зеленым светом. Роскошное бриллиантово-изумрудное колье мерцало в свете настенных бра, разбрызгивало холодные искры.

- Оно… великолепно! – выдохнула Анна.

- Ты же знаешь, я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее! – юнкерски отточенным движением муж склонил голову, на мгновение мелькнув круглой, как пятачок, младенчески розовой проплешиной, - Позволь, я надену?

Анна выгнула шею, позволяя ему застегнуть золотой замочек. Колье перекочевало с черного бархата коробки на черный бархат ее платья.

Муж чуть отстранился, любуясь ею с торжествующей улыбкой, потом изогнул руку калачиком. Анна легко положила самые кончики пальцев на его локоть. Бросила быстрый взгляд в зеркало. Смотрелись они потрясающе!

Рука об руку они покинули Аннину спальню, через гостиную и столовую вышли в огромный холл. Длинный подол Анниного платья вертлявой кошкой ластился к ногам. Они остановились у прячущейся под светлым медом дерева бронированной дверью. Анна сняла пальчики с локтя мужа.

Подала ему портфель. Муж потянулся к ней губами и она заученно остановила его взмахом ладони – ах, нет-нет, испортишь макияж!

Анна обеими руками ухватилась за могучий засов, напоминающий вентиль на люке атомной подлодки, повернула… Дверь распахнулась.

Легко кивнув Анне, муж выскользнул в раскрывшийся перед ним дверной проем и бойко затопотал к лифту. Всей тяжестью повиснув на ручке, Анне притянула тяжеленную створку обратно и загремела засовами и цепочками, восстанавливая несокрушимую броню.

Торопливо цокоча по фигурному паркету тоненькими шпильками туфелек она почти пробежала через анфиладу комнат и выскочила на балкон. Отлично, успела! Муж еще только выходил из подъезда. Задрал голову, отыскивая глазами балкон и Анну на нем. Анна выпятила грудь, заставляя колье сверкать в лучах солнца, растянула губы в не менее сверкающей улыбке – отбеливатель для зубов, десять баксов крохотная баночка – и неудобно вывернув руку, так, чтобы кольца на пальцах были обращены к возможным зрителям, замахала мужу с балкона.

А зрители имелись – как же без них! На простирающейся перед домом лужайке сосед из пятой квартиры, достопочтенный отставной генерал Нешиш-Погребальский орлиным командирским взором заглядывал под хвост своей растопырившейся в усилии таксе. Такса самозабвенно тужилась, пуча глаза и переступая кривенькими лапками. Генерал заметно волновался, будто речь шла о нарушении уставного порядка и стратегического плана жизненно важных маневров.

Поглядев на генерала с легким разочарованием, муж звучно откашлялся, норовя привлечь внимание к бриллиантово-изумрудной Анне на балконе. В этот момент дела под хвостом, видно, стали вовсе нехороши. Седовато-синяя соседка из седьмой, бдительно выпасающая на стриженной травке такого же бело-голубого, как и она сама, сибирского кота, оставила своего любимца, и присоединившись к генералу, тоже тревожно воззрилась под хвост.

Муж досадливо дернул пухлыми щеками и направился по веселенькой дорожке в цветную плиточку к длинному представительскому лимузину, уткнувшемуся лупоглазой мордой в край лужайки.

Дела под хвостом, наконец, пришли к своему благополучному разрешению, троица на лужайке облегченно перевела дух. Печатая шаг, генерал удалился за своей мелко семенящей любимицей. Соседка вернулась к коту. Мельком заметив на балконе искрящую, как электрическая дуга, Анну, улыбнулась ей презрительно-жалостливой улыбкой. Ну конечно, внук-то у седовато-синей соседки тоже живет неправильно – миллионы по темным углам миллионит – но все-таки не такой псих как этот, из двенадцатой!

Впрочем, старательно мешкавшему у лимузина психу из двенадцатой этого взгляда вполне хватило. Счастливо отмякнув лицом, муж распахнул похожую на самолетное крыло дверцу и подобрав живот, внедрился внутрь. Похожий на солнцезащитные очки лимузин – белый с черными от тонировки стеклами – дипломатично зафырчал и плавно унес себя за угол.

Анна выскочила с балкона, выходящего на тихую лужайку перед домом. Вихря разлетающимся разрезом, побежала через всю квартиру. Торопливо щелкнув золоченым шпингалетом, вынеслась на балкон над шумной улицей. И опять таки вовремя!

Раздвигая поток машин бело-хромированной мордой, лимузин выворачивал из-за угла дома в улицу. Торжественно неся себя в потоке машин, лимузин вырулил от перекрестка, проплыл под Анниным балконом и мягко причалил у гранитного крыльца высоченного офисного здания. Хлопнула дверца. Анна опять вывернула руку кольцами вперед и замахала, ловя солнечный свет на колье.

Глава 2 Бедная, бедная Анна, или Двойной Нельсон для свекрови

Однако время уже десять! Анна поглядела на часы и принялась быстренько собирать посуду на деревянный переносной столик. Свежевыжатый сок из одного апельсина – сперва соковыжималка б-ж-ж-ж, потом в стакан – бульк-бульк, фруктовый салат – ножиком чик-чик, сливки сверху – шлеп, горячие тосты из тостера – дрынг-банг, прык-скок! Ухватив столик за ручки, словно за уши, Анна направилась к закрытой двери в глубине квартиры. С мышиной деликатностью поскреблась и неслышно приоткрыла створку.

Внутри комнаты царила такая – вроде бы мгла. Мгла, потому что плотные темные шторы своей шторной грудью прикрывали окно от нападок жарящего, как сумасшедшее, августовского солнца. А вроде бы, потому что солнце совершенно по-шпионски все равно просачивалось сквозь переплетения ткани, тончайшими лучиками разбавляя темноту до невразумительной серости.

- Альбина Конрадовна, ваш завтрак!

Взбаламученное ложе, светящееся сквозь серость яркими цветами вышитого постельного белья дрогнуло, вспучилось, и из его разверстых глубин вынырнула пухлая ручка, небрежно махнувшая в сторону резного прикроватного столика.

- Туда, поставьте туда, Анечка! – сквозь зевок пробормотал капризный женский голос.

Анна водрузила столик переносной на столик прикроватный и пятясь спиной вперед, ретировалась прочь. Теперь можно и пылесос включать.

Свекровь появилась, когда Анна заканчивала начищать белый, как первый снег, и широкий, как колхозное поле (под снегом), ковер в гостиной. Выглядела свекровь идеально. Модно подстриженные и выкрашенные дорогой краской волосы уложены волосок к волоску и блестят, как у рекламно-шампунных девушек. У них, и вот еще у свекрови, и больше ни у кого! Макияж сдержанно-неброский, щечки свеженькие, как в пословице говорится, «будто колодезной водой умытые», а на самом деле хорошим тональным кремом с подложкой намазанные. Блузка строгая и изящная и мягкие голубые джинсы с лихой отсрочкой.

Анна в своей майке с грязными после мытья полов коленками и прилипшей ко лбу мокрой прядью мгновенно почувствовала себя скотной девкой, сбежавшей из коровника.

- Анечка, спасибо, милая, все как всегда было очень вкусно, - прощебетала свекровь, - Только, пожалуйста, слив больше во фруктовый салат не кладите. – свекровь поискала пульт от телевизора, - Сахару поменьше. – нашла пульт, щелкнула, - А вот джем для тостов в следующий раз попробуем как раз сливовый, - плазма во всю стену вспыхнула картинкой какой-то погони, - Да, сливки смените, эта фирма мне надоела, - закинув одну джинсовую ногу за другую, свекровь уселась перед телевизором, - И я уже, кажется, просила вас, Анечка, не называть меня Альбиной Конрадовной. Я Алевтина Кондратьевна!

- Разве? – потерянно пробормотала Анна. Ей казалось… Нет, она помнила совершенно точно, что свекровь зовут именно Альбиной и именно Конрадовной. Год назад, когда муж привел ее в эту квартиру, она еще страшно маялась с этим неудобопроизносимым сочетанием. А теперь что вдруг за новости?

- Вы что, не помните, деточка? – нацелив пульт на Анну, словно собираясь и ее переключит на нужную программу, строго вопросила свекровь. – Авария – аварией, но медики, кажется, не диагностировали у вас главной болезни латиноамериканских сериалов и отечественных романисток? Я имею в виду амнезию, - в ответ на Аннин непонимающий взгляд пояснила свекровь, - У всех этих Донцовых-Поляковых обязательно имеется барышня с амнезией. Потом амнезия проходит и она оказывается или богатой наследницей, или супер-агентом. Но вы-то, надеюсь, не агент и, к сожалению, не наследница? А для преподавателя русского языка и литературы, право же, стыдно тратить столько времени на чтение бульварных писулек, авторши которых, за отсутствием фантазии, еще и сдирают сюжеты друг у друга, - свекровь огладила любовно разложенный на столике гостиной томик «Дьявол и сеньорита Прим» Коэльо, намекая, что уж она-то читает исключительно высококлассную и совершенно оригинальную литературу. Если память Анну не подводила – как в случае с именем-отчеством свекрови – жиденький покет-бук лежал на этом самом столе еще до аварии и бесконечных месяцев больницы. Да и сам роман лихой латиноамериканец беспардонно содрал у Дюрренмата. Но Дюрренмат свекрови не авторитет, Анна – тем более, поэтому она только глуповато пробормотала:

- Кому сейчас нужна русская литература!

- И верно, никому! – весело согласилась свекровь. Телевизор в гостиной не сулил ничего интересного и свекровь поднялась – моложавая, жизнью довольная, фарфорово-холеная. Критически оглядела сидящую на корточках Анну с покрытой пеной губкой в руках, - Доктор, кажется, велел вам не переутомляться, Анечка? Но вы, наверное, думаете, что сами все лучше знаете – что вам можно, чего нельзя... – она осуждающе поджала губы, - Вон там на краешке пятнышко пропустили, дорогая, - и легкой походкой свекровь удалилась в глубины необъятной квартиры. Со спины ее вполне можно было бы принять за женщину лет на тридцать моложе.

Анна плюхнулась на влажный после чистки ковер и сдвинув брови, уставилась свекрови вслед. Ну а теперь кто бы объяснил, почему она все это терпит, вместо того, чтобы зажать любезную мамочку в «двойной нельсон» и вот этой самой мочалкой для ковров тщательно смыть с ее физиономии все достижения косметической промышленности? Анна поглядела на свои тискающие губку пальцы и удивилась еще больше. Руки были тоненькие, как веточки, перевитые синими набухшими венами. В сгибах локтей еще можно разглядеть мелкую россыпь оставшихся после капельниц точек и расплывшиеся вокруг них пятна синяков. Не такими ручонками вчерашней «выпускницы Освенцима» справится со свекровью, которая несмотря на возраст и фарфоровость производит впечатление женщины вполне крепкой. Так откуда вдруг выпрыгнула идея «двойного нельсона»?

Глава 3 Потрясенная лифчиком, или Толпа из одной подружки

Анна ухмыльнулась и принялась открывать. Зинка ввалилась в квартиру, как всегда обремененная кучей шуршащих пластиковых пакетов и каких-то папок, торчащих у нее из-под рук будто дерматиновые крылышки.

- А отзыв где? Предупредительный выстрел в воздух? Три зеленых свистка с интервалом в два метра? Совсем устав караульной службы не знаете, мадам Вишневецкая? – начальственно пуча глаза вопросила Зинка.

- Я Смирнова, - бледно улыбнулась Анна, - Мадам Вишневецкая у нас вон, - она едва заметно повела ресницами в сторону покоев свекрови, где между приоткрытой дверью и косяком любопытно мерцал тщательно накрашенный глаз. Встретив ответные взгляды, глаз негодующе моргнул и скрылся.

- Ей бы глазки на стебельках, как у рака, - пробормотала Зинка и громко гаркнула, - Здрасти, Алевтина Кондратьевна!

Покои высокомерно промолчали.

- Ну и ладно, - ничуть не расстроившись, заключила Зинка и шурша пакетами, бойко потопала к Анне в комнату. Плюхнулась в продавленное кресло:

- Что, потрясла уже соседей неземной красой?

- Ну, чем могла, тем и потрясла, - на манер цыганки поводя плечами, хмыкнула Анна.

Вольготно раскинувшаяся в кресле Зинка вдруг подскочила, будто ее снизу пружиной подбросили, резко выпрямилась и уставилась на Анну так, словно у той из ушей фонтанировали фейерверки.

- Ты чего? – растерянно пробормотала Анна, изумленная бурной реакцией на свою немудрящую шутку.

- Да я-то ничего! Ты-то чего? – в ответ не менее растерянно пробормотала Зинка.

- А чего я?

- Да ты-то ничего! – закругляя содержательный диалог, отрезала Зинка, и вроде бы успокоившись, снова откинулась на спинку, - Ты ж говорила, что уже оклемалась? А сама странная какая-то. Что тебе муж-то скажет, ежели узнает, что ты над утренней демонстрацией семейного благосостояния шутки шутишь, почитай, над святыней изгаляешься?

Анна поглядела на Зинку подозрительно – кто тут шутки шутит? Мало того, что она в мужниных идиотизмах участвует, так она еще должна их воспринимать серьезно? Она уже хотела высказаться на этот счет, как вдруг некая и впрямь неправильность заставила ее переключиться:

- Зинка, ты ее Алевтиной Кондратьевной назвала... – забыв про затаившийся под черепом огонь, Анна мотнула головой в сторону свекровкиных апартаментов, и тут же сжалась в предчувствии боли. Но голова, как ни странно, не отреагировала – видно, самой было любопытно, - А почему я помню, что она Альбина Конрадовна? Или я после аварии совсем того? – она жалобно поглядела на подругу.

- Почему только после аварии? Ты всегда была не очень, на самом деле разница вовсе незаметная, – небрежно утешила ее Зинка, - Я не понимаю, что тебя удивляет – или ты «Москва слезам не верит» не смотрела? Там был Рудольф – стал Родион, у нас была Альбина – стала Алевтина. Пока медики твою дурную башку из кусочков собирали – ушки пришивали, носик гвоздиком приколачивали – низкопоклонство перед Западом в очередной раз из моды вышло, а патриотизм с древнеславянским уклоном вошел.

- Ушки мне не пришивали, ушки у меня никуда не отваливались, - пробормотала Анна, невольно ощупывая уши и нос будто в поисках того самого гвоздика. Фу ты господи, как все просто, а она уже навоображала себе бог весть что!

- Ладно, мы делом будем заниматься или обсуждать, какие части твоего организма из каких щелей асфальта выковыривали? Лишнего ничего не присобачили, ну и скажи спасибо, - уже раздраженно пробурчала Зинка, копаясь в своем мобильнике. – Так, директриса наша вся из себя пошла на встречу и проявила понимание. Пока ты не выйдешь, твои уроки будут практикантки из университета вести. Но ты, подруга, все-таки не затягивай, а то ведь сама знаешь – с твоим предметом часов мало, желающих тоже не много, но все-таки больше, чем часов… А, вот, нашла! В этот раз с русского на английский…

Теперь уже Аннина содрогнулась и сдавленно пискнула, как дореволюционная барышня от неприличного предложения.

- Что это? – Анна растерянно уставилась на открывшийся на экране текст.

Зинка поглядела на нее с возмущением:

- Ну, мать, тебе точно не все мозги обратно затолкали! Любовная лирика это! Жена по почте, наложенным платежом, если мелкие – можно взять две на вес…

Но Анна уже и сама сообразила, о чем ее просят. Любовь по переписке, письма отечественных невест к импортным женихам – их надо перевести, она уже такое делала. Она наугад развернула письмо: «Я очаровательно пухленькая, очень яркая блондинка…» Если в переводе на бытовой, скорее всего – «толстая и крашенная», а на английский «charming chubby and pretty bright blonde…». Русские слова легко перетекали английские, и обратно.

Анна остановилась, в легком недоумении разглядывая текст на экране. Писем было много, но… если засесть плотно, то за вечер работа будет сделана.

- Я хорошо знаю английский, - полуутвердительно, полувопросительно сказала она.

- Откуда я знаю, как ты его знаешь, если я сама его ни фига не знаю? – парировала Зинка, продолжая ковыряться в своей необъятной сумке, - Клиенты на тебя пока не жаловались.

Анна опять недоуменно сдвинула брови:

- Но если я хорошо знаю английский – почему я преподаю русскую литературу?

Глава 4 Бунт домработниц, или Конкретный наезд на Зинку

Она захлопнула за Зинкой дверь и принялась в очередной раз закручивать замки – бросить бы их к чертовой матери, бухнуться в постель, воткнуть разламывающуюся на части голову в подушку, закрыть глаза…

- Анечка, вы хорошо заперли? – напудренный носик свекрови высунулся из-за дверей. Следом за носиком в холл выбралась вся свекровь целиком, и привалилась к косяку, явно настроившись на долгую и нравоучительную беседу.

Не-ет! Только не это!

- Деточка, а разве вам, после такой тяжелой травмы можно принимать таких… шумных знакомых?

Пылесосить, значит, ничего, а Зинку принимать – вредно? Хотя, конечно, Зинка – она покруче любого пылесоса, она еще лифчики продает.

Боль билась в голове и Анне казалось, что череп выгибается под ее ударами.

- К тому же вы сами знаете, что мой сын, а ваш муж…

- Разве у вас есть еще один сын, Альбина… э-э… Алевтина Кондратьевна? – боль категорически мешала соображать. – Который мне не муж?

Свекровь поглядела на Анну изумленно. Сегодня все изумляются – и Зинка, и свекровь, и сама Анна. Такой вот изумительный день. Ой, мама, больно-то ка-ак!

- Что за глупости вы говорите, Анечка? Вам что, нехорошо?

Ага, морда белая, пот катится, губа закушена… Мне хорошо-о! Мне охренительно прекрасно!

- Так вот, возвращаясь к той мысли, на которой вы меня так невежливо прервали… - свекровь наставительным взглядам пробуравила Анну, - Хочу напомнить, что хозяин этого дома не приветствует посторонних…

- А надо бы, - неожиданно не только для свекрови, но и для самой себя перебила Анна, - Простая вежливость требует – выйти, поздороваться. Поприветствовать. Что ж вы его в детстве не научили, а, Алевтина Кондратьевна?

Сейчас свекровь ей ка-ак выдаст!.. А голова и без того болит. Но свекровь ничего не выдала. Она стояла, пялясь на Анну в безграничном недоумении, будто половичок у двери вдруг отрастил зубы и цапнул за ногу.

Это что же получается? Неужели она, Анна, свекрови никогда не возражала? Никогда-никогда? Анна попыталась припомнить свою жизнь в этом доме до больницы. Да… Вроде… Так оно и есть…

Боль взвилась таким огненным языком, что Анна чуть не заорала. Не буду! Честное слово! Я не буду ничего вспоминать! Я не буду ни о чем задумываться!

Пошатываясь, Анна отлепилась от коридорной стены и уже не обращая внимания на свекровь, побрела прочь. Воздуха! Глоточек! Как же тошнит!

Она тяжело вывалилась на балкон и повисла, цепляясь за перила. Воздух ни черта не помогал! Он вонял гарью и пылью, от него только сильнее мутило, шум катящих автомобилей радостно присоединился к боли, Анна поняла, что ей совсем конец…

Внизу нагруженная пакетами знакомая фигура вырулила из-за угла дома и со стремительностью и целеустремленностью торпеды рванула к перекрестку. Цепляясь хоть за что-то, позволяющее отключить внимание от боли, Анна не отрываясь глядела на как всегда торопящуюся Зинку.

Два потока толпы слились посреди дороги и вновь разошлись, перетекая каждый на свою сторону. Зеленый человечек в светофоре припадочно задергалась, готовясь переключится на красный. Зинка, подоспевшая к кромке тротуара последней, наддала ходу. В гордом одиночестве она вылетела на середину проезжей части. И в этот момент мотор застывшей в первом ряду хищной черной БМВ торжествующе взревел. Машина сорвалась с места и ринулась прямо на деловито трусящую через дорогу, обвешанную пакетами фигуру. Широкий хромированный бампер ударил прямо в Зинку, словно бык на рога, поддевая хрупкое человеческое тело. Женщину подбросило. Растопырившийся, будто детский рисунок, нелепый человечек на мгновение завис в воздухе, и с глухим шмяком рухнул куда-то вниз и вбок. Сверху с таким же шмяком, и звоном, и грохотом посыпались Зинкины пакеты. БМВ с победным рыком пронеслось мимо, закрывая от Анны распластанное на асфальте тело, и визжа протекторами, исчезло за углом.

Глава 5 Где кошелек у BMW, или Не покой в приемном

Ничего этого Анна уже не видела. Она неслась через всю квартиру, рыча от ярости, вертела проклятые замки, и сама не помня как, оказалась на первом этаже. Едва не сбив охранника, вылетела на лужайку, и уже не обращая внимания на прыгающую в голове боль, побежала вдоль бесконечного здания, отлично зная, что торопиться незачем, все кончено, поздно что-то делать, Зинке уже ничего не нужно.

- Скорую, полицию, и рюмку водки, у меня стресс! Да, и номер! Кто-нибудь запомнил номер этой сволочи?

Выскочившая на улицу Анна замерла, придерживаясь за подвернувшийся фонарный столб, потому что устоять на ватных ногах сейчас было проблематично. Зинка в позе ушибленной об асфальт королевы восседала на бровке тротуара и поминутно охая и хватаясь то за ногу, то за поясницу, руководила собирающими ее пакеты прохожими.

Анна, наконец, отлепилась от столба и пугливо косясь на медленно тянущиеся мимо машины и выглядывающих из них любопытных водителей, поковыляла к Зинке.

- Учись, Смирнова, как правильно в аварии попадать! – приветствовала ее Зинка, бросая на подругу высокомерный взгляд, - Никаких тебе мозгов по асфальту, никаких головных болей. - она озабоченно нахмурилась, - Хотя про головные боли надо будет обязательно сказать. Могут же у меня быть головные боли? Вот увидишь, этот ублюдок на БМВ со мной по гроб жизни не расплатится! Он не то что свое поганое БМВ, он подштанники свои закаканные продаст.

- Считаешь, закаканные дороже пойдут? – автоматически поинтересовалась Анна.

Влетевшая в улицу скорая прервала Зинкины кровожадные (или скорее до денег жадные) угрозы. Пожилая врачиха пощупала Зинкину ногу, помяла неожиданно гибкими, будто бескостными пальцами позвоночник, хмыкнула и ловко закатив Зинку на носилки, велела грузить в скорую.

- Вы родственница? – глядя на Анну равнодушными глазами человека, повидавшего много и всякого, поинтересовалась врачиха и не дожидаясь ответа, скомандовала, - С нами поедете.

- В больницу? – ошеломленная ее словами Анна невольно отступила на шаг. Нет, это совершенно невозможно! Она не может снова войти… туда. В выматывающий запах лекарств, и хлорки, и собственного полуживого, а скорее – полумертвого, слабого, дурно пахнущего тела, в бессонные ночи наедине с капельницей. – Я не могу ехать в больницу.

Но толстая врачиха никаких таких глупых сантиментов не понимала. Зинка тоже.

- То есть как это не можешь? – возопила с носилок несчастная жертва автомобильной аварии, - Ты ж там, считай, как родная! Кто мне советовать будет? Я ж самое дорогое лечение хочу. – Зинку задвинули вглубь медицинского фургона, но она победно протрубила из его недр, - Пусть БМВ раскошеливается!

Отогнав от себя настойчивый образ раскошеливающегося БМВ, Анна покорно подобрала Зинкины пакеты и полезла в скорую. Ничего не поделаешь, нужно ехать.

Приемного покоя больницы скорой помощи Анна не помнила. Когда она сама попала сюда, ее самой как раз и не существовало. Было искалеченное, полуразобранное тело, напрочь лишенное сознания и понимания, что с этим телом делали. Во всяком случае сейчас здесь не было ничего от стереотипа, любезно подаренного американским видео: подтянутые сексапильные врачи бегом разгоняют каталку с пациентом, та гремит, крики «Мы теряем его… теряем…», как будто пациент свалился у них с этой самой каталки и закатился в щель линолеума.

Врачихи приемного покоя не были подтянутыми и уж совершенно не сексапильными. Никуда они не бежали, а если бы, не дай бог, побежали, наверное, стены бы содрогнулись. Собравшись кучкой, они с заторможенным любопытством всей компанией взирали как белобрысый медбрат аккуратно снимает ролики с лежащего на кушетке парнишки лет шестнадцати. Нога у парня была вывернута под неестественным углом и на каждое прикосновение он отвечал глухим стоном. Но даже эти стоны не могли уничтожить господствующего здесь ощущения пустоты и сонливой летней тишины. В приемном покое царил покой.

Ровно до того момента как в него вкатили Зинку.

- Эй, ты с меня штаны снимать будешь? – рявкнула Зинка на медбрата так, что ролики выпали у него из рук и грохнули об пол, заставляя вздрогнуть окрестное сонное царство, - А симпатичный медбратик, - разглядывая окончательно смутившегося белобрысого, подтолкнула Анну локтем Зинка, - Знала бы – парадные трусы одела, - но это не помешало Зинке пригрозить белобрысому, - Смотри, аккуратно снимай, как с себя. Порвешь – по судам затаскаю. Мне и так с моим БМВ судиться, так я и с вашей больницей уж заодно.

Сбившее ее БМВ Зинка уже искренне считала своим.

- Работай, парень, и покатили на рентген, мне тут с вами засиживаться нечего.

Не прошло и пары минут, как сонливость у врачей исчезла, сменившись жгучей ненавистью. Зато вокруг Зинки воцарилась вполне американистая атмосфера «гонок на каталках». Нагруженная пакетами Анна – пристроить их хоть где-нибудь подруга запретила категорически – носилась следом за Зинкой с рентгена на осмотр к ошалевшему зав отделением, который, похоже, и сам не понимал, почему именно он должен вести вот эту конкретную пациентку. Но тем не менее покорно осматривал, ощупывал и хмурил брови над еще мокрыми снимками. Потом на консультацию к еще более ошалевшему профессору, словно бы потусторонней силой вынесенного прямо с какой-то конференции, потом в травматологию…

- Сломанная нога – еще ничего. Нельзя же прожить жизнь, ничего себе не сломав! – заключила Зинка, руководя Анной, размещавшей ее одну в лучшей двухместной палате. В той же палате, в которую не так давно Зинка (ну не свекровь же с мужем!) таскала протертые супчики самой Анне.

Глава 6 Что нам доктор прописал, или Обследование в добровольно-принудительном порядке

- Анечка! Здравствуйте, милая, что ж вы так давно не показывались!

Тьфу – вот тебе и скорее! Анна нехотя обернулась и с усилием выдавила вроде бы радостную улыбку. Ну по крайней мере – вежливую.

- Здравствуйте, Александр Степанович!

Ее лечащий врач был молод, хорош, импозантен и ироничен, и степенен, а также остепенен кандидатской степенью. Считался лучшим специалистом, грамотным профессионалом и вообще душкой. И вызывал у Анны нестерпимое желание бежать от него без оглядки.

Глупое желание, конечно же. Просто Александр Степанович навсегда связан для нее с бредом, жаром, болью, уткой под кроватью, и беспомощностью распластанного тела, со всем, что значит быть прикованной к больничной койке. Вот из-за этого она его и видеть не может. На самом деле он, конечно, душка, и лучший специалист, и грамотный профессионал.

Александр Степанович очень профессионально ухватил Анну под локоток и укоризненно журча, повел по коридору:

- Что ж вы, Анечка, мы вас неделю назад отпустили, а вы с тех пор и глаз не кажете? Мы договаривались, что вы будете приходить на обследование, нельзя после таких травм так легкомысленно…

Легко, будто куклу, он вставил Анну в дверь с закрашенным белой краской стеклом, подтолкнул внутрь, зашел сам и запер дверь за собой. Анна с легким недоумением смотрела как он проворачивает в замке ключ и прячет его в карман. Зачем бы это?

Из угла послышалось легкое покашливание. Анна оглянулась.

- Здрасси!

Высокий, бородатый, восточного типа мужчина был практически незаметен в окружении растыканных вдоль стен приборов – таких солидных и суперсовременных, что одно их попискивание и подмаргивание экранами, кажется, могло как рукой снять насморк и сифилис, починить сломанные кости, вырастить новую печенку, а уж Аннина тривиальная головная боль им вообще на один зуб. Медицинские приборы с руками и зубами – какой кошмар! И это преподаватель литературы!

Анна попробовала улыбнуться, но у нее не получилось. Она этих приборов боялась – не то слово! Это не был нормальный страх взрослого человека, уставшего от лечения, но понимающего, что надо, надо… и способного некоторым усилием воли заставить себя перетерпеть процедуры, а потом вздохнуть с облегчением – закончилось, и слава богу. Нет, это был совсем другой страх! Так можно бояться только убийцу, поймавшего тебя в темном подъезде: обморочно, обессиливающе, понимая, что он сделает с тобой, что захочет, и ты исчезнешь из этого мира, а ведь еще и не жила – ни любви, ни радости.

Особенно Анна боялась жуткой «штуки со шлемом». Она ее хорошо помнила, гадину! Анну, еще не способную ни двигаться, ни говорить, не понимающую, где она и смутно соображающую, кто она вообще такая, привезли сюда, вкололи в вену какую-то дрянь, нахлобучили вот этот самый шлем, вкатили в утробу «штуки»… Потом был свет и Анна чувствовала, как «штука» копошится у нее в мозгах! Возится там, и шуршит, и копается, и выжимает что-то, и вообще, невесть что делает. И сколько бы ей потом не говорили дурацких словечек вроде «заурядная томография мозга», которую, дескать, невозможно почувствовать, она не верила ни на грош! Она не дура, не сумасшедшая и излишками воображения не страдает – страдала бы, может, после университета при кафедре осталась, а не в школу пошла! Она отлично помнила ощущение перетряхиваемых мозгов и знала – она больше не желает ничего такого! И никому не позволит…

- Ложитесь, Анечка, вот сюда! – скомандовал врач и… выкатил из недр «штуки» ту самую выдвижную полку, которую Анна так хорошо помнила, - Я вам надену вот это! – и он взял в руки шлем.

Анна невольно попятилась. Выкатная полка торчала из «штуки» - будто гадюка язык высунула. Лечащий врач держал в руках шлем и глядел на Анну выжидательно. Она попробовала справиться с собой – что за дурацкие страхи, надо просто подойти, лечь, подставить голову… Нет! Она не может этого сделать! Она почувствовала, что спина у нее просто насквозь мокрая от катящегося по ней ледяного пота. Как из-под холодного душа вылезла!

- Знаете, Александр Степанович, но я сейчас никак не могу, - пробормотала она и эта была чистейшая правда.

- Глупости, Анечка, - решительно, как и Зинка, врач отмел все ее возражения, - Вы думаете, что уже здоровы, но это совершенно не так, вам еще лечиться и лечиться, а для этого надо элементарно следить за своим состоянием.

- Александр Степанович! – перебила его Анна. Спокойно, спокойно! С человеком всегда можно договориться, если четко, без истерик, и не корча из себя невесть что, объяснить ему ситуацию. Врач все поймет, и они разойдутся, как в море корабли, - Я действительно не могу лечь под этот прибор. Я его боюсь. Я прекрасно понимаю, что мой страх глупый, иррациональный, но я долго была очень больна. Я не в состоянии сейчас с собой справиться. Давайте отложим на пару недель, я успокоюсь и тогда…

- Обследования должно проводиться вовремя, - неожиданно вмешался молчавший до сих пор бородатый. В его речи слышался незнакомый, но довольно явственный акцент, - Все надо делать по графику, тогда польза будет.

- Я не думаю, что будет польза, если я закачу вам тут истерику с воем, воплями и битьем головой об стену, - мрачно ответила Анна. Они что, не понимают? Или не принимают ее слова всерьез?

- Ну-ну-ну, зачем же так нервничать… - успокаивающе сказал Александр Степанович и шагнул к ней. Со шлемом в руках и явным намерением нахлобучить его Анне на голову.

Глава 7 Тяжелый монитор – лучший друг слабой женщины, или Погоня по лезвию ролика

Бородатого отшвырнуло на монитор какого-то прибора. Аппарат качнулся… Медленно и печально начал заваливаться вперед. Бородатый скатился с него на пол, подхватился на четвереньки. Падая, монитор саданул жестким ребром по выставленному заду. Вдавил человека в пол. Бородатый придушенно вякнул. Врач в панике рванул на помощь… монитору.

Анна спрыгнула с полки и кинулась к двери. Дверь, естественно, как была, так и осталась запертой. Просить ключ было верхом идиотизма. Расколошматить стеклянную дверь к чертовой матери… Немыслимо! Приличная женщина, преподаватель все-таки…

Анна смущенно оглянулась. Бородатый, кряхтя, выползал из-под приподнятого доктором аппарата. Глядел он исключительно на Анну, да еще таким взглядом! Анна подхватила металлический табурет – и со всей силы навернула по двери.

Осколки стекла с грохотом посыпались наружу. Обнаружившаяся за ним толстая медсестра с полным лотком заряженных лекарствами шприцов смотрела на Анну, раскрыв рот. Сзади послышался глухой удар и такой же глухой вскрик. Кажется, доктор с перепугу снова уронил свой драгоценный аппарат – и снова на бородатого. Оглядываться Анна не стала. Двумя тычками табуретки выколотив зубья стеклянных осколков, Анна подхватила бесценные Зинкины пакеты – как же без них! – и полезла сквозь дверь.

Сзади снова послышался грохот и бешенный рев разозленного паровоза. Бородатый не стал ждать помощи, отшвырнул придавивший его аппарат прочь. Монитор шарахнулся об пол, раздался звучный хлопок, треск, запахло паленой проводкой. Доктор неверящими глазами уставился в безжизненный экран, но бородач предаваться сантиментам не собирался. Он вскочил на ноги и полез через разбитую дверь, даже руку протянул, собираясь ухватить Анну за футболку…

Анна швырнула кульки на пол, нагребла из лотка застывшей в ошалении медсестры полные руки шприцов и засадила их в бородача. Тот отшатнулся и заорал. Двумя растопыристыми пластиковыми букетами шприцы торчали у него из плеча и пониже грудины. Жуткое зрелище. Чистый сюр!

Подхватив чертовы кульки, Анна со всех ног помчалась по коридору. Погоня бухала ботинками за спиной, нечленораздельно, но угрожающе вопя и на бегу выдергивая из себя шприцы. Анна пробежала мимо дверей многочисленных палат, из которых торчали головы обалдевших пациентов, из ординаторской – не менее обалдевших врачей.

«Это еще что, - успела на бегу подумать Анна, - вот когда они разбитую дверь и монитор обнаружат…»

Она прекрасно понимала, что выглядит все совсем не по-хорошему! Ее пытались положить на обследование, а она стекло грохнула, аппаратуру переломала, постороннему мужику инъекцию сделала. Много инъекций – и все без предписания врача! Просить помощи у докторов нельзя, они наоборот, еще парочку санитаров со смирительной рубашкой к погоне подключат.

Прыгая через две ступеньки, Анна понеслась вниз по лестнице. Размахивая кульками, проскочила мимо драящей пол уборщицы.

- Куда? – ударил вслед заполошный крик, - Здесь вам больница, здесь…

На лестнице снова послышался топот мужских ботинок… грохот перевернутого ведра… и следом звонкий ляп тяжелой мокрой тряпки.

- …бегать нельзя! – закончила прочувственный вопль уборщица, еще разок наворачивая тряпкой по барахтающемуся в разлитой мыльной воде бородатому.

Всем телом ударившись в дверь, Анна вывалилась в холл. К выходу, скорее! Она была уже на середине коридора, когда на другом конце замаячила мужская фигура в синей хирургической робе. Был ли то спустившийся по второй лестнице Александр Степанович, Анна не знала, но была в этом уверена. Стремительно вильнув в сторону, она вломилась в дверь приемного покоя.

Теперь там было вовсе пусто, лишь у кушетки валялись оставленные мальчишкой со сломанной ногой ролики. Анна замерла у дверей, прислушиваясь к мужским шагам, приближающимся с двух концов коридора. Сейчас они сойдутся на середине, выяснят, что беглянка пропала… и начнут обыскивать боковые комнаты. Она сама загнала себя в ловушку, дура! Анна попятилась к окнам. Двойное стекло, щели, забитые слежавшейся ватой и одеревеневшие от старости полосы бумаги поперек шпингалетов. Если эти окна и можно открыть, то разве что ломиком. Анна в панике огляделась. Ее взгляд остановился на небрежно брошенных на пол роликах.

Хорошие ролики. Удобный ботинок, матово белые полиуретановые колесики, укороченная рама с выемкой посредине. Подшипники должны быть отличные, все-таки «Rollerblade». Откуда она знает, что ролики именно «Rollerblade», Анна понимала – написано на них! Но почему это означало хорошие подшипники, она понятия не имела. И почему она вдруг стряхнула с ног кроссовки и принялась быстро и яростно натягивать ролики!? Защелкнула замок, затянула на щиколотке ремень и поднялась с кушетки, неловко переступая обутыми в коньки ногами. Отчаянно завертела руками, ловя равновесие. Она действительно с ума сошла, на этом же не то что двигаться, даже стоять невозможно, конечности сами из-под тебя укатываются.

Дверь в приемный покой распахнулась, на пороге воздвигся бородач. При виде Анны на роликах рот у него изумленно приоткрылся – борода свесилась на грудь. Потом на заросшей физиономии торжествующее «Попалась!» высветилось четко, будто выложенное неоновыми лампочками. И тогда, на ходу подхватывая Зинкины пакеты, Анна оттолкнулась ногой и ловко спружинила. Ролики скользнули по больничному линолеуму с бесшумной легкостью. Анну пронесло через весь приемный покой, пригнувшись, она мчалась прямо на застрявшего в дверях бородатого. Мужик невольно отпрянул…

Глава 8 Такая бестолковая Анна, или «Бостонское чаепитие» в отдельно взятой квартире

На подходе к своему элитному жилому комплексу Анна вздохнула с облегчением и снова оттолкнувшись, поехала по недавно положенному на въезде во двор асфальту. Оказывается, приличный асфальт в городе – это такая редкость, а телепаться на роликах пешком – это такая мука! Не просто натруженные, а насмерть замученные мускулы стонали и ныли, требуя отдыха. Стараясь не причинять им лишних страданий, Анна, едва шевеля коньками, вкатила во дворик и неспешно поехала мимо лужайки.

Вновь выпасающая своего бело-голубого перса, седовато-синяя соседка из седьмой квартиры приветственно кивнула Анне и с легким удивлением обронила:

- Не знала, что вы на роликах катаетесь, - сухонькие губы тронула шкодливая усмешечка, - А скажите, у вас там на колесиках тоже по бриллиантику?

Анна только мрачно зыркнула на нее в ответ. Все такие остроумные, ну такие остроумные!

Взобраться на роликах по гранитному крыльцу Анна была просто не в состоянии. Она содрала с себя коньки и распихав их по пакетам – если у Зинки там и было что-то бьющееся, давно уж раскокалось – босиком прошлепала через весь холл к лифту.

Высунувшись из своей будки охранник с интересом наблюдал как жена владельца верхнего пентхауса, оскальзываясь и размахивая шуршащими целлофановыми пакетами, чешет по гранитному полу в одних только драных бумазейных носочках.

«Интересно, свекровь что, все это время в коридоре под дверью проторчала?» - отпирая своим ключом (точнее, целой связкой, с которой она всегда чувствовала себя Марфой-ключницей в барской усадьбе) подумала Анна.

Потому как именно в коридоре и именно под дверью свекровь и обнаружилась.

- Анечка, где вы были? – с воинственностью, лишь слегка замаскированной под тревогу, вопросила свекровь, подозрительно щуря умело подкрашенные глаза, - Почему вы вдруг убежали и даже ничего мне не сказали?

- Зина попала под машину. Мне нужно было ехать с ней в больницу, - устало пробормотала Анна, разыскивая в зеркальном коридорном шкафу гостевые тапки. Мягкие старенькие кроссовочки, в которых она обычно убирала и в которых рванула к придавленной БМВ Зинке, остались валяться в приемном покое. Хотя вряд ли хозяин роликов посчитает их подходящей заменой.

- Вы даже дверь не заперли… Какая трагедия! – последние слова, кажется, относились все-таки не к двери, а к Зинке. Никак не реагировать на известие об очередной автомобильной аварии даже свекровь считала неприличным, но целый день готовясь выдать нерадивой невестке прочухон, не могла вот так просто соскочить с заготовленной темы, - Осталась лежать прямо посреди дороги…

- Все не так уж страшно, там всего лишь перелом. - покачала головой Анна, засовывая ноги в тапочки.

- Боже мой, Анечка, так купите новую…

- Зинку? – поднимая голову, ошарашено воззрилась на свекровь Анна.

- Швабру! Я вам о швабре говорю, которую вы не убрали в шкаф, а бросили прямо посреди дороги! – и безо всякого перехода, - Кажется, автомобильные аварии – это заразно. Сперва вы, теперь Зина. Или просто среди ваших подруг так принято?

Анна молча передернула плечами – еще одна остроумица на ее бедную, больную, об асфальт ушибленную голову! Сгребла проклятые Зинкины пакеты и пошуршала с ними в свою комнату. Ей нужно спокойно посидеть, ей нужно подумать…

- Анечка, куда же вы, я с вами разговариваю! Надеюсь, вы хотя бы за продуктами сходили? – вскричала ей вслед свекровь.

- Надейтесь, надейтесь, - все глубже погружаясь в свои невеселые мысли, пробурчала Анна, - Надежда умирает последней. В голодных муках у пустого холодильника.

Она свалила наконец чертовы кульки в угол и обессилено рухнула на диван. Разворошенные мысли кружили и жужжали в голове, как пчелиный рой. Анна чувствовала, что если не приведет разбушевавшихся «пчелок» в порядок, новый приступ лютой головной боли ей обеспечен.

- Анечка, вы сегодня ведете себя… - оказывается, свекровь приперлась в комнату вслед за Анной, - Мягко говоря, странно! – свекровь явственно давала понять, что употребляет это слово вместо другого, гораздо более крепкого, исключительно от врожденной интеллигентности. – Конечно, Зину жаль, но мне всегда казалось, что она на вас дурно влияет.

Анна хмыкнула.

- Да, да! Так что может и хорошо, что вы какое-то время не будете общаться! И сделайте, пожалуйста, чаю!

- О! – Анна согласно кивнула. Чаю – это мысль. Чашка горячего чаю – то, что сейчас нужно.

Она прошлепала на кухню, кинула чайник на плиту, откопала в здоровенном, как крепостная башня, холодильнике сморщенный лимончик. И много-много сахара в большую-большую чашку… Чайник радостно засвистел.

Вытянув губы трубочкой, Анна отхлебнула горячущего, очень сладкого и очень крепкого чаю и блаженно вздохнула. То, что доктор прописал! Напоминание о докторе дернуло болезненной тревогой. Значит, доктор, лечащий врач Александр Степанович…

- Анечка! – возмущенный вопль свекрови снова разметал только начавшие строиться мысли. Гневно сверкая очами, свекровь стояла в дверях кухни, - Я просила сделать чаю!

- Я сделала, Алевтина Кондратьевна, - рассеяно (доктор, доктор, что ж тебе надо-то было?) ответила Анна и в доказательство отпила еще глоток.

Возмущения в глазах свекрови поднялось бурной волной – настоящим цунами – и кажется, даже пролилось лужицей на пол кухни. До Анны наконец дошло.

Глава 9 Кто Я, или Фрейд курит в сторонке

Анна вернулась к себе и плюхнулась на диван. Перепалка со свекровью придала растревоженным мыслям другое направление. Конечно, доктор и бородач, пытающиеся ее насильно засунуть под медицинский шлем, а потом гоняющиеся за ней на скорой помощи – это странно, пугающе и вообще ни на какие уши не налазит. Но еще более странным, пугающим и категорически непонятным было поведение самой Анны.

Она не понимала себя! Она отлично помнила, как совсем недавно, когда у нее еще не было головных болей, а под волосами не прятались шрамы, она искренне считала, что с замужеством ей повезло. Она живет в роскошном пентхаусе – такие апартаменты даже мыть приятно. Готовит на суперсовременной плите – это же удовольствие на такой плите готовить. За продукты самой платить не надо – только притащить сумки с рынка. Свекровь и муж не требовали, чтобы она вносила свою долю в семейный бюджет, вся ее зарплата полностью оставалась ей. Не было нужды экономить на обедах, чтоб купить себе новую сумку из кожзама, когда старая развалилась под тяжестью школьных тетрадок.

Хм, а правду Зинка говорит, что домработницам с жильем, питанием и без секса еще 300 баксов зарплаты дают? Так, может, стоит с мужа стребовать, а? Плюс плата за «ночное обслуживание» - тоже, вроде от 50 до 200 долларов в час, в зависимости от региона. Только за первый час брать вперед, а то при склонности супруга «сделать по-быстрому и захрапеть» на поминутной тарификации много не заработаешь.

Анна встала и нервно заходила по комнате. Недаром и Зинка, и свекровь так удивлялись ее поведению. Похоже, с момента возвращения к активной жизни, она сама на себя не похожа! Во всяком случае, не похожа на ту себя, что помнилась ей до больницы.

И еще эти ролики! Анна вытащила из пакета черно-деловитый и даже угрожающий в своих четких, стремительных формах роликовый конек. Она не так глупа, чтобы считать, что можно, ни разу в жизни не стояв на роликах, вдруг взять да поехать. С виражами, с ездой спиной вперед и с совершенно безумным, головоломным прыжком и спуском по металлической трубе! И когда бородатый опрокинул ее на лежанку и ухватил за щиколотку – нога дернулась сама. Будто сработала закрепленная в мышцах команда. Ну, и как эти загадочные рефлексы согласуются с тем, что она помнила о себе? Золушка научилась танцевать, когда натирала паркет, Анна научилась вырубать здоровенных мужиков… Когда детей в классе утихомиривала? Или когда бифштексы отбивала?

Анна стянула с себя джинсы и майку, встала перед зеркалом, внимательно изучая свое тело. М-да. Недокормленный цыпленок. После птичьего гриппа. Сероватая кожа висит на костях, грудь, как две детские дульки, мышцы… Анна согнула руку в локте, напрягла бицепс. Дряблые, как и положено после многих дней неподвижности в окружении реанимационных аппаратов. И боля-ят! Как и положено после дикой нагрузки.

Зеркало отразило Аннину озадаченную физиономию. А мордочка у нее все-таки ничего. Черты тонкие, губки пухленькие, носик как у Виктора Гюго. Не у самого Гюго, а просто настоящий «французский носик», так любовно выписанный им… в каком романе? Ах да, в «Les Misérables», то есть в «Отверженных». Волосы только тусклые, больные. Анна оттянула прядь. Но, наверное, все это можно привести в порядок? И тело, и голову… Фрукты покупать не только для свекрови, мясо готовить не только для мужа, немножко меньше мыть полы и немножко больше… кататься на роликах?

Анна покачала головой. Не-ет, все, надо заканчивать с этим самокопанием! У нее Зинкина «любовь по переписке» еще не переведена. Зинка ее пришибет, даром что со сломанной ногой. Прямо гипсом и пристукнет. Интересно только, как она Зинке переводы отдаст, потому что в больницу эту проклятую, логово безумных врачей и бородачей, она больше не сунется… Стоп! Не думать об этом.

Анна вытащила из стопки первый лист… и в растерянности замерла. А, собственно, писать-то как? Раньше, до аварии, она шла в компьютерный класс и там, на стареньком, истошно гудящем «Пентиуме» настукивала свои переводы. Конечно, в кабинете у мужа есть ноутбук, с собой муж его не возит, разбить боится. Но о том, чтобы воспользоваться компом не могло быть и речи! Муж не раз и категорически запрещал ей прикасаться к своему компьютеру. У него там «важные деловые документа», а также «бизнес-переписка», его удар хватит, если она вдруг полезет в его бесценную машину. Анна еще немного подумала. Не самый плохой вариант: мужа хватает удар, она становится богатой молодой вдовой.

Нет, так сильно ей, конечно, не повезет, но работу-то делать надо, раз деньги взяла. И вообще, мужа до завтра не будет. Аккуратненько прибрать следы своего пребывания в компьютере, он ничего и не заметит. Подхватив пачку писем, Анна выбралась в коридор и скользнула в кабинет.

Глава 10 Искушение ноута, или Кто потер мне память?

Свет она зажигать не стала – приучать свекровь к своей изменившейся манере поведения можно и с утра, сейчас дело надо делать, а не объяснять, как она посмела вторгнуться в святая святых мужниных закладок на порно-сайтах и компьютерных стрелялок. Блекло засветившийся монитор озарил валяющийся на столе зарядник для мобилки – вечно муж его забывает, телефон у него садится и все ему виноваты! Рядом сверкнули искрами так и оставшиеся в пепельнице драгоценности. Ай-яй-яй, что ж это за командировка срочная такая, что муж даже не успел припрятать в сейф свои сокровища! Это ж он теперь, бедняжечка, сутки не будет знать ни сна, ни покоя. У него ж всегда должна быть «граница на замке»: дверь заперта, сейф опечатан…

Ой! И ноут на пароле…

Анна уставилась в высветившееся на экран окошко пароля. В принципе, она могла бы и догадаться. Если муж даже любимой мамочке не доверяет ключи от своего супер-секретного сейфа, то уж на компьютер пароль поставить – милое дело.

Ну и что теперь – выключить и уйти? Раньше она так бы и поступила. Поправочка. Раньше она сюда бы и не пришла. А раз уж пришла – стоит хотя бы попробовать.

Она быстро вбила в окошко свое имя. Глупость, конечно, ее имя не может быть паролем для компа мужа, но… так хотелось, чтоб было! Хотя бы ради собственного самолюбия убедиться, что муж думает о ней не только когда ему нужна бесплатная кухарка, прислуга и вешалка для демонстрации его благосостояния, что иногда он о ней… просто думает.

Компьютер проглотил «Анна», презрительно отписался «Пароль неверный» и снова выбросил пустое окошко – все такой же близкий, но недоступный.

Ну, она на самом деле не сильно-то и рассчитывала… Попробовать, что ли, его обожаемую мамочку, Альбину-Алевтину?

«Пароль неверный».

Она неправильно подходит к делу. Муж скорее использовал цифры, чем буквы. Цифры для него всегда были святы. Но если цифры – значит, дата? Его собственный день рождения или мамочкин?

«Пароль неверный». «Пароль неверный».

Может быть что угодно! Просто, чтоб не сдаваться сразу, Анна принялась вбивать в окошко первые пришедшие ей в голову даты. Ее день рождения (ага, как же, жди!). Неверно. День их свадьбы. Неверно (естественно!). День рождения Пушкина… Ничего. Жалко, она не знает день рождения Рокфеллера, может, больше бы подошло… Ну, что-нибудь еще, напоследок… День, когда она попала в аварию…

Надменный прямоугольник моргнул, исчез, монитор приветственно вспыхнул стандартными вордовскими «обоями» и экран принялся споро заполняться иконками «рабочего стола». Анна сидела перед компьютером в полном ошеломлении.

День, когда она чудом не погибла, стоит паролем на компьютере ее мужа? Для него это такая памятная дата? Допустим. Обычно никто не ставит паролем даты, связанные с неприятными воспоминаниями, но, может, ее муж в глубине души мазохист? Надо покупать не лифчик со шпаргалкой «I love you», а что-нибудь из кожи и колючей проволоки и хлыст с шипами? Или просто эта дата… не является для мужа такой уж неприятной?

Анна рассеяно уставилась в белизну «вордовского» листа. Нет, она сейчас не в состоянии ничего переводить! Она провела дрожащей рукой по мокрому от пота лбу. Она должна понять, почему компьютер мужа «запоролен» на дату ее аварии. И как это согласуется с тем, что ее лечащий врач так сильно хотел запихать ее под шлем томографа, что не остановился перед насилием. И почему… почему она сама после аварии так изменилась, что перестала понимать мотивы своих собственных поступков? Сдается ей, хотя бы часть ответов прячется здесь.

Анна решительно щелкнула мышью, открыла первый же файл и погрузилась в чтение.

Примерно через час она с разочарованием отвалилась от экрана, потирая уставшие глаза. Ну узнала она, что за год их брака муженек себе заводик изящно «прихватизировал»? Реконструкцию заканчивает – переделал тривиальный заводской ДК в «Центр альтернативного кино». Зная мужа, она сомневалась, что там день и ночь крутят арт-хауз. Изучать подробнейший план завода со всеми его переходами, переплетениями коридоров административных зданий, цехов, лестниц и заброшенных проходов тоже было занятно, как в детстве рассматривать пиратские карты в книгах Стивенсона.

Но какое это все имеет отношение к ней? Разве что задуматься, почему она, всю жизнь шарахавшаяся от любого документа, в котором больше трех цифр за раз, теперь сидит себе, финансовые отчеты почитывает, сметы просматривает.

В письма еще заглянуть?

«Надеемся, она ни о чем не догадывается?» - гласила первая фраза открытого ею письма.

Анна отпрянула от монитора, будто тот мог ее укусить. Прижала руку к сильно сжавшемуся вдруг сердцу. Ей уже не хотелось читать дальше, она больше не желала ответов. Лучше спрятаться в неведение, как ребенок под одеяло, и просто рассчитывать, что все само собой обойдется.

С чего она сразу решила, что «она» - это именно она? А вдруг «она» - это свекровь? Или вовсе продавщица из дорогого бутика, куда муж решил вернуть уже продемонстрированные Анной вечерние платья? А она себе накрутит страхов, будет трястись и не знать, как ей жить в доме, где против нее что-то затевается. Надо все выяснить и успокоиться.

Анна неуверенно поглядела на экран.

«Вы постоянно находитесь рядом с ней и должны контролировать каждый ее шаг. Загружайте ее чем угодно, но только не позволяйте ей приблизиться к реальному пониманию своей роли и значения».