Чужое счастье в деревенском пейзаже

Глава 0.

Зарево осветило даже лес. И дым. 

Потрескивало и пахло гарью, временами что-то свистело и вроде бы даже выстреливало. Совсем как эти глупые новогодние петарды, которые давно пора запретить. Что могло выстреливать из этого дома?

— Маргарита Феликсовна, вы бы отошли. Долетает же… — Рома всучил мне воды.

— Мальчик мой, ты предлагаешь мне тушить пожар из этой бутылки?

— Мама! Ну что за глупости! — возмутилась дочь и попыталась меня оттащить.

— Все мои мечты, — завела я, отходя. — Все чаяния горят!

— Синим пламенем, — добавила Ася.

— Синим пламенем, — согласилась я. — Как теперь я встречу старость? С чем останусь на закате жизни?

— Мама, это даже не твой дом!

Пламя было рыжим. За минуту охватило сразу все стены, словно кто-то смазал домик чем-то горючим. Из окон летели искры. 

Здесь бы фильм снимать. Интересно, золото горит?

Потолочная балка рухнула, и огонь взмыл над крышей.

Глава 1. К чёрту панголинов!

Когда в двери заскрежетал замок, Ася была готова.

Она быстро посмотрела на себя в зеркало и поправила чёлку. Выстригла недавно рваную и теперь всё время мучилась, закалывая её на работе: неровные пряди то и дело выбивались из всех заколок и лезли в глаза. Эти пряди совсем не помогали Асе сделать из себя самого настоящего финансового директора, и она немного переживала, что повредила новой причёской старое реноме.

Но главный — Анатолий Петрович — ничего не заметил. Он вообще не любил смотреть на Асю: она напоминала ему про всякие неприятности вроде непогашенного рекламного кредита.

А чёлка сейчас была просто необходима. Во-первых, Ася себе с ней очень нравилась: глаза стали вроде как больше и темнее. Волосы, что Асю немного удивляло и радовало, тоже стали темнее и объёмнее. Во-вторых, чёлка, понятное дело, было символом нового начала. Пусть он всё увидит! Не кончилась Асина жизнь из-за того, что Ромка сейчас заберёт все выставленные ею вещи и уйдёт навсегда.

Думать об этом было неприятно, и Ася ещё раз поправила чёлку, разметала её по лицу и выдвинула к центру стола большой букет. Славка вчера притащил ещё один, но тот уже ни в какую вазу не лез, и она оставила его в ванной.

Ася одёрнула шорты и майку: всё же она не собиралась никого соблазнять. У них давно ничего не было; как в тех самых браках, про которые они всегда думали, что уж с ними такого никогда не случится. Да и она не выглядела в шортах как положено: все эти правила про то, что у женщины должно быть выпукло или, наоборот, костляво, на Асе не работали. Она была не похожа на свою изящную мать — крупные, как там, кости? В общем, никакой прозрачной хрупкости, и при этом совсем не выдающиеся грудь и попа. Зато у Аси были ноги, их как раз хорошо было видно в шортах. Глаза и ноги — не так уж мало! Можно даже привлечь мужчину.

Роман уже топтался в коридоре. Ася слышала, как он пытается разуться, не опрокинув поставленные друг на друга коробки.

— Аська, ты дома? Или тебя нету?

Она медленно выдохнула с присвистом, попробовала придать себе независимый вид и вышла в коридор.

— Дома. Всё сразу заберёшь? У твоей Эсфирь машина есть?

— Эстер.

— Да мне наплевать, — сказала Ася и пожалела. Она прекрасно помнила, как зовут подругу Романа, потому что та уже как бы жила с ними ещё до того, как официально стала его подругой. Ася слышала её имя так часто, что прекрасно помнила — Эстер. Эстер, а никакая не Эсфирь.

— Знаешь, ты иногда очень похожа на мать, — сказал Роман.

Он сказал это специально, и Ася точно знала зачем. Обычно с этого начинались их ссоры, которые всегда кончались одинаково. 

Бурным примирением.

— Будешь кофе? — спросила она.

— Я не пью кофе!

Ася и это знала прекрасно. Кофе она варила всегда только себе, а сейчас ещё Славику — но для него нужно было варить кофе специальным образом и только такой, который тому присылал старый приятель отца из какой-то далёкой страны, Ася забыла откуда. Только такой кофе считался идеологически верным и максимально полезным. Весь остальной — опасным, особенно в деле вымывания кальция из организма.

Рома вымывания не боялся, но кофе на него действовал странно: он начинал кашлять и задыхаться. Первый раз Ася ужасно испугалась и вызвала врача. Никакой аллергии не обнаружили, и сердитый врач сказал, что он не нанимался приезжать к симулянтам.

— Я могу налить чай.

— Не надо. Меня ждут, — сказал Роман и отвернулся.

Затея с букетом, который Рома должен был увидеть, провалилась. Ася надеялась, что она не выглядит несчастной и брошенной, но всё время хотела это как-то сильнее продемонстрировать. Просто потому, что при разводе всегда принято жалеть женщину. Особенно если мужчина уходит к другой, юной и прекрасной. И совсем неважно, что у самой разведённой тоже имелся молодой любовник (очень молодой, на целых пять лет младше Аси!). А ей уже тридцать! И жалеть всё равно будут только её, а не Рому.

— Как поживают панголины? — спросила Ася.

Роман стоял в коридоре разутый и смотрел на коробки, словно прикидывая, с которой начать, чтобы уже окончательно выехать из квартиры.

— Что ты сейчас-то начинаешь? — разозлился он и посмотрел, наконец, на Асю.

— Я не начинаю, Ром. Просто это как-то… странно. И чёртово свидетельство не находится…

— Оно точно где-то в квартире. Найдётся.

Роман плюхнулся на обувную полку, как делал всегда и очень этим Асю раздражал. Славик никогда не садился на полку; он пыхтел, кряхтел и всегда очень долго возился с обувью. Он был такой огромный для маленькой прихожей, что Ася всегда немного переживала, не снесёт ли Славик вешалку со стены. Он справлялся и не сносил. Но кряхтел и сопел очень громко. Ася запрещала себе раздражаться: всё же в период конфетно-букетного периода раздражения противопоказаны. И надо работать над собой, чтобы не остаться разом без мужа и любовника. Тогда её точно будут жалеть, и никто не вспомнит, что она второй человек в компании, а то и первый, ведь без её согласия Анатолий Петрович вообще ничего делать не будет.

Роман сидел на полке. Над его головой болтались шарфики — всё остальное Ася с вешалки спрятала в шкаф, иначе бы он откинулся на стенку и закопался в её пальто. Он всегда так делал, утверждая, что она со всеми её пальто пахнет одинаково.

Глава 2. Великолепная Эстер

Ругаясь разом на себя, коробки, лестницу, жизнь и на весь этот нелепый разъезд в целом, Роман добрался, наконец, к подъезду, нащупал кнопку домофона, толкнул боком дверь и оказался на воле. На воле шёл дождь. Роман посмотрел вверх: там запутавшийся в ветвях ещё новогодний воздушный шар прыгал от ветки к ветке. Они с Асей даже хотели его освободить, но он прочно завис в районе четвёртого этажа — не вызывать же для этого пожарных! И с тех пор хоть и сдулся, но переживал все бури, метели, дожди и даже один ураган.

— Романсон!

Эстер, впрочем, он бы не пережил. Мысленно попрощавшись с шаром, Роман добрался до разваленного ярко-голубого тарантаса советского производства, где его уже поджидали зонт, открытый багажник и активная помощь златовласого торнадо модельного роста и модельной же внешности. Возвышаясь над Романом, торнадо решительно упаковало всё в багажник, с чувством его захлопнуло и влетело на водительское сидение. Роман примостился рядом, лихорадочно захлопывая зонт и пристёгивая ремень, а машина, чихнув и ругнувшись, уже выбралась из родной дворовой ямы, которая демонстрировала способности к выживанию даже после пятой замены асфальта за последние два месяца. Яма, как и воздушный шар, уже стала настолько привычным Роману пейзажем, что его охватила некоторая тоска, когда адская машина описала извилистый путь дворами через весь район и выбралась к проспекту, на котором Эстер уже, не стесняясь, вылетела на крайнюю левую полосу и включила Rammstein. Разгоняясь, обгоняя и кивая в такт, Эстер пела, перекрикивая вокалиста:

— Их ту ди ве-е-е-ер! Тут мир нихт ля-я-я-я-яйд!! Дас тут дир гу-у-у-у-ут… да куда ты прёшь, кретин?! В зеркало посмотреть не?!! А ляль-ля-ля-ль ди валь дер ква-а-аль…

Роман покрепче вцепился в дверную ручку. Он очень боялся примерно всего: что сейчас они непременно разобьются, что жизнь его пошла под откос, что он вдруг начнёт скучать по Асе и будет как в её любимых убогих мелодрамах ошиваться рядом или заявляться на работу с цветами… От одной мысли у него заныл желудок. Да что он такое думает? И о ком? О женщине, которая предпочла ему человека, покупавшего тоннами срезанные цветы — которые, между прочим, начинали умирать ещё до выноса букета из магазина.

К счастью, Эстер цветы были не нужны. Она всецело разделяла его убеждение о том, что это совершенно бессмысленная трата денег, а мягкие игрушки играют в жизни человека роль сборщиков пыли. 

— Если ты захочешь сделать мне приятное, лучше угости «Гиннесом» или дай денег, — без обиняков сказала она, когда они подготовили и отправили весь комплект документов — резюме, пачка рекомендаций, сопроводительное письмо — и он испытал непередаваемое желание причинить ей добро. За «Гиннесом» пришлось идти в паб, а из паба они, наконец, перекочевали в её постель — намного позже, чем предполагала Ася, увлечённая своим букетным мерзавцем. То, что он был мерзавцем, не вызывало ни малейших сомнений: кто ещё, спрашивается, будет так настойчиво и неприлично ухаживать за замужней женщиной? Вот ему, Роману, такое и в голову бы не пришло; да ему и изменять Асе пришло в голову только после того, как существование этого «Славика» обрело очертания широкоплечего высокого дебила. Почему Славик непременно дебил, Роман толком не мог объяснить даже себе — собственно, кроме цветов, он про него ничего и не знал, — но ему нравилось так думать, и к тому же Королева Марго (как он, едва познакомившись, стал звать Асину матушку) полностью разделяла его чувства. Он заметил, что Марго снова звонит, но решил подождать; разговаривать с ней под Rammstein он бы не рискнул, просить Эстер выключить музыку, когда та за рулём, тоже.

— Ромкинс, — приглушив немного боевых немцев, ткнула его локтем в бок Эстер на перекрёстке, — ты что не весел? Она тебя загрузила?

— Нет, — тут же, как мог бодро, отозвался он, поглядывая на её профиль. Дождь кончился, выглянуло солнце и подсветило лучами её лёгкие, пушистые волосы, скользнуло по длинным ресницам, пухлым губам. Такой, наверное, была в юности Бриджит Бардо, когда снималась в «И Бог создал женщину», не подозревая, что на всю жизнь впечатлит этим совсем юного Рому.

— Ну ладно, а то я сегодня к Виталику… Нет, не та песня, — заиграло что-то такое же боевое, но на ещё менее знакомом языке. Зарычал мужик, судя по звукам, распиливая гитару бензопилой. — Думаю, на этом мы с ним закончим. Знаешь, я больше не чувствую, что эти отношения удовлетворяют мои потребности. Думаю переключиться на Антона.

Вот что было в Эстер хорошо — Роман как собеседник ей был не нужен совершенно. Она могла успешно вести диалог со всеми одушевлёнными и неодушевлёнными предметами, предоставляя им отыгрывать отведённую роль.

— Угу, — сказал Роман.

— В Антоне, знаешь, всё-таки есть некоторое внутреннее содержимое. Правда, по большей части, это алкоголь, но! — взмахнула рукой она, заворачивая во двор, — иногда находятся мысли.

— Угу.

— Положим, не всегда эти мысли действительно содержательны и оригинальны. И надо признать, что его восприятие гендерных вопросов меня крайне тревожит, — она безупречно припарковалась. Роман привычно позавидовал. — Но с другой стороны, ему хотя бы не присуще стереотипное восприятие человеческой сексуальности, что выгодно отличает его от Виталика.

— Виталик заблуждается, — поспешно согласился Роман, выбираясь из тарантаса. В интересах Романа было, чтобы Виталик и все прочие Артёмы, Филиппы и Ахмеды заблуждались как минимум до вывоза всех вещей из квартиры. — Примитивное мышление.

Глава 3. Рыцарь без доспехов

Ася проснулась с шумом в голове, а Васька уже варила кофе на кухне. И напевала. Ася не понимала, как можно просыпаться утром бодрой, свежей и готовой петь.

Поэтому она не очень хотела так быстро съезжаться со Славиком. Боялась разочаровать. Обычно они встречались, когда Ася была собранной и активной, а для этого ей нужно было поворчать, выпить кофе, приготовить завтрак. 

Хотя первая их встреча тоже не демонстрировала Асю во всей красе. Славик тогда пришёл на встречу с Анатолием Петровичем чуть раньше назначенного времени, поэтому секретарша не смогла его встретить и, ругаясь под нос, встречать пошла Ася. 

Когда он повернулся к ней от конторки охраны, Ася поглупела моментально, и единственное, чего она захотела, так это чтобы он был такой же умный, как и красивый. Чтобы контракт подписали, и она могла на него... смотреть. 

Только смотреть на него ей было бы достаточно — она тогда ещё ощущала себя вполне замужней женщиной и даже строила планы на отпуск.

Но Славик был красив запрещённой, книжной красотой. Высокий, намного выше Аси. В великолепно сидевшем на нём костюме. 

Тёмные волосы и голубые глаза.

— Ася, ты же понимаешь, что это противоречит законам генетики? — сказал Рома, когда она рассказала про нового партнёра фирмы.

Ася не стала рассказывать, что ещё у Славика были губы. Очень красивые. Но при этом он был мужественным, и эта мужественность от него распространялась волнами. 

Вполне такими ощутимыми волнами.

Когда он повернулся, Ася вместо запланированного холодного тона человека, оторванного от дел, глупо сказала: «Привет».

И больше, кажется, не сказала ничего, просто кивнула, развернулась и пошла в офис. Она так разнервничалась, что зацепилась каблуком за рейку в коридоре и чуть не рухнула — но красавец, конечно, успел её поймать, поставил на ноги и ещё долго и вежливо выяснял, как она себя чувствует.

— Как я могла себя чувствовать? — возмущалась Ася, когда пересказывала Васе сцену. — Полной и окончательной дурой, конечно. Сначала я на него уставилась, как школьница на знаменитого артиста, потом не смогла сказать ничего вразумительного, потом ещё и упала ему в руки. Всё это было так пошло и банально, как в сериале. В жизни-то так не бывает.

— Да что ты так переживаешь! Ещё не известно, подпишитесь вы на сотрудничество с твоим красавцем или нет. Может, он тупой. Просто для вселенского баланса.

Но Славик, вопреки балансу, оказался не тупым и появлялся в их компании подозрительно часто. Ася старательно избегала его, пока он не записался у секретаря и не пришёл к ней с официальным визитом. И с цветами! На работе, на глазах у всех этот красавец притащился к ней с букетом. В синем костюме в цвет глаз и начищенных ботинках. И был невероятно любезен. И говорил исключительно о цифрах и показателях.

Пристроил букет на стол со словами: «Это вам».

И сразу перешёл к цифрам.

Ася старалась не краснеть, но краснела, разумеется, и очень себя за это ругала. Она встала из-за стола, заметалась по кабинету, вызвала секретаря и попросила кофе, хотя никогда этого прежде не делала.

Как только кофе принесли, и секретарь вышла, Славик спросил:

— Я вам не нравлюсь?

— В каком смысле? — Ася чуть не подавилась кофе, который как раз пила, чтобы отвлечься и не думать всякой ерунды, недостойной замужней женщины.

— Вы меня избегаете. А Анатолий Петрович отдельным пунктом в письме отметил: связь только через «Хьюстон», через вас, то есть. А вы на связь не выходите, и никакого «Алекс-Юстасу» не получается. А мы должны как-то... коммуницировать.

Асе стало стыдно. Но что она могла сказать: я чувствую себя глупо, потому что вы такой красивый, а я упала вам в объятия и даже рассказала об этом своему мужу, который, кажется, уже забыл обо всём, а я помню каждый день? 

— Дело в том, — сказала Ася, решив быть откровенной и напугать его, — что я чувствую себя неловко, после того как чуть не упала там, в коридоре и вы меня так удачно подхватили. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что я специально, потому что потеряла голову, но объяснять такие вещи — глупо.

— А вы потеряли?

— Что? — не поняла Ася.

— Голову? Потеряли?

Ася всё-таки покраснела окончательно, перестала прятаться за чашку и посмотрела прямо в глаза красавцу — который слишком быстро стал для всех Славиком и этим бесил Асю отдельно — и сказала:

— Я не теряла! Я замужем. Если у вас всё, идите, Вячеслав Дмитриевич, я поняла вас и буду коммуницировать с вами в рабочем режиме. Ваша почта у меня есть. Всего хорошего!

— А я потерял, — совершенно спокойно сказал он. — И если можно, не зовите меня по отчеству.

И вышел из кабинета.

Сегодня у Аси роскошный выбор: помогать Славику с переездом или знакомиться с родителями. Он уже в третий раз делал ей предложение и попросил, наконец, принять приглашение его матери на ужин. Она отказывала Славику, потому что всё никак не могла найти чёртово свидетельство о браке, необходимое для развода.

Никакая мать, размышляла Ася, не будет рада тому, что её сын нашёл где-то пожившую и уже разведённую женщину, а не молодую нимфу с фигурой супермодели вроде той, что нашёл её муж. Бывший муж. Хотя, если откровенно, Ася сомневалась, что Эстер могла очаровывать родителей: слишком яркая, слишком шумная, слишком активная, слишком высокая, слишком красивая.

Глава 4. Тореадор, тореадор, или Маргарита Феликсовна находит тетрадь

За окном поливал дождь, за стеной ревел перфоратор. Или какой-то другой ревущий инструмент — вот уж в инструментах она даже и не собиралась разбираться, тем более, сейчас, когда приходилось разбираться с собственной жизнью. Дождь и перфоратор идеально подходили для вынашивания планов мести.

Маргарита Феликсовна поправила шаль и сделала ещё один глоток из кофейной чашечки. Маленькая, хрупкая чашечка — практически символ её собственной несчастной семейной жизни, маленькой, хрупкой и разбитой! А разбивший эту самую жизнь подлец сейчас ошивался в Италии. И с кем! За это было отдельно стыдно. Ладно, если бы он, как все приличные люди, подцепил особу юную, молодую, длинноногую и теперь осыпал её подарками, а она бы за это обнимала его за живот и называла «мой котик». Подошла бы и актриса, красивая, страстная, неверная, которая бы трепала ему нервы, металась в неопределённости, бросала, подбирала, бросала снова и таким образом оживляла его скучный жизненный пейзаж. Подумав, Маргарита Феликсовна согласилась и на какую-нибудь «бизнес-леди», из числа тех, кто смотрит сурово и годам к сорока вспоминает, что можно уже и ребёнка завести. А ещё больше, чем «бизнес-леди», ей симпатизировала какая-нибудь художница со странностями. Поэтесса — это, пожалуй, уже слишком, будет ещё писать какое-нибудь «твоя любовь меня пронзила, как челюсти у крокодила» и что-нибудь про «жар плоти», плавали, знаем. Но вот художница… Сидела бы за мольбертом, писала бы маслом пейзажики… Или акварелью, поправилась Маргарита Феликсовна. Даже лучше акварелью. Воздушнее. Иногда бы просила есть и рассуждала о гениальности. Отмечала бы изысканный иссиня-чёрный тон чугунной сковородки. Чем плохо?

Маргарита Феликсовна сделала ещё один глоток и поймала собственное отражение в зеркале. Зеркала в доме расширяют пространство, объясняла она заново каждому из мужей, и теперь отовсюду на неё смотрели Маргариты Феликсовны, изысканные и неповторимые. Крупные серьги, эффектная причёска, макияж, шаль…

— Красавица, — вынесла вердикт своему отражению Маргарита Феликсовна. — А паспорт мы никому не покажем.

Нет, с такой внешностью можно замахнуться и на шестого мужа. Вполне!

Однако сперва всё же разделаться с пятым.

В насыщенной событиями и мужьями жизни Маргариты Феликсовны случались самые неожиданные повороты, но только требование развода от пятого и последнего по счёту мужа повергло её в глубочайшее недоумение.

— У нас ничего не было, — докладывал седовласый муж Игорь Петрович, заделавшийся йогом, сыроедом и повышающий собственную трансцендентность.

— Ну и зря, — пожала плечами Маргарита Феликсовна. — И зачем тебе разводиться?

— Наши духовные пути несовместимы… — и дальше пошло что-то про мучеников, генераторов, натальные карты, Есенина и почему-то Наполеона.

На Наполеона Игорь Петрович тянул разве что ростом, о чём Маргарита Феликсовна и сочла нужным ему сообщить. Недо-наполеон убрался познавать внутреннее «я» через смузи в Италию, прихватив с собой её, Маргариты Феликсовны, личный позор: маленькое бледное существо неопределённого возраста с длинным тощим носом и писклявым голосом. Существо напоминало бельё, с которого отстирались все краски и остались лишь намёки на них; зато питалось фермерской капустой без ГМО. 

Сплошное разочарование.

Как мог её собственный, собственноручно отобранный муж оказаться мужчиной безо всякого вкуса?

— Аллочка, можешь ничего не говорить, — закатывала она глаза, раговаривая по телефону, — позор на мои седины.

— Рыжие?

— Уже каштановые. Как на меня посмотрят в приличном обществе? Лучше бы он оказался геем.

— Ну, ничего, — утешала Аллочка на том конце провода, дымя сигарой, — если что, адвокат у тебя есть. Обрисуй жизнь с капустой и без квартиры и прочих приятных мелочей, может, просветлится. В принудительном порядке. Счета отрезвляют.

Дружеская поддержка вдохновила Маргариту Феликсовну на активные действия.

— Тореадор, смеле-е-е-е-е! Тор-ре-а-адор, тор-ре-а-до-о-ор! Зна-ай, что испанок жгучие глаза-а-а…

Среди документов, старых инструкций, билетов на поезда, давно просроченных гарантийных талонов, «Юности», «Нового мира» и «Крокодила» оказалась толстая зелёная тетрадь, сшитая из нескольких самых простых, ещё с советских времён. Все страницы исписаны мелким почерком…

— Зна-ай, что испанок жгучие глаза-а-а… — Маргарита Феликсовна перевернула тетрадь обратной стороной. Ну да. — «Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут». Ну и кто ты, октябрёнок?

Октябрёнок оказался женщиной, и, как выяснила заинтригованная Маргарита Феликсовна, спустя несколько первых страниц, Ольгой, матерью Игоря, тогда ещё Игорька. На дворе стоял конец восьмидесятых, перед родителями Игоря маячили смутные перемены; выкинув из головы «Тор-ре-адор» и отложив планы мести, Маргарита Феликсовна углубилась в чтение. Мать Игоря она не застала, та умерла несколько лет назад, и с тех пор, судя по всему, желания копаться в мусоре у него не возникло. Или он наткнулся и не счёл интересным? Как-никак, обычные бабские размышления: зашить колготки, достать курицу, муж из-за границы привёз магнитофон…

«Петя говорит, можно поехать с ним в ГДР. Мама уговаривает ехать: за Игорьком она присмотрит, а мы оттуда вдвоём больше привезём, чем по отдельности…».

Глава 5. Люди и рыбы

Роман ехал в метро, зажатый сонной утренней толпой, и сам сонно и мучительно пытался осознать, куда и зачем он едет. Ехал точно не на работу: после звонка королевы Марго он раскидал работу на сегодня по остальным и предупредил, что сегодня отсутствует по семейным обстоятельствам. Последняя часть прибавлялась уже на автоматизме; впрочем, тёща всё ещё считала его семьёй и отказ бы не восприняла. Дом так дом, клад так клад. Роман поехал бы и по менее внушительным поводам, чтобы развеяться и отдохнуть от переезда, мучительно неловких столкновений с Асей и рабочего процесса. Рабочий процесс в последнее время вызывал беспощадное желание убивать, желательно голыми руками, или как в тех голливудских фильмах, когда от одной пули все враги разлетаются по сторонам, кровь, кишки, враги повержены, и всё это под эпический саундтрек.

Эпические саундтреки он любил.

Гораздо больше, чем работу. Роман уткнулся в открытое на телефоне расписание электричек, старательно игнорируя уведомления и цифры непрочитанных сообщений в мессенджерах. Электронную почту он уже давно считал изобретением дьявола.

В электричке телефон ещё и зазвонил, а затем пришлось всё же выходить в еле ловящий посреди берёзок и платформ «Какой-то там километр» интернет. Последний, впрочем, решил его защитить, и Роману пришлось оставить попытки и сидеть вместе с дачниками всех сортов, от бабок с тележками и корзинками до заливающихся визгом младенцев. Всё это великолепие освещало солнце, поджаривая макушку через стекло и мешая читать Дарелла. Наконец электричка, ухнув, остановилась в Сергиевом Посаде, который Маргарита Феликсовна по старинке называла Загорском, вывалились из неё дети, рыбаки, пенсионерки, подростки с велосипедами и прочий разнообразный народ. Вывалился и он. Нашёл автостанцию, купил билет на автобус, пристроился у караулящей его толпы и вернулся к рабочим будням.

«Ни какого результата устраивающего не вижу!?!! ЭТО НОРМАЛЬНО?».

Это нормально, мысленно согласился Роман. Вот писать безграмотно, окончив среднюю школу и со встроенной уже в каждый будильник проверкой правописания, не нормально. В этом отношении Роман был непреклонен, и Ася его отношение разделяла: потом, не когда они познакомились, а когда уже стали жить вместе, рассказывала, что какие-то другие нероманы писали ей «симпотичная» и «что делаеш». Да и сейчас… то есть раньше, когда ещё… В общем, они иногда переписывались как два идиота, до сих пор где-то хранилось всё это, вместе с миллионом сообщений, фотографий и смайликов:

— кстате что на ужин я есть хочу???! —  выводил Роман, старательно избавляясь от заглавных букв.

— Ни чего незнаю, работать то надо…….. Люблю тя любимка

— Как-то беднененько. Два однокоренных почти подряд.

— ну зай ну чё ты??… хочеш бургер… Из Мака?!!!

— хочу, кисулька!!!! 

— Мои глаза! Прекрати. 

— Двойной бургер? И картошку?

— не ну я не знаю……. …

— Ладно-ладно. Без картошки.

— Жди:)

Автобус подъехал, остановился, шевельнул занавесочками, и толпа пошла брать его на абордаж. Роман признал заведомое поражение перед боевыми бабками, утрамбовывающимися со всем своим скарбом и вжимающих остальных в стены, и бледненько потащился за ними в надежде где-нибудь встать. Ему даже повезло уцепиться за поручень до того, как автобус заурчал, попятился, развернулся и, решительно разгоняясь, двинулся навстречу сельским красотам. Проплыли за окном белые стены Троице-Сергиевой лавры, появились золотые купола, а за ними синие в золотых звёздах, и потом всё исчезло, потянулись улочки из деревянных домов, а потом — поля, поля, поля, разбавляемые деревеньками, мостами через мелкие речки и причудливых форм советскими остановками. Иногда вокруг них Роман, как ни силился, не мог разглядеть жилых строений — лишь поля или непроходимый лес по обеим сторонам дороги — и тогда ему казалось, что люди, выбирающиеся из автобуса, собираются на этой остановке и жить; но люди, конечно, просто шли себе по невидимым тропинкам в неизвестную Роману жизнь. 

Жизнь же известная не оставляла его в покое.

— Я не буду делать это синим шрифтом на чёрном фоне.

— А я ей говорю, сделай уже любым!

— Они поставили цены в японских йенах.

— Это не продающая фотография!

— Что значит — «поиграйте со шрифтами»?

— А кнопка «узнать ещё» ведёт в гугл.

— А что мне делать, если у меня текста нет?

— Я выслала текст! Вчера в три часа ночи. Файл «финальное_совсем_28-9»

— В папке «Версия 1», «Версия 1.1» или в папке «Первая версия»?

— Объясните кто-нибудь ему, что нельзя использовать в продажах бизнес-тренингов шрифт для комиксов!

— Роман, я не могу работать с этими людьми.

— Он не может! А с тобой что, кто-нибудь может? Ты вчера три часа доказывал, что у сайта есть английская версия, и так её и не нашёл!

— Я какбы жду результат!!!!!

Роман смотрел на телефон с чувством глубочайшего отвращения. Сильнее всего в такие моменты хотелось сложить руки на груди крест-накрест и сказать: «Я в домике» — волшебное детское заклинание, защищающее от всего дурного во время игры, но никак не спасающее во взрослой жизни. Когда они с Мишкой сидели и мечтали о светлом будущем, он и не догадывался, что светлым внезапно станет прошлое, и он будет скучать по бессонным ночам, погоней за первыми клиентами и отмечанием оплаченного заказа пивом на кухонных табуретках. Разбогатели, купили стулья, технику, начали нанимать людей, Мишка превратился в Михаила Семёновича, отпустил бородку, выступал на IT-конференциях и обзавёлся аж тремя потомками. А Роман ностальгировал по временам, когда всю работу ещё можно было делать одному и хорошо. Почему-то у целой оравы это получалось криво, косо, и все они успевали переругаться за то время, пока он спал или обедал. Многочисленные труды по управлению командой, повышению мотивации, целеустремленности и KPI нагоняли на Романа сон и никак не объясняли, почему по отдельности, кажется, не совсем глупые люди вместе превращаются в непонятную массу, которая вместо решения проблем плодит новые. Мишка предлагал ему походить на какие-нибудь тренинги, но и без них Роман прекрасно мог сказать, что руководитель из него так себе, и он никогда не хотел вести людей в светлое будущее и мирить дизайнера Машу с менеджером Колей, отсутствием художественного вкуса у заказчика и в целом с несовершенством мира.