Чужие грехи

Глава 1

Эмир

Я не планировал в нее влюбляться на той свадьбе. И вообще приехал на Бали на день позже, в день самого торжества, потому что закрывал проект. А они уже, оказывается, еще накануне все перезнакомились и были на одной волне. В том числе и она - Адель - подружка невесты - в коротком светло-розовом платье без рукавов, открывающим ее тонкую, длинную шею, острые плечи, точеные. Волосы не длинные, но темные, вьющиеся, густые. Красивый, азиатский, разрез глаз, ослепительная улыбка, а над носогубной складкой маленькая, но заметная родинка, и еще две на лице, которые вместе образовывали невидимую ровную линию.

Мой друг женился на девушке по любви и из нашего круга. Джекпот. Она училась в Лондоне, мы с ним - в Америке. Они познакомились в какой-то кофейне в Алматы, и все у них быстро закрутилось. В итоге - свадьба Бали с участием родни и близких друзей. Все, как она хочет, говорил мне Ерлан: регистрация на берегу океана, вечеринка до и еще пару дней после, чтобы все за них порадовались и отдохнули. Я - не любитель больших тусовок, но обещал быть, потому что Ерлан - мой названный брат. Хотя у меня есть свой, родной.

И так получилось, что на этой свадьбе, мы и встретились. В первый раз, когда я стоял, как свидетель, рядом с женихом. Опоздал, приехал прямо из аэропорта. Тоже мне друг.

Зазвучала музыка, мы посмотрели в проход, и первое, что я увидел - длинные, стройные ноги. Мой взгляд поплыл выше к коленям, короткому платью, линии груди. А потом я завис на лице. И мне будто с разбега в солнечное сплетение ударили.

Господи, ну какая красавица!

Вот, что я тогда о ней подумал, и уже не обращал внимание на невесту, которую вел ее отец. Мне было все равно, потому что с того момента я видел только ее.

Когда церемония закончилась и под аплодисменты молодожены пошли по проходу, мы оставшиеся позади, впервые улыбнулись друг другу. Я предложил взять меня под руку и она согласилась.

— Эмир, — протянул ей другую руку, когда уже шли.

— Адель.

Когда она коснулась моей ладони, меня не ударило током. Но за ребрами как-то подозрительно потеплело, стоило невесомо погладить нежную, гладкую кожу.

Три дня пролетели яркой вспышкой. Я представить себе не мог, что у робота есть сердце. Мне 30, у меня были девушки, но только рядом с ней в груди что-то перевернулось.

Ей 23. И она ни на кого не похожа, прекрасна в своей уникальности, свежести, искренности.

В те три дня я узнал, какие ее губы на вкус. Сладкие, медовые, мягкие. Я поцеловал каждую ее маленькую родинку на лице и еще нашел на шее и плечах. Я слушал ее мелодичный, спокойный голос и он меня завораживал. Она легкая, когда ее поднимаешь. Она робкая, но в то же время чувственная и отзывчивая, когда ее целуешь и обнимаешь.

Проблема одна - Адель из столицы, а я живу Алматы. Но это решаемо.

— Извини, задержался на совещании.

Голос брата клещами вытаскивает меня из воспоминаний. Все это время я свайпал фотографии Адель в телефоне и думал о ней. Черт знает, зачем брат позвал меня, зная, что я прилетел вчера вечером. Он сказал, что срочно.

Я злюсь, потому что он не появился в назначенное им же время. Деловой, занятой, не считающийся со временем других. На год младше, дед готовил его в свои преемники, как наследника, пока не получил инсульт. Теперь некогда властный, богатый тиран прикован к постели и не разговаривает, а Керим добрался до его кресла.

Патриарх был строг со всеми своими внуками. Со мной в особенности. Но жесткие черты деда проявились в брате. Хватка стальная, необходимая для большого бизнеса. Он будто был рожден именно для этого. В отличие от меня.

Зерновая корпорация кормила нас с рождения. Дед построил империю, мой отец, много лет работающий в Правительстве, помог укрепить позиции компании.

Всё связано и все связаны. Только я пошел по другому пути, и дед был в ярости, что внук, окончивший американский университет, стал каким-то разработчиком. Только у меня уже своя IT компания, которая занимается разработкой и поддержкой программного обеспечения.

Пропускаю его извинения мимо ушей, убираю телефон в карман и пожимаю протянутую руку.

— В чем срочность?

Керим бросает пиджак на диван, возвращается к столу и берет в руки айпад. Дергает бровям, что-то ищет. Я терпеливо жду.

— У нас проблемы.

Он протягивает мне планшет.

— Запусти.

На видео, снятом в ресторане, - наш отец с другой женщиной. На вид ей чуть больше сорока. Стройная, невысокого роста, красивая. Появляется какое-то странное ощущение, что она мне кого-то напоминает. Они сидят вместе и отец, обнимает ее за плечи, поглаживает, целует в висок. Нежно, с любовью. Я не помню, чтобы он так целовал нашу маму.

— Кто это? — нервно сглатываю и поднимаю на него глаза.

— Токал отца. Его вторая жена, — жестко, с неприкрытым отвращением говорит он.

— Не может быть.

— Я перепроверил. Может.

Привычный мир переворачивается с ног на голову. Я не верю, этого не может быть. Мой отец - непререкаемый авторитет - ведет двойную жизнь и живет в столице с младшей женой. Может, у них и дети уже есть? Маленькие наследники на старости лет.

От этой мысли становится противно до неприятного, горького привкуса во рту. Я вглядываюсь в лицо женщины. Съемка очень хорошая, зум отличный, позволяющий разглядеть ее. Белокожая, черноволосая, морщины едва заметны. Папа смотрит на нее по-другому, с восхищением. Переплетает пальцы, целует ее их. Мама не должна этого видеть. Надеюсь, Керим додумался не показывать.

— Дети есть? — наконец, спрашиваю. В горле пересохло, пальцы сильно сжимают айпад. За маму обидно. Она не переживет предательство.

— Две дочери.

— Маленькие?

— Смотри дальше.

И я смотрю. Через минуту к моему отцу и его токалке присоединяются не две малышки-школьницы, а две девушки лет двадцати. Они садятся спиной, я не могу разглядеть их лица, но потом та, что сидит с краю, поворачивает голову и я узнаю в ней свою Адель - девушку, о которой сейчас думаю без остановки. Девушку, которую я полюбил с первого взгляда.

Глава 2

Открыл глаза - над головой синее небо и кусочек пальмового листа, скрывающего меня от палящего солнца. К влажной коже прилип горячий песок - толку что лежу на полотенце.

Пляж “секретный”. Его мне посоветовали ребята из команды, которые зимуют на Бали и отсюда работают. Мы были здесь одни, как на необитаемом острове.

— Отрываться от коллектива, наверное, нехорошо, — прибежавшая Адель опустилась на свое полотенце, и я тоже сел и положил локти на согнутые колени.

— Коллектив переживет, — ответила она и Адель собрала мокрые волосы, сжала их в кулаке и по пальцам и запястья потекла вода. Светлая кожа уже загорела, и согретая солнцем блестела и завораживала. — О нас уже все забыли.

— Сомневаюсь. Но я соврала, что у меня морская болезнь, — Адель обернулась, коснулась подбородком плеча и улыбнулась, опустив веки.

Снова удар под дых. В голове мысль, что безумно хочу ее, но лучше не трогать. Внутри от такой сильной встряски все мгновенно напряглось. Я и сам не ожидал, что у нас так быстро закрутится. Мы молоды, свободны и на одной волне. Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте я говорил с ней на одном языке. Она – архитектор. Начинающий, но дотошный, увлеченный.

— Я соврал, что у меня созвон с командой.

— Вот так люди начинают врать. Не то, чтобы я переживала, — она посмотрела на меня, потом вдаль, на шумные волны. — Я отвечаю за последствия своих решений.

— Не жалеешь, что поехала со мной?

Несмотря на то, что она согласилась, черту мы не переходили, сближались постепенно, но атмосфера, пустынный пляж и дикое притяжение, которое оба чувствовала, этому способствовало.

— Нет, — мотает головой. — Я не вижу в тебе угрозы. Наоборот, мне с тобой интересно.

— Мне с тобой тоже.

— Несмотря на то что я сильно младше?

— Несильно. И возраст - всего лишь цифра в паспорте.

— Моя мама говорит также, — посмеялась она и легла на полотенце.

Скользнул взглядом по пальцам, покрытым лаком, щиколоткам, икрам, коленям, бедрам. Розовые трусики купальника, кажется, навсегда останутся в моей памяти. Далее - плоский живот, идеальная пупочная впадина, упругая девичья грудь в бюстгалтере.

Во мне что-то громко взорвалось, когда я дошел, наконец, до ее лица и поймал ее взгляд из-под опущенных ресниц. Она молча смотрела на меня и положила ладонь на живот. Внутри все отдалось мощной вибрацией, в ушах застучал пульс.

Придвинувшись ближе, я наклонился, погладил ее пальцами от виска к щеке и поцеловал соленые губы, показавшиеся мне самыми сладкими.

Просыпаюсь от того, что сосед толкает меня в бок и показывает взглядом на стюардессу. Та просит привести кресло в вертикальное положение и пристегнуть ремень безопасности. Мы снижаемся и скоро прибудет в аэропорт Астаны.

Я сам вызвался съездить к отцу, соврав, что у меня там дела. Должен сам убедиться. Должен посмотреть ему в глаза. Должен увидеть Адель. За грудиной печет: я все еще думаю, это какая-то ошибка и нас не связывают кровные узы. Не могут.

— Ты уверен, что это его дочери? — зацепился за хлипкую соломинку. Пусть будет кто угодно: ее племянница, воспитанница, да даже подруга дочери. Только не родная кровь.

— Да. Двойняшки Адель и Сара. Одна - архитектор, вторая - блаженная, у нее приют животных на деньги отца.

— Кто снимал? Профессионально, очень четко.

— Я нанял детектива.

— Ты следил за отцом? — нахмурив брови, положил айпад на стол. — Ты в чем-то его подозревал? Он как-то себя выдал?

Брат усмехнулся и откинулся на спинку стула, щелкая ручкой. Напряженно, громко, надоедливо.

— Перед тем, как аташка слег с инсультом, я услышал, как они спорили дома.

— Подслушал?

— Они слишком громко спорили. Аташка сказал, что многое позволил отцу в свое время за “ту маленькую услугу”.

— Какую?

— Не знаю. Но он злился и кричал, что мама заплатила высокую цену за брак с отцом, а он связался с детдомовской шлюхой”. Папа ответил “Вас с самого начала все устраивало” и запустил стакан в стену, а дальше пришла мама и я ничего не услышал.

— Дед знал о его токал?

— Видимо знал, — пожал плечами брат. — Дед не был святым, но как я его понимаю. Ты сам видел, этим девочкам, — он нервно швырнул ручку на стол, — чуть больше двадцати. Столько лет он жил на две семьи, работал в Министерствах, приезжал домой на выходные и праздники. А так - строил в столице наше светлое будущее и был в постоянных командировках. Вот его командировки, — бросает холодный взгляд на потухший планшет. — Младшая жена и две ее дочери. Мы его видели по большим праздникам. А они - нет.

Я видел его разным, таким злым впервые. И я понимаю его боль и негодование. В детстве нас учили, что отец - большой чиновник, работающий во благо страны. Он занимал ключевые позиции в Министерстве сельского хозяйства, затем Национальной экономики. Министры - это лишь верхушка айсберга, есть люди, которые остаются в тени, но решают большие вопросы в кулуарах, имя неограниченную власть. Повзрослев, я понял, что отец именно такой человек.

— Мама сказала, он не приедет на выходные. У него какие-то срочные дела на работе. Теперь мы знаем, что это за срочные дела, — цокает брат.

— Мы должны с ним поговорить.

— Боюсь, что я сорвусь.

Он может. Он всегда стоял и стоит на стороне мамы и ее родни.

— Я поеду в Астану, все равно собирался, — сказал ему, потому что это должен сделать я, не Керим.

— Съезди, потому что я вряд ли сдержусь. Я не знаю, как он будет смотреть нам в глаза. Как он будет оправдываться перед мамой.

— Не говори ей пока.

— Конечно, нет, — отрезает брат. Все чаще мне кажется, что он на правах главы семейного бизнеса и держателя контрольного пакета акций считает себя старшим.

Визуализация

Давайте посмотрим на наших красивых героев. У вас в голове могут возникнуть другие образы и это прекрасно. Я же представляю их такими

АДЕЛЬ

ЭМИР

Глава 3

Звоню в дверь, жду ответа. Повернув голову, обвожу взглядом улицу. Все как на картинке, очень похоже на американский пригород выше среднего класса, куда нас с друзьями однажды случайно занесло. Трава на газонах яркая, сочная, ровно подстриженная, няни гуляют с колясками, все дома одинаковые снаружи, но внутри совсем другая начинка.

Мне открывает дверь женщина средних лет.

— Здравствуйте, что вы хотели?

— Мне нужен Асанали Алиев.

Ее брови слегка вздрогнули. Почему? Знает меня или я увидела в нас схожесть?

— По какому вопросу?

— Скажите, что приехал Эмир. Он поймет.

— Проходите, — кивает она, — я о вас доложу.

Сжимаю пальцы в кулаки до предела. Ногти врезаются в кожу, все тело натягивается, как дребезжащая струна.

Вот теперь я точно понимаю, что терять уже нечего. Весь авторитет, все мое уважение к нему сейчас осыпается, как дом, за которым не смотрят.

Кажется, мы все жили в замке из песка, создавая видимость добропорядочной, дружной семьи.

Дальше холла меня не ведут. Осматриваюсь. Стильно, со вкусом, дорого, но нет роскоши нашего дома в Алматы. Тот огорожен высоким забором, его хорошо охраняют, а по периметру установлены камеры. “Крепость” - так называет мама свое королевство.

Мама… что с ней будет, когда она узнает? Я не смогу и не хочу скрывать от нее предательство отца.

Шум в одной из комнат настораживает. Я слышу взволнованный женский голос:

— Жаным, подожди. Жаным (каз.- милый, душа моя)

В ту же секунду мне навстречу вылетает шокированный, побледневший отец. На нем серые, домашние брюки, синяя футболка-поло. Высокий, поджарый, седой, но хорошо сохранившийся для пятидесяти шести лет.

— Эмир? — тяжело вздыхает отец, будто ему не хватает воздуха.

— Здравствуй, папа, — слова вылетают несмотря на нарастающий гул в ушах.

Я никогда не видел его таким растерянным. Никогда. Он идет ко мне, а я смотрю на него, насупившись, как ребенок. Это, наверное, проснулся обиженный мальчик во мне, как проснулся недавно в Кериме.

Эх, отец, как ты будешь потом смотреть нам в глаза?

Перевожу взгляд на женщину, идущую за ним. На ней платье, волосы распущены. Выглядит еще моложе, чем на видео. Талия осиная. Моя мама чуть полнее и вкус в одежде у нее другой. Она ведь всего на пару лет отца младше. А эта женщина… все забываю, как ее зовут - на десять лет.

— Возраст - всего лишь цифра в паспорте.

— Моя мама говорит также,

Наш диалог с Адель внезапно врезается в сумбурные мысли. Это был единственный раз, когда мы упомянули в разговоре кого-то из родни. Я не знал ее отчества и фамилии, она тоже знала только мое имя. Мы просто встретились и провели вместе три дня, перевернувших мою жизнь. Мы говорили обо всем, но не касались темы своих семей. Только делились смешными воспоминаниями из детства.

Адель похожа на свою мать, но черты отца в ней будто тоже есть. Или мне уже кажется?

— Как ты… — отец хочет задать вопрос, но нервно сглатывает.

— Узнал о твоей второй семье с токал? — обычно спокойный и хладнокровный, я, кажется, теряю терпение и самообладание.

Вторая жена отца ахает, прижимает пальцы к губам. Отец багровеет - растерянность сменилась злостью.

— Это моя жена. Перед Аллахом, — цедит он сквозь зубы. Значит, никах с ней сделал в тайне ото всех. — И ты сейчас пришел в ее дом.

— Твоя жена ждет тебя в другом городе, — обрываю его. У нас нельзя так говорить со старшими, нельзя проявлять неуважением. Но я уже не чувствую берегов. — Официальная, на которой ты женат тридцать лет. В нашей стране многоженство запрещено законом. Никах запрещено делать без свидетельства о заключении брака.

И кого оно это останавливало? Глупость. Мой отец - не первый и не последний мужчина, кто плевал хотел на этот закон.

— Кто тебя надоумил? Как ты узнал?

Пропускает слова о маме мимо ушей. Это больно. Он что, вообще ее ни во что не ставит?

— Как я узнал, значения не имеет.

— Керим, да? — бросает он со злости. — Только он мог. Сам бы ты не дошел до такого.

— Жаным, пожалуйста, может, вы поговорите спокойно в кабинете?

Боится, что домработница подслушает и разнесет сплетни по дорогому району? Так она уже услышала все, что хотела.

— Рауза, — оборачивается отец, — поднимись к себе, нам с сыном действительно нужно поговорить.

Дверь за моей спиной открывается почти бесшумно. С улицы в спину ударяет столичный ветер.

— Мам, пап, у нас что гости? — ее голос бьет по живому, и я оборачиваюсь. — Эмир? — смотрит растерянно. — Как ты меня нашел?

Я не успеваю ничего ответить, потому что папа, посмотрев сначала на нее, затем на меня, дрожащим голосом спрашивает:

— Откуда вы друг друга знаете?

Адель встает рядом со мной, мы быстро переглядываемся и она, улыбнувшись, отвечает:

— Мы были свидетелями на свадьбе.

— Вы…— зажмурившись, отец растирает грудную клетку ладонью, — Вы что… — другой ладонью он упирается в стену.

— Папа, тебе плохо? — Адель с матерью подлетают к нему. А я стою на месте и веду с отцом молчаливый диалог. Не говоря ни слова, я взглядом. брошенным на Адель, отвечаю на его вопрос.

— Рауза, ты сказала, Адель вернулась с той свадьбы какая-то влюбленная, но молчит…

— Жаным, я просто так сказала. Я так подумала.

— Это ты, Эмир? Это ты? — во взгляде - мольба. Он просит, чтобы я все опроверг.

Но я отвожу взгляд и стискиваю челюсть. — Отвечай!

— Папа, откуда ты знаешь Эмира?

А завтра у нас глава от Адель. Дорогие мои, спасибо большое за ваши звезды и наград. Мне оооочень приятно!

Кстати, если вы новый читатель и не знаете, кто такие токалки, то хочу посоветовать вам мой ранний роман - "Старшая жена". Там я подробно рассказываю о младших женах.

Глава 4

Адель

Из-за мини-отпуска, который, к счастью пришелся на праздничные дни, я вышла на работу в субботу, чтобы все закончить. Но в здании, где находится архитектурное бюро, вырубили свет. На линии авария и чинить будут долго. Я немного злилась и на себя, и на чертов свет, но повлиять на ситуацию никак не могла, поэтому поехала домой.

А дома ждал сюрприз.

Я не сразу узнала его со спины, но когда обернулся, сердце застучало быстрее и я моргнула пару раз, чтобы понять, не обозналась ли я?

Но нет. Второго, как он просто нет. Даже похожего нет. Первые дни на расстоянии я еще не понимала, что со мной и почему так сильно скучаю. Вчера после нашей короткой переписки написала ему уже из бара, но он не ответил.

Утром проверила мессенджер - ничего. В душе что-то черное затаилось: смесь страха и обиды. Я ведь подумала тогда, на острове, что мы совпадаем, как родственные души, как половинки одного целого.

Дурочка, которая влюбилась с первого взгляда в друга жениха своей подруги. Это, наверное, так банально. Так по-киношному.

Но правда в том, что я думаю о нем, не переставая. И вспоминаю, как он пригласил меня танцевать на празднике. Мою ладонь в его ладони помню, и то, как другая медленно поплыла по открытой спине к пояснице. Его глаза темно-карие и волосы короткие, чуть вьющиеся.

Он старше на семь лет, выше на голову, широкоплечий, подтянутый. Умный. Какой же невероятно умный, серьезный и немногословный. Мама говорила, что это лучшие качества у мужчин. Как у моего папы.

Я бросилась в омут с головой, я это знаю. Поехала с ним на “секретный” пляж, хотя хорошие девочки так не делают. Мы плавали вместе, смеялись, он кружил меня на руках и мы смеялись.

А потом я позволила ему чуть больше… Но я не жалею. С ним я ни о чем не жалею. И сейчас, глядя на него в холле своего дома, я чувствую такую сильную радость от того, что он приехал.

— Эмир? Как ты меня нашел?

— Откуда вы друг друга знаете? — папа не дает ему ответить, а я встаю рядом и улыбаюсь мужчины, который занимает все мои мысли сейчас.

— Мы были свидетелями на свадьбе.

— Вы…— зажмурившись, отец растирает грудную клетку ладонью, — Вы что… — другой ладонью он упирается в стену. Меня пугает его реакция, его — О Аллах.

— Папа, тебе плохо?

Мы с мамой подлетаем к нему и помогаем сесть на банкетку, но он смотрит не нас, а на Эмира. Они знают друг друга. Сердце ухает вниз.

— Рауза, ты сказала, что Адель вернулась с той свадьбы какая-то влюбленная, но молчит…

— Жаным, мне просто так показалось. Я не уверена.

— Это ты, Эмир? Это ты? — папа требует ответа, а Эмир молчит. Он напряжен, а в глазах столько злости, что он вмиг перестает быть тем, кого я узнала на острове.

— Папа, откуда ты знаешь Эмира? Папа?

— Что у вас было? — задыхаясь, спрашивает он, а потом срывается на крик.

— Что?

— Папочка, — я сижу на корточках, вцепившись в его колени и смотря в глаза. По моим щекам текут слезы, а я не понимаю, почему он спрашивает. — Ничего не было. Ничего, клянусь.

— А ты почему молчишь? — поднимает глаза на Эмира.

— Жду, когда ты скажешь ей, кто я.

Оборачиваюсь, смотрю на Эмира снизу вверх, но все его внимание приковано в моему папе. На мгновение мне кажется, что они даже похоже. Что-то неуловимое, родное.

— Уходите, Эмир, вы же видите, ему плохо, — просит мама.

— Я любил и уважал тебя всю жизнь. Не думал, что ты предатель и трус, папа, — не глядя на мою маму, Эмир бросает эти слова так спокойно и холодно, без единого крика. Я застываю в неверии.

— Уходите, — повторят мама. — Не добивайте нас.

— Рауза, — громко говорит отец и останавливает ее рукой, а Эмир разворачивается и идет прочь. Я открываю рот в безмолвном крике, шоке, поднимаюсь на ноги и бегу за ним на крыльцо, оставив родителей в доме. Отец зовет нас, требует, чтобы мы вернулись, но Эмир не слушает его и идет к воротам.

— Эмир, подожди, — касаюсь его руки и меня словно током ударяет.

Он останавливается, разворачивается, молчит.

— Пожалуйста, поговори со мной. Скажи, что это неправда. Мы с тобой не родные… — лицо мокрое от слез, что бегут и бегут по щекам.

— В девяносто пятом году Асанали Алиев женился на Жаннат Жуманкуловой - дочери заместителя министра сельского хозяйства и своего шефа. В конце того же года родился я, через полтора года - мой брат Керим. В девяносто девятом отца перевели в новую столицу, но мама отказалась уезжать из Алматы. Он жил в Астане один, к нам приезжал пару раз в месяц, потом чаще - на выходные. И мы принимали это как должное.

Губы дрожат и я прикрываю их пальцами. Историю знакомства своих родителей я знаю наизусть, мама столько раз рассказывала ее нам перед сном как сказку. Она - молоденькая девушка из Караганды приехала покорять столицу. Выросла в детдоме, в институте училась бесплатно по квоте. Чудом попала на стажировку в Правительство, через год она познакомилась там с папой.

В голове крутятся шестеренки, собирая по кусочкам сложный пазл. Папа часто летал в командировки, почти каждую неделю бывал в Алматы. Он говорил, нам там делать нечего - все интересное в столице. Нас туда и не тянуло, мы родились и всю жизнь прожили в Астане, только уезжали учиться за границу.

У меня было самое лучшее детство, крепкая семья, заботливые родители. Мы с Сарой - папины дочки. Он обожал нас, он все делал для нас.

— Я не знала, Я правда не знала, — глотая слезы, признаюсь Эмиру, потому что понимаю - я - дочь его отца от токал, то есть младшей жены. Оказывается, я всю жизнь жила во лжи, мы с мамой и сестрой были его второй семьей. А к первой он ездил в другой город. .

На секунду мрачное и строгое выражение его лица меняется, смягчается. Эмир резко берет меня за руку, притягивает к себе, касается волос на затылке и сжав их, целует в макушку. Это наше прощание, хотя мы так и не стали парой.

Глава 5

Скорая приезжает быстро и фельдшер говорит, что нужна срочная госпитализация. Это инфаркт.

— Я поеду с ним, можно? Я - жена.

Она - его жена. 24 года она так себя называла.

Я быстро смотрю на Эмира. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но это не означает, что он не злится. Я не знаю, что творится в его душе, но я чувствую себя виноватой перед ним, хоть он ни в чем меня не обвинял. Но это он - первый, законный. А мы с сестрой - нет. Мы - дочери лжи, предательства, порока. Мы - вторая семья.

— Куда вы его везете? — спрашивает Эмир, когда фельдшер закрывает дверцы скорой.

— В кардиоцентр.

— Я знаю, где это, — говорю Эмиру, потому что он плохо знает город. Вообще не знает. — У меня машина вон там, — показываю в сторону ворот.

— Тебе нельзя сейчас за руль, — он идет к моей Тойоте, я семеню за ним. — Я поеду, ты подскажешь дорогу.

Я не спорю, потому что вся дрожу. Слезы высохли и лицо будто стянуто маской, глаза припухли, я то и дело шмыгаю.

— Адель, жаным, — за мной бежит наша помощница по хозяйству - Гульзира. — Что делать? А если Сарочка приедет?

— Пожалуйста, останьтесь дома, — прошу ее, собравшись с мыслями. — Саре я позвоню сама.

Гульзира обнимает и целует меня, а я сжав ткань ее футболки, еле сдерживаю слезы. Сев в машину, я сразу же настраиваю навигатор для Эмира. Он плавно разворачивается, как будто всегда водил мою машину, едет до шлагбаума и выезжает за пределы ЖК.

Мы едем молча, только слушаем подсказки виртуальной помощницы. Я вспоминаю, что так и не позвонила сестре, достаю телефон и набираю ее. Она поднимает с третьего гудка и беззаботно говорит:

— Да, дорогая?

— Сара, — голос дрожит, поджимаю губу. — Папу…забрали в больницу.

— Как забрали? — она паникует. — Почему? Что случилось?

Беспокойство нарастает, она такая же папина дочка, как и я. Бросаю взгляд на Эмира, который сосредоточен на дороге, и не смотрит на меня. Я ведь показывала сестре его фотографии. Она знает о нас.

— Я тебе все расскажу. Приезжай в кардиоцентр. Срочно. Я скину адрес.

Закончив говорить с сестрой, я не убираю телефон, а сжав его пальцами смотрю на дорогу и кусаю губы. Я не представляю, что делать дальше, где найти силы все пережить обрушившуюся на нас катастрофу.

— Я тоже должен позвонить брату, — говорит Эмир спокойно. — И маме. Ты же понимаешь, что я должен им сообщить? И они, скорее всего, приедут.

— Понимаю, — поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. — Твой брат знает о нас с Сарой?

Коротко кивнув, Эмир вздыхает и отвечает:

— Он мне про вас рассказал. Я приехал, потому что должен был лично убедиться. И я хотел увидеть тебя. В последний раз.

— Господи, — растираю ладонями лицо и ими же отвожу волосы назад. — Как такое могло случиться? Мы с тобой….

Я не могу продолжить. Слова острым комом застряли в горле. Мы с ним- что? Целовались, обнимались, дурачились на пляже, он катал меня на спине и кружил на руках.

— Мы не виноваты, — секундный взгляд на меня и снова на дорогу. — Мы не знали, кто мы друг другу.

Он так спокоен и серьезен, что мне страшно. Живые эмоции я видела только на Бали и в своем доме, когда он назвал папу трусом и предателем.

Нет, мой отец не такой. Я знаю его другим: любящим, заботливым, веселым. Помню, как в детстве он по очереди подбрасывал нас к облакам и ловил. Как мы ездили на море. Как он учил нас плавать и кататься на велосипеде.

А что помнит Эмир, если мне кажется, что с нами папа проводил много времени? Получается, мы с Сарой обокрали их с братом, отняли любовь и внимание отца?

— Меня мучает один вопрос, — неожиданно говорит Эмир. — Папа хоть раз говорил о своей родне? Он с кем-то вас знакомил?

Родня мамы и папы - запретная тема в нашей семье, которая никогда не поднималась.

Мама никогда не скрывала, что выросла в детском доме. Она знает только, что от нее отказались в роддоме.

Папу я один раз спросила, почему у нас нет бабушки и дедушки, и тогда он показал мне фотографии ажеки и аташки, которых он называл мамой и папой.

По древней казахской традиции “Немере алу” в полгода его, как первого внука, забрали бабушка с дедушкой у настоящих родителей, то есть у родного сына со снохой. Считалось, что у старшего поколения больше опыта в воспитании детей, они могут передать первенцу традиции и обычаи, а также помочь молодым родителям встать на ноги.

Папа рос с бабушкой и дедушкой до 14 лет в поселке, а после их смерти переехал в город к родным родителям. Но жизнь с ними не сложилась. Мама, которую он все эти годы воспринимал, как старшую сестру, хотела с ним сблизиться, но он очень скучал по своей ажеке, которая его воспитала. С отцом контакт был утрачен, как и с младшими братьями и сестрами.

Еще папа задавал себе вопрос: почему его отдали, а других - нет? Он съехал от них в 18, когда поступил в Институт Народного хозяйства.

— Нет, — качаю головой. — Я знаю, что его, как первого внука воспитывали бабушка с дедушкой, но родными родителями отношения не сложились. Папа, — произнесла это и осеклась, — рассказывал, что поругался с родителями и ушел жить в общежитие. Они не общались, насколько я поняла.

— Они общались. И до сих пор общаются, — опроверг отцовские слова и помрачнел. — Ажеке 76. Да, у них не идеальные отношения. Папа так и не простил, что она отдала его бабушке, но она до сих пор приезжает к нам. Папины младшие братья хорошо устроились благодаря ему.

— И ты их всех знаешь?

— Конечно, — кивает.

— Нам он сказал, что ни с кем не общается уже много лет. Попросил больше об этом не спрашивать.

Эмир не отвечает. Но я читаю его мысли, мы делим с ним одну боль на двоих. Я сама понимаю, что отец погряз во лжи, в которую сам и начал верить. Боюсь озвучить свою мысль, потому что никогда не думала о нем плохо.

Эмир, между тем, заезжает на парковку клиники и заглушив мотор, открывает дверь.Мы выходим с ним вместе и молча идем в больницу. Он впереди, я семеню за ним.

Глава 6

Эмир

Согласие на операцию подписал я, как старший сын.

Отца сразу же увезли в операционную, а я совсем забыл позвонить брату.

Я просто в ступоре, не знаю, что делать дальше, как сказать матери.

В больничном коридоре стою поодаль от Адель и женщины отца. Они сидят на скамье, о чем-то перешептываются, плачут. Это меня тяготит.

Мимо меня пролетает девушка и я через несколько секунд я вижу свою вторую сестру - Сару. Они с Адель очень похожи, словно близняшки, но у Сары нет тех полюбившихся родинок на щеке и аура вокруг нее совсем другая. Несмотря на внешнее сходство, я не задерживаю на ней взгляда, а перевожу его на Адель, которая неожиданно поднимает на меня глаза, украдкой смотрит и тут же опускает их.

Я думаю о том, что мы сможем преодолеть это притяжение, сможем остыть, потому что потушили сегодня пламя. Сможем когда–нибудь.

Сара плачет, Адель держится и говорит сестре то, что она должна знать об отце…

В этот момент, будто прочитав мои мысли, звонит младший брат. Я поворачиваю за угол и на ходу принимаю вызов.

— Да?

— Ну что? Нашел его, узнал? — сходу заваливает вопросами. — Что он сказал?

— Он в больнице.

— Что значит - в больнице?

— Мы разговаривали, ему стало плохо. Инфаркт. Увезли на экстренную операцию.

Керим чертыхается.

— Я попросил тебя просто поговорить с ним, а не гробить, — бросает он со злостью.

— Да пошел ты, — цежу сквозь зубы. Мы никогда не были близки, не так как Адель и Сара. В последнее время, а именно после смерти деда, Керим слишком много себе позволяет, возомнив себя преемником. У того был властный, скверный характер и мой младший брат, похоже, далеко не уйдет.

Крепко стиснув челюсти, дышу через нос и надавливаю пальцами на ребро смартфона.

Во мне действительно зреет чувство вины за то, что я не рассчитал, за то, что пришел в дом его второй семьи, а не назначил встречу на нейтральной территории. За то, что влюбился в его дочь, а он об этом узнал.

Да и Адель быстро бы обо всем узнала, но мы бы договорились держать все в секрете. Я же, движимый злостью и обидой, впервые послушал не разум, а сердце. И вот результат.

— Я позвоню маме, — заявляю брату.

— Я сам ей все расскажу. Ты оставайся там и держи меня в курсе.

— Керим, я не твой подчиненный и не твоя шестерка. Тон сбавь и помни, кто из нас старший, — ставлю его на место и толкаю дверь, чтобы выйти на улицу.

Брат молчит, но я слышу, как недовольно сопит в трубку. Я не помню, когда мы стали отдаляться друг от друга. Детьми были дружны, играли вместе, потом появились разные увлечения. Я увлекся программированием, а его все чаще забирали к себе бабушка с дедушкой по маме. В семье шутили, что обычно первого внука любят больше остальных, а у нас аташкиным любимцем был Керим. Меня это нисколько не напрягало, я всегда чувствовал отстраненность деда в общении со мной, а вот ажека, наоборот, тянулась ко мне и нежно любит по сей день.

— Мы вылетим сегодня, самым ближайшим рейсом, — Керим пропускает мои слова мимо ушей. — Позвони, когда закончится операция.

Напряжение между нами только растет даже на расстоянии. Сбрасываю вызов и убираю мобильный в карман брюк. Хоровод безрадостных мыслей в голове вытягивает всю энергию. У меня в телефоне висят десятки сообщений от команды, а я впервые не могу сосредоточиться на решении задач.

Опустив голову, массирую пальцами переносицу. Нет ничего хуже ожидания и неведения. Сказали, операция предстоит долгая и если все пройдет хорошо, отца продержат несколько дней в реанимации. Он должен выжить, он же совсем молодой еще.

— Ты отлично плаваешь, — похвалил ее, когда она обогнала меня и вынырнула, отлично держась на воде.

Всплыв на поверхности, я вслед за ней быстро поднял очки для плавания. На ресницах Адель дрожали соленые, блестящие капли, солнце падало прямо на глаза, заставляя ее щурится и морщить нос.

— Меня папа научил. А тебя?

— Я занимался с тренером в детстве.

— Я знаю, что ты поддался, — разрезав рукой морскую гладь, она брызнула в меня и засмеялась. — Думаешь, я слабая, потому что девочка?

Я сделал в ответ тоже самое, и не заметил, как она ловко опустила очки, нырнула под воду и поплыла в сторону берега. Я рванул за ней, видел, как она двигается с грацией русалки и быстро догнав ее, поплыл рядом. Повернув голову влево, встретился с ней взглядом и протянул ей руку. Она улыбнулась и приняла ее, и коснувшись ступней дна, снова всплыла, потянув меня за собой.

В этот момент, мои руки легли на девичью талию. Вода мне была по грудь, а ей - по плечи. Одной рукой я стянул с себя очки, бросил их в воду, она повторила мои действия один в один.

В карих глазах Адель плескалось солнце. Ничего похожего я в жизни не видел и не чувствовал. Притянув ее к себе, я дотронулся рукой до ее щеки и поцеловал в губы. Я долго ее не отпускал и тихо сходил с ума от того, что она сначала неуверенно обвила руками мою шею, а затем, скользнув пальцами вверх, провела ногтями по затылку и простонала.

— Эмир, — замираю на долю секунды, услышав ее голос, и оборачиваюсь.

Адель. Красивая, заплаканная, растерянная. И так тянет ее обнять в этот момент, что я ощущаю болезненную тоску, от которой остается только зверем завыть.

— Как твоя сестра?

Мы держимся на расстоянии, хотя по большому счету, прохожим совершенно все равно на нас.

— Плачет. Не верит до сих пор.

— Вы очень похожи. Кто старше?

— Я. Сара у нас очень ранимая.

— А ты сильная?

Я вижу в ее глазах то же, что раньше. Ничего не изменилось несмотря на правду. Она по-прежнему смотрит на меня так, что сердце скачет. Я уверен, Адель видит во мне то же самое - что моя влюбленность, а может, уже и любовь, никуда не делась.

Колесо судьбы сбило нас с ног и покатилось не по той дорожке. Мы ничего не выбирали. Мы не должны отвечать за грехи нашего отца. Но именно мы и ответим.

Глава 7

Адель

— Ушел все-таки, — шипит мама, когда Эмир нас покидает. — Дышать стало легче.

Я хочу сказать ей, что так нельзя, но она ведь меня не послушает. Сара прижимается к ней, кладет голову на плечо и переплетает их пальцы. Она больше молчит и время от времени всхлипывает.

Я же сижу рядом с мамой, но не могу так же утешить ее. Я знаю больше сестры. Намного больше. У меня адски болит голова от свалившейся информации, от анализа, который я провожу, от нестыковок, которые раньше не замечала в рассказах родителей, а теперь кажется, что все лежало на поверхности.

Мы жили в большом мыльном пузыре, оберегаемые отцом, который решал любые проблемы. Или его люди решали. Я ни дня в нем не сомневалась, а выходит он просто мастерски вел двойную жизнь. И моя мама это знала. Для нее наличие старшего сына не было шоком. Приезд старшей жены тоже. Значит, она с самого начала приняла правила игры и ее все устраивало.

Всех все устраивало. Боже мой, как тошно это осознавать. Как тяжело и больно любить безусловно тех, кто подарил жизнь, но всю эту жизнь врал в лицо. И теперь мы с Эмиром должны ответить за чужие грехи.

— Мама, это его сын. Ты не можешь запретить ему быть здесь, — говорю устало и твердо.

— С тобой я поговорю дома, — бросает на меня обиженный взгляд.

— Что я сделала? — хмурюсь.

— Ты все знаешь сама, — цедит шепотом и мои нервы не выдерживают.

— Да, я все теперь знаю.

Мама понимает мой намек и поджимает губы. Мы молчим, кажется, очень долго. Сидеть просто так нет сил, поэтому я встаю и меряю шагами коридор. В конце него - лифт, в котором несколько минут назад скрылся Эмир.

Я знаю, почему он ушел. И мама знает. Меня даже удивляет и пугает ее поразительное спокойствие перед неизбежным. Или же она действительно верит, что столица - ее территория.

Прислонившись спиной к стене, задираю голову и подставляю лицо под холодный белый свет прямоугольной потолочной лампы. Стоит закрыть глаза, как перед ним начинают прыгать белые мошки. Хочется уснуть, проснуться и забыть весь этот кошмар.

Когда я открываю глаза, то все еще щурюсь из-за яркости. Повернув голову, вижу размыто, как двери лифта разъезжаются и из не выходит женщина лет пятидесяти.

Она идет уверенно, цокая по плитке каблуками. Черные расклешенные брюки, короткий, полосатый жакет до талии, в руке сумка. За ее спиной, подобно двум суровым охранникам идут мужчины. Один из - Эмир. Второй, я так полагаю, его брат. И мой тоже.

— Мам, — дрожащим голосом зову ее и снова смотрю на женщину. Встречаюсь с ней глазами. На ее лице ни один мускул не дрогнул. На моем всё написано, и когда я робко перевожу взгляд, то натыкаюсь на жесткого Эмира. Он же нас предупреждал. — Мам. Она здесь. Папина жена.

Поразительно, как быстро она прилетела. У них что, частный самолет? Хотя прошло на самом деле семь часов. За это время, наверное, можно.

Мама смахивает с лица слезы и встает со скамьи. Следом поднимается Сара.

Женщина… кажется, ее зовут Жаннат, подходит к нам и смотрит на маму. Мы с сестрой стоим за её спиной. Сыновья папиной жены - по обе стороны от нее.

— Приехала все-таки, — спокойно говорит мама и эти слова шокируют всех нас. Мы с Сарой переглядываемся, как и Эмир с братом. Они что знают друг друга? — Ты нарушила договор.

— У нас форс-мажор, поэтому все договоренности аннулируются, — заявляет Жаннат.

— Мама, — Эмир касается ее руки, но она по-прежнему изучает нас с Сарой. — Ты знала?

— Знала, — посмотрев на него, ответила женщина. — Вам надо было сначала спросить меня, прежде чем приезжать сюда.

— То есть ты мирилась с тем, что у отца токал? — недовольно бросил другой ее сын.

— Моя мама не токал, — возразила Сара, а я взяла ее за руку и крепко сжала ее. Она посмотрела на меня, а я покачала головой - пожалуйста, просто молчи.

Жаннат разглядывает нас, вскинув подбородок. В ее мимике и жестах проскальзывает высокомерия, которое есть в ее втором сыне, но нет в Эмире. Или я настолько очарована им, что не замечаю.

— Хорошие девочки получились. Сколько им было, когда я впервые их увидела: шесть или семь? Они, наверное, даже не помнят меня.

Лица всех четырех детей отца выражают одно: шок. Чего еще мы не знаем и какие еще скелеты из шкафа повалят?

— Мама, так ты была здесь? Почему мы не знали? — спрашивает брат Эмира.

— Потому что это не ваше дело, — отрезает их мать. Сколько же в ней власти, чувства собственного достоинства. Она держится, как королева, всем своим видом показывая нам, что выше.

Выше по статусу. Выше по положению. Намного выше нашей мамы, выросшей в детском доме. Я помню, Эмир говорил что отец папиной жены - бывший заместитель министра.

Но я вижу на красивом, ухоженном лице маску. Она улыбается нам неестественно. Это скорее издевка, желание поквитаться с любовницей мужа. Потому что она знает свои права, как жены. И я это хорошо понимаю сейчас. Но мама и Сара никак не хотят.

— Ты обещала не трогать нас, — голос моей мамы дрожит.

— Мой муж тоже много чего мне обещал. Для начала покончить с тобой, — я вздрагиваю от этих слов. — Но ты забеременела и все растянулось на двадцать три года.

— Мама, — Эмир снова ее останавливает, но я вижу, что Жаннат постепенно заводится и не слушает сына.

— Ты даже не спросила, как он. Ты даже не плачешь, — в голос моей мамы сплошная горечь.

— Для этого есть ты. А я все свои слезы уже выплакала.

— Ты никогда его не любила. Это сейчас очень хорошо заметно.

— Я как-нибудь обойдусь без твоего ценного мнения.

— Какой цирк, — цедит второй сын отца. Я только сейчас замечаю, что они с Сарой чем-то отдаленно похожи.

— Врач идет, — глухо говорит Сара, которая первая заметила его в коридоре.

Мужчина в хирургической форме и белом халате выглядит очень уставшим. Он подходит к нам, хмурится и переводит взгляд с одной женщины на другую.

Глава 8

Хирург объясняет, что папе сделали операцию на открытом сердце - аортокоронарное шунтирование. Называет термины, коротко говорит, что сделали и что папа будет под наблюдением врачей в реанимации.

Мы все выдыхаем с облегчением, а Сара снова плачет. Я обнимаю ее, успокаиваю, шепчу, что все будет хорошо, пока сыновья отца говорят с доктором. Короткий взгляд на Эмира и сердце снова беспокойно тарабанит по ребрам. Когда же это закончится?

Когда я смогу дышать ровно в его присутствии?

Находится в больнице уже не имеет смысла, уверяют нас. Мама хочет остаться, боится, а вдруг он проснется, а ему что-то будет нужно. Она суетится, плачет, вытирает мокрое лицо ладонями, в то время как мать Эмира сохраняет поразительное спокойствие, отходит к панорамному окну и кому-то звонит.

Хладнокровие папиной жены удивляет. У сыновей гораздо больше эмоций сейчас, чем у нее. Возможно, я предвзята и мне хочется сейчас найти в ней какие-то изъяны, чтобы понять, почему отец изменил ей и долгие годы жил с моей мамой, к которой всегда проявлял любовь и нежность.

Я вовремя одергиваю себя, потому что мои мысли - страшные и неправильные. В этом любовном треугольнике именно Жаннат - пострадавшая сторона, а моя мама - разлучница.

Осознавать это невыносимо больно. Как и то, что все трое знали, мирились с этим положением и даже договорились о чем-то. Я не должна злиться на родителей, но я злюсь, потому что все это неправильно и выходит за рамки моего понимания.

Посадив сестру на скамейку, подхожу к маме, которая бродит туда-сюда по коридору и беру ее за руку:

— Мам, поехали домой. Нам же сообщат, когда папа очнется.

— Я не могу уехать, — качает головой она.

— Надо. Самое страшное позади.

Не знаю, откуда взялись силы, учитывая все сегодняшние потрясения. Наверное, мой организм из-за шока перешел, как говорят в полиции, на усиленный режим несения службы. Подозреваю, что потом случится откат, но пока я забираю сеструу и маму от греха подальше.

На Эмира не смотрю специально, хотя чувствую, как печет между лопатками, когда я иду по коридору. Сердцем, кожей, шестым чувством ощущаю, что смотрит мне вслед. Он разговаривает с братом, его красивый тембр доносится до ушей и я сильно прикусываю щеку. Больше нельзя о нем думать, смотреть в его сторону, мечтать. Нас больше нет и не было.

Сажусь за руль. Едем в тишине, периодически всхлипывая и тяжело вздыхая. Мама не говорит с нами об отце, не предлагает рассказать свою правду. Но ровно до того момента, как мы не заходим в дом и Сара, наш нежный цветок и папина дочка, не срывается в истерику.

— Ты видела как она на нас смотрела? Будто мы никто, мы - пустое место! Стерва, — кричит она.

— Успокойся, Сара, — просит мама, садится в кресло и трет виски. — У меня разрывается голова.

— Почему папа не развелся с ней и не женился на тебе? Почему? — она не слышит, но я даже рада, что сестра сорвалась и задает маме эти вопросы.

— Да, мама, — поддерживаю я сестру. — Почему так случилось? Вы с его первой женой знали друг друга, но за двадцать четыре года папа ничего не сделал, чтобы ты стала его официальной женой. А мы? Мы получается незаконнорожденные?

Мама вздрагивает, поднимается с кресла и в сердцах выпаливает:

— Он признал вас, в ваших свидетельствах он впиисан отцом. Этого вам недостаточно?

— Но почему? — не унимается Сара. — Ты знала, что он женат, что у него есть дети, когда начала с ним встречаться?

— Да, я знала! — вскрикивает мама. — Я все знала, но я в него влюбилась. Он был старше на десять лет, красивый, высокий, умный…

— При деньгах и должности, — со злости говорю я и тут же натыкаюсь на пылающий мамин взгляд.

— Не смейте меня судить. Вы не знаете, что такое расти в детском доме. Вы не знаете, что значит не доедать, не иметь ничего своего, а все казенное. Вы понятия не имеете, что такое плакать от того, что от тебя отказалась родная мать. Да, мне льстило, что такой человек, как ваш папа обратил на меня внимания. Но я его еще и любила. А когда забеременела, он взял на себя ответственность.

— Он сделал тебя токалкой! — сокрушается Сара. — Ты согласилась на роль второй жены.

— Мы сделали никах! Я ни о чем не жалею. Я хотела лучшей жизни для своих дочерей. И она у вас была.

— Вы нам всю жизнь врали! — обвиняет Сара, которая только недавно, в больнице. горой стояла за маму. — Ты говоришь, что ни о чем не жалеешь, но разве ты этого хотела? Ты хотела быть второй женой?
Мама тяжело дышит и ладонью дотрагивается до основания шеи, будто все слова у нее там и застряли. Я никогда не видела в ее глазах столько боли и разочарования. Наверное, в нас, в то, что мы ее осудили, не поняли. Но она - наша мама. Мы любим ее безусловно также, как и она нас. И нам сейчас тяжело принять тот факт, что наши идеальные родители, зачали нас во грехе.

— Нет, конечно. Я просила Асанали остаться со мной, с нами. Но он не мог, — мама разбита, но уже не плачет и не кричит. — У вашего папы был какой-то долг перед тестем и он запретил ему разводиться.

— То есть, как запретил? — недоумеваю я. — Разве взрослому человеку можно что-то запретить.

— Когда вы стали такими дерзкими и неуправляемыми, чтобы ставить под сомнения решения папы?

Мы с Сарой переглядываемся. Маме не нравится этот вопрос, она смотрит враждебно и такое впечатление, что несмотря ни на что, она будет защищать папу до конца. Поразительная преданность, учитывая то, какую роль отвел ей наш любимый отец.

— Наверное, когда сегодня увидели его первую жену и старших детей, — заявила я, что было было ошибкой, потому что мама подошла ко мне, скрестила руки на груди и прищурившись, посмотрела в глаза. Я уже знаю в эту секунду, о чем она спросить.

— Ты и Эмир - старший сын Жаннат.

Вздрагиваю, облизываю пересохшие губы.

— Что у вас было на Бали?

— Ничего не было.

— Я заметила, как он на тебя смотрит. Как ТЫ на него смотришь, — теперь допрашивают меня, теперь я обвиняемая.

Глава 9

Мама волнуется и все-таки надеется, что ее пустят к папе. Украдкой поглядываю на нее в дороге и отмечаю, что на ней бежевое платье, которое ему нравилось и парфюм, что он подарил в их последнюю поездку в Италию.

Я невольно сравниваю маму с Жаннат и нахожу их совершенно разными. Мама Эмира высокая, строгая, с уверенной, благородной осанкой, тонкими губами и взглядом королевы. За те короткие минуты, я на себе испытала ее холодный взгляд и полное пренебрежение при натянутой улыбке. С другой стороны, правильно, за что ей относится к нам по-доброму, если мы - дети любовницы ее мужа?

Жаннат и моя мама - две противоположности, как ед и пламень. В молодости мама была невероятно красива, и даже сегодня ей дают максимум тридцать восемь. Папа обычно подкрадывался к ней сзади, обнимал, целовал в щеку и называл своей куколкой.

Я никогда не сомневалась в том, что они любят друг друга. И мама любит до сих пор. Но вчера, я думаю, она не лукавила, сказав, что приняла его ухаживания, потому что он мог дать ей то, чего она хотела. А потом мама действительно его полюбила и согласилась быть второй.

Я бы никогда не согласилась. Я бы так не смогла. Это неправильно и противоестественно для меня. И сейчас в моей душе такой раздрай и буря, потому что все мои принципы и ориентиры разрушились. Одно дело рассуждать о том, чего ты допустить не можешь. Другое - быть плодом подобных запретных отношений.

Когда мы оставляем машину на парковке, у мамы активируется бешеная скорость. Она спешит в клинику, будто на счету каждая минута. Я еле поспеваю за ней. В холле нас встречает папин помощник Ермек. А он ведь скорее всего знал о двойной жизни своего шефа, покупал ему билеты туда и сюда, может даже, как показывают в кино, заказывал от его имени букеты на дни рождения жен и памятные даты.
И только четверо детей жили на другой планете.

— Она здесь? — спрашивает мама пока мы поднимаемся в лифте.

— Здесь. Вместе с сыновьями. Ей позвонили первой.

Мама недовольно хмурится, смотрит в сторону. Ей неприятно, а я понимаю, что врач действовали по протоколу.

— И как?

— Она вошла в палату интенсивной терапии.

Глаза мамы округляются.

— Как ее туда пустили?

— Через свои связи пробила, — Ермек читает мамины мысли. — Не через наши.

Мы с мамой переглядываемся. А чего мы еще ждали? Все и так очевидно.

— А меня пустят? — с надеждой спрашивает мама.

— Решим.

“Решим” - любимое папино выражение. Его помощник, видимо, тоже его часто слышал, как и мы. От кукол, о которых мы мечтали до университетов, которые мы выбрали за границей. Он всегда решал любую задачу и мне так больно и горько от того, что мой папочка - мой крепкий, красивый, сильный великан сейчас абсолютно беспомощен.

— А я смогу зайти с мамой? Я очень хочу увидеть папу.

— Боюсь, пустят только одну из вас.

И если будет так, то я уступлю маме.

Двери лифта разъезжаются на нужном этаже и вдруг я слышу резкий голос за поворотом:

— То есть вы мне сейчас говорите, что такое бывает? Как, если операция прошла успешно?

— Успокойся, — это кажется голос Эмира. Он звучит настолько жестко и громко, что я вздрагиваю. — Почему так случилось?

Мы сворачиваем за угол в тот момент, когда доктор объясняет, что у папы началась дыхательная недостаточность, резко упало давление. Его пытались спасти, но сердце остановилось.

Мама вскрикивает и берет меня за руку. В этот момент Эмир, Керим и доктор поворачивают головы в нашу сторону. Эмир смотрит мне в глаза и мы думаем об одном и том же. О нашей вине, о том, что сердце отца не выдержало из-за нас.

— Нет, мой папа не умер. Пустите меня к папе, — бросив мамину руку я тоже подлетаю к врачу и касаюсь белого рукава. — Пожалуйста, пустите к папе.

Я забываю о маме. Забываю обо всем, потому что не могу поверить, что это конец. А еще сердце точит вина за то, что мы сделали с Эмиром.

— Он не умер. Пожалуйста, спасите его, — слезы застилают глаза, я ничего не вижу вокруг, но я чувствую, как чьи-то руки сжимаю мои предплечья и меня уводят в сторону, а я бубню себе под нос, что это неправда,что папа очнется, что врачи должны стараться.

— Адель! Адель! Посмотри на меня!

Очнулась в коридоре, прижатая спиной к стене. Эмир навис надо мной и смотрит сверху вниз, прямо в глаза. Что мы наделали? Как мы могли его довести?

— Он умер, Адель. Папы больше нет.

Почему он не плачет? Почему он такой спокойный? Неужели он ничего не чувствует?

— Нет-нет, — мотаю головой. — Нет же! Они путают что-то.

Воздуха критически не хватает. Слезы льются рекой, и их вытирают ладони Эмира. А я дрожу и прошу его помочь папе. Он же сказал, что все будет хорошо! Он обещал. Я цепляюсь за эту мысль, я хочу, чтобы все случившееся было ошибкой. Я хочу вернуться в то время, когда нас было только четверо. Знаю, это эгоистично и подло, но в неведении и было наше счастье.

— Адель, нам надо смириться. Его больше нет.

Чтобы меня успокоить, он обнимает и прижимает к себе. Снова этот чертов братский поцелуй в макушку, снова я сжимаю пальцами ткань его рубашки, оставляя на ней мокрое от слез пятно в районе сердца.

Папа умер. Папы больше нет. А мы даже не успели с ним попрощаться.

Дорогие мои!! Зацените буктрейлер к роману: https://litnet.com/shrt/PSts

Глава 10

Несколько дней спустя

Эмир

С самого утра в дом прибывают люди: родственники, друзья, коллеги отца из Астаны, сотрудники компании, где сейчас правит Керим. Мы с братом встречаем людей во дворе, женщины находятся в доме.

Когда я вхожу вовнутрь и прохожу мимо гостиной, слышу, как Ажека - папина мама - плачет в гостиной, причитает, что Аллах слишком рано его забрал, но в этих словах я слышу скрытый смысл: “почему, Всевышний, ты забрал у меня сына два раза, совсем маленьким и сейчас?”

Сидящая рядом с ней другая ажека - мама мамы - гладит ее по руке и говорит:

— Сабр, Майгуль.

Это значит, терпение и стойкость.

— Такова его судьба, — добавляет она.

Мама принимает соболезнования с гордо поднятой головой. Но вся она - сплошная натянутая струна. Женщина, которой нужно играть роль скорбящей вдовы, несмотря на то, что ей очень сложно сейчас переступить через себя.

Я забываю, что шел в уборную, потому что засмотрелся на маму и бабушек.

— Эмир, — окликнули меня.

Повернувшись, вижу подругу мамы - тетю Хабибу вместе с дочерью Инжу. Мы выросли вместе, только она младше меня. Увидев ее, вспоминаю, что тоже на семь лет. Значит, ровесница Адель. Снова перед глазами встает она, ее глаза, улыбка, родинки.

Но я прогоняю это видение и вновь вижу Инжу. Малая всегда за нами таскалась, хотела с нами играть, а нам с Керимом было неинтересно. Однажды на совместном отдыхе, куда мы полетели с мамами, я вытащил ее из воды. Кажется, ей тогда было десять, а мне семнадцать.

— Эмир, — тетя Хабиба обнимает меня. — Жатқан жері жайлы болсын. Пусть покоится с миром.

— Рахмет.

— Прими мои соболезнования, — следом за ней ко мне тянется Инжу и, коснувшись предплечья, целует в щеку. — Иманды болсын. Как ты?

— Держимся, — вздыхаю устало.

— Да, мама говорила, что столько формальностей. Вскрытие, перевозка тела из Астаны.

Тетя Хабиба никогда не отличалась тактичностью. Она, как и моя мама, дочь влиятельных родителей и жена не менее влиятельного бизнесмена. Сейчас она пересказывает мне все, что я и сам знаю.

— Мама вас ждала, — вру я, чтобы она, наконец, подошла к ней.

— Эмир, если нужна моя помощь, я готова, — говорит Инжу, поправляя платок.

— Спасибо, Инжу. Проходите, мне нужно вернуться во двор.

Мы все делаем по правилам и традициям. Так, как сказали нам бабушки. У нас считается, чем больше людей приходят на похороны и ас - поминки, тем лучше. Достойно проводить усопшего в последний путь – задача общественного значения для всего рода и окружения покойного, а для семьи - это не только испытание горем, но важный экзамен на сплоченность, организованность.

Мы все играем свои роли безупречно, показывая людям нашу с братом сплоченность, хотя вчера сильно поругались в присутствии мамы, мы обсуждали возможное внезапное появление его второй семьи. Мы с Адель за все время ни разу не созвонились и не списались, решив добровольно дистанцироваться друг от друга.

Я не знал, что задумала Рауза, но предположил, что возможно она придет на похороны вместе с дочерьми. По мнению мамы и Керима охрана не должна пропустить их дальше ворот, но я сказал, что токал вероятно устроит скандал и привлечет к себе внимание. Поэтому пусть войдут, но не привлекают к себе внимания, а стоят на улице. В конце концов, эти девочки - его дети тоже.

Мама была ярости, Керим набросился на меня с обвинениями, что я встал на сторону шлюх. Я взбесился, схватил брата за грудки и припечатал к стене в гостиной, задев локтем вазу, стоявшую на низком столике. Она полетела вниз, и ударившись о паркет, разлетелась на осколки. Вот также и наша семья разбилась или уже была давно разбита.

Я не оправдываю отца и его токал, я всегда был на стороне матери. Но оскорблять Адель я никому не позволю.

— Они тоже наши сестры. Они - его дочери. Какое ты имеешь право?

— Это еще большой вопрос - наши ли они сестры? Я бы потребовал анализ ДНК. Кто знает, может она нагуляла детей и повесила их на отца?

На секунду эта мысль кажется мне достаточно здравой, ведь я также против Раузы, как брат с матерью, но меня останавливает чувство к Адель, которое все еще живет в моем сердце. А что если она окажется не моей единокровной сестрой? А что если все-таки окажется?

— Эмир, отпусти его!

Оказавшаяся рядом с нами мама схватила меня за руку и попыталась оттащить, но я уже не малыш, а взрослый, сильный мужик.

— Он меня защищает. А ты встаешь на их сторону.

— Я не на их стороне. Но что ты будешь делать, если они приедут? Выгонишь на глазах министров и всей родни? Устроишь публичный скандал? Мама, — поворачиваю к ней голову, — ты не подумала, как это скажется на твоем имидже и благотворительном фонде, если ты на похоронах мужа превратишься в базарную бабку?

— Как ты можешь так говорить? Ты думаешь в Астане никто не знал о его токал и детях?

Отпустив Керима, развернулся к ней и попытался донести свою мысль:

— Даже если знали, все будут молчать. Нужен ли тебе самой скандал, который может устроить эта женщина, если охрана ее не пропустит? Ты же видела, как она вела себя в больнице.

Я помню, как меня раздражала ее уверенность в том, что Астана - ее территория, как второй жены. Адель пыталась до нее достучаться, но она не слушала и не слышала.

— И что ты предлагаешь? — воскликнула мама. — Закрыть глаза на этот позор? На то, что любовница, с которой твой отец сделал никах за моей спиной и родил детей, придет в мой дом с ним попрощаться? Ты хоть понимаешь, через что я пройду? Как я могу разрешить такое?

— Он сошел с ума, мама, — процедил сквозь зубы Керим. — Я видел, как в больнице он обнимал одну из его дочерей. И слышал, что они говорили друг другу.

Сжав кулаки, медленно обернулся через плечо. Чертовы эмоции, которым мы с Адель поддались, когда я увел ее подальше от врача. В суматохе я не подумал, что Керим мог пойти за нами.

Глава 11

Адель

Девушка, подошедшая к Эмиру, посмотрела на нас с удивлением. Мне кажется, она тоже знает, кто мы на самом деле, как и те агашки, которые странно глазели на нас.

Мы - белые вороны. Черные овцы в стаде. Нежеланные гости. Нас не хотят здесь видеть, хотя Эмир сказал, что они предвидели наш приезд.

— Скажи маме, что я сейчас подойду, — просит Эмир девушку

Я украдкой наблюдаю за тем, как уголки ее губ вздрагивают в улыбке и она проводит пальцами по его предплечью. Он не обращает на это внимания, а смотрит н анас.

— Сейчас выйдут женщины. Пожалуйста, постарайтесь не попадаться на глаза моей маме и бабушкам. Вы в нашем доме. Обойдемся без скандала.

— В мой дом ты пришел без приглашения и устроил скандал. И Асанали больше нет, — обиженно бросила ему мама, из-за чего я сильно сжала ее руку.

Что она говорит? Зачем усугубляет наше и без того шаткое положение? Я просила маму держать себя в руках, но она слишком импульсивна.

В глазах Эмира вспыхивает злость, а по моему телу бегут мурашки. В этот момент я осознаю, что он терпит мою маму только из-за меня. Если бы мы не были знакомы, плевать он хотел на нас, как например, его брат, который все это время смотрит в нашу сторону, но не подходит.

Керим меня пугает. Он хоть и похож на папу больше Эмира, но что-то в нем отталкивает. Впрочем, и он нас не жалует.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, — говорит Эмир.

— Мы тебя услышали, — отвечает мама.

— Мама, — шепчу ей, предостерегая от необдуманных шагов.

Эмир пропускает ее слова мимо ушей и оставляет нас. Я провожаю его взглядом и мне не хватает кислорода, когда та девушка нагоняет его и что-то говорит. А еще я думаю о том, что они с Керимом видели отца, смогли с ним проститься, а мы с Сарой нет. И эта боль останется с нами навсегда. Все наши счастливые воспоминания о детстве и юности перечеркнуты правдой.

Смотрю на большой особняк Алиевых. Большая, красивая, ухоженная территория, над которой поработал ландшафтный дизайнер. Туи, голубые ели, цветы, газон, беседка. Не сомневаюсь, что внутри дом огромный, просторный, светлый. Значит, вот, где папа проводил выходные. Каким он был здесь? Похожим на отца, которого мы знали, или совсем другим?

Как и сказал Эмир, из дома начали выходить женщины. Увидев Жаннат, мама растерянно посмотрела на меня и сжала мою ладонь. Сара же стояла воды в рот набравши. Она очень чувствительная и эту ситуацию переносит тяжелее. Даже папа говорил, что я сильнее, а Сара нежнее.

— Пойдемте, встанем вон там, — указываю рукой на пышную голубую ель. Людей очень много и я надеюсь, что на нас никто не обратит внимания. Ну как никто? По крайней мере не осведомленные. Остальные будут молчать.

Через несколько минут во дворе яблоку негде упасть и слышен гул из голосов. Но потом все вдруг резко замолкают, а я встаю на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть.

Тело папы, оберунтое в белые саван, выносят из дома и кладут на деревянные носилки - табут, накрытый черной тканью с золотистой вышивкой.

Мужчины встают перед носилками, закрывая его от женщин. Когда имам произносит первые слова заупокойной молитвы - жаназа-намаз – все вокруг погружается в тишину. Мама отпускает наши руки и делает шаг вперед, но потом резко останавливается, опускает голову и закрывает лицо ладонями.

Мы с Сарой держимся за руки. Тихо плачем, глотая слезы, боль, обиду.

Я знаю, что Эмир с Керимом впереди. Мужчины. Наследники. По мусульманским законам женщины всегда стоят позади и не ездят на кладбище. Я так мало всего знаю об этом, потому что это первые похороны в моей жизни. Моя первая и самая большая потеря.

До меня долетают обрывки фраз, сказанных имам. Он спрашивает, не осталось ли за папой долгов перед кем-то из присутствующих. Я знаю, что по обычаю, если кто-то заявил о наличии долга, родственники должны здесь же пообещать закрыть его.

Все молчат, что значит, мой отец никому не должен. Но несколько человек, находящихся в этом доме, знают, что это не так.

После жаназа-намаза имам возносит дуа за папу, прося у Аллаха прощения его грехов и милости. Все - и мужчины, и женщины поднимают руки на уровне груди ладонями вверх. Я смотрю на свои трясущиеся пальцы и только сейчас окончательно понимаю, что это конец.

Через час тело папы предадут земле, он останется только в наших воспоминаниях. А мое последнее - как его лицо искажено страхом, болью и шоком, а я пытаюсь донести, что между мной и Эмиром ничего не было.

Когда имам заканчивает читать дуа, все проводят ладонями по лицу со словами “Ауминь.” А еще через несколько минут мужчины поднимают табут и несут к его воротам.

Я вновь беру Сару за руку, переплетаю наши пальцы. Она смотрит на то, как уносят папу, ее губы дрожат, по щекам текут слезы.

— Папа, — шепчет она еле слышно. Голос хриплый, простуженный. — Папочка.

— Сара, нам надо держаться. Нам нельзя привлекать внимание, — объясняю ей тихо.

Но Сара уже не меня. Она выдергивает свою руку и бежит за носилками, расталкивая толпу локтями.

— Сара! — кричу ей вслед.

— Папа! Папочка! Не забирайте его! Папочка! Подождите.

Я бегу за ней, прорываясь сквозь незнакомых людей, пока не вижу свою сестру за забором в окружении незнакомых мужчин. Она сидит на коленях у табута, который мужчины поставили на брусчатку, когда услышали девичьи крики.

— Папа. Папа. Я даже не смогла с тобой попрощаться…

У Сары сдали нервы. Она водит ладонями по ткани, громко всхлипывает и бормочет, как в бреду.

— Папочка, не уходи. Как мы без тебя? Они даже не дали нам с тобой попрощаться.

Подбежав к сестре, я склоняюсь над ней и пытаюсь поднять.

— Сара, идем. Вставай, — беру ее за руку, но она одергивает ее. Поднимаю глаза и в панике ищу знакомое лицо. Замечаю. Эмир по ту сторону от носилок, но идет к нам, чтобы помочь.

Его взгляд обжигает. Отвожу свой, но чувствую, как все остальные прожигают нас с сестрой насквозь.

Глава 12

Моргаю. Надо прогнать этот сон или ущипнуть себя, чтобы проснуться.

Однако нет, мне это не снится. Эмир действительно пишет и спрашивает, все ли у меня хорошо.

Мельком взглянув на спящую сестру, я сажусь на кровати, облокачиваюсь о мягкое изголовье и отвечаю:

“Все хорошо. А у тебя?”

“Тоже”.

Я не буду писать, что Сара заболела, а мама сломалась. Ему это не интересно, да и не нужно знать. Серые галочки на моем послании окрашиваются в синий. В левом верхнем углу появляется надпись “печатает”. Прикусываю губу и нервно убираю прядь за ухо.

“Нам надо встретиться и поговорить”.

Замираю со смартфоном в руках. И снова грудную клетку сдавливает от воспоминаний, где между нами были какие-то короткие, обрывистые диалоги без логического финала. А я хочу увидеть его в последний раз. Так хочу, что давлю верхними зубами на нижнюю губу в попытке сделать себе больно, будто я что-то плохое делаю.

Разве мысли о встречи с человеком, который у тебя поселился в сердце, - преступление?

“Наверное, да”.

И следом я пишу то, о чем хотела спросить.

“Ты не мог бы написать, где похоронен папа? Просто, чтобы бы знали и сходили к нему до отъезда”.

“Я покажу тебе завтра. Так просто не найдешь”.

“Хорошо. Скажи, куда подъехать”.

“Я приеду за тобой в гостиницу”.

А это уже плохая идея. Не нужно ему сюда приезжать - не дай Аллах мама узнает или увидит.

“Скинь мне геолокацию. Я поеду на Яндексе”.

Ответа от него нет несколько минут, а потом приходит короткое “ОК” и следом адрес кладбища.

“Спасибо. Спокойной ночи”.

“Спокойной ночи”.

Но я не сплю. Я как последняя мазохистка прокручиваю нашу переписку к самому началу. Тогда я первая написала ему, когда приземлилась в Астане. Мы общались, кидали друг другу фотографии, флиртовали. Ну как так могло случиться? Как из восьми миллиардов человек на Земле мы нашли друг друга? И что теперь сделать, чтобы забыть?

****

Утром Саре лучше. Она еще очень слаба, поэтому на завтрак я спускаюсь одна и прошу администратора на ресепшене принести еду сестре и маме. Она тоже не смогла встать, говорит, что у нее мигрень и она никого не хочет видеть.

Когда я возвращаюсь в номер, Сара все еще спит. Через пять минут в дверь стучат, я тихонько открываю и принимаю поднос с едой и горячим чаем. Сестра, услышав копошение, просыпается, а я сажусь рядом с ней и прикладываю ладонь к ее лбу.

— Где-то тридцать семь. Тебе надо поесть.

— Я не хочу, — мотает она головой.

— Через не хочу.

Иногда мне кажется, что мы не двойняшки, а я на самом деле старше на год или два. Убираю прилипшую к ее лицу прядь и непроизвольно шумно вздыхаю.

— Что случилось?

— Мне надо уехать на пару часов.

— Как? Куда?

— Я скажу тебе, но обещай молчать. Не говори маме, а если спросит, я уже придумала “легенду”, что шеф попросил забрать документы из главного офиса.

— Что ты задумала?

— Ничего, — пожимаю плечами. — Просто я узнала, где похоронен папа. Съезжу туда, посмотрю, запомню дорогу, чтобы потом вас привести.

— Ты поедешь одна?

— Да, — вру сестре.

— Точно? — прищуривается она.

— Да. У меня есть геолокация, а там я сориентируюсь, у смотрителя спрошу.

— Это он тебе дал? Эмир?

— Да.

— Ммм, — протянула она. — Они нас ненавидят, да?

— Я не знаю, — пожимаю плечами. — Хорошо, что мы живем в разных городах и никак не пересекаемся.

— При желании папина жена может достать нас и там. Особенно после того, что я сделала, — с горечью замечает она. — Прости. Я подставила нас.

Я молча отвожу взгляд, вздыхаю и отвечаю:

— Всё забудется. Как будто ничего не было. Как будто мы никогда друг друга не знали.

Пусть Сара думает, что я говорю о Жаннат и Кериме, пусть не догадывается, что я имею в виду себя и Эмира.

Да, действительно очень хорошо, что мы живем в разных городах. Спасибо, папа. Дома я приложу все усилия, чтобы забыть брата. Я буду очень стараться.

А пока… Пока я принимаю душ, сушу и укладываю волосы, одеваюсь и выхожу из гостиницы. На улице уже ждет такси, которое тридцать минут везет меня на Кенсайское кладбище.

Мужчина останавливается у ворот - там, где мы договорились встретиться с Эмиром. Легкий, прохладный ветер играет в волосах и ласково касается щек. Я чувствую, что жива, что жизнь продолжается, солнце светит и поют птицы. Но папы нет. Он умер, а жизнь продолжается без него. Как только думаю об этом, отчаянно кусаю губы и сдерживаю слезы.

— Привет, — слышу за спиной спокойный голос. Оборачиваюсь, в глаза его - такие любимые, красивые, измученные – смотрю. И сердце разрывается.

Глава 13

Я сажусь в его машину, потому что он говорит, что “пешком подниматься в гору прилично, а ты устанешь”. На все мои возражения, он просто один раз посмотрел на меня так, что я закрыла рот и снова подчинилась.

Как посмотрел? Я не знаю, как объяснить этот взгляд, в котором плескалось так много всего: строгость, усталость, забота. Я все еще чувствовала, что и у него ничего внутри не умерло, но теперь между нами выросла бетонная стена.

Несколько минут мы едем в тишине. Я здесь впервые и просто смотрю на проплывающие деревья, ели и могилы, огороженные низкими заборами - у кого скромнее, у кого богаче. Жили по-разному, а в итоге все оказались под землей.

В голову лезут дурные мысли и чтобы прогнать их, я набралась смелости и заговорила первая.

— Надеюсь, у тебя не было проблем из-за нас?

Он быстро смотрит на меня, потом опять на дорогу и сжимает руль.

— Не бери в голову.

— Твоя мама и брат, наверное, очень разозлились.

Эмир тяжело вздыхает и поворачивает направо. Ох, лучше бы я молчала и не будило лихо, пока оно тихо.

— Ты же понимаешь, что выходка твоей сестры опозорила мою маму? Посыпались вопросы и, — он прочищает горло, — мама недовольна.

— Прости, — опускаю глаза и смотрю на свои пальцы, сложенные в замок.

— Ты здесь ни при чем.

— Сара…она просто очень ранимая, мнительная, нежная. Вчера у нее начался жар на нервной почве. Но я не могла предвидеть, что она так сделает.

— Адель, — вновь острый взгляд в мою сторону и я замолкаю. — Я еще раз повторяю: это не твоя вина. Но поступок твоей сестры имел серьезные последствия для моей семьи. Понимаешь?

Прикусив нижнюю губу я киваю несколько раз, как болванчик. В глазах стоят горькие слезы, от которых больно и неприятно.

Эмир паркуется вдоль бордюра, открывает свою дверь, а я следом за ним - свою. Обойдя машину и оказавшись напротив, он ждет, пока я надену на голову платок, который выскальзывает из рук и падает на асфальт. Опускаюсь на корточки, чтобы поднять его и мою кисть накрывает его ладонь. Он опустился, чтобы помочь мне. Одно прикосновение, один взгляд, и кажется, я снова беззаботная девчонка на диком пляже, которую он целовал.

— Возьми, — он передает мне платок, я встаю и встряхиваю его. Затем покрываю голову, убираю под ткань пряди и говорю ему, что мы можем идти.

Эмир приводит меня к могиле папы. Здесь еще нет оградки, и он объясняет, что все здесь благоустроят потом, как положено по обычаям. Меня слегка подташнивает от запаха почвы и чего-то плохо различимого. Я прикрываю рот пальцами и смотрю на прямоугольную горку, под которой лежит мой отец.

Воспоминания непрерывной картинкой пролетают перед глазами: детство, юность, наши последние дни. Вся его любовь, забота, нежность. Я все еще помню, какие у него сильные, теплые ладони. Я знаю, что по утрам он пьет кофе со сливками - мама ему заваривала в турке, его размер одежды - L, рост - 180 сантиметров, размер обуви 43. Он любит плавать, смотреть старые советские комедии и ненавидит змей и пауков.

— Тебе плохо? — Эмир касается моей руки, а я поднимаю на него голову и молчу.

— Адель? Ты бледная, — он хмурится, его пальцы давят на кожу.

— Я, — судорожно вздыхаю, — я думала у меня получится. Но это так страшно. Я не могу это принять, я не знаю, как мы будем жить без него. Это невозможно.

По щекам катятся слезы, нос забивается, и я задыхаюсь от нахлынувших чувств. Они придавливают меня могильной плитой, отрезая путь к спасению.

А он… Он ничего не говорит, но обнимает так крепко и знакомо, что рассыпаюсь под давлением его рук. После того, что мы узнали, я должна забыть его, но с каждым днем люблю его все больше.

Сейчас, стоя, обнявшись, мы все только усложняем. Не говоря ни слова, признаемся друг другу в том, в чем не можем признаться вслух.

Мы поступаем плохо, идя против природы и родных. Но я ни секунды не сомневаюсь, что значу для него то же, что и он для меня. Пусть у нас и было три дня.

— Ты меня отпустишь?

— Отпущу, — Эмир сжимает мой платок и целует в висок. — Сейчас, еще минуту.

— Скажи, мы же ни в чем не виноваты?

— Нет, — отвечает твердо.

— Тогда почему?

Мой вопрос повисает в тяжелом воздухе. Каждый вдох разрезает легкие

— Я не знаю. Но нашей вины нет.

Поднимаю на него глаза, замечаю, как дергается кадык, заглушаю в себе преступное желание обнять за шею, провести по ней носом, вдохнуть его запах.

Эмир пристально смотрит на меня, его глаза спускаются к моим губам, и я сама не понимаю как тянусь к нему и позволяю себя поцеловать.

На те несколько секунд опускается тумблер и вырубает память. Остается только невыносимая нежность, с которой Эмир целует меня, а я ему отвечаю.

Но когда я прихожу в себя и понимаю весь ужас происходящего, то отталкиваю его и отворачиваюсь.

— Нам больше не надо встречаться, — от этих слов давит в груди, но я должна была их сказать.

Я жду, что он что-то ответит, согласится, возразит, что - угодно. Но вместо этого он подходит сзади, снова кладет свою руку на предплечье и говорит:

— Давай сделаем тест ДНК.

Я застываю. Сердце рвется на части, как будто тесаком порубили, как кусок мяса.

— Что? — резко оборачиваюсь. — Ты на что намекаешь?

Глаза наливаются кровью и меня всю колотит от его предложения. Эмир не отступает, но запускает пятерню в волосы и проводит от корней назад.

— Я не могу так…Я все больше в тебя влюбляюсь. Я…мой брат считает…

Впервые вижу его таким растерянным, но мне не хочется его жалеть. Это удар в самое сердце.

— Твой брат считает, что мы с Сарой - не папины? — вспыхиваю я. — И ты…Ты тоже так считаешь?

— Я не знаю, — голос звучит громче. — Я не могу принять, что мы с тобой одной крови! А ты можешь?

— И что? Ты думаешь, моя мама нас нагуляла и повесила на отца? Так?

И хотя он ничего такого не говорит, по взгляду понимаю, что такая мысль действительно у него была. Даже если она навязана его матерью и братом, это не дает ему права унижать меня.

Глава 14

Два дня спустя

Толкаю дверь лаборатории и тут же попадаю из прохладного холла в парилку. Сегодня в Алматы ужасно душно, пахнет пылью и выхлопными газами, небо, затянутое тучами давит на виски и я думаю только об одном: поскорее бы вернуться домой.

Следом за мной выходит Сара. Она молчалива, лишний раз боится поднять глаза, когда на крыльце мы сталкиваемся с Эмиром и Керимом. После того, что она сделала на похоронах, братья смотрят на нее косо.

— Я надеюсь, теперь вы довольны, — говорю им, когда они замолкают в нашем присутствии, хотя секунду назад о чем-то разговаривали.

— Более чем довольны, — отвечает Керим, который и затеял все это.

Эмир молчит. После нашей ссоры на кладбище, я попросила его уехать и оставить меня одну.

Сегодня мы встретились впервые с того дня и только поздоровались. Перед его братом мы изображаем незнакомцев - таких же отрешенных друг от друга, как Керим и Сара.

Но стоило мне увидеть Эмира, как я поняла, что внутри меня все еще горит огонек, который ничто и никто до сих пор не может потушить. Да и ему плохо удается скрыть эмоции, хотя он и старается.

— До свидания, — бросаю им напоследок, беру сестру за руку и спускаюсь с ней по лестнице.

Наше такси подъехало, не хочу заставлять водителя ждать. Открыв дверь, пропускаю сестру вперед, а сама оборачиваюсь напоследок и встречаюсь взглядом с Эмиром.

Я знаю, что он читает меня, как открытую книгу. Знаю, что на моем лице все написано. Его брат отвлекся на телефонный звонок, а он стоит, засунув руки в карманы брюк, и смотрит на меня.

Так и хочется крикнуть ему: “Я сделала то, чего вы хотели. Сдала этот чертов ДНК тест. И что вы теперь будете с ним делать?”

Но вместо громких и уже никому не нужных слов я молча села в машину.

Через 20 минут мы доезжаем до гостиницы. Рейс в Астану сегодня в четыре вечера. Чемоданы уже собраны и нам надо сдать номер в полдень. Набираю маму, чтобы предупредить о нашем возвращении, а она просит нас спуститься в ресторан при отеле.

— Здесь кое-кто хочет с вами познакомиться, — говорит она воодушевленно.

У нас с сестрой нет настроения на новые встречи и знакомства, но мы все равно делаем так, как велит мама, и когда входим в ресторан замечаем ее за столиком у окна. Она тоже нас видит и машет рукой. А в следующую секунду оборачивается эта “кое-кто” и я ее узнаю. Почему-то в памяти сохранилась картинка, как папина жена смотрела на нас на похоронах. Рядом с ней стояли две пожилые женщины. Так вот одна из них сейчас с интересом разглядывает нас с Сарой и губы ее легонько подрагивают в загадочном подбие улыбки.

— А вот и мои девочки пришли, — мама встает из-за стола и протягивает руку. — Это Адель. А это Сара. Девочки, — улыбается мама, — это ваша родная бабушка.

Мы ничему не удивляемся и никак не комментируем ее появление. Знаю, что папу забрали у нее совсем крошечным, а повзрослев, он не мог к ней привыкнуть, но помогал. Еще я знаю, что у нас есть дяди и тетя, но почему-то у меня сейчас нет желания с ними знакомиться. Кажется, я только сейчас прохожу все стадии горя и в этот момент нахожусь в стадии гнева.

— Здравствуйте, — мы приветствуем ее и садимся рядом с мамой.

Я считаю в уме, что если аже родила папу совсем молоденькой, тот сейчас ей 76-77.

Седину она скрывает черной краской. Ее волосы собраны в гладкий пучок на затылке. На пальце серебряное кольцо в национальном стиле, на запястье - браслет. В глазах помимо интереса к нам - печаль и боль.

В этот момент я начинаю злится на отца за годы лжи, за то, что прятал нас, будто стыдился. За то, что мы изгои даже среди его родных. И мы никогда не узнаем его мотивов.

Майгуль-аже смотрит нас внимательно, переводит взгляд с одной на другую, а затем, остановившись на Саре говорит ей:

— Ты очень похожа на меня в молодости.

Мы с сестрой переглядываемся.

— Надо же, — качает головой, — У меня еще три внучки от младших детей, но только ты похожа.

Она тянется к своей сумке, что-то в ней ищет и вытаскивает старый черно-белый снимок, на котором молоденькая девушка держит на руках младенца.

— Эту фотографию сделал наш сосед. Он работал в фотоателье. Единственное, что у меня осталось от Асёки, когда ата-ене (свекры) забрали его.

— Асёки? — уточняет мама.

— Я так ласково называла Асанали. Его увезли в аул, когда ему исполнился год. Только отняла от груди. Как я умоляла, чтобы его оставили, но у меня была жесткая ене, которая говорила, что надо соблюдать обычаи. Я вот ни одного своего внука не забрала. Дети должны быть при матери.

— Да, — соглашается мама. — Я согласнаа

— Посмотри, — бабушка протягивает фото Саре, — ты - моя копия.

Она берет карточку в руки и разглядывает. Я тоже смотрю на худенькую Майгуль в платье и платке и вижу поразительное сходство с Сарой. И папа его тоже видел. Видел и молчал.

— Мы сделали тест ДНК с вашими внуками, — говорю я. — Керим хотел.

— Керим, — с грустью повторяет его имя. — Он горячий парень. Никого не слушает, кроме деда. Вернее слушал.

— Разве он умер? — спрашивает мама.

— Нет, — хмурится Майгуль-аже. — Хакан после инсульта прикован к постели. Так жить тяжело, особенно когда был активным. Хакан многое сделал для Асанали и всей нашей семьи. Он дал моему сыну путевку в жизнь.
Опускаю глаза и кусаю губы. Если дедушка Эмира дал папе путевку в жизнь, а он предал его дочь. Ничего не могу с собой поделать - меня затапливает волна стыда и вины.

— Я не буду сейчас осуждать ни тебя, — говорит она моей маме, — ни своего сына. Я видела тебя, Сара, на похоронах. Ты любила отца, а значит, и он вас любил.

— Да, он был лучшим папой для нас.

— Приезжайте ко мне в гости. Я хочу познакомить вас с братьями и сестрой Асанали, с их детьми.

Смотрю на маму. Ей, похоже, нравится это предложение свекрови, с которой папа не удосужился ее познакомить в течение 24 лет. Но мне - нет. Все во мне противится этому. Я не хочу прокладывать мост между нами, я не хочу ничего знать о семье Алиевых.

Глава 15

Неделю спустя

На объекте шумно, суматошно, непривычно жарко.

Мимо меня проходят суровые строители, косятся вслед - не доверяют маленькой девушке в оранжевой каске. Шум техники закладывает уши, но я люблю все эти звуки, весь процесс от начала до конца, пусть в самом начале кажется, что конца-края этому нет.

Стоя у вырытого котлована с планшетом в руках, проверяю расчеты в проекте. Это работа крупного местного архитектора, а мы - его подмастерье - по очереди приезжаем на стройку осуществлять авторский надзор, потому что архитекторы не только что-то там чертят, но еще и следят за тем, чтобы все строительные работы, включая выбор материалов и соблюдение строительных норм, соответствовали утвержденному проекту и действующим стандартам.

— Ну что, все посмотрели? — ухмыльнувшись, спрашивает прораб - мужчина лет сорока. Плотный, широкоплечий, тоже в каске. Слышала от девчонок, что он не скуп на комплименты, чем изрядно всех достал,, инстинктивно собираюсь, чтобы отбивать их.

— Посмотрела, — покосившись на него, киваю и снова ныряю в экран.

— Откуда только берут таких хорошеньких дюймовочек? — усмешка и глупая шутка вызывают не снисходительную улыбку, а раздражение.

— Из норы полевой мыши, — отвечаю, не глядя на него.

— Что? — не понял он, а я выключаю планшет и повернувшись к нему, отвечаю:

— Вы же спросили откуда берут дюймовочек? Я вам ответила - из норы полевой мыши. Вы разве не знали, где жила Дюймовочка?

— Я, — он кашляет в кулак, — знаю.

— Конечно, знаете. Это же мультфильм вашего советского детства, агай — припечатывааю его, намекая на нашу разницу в возрасте.

В этот момент его спасает звонок мобильного и он, не попрощавшись, тут же берет его и уходит.

Вздыхаю с облегчением. Они думают, раз молоденькая и худенькая, так совсем дурочка что ли? А я покажу и докажу, что у меня есть голова на плечах и хорошие идеи, как у моего кумира - Захи Хадид - самой знаменитой женщины - архитектора в мире.

Убираю в планшет в сумку и не спеша бреду на выход из площадке. Там снимаю и сдаю каску, вежливо прощаюсь с охранником на КПП и выхожу на дорогу. Мне нужно дождаться водителя бюро, который возит нас на объекты и встречи с клиентами.

В последние дни только работа спасает меня от уныния и дурных мыслей. Мы с Сарой еще держимся на плаву, хотя я боялась, что она еще сильней сломается. Но ей теперь приходится искать спонсоров для центра, который оплачивал ей папа.

У Сары диплом искусствоведа Итальянского университета, так как она когда-то бредила этим, но потом переключилась на животных. Мы с ней разослали ее резюме в столичные музеи, потому что заботиться о бездомных собаках - недешевое удовольствие, и ей нужна работа.

Но за кого я больше всех переживаю, так это за маму. Мне кажется, она впала в депрессию. Едва мы вернулись домой, как она закрылась в комнате и не выходила до обеда следующего дня. Она очень тяжело переживает смерть папы, встает только, чтобы умыться, сходить в туалет и выпить кофе, а потом снова ложится в постель. Наша помощница по хозяйству - Гульзира - дорабатывает этот месяц, а дальше я не знаю, что нам делать. Потянуть ее зарплату я не смогу. А еще надо оплатить квартплату, и я совершенно не знаю, куда она должна прийти, потому что всем занимался папа. Вернее не он, а его секретарь.

Теперь до меня доходит: папа окружил нас такой любовью и заботой, что мы оказались совершенно не приспособлены к жизни без него. А теперь нам не на кого положиться, мы должны рассчитывать только на себя, потому что ни мы, ни мама не знаем, оставил ли папа нам что-то.

Все, что у нас есть, - документы на две двухкомнатные квартиры, которые нам с Сарой купил папа в новом ЖК, что только недавно ввели в эксплуатацию. Отделка чистовая, но мы не успели их обставить.

Водитель подъезжает к объекту, я сажусь в салон и откидываю голову на подголовник.

Дисплей на телефоне в руках загорается. Это Сара.

— Да, Сар?

— Ты где?

— Еду в офис со стройки. А что?

Сара пару секунд молчит и отвечает:

— Мне на почту пришли результаты ДНК. Проверь свою.

— Ты смотрела уже? — горло дерет от сухости и жажды.

— Нет. Я сразу тебе позвонила.

Облизываю губы и нервно сглатываю. Слюна проходится по гортани, словно наждачка. Морщусь от неприятных ощущений.

— Давай вместе. Я сейчас открою.