Чужие нас не предают

1

Ольга

Не представляю, как я ему скажу.

Стоя в пробке, я смотрела на весеннее половодье на дороге и барабанила пальцами по рулю.

Как я им скажу? Мужу. Детям. Дети-то уже взрослые, имеют право знать.

Климакс, климакс. Вот тебе и климакс!

Семь недель!

Аборт ещё, конечно, можно сделать. Но не хочу я никакой аборт.

Муж однозначно будет в шоке. Стать третий раз отцом в сорок семь Евгений Нестеров точно не планировал. Особенно сейчас, когда то лапы ломит, то хвост отваливается, то давление зашкаливает, то тахикардия, словно сердце «идёт на взлёт», и работы на посту генерального директора стало невпроворот.

Ульяна, наверное, обрадуется. Она младшая. Ей в пятнадцать дети ещё кажутся куклами, игрушками, прекрасными младенцами. Она всегда хотела младшую сестрёнку или братика.

Артём на четыре года взрослее. Он будет «в восторге». Хотя девятнадцать для парня — не тот возраст, чтобы относиться к чему-то слишком серьёзно. Его наши заботы, как обычно, и не коснутся. Окончит универ и улетит из родительского гнезда. Он уже сейчас дома регулярно не ночует.

Мысли метались испуганными кроликами.

Меня то потряхивало от радостного возбуждения, то я в ужасе стискивала пальцы на руле — смогу ли, справлюсь. Хватит ли здоровья, сил.

Улыбалась, не веря. Малыш. У нас будет малыш. Маленький человечек. С пухлыми ручками, крошечными ножками. Интересно, мальчик или девочка?

И тут же покрывалась ледяным потом. Олька, ты с ума сошла! Тебе сорок. Ты пятый десяток разменяла. О внуках думать пора, а она — рожать. Тебя везде будут считать за его бабку: в поликлинике, в детском саду, в школе. И до окончания той школы ещё дожить бы.

Потом я в ужасе думала: опять бессонные ночи, первые зубки, пелёнки, прививки.

Сетовала на мужа: Жень, ну, говорила же тебе, надо предохраняться.

Оправдывалась: так я же, откуда знала, что это задержка, врач сказала — ранний климакс.

И снова качала головой:

— Не представляю, как я ему скажу!

Проехав очередные полметра и нажав на тормоз, я вытянула шею, всматриваясь, что там впереди. Чего стоим? Авария, что ли?

Как же задолбало стоять в этих пробках!

Ладно утром, ладно вечером — понятно, час пик. Но сейчас-то что? Середина дня!

Утром я приноровилась выезжать на работу пораньше. В тишине и одиночестве работалось даже лучше. Да и утренние часы у меня самые продуктивные.

Но вечером задерживаться в офисе с некоторых пор перестала.

Из-за Остроумова, вернее, из-за его жены.

Глупость, конечно, недоразумение, но от греха подальше.

Андрей Остроумов, директор компании, в которой я работала — лучший друг мужа, они знакомы со школьных лет.

Говорят, с друзьями лучше бизнес не вести, но мы как-то сработались. По мелочам не спорили, доказывать друг другу ничего не доказывали. Я сразу согласилась: он — директор, я — сотрудник.

Да, привилегированный сотрудник, моему мужу всё же принадлежат сорок девять процентов компании Остроумова, но я всё же подчинённая. Директор принимает решения, я — соглашаюсь, нравится мне или нет. Поспорить я, конечно, могу, но исключительно, в рамках своей компетенции.

А моя компетенция — цифры: балансы, отчёты, налоги. Как главный бухгалтер я могу подсказать, брать ли очередной кредит, но не указывать директору, на что его тратить.

А случай, после которого я перестала задерживаться, по моему мнению, яйца выеденного не стоил, и скандал, который устроила жена Остроумова, был на пустом месте, но она решила иначе.

Осенью в новом здании, куда мы только планировали переезжать, где ещё даже отопление не включили, тестировали новую систему пожаротушения. И не просто какую-то для красного словца, лишь бы «пожарные» акт подписали, а самую настоящую, когда сверху всюду льётся вода.

Я замешкалась и попала под этот тропический ливень.

Промокла. Продрогла. Андрей укутал меня пледом, грел коньяком и своим теплом, растирая руки и плечи. В кабинете мы были не одни — человек пять причастных. Правда, одни мужики, но он и бизнес такой, мужской — сборка тяжёлой техники. Ржали как кони — стресс, коньяк, удачный день — и отметить было что, и настроение у всех приподнятое.

Вроде и рабочий момент, а вроде и радостный — документы нам подписали, можно переезжать.

Тут жена Андрея и приехала. Увидела, что он меня обнимает. Видимо, обиделась, что её праздновать не позвали. Завелась, что Остроумов опять задержался. И устроила ему такой разбор полётов, что даже убелённый сединами старший мастер сочувствующе крякнул и покачал головой.

— И частенько вы тут задерживаетесь, чтобы пообниматься? — орала она.

— Марина, прекрати, поговорим дома, — пытался образумить её Остроумов.

Но бабу несло.

___

2

— Значит, пока я полдня готовлю и жду, как дура, тебя к ужину, ты здесь развлекаешься и прекрасно проводишь время?

— Не говори ерунды. Я здесь работаю. Работаю как про́клятый, чтобы тебя обеспечить.

— А, теперь это так называется, — словно не слышала она. — И давно у вас роман? А Нестеров в курсе? Или так же, как и я, в счастливом неведении?

— Вот только Нестера сюда не впутывай. Какой, на хрен, роман? Мы двадцать лет знакомы!

— И сколько из них трахаетесь? И что значит, не впутывать?! Она его жена.

— Вот именно. Что бы там тебе ни показалось, он это выслушивать не заслужил. У нас нет никакого романа. Мы не трахаемся. Не встречаемся. Мы вместе работаем, а вообще дружим, если ты забыла. Здесь даже говорить не о чем.

Как Андрею удалось её убедить, уговорить и успокоить, я не знаю.

— Прости, Оль, — сказал он мне на следующий день. — Не бери в голову. У неё был плохой день. Мать свернула кровь. Тест на беременность опять отрицательный. Ещё соседская собака нагадила под дверь, с соседкой пришлось поругаться, а убирать самой. Приятного мало и всё до кучи. В прямом и переносном смысле, — усмехнулся он. — Сама понимаешь.

— Понимаю, — кивнула я и удивилась: — Вы пытаетесь завести ребёнка? Ты сказал «опять отрицательный тест».

— Я — нет, — ответил Остроумов. — А Маринка — да.

Он дал понять, что мы это обсуждать не будем, а я понятливая, больше не спрашивала.

Но на всякий случай задерживать в офисе перестала.

Лучше, стоя в пробке, книгу послушаю или подкаст, чем-нибудь интересным себя займу, чем буду причиной их ссор. Остроумов, итак, поздно женился. Это не мы с Нестером: три месяца — и в ЗАГСе, девять — и в роддоме. Что-то всё не складывалось у Андрея. Ни к кому душа не лежала: ни к сверстницам, ни к девчонкам помоложе.

Баб у него было много, но все мимо. Мы уж думали, он из породы холостяков, никогда не женится, но вдруг появилась эта Марина, и вроде глаза у него даже стали светиться. Думали, она залетела — потому он и предложение ей сделал, но нет, хуже — осознанно решил, что в сорок два чего уже ждать, какую другую Жар-птицу — и женился.

Справедливости ради я с его Мариной общий язык сразу не нашла.

Может, сильно она моложе, ей и сейчас тридцати нет, а два года назад, наверное, лет двадцать пять было, но словно мы даже не из разных поколений — из разных миров.

Первое время Андрей её к нам загород почаще привозил. Но ей наше «хозяйство» и тогда было неинтересно, а сейчас и подавно.

Пока мужики костёр разводят, овощи маринуют, шашлыки жарят, я на стол накрываю, царица Марина листик укропа с грядки сорвёт, горсточку вишни с куста нащиплет и стоит кривится:

— А зачем вам столько цветов? Вы продаёте?

— Нет, я для себя сажаю, — пожимала я в ответ плечами. — Нравится мне. Красиво.

— А дом вам от родителей мужа достался, да?

— Нет, мы сами построили. По собственному проекту.

— Кредит брали?

— Не брали. Заработали. У Жени своя компания, разве Андрей не говорил?

— Говорил, конечно. Что это компания родителей. Она ему по наследству досталась, — морщила она вздёрнутый носик. — Ну так-то чего не заработать. Вот если бы с нуля.

Андрей такого сказать не мог, уж он, как никто, знал, как Женька с отцом горбатились, чтобы дело своё начать: станки старые перебирали вручную, ремонт своими руками делали. Мама Жени умерла, когда он был маленьким, отец растил его сам, можно сказать, один. Но девушка, видимо, услышала про родителей Нестерова, что хотела.

— Вообще-то, его отец с нуля и начал, — ответила я. — Выкупил заброшенную лесопилку, и Женька со школы ему помогал, потом в институт по профилю поступил, лесопромышленному. А после армии вернулся, ещё и магистратуру закончил. И все контракты, что компания имеет сейчас — его заслуга.

— В Китай наш лес отправлять? — хмыкнула она.

Я взмахнула руками: да что ж, ты, что ни скажешь, всё у тебя с какой-то издёвкой, подначкой, пассивной агрессией.

3

— Из нашего леса они делают деревянные палочки, которые поставляют и в Китай, и в Малайзию, и во Вьетнам. А ещё палочки для спичек и мороженого, черенки для лопат, топорища, ящики, чего только, от пиломатериалов до мебели. Это огромные площади и огромные объёмы собственного производства.

— А в доме вам кто-то помогает? Ну там с уборкой, готовкой?

Мать моя женщина! Ну, конечно, мне помогают. Я же не лошадь тянуть на себе и трёхэтажный дом, и двадцать соток участка, и работать ещё при этом. Но пусть думает что хочет.

— Разве что дети, — ответила я, не понимая, что с ней не так.

Это зависть? Невоспитанность? Глупость? Что?

И главное, зачем я перед ней оправдываюсь.

— Неужели вы с такими деньгами не можете себе позволить прислугу? Или муж на тебе экономит? Ты же дома сидишь, да?

Дома я не сидела, даже когда была в декрете, а до того, как ушла к Остроумову — и подавно. Работала вместе со всеми, просто удалённо. Работы в компании «ПромЛес» на всех хватало, а ведущему бухгалтеру не обязательно крутиться в офисе под ногами.

Но меня достало защищаться, словно мы бабе Остроумова что-то должны. Как минимум жить, как она себе это представляет.

Я не ответила. Сделала вид, что мне срочно понадобилось отлучиться.

И с тех пор как бы часто она ни приезжала, я старалась найти причину на это время уехать, найти себе срочные дела в городе, на участке, в доме, а то и просто сказаться больной и завалиться в кровать с ноутбуком, чем отвечать на её вопросы с подтекстом.

Вон пусть с Артемием упражняется в злословии. Тем более, с нашим сыном они, кажется, нашли общий язык куда лучше, чем со мной. Да и Ульяне она понравилась. Та про жену Остроумова прям взахлёб: Марина то, Марина сё.

— Представляешь, мам, — позвала меня Ульяна в свою комнату буквально на днях. — Мне Марина все розетки и свет к телефону и Алисе подключила. Смотри, — она ткнула в экран.

Свет в комнате погас.

— Пушка, да? — сказала мне дочь из темноты.

— Ага, — кивнула я и щёлкнула выключателем. — Она что к нам приезжала?

— Она всё время к нам приезжает. С английским мне помогает, — смотрела Ульянка исключительно в экран, а не на мать.

— Ты же ходишь к репетитору, — удивилась я.

— Марина лучше объясняет. Ты знаешь, что она закончила иняз?

— Нет, а это важно?

— Ну, это как бы многое о ней говорит, — как обычно, когда разговор ей не нравился, уткнувшись в телефон, дочь делала вид, словно меня здесь нет.

— Например, что?

— Что она классная, — обречённо выдохнула Ульяна и, давая понять: разговор окончен, я её снова разочаровала. Обратилась к умной колонке: — Алиса, включи музыку.

Из колонки тут же раздалось вступление какой-то популярной песни.

Ульяна потянулась к кружке. Та стояла на другом конце стола.

— Алиса, выключи свет, — сказала я.

И меня Алиса тоже послушалась.

— Э-э-э! — возмутилась дочь из темноты.

Мы обе засмеялись. На душе стало тепло. Не настолько, чтобы сказать: всё позади, но куда теплее и легче, чем до этого.

Увы, последнее время мы с ней не ладили. Ссорились по мелочам, не сходились то по одному, то по другому вопросу.

В последнюю ссору она особенно сильно обиделась и меня упрямо игнорировала.

Дело было так.

4

Наверное, недели три назад, я приехала с работы поздно.

И очень удивилась, увидев мужа в кресле на веранде.

— А ты чего тут? Один? В темноте? — остановилась я, глядя, как он кутается в плед.

Веранда у нас большая, уютная, отапливаемая, зимой не замёрзнешь, но муж не был любителем сидеть здесь зимой в тапочках.

— Тебя жду, — поднялся он навстречу.

Из кухни лился яркий свет. Раздавался смех. Я невольно оглянулась.

— У нас гости?

— Вот потому и жду. Оль, ты с Ульяной поговори, что ли. Ты всё же мать.

— А в чём дело? — тревожно оглянулась я.

— Там у нас в гостях парень, — хрустнул костяшками пальцев муж. — К Ульяне пришёл.

— Ну слава богу, я уж думала, она совсем затворница, — выдохнула я. — Кто-то из одноклассников? Ванька?

— Да какой Ванька! — взмахнул руками Нестеров.

Плед упал, и я наклонилась его поднять.

— Там какой-то… — не нашёл муж подходящего слова. — Ему лет тридцать!

— Сколько?! — вытаращила я глаза.

— Ну, может, двадцать пять. Но какая разница! Ей пятнадцать!

— И от меня ты чего хочешь? — держала я в руках чёртов плед, переваривая информацию.

— Поговори с дочерью. Объясни. Ей, поди, и невдомёк, что в его возрасте мужику нужно только одно. И не мультики с ней по телеку смотреть, — муж забрал у меня плед, швырнул на кресло. — Всякие поцелуйчики и обнимашки ему до фени, он в свои пятнадцать наобнимался.

Я, конечно, сомневалась, что Ульяна не понимает и позвала парня смотреть мультики, ей всё же не десять, у неё уже сиськи скоро больше моих будут. И детство их с телефоном и интернетом — не наше с великом и двумя каналами по телевизору. Они уже и порнушку смотрят, и знают побольше своих родителей и мастурбируют, не боясь, что на ладошках вырастут волосы.

— Я-то, конечно, поговорю, — невольно замерла я, чётко различив мужской бас, а потом звонкий Улькин смех. — Но ты тоже как-нибудь проясни ситуацию. Раз он домой к нам пришёл, значит, не идиот, всё прекрасно понимает: и как это выглядит, и что мы подумаем.

— Ладно, давай только по одному. Я — с ним, ты — с ней, — нервничал муж. Играл желваками. Хрустел пальцами, словно боксер на ринге перед боем.

Я понимала, быть отцом девчонки подростка, у которой уже и парни, и месячные — то ещё наказание. И в четырёх стенах её не запрёшь, и страх, что наделает глупостей — никуда не денешь. А если обидят? Надругаются? Изнасилуют? Здесь с ума сойдёшь, только перечисляя, что может случиться.

И грубой силой нельзя — всё испортишь, и деликатно надо ещё изловчиться, а как, когда хочется если не убивать, то рвать и метать точно.

— Здрасьте! — сняв верхнюю одежду и разувшись, я заглянула в кухню.

Раскрасневшаяся от волнения дочь, заправила за ухо волосы.

— Привет! Мам, это Камиль, — представила она. — Моя мама Ольга Валерьевна.

Матерь Божья! — выдохнула я. Он ещё и Камиль. И щетина у него соответствующая — густая и чёрная, и глазищи — карие с поволокой. И весь набор вторичных половых признаков зрелого мужчины — от буйной растительности на руках и груди до сочного баса, которым он поздоровался.

— Ты чаем гостя напоила? — конечно, сказала я глупость, но у меня сейчас была такая роль — нести всякую положенную случаю чепуху и зыркать по сторонам.

— Ну какой чай, мам, — недовольно скривилась Ульяна.

Весь её вид, и недовольно поджатые губы, и пунцовые щёки — всё говорило: «Иди уже, мам, а, не позорь меня!»

Я оценила её лосины в облипочку. И ладно задница была прикрыта длинной футболкой, но под этой футболкой (да твою ж мать, Ульяна!) ничего не было. И соски торчали, что не только перед парнем, перед отцом-то так ходить стыдно.

— Спасибо, Ольга Валерьевна, — чисто, почти без акцента пробасил Камиль. — У нас всё есть.

На острове стола посреди кухни стояли сок, йогурт, миксер, лежали нарезанные фрукты, морковь, огурцы, сельдерей, в лотке таял лёд — со всем этим колдовал парень.

— Мы коктейли делаем. Будете греческий смузи с имбирём? — предложил он.

5

— Кам — бармен в экобаре, — с гордостью отрекомендовала дочь.

Вот как! А я, бессовестная, подумала, куда органичнее Кам смотрелся бы у мангала с шашлыками, казана с пловом или костра с барашком на вертеле, чем с черешком сельдерея в руках.

— Мне бы что попроще, — уже собралась уходить, но задержалась я. — Кровавую Мэри?

— Оу, можно и Кровавую Мэри, — засуетился Камиль, словно стоял не у меня на кухне, а у себя за барной стойкой. Повернулся к Ульяне: — Есть вустерский соус?

Дочь посмотрела на меня с ненавистью и, продефилировав мимо, заглянула в холодильник.

— Соевый пойдёт? Или устричный? Есть ещё паста мисо, — ответила она из холодильных недр.

Я устроилась на барной стойке, и не думая облегчать им задачу.

Камиль выбрал устричный, жестом профессионального жонглёра взял из бара бутылку и отмерил рюмку водки.

— Значит, ты барменом не только в экобаре работаешь? — спросила я, когда, ткнув в томатный сок соломинку и сельдерей, он украсил стакан долькой лимона и поставил передо мной.

— Не только, — скромно улыбнулся он, наводя на столе чистоту, за что тут же получил сто бонусных очков.

— Ну что же, благодарю, — забрала я свой коктейль. — С меня чаевые.

Он ответил мягким, приятным смехом, эдаким щекочущим и глубоким. И будь дочь постарше, я бы сказала: ноль осуждения, сто процентов понимания, но…

— Надеюсь, ты не забыла сказать, что тебе пятнадцать? — повернулась я к Ульяне.

— Мама! — вспыхнула она, как порох, готовая меня испепелить.

— Пятнадцать? — удивление Камиля было настолько зримо, что можно было не оборачиваться, чтобы его увидеть. Но я всё же обернулась.

— Я думал, семнадцать, — испуганно смотрел он на даже не на Ульяну, на меня.

— О нет, до семнадцати ей ещё расти и расти, — посмотрела я на него с выражением, которое трудно было истолковать двояко.

— Ясно, — истолковал он верно, что ему ничего не светит и нечего здесь делать. Засобирался. — Ну, я, пожалуй, пойду.

— Ты же обещал, — бросилась ему наперерез Ульяна.

Что он ей обещал, я не расслышала, вернее, не знала, как расшифровать. Подростковый игровой сленг (ни хрена непонятно: то ли фиксить, то ли фармить), для меня означал одно — остаться в её комнате наедине.

— В следующий раз, — серьёзно был настроен спасаться бегством Кам.

Да никто ему, собственно, и не мешал.

— До свидания, — вежливо попрощался он со мной на пороге.

И только когда дверь за ним захлопнулась, в кухню вошёл озадаченный отец.

— Я всё порешала, — ответила я на его встревоженный взгляд и сунула ему запотевший стакан с Кровавой Мэри. — Держи, это тебе. Поправь нервишки.

— Обязательно было всё портить? — заорала на меня дочь.

Выглядела она соответственно: как сковорода с раскалённым маслом.

Пара брызг — и ожог третьей степени.

— Ульяна, сколько ему? — Весь её гнев, конечно, был направлен на меня. — Двадцать пять?

— Двадцать три, — ответила она и снова заорала. — Да какая разница! Ты тоже папу на семь лет младше. И что?

— Мы познакомились, когда мне было двадцать.

— А ты представь, что вы познакомились на пять лет раньше. А ещё представь, что бабушка тебе не разрешила и выставила его за дверь. И Артём бы не родился. И я бы не родилась. И всего этого тоже бы не было, — широко развела она руки.

Нестеров судорожно глотал коктейль через широкую соломинку.

Я покачала головой.

6

— Разве я его выставила? Разве не разрешила с ним встречаться?

— Ну ещё скажи, что ты не против, — усмехнулась мне в лицо дочь.

— Конечно, против. Но у меня вопрос. А чем сверстники тебе не угодили? С ними почему нельзя фиксить, фармить или что вы там собирались делать с Камилем? Ты учишься в хорошем лицее. Уверена, твои одноклассники разбираются в этом получше бармена.

Я посмотрела на мужа. Да ясный перец, я понимала, это просто предлог, в наше время то же самое звучало как «переустановить винду», например, но сейчас у меня была роль не лучшей подружки и не всепонимающей матери, а самки, охраняющей своего неразумного несовершеннолетнего тигрёнка.

— Можно подумать, одноклассникам надо что-то другое, — усмехнулась дочь, и, громко топая по лестнице, пошла в свою комнату.

— Да пойми ты, тигрёнок, — поднялась я вслед за ней.

Она демонстративно обняла подушку и отвернулась к стене.

— Пойми, — села рядом. — Однажды ты вырастешь в шикарную тигрицу и будешь покорять этих ненасытных диких тигров взмахом кончика хвоста. Но не торопись ты взрослеть! Повзрослеть ты ещё успеешь, — потрепала я её по голове.

— Уйди, мам, — дёрнула она плечом, сбрасывая мою руку. — Ты мне жизнь испортила.

— О, господи! — закатила я глаза. — А без этого дешёвого подросткового пафоса можно?

— Дешёвого? — резко развернулась она. — Ты хоть знаешь, сколько баб вокруг него вьётся? Представляешь, сколько сил я потратила, чтобы Кам обратил на меня внимание? Чего мне стоило пригласить его к себе? Просто пригласить. А уж добиться, чтобы он согласился!

— Нет. И даже знать не хочу, — встала я. — Потому что оно того точно не стоило. Стоять за мужиком в очереди — и в пятнадцать, и в пятьдесят не круто. Или как там у вас сейчас говорят?

— Никак у нас не говорят, — фыркнула она. — Тебе легко говорить, ты красивая, а я… я гадкий утёнок!

— Ну ты сама себе и ответила. Ты же помнишь, чем закончилась сказка.

— Можно мне побыть одной? — упёрлась она в меня взглядом.

— Да, конечно. Сколько угодно, — встала я. — Только ещё один момент. Будь добра, одевай, пожалуйста, лифчик, или хотя бы топ. Неприлично ходить с голыми сиськами и торчащими сосками по дому даже при отце. А у нас ещё Артём, его друзья, дед, рабочие, папины знакомые. Это ведь нетрудно?

— Нетрудно, — словно выплюнула она.

— Спасибо! — вышла я и закрыла за собой дверь.

— Что случилось-то? — спросил муж, прикончивший за это время Кровавую Мэри и доставший из холодильника кефир.

— Ровным счётом ничего. Она соврала, что ей семнадцать. Парень узнал, что ей на два года меньше и ретировался.

— Что и следовало доказать! — взмахнул коробкой кефира муж.

— Что и следовало, — принялась я убирать на кухне, мыть посуду, возвращать на места фрукты, овощи, лёд, миксер.

С дочерью с того дня мы обменивались только дежурными «Доброе утро!» и «Буду к восьми», пока она неожиданно не позвала меня в комнату оценить умные розетки.

И я очень удивилась, что жена Остроумова занимается с ней английским.

7

Вложиться в общий бизнес Остроумов предложил Нестеру, когда у Андрея с Мариной уже всё было серьёзно. Из просто девушки, что подрабатывала переводчиком на встрече, где они и познакомились, она стала его невестой. И свадьба была не за горами.

Я решила, Марина и сподвигла Остроумова открыть своё дело, даже настояла. Он бы и дальше раздумывал, сомневался, искал отговорки, хотя задумка была сто́ящей.

И Нестеров со мной спорил, что Остроумов давно собирался, просто совпало, но в итоге я оказалась права — если бы не Маринка, его планы так и остались бы планами.

Денег только ему не хватило, кредит дали лишь на половину нужной суммы, поэтому он обратился к Нестеру. И мой муж согласился.

И я, когда Андрей предложил пойти к нему главным бухгалтером, не думала ни секунды.

— У тебя и так всё налажено, Жень, — объясняла я мужу, который вроде и не был против, но и не сказал «да», — а я и за твоими вложенными миллионами присмотрю, и в курсе дел буду, карьерный рост опять же. Кто я у тебя — так, мелкая сошка, рядовой бухгалтер, а там буду вторым человеком после директора.

А ещё вырвусь наконец из дома, — добавляла я про себя, — пока окончательно не одичала на удалёнке. С людьми, наконец, буду работать, а не с иконками в ноутбуке.

Рабочий чат и телефонные звонки не в счёт. Весь мой живой круг общения — девочки из салона красоты, соседи, с которыми мы здоровалась через забор, да две подруги за тридевять земель, с которыми, хорошо, если раз в несколько месяцев виделись.

Я и машину-то забыла, как водить по городу — ездила только до ближайшего магазина.

И дома, конечно, всегда есть чем заняться, кроме возни с цветами, наведения уюта, да бессмысленной смены штор, ковров и подушек к каждому сезону, чем я себя радовала и развлекала.

Дети выросли, им моя круглосуточная опека стала ни к чему.

Готовили себе сами, стирали сами, особенно Ульяна.

ПП, ЗОЖ, БЖУ. Правильное питание, белки-жиры-углеводы — теперь была её новая религия.

Артёму же было всё равно: мог, рискуя жизнью, и Улькиной постной куриной грудкой пузо набить, мог за один присест умять половину моей лазаньи, а мог и пачкой чипсов ограничиться.

Нестеров жил на работе. Ему лишь бы с утра была чистая рубашка да завтрак, а на ночь свежий кефир. Муж в последнее время даже не ужинал, считал, начало расти не только давление, но и живот. И утро в кои веки начинал с домашнего спортзала и бассейна.

За домом теперь присматривали свёкор со своей женщиной, Надеждой Михайловной. Жили они отдельно — в одном из двух гостевых домиков, в наше хозяйство не лезли, но за любую помощь по дому и участку брались охотно, можно сказать, даже напрашивались.

И это была ещё одна причина, по которой я вышла на работу.

Старшему Нестерову, передавшему пост главы компании сыну, было жизненно важно остаться нужным, занятым, полезным, а я не могла лишить его маленьких радостей и забот — покосить траву, постричь слишком разросшуюся ёлку, проследить за строителями, что обновляли фасад дома. Да хоть то же постиранное бельё развесить — на это тоже надо время, которого у меня стало в обрез. Вот и нагружала их с Надеждой Михайловной посильной работой.

Ох! Опомнилась я. Ещё же «дедам» сказать!

Ну, теперь дел и у них прибавиться, — покачала головой.

М-да, гинеколог ошарашила меня сегодня новостью, от которой не отмахнёшься.

8

Впереди недовольными трелями клаксонов разразились сразу несколько машин — видимо, кто-то тупил. Потом, разрезая воду широкими шинами, в сопровождении мигалок проехала колонна техники, из-за которой мы, видимо, и стояли. И все, наконец, поехали.

Середина марта, а в городе всё таял снег — столько его навалило за зиму.

Беременность тоже свалилась на меня как снег на голову, подумала я.

На развилке к дому нужно было повернуть налево, но я включила правый поворот — наутро хотела своим пожарить сырники, надо творога купить. Да и так по мелочам: мужу кефир, Ульяне овощи, Артему энергетик, он без него не просыпался.

Себе хотела взять вина к ужину, но теперь какое вино.

Господи! Спаси и сохрани! Не представляю, как мы справимся, — вздохнула я, рассчитавшись на кассе самообслуживания. Заодно решила зайти и в аптеку.

Нестеров с лёгкостью покупал женские прокладки и геморроидальные свечи, но сам за виагрой зайти стеснялся, а там последняя таблетка.

Пока провизор ходила в подсобку, я рассматривала витрину с детскими товарами. Соски, бутылочки, памперсы… до сих пор не верилось, что скоро всё это снова станет частью нашей жизни.

— Может, вам вместо виагры дать сиалис? — спросила провизор. И я даже не сразу поняла, что это мне. Пока она не окликнула. — Женщина!

— Что? — повернулась я.

Вот спасибо, что на всю аптеку сказала «виагра»!

Теперь ещё соседи начнут судачить — коттеджный посёлок небольшой, все друг друга знают.

— Мужу кардиолог прописал, — сказала я погромче и полезла в сумку. — У меня есть рецепт.

— Виагра продаётся без рецепта. Да и помню я ваш рецепт, там было несколько препаратов на выбор, — ответила женщина в белом халате, — потому и предлагаю. Виагра и всасывается хуже, и приём пищи на неё влияет, и действие у виагры короче.

Да господи ты, боже мой! Нельзя просто взять деньги, дать мне лекарство и промолчать? Обязательно сто раз повторить: виагра, виагра, виагра?

Или ещё не все услышали, что я покупаю?

— Попробуйте, — подала она коробочку. — Это лекарство выбирает большинство кардиологов, да и урологов, и не только для лечения эректильной дисфункции.

Слушай, что я тебе сделала? — уставилась я на тётку за стойкой. Может, она и хотела как лучше, и была профессионалом своего дела, но полная аптека народа, и не всем нравится обсуждать свои болячки прилюдно, особенно эректильную дисфункцию.

— С вас… — она назвала сумму.

Я вымученно улыбнулась в экран, расплачиваясь улыбкой.

И слово какое правильное — расплачиваться. Жертвовать своей искренней улыбкой и нести наказание за свою вежливость. Другая бы уже тётку облаяла, ещё и нажаловалась, а я, конечно, поблагодарила и промолчала.

Но в следующий раз пойду в другую аптеку.

Я уже сунула чёртов пакетик в карман, лишь бы побыстрее выйти, когда меня окликнули.

— Оль, погоди-ка! Спрошу что.

Я обернулась. Ну, конечно, соседка.

— Привет, Олесь! На улице тебя подожду, — ответила я и вышла.

9

Здесь, конечно, надо напомнить себе, что я знаю об Олесе, кроме имени.

Например, что она вторая жена известного не только в нашем коттеджном посёлке бизнесмена Антона Райского. Моложе его лет на пятнадцать, с ребёнком от первого брака, ушлая, цепкая девка, что работала у Райских помощницей по хозяйству, как деликатно называла её Вера.

Вера, святая душа, первая жена Антона, её пожалела.

«Каждый может попасть в трудную жизненную ситуацию, — говорила она мне, подобрав Олесю с дочкой чуть ли не на улице. — А она хорошая девочка, умненькая, работящая».

За свою доброту и поплатилась.

Сама привела в дом, а потом сама же её в постели мужа и застукала.

Вот и вся история.

Теперь в особняке Райского живёт Олеся, а Вера, с которой мы дружили и дружим до сих пор, с двумя детьми, мамой и мальтийской болонкой Глашенькой живёт в маминой двухкомнатной квартире в другом районе города.

Так что разговаривать мне с Олесей Райской было не о чем, да не особенно и хотелось, но уже пообещала, поэтому засунула в машину пакеты и ждала.

Соседи зубоскалили, что пасёт Райского его новая жена, как пастушья собака, деньги тянет, нервы мотает, с детьми видеться не разрешает — тот выглядит всё хуже и хуже, неопрятным, постаревшим, в прямом и переносном смысле заёбанным, но я сама давно его не встречала, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть слухи не могла.

Уж не знаю, как он выглядит, но машину новой жене купил.

И догадаться, какая именно в ряду припаркованных машин её, было нетрудно: меховые накидки, наклейка с туфелькой, мягкие игрушки на заднем стекле — казалось, вишнёвый внедорожник покраснел от стыда, когда его завалили всем этим «добром». Но мне пришлось дожидаться, пока Олеся продемонстрирует обновку — сложит в неё пакеты.

— Хорошо выглядишь, — наконец снизошла до меня госпожа Райская.

— Спасибо, — смотрела я на неё вопросительно. Чего тебе надобно, самка собаки?

— Ты прости, я сплетни собирать не люблю и лезть в чужую жизнь привычки не имею, — начала она, едва не заставив меня поперхнуться.

Женщина, что разрушила чужой брак, ты серьёзно? Я, конечно, в курсе: как мы воспринимаем себя и как нас видят окружающие — вещи порой противоположные. И Олеся, очевидно, считала себя хорошим человеком и женщиной, не виноватой в том, что мужчина бросил ради неё семью. По сути, так и есть — это не её проблемы. Но по совести, мне-то рассказывать сказки, что ты белее и пушистее невинной Глашеньки, зачем?

— Я сама пережила и ложь, и предательство. Считаю, о таких вещах молчать неправильно.

— О каких, таких? — пришлось уточнить мне, потому что она многозначительно замолчала.

— Ты знаешь, я в последнее время часто вижу машину Нестерова у вашего дома в обеденное время. И это странно.

— Странно, что мой муж паркует машину у своего дома? — приподняла я бровь.

— Странно, что он паркует её внизу, у гостевого дома, в котором, насколько я знаю, никто сейчас не живёт. И там же паркуется какая-то баба. Приезжает или чуть раньше него, или чуть позже. Потом также по отдельности они разъезжаются. Не скажу чтобы каждый день. Но довольно регулярно.

Теперь молчала я, и ей пришлось добавить.

— Только не подумай, что я слежу. Просто сейчас листвы нет, а мой дом выше вашего, и сверху неплохо видно дальнюю часть вашего сада, кто и когда приезжает, уезжает.

Я и не подумала, я точно знала, что следит, таким как она всегда приходится быть на чеку, но слух резануло другое — «мой дом».

Твой?! Вообще-то, это дом Веры и Антона, и он должен был достаться жене и его сыновьям, а не тебе и твоей малолетней шаболде, но я промолчала.

— Первый раз я их заметила пару недель назад. Но, возможно, они начали встречаться раньше, — добавила она.

Прям встречаться? Серьёзно?

— И что мне делать с этой информацией? — усмехнулась я.

10

Она похлопала наращёнными ресницами, на которые ушла, наверное, целая белка, а может, даже бобёр. Острым ногтем со свежим маникюром почесала перманентную бровь.

— Ну, можешь отмахнуться и забыть, как когда-то сделала я. Можешь спросить мужа и услышать, что захочешь услышать — эту ошибку я тоже совершила. А можешь подъехать в будний день часика в два домой без предупреждения. А там уже сама решишь, что с этим делать.

— Даже не знаю, что тебе и сказать, — имела я в виду благодарить, или наоборот.

— Ничего не говори, — прекрасно поняла она. — Знаю, как это неприятно, когда сообщают такие вещи, даже из лучших побуждений. Гадко, когда говорят, ещё гаже — когда нет. Моя подруга вот промолчала — и больше мне не подруга, хотя она ведь ни в чём не виновата, просто вовремя не предупредила, пока я, как дура, пребывала в счастливом неведении, что у мужа другая. Я считаю, говорить надо. Но прости, если лезу не в своё дело.

И так, зараза, разумно это звучало, что, не знай я о ней того, что знала, наверное, прониклась бы. И не испытала бы когнитивный диссонанс, когда то, как она выглядит, как поступила и что говорит — словно принадлежит трём разным людям. И захотела бы узнать её получше: а вдруг я ошибалась? Вдруг мне не с Верой, а с Олесей надо дружить? А Верка…

Верка сама виновата. Нельзя быть тихой, интеллигентной и неконфликтной, имея мужа бизнесмена — нужно отращивать шкуру, когти и клыки, а не помидоры на грядках. И не стареть! А то погрязла в дурацких заботах о детях, бессолевых запеканках с баклажанами (мужу сказали придерживаться строгой диеты), цветочных горшках и даже за соседями не следила.

Я развела руками.

— Не за что, Оль, — ответила Олеся, словно я её поблагодарила. — Пусть у тебя всё будет не так, как у меня. И заходи уже в гости, что ли. А то живём через забор, а как чужие.

— Обязательно, — улыбнулась я как можно нейтральней, чтобы не выглядеть и дружелюбной, и ядовитая слюна с клыков не капала.

Может, и правда зайду, посмотрю, как там Райский, успокою Верку. Третий год, как развелись, а она всё о бывшем муже беспокоится: как он, что там у него, счастлив ли, вкусно ли поел, вовремя ли покакал.

— А твоей дочери сколько? — вспомнила я, что давно хотела спросить.

— Карине? Да кобылица уже, семнадцать, — улыбнулась она. — Я в её возрасте коровам хвосты крутила, да о принце всё мечтала, в итоге в восемнадцать родила, а эта спортом занимается, в олимпиадах участвует, в универ поступать собралась.

Да, не в тебя девка, — усмехнулась я. Не такая уж и малолетняя, не такая уж и шаболда.

— Они же с твоей дружат, в зал вместе ходят, я их периодически подвожу и вечером забираю.

— Да, знаю, — соврала я. Я, конечно, знала, что Ульяна с Кариной хотят в один зал, но что Олеся их возит, слышала первый раз. — А твой бывший муж?

Насколько я помню, Вера рассказывала, что он бандит, авторитет. Вернее, был когда-то бандитом, потом, конечно, как водится, стал то ли бизнесменом, то ли депутатом.

— Уже нет в живых. Царство ему небесное, — перекрестилась она. — Я ж говорю, приходи, потрещим. И телефон мой запиши.

Мы обменялись номерами.

Она махнула рукой и пошла к своей машине. Я села в свою.

В голове и так царил кавардак с этой неожиданной беременностью (и хоть бы уже врач ошиблась, что ли, мало ли, гормоны, миома, климакс опять же), а теперь всё смешалось ещё больше.

И о том, что муж мне изменяет, я подумала в последнюю очередь.

Скорее, эти встречи в гостевом домике яйца выеденного не стоят: решил устроить мне сюрприз (с ландшафтным дизайнером переделку нижней части сада к весне согласовывает), либо неизвестная баба — массажистка, иглотерапевт, мануальщица или кто-нибудь связанный со здоровьем, потому Нестеров и скрывает. Причём скрывает не только от меня, но и от отца, чтобы не волновать, и от вездесущего Пономарёва. Взял на свою голову зама, молодого, толкового и горящего работой, теперь и мучится. Этот Пономарёв с ним и в клинику бы попёрся, чтобы отчёты какие-нибудь в нос совать, пока Нестеров лежит на массажном столе. В клинику — да, а вот домой — нет. Не удивлюсь, что Нестеров от него там прячется.

Просто надо прожить с Евгением Нестеровым двадцать лет, знать то, что знаю я, чтобы это понимать. Не тот у него характер, не та душевная организация, не та половая конституция, чтобы изменять, да ещё в собственном доме, хоть и гостевом.

Жаль, что сейчас не два часа, подумала я, глянув на часы, а шестой — заодно бы и проверила.

Хотя в гостевой домик надо бы зайти, посмотреть, что там.

Потом, конечно. Сейчас как бы мужа с работы дождаться.

Как ни странно, но мужа ждать не пришлось — его машина стояла у дома.

И машина сына. И ещё одна машина, жены Остроумова. Мы половину кредита угрохали на новую машину Марине, я не могла ошибиться.

Мне даже места у крыльца дома не нашлось, пришлось парковаться сбоку.

Звонкий голос Ульяны я услышала из кухни, едва вошла.

Машинально глянула на часы. Собрать всю семью дома в пять часов вечера в будний день могло только что-то экстраординарное.

11

За обеденным столом сидела заплаканная Марина, а вся моя семья стояла вокруг неё.

— А! Вот и она, — повернулся ко мне муж.

Лицо у него было… страшное. С таким сообщают, что кто-то умер, или сгорел дом, или у нас украли все деньги, или… на этом моя фантазия закончилась.

Жена Андрея закрыла лицо и громко, навзрыд заплакала.

Артём бросил на стол какие-то бумаги и отошёл к окну.

Ульяна обняла Марину за плечи, успокаивая. На меня дочь даже не посмотрела, отвернулась.

— Да что случилось? — дошла я до стола. Поставила пакеты. — Что-то с Андреем? — смотрела я на мужа.

— С Андреем? — горько усмехнулся он. — Нет. Всё прекрасно с твоим Андреем. Ты ничего не хочешь нам сказать?

— Я?! О чём? — искренне не понимала я.

И первая мысль была: как они узнали о ребёнке? Я и сама-то лишь пару часов назад узнала. Вторая: моя беременность вряд ли бы вызвала такую реакцию. А третья: при чём здесь Остроумов?

— Вот об этом, — швырнул мне муж листы. — Или вот об этом, — развернул ноутбук.

На экране было остановлено видео, на котором мы с Остроумовым сидим за столиком кафе.

Обедали мы вместе редко: я ела на рабочем месте, с собой приносила или заказывала, Андрей вечно был в разъездах, ел где придётся, поэтому вспомнить, что в тот день мы вместе были в банке и на обратном пути завернули в какой-то ресторанчик по дороге, было нетрудно.

Странно, что кому-то понадобилось это снимать (с улицы через стекло).

Ещё страннее, что я как-то должна это объяснять.

И страннее всего, что это вызвало у всех такую реакцию.

— Мы же работаем вместе, — пожала я плечами.

И потянулась к бумагам.

На обычных листах формата А4 была распечатана переписка. Я пробежалась глазами.

Мужчина и женщина явно состояли в интимной связи, перебрасывались пошлыми фразочками, кокетливыми шуточками о проведённой ночи и договаривались о следующей встрече.

«ноги до сих пор трясуться»

«но невыносимохочу ещё» — писала женщина.

С ошибками. Мягкий знак в «-тся», тут явно был лишний.

«Блядь, да, — отвечал ей мужчина. — Надо повторить.Это было что-то с чем-то».

Я просмотрела первый лист значимых только для двоих сообщений и подняла глаза на мужа.

— Это что?

— Ты мне ответь, — смотрел он так, словно это моя переписка.

— Не знаю, о чём ты говоришь, — положила я на стол листы.

Но раз здесь сидела плачущая Марина, может, это была переписка Остроумова.

Я посмотрела на девушку, но она не подняла глаза.

Зато муж буквально просверливал во мне дыру, величиной с небольшую галактику.

— Всегда поражался твоему самообладанию, — взмахнул он руками. — Хочешь сказать, ты первый раз это видишь?

Смотреть на него становилось всё страшнее, настолько он был потрясён.

Но всё, что я могла сказать — правду.

— Первый, Жень, — покачала я головой, всё ещё не понимая.

— И это не твоя переписка с Остроумовым? — сглотнул он.

На его шее бешено билась жилка. Я подумала о тонометре, надо бы смерить давление, а потом только до меня дошёл смысл слов.

— Моя?! — округлила я глаза. — Конечно, нет. Я и слов-то таких не знаю, — растерявшись, не знала я, что сказать.

Там какие-то «киски», слюни, сопли и прочие жидкости организма. У меня бы язык не повернулся, вернее, палец, такое написать. И уж кто-кто, а мой муж должен это знать. Я даже в списке продуктов ставлю запятые, и каждую фразу начинаю с большой буквы. А тут…

Но муж смотрел на меня как чужой.

— Оля, хватит! — болезненно скривился он. — Противно слушать. Что у вас с Остроумовым шуры-муры я, конечно, подозревал. Не просто так ты вышла к нему на работу. Не просто так задерживаешься. Он всегда тебе нравился. Имей совесть, прекрати строить из себя невинную овечку. Уже признайся, хватит делать из меня дурака. Из нас всех, — махнул он рукой.

— Я же вас видела, — с надрывом сказала Марина, наконец, удостоив взгляда. — Видела, как вы обнимались. Не стесняясь. При всех! Словно в этом нет ничего странного и предосудительного. Словно все уже давно привыкли, что вы тискаетесь на людях. Словно… — её голос сорвался.

— Не плачь, Марин, — сжал её плечо Нестеров.

— Как ты могла, мам, — посмотрела на меня с презрением дочь. — Вы же… господи, как это гадко! Как это… отвратительно, мам!

— Уля, — покачала я головой. — Да как ты вообще могла такое подумать. Как вы… все… — я повернулась к сыну, что так и стоял у окна соляным столбом. — Артём! Ну, ты же взрослый. Ты же…

12

— Мам, — дёрнулся он, словно его коснулось что-то холодное и скользкое. — Здесь ведь не только переписка. Да, переписку ты могла стереть. Но здесь фото, видео.

— Видео чего?

— Всего, — выдохнул муж, осторожно посмотрел на дочь, а потом выразительно на меня. — Всего того, чем замужние женщины не должны заниматься с другими мужчинами.

Я беспомощно повернулась к сыну.

— Да, мам. Там и это есть, — покачал он головой так, словно я его глубоко и необратимо разочаровала.

Это был какой-то сюр. Бред. Галлюцинация.

Какое-то массовое помешательство.

— Артём, я никогда… Мы никогда, — обращалась я к сыну, что казался мне сейчас самым здравомыслящим. — Да у меня даже в мыслях подобного не было. Откуда было взяться записям!

— А они есть, — ответил он. — И они… красноречивей некуда.

Я представила, как это могло выглядеть на записи, и ужаснулась: сын смотрел, как его мать занимается с кем-то сексом? Да я бы со стыда под землю провалилась. Я бы… как вообще можно показывать такое ребёнку, хоть и взрослому! Как вообще кому-то пришло в голову принести ко мне в дом эту грязь!

— Марина, — повернулась я.

Мне нужно было найти слова, какие-то аргументы, убедительные, весомые. Какие-то доказательства того, чего в принципе не могло быть.

Но как объяснить, что вода мокрая, сахар сладкий, небо голубое?

— Ты можешь говорить что угодно, — встала она. — Так и думала, что будешь всё отрицать. Вы оба будете. Отрицать даже то, что очевидно. Даже то, что отрицать невозможно. Но я знаю, что я видела. Знаю, что вы оба — предатели. Гнусные, мерзкие лжецы. Вы любовники! — бросила она мне в лицо. — И будьте вы прокляты, оба!

— Не надо, Марин. Не надо, — перехватил её Нестеров. — Не надо, девочка, — погладил по спине, успокаивая. — Оно того не стоит.

— Я пойду, — сказала она. Вывернулась из его рук, пошатнулась, но упрямо пошла к двери.

— Куда ты в таком состоянии? — выкрикнул ей вслед Нестеров.

— Я провожу, — кинулся за ней Артём.

— Мне тоже здесь делать больше нечего, — глянула на меня, как на преступницу дочь и вышла вслед за ними.

— Жень, — рухнула я на стул. — Ну, ты же меня знаешь! Ты ведь понимаешь, что это неправда?

Он покачал головой. И страшнее того, что увидела в его глазах, я никогда не видела.

Его словно убили, хоть он ещё стоял. Выстрелили в сердце. Смертельно ранили.

— Уходи, — одними губами сказал он.

Я хлопала глазами, пытаясь осознать сказанное. Сказанное не каким-то чужим человеком, а родным, любимым мужем, с которым мы прожили вместе двадцать лет. Вырастили детей. Построили дом. С которым теряли друзей, хоронили близких, выстояли, когда всё кругом разваливалось, пережили и кризис, и потерю ребёнка, и его операцию на сердце, и чего только.

Мы не расстались, даже когда год у нас не было секса и ему сказали, что его импотенция — последствие операции и необратима. Да, было в нашей жизни и такое.

Но мы и это преодолели. А теперь он…

Смотрел на меня чужим взглядом и… выгонял из дома.

Я медленно встала. Медленно взяла со стола сумку.

Медленно пошла к двери, словно давая ему время передумать.

— Вещи… Забери свои вещи, — сказал он.

Я обернулась.

— Помнишь, есть такая история, про осаду крепости Вайнсберг. Крепость пала, и, раздражённый героической защитой, король приговорил к смерти всех мужчин. Он разрешил покинуть крепость женщинам, но взять с собой только то, что они могут унести. Когда ворота открыли, женщины вышли, неся на себе своих мужчин. Эта крепость стоит до сих пор. Её назвали «Женская верность». Всё, что я взяла бы с собой — это ты, Жень. Больше мне ничего не надо.

___

Дорогие читатели, это последняя бесплатная глава.

Очень надеюсь, что ознакомительный фрагмент вам понравился.

Можно ли простить предательство? Ждёт героев развод или они сумеют преодолеть трудности и останутся вместе? Всё узнаем.

Легко не будет, и кто-то найдёт своё счастье, а кто-то обязательно получит по заслугам;)

До встреч в новых главах!

Всех люблю, обнимаю, безусловно принимаю,

ваш Автор;)