Чужие дети

Глава 1. Катерина

Современный любовный роман

— Я хочу видеть свою дочь, Катерина, — произносит Адам с едва уловимым специфическим акцентом и открыто на меня смотрит.
На безымянном пальце правой руки красуется гладкое обручальное кольцо. Не то. Новое…
— Не думаю, что это хорошая идея, — отвечаю без раздумий и гордо. — Вам не стоит начинать общение.
Мы обмениваемся колючими взглядами.
С момента нашей последней встречи прошло чуть больше трех лет, а ничего в облике бывшего мужа не изменилось. Только теперь я знаю: под маской привлекательного мужчины и его сдержанного благородства скрывается гнусный предатель.
— Жаль, что ты не хочешь по-хорошему. Я — отец Лии. И навсегда останусь тем, кто услышал ее первый крик и перерезал пуповину.
— Ты навсегда останешься тем, кто с легкостью променял ее на чужих детей, — завершаю бессмысленный разговор. — Мою дочь ты не увидишь. Все. Точка!

**********

Все персонажи являются вымышленными,

любое совпадение с реальными людьми случайно

Глава 1. Катерина

— Это ж надо, — обмахиваясь сложенным вдвое журналом, причитает женщина в соломенной шляпе, — такую хорошенькую дочурку оставить, а чужих детей воспитывать. Ни стыда, ни совести у этих мужиков!

— Хм… Простите?..

— А еще таким приличным кажется, весь из себя интеллигентный. Известный режиссер. Глаза бы мои не видели. Вчера, кстати, по телевизору показывали: с новой семьей ваш бывший муж на дорожке московского кинофестиваля красовался. Парнишки-то такие ладные у них, — склоняется ко мне и продолжает сплетничать, — а жена новая мне совершенно не понравилась. Бледная моль… Вы намного лучше!

Четырехлетняя Лия, сонно моргая, пытается вникнуть в ужасные, страшные по своему смыслу слова, поэтому я одариваю случайную попутчицу нарочито строгим взглядом и сквозь зубы, но ласковым тоном говорю:

— Доченька, давай-ка мы с тобой переоденемся. Скоро дедушка нас встретит.

Малышка стеснительно кивает, а я в который раз нервничаю из-за того, что незапланированная поездка началась с досадного обстоятельства: свободных двухместных купе в поезде «Варшава — Москва» не оказалось.

— Ой, простите, — все еще не унимается надоедливая соседка, — мысли вслух высказала. С самого Бреста на вас засматриваюсь. Надо же, как мне повезло. И какая вы хорошенькая, Катерина Антоновна! Прямо картиночка: беленькая, стройненькая, маленькая… Со всех сторон разглядывай — и ни одного изъяна. Уж очень похожи на вашу маму-красавицу в молодости…

— Благодарю, — буркнув под нос, придерживаю белоснежное платьишко, пока Лия пытается отыскать рукава.

— Да-а, были времена… Еще лет двадцать или… постойте… даже тридцать лет тому назад я была на спектакле в МХАТе имени Горького. Это самое яркое воспоминание о молодости — чудесный, пропитанный высоким искусством вечер. Постановка была сильная — «Мадам Александра», а ваша талантливая мама играла в ней Коломбу — юную девушку-цветочницу. Такая прелестная, тонкая, живая… А потом произошла та ситуация, и во всех газетах писали гадости. Ну… с вашим отцом… — прикрыв рот, она замолкает.

Я уже привычно стыдливо опускаю взгляд.

Господи, она же не будет это сейчас пересказывать?.. Здесь, в конце концов, ребенок! Хотя таких людей ничто не останавливает.

Являясь частью уважаемой в обществе семьи Шуваловых-Бельских, слышу подобные неуместные речи не впервые, но каждый раз хочется провалиться сквозь землю.

К сожалению, чувство такта, как и порядочность, многим чужды.

Неловкую ситуацию спасает молоденький парнишка-проводник:

— Москва через десять минут. Прибываем, — заглядывает он в купе после тихого стука. С интересом смотрит на меня. — Катерина Антоновна, давайте я вам помогу с вещами?

— Спасибо, но не стоит беспокоиться о нас, Сергей. Я взяла всего один чемодан, он на колесиках, поэтому я отлично справлюсь.

Справляться самой — вообще не проблема.

Видеть жалость на лицах близких и чужих после состоявшегося два с половиной года назад скандала и громкого развода — с этим справиться сложно.

И я… просто сбежала. Как трусиха.

В Бресте было спокойно.

Через связи отца удалось получить место в драматическом театре, Лия ходила в детский сад, жизнь была размеренной и тихой, пока я не получила ошеломляющую новость от своего агента.

— До свидания, Катенька!.. Мужа вам хорошего. Такая красавица должна быть при муже, — прощается у вагона попутчица.

— И вам всего доброго! — Поправив ремешок сумки на плече, поспешно отворачиваюсь и вглядываюсь в толпу.

Белорусский вокзал встречает суетой и неприятным запахом жженой бумаги.

— Фу, мамочка, — тут же морщится Лия. — Пойдем скорее…

Глава 2. Катерина

— Ты обманул меня, — прикрывая ладонью слезящиеся глаза, безжалостно обвиняю старого друга.

Телефон, прижатый к уху, подрагивает.

Нервы ни к черту.

Хочу решить все вопросы до того, как дом наполнится шумом и кто-то обязательно заметит мой расстроенный вид.

— Я тебя не обманывал, Катенька, — в привычной вальяжной манере отвечает Жора Сташевский. — Просто… недоговорил.

— Это нечестно — поступать со мной так.

Когда-то мы вместе росли в закулисье академического театра, где работали наши родители: устраивали битвы и догонялки, прятались за бесчисленными тяжелыми шторами и делали вид, что играем на сцене сами. Повзрослев, я с первого раза и без особых усилий поступила в Школу-студию МХАТ, а вот мой друг целых три года подряд проваливал творческий экзамен во всех вузах «Золотой пятерки»[1] и позже занялся актерским продюсированием.

— Катенок…

— Давай не будем, ладно?.. Недоговорил, не успел — эта игра слов вовсе не нужна. Ты меня обманул. Прекрасно зная, что я еду из Бреста только ради этого проекта. С Лией! Ничего мне не сказал, хотя ты в курсе, что… Ада… — голос сбивается от волнения. — Ты знаешь, что этот человек судится за право встречаться с моей дочерью, несмотря на то как низко с нами поступил.

— Позволь заметить: у тебя блестящий адвокат, родная, — отвлекается от темы Сташевский. — Второй год пудрить мозги суду постоянными больничными, ходатайствами и разного рода экспертизами — это высший пилотаж. Слышал, твой бывший муженек рвет и мечет по этому поводу, но сделать ничего не может.

— Вот!.. Жора! — пугаюсь. — Заставил меня приехать в Москву. Ты, вообще, отдаешь себе отчет, чем занимаешься?..

— Потому что это твоя роль, Шувалова-Бельская! Ты должна ее сыграть, даже если режиссером будет Волан-де-Морт. Сыграть и выстрелить. Пришло твое время! Попомни мои слова!..

Я кусаю дрожащие от обиды губы.

Это и правда так.

Мое-мое-мое — чувствую всей душой.

Кончиками пальцев касаюсь сценария, все еще игнорируя надпись от руки. В детстве я перечитала кучу информации о жизни бабушки Анны. Кто-то скажет — бред, но мне всегда казалось: мы чем-то с ней похожи. Возможно, судьбой?..

И с этой самой минуты я начинаю ненавидеть Варшавского чуточку больше…

Хотя куда уж больше?

Он бросил меня как ненужное при его выросшей популярности звено. Превратил мою былую уверенность в себе и женскую самооценку в фарш, пропустив через мясорубку из газетчиков и наглых журналистов, которые караулили нас с Лией на каждом шагу, чтобы покопаться в грязном белье.

Он два года мучит меня непрекращающимися судами, не желая принять неизбежное: ни я, ни дочь в нем не нуждаемся.

И сейчас… этот человек… забрал мою мечту?..

— Жора, ты не думал, почему мне не предлагают хотя бы отправить самопробы, а берут сразу и без разговоров?

— Вероятно, твой бывший муж не идиот. Хотя… нет, он, конечно, идиот, но не во всех смыслах. Режиссер этот — говнюк хороший, как ни крути. И продюсер тоже. Он знает, какой ажиотаж начнется вокруг картины, когда общественность разнюхает, что Анну Шувалову сыграет ее внучка.

— Пусть возьмет Аню, — сама предлагаю и тут же замолкаю. Ревновать понравившуюся роль к другой актрисе, даже к родной сестре, вполне нормально. — Ведь Аня тоже внучка балерины, еще и тезка. Такой задел для рекламной кампании!..

Я умру от зависти, если они возьмут сестру!

— Они хотят тебя, — настаивает Сташевский, и на душе становится спокойнее.

— Почему именно я? Скажи мне!..

— Ты сама напросилась.

— Давай же…

— Во времена Шуваловой танцовщицы были… в теле, поэтому Анюта не подойдет, — ничуть не смущаясь, напрямую отвечает друг. — У тебя округлые бедра. Вообще — подходящие формы, женственные. Варшавский настаивает, что роль твоя, а не Ани.

— Он что… так и сказал?

— Мамой клянусь, — глумится Сташевский. — Это было при мне на предварительной читке со сценаристами.

В целом это тоже то, к чему я привыкла. Каждый первый может спокойно обсудить твою внешность, вес или даже прикус — неважно. Но то, что бывший муж хладнокровно обсуждает мое тело со всеми подряд?.. Мерзко!

— Кстати, в Бресте я похудела… — вздыхаю, поглаживая плоский живот, а затем очерчиваю стройную линию бедер.

— Да ладно? — без энтузиазма восклицает Жора.

— Да… Где-то на два размера.

В трубке слышится тяжелый, многострадальный вздох.

— Давай встретимся, Шувалова-Бельская, что ли? Я хочу это видеть.

— Сегодня я с семьей, — оборачиваюсь, обращая внимание на Лию.

Она сидит на кровати и сонно трет глазки. Мое материнское сердце уже знакомо щемит. Такая она сейчас трогательная и беззащитная.

— Завтра. Подъезжай с утра ко мне в офис, Катенок. Выпьем кофе и сделаем тебе новое портфолио. На два размера похудела. Это ж надо…

Глава 3. Катерина

Вечер выдается по-летнему теплым и практически безветренным.

— Дедушка! — визжит Лия и несется по дорожке зеленого сада, размахивая миниатюрной сумочкой. — Дедуля!..

— Это кто у нас здесь? А?.. — папа ловко подхватывает внучку и залихватски кружит ее в воздухе.

Я, медленно направляясь к ним, улыбаюсь.

Моему отцу — знаменитому драматургу, режиссеру и руководителю московского театра Антону Павловичу Шувалову-Бельскому — не так давно исполнилось шестьдесят три, но выглядит он максимум на пятьдесят: высокий, подтянутый, с подкрашенными, черными как смоль волосами.

Список перечисленных заслуг неполный, но мне всегда важно другое. Мой папа — отличный семьянин. Женившись на маме после отвратительного инцидента, он выполнил данное тестю обещание: сделал свою супругу счастливой.

В этом браке у них родились сын и две дочери — Генри, я и моя младшая сестра Аня.

— Привет, папуль. — Встаю на носочки, чтобы дотянуться до плеч и обнять.

— Здравствуй-здравствуй, Катерина!.. — он прищуривается и обводит меня внимательным взглядом. — Похорошела как. Самая настоящая русская красавица.

— Скажешь тоже, — тихо смеюсь и поправляю кофточку на Лие.

Мы втроем проходим в столовую и сразу погружаемся в теплую, домашнюю атмосферу: здесь пахнет вкусной едой, вокруг длинного стола крутятся помощницы в фартуках, а моя мама о чем-то серьезно разговаривает с Генри.

По крайней мере, выражение лица у нее слишком строгое.

— Мам, — выдыхаю и скорее несусь обниматься.

Дочь успевает чуть раньше.

— Катюша! Лия! Девочки мои дорогие!.. Боже… От тебя ведь ничего не осталось! — она слабо сжимает мои ребра и гладит меня по щеке. Всматривается. — Как же так? Ты точно здорова? — в голосе слышу строгого педагога.

— Конечно, — закатываю глаза. — Я регулярно проверяюсь, не переживай.

— Мам, выключай препода, ты не в Щуке. — Генри, с шумом выдвинув стул, садится за стол. — А где Анка? — спрашивает про сестру.

— Она немного опоздает, — сообщаю, так как успела позвонить ей еще из комнаты. — У нее какие-то проблемы на озвучке.

— Никакие проблемы не могут быть важнее ужина со своей семьей, — возражает мама. — Лиечка, девочка, пойдем, я отведу тебя к Инге Матвеевне, она тебя накормит.

— Если хочешь, можешь остаться здесь, — предлагаю дочке, но она с энтузиазмом хватает бабушку за руку.

— Вы насовсем? — спрашивает отец, как только мы остаемся в столовой втроем.

— Сложно сказать, — отстраненно отвечаю и хватаю со стола графин.

Нервничаю — жуть.

— Она… собирается взять роль Шуваловой, — сдает меня Генри без зазрения совести.

Я бросаю на брата злой взгляд и прикусываю губу. Откуда только узнал? Сташевский рассказал?

— Глупости, — машет рукой отец, будто отгоняет надоедливую муху. — Во-первых, об экранизации биографии Анны Николаевны у нас никто разрешения не спрашивал. Во-вторых, ты ведь знаешь, кто там руководит процессом?

— Уже знаю, — сосредоточенно киваю. — Генри шутит, папуль. Я еще ничего не решила.

Мои щеки под пристальным, проницательным взглядом начинают пылать.

— Я дам тебе роль в театре, Катя. И еще ожидаю, когда министерство одобрит бюджет на вторую часть «Старинной саги». Там у тебя тоже будет гарантированная работа. В тени не останешься…

— Спасибо, — опускаю голову.

Это все не то, но отказываться от проектов не спешу. Работать я люблю и всегда отдаюсь процессу рьяно, с душой, только вот предложений пока немного. Не знаю уж, что тому виной: мое пугающее всех режиссеров происхождение, раннее материнство или недостаток таланта, в котором всегда сомневаюсь.

Быть ребенком выдающихся, успешных родителей сложно, а когда каждый твой предок — огромная культурная глыба, сложнее вдвойне.

— Времена сейчас непростые, — говорит отец уже за ужином. — Особенно для нас, ремесленников, кругом одни коммерсанты. И фильмы снимают такие же… Мелкие, пластилиновые…

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю с интересом.

Как же мне не хватало этих бесед!..

— Все должно быть удобным: от смыслов до героев, — раздраженно произносит отец.

— Удобные герои?

— А как еще? Федор Михайлович[1] написал целый роман об убийце. Он не симпатизировал Раскольникову, не относился к нему с пиететом или с жалостью, но… он показал его жизнь как главного героя. Пусть и неположительного. Сейчас же запрос только на правильных героев, рафинированных.

— Почему же? — как обычно вступает в спор с отцом Генри. — А онлайн-кинотеатры, отец? Они ведь снимают сериалы про убийц, серийных маньяков.

— Ужасный бред, — отец страшно злится и шумно дышит. — Кем они их показывают?.. Симпатичными мерзавцами? Занимаются сексуализацией зла, снимая в этом амплуа красавцев? Отзеркаливают их жестокость тяжелым детством?.. Я о другом: всем важно удобное, а не настоящее. Высокая культура превратилась в культуру отмены, когда авторы, сценаристы и режиссеры вынуждены извиняться за отрицательных героев. А ведь, если сделать их основными и правильно расставить акценты, зритель все поймет сам… В этом и была сила воспитания искусством!..

Глава 4. Катерина

В общении с семьей или друзьями я могу сколько угодно изображать сильную и независимую, но, в конце концов, когда ночь заботливо прячет землю под темным покрывалом, во мне всегда побеждает просто женщина.

Просто женщина, которую обманули.

И она задает себе вполне банальные до житейской пошлости вопросы: зачем и почему? А главное… за что?

За что он так со мной?..

Это все, что я хочу знать, но никогда не спрошу.

«Жалким может быть только неудачник, а ты, Катерина, Шувалова-Бельская. Значит, точно не неудачница, кровь не позволит!» — как-то сказала мне мама во время бракоразводного процесса, который был до смешного коротким, потому что я о нем узнала слишком поздно.

После крупной ссоры я надеялась, что Адам придет. Мы поговорим, и все будет как раньше. И он пришел… Только не в Шувалово, как мы все между собой называем наш большой дом с прилегающим садом, а… в суд. С заявлением о расторжении брака.

Это в корне неправильно, знаю… но сейчас мне до ломоты в пальцах хочется посмотреть то, чем поделилась со мной сестра.

Фиксирую спину спящей дочки подушкой, чтобы она, проснувшись в незнакомом месте, не шлепнулась на пол, и накидываю на плечи халат.

В ванной после купания Лии пахнет клубникой со сливками. Аромат пены привычный, ее любимый, поэтому сразу чувствую себя в безопасности. Будто бы нахожусь в нашей однокомнатной, игрушечной квартирке в Бресте, которую пришлось оставить на попечение соседки-пенсионерки.

Прислонившись спиной к холодной плитке, нервно посматриваю в зеркало и скачиваю увесистый видеофайл. Жду, когда загрузится.

— Добрый день, — говорит улыбчивая ведущая с букетом в руках. — Сегодня мы побываем в гостях у чудесной большой семьи А́дама и Ирины Варшавских.

Нажав на паузу, гипнотизирую экран.

На экране фотография бывшего мужа. Я не забыла, как он выглядит. Только лишь потому, что черты лица моей дочери идентичны его.

Хладнокровно жму на «плей».

— Талантливый профессиональный режиссер, отличающийся новаторским, нестандартным подходом — Адам Варшавский — ворвался в российский кинематограф так стремительно, что остается только позавидовать его работоспособности и вдохновению, за которое он, кстати говоря, благодарен своей прекрасной супруге Ирине.

Мелькает вереница свадебных и семейных фотографий, которые для меня сливаются в одно большое мутное пятно. Из глубины души вырастает что-то темное и злое.

— Это те герои, которые не привыкли давать интервью и приглашать журналистов в свой прекрасный дом, но для нас они все же сделали исключение. Ирина, добрый день! Расскажите, как тут у вас все устроено?

Пока нынешняя Варшавская провожает журналистку в дом и показывает ей просторный холл с широкой мраморной лестницей, экс-Варшавская глотает слезы и стремительно перематывает видео.

Сейчас мне кажется, что моя случайная попутчица вместе с элементарным тактом потеряла и вкус, ведь у Ирины прекрасная, очень редкая звездно-эльфийская красота: вполне уместное сочетание бледной кожи с серыми глазами и удивительным пепельным оттенком волос.

Точеные черты лица, высокий рост, благородная осанка и до зубовного скрежета узкая талия.

Она… красива.

— Адам — замечательный муж, — дает интервью тихая блондинка. — Внимательный, заботливый. Нам с мальчиками очень повезло с папой...

Это ее нечаянно брошенное «с папой» режет мою душу похлеще, чем два года, проведенные в гордом одиночестве.

Я снова перематываю. Останавливаю ползунок на моменте, когда двое мальчишек, судя по росту, погодки, показывают свою просторную детскую. Двухярусная кровать, спортивный уголок, рабочие столы.

— Коля, Илья, расскажите, как вы любите проводить время с семьей?

— Мы… — прежде чем ответить, они испуганно переглядываются. Не привыкли к камере.

— Мы любим гулять, ходим с папой на рыбалку…

— А еще любим смотреть фильмы вечером. Все вместе… Папа рассказывает, как снималась каждая сцена, это очень интересно.

Передвигаю ползунок на полосе прокрутки… подальше. И снова вижу его.

У Адама чисто европейская, я бы даже сказала восточно-балтийская внешность: густые светлые волосы, пропорциональные черты лица, яркие светло-голубые глаза, прямой, казалось бы, честный взгляд.

У моего бывшего мужа широкие плечи и высокий рост. Он не худощавый, но и не грузный. Из всего спортивного разнообразия больше всего любит греблю. Говорит, это его успокаивает и переносит в детство.

Бывший муж выглядит не очень заинтересованным в беседе, но журналистку слушает с должным уважением.

— Мы не согласовывали вопросы личного характера, но все же хочу вас спросить, для того чтобы удовлетворить любопытство поклонников, а возможно, предупредить слухи, которые сейчас с новой силой обрастают вокруг вашей семьи и прежней супруги…

— Для начала я хотел бы сказать, — говорит Адам своим ровным, спокойным голосом, — что это каждому из нас неприятно. Я оберегаю частную жизнь всех своих детей…

Глава 5. Катерина

Следующее утро выдается на редкость солнечным. Я без энтузиазма влезаю в черное обтягивающее платье, забираю вьющиеся волосы в высокую небрежную прическу и пытаюсь «нарисовать лицо» с помощью легкого сияющего тона и грима для корректировки синяков, который мне подарили девчонки на одном из последних проектов еще в Москве.

Лия ведет себя прекрасно. Моя воспитанная, умная не по годам девочка будто бы все помнит: где расположена гостиная и как по внутренним коридорам Шуваловского поместья перейти из одного крыла в другое, хотя, когда мы уезжали, ей не было и двух.

Наверное, это и есть та самая генетическая память, плавно перетекающая из поколения в поколение?..

Ведь я с рождения росла в этом прекрасном доме, а мой отец часто бывал здесь на каникулах, так как семья Павла Константиновича использовала Шувалово как летнюю дачу.

Кроме того, мой прадед Константин Леопольдович, кстати говоря, двоюродный брат той самой балерины Анны Шуваловой, повстречал любовь всей своей жизни — знаменитую поэтессу Лилю Бельскую — именно в этих исторических стенах на торжественном балу в честь годовщины правления царя Николая II.

Конечно же, сейчас у поместья статус объекта культурного наследия, да и отец относится к памяти нашей семьи чрезвычайно ответственно: несет расходы на содержание дома и выполняет охранное обязательство по нему.

— Лия! — кричу, едва поспевая за маленькой егозой. — Пойдем скорее к Инге Матвеевне. Мы проспали завтрак. Твоя бабушка будет недовольна.

— Почему, мамочка? — останавливается дочь.

— Потому что в нашей семье есть традиции, которым мы должны следовать, — объясняю дочке и беру ее за руку. — Если кто-то живет или гостит в доме, он обязан спуститься к завтраку ровно в восемь тридцать и прибыть к семи вечера на ужин. Такие правила, птенчик!..

Лия с интересом слушает и застенчиво прячет ладошки за спиной, когда заходит в просторную, светлую кухню, где всегда пахнет чем-нибудь вкусненьким.

— Катенька, — улыбается наша управляющая, поднимаясь из-за стола для персонала. — Как же я скучала.

— Инга Матвеевна…

Я не сдерживаюсь и тепло обнимаю стройную пожилую женщину в белоснежном переднике. Своих чувств не стесняюсь, хотя горничные смотрят странно и даже переглядываются.

— Как же я по вам скучала, Инга Матвеевна!

Она, поглаживая меня по голове, по-доброму смеется:

— Скажете тоже, Катенька. Скучали по прислуге…

— Вы не прислуга. Вы для меня — родной человек, — умиротворенно вздыхаю.

Отстраняюсь и замечаю, как она краснеет.

— Мы скучаем не по людям, а по своему ощущению рядом с ними. Сдается мне, вы просто редко бывали сытой за эти два года, — журит шутливо, разглядывая мою постройневшую фигуру. — Я приготовила вам блины. Ваши любимые — с медом и сметаной. А… наша маленькая леди с чем предпочитает?

— С шоколадной пастой, — важно отвечает Лия. — И бананом, если можно. Мамочка всегда так делает, — добавляет смущенно.

— Какая она замечательная, Катерина! Чудесная, смышленая. Мой внук в этом возрасте говорил неразборчиво, а у твоей дочки такая поставленная, осмысленная речь.

— Да, — не без гордости соглашаюсь. — В детском саду тоже этому удивляются. Занятия у логопеда — не наша история.

— Сейчас мы вам все приготовим. Наташа!.. — кивает управляющая любопытной горничной, не сводящей с нас взгляда. — Давайте быстро накроем в малой столовой для Катерины Антоновны и Лии. Буквально десять минут… — ласково улыбается мне.

— Не торопитесь, пожалуйста. Мы пока прогуляемся в саду.

Обойдя дом с южной стороны, выходим на дорожку и сталкиваемся с моей младшей сестрой, по всей видимости, заканчивающей пробежку.

Она, в отличие от меня, всегда была изящной, как фарфоровая статуэтка на консоли в одной из наших гостиных. У Ани такие же, как у отца, темные густые волосы, высокий рост и грубоватые черты лица. Несмотря на разницу в три года и нашу абсолютную внешнюю несхожесть, мы всегда были с ней дружны, как и со старшим братом.

— О, Пух, — смеется Анюта. — Выспались?..

— Да, спасибо.

— Как дела, ребенок? — Закрыв бутылку с водой, она опускается на одно колено перед Лией и легонько щекочет ее животик.

— Все хорошо, тетя Аня, — слышится детский смех.

— Ну какая я тебе тетя? Называй меня просто — Аня.

— Хорошо…

— Вот и отлично. Играть будем?..

— Будем.

— Вечером приеду пораньше, поиграем, — Аня поднимается. — Ты... посмотрела?.. — вопрошающе вскидывает тонкие брови.

Я через силу киваю.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить этот страшный опыт, Катюша, — сестра грустно улыбается. — Я решила: увидеть это раньше, чем вся страна, будет для тебя правильным и честным.

— Я тебе благодарна, — отвечаю и холодно улыбаюсь.

— Он не человек. Просто чудовище, — возмущается.

— Аня... это не тема для обсуждения.

Глава 6. Катерина

Актерское агентство Сташевского находится в центре Москвы в старинном здании, оформленном под стильный современный лофт. Раньше здесь было два этажа, но потом все конструкции снесли, оставив лишь полуэтаж — широкую антресоль с металлической винтовой лестницей, на которой располагается вход в помещение и кабинет самого Жоры.

— О-бал-деть! — увидев меня, он поднимается. — Шувалова-Бельская, ты неприлично хороша!..

— Спасибо, дорогой, — прячу довольную улыбку.

Обогнув огромный деревянный стол, старый друг заключает меня в крепкие объятия, отрывая от пола.

— Вы с Генри в одну качалку ходите? — деликатно спрашиваю, понимая, что Жора раздался в плечах, и, вообще, его стало как-то заметно больше. Раньше он был вполне худощавым парнем, а сейчас передо мной высокий, взрослый мужчина.

Взъерошив кудрявые темные волосы, Сташевский смеется.

— За твоим братцем-кроликом не угнаться. Он лежа сто пятьдесят килограмм выжимает. Тужится, конечно, но выжимает. Я — максимум сотню.

— Все равно молодец, ты отлично выглядишь!

— А ты-то как!.. Королева моих снов!.. Со спины бы не узнал. — Он еще раз внимательно, по-мужски, осматривает мою фигуру.

— Это очень сомнительный комплимент, Жора. Я скоро буду считать, что раньше выглядела крайне печально…

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, Катенок, — говорит он, провожая меня к мягкому креслу.

Нет, я никогда не считала себя уродливой, равно как и не замечала больших проблем с фигурой, не сидела на диетах и не истязала тело в спортивном зале.

Не всем ведь быть тонкими, прозрачными нимфами!

Размер окружности моих бедер на несколько сантиметров отличался от современных мировых стандартов женской красоты, но разве это повод относиться к себе уничижительно?.. Я выглядела здоровой и молодой, но, если быть честной, после рождения Лии все же немного набрала.

— Ты звонил ему?

— Варшавскому? Звонил… — Жора садится напротив и вальяжно закидывает ногу на ногу. — Интересно, он меня в принципе терпеть не может или помнит, как мы с Генри пьяными к нему на разборки прикатили?

— О боже. Я до сих пор не понимаю, зачем вы отправились туда? Вышел такой скандал!.. Мало мне было…

— Хотели начистить морду этому ублюдку. За тебя.

— Я тогда не знала: ругать вас или рыдать от умиления и гордости, что у меня такие защитники, — смущенно качаю головой.

Честно говоря, Жора никогда не нравился Адаму, но вслух этого не произношу. Зачем?.. Да и какая сейчас уже разница?..

— Ты ведь знаешь, что я тебе как старший брат, Катенок, — Жора искренне улыбается. — И, если бы эта роль не была такой значимой, я бы ни за что… — его открытое лицо становится жестким.

— Я, наверное, это поняла… Но не сразу. Прости, что накричала, — потянувшись, сжимаю загорелую руку. — Где он взял деньги? Историческая картина — это ведь ужасно дорого. Минкульт выделил средства?

Сташевский сразу же включается в работу. Резко поднявшись, одергивает полы льняного пиджака и по-деловому сообщает:

— Минкульт давно не выделяет деньги под коммерчески успешный продукт. Варшавского кредитует Фонд кино, Катя. Он неплохо задружился с Остапчуком, представил проект как «национальное кино, имеющее культурную значимость» и получил огромную ссуду.

— Но бюджет такой картины… Мне сложно представить… сколько? Пятьсот миллионов долларов? Шестьсот?

— Семьсот. Ты почти угадала. Конечно, он вкладывается сам. Человек далеко не бедный, сама знаешь.

Я согласно киваю.

Наш брак — это совсем не тот случай, когда богатая девушка из светской семьи выходит замуж за человека без гроша в кармане. Семья Варшавских тоже довольно известна в Восточной Европе. Отец Адама был успешным бизнесменом, мама — не очень популярной актрисой, уроженкой СССР.

— Думаю, на этот фильм говнюк поставил все, что у него есть. Плюс беспроцентный займ в Фонде, деньги сопутствующих продюсеров, кредиты в банках. Его друг Александров тоже в этом списке со своими деньгами. Он тебе ничего не говорил? В одном ведь доме живете.

— Я спрошу у Миши, когда они вернутся из отпуска. Они на Мальдивах.

— И Григоровичи?

— Да, — отмахиваюсь. — Скажи, то есть он… — выделяю, абсолютно не собираясь упоминать имя бывшего мужа, — …если фильм провалится в прокате, он потеряет все?..

— Теоретически да, но я не думаю, что это случится. Свои деньги он отобьет с лихвой, уж слишком сильный сценарий, да и байопик[1] сейчас один из самых популярных, востребованных рынком жанров.

— Ясно. Спасибо, что все рассказал. — Мягко улыбнувшись, поднимаюсь и опускаю сумку на кресло. — Тогда давай обновим мое портфолио. Я хочу много проектов, Жора. Сделай так, чтобы имя Катерины Шуваловой-Бельской было во всех титрах.

— Ну во всех тебе не надо, Катенок. Только в самых лучших. Девчонки там, внизу. Уже заждались. Пойдем.

Мы спускаемся на первый этаж, я знакомлюсь с гримером и фотографом, и начинается процесс, по которому я так сильно тосковала в Бресте.

Глава 7. Катерина

Оказавшись на расстоянии каких-то двух-трех метров, друг на друга не смотрим, но это и не нужно: я сразу ощущаю присутствие бывшего мужа по тому, как напрягается мое тело, когда нос улавливает аромат его туалетной воды, верхние ноты которого когда-то очень тщательно подбирала сама.

Этот мир я чувствую через обоняние.

Лия пахнет сливочной клубникой и стерильной родовой палатой, в которой она появилась на свет.

Отец ассоциируется с театральным гримом.

Мама — со специфическим запахом пудры. Когда в моем детстве она часто уезжала на гастроли, я забиралась в ее объемную косметичку и всегда искала пудреницу. Так мне казалось, что мама рядом.

Каждый человек — ассоциация.

Генри — яблоки, что мы срывали в нашем саду, вскарабкавшись на высокий забор. Анюта — зубная паста, которой она в шутку мазала мое лицо по ночам.

От Инги Матвеевны веет домом.

От всех моих знакомых в Бресте — кофе и одиночеством.

А что Адам?.. Когда мы познакомились, у него не было своего запаха. Если только… море, в котором это знакомство случилось?

Смело захожу в кабинет и вскидываю подбородок.

— Здравствуй, Катя, — говорит Адам, коротко кивая. — Рад, что ты согласилась встретиться.

— Привет-привет, — устраиваюсь в кресле напротив и поправляю платье. — Эта встреча нас ни к чему не обязывает.

— Ну конечно!..

То, как смотрит — прямо, уверенно и только в глаза, не отрываясь, — подтверждает мои догадки: все остальное бывший муж рассмотрел во время фотосета.

— Так, давайте сразу к сути. — Жора садится и по-деловому складывает руки на столе.

— А ты куда-то торопишься? — серьезным тоном интересуется Варшавский, не отводя от меня взгляда.

— Я… да нет… — Сташевский теряется.

Жора классный, добрый и… безобидный. Такой же, как и Генри. Холодный напор вызывает у них ступор, да и на провокации оба ведутся.

— Чтобы вырваться сюда, я отменил встречу со сценаристами и… еще несколько важных дел. — Варшавский наконец-то отпускает мои глаза из плена и теперь смотрит на агента. — Поэтому давай ты не будешь говорить о тайминге.

Я качаю головой и недовольно вздыхаю.

Снова чувствую этот аромат… Он повсюду.

Стандартные мускус, кофе или кедр Адаму точно не подходили, поэтому я остановилась на ветивере. Это экзотическое злаковое растение, эфирные масла из которого сначала звучат прохладно и свежо с легким деликатным привкусом горечи, а по мере раскрытия становятся смолистыми.

Сладковато-дымными.

Сложными…

Тогда мне показалось, что это ведь прямая характеристика Адама. В силу темперамента, классического воспитания и европейского театрального образования он всегда будто бы закрыт от общества, но, выходя в свет, предельно вежлив и обходителен.

А те, кому удалось ему понравиться, и вовсе знают моего бывшего мужа как хорошего, неравнодушного друга. Теплого в своем отношении к близким и чувственного — к творчеству.

Предательство больно ударило не только по моей женской части, но и по вере в людей. В Бресте я ни с кем не знакомилась, хотя попытки завязать роман у мужчин-коллег были.

— Расскажи о кастинге, — стараюсь перевести тему. — Главный герой утвержден?

— Да. Это номер один на сегодня.

— Неужели Захаров согласился? — включается Жора, тут же забыв о неловкости.

— Игнат? — удивляюсь.

Испытываю облегчение и волнение одновременно.

С Игнатом Захаровым мы вместе учились и даже начинали встречаться, но потом я познакомилась с Адамом. С учетом откровенных сцен в картине, работать с однокашником мне будет проще, но осознание, что человек напротив тоже это понимает и у него нет никаких мыслей по этому поводу, еще раз говорит: разлюбил…

Мы снова открыто смотрим друг на друга.

Как чужие.

— Распусти волосы, Катя, — просит Адам, потирая подбородок. — И сотри эту помаду. Образ совершенно не твой.

Я всего на секунду теряюсь, но решаю быть истинным профессионалом: стягиваю резинку с волос и касаюсь губ салфеткой, добытой из стоящей на столе коробки.

Режиссер удовлетворенно кивает.

— Твоя худоба не очень вяжется ни с природой твоего образа, ни с героиней. Придется поднабрать килограмм пять за месяц.

— Я еще не согласилась, — остужаю его пыл.

Игнорирует. Поигрывая желваками на скулах, продолжает пялиться на меня.

— Основную часть сцен будем снимать в Подмосковье. Для всей съемочной группы будет предоставлена гостиница. Лию возьмешь с собой. Няню я организую.

— Ты… сдурел? — резко наклоняюсь вперед. — Или оглох? Я еще не согласилась. И уж точно моя дочь никуда не поедет, а я буду жить только в Шувалово.

Он хмурится.

— Катерина, — ошарашенно останавливает меня Жора, — давай полегче.

Глава 8. Катерина

Шесть лет назад

Город-курорт Сочи

— Ты куда намылилась? — громким шепотом пытается кричать Генри с балкона.

Замечаю: что-то прячет в руке. Дымящееся.

Снова за свое, отец с него три шкуры спустит.

— Куда надо, — раздраженно закатываю глаза. — Тебя подслушивать поставили, а ты подсматриваешь, — киваю на одно из окон пятикомнатного люкса.

Там, среди яркого света и роскоши, итальянского шелка и прозрачного хрусталя проходит очередной светский прием, посвященный первому показу нового фильма отца на Сочинском кинофестивале.

— Вечер только для своих, Катюша, — сообщила мама. — Без официоза. — Но все равно надела дорогое платье и бриллианты, а папа заказал обслуживание в мишленовском ресторане.

Преодолев облагороженную территорию отеля, в котором наша семья привыкла останавливаться на время «Кинотавра», натягиваю кепку на глаза и направляюсь к морю.

Море…

Если бы меня спросили: где я хочу жить?

Только возле него. Оно наполняет, вдохновляет и питает природной буйной энергией, которая надолго остается со мной.

Если бы меня спросили: какое я люблю море?

Любое. Спокойное, волнующееся, с легкой рябью или гладкое, как зеркало, летнее, зимнее, холодное, как лед, или теплое, как парное молоко.

Все это просто обожаю.

Купание в море во время проведения фестиваля, когда в городе так много именитых, знакомых с нашей семьей людей, отец считает плебейством. Для отдыха нам обычно выделяется целый месяц, на который мы перемещаемся в Черногорию или на Крит.

А я хочу сейчас.

Сил нет как хочу.

Пожалуй, из всех детей в семье я всегда была самой спокойной и послушной, а сегодня что-то сломалось. Устала. Я всех люблю: и родителей, и дедушку Пашу, и прадедушку Костю, и бабушку Лилю, но постоянно думать о них и об их имидже, когда я просто хочу жить обычной жизнью девятнадцатилетней девушки, не могу.

На пляже немноголюдно.

Во-первых, наш отель располагается на территории санатория для работников госаппарата, во-вторых, многие разбрелись по вечеринкам.

Кинофестиваль — место притяжения киношников и не только. Сюда приезжают, чтобы налаживать связи и заводить нужные знакомства. Именно поэтому отца мы в эти дни практически не видим: с ним усиленно знакомятся все подряд.

Постелив взятое в номере покрывало на гальку, скидываю шлепки и шорты. Ветер обдает закрытые высокими купальными трусами ягодицы и обнаженные плечи. Поправляю верх от купальника в форме полоски без лямок и вхожу в темно-синее море.

Вздрагиваю от его прохлады и… улыбаюсь.

— А-а-а! — подвизгиваю.

Окунаюсь с головой.

Кла-а-асс!

К тому моменту, когда я привыкаю и плаваю в свое удовольствие, с пляжа уходят все отдыхающие, а у моего покрывала появляется… огромный облезлый пес.

Явно бездомный.

— Эй, это мое место! — кричу ему.

Не скажу, что боюсь собак, поэтому бодрым шагом направляюсь к своим вещам.

Еще придумает устроиться на них!

Вот только пес явно против, чтобы я забрала свое. Он начинает лаять и загоняет меня в воду.

— Ладно, — решаю еще немного поплавать.

Солнце прячется за горизонтом, вечереет, становится все темнее, а мой мучитель не уходит. Он разлегся на покрывале и скучающе, я бы даже сказала презрительно, на меня пялится.

— Иди отсюда! — кричу ему, разгребая поднимающиеся к ночи черные волны.

Холодно до жути. Правую ногу сводит судорога, но дно мелкое и с гладкой галькой, поэтому держусь.

Как назло, на пляже ни души. Только несколько мужчин за столиком под ярким абажуром в кафе на набережной. Сначала я хочу что-нибудь им прокричать, но потом мысленно себя одергиваю.

Вдруг это журналисты?.. Папе не понравится.

А собаке все равно когда-нибудь надоест… надеюсь.

Слизывая морскую соль с губ, молча наблюдаю за деловой встречей. То, что она деловая, — нет никаких сомнений. Молодой человек со светлыми волосами и в черной рубашке что-то вдохновенно рассказывает, его лицо не покидает вежливая, сдержанная улыбка.

Вскоре его собеседники поднимаются. Мужчины пожимают друг другу руки. Блондин выходит из кафе, чтобы всех проводить, и, убрав ладони в карманы светлых брюк, загадочно смотрит на море.

Кажется, будто прямо на меня.

— Извините, молодой человек!.. — вытянув дрожащую руку, обращаю на себя внимание. Голос срывается в плач. — Вы не могли бы мне помочь?..

— Что у вас случилось? — Он стремительно направляется ко мне.

— Собака… Как только я пытаюсь выйти — она сразу лает.

— Собака? — Повернувшись, молодой человек замечает пса. Затем поворачивается ко мне.

Глава 9. Катерина

Настоящее время

Шувалово

С появлением Александровых и Григоровичей в доме, как и всегда, становится слишком шумно, но… вот парадокс: только лишь сейчас семья кажется полной.

Миша и Настя Александровы — наши старшие сводные брат и сестра по матери. Они близнецы, поэтому в детстве всегда держались особняком, да и сейчас… не сказать, что мы сильно дружим. Вежливое, родственное общение и добрососедство — не более того. Хотя кровная связь у нас все-таки имеется: родной отец близнецов — троюродный брат нашего папы.

— Катя!.. Похорошела! — вежливо приобнимает за плечи Миша. — Как там в Риге? — с легкой иронией спрашивает.

Я оборачиваюсь и поднимаю голову, чтобы рассмотреть невозмутимое лицо брата.

Боже... Я совсем забыла.

Дабы не допустить, чтобы Варшавский узнал о нашем с Лией местонахождении, отец предложил пойти на небольшой обман.

Про Брест были в курсе лишь единицы: родители, Генри, Аня и Жора Сташевский.

— Спасибо, все хорошо, Миш, — растерянно опускаю глаза. — Вы как?.. Как Мальдивы?

— Боже, как может быть в раю?.. — В залитую вечерним солнечным светом столовую вплывает Евангелина. — Естественно, шикарно. Привет, моя дорогая... Как ты? — Сделав такое жалостливое лицо, будто я только что кого-то похоронила, она расцеловывает мои щеки.

— Все хорошо, спасибо. Ты отлично выглядишь, — оцениваю ровный светло-кофейный загар и точеную фигурку.

— Спасибо. — Евангелина чуть высокомерно морщится и ждет, пока муж поможет ей разместиться за столом.

Александровы — особенная, яркая пара. Высокий, стройный жгучий брюнет-кинопродюсер и миниатюрная блондинка с острым характерным лицом поженились около пяти-шести лет назад. Евангелина Реброва тогда была начинающей, никому не известной актрисой. В браке у них появилась дочь — Белла. Они с Лией одного возраста.

А вот у Насти и ее мужа — известного в кинематографических кругах оператора-постановщика Артема Григоровича — детей нет и по медицинским показаниям быть не может. Для моей сводной сестры это обстоятельство — огромная незаживающая рана.

— Катюша моя вернулась. — Она входит, придерживая большую мягкую игрушку розового цвета. Кажется, это заяц. — Как же я скучала!

— Настя!.. Очень рада тебя видеть.

Мы тепло обнимаемся.

— А где Лиечка?.. Я подарок для нее приготовила.

— У Инги Матвеевны на кухне. Они там ужинают.

— Тогда схожу поздороваюсь. Она, наверное, меня и не вспомнит.

— Зря ты так думаешь, — успокаиваю ее. — Лия очень хорошо о тебе отзывается.

Смуглое лицо с благодарностью оживает.

— Пойду, — Настя кивает.

— Заодно проследи, как там Белла, — вдогонку бросает Евангелина. — Ты ведь помнишь, что мы сегодня уезжаем?

— Да, конечно. Я с радостью останусь с Бельчонком.

— Господи, не надо так ее называть, — раздражается Александрова-Реброва. — Пошлость какая!..

Подняв голову от экрана телефона, Миша награждает жену предупреждающим взглядом.

— Ну прости, — Настя смягчает неловкость своей искренней улыбкой. — Все время забываю, что тебе не нравится.

— Вы куда-то собираетесь? — тоже стараюсь сменить вектор беседы.

Так уж вышло, что Евангелина всегда слишком много говорит о дочери. По ее мнению, Белла самая красивая и умная. К тому же страшно талантливый и развитый не по годам ребенок, которому другие дети этого возраста, конечно же, проигрывают.

— Да, нас Варшавские позвали на ужин... О-о-ой, — в притворном ужасе она прикрывает рот. — Прости, дорогая!.. — вздыхает.

Все-таки актриса из нее никакая: сразу понимаю, что ляпнула Евангелина это намеренно, но мое лицо, уверена, остается невозмутимым. Приходится применить все навыки, которые знаю.

Мы с бывшим мужем из одной индустрии. Из одного бочонка. Это нормально, что я буду часто слышать его имя. Даже если откажусь от съемок в фильме своей мечты, Адам не переедет на другую планету. Он будет здесь, в Москве. Теперь чужой. Именно от этих невыносимых мыслей я скрывалась в Бресте.

Чтобы принять решение, Варшавский дал мне три дня, но прошло уже пять, а я до сих пор не удалила его номер из черного списка. Правда, теперь боюсь: вдруг Адам нашел на эту роль другую актрису?..

— Ничего страшного, Ева, — я холодно улыбаюсь и намеренно сокращаю имя невестки.

— Ты ведь знаешь, что Миша дружит с Адамом. Мы, конечно, здесь как между двух огней.

— Я давно переступила через этот... опыт, — открыто улыбаюсь брату. — Хотела сказать — негативный, но вспомнила, что негативного опыта не существует. Адам Варшавский — просто мой опыт. Ни хороший, ни плохой. Я живу дальше.

— Может, у тебя уже и новые отношения есть? — Евангелина игриво поправляет прическу. — А мы тут слово Катеньке сказать боимся…

— Может, и есть, — отпивая воду, загадочно веду плечами.

Глава 10. Катерина

— Вот это да!.. Поздравляю, Артем! Это очень неожиданно, но просто прекрасно! — с восхищением говорю.

То, что Варшавский профессионал и сделал этот выбор, потому что ценит Григоровича как талантливого, опытного оператора, — факт, который не поддается сомнению.

Но, видимо, не у всех…

За столом начинается лихорадочная суета. Перед тем как снова уткнуться в свои фарфоровые тарелки, Генри переглядывается с Анютой, а мама — с отцом.

— Спасибо, Катя, — Артем так вдохновлен, что не замечает. — Это будет проект десятилетия, клянусь. Я уже сегодня был на раскадровке и в таком восторге от всего!.. На следующей неделе прелайт[1] в павильоне, выставляемся по свету. Я впервые буду работать с LED-экранами, поэтому безумно благодарен Адаму за оказанное доверие. Оборудование новейшее, такое кино у нас еще никто не снимал.

— Уверена, ты не подведешь. — Настя по-доброму улыбается и гладит мужа по плечу.

— LED-экраны? — нехотя и немного грубо интересуется отец с другого конца стола.

— Да. — Артем продолжает оставаться позитивным. Это отличительное качество Григоровичей. Порой мне хочется так же — не видеть зла. Или не помнить. — Антон Павлович, вы тоже должны это знать. Все проезды и большую часть смен мы будем снимать с использованием передовых технологий — декораций, света и фонового экрана длиною сорок метров, а высотой — семь. Остальное уже на натуре.

— К чему эта вакханалия? Почему нельзя использовать хромакей? — папа нервничает.

— Хромакей не то, Антон Павлович, — уверяет его Артем. — Не знаю… как объяснить? LED-экраны позволяют выстроить более точную цветовую картинку и ускоряют производство. Кроме того, значительно облегчат нам постпродакшн, на который будет отведено всего два месяца.

— Всего два месяца на работу с отснятым материалом? — папа облегченно выдыхает и смеется. — М-да… Страшно подумать: а снимать вы сколько будете?

— Сорок смен, включая ночные.

— Сорок смен?.. На полнометражное историческое кино? — отец, кажется, выходит из себя. — Может, кое-кому стоит и дальше продолжать снимать рекламные ролики для богатых девелоперов и не лезть в искусство?

Миша откашливается и как-то резко выпрямляется.

Я зажмуриваюсь.

Началось…

— Ты зря иронизируешь, — он небрежно обращается к отцу и, игнорируя недоброжелательный взгляд матери, вытирает рот салфеткой. — Мир давно ушел вперед, оставив позади ваши допотопные советские принципы. А за последние два года произошла бешеная инфляция. Снимать что-то стоящее стало не просто дорого, а неприлично дорого. Если, конечно, ты не состоишь в Фонде кино и не подписываешь невозвратные гранты для себя же, — зло усмехается брат и залпом выпивает сок.

— Миша, — Евангелина грустнеет.

— Думай, что ты несешь, щенок!.. — Отец краснеет от злости и вскакивает с места.

— Антон! Миша! — мама обеспокоенно призывает мужчин к миру. — Миша, хватит, прояви уважение к папе!..

Александров бросает успокаивающий взгляд на жену, смотрит на маму и продолжает уверенным голосом:

— Сорок двенадцатичасовых смен — это про ответственность режиссера-постановщика и дичайшую работоспособность всей съемочной команды. Когда меньше разговоров о высоком и больше дела, когда некогда перекусить, потому что промедление — это твои собственные миллионы и миллионы людей, которые доверили тебе свой капитал… Именно так работают профессионалы. Именно это — будущее российского кино. За такими людьми, как Адам и Артем, успех.

Григорович хмурится, явно не оценив похвалы. Не любит конфликтовать.

— Спасибо, семья. Я наелся, — с шумом отодвинув тарелку, папа поднимается и надменно осматривает каждого из нас. Будто все провинились. — Всем приятного аппетита.

Когда он уходит, я наконец-то начинаю дышать.

— Мощно… — Анюта снова принимается за еду.

— Миша, — качаю головой и откладываю приборы. Лично мне есть перехотелось. — Это нечестно. Мне кажется, ты слишком строг к папе. Ты прекрасно знаешь, он тоже профессионал, зарекомендовавший себя долгой и успешной карьерой…

— Я это знаю, Катюш, — брат улыбается.

— Михаил! — голос мамы становится командирским. Так она обычно разговаривает с нерадивыми студентами. — Немедленно извинись перед отцом.

— При всем уважении, мам. Мне абсолютно не за что извиняться.

— Михаил!

— Мама…

— Ты ведешь себя по-свински. Хамишь. Так разговариваешь с человеком, который тебя воспитал. Вас воспитал как своих родных детей. И никогда даже слова не сказал…

— Черта с два. — Александров настолько выразительно смотрит на маму, что она тут же замолкает. — Ты прекрасно знаешь, что это не так. Черта с два!.. Прошу нас извинить, мы еще приглашены к друзьям. Всем приятного вечера.

Отворачиваюсь, прекрасно понимая, кого он имеет в виду, и жадно пью.

Евангелина едва поспевает за мужем, а Генри, глядя им вслед, прищуривается и закидывает руки за голову.

— Обожаю наши тихие семейные вечера. Есть в них что-то берущее за душу, уютное, русское!..

Глава 11. Катерина

Шесть лет назад

Город-курорт Сочи

Заходящее оранжево-красное солнце причудливо разгоняет серые тени на высоком потолке.

На что они похожи?

Мм…

Боже, о чем я думаю в такой момент?..

Прикрываю веки, поднимаю руки над головой и смыкаю пальцы вокруг мужских запястий.

Пока Игнат нежно целует мою шею, пытаюсь жить ощущениями, как это и полагается молодой, еще неопытной в отношениях девушке. Не знаю уж, что именно я должна чувствовать (на институтских капустниках чего только не рассказывали), но, кроме веса сильного тела и тяжелеющего дыхания Захарова, совершенно ни о чем не думаю.

Я… какая-то толстокожая.

Ни поцелуи, ни прикосновения дальше не идут: не проникают под кожу, не волнуют кровь, не беспокоят сердце. Оно бьется размеренно, как и всегда.

Я наделась, что будет по-другому…

Мне хочется ослепительной вспышки, чего-то яркого, оглушающего и впечатляющего. Вместо этого — ощущение пошлости и безобразности происходящего. Особенно когда Игнат пытается расстегнуть молнию на сарафане.

— Мы… опоздаем, — ерзаю бедрами, чтобы выкрутиться из-под него, и еще больше пугаюсь. — Прости, пожалуйста…

Игнат откидывается назад и забрасывает руки за голову.

— Час до премьеры. Мы бы успели…

— Я хотела прийти пораньше, — открыв дверь, объясняю уже из ванной комнаты.

— Не пойдешь на красную дорожку?

— Не хочу со всеми…

— Откуда ты, Катюха? Миллионы мечтают родиться в такой семье, а она не хочет с ними в люди выйти.

Я решаю не отвечать и, скинув сарафан, снимаю с деревянных плечиков белоснежное платье, приготовленное на вечер заранее. Оно легкое и хлопковое, но с интересной, вышитой на ткани цветочной гладью.

Расправив пышные воланы, заменяющие короткие рукава, поворачиваюсь к зеркалу и разглядываю себя сзади.

Спина примерно до середины открыта. Загар ровный.

Юбка все прикрывает. Из-за чуть более пышных бедер, чем того диктует современная мода на худосочные тела, я предпочитаю свободный крой.

Весь акцент на талию — благо ей-то могу похвастаться.

— Ты красивая, Кать, — с загадочной улыбкой произносит Игнат, когда возвращаюсь в комнату.

Отпускаю смешок и, придерживая волосы, сажусь на край кровати:

— Завяжи бант, пожалуйста. Там ленты с двух сторон.

Чувствую натяжение в районе лопаток, а затем горячий поцелуй между ними.

— Игнат, — подлетаю с кровати и смеюсь, поглядывая на время. — Пойдем уже. Через сорок минут начало.

Про макияж, как всегда, забываю, а вот волосы собираю наверх с помощью перламутровой заколки — уж очень хочется показать красивый бант на спине.

До «Зимнего театра», где будет проходить сегодняшняя премьера очередного конкурсного шедевра, добираемся на такси и, минуя толпу журналистов, бежим по лестницам. В фойе так много людей, что я даже не пытаюсь со всеми поздороваться — это просто невозможно.

Сразу тяну Игната в зал.

— Ну куда ты бежишь? — ворчит он, едва поспевая.

Оборачиваюсь, чтобы ответить, и в эту минуту сталкиваюсь в дверном проеме с другим гостем. Талию обжигают чьи-то наглые руки, и я успеваю разозлиться, прежде чем вижу своего спасителя.

— Ох, простите, — вылетает из меня само собой.

Бегло осматриваю черные классические брюки и льняную белую косоворотку с расстегнутыми верхними пуговицами, серьезное лицо и светлые, небрежно уложенные волосы.

— Ничего страшного, — незнакомец отмечает взглядом Игната за моей спиной. — Здравствуйте, Катя.

— Здравствуйте. — Жду, пока он уберет от меня свои ладони. С ними мне некомфортно, под кожей зудит.

— Хорошего вечера, — кивает мой знакомый незнакомец с непроницаемым лицом и прячет ладони в карманах брюк. — Я пройду?

— Конечно, — делаю шаг в сторону. — Простите еще раз.

Вообще-то, я должна быть рядом с семьей — во втором ряду, но предпочитаю воспользоваться пригласительными, которые где-то достал Захаров. Так меньше внимания.

— Знаешь, кто это? — спрашивает Игнат, когда мы находим наши места в центре зала.

— Ты про кого? — делаю вид, что не понимаю.

Не уверена, что хочу знать, потому что и так слишком много уделяю внимания мыслям о незнакомом мужчине, который к тому же старше. Думаю, на пять-шесть лет точно.

— Тот чел, что вытащил тебя из моря…

— А? Нет, — мотаю головой и смотрю на носки полупрозрачных балеток. — Не знаю.

— Это А́дам Варшавский.

Что-то острое колет в груди.

Адам…

Варшавский…

Глава 12. Катерина

Настоящее время

Почти за сутки я успеваю пережить сразу несколько состояний: от злости и ненависти до полного, неизбежного принятия. У меня ведь был шанс сразу согласиться? Я решила поиграть с Варшавским, но не учла одного: он не любит, когда его водят за нос.

Что-что, а расставлять личные границы и приоритеты, Адам умеет.

Вот и сейчас щелкнул меня по носу и хочет экзекуции. Надеюсь, это хотя бы не будет похоже на публичную порку?

И оказываюсь полностью права…

В очередной раз оставив Лию на попечение Инги Матвеевны, одеваюсь в черное: вязанную из тонкой пряжи водолазку и расклешенные от колена брюки. Подчеркиваю талию кожаным ремнем — самой дорогой деталью в моем образе, и долго выбираю лодочки на низком каблуке к коричневой сумке.

Макияж и прическу не делаю — на кастинг не принято.

В павильоне «Останкино» слишком много людей, чтобы рассчитывать на быстрые пробы. Я наравне со всеми вдумчиво заполняю анкету и позволяю себя сфотографировать. Страшно нервничаю. На противные шепотки за спиной никак не реагирую, а вот с коллегами, с которыми знакома лично, здороваюсь.

— Катерина Антоновна, — подзывает к себе Глафира — верная ассистентка Варшавского. Ей около пятидесяти, и во времена нашего брака у нас были прекрасные отношения.

Направляюсь к высокой, тучной женщине.

— Привет, Катя, — она поправляет толстую роговую оправу.

— Привет, Глаш, — я улыбаюсь. Рядом с ней меня не покидает ощущение, что я дома. Такая она теплая и уютная. Бывает резкой, но всегда справедливая.

И Варшавского на место поставить может, хоть и любит его как сына.

— Выглядишь — отпад. И кстати, Адам распорядился отсмотреть тебя без очереди, — заговорщицки подмигивает. — Он, вообще, до последнего не хотел устраивать этот кастинг. Сопродюсеры настояли. Съемки скоро начнутся, а у нас главная роль не закрыта…

— Я все понимаю.

Правда, понимаю.

Сама виновата.

— Пойдем, я отведу тебя к гримерам, Катя. Сам он, конечно, не появится. Сказал, что онлайн подключится.

Я упрямо остаюсь стоять на месте.

— Я бы хотела пройти пробы согласно очереди, — оглядываюсь на актрис.

Здесь около двадцати человек. По списку я тринадцатая.

— Брось. Они так и так будут болтать про тебя, — машет рукой Глафира.

— И пусть, — беспечно соглашаюсь. — Хочу вникнуть в этот текст, — сжимаю выданную бумагу. — Давно не работала… По-настоящему.

— Понимаю. Тогда я позову. Готовься, Катя.

— Спасибо, — возвращаюсь ко всем.

Час за часом читаю строки, пропуская их через себя. Меняю интонации, как чувствую, пытаюсь избавиться от фальши. Подхватив сумку, иду в туалет, и пару раз прогоняю эмоциональный монолог у зеркала, а потом меня уже вызывают для подготовки.

Здесь тоже все наши знакомые.

Мои волосы укладывают в низкий пучок и закрепляют шпильками с белыми цветами, а на лицо наносят плотный слой грима.

Перед камерой я оказываюсь уже готовая ко всему.

— Шувалова-Бельская Екатерина Антоновна. Двадцать шесть лет. Москва. Начали!

Чувствую, как дрожит мой подбородок перед тем, как я его поднимаю. Резко и с силой. Втягиваю живот.

— Ты… ты хочешь, чтобы я сейчас уехала с тобой? — заправив волосы за ухо, спрашиваю у объектива камеры.

— Да, хочу. Уедем, Аня, — говорит низким голосом Глафира. — Бродвей, Ла Скала, Вена — я устрою тебя в любой театр. Любая балетная труппа. Обещаю.

Нервно улыбаюсь. Бросаю взгляд на помощницу, которая следит за временем. Снова на камеру, за которой, скорее всего, сам Варшавский.

— А ты знаешь, что у Маркуши эпилепсия?.. — интересуюсь тихо.

— С ним останется нянюшка. И Аглая. Твоя сестра любит детей как родных, — снова голос Алана Маккоби, мужа Анны Шуваловой, за кадром.

— А ты? Любишь?.. — усмехаюсь.

— Наших детей? Ну… конечно, я их люблю.

— А они тебя — нет, — качаю головой. — И меня не любят. — На секунду замолчав, вбираю воздух для долгого монолога. — И я их не люблю… Я. Не люблю. Собственных. Детей… — истерично смеюсь. — Я никого не люблю, Алан. Как-то так получилось, что вся моя жизнь превратилась… в твою.

— Послушай… ты же знаешь, я врач… — голос Глафиры звучит эхом, и я с восторгом представляю Игната, который говорит эти слова в кадре.

— Нет, это ты меня послушай! — прикрикиваю и сникаю, не отпуская «стеклянный глаз» ни на секунду. — Послушай, врач, который лечит чужие тела и калечит души близких… — шепчу и волевым движением утихомириваю свои трясущиеся плечи. — Мы познакомились, когда мне было девятнадцать. Я сразу тебя полюбила. Сразу. Мы поженились, ты уехал. Спасать кого-то. Потом вернулся. И снова уехал. Я работала, танцевала, рожала детей, ждала тебя. Работа была мне не в радость, дети — в тягость. Как-то так получилось… Ты — ветер. Степной, гуляющий по Европе и Америке ветер, а я… Разве можно поймать ветер, Алан? И разве можно им надышаться? Разве можно жить без него в московской праздной духоте… Я так тебя любила…

Глава 13. Катерина

Ни о чем не думать, чтобы ненароком не испортить.

Эту установку я даю себе, пока по московским дорожным пробкам добираюсь до офиса кинокомпании «ФильмМедиа», которую по приезде из Европы организовали Адам и несколько его друзей. В то время они снимали много разной рекламы: коммерческой и социальной. Новой рекламы, качественной — такой в Москве еще никто не делал, поэтому услуги Варшавского стоили дорого и работал он далеко не со всеми. Для него всегда была важна репутация. Он выстраивал ее по кирпичикам, заводил знакомства и планомерно развивал свою популярность.

А потом, после ужасной аварии, произошедшей в первую годовщину нашей свадьбы, Адам все потерял. Деньги, репутацию, не запятнанное скандалами имя, уверенность в себе — все.

За один вечер.

Это было горько и несправедливо, но так случилось.

Я, несмотря на тяжелый послеродовой период, помогала мужу справиться с непростым этапом, а он… как оказалось, в это самое время все больше сближался с Ириной.

Такое предательство сложно принять и простить, но сейчас, оказавшись в модном офисном пространстве, я не могу избавиться от ощущения, что искренне восхищаюсь Варшавским и его умением восставать из пепла. Ненавижу его, пожалуй, самую малость боюсь, но… восхищаюсь.

По пути в приемную руководства сталкиваюсь с высоким, грузным мужчиной, который действительно пугает.

— Извините, — бросает он, одаривая меня тяжелым, мертвым взглядом.

— Ничего страшного… — делаю шаг в сторону.

Успеваю заметить длинную бороду, злые, глубоко посаженные глаза, и оборачиваюсь. Грубая просторная ряса развевается от широких, стремительных шагов, а в руке у попа черный кожаный дипломат. Улавливаю стойкий аромат воска со смесью ладана и сжимаю ремешок сумки на плече. Внутри моментально вырастает невыразимая тревога, хотя эти ноты я четко ассоциирую с выходами нашей семьи на воскресную службу в храм.

Дверь в кабинет оказывается приоткрытой. Ни секретаря, ни ассистента нет.

— Можно?.. — выпрямив спину, вежливо стучусь.

— Да, — грубовато отвечает Варшавский, а, увидев меня, откидывается на спинку кресла. Как-то враз смягчается и расслабляется. — Привет. Проходи, Катя. Садись.

Кивнув, упругой походкой иду к свободному стулу. Землистый, неожиданно неприятный запах ладана поглощает сладковато-дымный — загадочного ветивера.

Взгляд Адама многозначительный и чуть агрессивный, но на губах повисает дежурная улыбка.

— Глафира сказала, я могу приехать. — Ставлю сумку на стол.

— Да, конечно, — бывший муж разводит руками. — Я даже рад, что партнеры организовали пробы. Теперь ни у кого не останется сомнений — никто не сыграет Анну так, как это сделаешь ты. Абсолютно твоя органика. Я называю это «сильная женственность». Таких актрис у нас немного…

— Благодарю, — стараюсь держаться холодно, хотя признаюсь: восхищение в его голосе льстит. — Наверное… мы должны как-то поговорить?..

— Да, было бы неплохо, — от легкой агрессии на лице Адама не остается и следа. — Но сначала мы подпишем контракт, Катя.

Взяв увесистую папку, он склоняется над столом. Я забираю ее, не глядя и не касаясь его руки.

— Контракт? Уже?.. — взволнованно переспрашиваю. — Но зачем там быстро, Адам?

— Вряд ли в разговоре мы найдем такие точки опоры, что будем готовы подписать его после.

— Ты прав, — соглашаюсь и листаю документ. Зависаю где-то на пятой странице. Подняв на бывшего мужа растерянный взгляд, рассматриваю невозмутимое гладковыбритое лицо. Варшавский выглядит уставшим, при этом, как всегда, собранным, а серо-голубой цвет тонкого вязаного свитера удивительно идет к светлым волосам и совпадает с оттенком контролирующих меня глаз. — Только… как же мы будем работать? Если… вот так все… у нас…

— Мы оба профессионалы, Катя, — Адам сцепляет руки на столе. — Предлагаю отталкиваться от этого.

— Согласна. Мы профессионалы, — отвечаю, снова опуская взгляд и щурясь от плавающих перед глазами строчек. — Только мне нужно изучить все это…

— Я об этом позаботился. На каждой странице — виза твоего агента. Ты ведь, кажется, ему доверяешь?

Только сейчас замечаю подпись Сташевского в правом нижнем углу.

— Жора уже изучил этот контракт? — удивляюсь.

Ловлю себя на мысли, что мне даже не хочется скандалить по поводу безоговорочной уверенности Варшавского в моем участии в проекте. Это магия какая-то. Будто бы все было предопределено кем-то свыше. Возможно, сама Анна Шувалова таким образом дает мне свое благословение. По крайней мере, я в это искренне верю.

Мы, актеры, вообще жутко суеверные. Такие знаки воспринимаем слишком буквально.

— Я все же ему позвоню?.. — недоверчиво спрашиваю, открывая сумку.

— Конечно, как удобно. — Адам следит за каждым моим движением: внимательно, но вполне цивилизованно.

Длинные загорелые пальцы ритмично постукивают по столу.

— Алло, Жора. Привет, — поглаживая гладкую бумагу, тепло здороваюсь с другом.

Мягко улыбаюсь.

Глава 14. Адам

Шесть лет назад

Москва

Режиссер — это человек, которому больше всех надо.

Пока Миша Александров общается по телефону деловым тоном, я недовольно на него посматриваю и мысленно в тысячный раз прогоняю сюжет таким, каким его вижу только я.

Самое сложное в работе, которую я безусловно люблю: вырвать эти яркие кадры из своей головы и аккуратно донести до каждого звена в съемочной группе, не упустив ни одной детали.

В этом плане помогает только опыт и время. Наконец-то рядом появляются люди, которые с полуслова способны понять, что я от них хочу.

— Адам Лазаревич…

— Просто Адам, Глафира, — раздражаюсь. Раз пять уже просил.

Худшее из бед — лишний официоз. Все и сразу становится картонным и безвкусным.

— Ну простите, — вздыхает она, переминаясь с ноги на ногу. — Свет уже устанавливают, массовка тоже готовится, а что будем делать с актрисой? Вы сказали, что вопрос закрыли, но никто не пришел.

Александров кладет телефон на стол, оборачивается, чтобы посмотреть на мою новую ассистентку, и… улыбается.

— Скоро будет актриса, — посматриваю на часы и пятерней приглаживаю волосы. — Дай мне полчаса. Мы с Мишей договорим.

— Хорошо, — Глафира недовольно щурится, но быстро уходит.

— Ты любишь постарше и покрупнее? —иронично замечает Александров.

— А что тебе не нравится? — не понимаю.

Открыв ноутбук, ищу папку со сметами.

— Это ведь твоя новая ассистентка?

— Допустим.

— У нас… в смысле в Москве, принято брать на работу девочек помоложе, чтоб была пошустрее да глаз радовала.

— Мои глаза не надо радовать. И для оперативности всегда есть такси. В людях я ценю другое.

— И что же? Даже интересно послушать человека с соседней планеты.

Я усмехаюсь.

Мы знакомы где-то полгода.

Я искал сопродюсера для одного короткометражного проекта, желательно молодого и амбициозного. По рекомендации нашел Александрова и Харламова. Мы встретились и как-то сразу безоговорочно во всем друг друга устроили, а та работа хорошенько выстрелила в серое московское небо. Да так, что обильные осадки в виде шквала заказов на рекламные ролики и съемки клипов для поп-исполнителей до сих пор кормят созданную нами кинокомпанию.

— Так что ты там в людях ценишь?

— Глафира теплая, — поднимаю взгляд от экрана ноутбука.

— Как любой живой человек? — иронизирует Миша.

— Не все люди теплые.

— Как правило, в морге…

— Какой ты балбэс!..

Покачав головой, смеюсь и пытаюсь держать себя в руках, чтобы говорить без европейского акцента.

Чужаков в Москве не любят, поэтому приходится многое контролировать.

Самоконтроль — отличная вещь, вот только теряется, когда эмоции слишком натуральные: радость, грусть, получение удовольствия или ярость. В такие моменты управлять своим телом или голосом гораздо сложнее. В работе это тоже всплывает.

— Не знаю, как объяснить, — откинувшись на спинку кресла, смотрю в потолок и активно жестикулирую. — Это просто надо… чувствовать. Есть люди теплые, есть холодные. С первой встречи уже все ясно.

— Никогда не замечал. Я что... тоже теплый?

— С другими стараюсь не контактировать. Смысла нет. Я пятнадцать ассистенток отсмотрел. Какой в них толк, если они как замороженные? Просто любоваться? — морщусь.

— Можно и трогать, — он усмехается.

— Мне нужна была ассистентка, а не любовница.

О том, что меня в первую очередь поразило в Глафире, умалчиваю. У нее удивительно большие, серые, все понимающие глаза. Возможно, такое ощущение возникает из-за толстых линз, не спорю, но на собеседовании я заметил еще одну деталь, которая меня добила: рваные кожаные туфли с закрашенными черным маркером носками.

— Так что с «Метрополитеном»?

— Не пустят они нас, — качает головой Александров.

— А с рестораном?

— Тоже мимо. Они работают круглосуточно, закрыть зал — дико дорого, мы не впишемся, Адам. Бюджет не резиновый. Как ты собрался снимать полный метр с такими запросами?..

— Мне нужен именно «Савой», — уверенно настаиваю. — Другой не подойдет. Там обстановка что надо, мы такую в студии будем создавать годами и все равно не получится — энергетика не та.

— Энергетика у него не та, — раздражается Миша.

— В «Савое» пахнет роскошью и деньгами, историей, в конце концов. Реквизит так не сыграет. Мне нужна художественная картинка.

— Весь мир начинает снимать документально, а этому «художественно» подавай.

— В том-то и дело. Реклама должна выделяться. Пусть все снимают так, как кхотят, — тоже злюсь.

Глава 15. Адам

Съемка рекламного ролика для крупного московского застройщика проходит вполне успешно, если не считать, что руководить прекрасной, манящей Катериной в кадре довольно затруднительно.

Сюжет прост. Спальня. Раннее солнечное утро. Девушка просыпается и, отбросив одеяло, подходит к панорамному окну, за которым видит набережную реки Москвы.

Завтра уже с другими действующими лицами мы снимем еще семь подобных роликов, которые планируем зафиналить панорамой многоэтажки с высоты птичьего полета.

— С вами все в порядке? — интересуется Глафира. — Как воды в рот набрали. Ой, простите… — она тут же испуганно округляет глаза. — Что-то я лишнее говорю.

— Все отлично, — смеюсь, потирая подбородок.

Обычно на площадке я использую директивный подход и прямые интонации, а вот с Катей так не могу. Просто не получается разговаривать с ней строго и сухо. Приходится подыскивать интересные метафоры и описывать необходимые эмоции с помощью образов.

А у меня, буду честен, с образным мышлением туго.

Но она смотрит на меня такими выразительными, доверчивыми глазами, что мне позарез надо стать для нее… лучшим.

Лучшим режиссером и лучшим мужчиной. В Москве так точно.

Хотя бы на девять баллов из десяти.

После изнурительных съемок мы наконец-то едем в самый фешенебельный ресторан столицы, где я еще пристальнее наблюдаю за Катей. Вот, что никак не складывалось: при всей своей скромности и робости, она так относится к роскоши, будто для нее это естественная среда обитания — просто ее не замечает.

Из обширного меню от лондонского шефа выбирает сырный суп и просит официанта разбавить чай холодной водой.

Я улыбаюсь.

И снова попадание — любая другая (обычная) девушка, оказавшись в «Годунове», так бы не спросила. Постеснялась бы…

— Почему ты не рассказала о своей семье, Катя? — спрашиваю, как только мы остаемся одни.

Кто бы знал, каких трудов мне стоило не задать этот вопрос в приемной, но Катерина так трогательно засмущалась, что не хотелось делать этого при Александрове и давать ему еще больше пищи для насмешек и разговоров.

— А это важно? — озадаченно спрашивает.

Если это какая-то игра, то я пас.

— Если это касается тебя, — конечно, важно, — отвечаю прямо.

Катя взволнованно вздыхает и, расправив накрахмаленную салфетку, опускает ее себе на колени.

— Просто хотела, чтобы я тебе понравилась и ты не разочаровался раньше времени. Ты меня не узнал, и это показалось удивительным. Было… интересно.

Отхлебнув воду, нервно отставляю стакан и осматриваю обстановку: тяжелые, похожие на театральные, портьеры, выбеленные стены, украшенные картинами в анималистическом стиле, позолоченные подлокотники стульев.

Все-таки для съемок мне нужен «Савой». Это совсем не то, не подходит.

— Адам, все в порядке?.. — зовет Катя.

— А… да… Задумался о работе. Со мной такое часто бывает. — Широко улыбаюсь, чувствуя неловкость. — О чем мы говорили?

— Ты расстроился, что я не рассказала о своей семье, — застенчиво напоминает.

— Расстроился, — соглашаюсь, как дурак.

Снова залипаю на том, как нежно алеют ее милые щечки.

В женской внешности я фанат органичности и целостности образа. Катина мягкость полностью соответствует ее внешнему виду с приятными округлыми бедрами, тонкой талией и прямой осанкой.

— Катя, — раскрываю ладонь над столом.

Она послушно вкладывает пальцы и завороженно смотрит, как я их сжимаю.

— Давай так поступим, — сдерживаю острое желание вскочить и крепко ее обнять. — Ты расскажешь, в чем именно я должен был разочароваться, узнав о твоей семье, и мы раз и навсегда закончим этот разговор. Миша что-то болтал, но не так чтобы много, и, если уж совсем честно, я не особо слушал…

— Я заметила, что ты часто отвлекаешься, — смущенно отвечает Катя, но в глазах у нее бушует самая настоящая паника.

Значит, раздумывает над моим предложением.

— Просто рассказать?.. — она вежливо кивает официанту, который подает суп и приборы.

— Да. Просто рассказать.

Катерина придвигается.

— Вот так вывалить на тебя все наши семейные скелеты? — шепотом спрашивает.

— Давай! Я готов. — Крепче сжимаю ее руку.

Еще раз стрельнув в меня взглядом, Катя тяжело вздыхает.

— Расскажу то, что есть в общем доступе, Адам. Ты все равно узнаешь, так что лучше это сделаю я. Миша что-нибудь говорил тебе… про своего отца?

— Нет.

— В общем, — она убирает ладонь и нервно потирает ее о вторую. — Это было в середине девяностых, кажется. Моя мама… мм… наша с Мишей мама была ведущей актрисой известного театра, а ее первый муж — Арсений Шувалов — ведущим актером. Они были очень красивой и успешной парой. Близнецы только что появились на свет, но мама боялась упустить единственную работу, ее ведь тогда немного было, поэтому быстро восстановилась и начала репетировать. И все бы ничего, но с появлением в коллективе нового режиссера — моего отца — стали ходить разного рода сплетни. Ну знаешь, как это бывает…

Глава 16. Катерина

Настоящее время

Следующие полтора месяца я с хладнокровным упорством препарирую оставшиеся чувства и, кажется, наконец начинаю дышать свободнее всякий раз, когда Адам Варшавский оказывается рядом.

Будто старше становлюсь.

Сильнее и крепче.

Определенную роль в моем становлении как независимой от эмоций личности играют близкие. Отец, узнав о подписанном контракте с «ФильмМедиа», в упор меня не замечает, а мама во время ежедневных трапез недовольно поджимает губы и демонстративно от меня отворачивается.

Остальные восприняли новость сдержанно: Аня с Генри искренне обрадовались моему будущему успеху (я очень на него надеюсь), Миша, Евангелина и Артем сухо, но вежливо поздравили, а Настя, оказавшись со мной наедине, высказала опасения по поводу работы с Адамом и теперь трогательно волнуется за нас с Лией.

К тому же старшая сестра с радостью согласилась остаться с моей дочкой на время съемок. Так я избавилась от еще одной головной боли: не нужно искать постоянную гувернантку и нет необходимости таскать ребенка по гостиницам, где фоном будет мелькать ее предатель-отец. Да и Инга Матвеевна всегда будет рядом. Так лучше.

Я как тревожная и любящая мать все время сомневаюсь. Смогу ли я долго быть без Лии с учетом нашей крепкой привязанности? Как все это будет? Справится ли она с разлукой?..

Вопросов много, но, чтобы узнать ответы, придется попробовать.

А потом начинается такая плотная предсъемочная работа, что обращать внимание на манипуляции отца, недовольство мамы или собственные сомнения и страхи просто не хватает сил.

Этот этап своей новой профессиональной жизни я бы разделила на три равнозначных блока.

Во-первых, мы с актерами и представителями всех департаментов съемочной группы три раза в неделю встречаемся на читках сценария, где подробно разбираем ключевые сцены будущего фильма по вопросам и задачам. Несмотря на то что из-за сжатых сроков читки проходят в ускоренном режиме и без главного героя (Игнат пока занят на другом проекте), работа движется слаженно. В основном разбираем диалоги, а сценаристы делают пометки, где и как их можно усилить или внести изменения.

Адам на этих встречах практически не появляется, поэтому я веду себя естественно и быстро обрастаю полезными и приятными знакомствами.

Во-вторых, очень много времени провожу в ателье, в котором отшивают костюмы под наш большой проект. Сначала с меня снимают мерки, затем начинается бесконечная подгонка с художниками и мастерами. Это томительно долго, а временами, когда острые иголки больно впиваются в кожу, ужасно неприятно, но всегда безумно красиво. Просто волшебно!.. Все-таки наряды начала прошлого века — платья с жесткими корсетами, украшенные ручной вышивкой и стразами, полудлинные жакеты из сукна, роскошные меховые манто, в которых моя фигура кажется еще более хрупкой, и невероятные шляпки с легкой вуалью — моя нескончаемая любовь.

Для визуального увеличения бедер в каждый наряд вшивают поролоновые накладки. Поправляться ради проекта я категорически отказалась, да и вряд ли получилось бы, потому что — и в-третьих — львиная доля моих рабочих будней проходит на специальных занятиях. Их довольно много: в первую очередь балет, затем бальные танцы, этикет, верховая езда и даже фехтование.

Вечерами я с трудом успеваю на общий семейный ужин, посвящаю свободное время любимой дочери, а потом в холодной широкой постели забываюсь крепким сном.

В одиночестве.

Но совершенно ни о чем плохом не думаю.

Первый съемочный день получается слишком нервным.

Все начинается с того, что мой личный трейлер еще не подготовили, поэтому приходится делить пространство с Евангелиной. И пока работают гримеры, решаю наконец-то поговорить с ней о том, что давным-давно меня беспокоит.

— Ева…

— Чего?

— Не хотела поднимать эту тему, но… очень тебя прошу: поговори с Бэллой.

— С Бэллой?.. О чем? — не понимает.

— Дело в том, что она практически каждый день обзывает Лию.

— Хм… Моя дочь? Очень на нее непохоже…

— Я тоже удивлена, — негодующе признаюсь. — И, заметь, я ничего до этого не говорила, хотя мне показалось странным, откуда четырехлетний ребенок знает некоторые слова, с помощью которых обращается к моей дочери. Не находишь?

— На что это ты намекаешь?

— Я ни на что не намекаю, Ева, — вымученно вздыхаю и смотрюсь в зеркало.

— Хорошо, но уверена, что это какое-то недоразумение. Бэлла очень тактичная и благоразумная, это всегда отмечают няни и воспитательницы.

— Возможно… Просто не с Лией…

— Ну… знаешь, это дети. Может, Лия что-то выдумывает, чтобы получить больше твоего внимания? В неполных семьях такое бывает.

Господи, какая она…

— Ева, — киваю гримерше Оксане, с которой нам предстоит отработать эти сорок смен, и резко поднимаюсь, — прекрати. Мне надо было обратиться к Мише, он бы не стал паясничать и давить на больное.

Глава 17. Катерина

На удивление после приободряющих слов бывшего мужа съемка проходит блестяще. Я наконец-то обретаю актерскую уверенность, он — превращается в человека, который четко излагает, что ему надо.

В выигрыше оказываются все присутствующие.

Когда Адам говорит: «Снято!», Глаша радостно показывает большой палец, с высоты птичьего полета улыбаются даже дроны с камерами, а я, ослабив тесный корсет, удовлетворенно выдыхаю и направляюсь в трейлер, на ступенях которого неожиданно встречаю своего бывшего однокурсника.

Игнат скучающе оглядывается по сторонам, но, как только видит меня, поднимается и идет навстречу. Замечаю, что он, хоть и возмужал: плечи стали шире, а черты лица заостреннее — все равно особо не изменился.

— Привет, Шувалова-Бельская, — здоровается со мной в небрежной манере. — Сколько лет, сколько зим. Отлично выглядишь. С первым днем, что ли!..

Он уверенно тянется, чтобы поцеловать меня в щеку, но я в последний момент отвожу голову, и выходит что-то вроде приветственных объятий. Неуклюжих и неловких.

— Здравствуй, Игнат, — дежурно улыбаюсь. — Действительно, очень давно не виделись.

— Я всегда в Москве. Сама знаешь. В отпуск слетать некогда.

Последние два курса я заканчивала школу-студию МХАТ… очно-заочно. Можно сказать, даже в индивидуальном графике, согласованном лично ректором, а вот Захарова выгнали из вуза еще на втором курсе. Он не сошелся во мнениях с нашим строгим мастером. Так часто бывает, трагедии никакой. Однако отсутствие какого-либо актерского образования не помешало отчисленному стать самым успешным актером по итогам прошлого года, а интернет-сообщество до сих пор соревнуется в остроумии, придумывая все новые шутки: слишком уж много Игната на экранах. Продюсеров можно понять: они снимают тех, на кого идут в кинотеатры. Новые лица никому не интересны.

— На читках присутствовать не мог, — зачем-то говорит Игнат, — был занят на другом проекте.

— У Погосяна снимался. Я видела трейлер. Очередной успех, я тебя поздравляю.

— Спасибо, — отвечает он скучающим тоном и берет меня за локоть. — Поехали пообедаем, хочу с тобой поболтать. О роли и вообще.

Я аккуратно высвобождаю руку и заглядываю Игнату в лицо.

После моего неожиданного побега с кинофестиваля и с началом нарастающего сумасшедшего романа с Варшавским, Игнат перестал даже смотреть в мою сторону, а на курсе распространились слухи о моей легкодоступности. Полагаю, с его легкой руки.

Было ли мне обидно?

Ни капли. Я так была увлечена Адамом, что совершенно ничего не замечала.

Но прошло шесть лет. Мы стали старше, участвуем в одном проекте и оба неглупые люди. Постельные сцены предполагают некоторую близость. Было бы неплохо наладить контакт.

— Следующая сцена у меня вечером, поэтому можно и пообедать, — легкомысленно отвечаю. — Только переоденусь, иначе художник по костюмам убьет.

— Искренне жаль, — улыбается Игнат.

Непонимающе хмурюсь.

— Просто ослабленный корсет тебе очень идет, Катя, — он весело кивает на мою грудь.

Я, опустив взгляд, изумленно вскрикиваю и тут же прикрываюсь.

— Боже… Почему ты ничего не сказал?

— Сказал же.

— Захаров! — закатываю глаза и хлопаю дверью трейлера.

С помощью ассистентки избавляюсь от костюмного платья и надеваю бежевые, танцевальные легинсы и выданную продюсерским центром свободную хлопчатобумажную футболку с рабочим названием нашего фильма. Грим с прической приходится оставить, поэтому хватаю сумочку, проверяю, есть ли пропущенные в телефоне, и возвращаюсь к Игнату.

— Пошли, я видел кафе неподалеку, заодно поболтаем, — говорит он абсолютно серьезным тоном и размахивает ключами со значком «Ягуара».

Я с облегчением выдыхаю, потому что мой партнер не продолжает шутить на тему конфуза с платьем, и, вежливо отказавшись от вытянутой руки, иду на стоянку развлекательного комплекса.

Адам не обманул: для всей съемочной группы действительно арендована гостиница. Даже две. Еще вернее — два корпуса. Кто-то шутливо обозначил их как «М» и «Ж», потому что расселили нас по половому признаку. Варшавский всегда был в этом плане занудой и не терпел, когда на площадке случались служебные романы, считая, что это мешает рабочему процессу.

— Красивая машина, — проведя ладонью по обитой кожей передней панели, вежливо делаю комплимент.

— Да можно было взять и покруче. Ждать долго не захотел. Люблю все и сразу, — отвечает Игнат.

Я смеюсь и расслабленно откидываюсь на спинку кресла. Захаров всегда был хвастунишкой, но, как показала жизнь, это качество ему только в плюс — известным он все-таки стал. Без скандалов и громких романов. Частично из-за внешности, частично из-за таланта и, конечно, везения. Но главное ведь — результат?..

Мы доезжаем до ресторана грузинской кухни на трассе и, сделав заказ, смотрим друг на друга.

— Если честно, я удивлен, что ты согласилась у него сниматься.

— У Адама?

— У него, — пренебрежительно морщится.

Глава 18. Катерина

Причиной бешенства Варшавского оказалось совсем не то, о чем я думала, пока спешила к месту общего сбора. Успела перенервничать и представить, как меня отчитывают при всех, словно глупую девчонку.

Слава богу, ошиблась.

На самом деле, кто-то из сотрудников или актерской группы рассекретил место проведения съемок, опубликовав коротенькое видео в интернете, а учитывая популярность некоторых участников, взять того же Захарова, в скором времени здесь можно ожидать наплыв поклонниц. Это негативно отразится на утвержденном графике, который расписан буквально по минутам, и, конечно, теперь уже придется усилить охрану, что повлечет дополнительные расходы для продюсеров.

— Спешу напомнить, — строгим голосом произносит Адам, глядя на присутствующих исподлобья. Тяжелый взгляд останавливается на нас с Игнатом, но лицо бывшего мужа настолько непроницаемо, что его мысли остаются при нем. — Абсолютно все, кто здесь находится, подписали контракт, где особое внимание уделено конфиденциальности и ответственности за утечку информации, какого бы рода она ни была. Прошу сейчас же снять с ваших телефонов блокировку и сдать их для проверки.

В толпе становится шумно. Кто-то возмущается, но большая часть присутствующих ведет себя вполне адекватно и опускает мобильники в подготовленную ассистентами корзину. Мне бояться нечего, поэтому я с легкостью избавляюсь от своего.

— Я только приехал! — небрежно выкрикивает Захаров, поднимая руку и привлекая всеобщее внимание.

— Об опозданиях мы тоже обязательно поговорим, но позже. Сейчас это касается всех, — повторяет Адам и, вынув свой телефон из кармана джинсов, демонстративно кладет его к остальным. — Здесь все равны, Игнат, и так будет всегда. Звездные регалии остались в Москве и на красных ковровых дорожках.

Потупив взгляд, жду реакцию Захарова, но он неожиданно удивляет:

— Я все понял. Без проблем.

— Спасибо, — кивает Варшавский.

Съемочный день заканчивается только с заходом солнца.

С непривычки я чувствую себя вымотанной, поэтому спешу скрыться в номере, принимаю горячий душ и, затянув пояс белоснежного отельного халата потуже, протираю лицо специальным лосьоном после грима и расчесываю влажные волосы.

В дверь настойчиво стучат, и я спешу открыть, подозревая, что это Евангелина или кто-то из художников по костюмам, но, когда вижу Варшавского, совершенно теряюсь.

— Что-то случилось?..

— Что может случиться? — спокойно отвечает он, глядя куда-то поверх моего плеча, вглубь номера, и вынимает из кармана… мой телефон. — Решил вернуть сегодня. Вдруг ты захочешь позвонить Лие или… она позвонит тебе?

— Да, спасибо, — тянусь, чтобы забрать, но Адам неожиданно отводит руку.

Смотрит на меня изучающе.

— Она ведь… уже разговаривает? — он вопросительно приподнимает брови и ждет моего ответа.

— Адам… — растерянно качаю головой. — Я…

— Просто вопрос, Катя. Просто. Вопрос.

— Лия очень хорошо разговаривает, — я отвечаю тихо, снова чувствуя вину. — Воспитатели отмечают, что она смышленая не по годам.

Уголки жестких губ подрагивают, а телефон оказывается у меня в руке.

У единственной из всей съемочной группы.

— Я думала, на площадке все равны, — поддеваю режиссера, поплотнее запахнув халат на груди.

— Мы не на площадке, Катя. Спокойной ночи, — отвечает Адам и, убрав ладони в карманы джинсов, уходит, а на следующее утро выясняется, что слив произошел с телефона одного из супервайзеров проекта, которого тут же увольняют.

*

Следующую неделю я даже не замечаю, настолько поглощена всем, что со мной происходит. По вечерам усиленно заучиваю текст и разбираю сложные моменты, а с самого утра отправляюсь в свой персональный трейлер, который к третьему съемочному дню доставляют на площадку.

Как правило, сцены с моим участием пишутся до обеда, поэтому после я могу спокойно прогуляться или позвонить по видеосвязи дочке, по которой безумно скучаю.

Особое удовольствие доставляет то, что я все больше вникаю в судьбу бабушки Ани и… стараюсь ее понять.

Будучи девушкой из состоятельной семьи, приближенной к государю, Анна Николаевна пробила себе дорогу на сцену, вопреки мнению самых близких и неутихающим пересудам в обществе.

Она вообще была бунтаркой и обладала качествами, которых мне так не хватает: свободолюбием и независимостью, нескончаемой силой воли и стремлением быть вне любой упорядоченной системы, а еще бабушка умела любить и бороться. Бороться за свою любовь.

Познакомившись с Аланом Маккоби во время путешествия по Европе, Шувалова отстояла свое право на брак с подающим надежды светилом медицины и, как бы ни было сложно любить его, никогда и никому не жаловалась.

По ночам невольно сравниваю героиню с собой.

Папа был не восторге от вспыхнувшего между мной и Адамом романа, и долгое время вел себя так, будто его вовсе не было. Варшавский терпеливо ждал. Месяц за месяцем. Год мы просто встречались, а потом отец был вынужден согласиться на свадьбу — я забеременела. Беременность была случайной, но абсолютно желанной.