Чуть выше уровня ветра

Чуть выше уровня ветра

И в человеческом существовании незаметные совпадения, давно наметившиеся сцепления обстоятельств, тонкие нити, соединяющие те или другие случайности, вырастают в накрепко спаянную логическую цепь, влекущую за собой попавшие в её орбиту человеческие жизни. Мы, не зная достаточно глубоко причинную связь, не понимая истинных мотивов, называем это судьбой.

И. А. Ефремов «Лезвие бритвы»

«Кто заказал музыку?» — подумал Макс. В противоположном углу, справа от гроба, в зале прощаний незаметно расположились четыре музыканта: флейтист, арфист, скрипач и виолончелист. Одетые во всё чёрное, с непроницаемыми лицами, казалось, они и играть стараются так, чтобы музыка еле звучала, а при не дай бог одном косом взгляде в их сторону они и вовсе испарятся вместе со своими инструментами.

— Кто заказал музыку? — Макс повернулся к Косте.

— Ты меня спрашиваешь? — Костя посмотрел заплаканными глазами на друга, ткнув себя указательным пальцем в грудь.

— А кроме нас с ними, — он кивнул в сторону музыкантов, — здесь больше не у кого спросить. Вряд ли это Алиса. Она классическую музыку при жизни не особо как-то.

— Честно говоря, не знаю. Наверное, входило в, как это правильнее сказать, в перечень услуг. Я, как ты и просил, договорился о максимально расширенной… — тут он закашлялся.

— Программе похорон, — подсказал Макс и несколько раз ударил товарища ладонью по спине.

— Ну, если так можно выразиться, — Костя наконец откашлялся. — Видимо, туда входят и услуги похоронного оркестра.

— Услуги тайской массажистки туда не входят? — Макс покрутил головой. — Шея затекла очень. Что они играют? Надеюсь, что не Джона Кейджа.

— Кого? — не понял Костя. — По-моему, это Гендель, или Гайдн, но я могу ошибаться.

— А я больше не могу. Давай, пусть финалят, где распорядитель или как его там — зови его, скажи, что мы попрощались.

— Как скажешь. — Костя коротко кивнул и быстро пошёл к входу, где за дверью ждал сотрудник, руководивший процессом кремации. Макс стоял в паре метров от гроба. Хоронили в закрытом. Цветы на крышку вместо него положил его друг детства Костя. Макс больше не мог и не хотел не то что смотреть, но и подходить близко к тому, что осталось от его жены. Ему с лихвой хватило всего этого два дня назад. Следователь оказался парень молодой и оттого ещё дотошно и рьяно исполняющий свои непосредственные обязанности: заставил Макса три раза приезжать на опознание того, что осталось от тела, снова и снова указывая патологоанатому на еле видимые внешние приметы того, что указывало бы на причастность этих конкретных фрагментов к его жене. Шутка ли — две машины, одна из которых всмятку под бензовозом. Столб гари, вызванный пожаром, несмотря на сильный ветер в этот день, был виден на расстоянии километра. И ни одного свидетеля. Она была не одна. Возвращалась с любовником с его дачи. Макс догадывался, но до конца не верил и не следил за женой, но подозревал именно этого мужика. Они работали вместе. Трасса, пять тридцать утра, воскресенье. Два трупа в машине. Теперь всё сошлось, но предъявить можно было теперь только лишь себе. За то, что не удержал жену. Или за то, что оказался дурачком, у которого жена ходила налево, а он пытался жить так, как будто ничего не происходит. Он выплакал все слёзы, тогда, неделю назад. Примерно в это же время у него больше не осталось в душе теплоты, эмпатии и каких-либо вменяемых планов на существование. Тот факт, что его жизнь в тот момент закончилась и началось именно что существование, он принял как самый подлый удар в спину от судьбы и Бога. Открыв последний раз дверь своей души, он указал им на выход. Они покорно вышли, и с тех пор она больше не открывалась. Ни для кого. Несуществующим родственникам жены повезло: были бы они живы, на похороны Макс не позвал бы ни одного из них. Собственным родителям он ничего не говорил несколько дней. Он просто не понимал, как и зачем. Не видел смысла. Не смог переубедить его даже лучший друг детства, которого всё же пришлось позвать. Да и аргументы за были весомы, как-никак. Мало того, что он дружил с его женой, так ещё и взял на себя все организационные обязанности, которые Макс молча и с благодарностью ему делегировал. Про любовника не сказал вообще никому. А зачем, если даже собственная жена не удосужилась при жизни поставить его в известность? Или просто не успела? На вопрос следака, ведущего дело: «Кто это?» — ответил коротко и лаконично: «Хуй знает. Первый раз вижу». Следак понимающе вздохнул и вопросов больше не задавал.

Самого физически мотало, а поток мыслей как будто остановился и превратился в твёрдую, остроугольную песчинку, словно те, что, попадая в раковину, начинают резать и царапать моллюска изнутри, причиняя ему невыносимую боль, отчего тому ничего не остаётся, как выделяя слизь, превратить её в гладкую, драгоценную жемчужину. Слёз и соплей за последние дни Макс выделил предостаточно, но песчинка не собиралась сдаваться. С каждым мигом она росла, являя собой воплощение всё заполняющей пустоты, а своими острыми как бритва краями уже будто пролезла наружу, и Макс физически ощущал, как об них уже режутся его друзья и близкие.

— Я понимаю, — говорил ему Костя накануне похорон, когда они вдвоём сидели в его загородном доме на веранде и пили водку. В пустую квартиру Макса не несли ноги, и он четвёртый день, изображая тень отца Гамлета, бесшумно находился у друга, пугая своей тяжёлой молчаливостью хозяйского пса — тот будто чувствовал эту его песчинку пустоты. — В психологии это называется защитной реакцией организма. Когда уже нервная система не справляется. Я вот, например, в подобных ситуациях засыпаю.