Чужое имя, своя судьба

Глава 1

Тихо.

Только старые часы на комоде стучат, будто отмеряют мои последние годы. Сижу в кресле, укутавшись в плед, который ещё мама своими руками вышивала, когда я девчонкой была. За окном снежинки кружатся. Природа, видно, решила мне подарок сделать к восьмидесяти семи годам.

Сжимаю кулаки. Кости хрустят, как сухие сучья. Сколько же за эти годы пережито... Война, эвакуация, потом голодные послевоенные годы. Работа на заводе до седьмого пота, замужество, дети... А теперь вот сижу одна, жду, когда родные соберутся меня поздравить.

— Ну, где же они? — ворчу себе под нос, косясь на календарь.

Конечно, придут. Обязательно. С этим их магазинным тортом, где крем как пластилин, и с открытками, на которых розовыми буквами написано «Любимой бабушке». Вечно они опаздывают...

— Хоть бы Мишка не забыл... — бормочу я, представляя, как мой старший внук (уже сам лысеющий мужик под пятьдесят) толкается в очереди в кондитерской.

Дверь скрипит.

— Бабуль, мы пришли! — заливается как колокольчик правнучка Лиза.

Я тут же делаю строгое лицо, но чувствую, как уголки губ сами собой ползут вверх.

— Ну наконец-то! Я уж думала забыли! — огрызаюсь, но сразу машу рукой: — Сапоги вытрите хорошенько, я тут полы мыла!

— С днём рождения! — Лизка, вся такая взъерошенная, бросается ко мне, чуть не опрокидывая вазочку с «Рафаэллы», которые я для гостей припасла.

— Ты осторожнее, слон в посудной лавке! — ворчу, но всё же глажу её по голове — волосы мягкие, как пух, совсем как у её бабки в молодости.

— Поздравляем с днём рождения, желаем счастья в личной жизни. Пух! — отбарабанил Алёшка и вручил большой букет роз. Его слова вызвали улыбки у родителей, а у меня тихий вздох. Шутник. Где я и где личная жизнь?

Это было начало, а дальше понеслось. Вваливается вся моя орава: Колька с его вечно недовольной женой, Галя, внуки со своими половинками, шумные правнуки. Сразу в квартире стало тесно, громко и пахнет пирогами, духами и мандаринами.

Мой дом, ещё десять минут назад дремавший в покое, мгновенно ожил. Он наполнился движением, звуками, жизнью.

Пётр, как всегда деловито, уже тащил в гостиную сумки с продуктами и пакеты с подарками.

— Так, Лен, шампанское в холодильник. Кирилл, помоги отцу, не стой столбом! Оля, где салюты? Только во дворе, поняла? И не под яблоней, как в прошлый раз!

Лена, уже сняв пальто, пронеслась на кухню.

— Анна Павловна, сидите, сидите, отдыхайте! Я сейчас только салаты на стол выставлю. Боже, как у вас пирогами пахнет!

Она говорила это каждый год, и каждый год я радовалась этим словам, как в первый раз.

Опустилась обратно в своё кресло. Я была не участницей этой суеты, а её главным зрителем, сидела в первом ряду своего личного театра. Вот Кирилл и Оля начали тихий спор, решая, чей подарок нужно открывать первым. Вот Пётр включил телевизор, и комната озарилась синеватым светом предновогоднего концерта. На паркете в прихожей остались мокрые следы от растаявшего снега. На диван небрежно бросили чью-то шапку.

И это было прекрасно.

Весь этот хаос, этот беспорядок, этот шум — это была музыка моей жизни. Каждая брошенная вещь, каждый громкий возглас, каждый шаг, гулко отдающийся в коридоре, был доказательством того, что я не одна. Что мой дом — не просто стены и крыша, а настоящее гнездо, куда слетаются мои птенцы, пусть уже и давно оперившиеся.

Лена вышла из кухни с маленьким свёртком в руках. Моя правнучка, Машенька. Она аккуратно передала её мне. Крошечное тельце, тёплое и тяжёлое, уютно устроилось у меня на руках. Малышка спала, смешно наморщив носик, а я смотрела на её тонкие, почти прозрачные веки, на пушок светлых волос на голове и чувствовала, как по моим венам разливается покой. Вот она. Самая новая, самая маленькая ниточка, связавшая нас всех ещё крепче.

Я подняла глаза. Пётр спорил с телевизором. Оля смеялась, рассказывая что-то Кириллу. Лена расставляла на столе тарелки. А у меня на руках спало будущее.

Я сидела в самом центре своей маленькой вселенной, и все мои планеты вращались вокруг меня. И я думала о том, что вот оно, богатство. Оно не в сберегательной книжке и не в хрустале, который стоит в серванте. Оно в этих мокрых следах на полу, в этом весёлом гвалте, в тепле маленького тельца на моих руках. В том, что в свои восемьдесят семь я нужна. И мой дом нужен. И мои пироги нужны.

Я прижала Машеньку чуть крепче и улыбнулась. Пусть шумят. Пусть бегают. Пусть даже что-нибудь разобьют — я не буду ругаться. Главное, что они здесь. Все вместе. У меня дома.

Мой мир был в сборе. И он был оглушительно, восхитительно живым.

Дорогие читатели!

Книга пишется в рамках литмоба "Завещание с подвохом". Много интересных историй найдете тут:

https://litnet.com/shrt/9amQ

Глава 2

Время близилось к ночи, и весёлый сумбур праздника начал понемногу стихать, уступая место сытой, умиротворённой усталости. Разговоры стали тише, смех — мягче. И вот как дирижёр, знающий, когда наступает время для крещендо, Лена хлопнула в ладоши.

— А теперь — самое главное! Петя, выключи верхний свет!

Комната погрузилась в таинственный полумрак, освещаемая лишь гирляндами на стенах. В дверях кухни Лена появилась снова, держа в руках мой фирменный медовик. А на нём, словно два маленьких маяка, горели свечи в виде цифр — «8» и «7».

— Та-да-дам! — пропел Пётр, и все затянули немного фальшивое, но такое родное «С днём рождения тебя!».

Телефоны взметнулись вверх, нацелив свои стеклянные глазки на меня. Я сидела, а торт медленно подплывал ко мне, словно волшебный корабль. Его огоньки плясали, бросая дрожащие отсветы на лица моих родных. В этих отсветах их глаза казались особенно яркими, молодыми, полными жизни.

— Бабушка, загадывай желание! — крикнула Оля, уже приготовившись снимать видео.

Желание. Чего же я хочу? Я смотрела на эти два маленьких, трепещущих пламени. Они были так похожи на саму жизнь — яркие, тёплые, но такие хрупкие. Один порыв ветра — и их не станет. Чего просить у них?

Я опустила взгляд на свои руки, лежащие на пледе. Узловатые пальцы, сетка морщин, пергаментная кожа. Мысленно я попросила не о здоровье — это было бы уже смешно. И не о долгих годах — куда уж дольше.

«Дайте мне забыть, — попросила я — Хотя бы на одну минуту. Забыть, как ноет спина, когда я встаю. Забыть, как дрожат руки, когда я несу чашку. Забыть тишину этого дома, когда за моими родными и любимыми закрывается дверь. Дайте мне на одну минуту снова стать той Аней, которая верила, что всё ещё впереди».

Я горько усмехнулась про себя. Несбыточная мечта. Желание, которое не выполнит ни одна свеча на свете.

— Ну же, мам, — мягко подбодрил меня Пётр. — Дуй!

Я набрала в грудь воздуха. Он вошёл со свистом, которого я раньше не замечала. Наклонилась вперёд и дунула. Пламя на цифре «8» затрепетало и погасло. А «семёрка» упрямо продолжала гореть. В комнате раздались смешки.

— Силы уже не те! — пошутила я, чтобы скрыть минутную слабость.

— Давай, бабуля, ты сможешь! — подбодрил меня внук.

Собралась с силами, сделала ещё один, более глубокий вдох, и дунула снова. На этот раз решительно, вложив в этот выдох всю свою волю. Фитилёк зашипел и утонул в темноте.

Комната взорвалась аплодисментами и радостными криками. Пётр включил свет, и магия моментально рассеялась. Все засуетились, Лена начала резать торт, телефоны опустились, а вскоре после этого началось то, чего я боялась больше всего.

— Ну что, нам, наверное, пора, — сказал Пётр, взглянув на часы. — Машеньке спать, да и нам завтра на работу.

— Да-да, поздно уже, — подхватила Лена, собирая со стола пустые тарелки. — Спасибо за вечер, Анна Павловна! Торт — восхитительный, как всегда!

И вот уже в прихожей зашуршали куртки, затрещали молнии на сапогах. Началась привычная прощальная суета. Поцелуи в щёку, быстрые объятия.

— Мы позвоним завтра!

— Бабуль, я на выходных заеду, помогу!

— Спите крепко, с днём рождения ещё раз!

Я стояла на пороге гостиной, кивая и улыбаясь. И знала, что они позвонят. И что Кирилл, может быть, и правда заедет. Но я также знала, что прямо сейчас они уйдут. Все сразу.

Хлопнула входная дверь. Ещё один хлопок — дверца машины. Шуршание шин по снегу, которое становилось всё тише и тише, пока не растворилось в ночной тишине.

И всё.

Я медленно вернулась в комнату. На столе стоял разрезанный торт с двумя оплывшими восковыми цифрами. На диване кто-то забыл перчатку. В воздухе ещё витали остатки их духов и их смеха. Но дом уже был пуст. И оглушительно тих.

Я опустилась в своё кресло. Тик-так. Тик-так. Сердце дома снова отбивало свой одинокий ритм.

Усталость накатила волной. Каждая косточка ныла, спина затекла, ноги, которые не держат, болели от долгого сидения в одной позе. Закрыла глаза на секунду, переводя дух.

Тишина после их ухода была почти оглушительной. Привычное дело. Нужно бы взять очки, посидеть, посмотреть, что там бормочет телевизор.

Я протянула руку к привычной полке рядом с креслом, где всегда лежит мой футляр. Но пальцы наткнулись не на гладкий пластик, а на что-то другое — на тугой, прохладный свёрток.

Откуда он здесь?

Нащупала его, потянула к себе. Старый, пожелтевший свиток, перевязанный тонкой, выцветшей добела ленточкой. Я никогда его не видела. Любопытство, незваный гость в моей упорядоченной жизни, пересилило усталость.

Очки я всё-таки нашла и, водрузив их на нос, начала осторожно разворачивать находку. Пергамент был хрупким, как осенний лист, и пах вековой пылью и чем-то ещё, сухим, травяным. Я разгладила его дрожащими руками на коленях. Строчки, выведенные витиеватым почерком с замысловатыми росчерками, почти сливались с фоном. Чернила выцвели, но разобрать слова ещё было можно.

«Ярослава Степановна Чернышова моей волей обязана в самое ближайшее время явиться пред мои очи, чтоб получить дальнейшие инструкции. Для исполнения сего нужно капнуть кровью на данный документ».

Я перечитала дважды. Что за ерунда? Очередная затея внуков? Они любят подсовывать мне всякие загадки. Но почерк… такой почерк не подделаешь. «Явиться пред мои очи»… Звучит театрально, по-книжному.

И главное, что ещё за Ярослава Степановна? Уж точно не я, Анна Павловна. Нет среди моих знакомых таких. Да и обязана… С чего бы это?

Почувствовав укол раздражения на эту чью-то глупую шутку, я решила свернуть пергамент обратно и убрать подальше. Но в тот момент, когда я взялась за край, чтобы его согнуть, он оказался предательски острым. Тонкий, огненный росчерк боли пронзил подушечку указательного пальца.

— Ай! — я невольно вскрикнула и отдёрнула руку.

И пока я, шипя от досады, подносила палец ко рту, одна-единственная капля, жирная, рубиновая, сорвалась вниз. Я с ужасом смотрела, как она упала точно в центр старинного текста. Она не растеклась пятном. Она втянулась в пожелтевшую бумагу, словно живая, на мгновение сделав древние буквы кроваво-красными.

Приветствие

Уважаемые читатели, вот и начинается новая история.

Приношу искреннюю благодарность за оставленные комментарии, оценки и награды. Ваша обратная связь чрезвычайно ценна для меня, служит важным стимулом в творческом процессе и мотивирует к созданию новых литературных работ.

Глава 3

Я моргнула. Всего лишь один быстрый взмах ресниц. И на меня вылили ведро холодной воды. Ледяные брызги ударили в лицо, в грудь, стекая по телу. Я захлебнулась, судорожно втянув воздух, который застрял где-то в горле, охнула, и тут же почувствовала резкую боль в руке.

— У-у-у-злыдня! — кричала и больно тянула меня за руку женщина лет сорока со злыми глазами и перекошенным ртом. Её хватка была стальной, пальцы впились в предплечье.

Я захлёбывалась от холода и боли, пытаясь понять, что происходит. Где я?

— Дрянь такая! Господа приехали, а она сбежала! — продолжала тётка визгливо, дёргая меня за руку так, что казалось, вот-вот выдернет её из сустава. — Сейчас так тебя им и отдам! Уж они найдут, как с тобой разобраться!

— Убивают! — взвилась я дикой сиреной, совершенно дезориентированная полным непониманием ситуации. Мой собственный голос звучал тонко и незнакомо.

— Рот закрой! — проорала она в ответ, брызгая слюной и дёргая меня ещё сильнее. — Хоть избавлюсь от тебя! Надоела хуже горькой редьки! Сестрице-то, чай, хорошо сейчас — померла, а я возись с тобой!

Несмотря на довольно резвое и пугающее развитие ситуации, инстинкт самосохранения или просто потрясение заставили меня мельком оглядеть себя. И от удивления у меня неприлично широко открылся рот.

Та, которую сейчас волокла по земле эта фурия… та, что была «мной»… была молоденькой девчонкой. Лет восемнадцати, не больше. Худые, исцарапанные руки торчали из рукавов грубого, тёмного платья, мокрого и липнущего к телу. А под ним — босые, грязные ноги, которые сейчас отчаянно и беспомощно перебирали по мёрзлой земле, пытаясь угнаться за моей мучительницей.

То, что теперь это я, я ощущала каждой клеточкой тела, но особенно резкой, жгучей болью в конечности, за которую меня держала женщина. Эта рука была моей. И это тело было моим. Но оно было чужим. Молодым. И в абсолютной беде.

Она не остановилась. Потащила меня через весь двор, волоча по мёрзлой земле так, что острые камушки и колючки впивались в босые ступни, вызывая новую волну боли. Я дёргалась, упиралась, пыталась вырвать руку, но всё было бесполезно. Женщина не остановилась. Она поволокла меня через двор, швыряя из стороны в сторону. Мои ноги заплетались, я падала на колени, но она тут же вздёргивала меня обратно, не давая опомниться. Острые камушки и сухие колючки резали кожу на ступнях, оставляя огненные следы.

Мои отчаянные попытки вырваться только злили её ещё больше. Она что-то свирепо шипела под нос, дёргая за руку с новой силой. Я всхлипывала, слёзы текли по лицу, смешиваясь с водой и грязью. Где я? Что это за место? Что вообще происходит?! Этот ужас был настолько реальным, настолько осязаемым, что я уже не могла убедить себя, что это просто кошмарный сон. Боль в руке, холод земли под ногами, визгливый голос этой женщины — всё было слишком настоящим.

Так мы и добрались до кареты, стоявшей у самого крыльца покосившейся деревенской избы. Карета была добротная, тёмная, с гербом на дверце. Рядом стояли двое мужчин. Оба высокие, одетые в тёмные, явно дорогие вещи. Они наблюдали за нашим приближением с видимым, неприкрытым неодобрением. Было очевидно, что им не нравилась разворачивающаяся сцена.

Моя мучительница остановилась перед ними и рывком, словно выбрасывая мусор, бросила меня вперёд, прямо под ноги этим господам. Я упала на колени, сдирая кожу. Дыхание перехватило.

— Вот она, ваша девка! — задыхаясь, выплюнула женщина, указывая на меня. — Сбежать пыталась, подлая! Еле поймала!

Мужчины переглянулись.

Молчание длилось недолго. Оно прерывалось только моими собственными всхлипами — тихими, судорожными, которые я не могла удержать. Я сидела на холодной земле, съёжившись, чувствуя себя мелкой, грязной и абсолютно беспомощной. Ужас от происходящего и резкая боль в руке и ногах смешивались, лишая возможности ясно мыслить.

Один из мужчин шагнул вперёд. Его движение было быстрым и решительным. Он наклонился и сильной рукой схватил меня за предплечье — к моему сожалению, то самое, которое только что дёргала мерзкая баба и поднял на ноги.

— Это точно она? — спросил тот, что помоложе, обращаясь к тётке, которая всё ещё стояла, злобно глядя на меня. В его голосе не было ни тени жалости или сочувствия, только деловитая сухость.

— Точно вам говорю, это и есть Ярослава, — ответила баба, выпрямляясь и уперев руки в бока. — Мать её померла от горячки прошлом летом, и с тех пор девка эта у меня и живёт.

Я услышала имя. Ярослава. У меня мгновенно перехватило дыхание. Ярослава... Ярослава Степановна Чернышова... В странном свитке было написано про какую-то Ярославу. Уж не про эту ли девочку, вместо которой я сейчас нахожусь?! Мысль, пугающая, но одновременно дающая хоть какое-то подобие объяснения всему этому безумию, поселилась у меня в голове. Я — Ярослава? Нет, я — Анна Павловна! Мне 87 лет! Но боль в руке, в ногах... это всё моё сейчас.

Тем временем мужчина, выслушав тётку, приблизился ко мне. Он был высоким, его тень накрыла меня. Я подняла на него взгляд, всё ещё всхлипывая. Он открыл дверцу кареты, и она распахнулась с тихим скрипом, открывая вид на тёмный, мягкий салон. Затем мужчина жестом пригласил сесть.

— Сбегать не советую, — произнёс он, обращаясь уже ко мне, его голос был предупреждающим. — Поняла?

Я лишь молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Что мне оставалось делать? Я до сих пор ничего не понимала. Ни кто я теперь, ни как тут оказалась, ни как вернуться обратно в своё тело, в свой дом. Этих «ни как» было слишком много, и они давили. Поднявшись по низкой ступеньке, я буквально провалилась внутрь. После ледяной, комковатой земли под ногами, утонуть в мягкости бархатного сиденья было почти физическим шоком. Оно было тёплым. Невероятно тёплым. Я инстинктивно съёжилась в углу, как можно дальше от двери, пытаясь стать невидимой.

— А деньги?! — раздался снаружи визгливый, жадный голос тётки. Я вздрогнула. — Вознаграждение! Обещали же!