— Это здесь? — вытащил меня из размышлений негромкий голос.
— Да. Спасибо, — сую таксисту тысячную купюру и скорее выхожу из машины.
На улице дождь, и он только усиливался. Времени на то, чтобы собраться с мыслями у меня не было. Я побежала через дорогу, к дому мужчины, о котором думала, что не имею права вспоминать. Мысли о нем вызывали во мне леденящий ужас. Направляясь сейчас к его порогу — я сильно рискую.
Миновав калитку, я побежала через двор к крыльцу, накрыв голову от дождя сумочкой.
Не знаю, дома ли он, но я намерена ждать сколько потребуется. Мне некуда идти. По правде, сюда мне тоже не следовало приходить.
Только я ступила на первую ступеньку крыльца, дождь перешел в ливень.
А что, если он уже спит? Второй час ночи. Ни в одном из окон света я не увидела.
Я хотя бы попытаюсь… Скорее всего, он и слушать не станет.
Позвонив в звонок дважды, а после постучав рукой в дверь несколько раз — спустя минуту я отчаялась. Мирона действительно не было дома. Скорее всего, он проводил время в городе. Но я уверена, что он по-прежнему владеет этим домом. Он бы его не продал.
Присев на самую верхнюю ступеньку, я стала ждать его. Меня затрясло от холода. Зубы стали настукивать ритм. Август в столице выдался слишком холодным. Но даже на таком холоде я умудрилась задремать. В самолете было совсем не до сна. От шока отходила.
В конце концов, я легла на бок, предварительно подложив сумочку под голову, и прикрыла веки.
Разбудил меня скрип калитки, но я почему-то не могла пошевелиться. Вся заледенела.
— Кто там? — раздался до дрожи знакомый голос и шаги, что звучали все громче и громче. — Какого черта… А ну, вставай.
Было темно. Он не мог меня сейчас узнать.
Подняв голову с сумочки, я приняла сидячее положение, но не поднялась на ноги, лишь задрала голову и убрала светлые пряди себе за уши, чтобы он мог увидеть мое лицо.
Мирон пошатнулся назад.
Он, наверное, столько искал меня… Хотел отомстить… Но вот спустя столько лет я сама пришла к нему. Растерзать или спасти — только ему решать.
— Лада?.. — опешил. Могу представить как закипела его кровь.
— Это я, — часто дышу от волнения.
Он молчал. Невыносимо долго молчал. Вдруг неожиданно ярко блеснула молния в полнеба, осветив на мгновение его лицо, и тут же раздался закладывающий уши раскат грома.
Погода идеально сыграла мое настроение и скопившееся напряжение. Меня всю пробрало до мурашек, но дело уже не в холоде. Зубы больше не стучали, но внутри все сжалось настолько, что дышать стало трудно.
— Ты на моем крыльце, — констатирует. — Почему?
— Мне… нужно с тобой поговорить.
— Ты запоздала с разговором. Лет на шесть, — отчеканил холодно. — Поднимайся и убирайся, — добавил резко с полной готовностью самому выволочь меня за калитку.
— Мирон… — поднимаюсь и спускаюсь на одну ступеньку ниже.
— Ты меня не слышала?
— Послушай…
— Почему?
— Что, почему?
— Почему я должен тебя слушать?
— Не должен, но…
— Вот именно… Не должен, — и вдруг ядовито усмехнулся, смерив меня взглядом сверху вниз. — Как у тебя вообще хватило наглости прийти к моему порогу? — молчу, не нахожу ни единого слова, чтобы оправдать свой поступок. — Ты убила моего ребенка. Сбежала. Теперь что-то хочешь от меня?
Слова застряли у меня в горле. Я по-прежнему не знала, что сказать, чтобы он сменил гнев на милость хотя бы на минуту.
— Мне некуда идти…
— И ты решила, что можно прийти ко мне? — поднимается на ступеньку выше, тем самым сокращая расстояние между нами до минимума.
Я чувствую его парфюм, он бьет мне в нос, и я пошатываюсь. Мирон Сапфиров по-прежнему вызывает во мне ужас, ровно как и восхищение. Как же давно это было… между нами.
— Я…
— Тебе что, жизнь надоела? — рычит. — Интересный способ ее закончить.
— Мирон, прошу…
— Просишь? — резко поднявшись еще на одну ступеньку выше, мужчина заставил меня отступить выше, но при этом наши глаза оставались на одном уровне. — О чем?
— Мне правда некуда пойти, — всхлипываю.
— А мне есть до этого дело? Давно нет. Так что шагай отсюда, пока я не сорвался.
Мирона всего подергивало от ярости и злости. Прежняя я давно сбежала бы, скрылась бы с его глаз, испугалась бы… но я стою.
Уверена он сильно удивлен тому, что я все еще стою перед ним.
— Сорвись, если хочешь. Мне… не страшно. Мне уже ничего не страшно, — сипло молвлю, а колени стали предательски подгибаться.
Мужчина задышал глубже.
— Во что ты вляпалась? — жестко процедил Мирон.
— Меня хотят убить, — хватит уже ходить вокруг да около.
Разумеется, у меня даже мысли не было спрашивать почему мне стоит быть тихой. Мирон вообще не любил вопросы. Он просто говорил, а я делала. Так всегда было. Хоть что-то не меняется...
— Хорошо, — произнесла очень тихо.
— Не настолько, — подходит очень близко ко мне, всматривается в мое лицо уже при свете в прихожей. Конечно я изменилась за эти шесть лет. Мне было всего девятнадцать, когда мы познакомились. Наша связь была недолгой, но очень... стремительной. — Туфли снимай, — говорит он мне, — и иди за мной.
Туфли снимай…
Черт, я ждала чего-то другого. Каких-то особых комментариев. Но после невыносимо долгого изучения моего лица, он просто хотел, чтобы я сняла туфли и шла за ним.
Я и сама сейчас слов не подберу. Все будет не то. Все будет его злить.
Сняла туфли и развернула их так, чтобы я смогла в случае чего их быстро надеть и сбежать.
Мирон следил за каждым моим движением. Сканировал.
— В гостиную, — и направился первым.
Мне часто снился этот дом. Он стал моим кошмаром на долгие месяцы. Но сейчас он… другой. Уже чужой.
— У тебя тут… все стало иначе.
Молчит. Даже головы не повернул ни на градус.
— Садись на диван, — указал на него рукой.
Здесь было два дивана. Как и раньше. Только уже другие. Он все здесь изменил.
Присела, как он и просил, а сам Мирон отошел к бару у стены, где у него на виду стояла бутылка коньяка и пару стаканов.
— Будешь? — плеснув коньяк в один стакан, Мирон замер, в ожидании ответа от меня.
— Я не пью. Ты же… знаешь.
Смотрю на него при свете, и взгляда отвести не могу. Сколько напряжения в каждом его движении...
— Я ничего не знаю, — с грохотом поставил бутылку на стол и взял стакан.
Затем Мирон проследовал вальяжной походкой ко мне и сел на противоположный диван. Не сводя с меня своего отчасти жуткого взгляда, он сделал глоток коньяка.
Сглотнув, я отвела взгляд в сторону. Не могла больше на него смотреть. Предпочла бегать глазами по комнате и искать в ней что-то из прошлого.
— Нет, — раздается, и я, вздрогнув, фокусируюсь на его серых глазах. — На меня смотри.
Сердце пропускает удар за ударом, но я делаю, что он хочет.
Я знала, что будет жутко, страшно, больно, но не настолько… Душа на части разрывается.
Ему и говорить ничего не надо, чтобы обвинить меня. Он без слов и действий уничтожал меня, залезая мне под кожу своим взглядом. Вместе с тем я ощущала холод, презрение и полное безразличие к себе.
— Мирон, я...
— Я не хочу слышать о твоих проблемах, — оборвал он сразу и сделал еще один глоток крепкого напитка. — Я не для того тебя впустил.
— А…
— Ты останешься на эту ночь. И только.
Все правильно... Он же сказал, что я могу переночевать. Ничего другого он мне не обещал.
— Я благодарна тебе за это.
Мирон криво ухмыльнулся.
Да, выглядела я сейчас жалко. Он, должно быть, в какой-то степени наслаждался зрелищем перед собой. Все эти годы он наверняка мучился, представлял, как я устроила свою жизнь без него, а тут такое облегчение — беглянка, которую хотят убить. Да он только рад будет этому. По глазами вижу. Он впустил меня, чтобы развлечься вдоволь, а после вышвырнуть на утро.
— Ты замуж вышла?
— Вышла…
— И муж хочет тебя убить?
— Хочет… — киваю.
— Чем же ты ему досадила? — иронично.
— Ты же сказал, что не хочешь слышать о моих проблемах, — парирую немного нервно. — Так мне говорить, или нет?
— Я могу сам догадаться, — состроил притворно-задумчивое выражение лица. — Ты бегать у нас любишь… У тебя это отлично получается. Еще один дурак, от которого ты сделала ноги. Но более… чувствительный, похоже.
А он решил оторваться по полной...
— Нет, Мирон, он хочет убить меня не из-за того, что я сбежала. Я сбежала, потому что узнала, что он хочет меня убить.
— Ясно, — изогнул бровь и прикончил остатки коньяка в своем стакане. — И что, ты решила, что меня это как-то заинтересует? Серьезно?
— Я… я ничего не решила. Мне просто нужно было идти… куда-то.
Я не знала другого человека, во власти которого было помочь мне, и человека, которому я нанесла подобную боль.
— Понимаю. Жить хочется.
— Я… я не хочу умирать…
Оторвав лопатки от спинки дивана, Мирон подался ко мне и посмотрел до боли пустым взглядом, после чего вкрадчиво произнес:
— Наш ребенок тоже не хотел. Я уверен.
Дернувшись, я изо всех сил сейчас пыталась подавить в себе слезы.
Я и подумать не могла, что для него может столько значить наш неродившийся ребенок. А может, и не значит вовсе. Больно просто хочет мне сделать. У него получается.
Я не запираю дверь, хоть и есть такая возможность. Он наверняка сейчас занят распитием коньяка, переваривает всю обиду, что я нанесла ему много лет назад. Она столько времени спала в его душе, а сейчас к бензину спичку поднесли.
Поглаживая ладонью свою шею, я все еще ощущаю его пальцы на ней, чувствую будто ожог на коже. Сколько же ненависти было в его глазах, сколько злобы...
Он так изменился… Хотя в то же время остался прежним. Все таким же мужественным, властным, жестким, но с добрыми серыми глазами. Мирон Сапфиров из тех, кому не следует говорить всю правду в глаза. Чревато. Вот я и не сказала когда-то.
Куда я пойду, когда наступил рассвет — понятия не имею. Но я точно больше не стану ни о чем его просить. Он ясно дал понять, что идти мне нужно к черту и что ничего делать для меня не станет.
К утру начинаю чувствую себя очень уставшей. Глаза болят, все тело ломит, а в висках стучит. Тело требует сна. Отключаюсь я, можно сказать, против воли, в начале седьмого, а будят меня стуком в дверь уже в восемь, но такое чувство, будто я пробыла во сне всего каких-то пять минут.
Спала я не расправляя постели, просто свернулась калачиком на середине кровати. Потому мне сейчас нужно всего несколько секунд, чтобы подбежать к двери и распахнуть ее.
Виктория за дверью, одетая в строгое черное платье и светло серый передник.
— Доброе утро.
— Доброе.. — вымолвила я устало. До чего же тяжелая у меня голова...
— Совсем не выспались? Мне зайти попозже?
— Нет, нет… А где Мирон?
— Он внизу. У себя в кабинете. Я накрываю на стол через пять минут. Но или я могу принести вам еду сюда. Так Мирон Валерьевич распорядился.
Надо же, он дает мне выбор. Одно из двух первый раз в жизни.
— А, нет… Я не голодна.
— Что же вы, даже чашки чая не хотите?
— Эм... Ну хорошо... Я спущусь через пять минут. Спасибо, — улыбнулась женщине и прикрыла дверь.
Мне здесь не место.
Нужно уходить. Но только после чашки чая. И мне не стоит сбегать, как я уже это делала. Поблагодарю его за то, что позволил мне провести здесь ночь, извинюсь за все прошлое, и уйду.
Поспешив подойти к кровати, я поправила покрывало, а после направилась в ванную, что была при комнате. Умылась, смыв с себя остатки косметики. Вытерла лицо мягким полотенцем и уставилась в свое отражение в зеркале.
Такая бледная… Губы тоже светлые. Просто белая моль. Такой он меня увидел впервые. Тогда он даже не подозревал: кто я, и чьей дочерью являюсь.
Он назвал меня... Ангелом. За белые волосы и искрометный взгляд. Он чаще называл меня Ангелом, нежели по имени. Он много еще чего говорил, но от воспоминаний об этом, я до сих пор краснею…
Уложив волосы пальцами как смогла поэстетичней, я вышла из ванной, а затем из комнаты в коридор.
Медленно я следовала по коридору, вспоминая, как в последний раз ходила здесь. Сердце заходило туда-сюда, я глубоко и тяжело задышала от подступившего чувства дежавю, как вдруг дверь, мимо которой я прохожу внезапно распахивается, едва не зашибив меня, а из комнаты выбегает девочка. Еще немного и случилось бы столкновение.
Темные волосы. Челка. Серые огромные глазища. И до чего же знакомые черты лица…
Малышке лет пять. Не больше.
— А вы кто? — спросила девочка нежным голоском, в то время как я держала рот приоткрытым уже как секунд пять.
— Я… Лада. П-привет… — отшагнула я чуть назад.
— Привет, — девочка смотрит с подозрением, так знакомо хмурит брови.
Тут экспертизы не нужно, чтобы понимать, кто отец этой девочки.
Ясно... Вот почему он велел мне быть тихой. Малышка давно спала в этот час.
— А тебя как зовут?
— Аня.
— Очень приятно, Аня, — улыбаюсь малышке.
— А где папа?
— Он внизу… где-то.
— Я иду завтракать, — сообщила мне девочка, мило заложив руки за спину. — Виктория Семеновна звала.
— Я тоже иду вниз. Можем… пойти вместе.
— Давай, — Аня выдала легкую смущенную улыбку и закрыла за собой дверь. Я успела бросить взгляд в ее обитель. Там очень ярко, красочно, прямо для девочки. Раньше это была комната дедушки Мирона.
Пока спускались, я постоянно поглядывала на девочку, которая спускалась очень медленно, осторожно, ведя рукой по перилам лестницы. Настоящая маленькая леди.
Теперь я понимаю для чего здесь Виктория Семеновна на постоянной основе. Она следит за девочкой. Заботится о ней. Вопрос: где ее мать?
В голове не укладывается, что Мирон стал отцом. Притом так скоро после нашего расставания…
— Пойдем в кухню. Там Виктория Семеновна блинчики приготовила.
Аромат и правда витал тут волшебный. И это мы еще до кухни не добрались. Аж сглотнула из-за скопившейся во рту слюны.
— Пошли… — невозможно было отказать глядя в эти серые глазки.
— Прошу за стол. Все уже готово, — приглашала нас Виктория Семенова, суетясь на кухне.
— Лада, садись, — просит меня Аня, ведя за руку к столу.
Такая милая она, ласковая... Это, должно быть, все воспитание Виктории Семеновны.
— Спасибо, Аня, — присаживаюсь на стул, а сама смотрю на Мирона, который тоже глаз своих хищных с меня не сводил.
Мужчина занимает место прямо напротив меня за столом, а Аня садится рядом со мной.
Так все красиво Виктория расставила на столе, просто загляденье. Я и забыла, каково это принимать пищу в такой обстановке.
— Тебе сколько положить блинов? — спрашивает женщина Аню.
— Два! — воскликнула и показала пальчиками девочка.
— Вот тебе два блина, — положила Виктория девочке в тарелку. — А вам?
— Мне... мне только чашку чая, — скромно.
— Поешь, — звучит от Мирона, и у меня все внутри содрогается от его хрипловатого голоса. — Тебе скоро в путь.
Как он тонко намекнул, что вот-вот отправит меня вон.
Естественно он не хочет, чтобы я была здесь и общалась с его дочерью. Да и в принципе видеть меня не хочет. Его всего корежит от меня, от моего присутствия. Вообще не понимаю, почему он позволил мне остаться на эту ночь... Нервы себе пощекотать, или доказать самому себе, что может спокойно относиться к моему предательству?
— Все равно только чашку чая, пожалуйста, — не полезет мне больше ничего.
— Черный? Зеленый?
— Ромашковый ей, — чеканит Мирон.
Он помнит…
— Да, ромашковый было бы здорово.
Виктория смотрит то на меня, то на Мирона. Не понимает, что тут происходит, но естественно ни о чем спросить не может.
— Минутку, — женщина уходит к столешнице.
Мирон залипает в своем смартфоне, а Аня за обе щеки уплетает блины с джемом.
Мужчина ни разу на меня не взглянул, пока Виктория Семеновна готовила мне чай.
— Пожалуйста, — женщина ставит передо мной чашку, а я спешу ее поблагодарить. — Ну как блины? — спрашивает у девочки.
— Очень вкусные! Спасибо!
В какой-то момент Аня, наконец, слопала свой завтрак и убежала к себе в комнату. Я тоже уже допивала свою чашку чая.
От Мирона по-прежнему ничего не было слышно. Он лишь поглядывал на меня. Изредка.
— Виктория, иди. Потом помоешь тарелки, — потребовал Мирон.
— Хорошо, — женщина бросает свой последний взгляд на меня и удаляется из кухни.
Сейчас, полагаю, он заговорит.
Лучше мне первой начать.
— Спасибо, что приютил меня на ночь. Я…
— Прекращай это, — хмыкнул Мирон. — Не надо мне твоей благодарности, — смотрел по-прежнему в экран смартфона.
— Ну… хорошо, — ставлю пустую чашку в блюдце. — Тогда я пойду наверх, возьму свою сумку и... пойду, — привстаю со стула.
— Сядь, — и меня сразу опускает мягким местом обратно на стул. — Слышал, твой отец умер, — пригубил чашку кофе Мирон, взглянув на меня с улыбкой.
— Д-да… Умер. Полгода назад, — с грустью вздохнула.
— Земля ему, ублюдку, пухом, — отсалютовал мне чашкой и сделал еще глоток.
В миг я почувствовала ком подступивший к горлу. Я не в силах была что-то сейчас сказать, потому выражала свой шок одним лишь взглядом. Как он только может…
— Ты…
— Что, разве тебе самой не полегчало после его смерти?
— Как ты можешь?..
— Так и могу, — тогда я делаю очередной рывок. — Сиди.
Ни за что!
— Я не собираюсь и дальше слушать, как ты поливаешь грязью моего отца. Он уже умер! Оставь ты уже его в покое! — выдала довольно громко.
— Я сказал, сядь, — спокойно, сквозь зубы приказывал мне Сапфиров, глядя исподлобья своим жестким взглядом.
Ноги задрожали, коленки стали подгибаться, но я удержалась, не села.
— Не сяду! Мне пора! Спасибо за чай! — дергаюсь из кухни.
— И куда ты пойдешь?
Замираю в дверном проеме.
Молчу.
— Без денег. Вещей. Ты все связи порвала здесь.
— Откуда знаешь про связи? — по-прежнему остаюсь к нему спиной, дышу через раз.
— Просто знаю. Тебе некуда идти, Лада.
— Ты искал меня?..
— Нет.
— Нет?..
Что, правда не предпринял ни единой попытки? Хотя, с его связями и умом — он нашел бы меня быстро и все бы узнал еще тогда.
Явно предпочел сделать собственные выводы и жить дальше. Результат его новой жизни я уже видела — маленького ростика такая, с его глазами.
Все так и было. Едва Сапфиров заметил меня спускающейся вместе с его дочерью, он сурово сдвинул брови и устремил на меня свой взгляд исподлобья.
— Папа, Лада уходит. Ей нужно домой, — оповестила Аня отца, спрыгнув с последней ступеньки лестницы.
— Знаю, Ань. А ты что, провожаешь ее?
— Да. Гостей нужно провожать. Так правильно!
Сапфиров улыбается дочери, по-доброму так. Как же давно я не видела такой улыбки. Но все же когда-то видела… Вспомнила ее. Только для меня таких улыбок больше нет и не будет. Мне и не нужны они. Все закончилось шесть лет назад, а я, как дура, решила, что смогу воззвать хоть к чему-то в его сердце. Это было глупо и чертовски эгоистично с моей стороны.
— Конечно, правильно. Только тебя Виктория Семеновна звала. Срочно. Она у себя. А Ладу я сам провожу.
Я склонна думать, что это уловка. Никто никого не звал.
— Ладно. Пока, Лада. Приходи к нам еще.
— Пока, Аня, — все, что я могла сказать. Прекрасно понимала, что вижу девочку в последний раз.
Аня убегает, а я вся напрягаюсь в ожидании желчи, что выплеснет на меня мой бывший.
Он не из тех, кто будет смягчать, деликатничать. Если ты не с ним, не на его стороне, а по другую сторону, а уж тем более насолил ему чем-то — он сделает все, чтобы заставить этого человека страдать. Я это уже видела...
— Я взяла сумку, — подала голос.
Мирон бегает по мне глазами, сверлит ими, а после приподнимает уголки своих губ. Довольный что-то очень.
— Ты так и не сказала куда пойдешь.
— Куда-нибудь. Я справлюсь.
— Вчера у тебя не было иного выбора кроме как прийти сюда и унизиться передо мной, — склонил голову чуть в бок, сделав свою улыбку немного шире. — А сегодня ты говоришь, что справишься?
На самом деле буквально десять минут назад у меня появилась еще одна идея в голове. Есть в этом паршивом городе еще один человек, который наверняка все еще помнит меня, но которого я не предавала.
— Не твоя забота.
Его улыбки вдруг не стало.
— Дерзить вздумала? — в голосе лед, а во взгляде угроза.
— Ты издеваешься, а я отвечаю на это. Вот и все, — выдохнула шумно. — Уже ухожу, — дергаюсь в сторону входной двери.
За собой я слышу тяжелые шаги, Сапфиров следует за мной, вероятно, чтобы закрыть за мной дверь. Ну и сказать что-нибудь едкое на прощание. Стерплю.
Сама отпираю дверь, открываю ее, но как только переступаю порог, Мирон хватает меня за край моей сумки, останавливая. А я ведь ждала чего-то до последнего… Вот оно.
— Что? — поворачиваю голову в его сторону, а он лишь молча тоже выходит за порог и закрывает за собой дверь. — Что? — еще раз спрашиваю с той же интонацией, а то он даже не моргает глядя на меня.
Все вибрирует внутри меня. Еще сутки назад я испытывала дикий страх от угроз мужа, который решил подло избавиться от меня, но этот страх перед этим человеком… он более живой, неистовый. А дело все в том, что перед мужем я не была виновата, а вот перед Сапфировым… не во всем, но во многом.
— Некуда тебе идти, — констатирует. — Или к муженьку обратно собралась? Может, пожалеет.
— С таким же успехом я могу пойти сунуть голову в пасть льву.
— Даже так? Что, настолько его разозлила?
— Я его не злила, — дергаю сумку, чтобы освободиться. — Пусти! Ну пусти же! — паникую, ибо не могу быть так близко к нему. Невыносимо это. — Я… я не должна была приходить. У тебя… у тебя есть дочь. Если бы я знала, то ни за что бы не пришла. У тебя семья, и я это понимаю.
Сапфиров никогда не делал, что я его просила. И сейчас ничего не изменилось. Он только звереет от моего сопротивления.
— Мне больше нечего тебе сказать. Отпусти, пожалуйста...
Все же отпускает сумку, но вдруг хватает за руку, насильно раскрывает мою ладонь, а в нее кладет два ключа в связке. Загибает пальцы, чтобы я сжала ключи.
— Что это?..
— Ключи.
— З-зачем?..
— На них адрес. Это в центре. Поедешь туда. Я вечером приеду.
— Но…
— Я вызову тебе такси, — достал свой смартфон из кармана брюк, набрал такси и попросил как можно скорее приехать. — Через пять минут приедут.
— А что… что это за место?
— Я купил эту квартиру шесть лет назад. Но я там не живу.
— И ты хочешь, чтобы я поехала туда?.. Зачем?
Я не понимаю его. Еще вчера он был серьезно настроен вышвырнуть меня по утру за порог, а сейчас отправляет в свою квартиру.
Нет, не может быть… Это не помощь. Это что-то другое, во что он снова, как и в день нашей встречи, хочет меня втянуть.
— Просто поезжай, и все. Без разговоров. Поговорим, когда я приеду.
— Ты все-таки хочешь мне помочь? — в лоб.
— Возможно, — качнул головой. — Еще не решил.