Чужие в крепости. Обратный путь к себе

Первая глава.

Иногда мне кажется, что наш дом — это красивая, нарядная обертка, внутри которой пустота. Я ношу эту пустоту в себе, как носят скрытую болезнь — стараясь улыбаться при людях и замыкаясь в молчании, когда остаюсь одна. А одна я бываю почти всегда, даже когда он дома.

Сегодня вечер, как и все предыдущие. Я стою у плиты, механически помешиваю еду. За спиной слышно, как Магомед пьет чай. Я чувствую его взгляд на своей спине, тяжелый, отсутствующий.

Раньше, когда он смотрел на меня, по спине бежали мурашки — от счастья, от ожидания. Теперь же это просто физическое ощущение, как сквозняк из открытого окна.

Два года. Он два года добивался меня. Я помню каждое его сообщение, каждый украденный взгляд в университете, каждый букет цветов, который он стеснительно вручал мне у подъезда. Он был настойчив, как горный поток, и я, в конце концов, сдалась.

Не из-за настойчивости, а потому что рассмотрела за ней ту самую надежность, которую искала. Когда он просил у моего отца моей руки, его голос дрожал. А я, стоя за дверью, плакала от счастья, веря, что мы строим крепость. Нашу крепость.

Теперь я понимаю, что крепость может стать тюрьмой для одного-единственного узника. Для меня.

Звонок его телефона режет тишину, как нож. Я знаю, что будет дальше, даже не оборачиваясь. Слышу его короткое «Выхожу», стул отодвигается.

Я оборачиваюсь. Силы воли хватает только на это.

— Ужин почти готов, — говорю я, и мой голос звучит как чужой, плоский и уставший.

Он даже не смотрит на меня, натягивая куртку.

— Дела. Не жди.

Дверь закрывается. Я остаюсь одна в оглушительной тишине нашего дома. Шипение масла на сковороде вдруг кажется мне зловещим. Я подхожу к окну и вижу, как он садится в машину к друзьям. Он смеется. Да, он смеется. Этого простого звука — его смеха — я не слышала дома, наверное, целую вечность.

В моих глазах предательски теплятся слезы, но я не даю им пролиться. Что проку? Слезы не растопят лед, который сковал наши сердца. Они не заставят его увидеть меня. Настоящую. Ту, которая все еще здесь, все еще ждет. Ту, которая нашла в кармане его пальто ту самую записку и, прочитав нежные слова, адресованные другой, не посмела даже закричать.

Я возвращаюсь к плите и выключаю огонь. Еда мне противна. Одиночество — вот мой главный ужин. Оно такое же холодное и безвкусное, как и все в этой крепости, которая когда-то должна была стать нашим общим домом.

Вторая глава. Записка.

Тишина после его ухода была оглушительной. Я стояла у окна, пока красные огни его машины не растворились в темноте. Пустота внутри стала такой огромной, что, казалось, вот-вот поглотит меня целиком. Мне нужно было движение. Действие. Любое, лишь бы не оставаться наедине с этой гложущей тоской.

Я принялась убирать. Механически, почти бездумно. Протерла пыль в гостиной, поправила диванные подушки, которые он всегда сминал. Потом пошла в прихожую.

Его пальто все еще висело на вешалке, брошенное наспех. Дорогое, серое, кашемировое. Подарок на прошлую годовщину свадьбы. Я помню, как он тогда улыбался, примеряя его, и крутился перед зеркалом, спрашивая:

«Ну как, я красавец?» А я смеялась и целовала его в щеку.

Теперь это пальто казалось мне чужим. Символом его жизни вне этих стен. Жизни, в которой мне не было места. С резким движением я сорвала его с крючка, чтобы отнести в гардеробную и спрятать с глаз долой. И в этот момент из внутреннего кармана что-то выпало.

Небольшой, аккуратно сложенный квадратик бумаги. Не счет, не визитка. Бумага была плотной, дорогой, с легким цветочным ароматом. Не его. Чужой.

Сердце ушло в пятки, застучав где-то в горле. Рука сама потянулась поднять записку. Пальцы дрожали, когда я разворачивала листок. Почерк был незнакомый, женский, с изящными, плавными линиями.

«Родной мой,
Каждая минута в разлуке кажется вечностью. Я все еще чувствую тепло твоих рук, помню твой смех. Эти несколько часов, что мы были вместе, — мой единственный источник света. Ты наполняешь меня жизнью, как никто другой. Я жду нашей следующей встречи, как манны небесной.
Целую бесконечно.
Твоя Амина»

Я перечитала строки. Сначала быстро, потом медленно, вникая в каждое слово. Сознание отказывалось верить.

«Тепло твоих рук... Твой смех... Твоя Амина».

Воздух застрял в легких. Мир поплыл перед глазами, пол ушел из-под ног. Я прислонилась лбом к холодной стенке в прихожей, пытаясь удержать равновесие. Не было ни злости, ни ярости.

Только леденящая пустота, пронзительная и абсолютная. Все пазлы сложились в единую, уродливую картину. Его поздние возвращения. Отстраненность. Раздражение. Постоянно включенный беззвучный режим на телефоне.

Он не просто отдалялся. Он жил другой жизнью. У него была другая. Та, что пишет ему такие письма. Та, что зовет его «родным».

Я не закричала. Не разрыдалась. Какая-то странная, неестественная спокойствие нашла на меня. Я аккуратно, с той же чужой тщательностью, сложила записку обратно в идеальный квадрат. Сунула ее в тот же карман. Повесила пальто на место. Выровняла рукава.

Вернувшись в гостиную, я села на диван и смотрела в одну точку. Известие не разбило меня. Оно... освободило. Вся борьба, все попытки достучаться, все вопросы «что со мной не так?» — в один миг потеряли смысл. Теперь я знала правду. И эта правва была ужаснее любой ссоры.

Он вернулся под утро. Я все еще сидела в темноте.

— Ты чего не спишь? — его голос был хриплым от усталости.

— Не могла спать, — ответила я ровно, без эмоций.
Он промычал что-то невнятное и, не сказав больше ни слова, прошел в спальню.

А я сидела и смотрела в окно, где начинал разгораться рассвет. Во мне не было ни боли, ни ненависти. Было холодное, безжалостное знание. Я больше не была его женой. Я была свидетелем. Хранителем чужого секрета.

И тогда, в сером свете утра, в памяти всплыло лицо того таксиста. Его внимательный, чуть печальный взгляд, пойманный мной в зеркале заднего вида несколько дней назад.

Взгляд, в котором было простое человеческое участие. И я впервые за долгие месяцы позволила этой мысли остаться. Не гнала ее прочь. Быть может, если я для кого-то стала невидимкой, пришло время стать для кого-то желанной? Хоть на мгновение. Хоть в чьих-то чужих глазах.

Третья глава. Первый шаг.

Утро началось с оглушительного звона будильника. Я не спала всю ночь. Слова из записки жгли изнутри, выжигая все остальные чувства.

Я лежала и смотрела в потолок, а рядом похрапывал Магомед. Он спал с безмятежным видом ребенка, и от этого ненависть к нему подкатывала к горлу кислым комком.

Он проснулся, потянулся и, не глядя на меня, потянулся за телефоном. Его первое сообщение дня было явно не рабочее. Уголок губ задрожал в улыбке. Мои пальцы вцепились в простыню.

— Доброе утро, — произнесла я, и мой голос прозвучал хрипло от бессонницы.
Он вздрогнул, будто забыл о моем существовании.

— А... доброе. — Он оторвался от экрана.

— Что-то ты бледная. Не выспалась?

Ирония этой фразы была настолько чудовищной, что я чуть не рассмеялась.

— Да, — коротко бросила я.

— Не выспалась. Мешали мысли.

— Какие еще мысли? — он недовольно поморщился, поднимаясь с кровати.

— Не надо накручивать себя. Утро добрым должно быть.

Он ушел в душ, насвистывая какой-то мотив. А я сидела на кровати и понимала, что еще одной секунды в этой лживой атмосфере я не выдержу. Мне нужен был глоток воздуха. Выход. Любой ценой.

За завтраком царило то же тягучее молчание. Он уплетал яичницу, уткнувшись в новости на телефоне. Я пила кофе, чувствуя, как каждая клетка моего тела напряжена до предела.

— Магомед.

Он не отреагировал.

— МАГОМЕД!

Он поднял на меня раздраженный взгляд.

— Опять что-то случилось? Говори, я спешу.

— Я уезжаю сегодня к маме, — солгала я самым спокойным тоном, какой только смогла изобразить.

— Ей плохо, нужно помочь по дому.

Он на мгновение оторвался от телефона, изучая мое лицо.

— К маме? Надолго?

— На несколько дней. Не знаю точно.

— Ну, хорошо, — он пожал плечами, снова погружаясь в экран.

— Передавай привет. Деньги нужны на дорогу?

«Деньги нужны». Это было верхом безразличия. Его не интересовало, что с мамой, не интересовало мое состояние. Его интересовал только откуп.

— Нет, — прошептала я. — Все есть.

Через полчаса он ушел, бросив на прощание: «Звони, если что». Дверь закрылась. Я стояла посреди тихой квартиры, и единственным звуком был стук моего сердца. Рука сама потянулась к телефону. Я нашла номер в истории вызовов. «Руслан. Такси».

Пальцы дрожали, когда я набирала сообщение. Что я вообще могу ему написать? «Помните меня?» Звучало бы отчаянно. «Мне нужна машина» — слишком деловито.

В итоге я написала просто:

«Здравствуйте, это Айла. Вы будете сегодня работать?»

Ответ пришел почти мгновенно.

«Здравствуйте, Айла. Конечно. Вам куда-то нужно?»

Я глубоко вздохнула и набрала следующий текст, чувствуя, как переступаю через невидимую грань:

«Нет... Я просто не знаю, куда мне ехать. Мне нужно просто куда-нибудь. Поехать и подумать.»

Прошла минута тишины. Я уже подумала, что спугнула его своей странностью. Но вот появились три точки набора, а затем ответ:

«Я понимаю. В таких случаях я люблю ездить по набережной. Там ветер, простор. Хорошо думается. Если хотите, я могу заехать через час. Как раз закончу смену.»

Простота и понимание в его словах растрогали меня до слез. Это было то самое простое человеческое участие, которого мне так не хватало.

«Да, — ответила я. — Спасибо. Я буду ждать.»

Ровно через час его машина остановилась у моего дома. Я вышла, стараясь дышать ровно. Он вышел мне навстречу, открыл дверь.

— Все в порядке? — тихо спросил он, внимательно глядя на меня.

Я просто покачала головой, не в силах вымолвить слово.

— Ничего, — он мягко улыбнулся.

— Сейчас прокатимся. Все плохое останется позади. Садитесь поудобнее.

Я села в машину. Он тронулся с места, и знакомый город поплыл за окном. Мы ехали молча. Но это молчание было совсем другим — не враждебным и давящим, а спокойным, почти целебным.

— Спасибо, — наконец выдохнула я, глядя на его профиль в зеркале заднего вида.

— Не за что, — он встретил мой взгляд.

— Иногда всем нам нужно просто молча куда-то ехать.

И в этот момент я поняла, что сделала первый шаг. Не к нему, Руслану. А к себе. К своему спасению. И это было страшно и невероятно легко одновременно.