Чужое небо

Полковнику никто не пишет

Полковнику никто не пишет,

А в чем причина – он не знает.

Он ждет. Зимой на стекла дышит

И смотрит вдаль – не помогает.

А. Бардодым

«Полковнику никто не пишет»

Тихий летний вечер дальнего Подмосковья. Дачный поселок, утопающий в зелени, прозрачные легкие дымки многочисленных печей и мангалов, стремящихся накормить вырвавшихся на выходные жителей больших городов. Тихо жужжит одинокая пчела, неизвестно откуда залетевшая на участок. Шелестит ветер в ветвях деревьев, негромко рассказывает о чем-то включенное радио на соседнем участке. Трое пожилых мужчин, сидящих в беседке, почти не обращают внимания на окружающее. Борис, полноватый, улыбчивый, с руками борца, тяжелым взглядом снайпера и бритой налысо головой, Анатолий, худощавый и подвижный, несмотря на возраст, и Андрей, почти седой, с широкими плечами и полноватыми мягкими губами, умевшими сжиматься в упрямую тонкую линию. Все трое пожилые, но не придавленные грузом прошедших лет. При всей разнице во внешнем виде они все трое отчего-то кажутся неуловимо схожими, словно родственники.

Друзья неторопливо закусывают неплохое абхазское вино свежим, еще горячим шашлыком и, конечно, ведут неторопливую беседу. Разговоры обо всем... Вспоминают как дети или внуки поступали в институт, описывают, как проходит борьба с армией разных хворей, одолевающих организм, и о прочем, что составляет быт обычного человека такого возраста.

Но трое собравшихся в тот вечер мужчин, менее всего желали разговаривать о болячках и проблемах, о потерях близких и родных людей. Здесь и сейчас они хотели и пока еще могли выглядеть молодо, подтянуто, и беззаботно, несмотря ни на что. И говорили они о политике, женщинах и конечно о прошлом, которое никак не могло отпустить, даже через столько лет. Да и многовато было его – прошлого, чтобы оно могло так запросто раствориться в водовороте дел и забот.

Если кто-нибудь мог услышать, о чем говорили эти такие разные, но чем–то неуловимо похожие люди он удивился лишь только в том случае, если он был бы иностранцем. В России, разговоры о войне за столом, если не норма, то уж как минимум не что-то необычное. В воспоминаниях же трех друзей, война выглядела не адом на Земле, а скорее передвижным цирком шапито, набранным исключительно из клоунов – придурков.

Вспоминали, как кто-то из солдат решил добыть кусок меди из неразряженного минного взрывателя. Или как ушлый прапорщик пытался подварить бочку бензовоза, не очистив ее предварительно от остатков бензина. И о том, как ловили банду румынских наемников, а поймали наблюдателей из ООН, которые, вот что интересно, оказались очень хорошо оснащены подслушивающей и подглядывающей аппаратурой. И доказывали, что без картографирующего комплекса, ни один приличный наблюдатель даже шагу не ступит на улицу. Вспоминали и остальные, не раз слышанные, но всегда смешные истории.

– …Тогда я этому прапорщику–танкисту и говорю: «Садись, мол, во вторую кабину». Запустил правый движок, все в норме. Отгонял, запускаю левый. А на нем обороты зависли, никак турбина не раскрутится. Ну, я и выключил, а потом сразу вновь запустил. Что было! Грохот, самолет словно кто-то в хвост пнул. Сзади что-то горит, пожарные со шлангом носятся. Мне показывает техник, чтоб выключал движок. Я выключил, фонарь открываю… и офигел. Фонарь еще подняться не успел, а прапор уже рядом с технарем стоит. Пока тяжеленный фонарь поднимался, он в щель выскочить успел и без всякой стремянки на землю соскочил, – вспоминал молодость Анатолий…

Посмеялись. Выпили за тех, кто никогда не теряется, потом– за тех, кто в сапогах. Постепенно разговор перешел на книги. И тут уж многим авторам пришлось бы покраснеть от стыда, услышь они мнение старых вояк. Прошлись и по главным задачам попаданца– изобрести АКМ, пристрелить Хрущева с Гудерианом, и спеть все песни Высоцкого.

– Нет, а если серьезно, – Борис хитро посмотрел поверх очков. – У кого больше шансов сделать настоящий переворот в истории, как вы думаете? У инженера?

– Да нет, ты что! У химика, конечно, – Андрей покачал головой. – Там же настоящий прорыв, где ни возьмись. Взрывчатка там, всякие пластмассы. Бензин опять же взять – высокооктановый… А это и удешевление производства, и все остальное.

– Нет, – улыбнулся Анатолий. – Точно не важно, какая у него профессия. Главное, чтобы он был мужиком во всем. Настоящим…

– Точно, – Андрей кивнул и с сожалением посмотрел на уже остывшие куски шашлыка. – С холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Хотя у нас в конторе говорили по–другому. Холодное сердце, точный глаз и ясная голова.

– Ну, нам такое скорее всего не грозит, – Борис улыбнулся. – Еще лет пять– максимум десять, и у нас у всех будут холодное сердце, холодная голова...

– И номерок на ноге, – добавил Анатолий.

Все трое синхронно расхохотались.

– Кстати. Хотите несвежую шутку? – Андрей внимательно обвел взглядом друзей.

– Что-то мне уже не по себе, – со смехом произнес Борис. – Шуточки у тебя довольно специфические.

– Что поделать, – Андрей покаянно развел руками. – Спасибо товарищу Калашникову за наше веселое детство.

– Ну да, тяжелое детство, чугунные игрушки… Ладно. Давай свою шутку, – Анатолий разрешающе кивнул.

– Даю, – Андрей достал из кармана джинсов камень – подвеску на цепочке серебристого цвета. Камешек был размером с ноготь большого пальца и, несмотря на густо–синий цвет, отблескивал почему–то алыми искрами.

– Ну–ка. – Борис взял камень в руки и, поднеся к лицу, внимательно осмотрел. – Не сапфир, точно.

– И не алмаз, – Андрей кивнул. – Я отдавал в лабораторию.

– А где смеяться? – поинтересовался Анатолий.

– А смеяться будем после того, как я расскажу, что этот камень мне подарил один нойон. Я там у них, в Монголии развлекался некоторое время назад. И спас его сына. Род небогатый, но довольно старый. Тогда-то Жалмурдин и подарил мне этот камешек, сказав, что, когда мне надоест жить здесь, я смогу уйти в другой мир. И если захочу, прихватить с собой двоих друзей. А в последнее время я все чаще понимаю, что здесь уже никому особо не нужен. Дети и внуки живут своей жизнью… Да и у вас, насколько я знаю, та же ситуация. Скажете– нет?

Все начинать сначала

Ни берега, ни дна

Все начинать сначала.

Холодная война

И время, как вода…

Группа «Би–2»

«Полковнику никто не пишет».

Слова Л. Рубинштейна

– Твою господа– бога… мать!

Беседка, чуть покосившись набок, встала на огромном коме московской земли, покоящейся на непонятной, но явно металлической поверхности.

Где-то совсем рядом звенели клинки и раздавались крики, которыми сопровождается любая драка. К этому времени все трое уже лежали за беседкой и осторожно выглядывали из-за нее пытаясь понять – где, а главное – что происходит.

Поверхность, больше похожая на палубу огромного корабля, правда с солидным ограждением в виде решетчатого барьера, украшали несколько странных, сляпанных на скорую руку строений, напоминающих жилье бомжей. Криво скрепленные листы металла, кривые окна с торчащими наружу рваными языками пленки, какие-то лохмотья, забитые в щели между стенами…

Между всего этого безобразия, в полусотне метров от перекошенного образца подмосковного паркового искусства, имелось несколько десятков ожесточенно сражающихся людей. Причем с одной стороны были женщины в серых лохмотьях, а с другой мужчины бомжеватого вида в кустарно и неумело сделанных доспехах. Участь женщин наверняка предрешена была в первые же минуты схватки, но, похоже, их хотели взять живьем. Однако троица воинственных девиц, стоявшая на острие клина, давала прикурить атакующим мужикам от всей широты души, размахивая железками с неподдельным энтузиазмом.

Сама беседка при переносе встала на палубе так, что ее из-за хибар было почти не видно, и это давало друзьям некоторое время на принятие решения.

– Чего делать будем, други? – Борис машинально провел рукой по голове, но, ощутив под ладонью пышную шевелюру, одернул руку.

– Твою так! – он быстро ощупал лицо. Посмотрел на то место, где раньше был округлый животик. Потом перевел взгляд на ошарашенных друзей.

– Ну, чего пялитесь? Вам тоже сейчас больше двадцати не дашь. Только вот идти в рукопашную все равно как–то не хочется, – он снова посмотрел на сражение. – Может беседку на дрова разберем, да покажем им стиль телеграф– цюань?

– Не нужно, – аналогично помолодевший, Андрей двумя ударами тяжелого кулака выломал тонкую фанеру, которой был обшит низ беседки и, кряхтя от натуги, вытащил наружу большой, не менее полутора метров длиной и почти метр шириной, пластмассовый ящик. Четыре щелчка, и он распахнулся, показав свое нутро.

– Снаряженных только по две штуки на брата, так что патроны экономить. – Он вытащил три сто двадцать девятых «калашникова», и три магазина. – Так, еще шлемы, и очки. Глаза беречь нужно.

– Ох, ни хрена себе– набор попаданца... Броник дай, – Анатолий быстро и обыденно – привычными движениями накинул бронежилет, осмотрелся и тут же включил необычно массивную переносную радиостанцию с логотипом «Промтех».

– Рации уже настроены на один канал, так что проблем не будет, – заметил Андрей, доставая снаржяения для Бориса.

– А что там еще есть? – хватая автомат, спросил Анатолий.

– Потом хомячить будешь, – отрезал Борис и выглянул из-за беседки. – Пошли давай, а то девок там сейчас настругают ломтями.

– Так мы за кого воюем? За амазонок, или за буканьеров? Или это флибустьеры? – Анатолий привычно, на ощупь, опустил флажок предохранителя вниз и взвел затвор, досылая патрон в патронник.

– Пока попробуем прекратить драку, а там посмотрим, – философски произнес столь же быстро снарядившийся Андрей. И, выйдя на площадку, где женщин уже брали в кольцо, дал короткую очередь в воздух. – Атас! Харош, граждане! Танцев не будет, электричество кончилось.

– Анисанну!!! – заорал вдруг один из воинов и, потрясая куском остро заточенного железа, кинулся на Анатолия. Одиночный выстрел остановил порыв атакующего, отбросив его сломанной куклой на металл палубы, но словно вселил демонов мести в остальных. Воины бросились вперед. Короткие очереди на несколько секунд заглушили все остальные звуки, а потом все стихло. К счастью, друзья стреляли не только быстро, но и метко, поэтому кроме агрессоров, никто не пострадал.

– Мастерство, как говорится, не пропьешь, – философски заметил Борис, ставя автомат на предохранитель.

– Эт точно, – подтвердил Анатолий, настороженно глядя на «амазонок».

Женщины, немного обалдевшие от скоротечности расправы, стояли молча. Потом, видимо старшая из них высокая темноволосая девушка в блеклых тряпках, глухом горшке шлема и прикрывающим туловище куском железа, превращенном в нагрудник, вышла вперед. Коротко поклонившись, что-то пропела на удивительно мелодичном языке, и взмахнула рукой.

– Да не понимаем мы, что ты там говоришь, – с улыбкой произнес Борис, снял очки, недоуменно повертел их в руках и положил в карман. – Андрюха, а чего твой нойон не озаботился языком? Толя же просил? Мы тут так много не навоюем.

Андрей лишь поморщился.

– Брось, Боря, навоюем-то мы и с родной мовой, так что мало не будет. Только вот с языком действительно засада получается. Недоработочка вышла…

Девушка, все это время переводившая взгляд с одного попаданца на другого, подошла ближе и стащила горшок шлема, под которым оказалось смуглое симпатичное лицо с тонкими чертами и темно-желтого, точнее– медового, цвета глаза.

– Миа, – она показала на себя. – Аниарра. Пас? – палец показал на Бориса.

– Борис, – он кивнул.

– Оррис, – девушка кивнула в ответ, и перевела взгляд на остальных.

– Анатолий.

– Андрей.

– Тоулли, Анрреи, – девушка кивнула и с улыбкой показала рукой куда–то в сторону. – Хем ат авар. Сибо ти самми?

– Шагайте, куда приглашают. Я тут пока контейнер приберу, – Андрей кивнул друзьям.

– Не, я с тобой. Полмогу, – Борис забросил автомат на плечо, и они зашагали к беседке. – Ну, и что тут у тебя! – Борис, взявшийся за ручки, хекнул от натуги. – Тут же килограммов полтораста.