Цветок, что уже расцвёл… 2 том.

Глава 1. Луань и феникс.

В городе Наньбао, где жизнь бурлила и кипела, как в огромном котле, на центральном рынке каждый день происходило настоящее волшебство. Люди приходили сюда не только за товарами, но и чтобы окунуться в мир ярких красок, музыки и удивительных историй.
Бродячие артисты показывали здесь красочные представления. Их трюки, танцы и песни были подобны искрам, которые разлетались по площади, притягивая взгляды всех, кто проходил мимо. Уличное искусство было настолько захватывающим, что зрители замирали в восторге, словно завороженные.
Каждый день на площади оживали удивительные истории, рассказанные в пьесах. Мелодии песен, льющиеся из уст артистов, трогали самое сердце, заставляя людей чувствовать одно и то же — радость, грусть или восхищение.
Со временем, проникнувшись деятельностью творцов, местные жители решили сделать что-то большее для них. На рыночной площади, где раньше царила только суета и шум, возникла скромная деревянная сцена. Она была простой, но в её грубых досках скрывалась целая история, созданная с любовью и старанием. Каждый вечер площадь становилась центром притяжения, где артисты продолжали творить свои чудеса, а зрители — наслаждаться этим удивительным зрелищем.

В тот солнечный весенний день на сцене выступала семья бродячих артистов. Их номера были яркими и занимательными, но особое внимание привлекал сын, виртуозно игравший на баньху.
— Он снова здесь, — прошептал молодой человек, с тревогой оглядывая толпу.
Музыкант был одет в яркие цвета, словно птица в брачный период. Трудно подобрать более красочную метафору, ведь его наряд, сшитый из разноцветных лоскутов, которые его мать достала невесть где, представлял собой воплощение звенящей пошлости, в отличие от дорогих и изящных костюмов актеров императорской оперы. Но что можно ожидать от бродячих артистов? Ничто так не привлекает местных зевак, как яркая одежда и грим.
Сегодня молодой человек выступал только с игрой на баньху, поэтому его наряд был более сдержанным, чем у его товарищей по сцене, которые щеголяли в пёстром тряпье и самодельных масках зверей и не только.
— Это богатый господин, он щедро платит. Ему нравится твоя игра, — с улыбкой ответила женщина в одеянии, похожем на облачение жрицы.
— Меня смущает его присутствие. Боюсь, что скоро моя игра станет хуже, ведь струны совсем истончились, — с этими словами молодой человек, взяв в руки свой старенький инструмент, поморщился.
Под аплодисменты публики музыкант вышел на сцену. Сегодня здесь было меньше людей: мужчины, лениво развалившиеся в тени, женщины с мешками риса, мяса и овощей и чумазые дети, вихрем бегающие вокруг. Рынок привлекал самую разную публику, но среди серых лиц сверкали янтарные глаза молодого человека, полные любви к окружающим.
— Приветствую вас! — воскликнул артист, обращаясь к зрителям. — Прекрасная погода, не правда ли?
Толпа отозвалась громкими возгласами. Лишь богатый господин стоял в стороне, наблюдая за происходящим с легкой улыбкой.
— Сегодняшняя песня была написана в такой же весенний день, когда закат окрасился малиновыми красками, наполняя меня удивительным чувством радости и тоски одновременно, — сказал музыкант, присаживаясь на табурет и касаясь смычком струн. — Надеюсь, вы разделите со мной это настроение!
Баньху подхватил слова хозяина, словно бабочка, порхающая над цветочной поляной. Мелодия плавно переходила из легкой и радостной в плаксивую и грустную, как будто юная дева скорбела по ушедшему возлюбленному. Зрители, затаив дыхание, слушали, вспоминая свои горькие моменты жизни. У кого-то даже выступили слезы на глазах.
Неизвестный господин стоял в толпе, рисуя в воздухе фигуры в такт мелодии. Порой он закрывал глаза, расплываясь в улыбке, погружаясь в свои мысли.
Так, под звуки баньху, в сердце каждого зрителя просыпались самые глубокие чувства. Музыка, будто древнее заклинание, объединяла в этот момент всех — молодых и старых, женщин и мужчин, бедняков и знатных господ.
Выступление подошло к концу, и на сцену вновь вышли актёры, изображающие богов и демонов, чтобы разыграть новое представление. Толпа зрителей поредела, и господин исчез из виду.
Ближе к ночи бродячие артисты радостно делились заработком. Хотя сумма была невелика, её хватало, чтобы в ближайшие дни устроить сытую жизнь. Музыкант, покинув шумное застолье, направился в небольшой лес за городской чертой.

***

В густом тумане, который окутывал лес, недалеко от дороги, ведущей в город, находилась поляна, чья тайна с каждым годом всё труднее вспоминалась. Давным-давно, в полдень, когда солнце касалось верхушек сосен, на эту поляну приходили три красавицы. Их голоса, подобно звону колокольчиков, наполняли воздух мелодиями, а от их танцев среди пионов и хризантем, казалось, сама природа замирала, любуясь этим зрелищем.
Но однажды вечером, когда звезды только начали зажигаться на небе, девушки не вернулись домой. С тех пор поляна изменилась. Цветы уступили место дурманным деревьям, чьи тусклые мерцающие лепестки словно хранили в себе отголоски ушедшей радости.
Дурманные деревья на этой поляне появились не просто так — они стали её настоящими хранителями. Их цветы, хоть и не такие яркие, как пионы или хризантемы, обладали поистине удивительной красотой. Они излучали таинственный свет, который не просто украшал ночь, а, казалось, был живым, словно напоминание о присутствии душ погибших девушек. Этот свет то едва мерцал, то сиял ярче, то совсем угасал. Сорванные цветы помогали заплутавшим людям не заблудиться и найти верный путь.
Но если человек, пришедший в лес, был не чист душой, соцветия дурмана могли обречь его на вечное блуждание во тьме, пока он не найдёт вековой покой. Вскоре об этом месте начала ходить и другая легенда.
Если храбрец стоял среди трех деревьев и пел песню, лепестки начинали излучать алый свет. Красные цветы ценились на местном рынке как амулеты против злых духов. Их раскупали с жадностью, веря, что они способны защитить от бед и несчастий.
Но даже в этом волшебном свете была скрыта грусть. История о трех красавицах, чья песня когда-то наполняла лес радостью, теперь напоминала о том, что счастье хрупко и недолговечно. Поляна хранила память о них, и каждый, кто приходил сюда, мог коснуться истории места, хотя и не знал имен несчастных.

Устроившись на поваленном дереве, молодой человек достал из корзины баньху и начал играть на нём. Его тихий голос, отражаясь от стволов деревьев, наполнил окрестности тоской и скорбью.

Глава 2. Силки на небе и сети на земле.

Когда Хуа Яньфань проснулся, солнце уже было в зените, заливая своим золотым светом небольшой домик, который больше напоминал сарай. Здесь ютилась семья музыканта. Его тело, будто после долгих дней тяжёлого труда, казалось неповоротливым и тяжёлым. В голове стоял гул, словно тысячи крошечных молоточков бились внутри черепа. Вчерашний вечер, наполненный странными событиями, теперь казался ему неясным и нереальным, как ночной кошмар.
Молодой человек с трудом поднялся на ноги, но едва не упал обратно. Каждая мышца протестовала, каждая кость ныла. В груди ощущалось неприятное чувство, и, приложив ладонь к сердцу, он заметил, что она вся в засохшей крови. Он вытянул руки вперёд, багровые линии обвивали пальцы, словно хитрые перстни. Коснувшись лица, он понял, в чём дело: под носом и подбородком ощущались кровавые следы. Молодой человек невольно поёжился.
Собрав последние силы, он вышел наружу. Их домик находился на самой окраине города, можно сказать, на окраине окраины. Бродячие артисты — люди бедные, и у них за душой только самодельные музыкальные инструменты и костюмы. Хуа Яньфань был родом из охотничьей деревни далеко от Наньбао. Его родители, всю жизнь зарабатывающие танцами и песнями, решили испытать судьбу в городе, где им улыбнулась удача. Долгие годы они скитались по улицам, ночуя под открытым небом, пока отец молодого человека не узнал от торговца, что за городом есть залежь, а рядом находится заброшенная житница. Теперь скромный сарай для зерна служил довольно хорошим местом ночлега для их семьи.
— Дорогой! — радостно окликнула женщина сына. Она сидела на небольшом бревне, нарезая овощи, пока в котле рядом с ней дымилось ароматное мясо.
Хуа Яньфань, чувствуя себя неловко и неуверенно, пробормотал в ответ:
— Доброе утро…
Он поспешил скрыться за домом, чтобы умыться. Молодой человек боялся, что пожилая женщина может подумать что-то нехорошее: от пришедшей болезни до жестокой драки. Холодная вода немного прояснила мысли, но вопросы, терзавшие его, оставались без ответа.
— Сегодня праздник? Ты где такое раздобыла? — спросил Хуа Яньфань, подойдя к матери и заглянув в котёл.
— Тот богатый господин заходил вчера, спрашивал про тебя, — улыбнулась она, и среди морщин показались ямочки. — После оставил кусок мяса, такой даже с хорошей суммой в кошельке не сыскать на рынке!
Молодой человек замер. Вчерашний вечер начал складываться в его памяти, как пазл. Всё-таки это был не сон!
— Цветы... Мой баньху... — пробормотал он, хватаясь за голову. — Что было вчера? Что я сделал?
Его мать нахмурилась, пытаясь понять, о чём говорит сын.
— Ты вернулся ночью, — произнесла она, — и сразу же лёг спать. Мы не стали тебя беспокоить.
— Мне нужно идти! — взволнованно воскликнул молодой человек.
— Поешь хотя бы! — попросила женщина, крепко вцепившись в рукав сына.
Схватив вчерашнюю лепёшку со стола, который представлял собой перевернутый ящик, Хуа Яньфань побежал в город.
После того, что произошло, ему не хотелось идти в лес одному. К тому же, сам Мяо Хаоюй пригласил его ко двору, и это было веским поводом для визита. Однако возникла проблема: господин не сказал, где он живёт.
Хуа Яньфань улыбнулся. Знать была настолько высокого мнения о себе, полагая, что каждый знает их расписной дворец и двор, окруженный забором в чжан высотой. Но на самом деле, все эти мужчины и женщины уже давно смешались в одну пеструю массу из платьев и золотых украшений, подобно постному жаркóму по весне.

Постное жаркое — блюдо, которое часто готовили в деревнях. За осень и зиму люди съедали все запасы, и на весну оставались только сушёные овощи. Их варили вместе с костями, чтобы придать блюду «мясной вкус».

Музыкант шагал по улицам Наньбао, где дворцы местных ванов, чиновников и знатных господ возвышались над его головой, одновременно завораживая своим величием и пугая непроницаемым равнодушием. В поисках двора семьи Мяо он останавливался у каждого здания, вглядываясь в окна, стараясь уловить хоть какой-то намёк на нужное место.
Проходящие мимо чиновники свысока взирали на музыканта, одетого в обноски. Но он, не обращая внимания на их взгляды, продолжал свой путь, надеясь встретить хоть одного человека, в чьих глазах мелькнет искра доброты.
И вот из-за угла появились две фигуры, облаченные в черно-белые одеяния. Они шли бок о бок, о чём-то беседуя. Один из них, невысокий и худощавый, с живыми глазами, был похож на юркую крысу, готовую скрыться в любой момент. Его красота была обманчива, в ней таилась опасность, как в ядовитом цветке, который манит своей яркостью, но приносит лишь боль. Второй, высокий и статный, с уверенной осанкой и аккуратно собранными волосами, он выглядел как военный, привыкший командовать и защищать.
Хуа Яньфань замер на месте, не в силах отвести глаз от этих двоих. «Военный», как успел его именовать музыкант, заметил его взгляд, улыбнулся и подошел ближе.
— Заблудился? — спросил он с добродушной насмешкой.
— Да, — тихо ответил молодой человек. — Не подскажете, где здесь двор семьи Мяо?
— Этот блаженный опять водит к себе бродяг? — раздался холодный голос второго мужчины, его лицо исказилось от презрения.
Военный положил руку на плечо музыканта и развернул его в сторону конца улицы. Указав на крайнее поместье, утопающее в густых зарослях зелени, он сказал:
— Иди до конца дороги, там будет двор с красными знамёнами. Он-то тебе и нужен.
Мужчина внимательно посмотрел на музыканта, словно проверяя, понял ли тот его слова. Когда Хуа Яньфань кивнул, он кивнул в ответ и, не сказав больше ни слова, растворился в толпе.
— Благодарю за помощь, господин! — прокричал молодой человек ему вслед, собирая на себе недоуменные взгляды прохожих. Затем он поспешил в указанном направлении.
О каких бродягах говорил тот мужчина? Неужели Хуа Яньфань — один из множества бедняков, которым помогает знатный человек? А он-то уже вообразил, что только ему выпала возможность сблизиться с богатым господином!
Признаться, Хуа Яньфань уже мечтал, как он очаровывает Мяо Хаоюя игрой на баньху, и тот берёт его под своё покровительство.
Подойдя к изящному дворцу, молодой человек с трепетом в сердце вновь устремил взгляд на алые знамена, развевающиеся вдоль ограды, убедившись, что ничего не перепутал. Их яркие цвета, словно кровь, пульсировали на ветру, вызывая в душе музыканта смесь волнения и благоговения. Он осторожно приблизился к стражнику, стоявшему у входа.
Коренастый мужчина, облаченный в броню, преградил путь алебардой, его суровый взгляд не оставлял сомнений в серьезности намерений.
— Чего тебе здесь нужно? — грозно спросил он.
Музыкант, чувствуя, как его сердце сжимается от смятения, робко произнес:
— Мне нужен господин Мяо Хаоюй.
Стражник нахмурился, его взгляд стал еще более строгим.
— Какова цель твоего визита?
Хуа Яньфань растерялся. Он пытался подобрать слова, но мысли путались.
— А… цель… — пробормотал он, чувствуя, как щеки заливает румянец. — Он вчера попросил меня прийти… Мы с ним встретились…
В этот момент из-за спины стражника раздался голос самого Мяо Хаоюя.
— Пропустите его, — произнес он с легкой улыбкой, которая мгновенно развеяла напряженность.
Стражник тут же опустил алебарду и отошел в сторону, открывая путь. Юноша с облегчением вздохнул и, благодарно кивнув, вошел во двор.
Перед ним открылся удивительный мир, окруженный весенней зеленью и благоухающими цветами. Дорожка, вымощенная гладким камнем, вилась между статуями различных животных, словно приглашая гостей на прогулку. В воздухе витал аромат цветущих деревьев, смешиваясь с запахом свежей земли и влажной листвы.
Недалеко от дворца двое загорелых мужчин с увлечением занимались починкой беседки. Их движения были точными и уверенными, несмотря на то, что они постоянно переговаривались и шутили. На террасе, укрытой от солнечных лучей, пожилая женщина раскладывала на столе травы для сушки. Ее же движения были, напротив, неторопливыми, но в них чувствовалась глубокая мудрость и забота.
Хуа Яньфань, следуя за господином Мяо Хаоюем, не мог оторвать глаз от окружающей красоты. Он чувствовал, как внутри разливается умиротворение и восхищение.
— Нашему роду уже не одна сотня лет, — начал Мяо Хаоюй, его голос звучал тепло и проникновенно. — Но семья Мяо всегда славилась уважением и добротой к каждому человеку. Поэтому у нас так мало прислуги. Все эти люди хотят служить нашему дому.
Он остановился и, повернувшись к музыканту, взглянул ему прямо в глаза.
— Я уже начал сомневаться, что Вы придёте, — продолжил он с легкой улыбкой.
Хуа Яньфань смущенно опустил взгляд, чувствуя, как его щеки снова краснеют.
— Я тоже, — пробормотал он. — Могу я попросить Вас обращаться ко мне не так формально? Мне, признаться, немного некомфортно слышать подобное обращение, — сказал молодой человек, стараясь звучать увереннее.
— Любой готов указать на свой возраст и статус, лишь бы к нему обращались на «Вы», — ответил Мяо Хаоюй, его взгляд стал серьезным. — Но если Вам так будет угодно, тогда я имею право попросить того же.
Хуа Яньфань кивнул, признавая правоту своего собеседника. Только потом он осознал, в чём заключается хитрость господина. Он не осмелится обратиться к Мяо Хаоюю на «ты», а тот, в свою очередь, будет продолжать обращаться к нему на «вы».
— Господин… — протянул молодой человек, так и не подобрав слов.
В ответ Мяо Хаоюй лишь рассмеялся, прищурив свои янтарные глаза, словно лисица.
— Ну что ж, таков будет уговор, — сказал он, жестом приглашая гостя во дворец. — Добро пожаловать.
Хуа Яньфань, пораженный великолепием дворца, на мгновение замер, не в силах оторвать взгляд от его бесконечных сводов, словно стремящихся к небесам. Головокружение подкралось незаметно, но он усилием воли подавил его, следуя за Мяо Хаоюем в этот лабиринт роскоши.
Из просторной прихожей, украшенной изысканными картинами, расходились три коридора, каждый из которых манил своей таинственностью. Мяо Хаоюй, словно ведомый невидимой рукой, свернул налево, и Хуа Яньфань, стараясь не отставать, поспешил за ним, опасаясь потеряться в этом бесконечном море богатства.
Пройдя через несколько комнат, украшенных с изяществом и утонченностью, они оказались в большом кабинете. В центре стоял массивный стол, окруженный высокими шкафами, заполненными свитками, колбами с загадочными жидкостями, глиняными сосудами и пучками сушеных трав, источавшими тонкий аромат.
— Садитесь, — мягко произнес Мяо Хаоюй, указывая на вытянутое кресло. Его руки погрузились в небольшую ванночку, наполненную цветочным отваром, и легкий пар окутал их. — Оголите, пожалуйста, верхнюю часть тела. Мне нужно проверить место скверны.
Хуа Яньфань, стараясь сохранять невозмутимость, ослабил пояс и снял верхнюю часть своих одеяний. Его молодое, подтянутое тело предстало перед господином, и тот начал осторожно ощупывать его кожу, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы.
— Интересно, — пробормотал Мяо Хаоюй, поднимая одну бровь. — Либо мой ритуал был на редкость хорош, что, признаюсь, маловероятно, либо же Ваше тело поглотило энергию инь без особых последствий.
Хуа Яньфань нахмурился, размышляя, стоит ли говорить о ночном происшествии. Он чувствовал, что этот человек, несмотря на свою доброжелательность, скрывает что-то важное.
— Мой друг, Вы ранее не практиковали путь совершенствования? — Мяо Хаоюй вновь улыбнулся.
— Нет, — ответил музыкант с недоумением. — Разве что ходил в храм к монахам, чтобы правильно передать образ героя для постановки.
Господин наклонился ближе, его взгляд стал пронзительным. Янтарные глаза, казалось, проникали в самую душу.
— Вам стоит начать! У Вас есть хороший потенциал! — воскликнул он, хлопнув в ладоши от радости.
Хуа Яньфань опешил. Идея совершенствования, которая для его семьи была чем-то недостижимым, манила его, как светлячок в ночи. Но он не мог не задуматься о последствиях.
— Цель благая, но путь Дао для моей семьи как пряжа из повилики, — осторожно ответил он. — К тому же, как я отправлюсь в храм и брошу родителей?
Мяо Хаоюй отступил на шаг, его лицо озарилось пониманием.
— Я Вас обучу, — сказал он с уверенностью. — В свободное время приходите ко двору.
Хуа Яньфань почувствовал, как внутри него что-то дрогнуло. Он кивнул, но в его глазах все еще читалась тревога.
— Это честь для меня, — наконец ответил музыкант, натянув одежду обратно. — Но я Вам не смогу отплатить.
— Сможете, — загадочно произнес Мяо Хаоюй, его глаза блеснули в полумраке кабинета. — Но об этом позже.
Молодой господин некоторое время еще осматривал Хуа Яньфаня и, убедившись в полном здравии того, пригласил на чай.
Музыкант бережно держал в руках нефритовую чашку, любуясь отражением ветвей деревьев и лазурного неба в напитке. Солнце уже приближалось к горизонту, окрашивая облака в нежные персиковые тона.
Его взгляд остановился на Мяо Хаоюе. Вчера в ночи он не успел рассмотреть своего нового знакомого как следует, и теперь украдкой изучал его. У господина Мяо были аккуратные черты лица, а его фарфоровая кожа выдавала в нем знатного человека, хотя и казалась слегка болезненной. Волосы его были заплетены в косу, а верхние короткие пряди обрамляли лицо, иногда спадая на его глаза феникса. Он был поистине красив, но его утонченность и изящество скорее напоминали образ женщины, чем мужчины.
Хуа Яньфань неожиданно вспомнил того военного, который подсказал ему дорогу. На его фоне господин Мяо действительно походил всё же на госпожу.
— Из-за вчерашнего происшествия я забыл о Ваших вещах, — голос Мяо Хаоюя вернул музыканта к реальности. Господин, как ни в чем не бывало, достал из-под стола корзину с баньху, которую, очевидно, приготовил заранее.
— Вы очень выручили, этот баньху словно часть меня! — Хуа Яньфань с безудержной радостью прижал к себе потертый хуцинь с грифом, который был надежно обмотан веревкой.
— Не сочтите за грубость, мне ли не знать, как музыкант связан со своим инструментом, но я для Вас кое-что приготовил, — произнес господин и исчез за дверью. Вскоре Мяо Хаоюй вернулся, пряча что-то за спиной.
— Когда Ваш инструмент совсем придет в негодность, для меня будет высшим благом, если Вы воспользуетесь моим подарком, — он протянул новый баньху. Корпус его был инкрустирован узором из нефрита, подчеркивая зеленоватую деку из змеиной кожи. На колке красовалась вырезанная из дерева птица, раскинувшая крылья. К этому великолепию прилагался смычок, выполненный из тончайшего конского волоса.
Хуа Яньфань потерял дар речи, не смея взять подарок в руки.
— Берите.
— Я не могу, это…
— Отказов не принимаю! — прозвучало с особой строгостью.
Хуа Яньфань посмотрел в смеющиеся янтарные глаза. В них можно было утонуть. Нет, в них хотелось пропасть бесследно и навсегда…
Окрылённый счастьем, музыкант возвращался домой, держа в одной руке корзинку со старым баньху и цветами, а в другой — подарок от господина. Хуа Яньфань с нетерпением ждал новой встречи с Мяо Хаоюем. Если тот действительно предложит ему помощь в совершенствовании, было бы глупо отказываться от такой возможности.
За свою жизнь молодой человек встречал много знатных людей, но таких, как господин Мяо, он никогда не видел. В нём не было той напыщенности, которая свойственна знати, и презрения к окружающим. Однако можно было догадаться, что за его душой скрывается тайна, которую ещё предстояло разгадать.
Хуа Яньфань убедился, что господин Мяо — необычный человек, даже можно сказать, странный, да простят его Небеса. Лишь бы только за всеми его сладкими речами не скрывался коварный план! Сделать из музыканта слугу, который будет развлекать господина песнями и танцами до конца своих дней.
Представив это, Хуа Яньфань почувствовал, как сердце пропустило удар. Он поймал себя на мысли, что такой исход был бы не самым плохим. Однако сейчас об этом думать рано.
Что действительно следовало обдумать, так это то, как рассказать родителям о его новом знакомом? Мать за него только обрадуется, разве что попросит быть осторожнее. А вот отец… Известный своим вспыльчивым нравом, он не искал повода, чтобы сцепиться с кем-то, как две собаки. К тому же отцу было всё равно, с кем вступать в перепалку: от простого торговца на рынке до богатого господина в паланкине. Оттого со знатью у него была взаимная ненависть, да такая, что отца пару раз ловила стража, но он умело заговаривал язык и сбегал.
Так что пожилой мужчина явно не будет в восторге от дружбы его сына с Мяо Хаоюем. Однако хранить в секрете их общение было невозможно. Буквально, как бы Хуа Яньфань объяснил появление нового баньху? Нашёл на улице? Подарили? Если да, то кто? Ах, тот чинуша Мяо, нет, сынок, нам не нужны подачки от мерзкой знати!
Тяжело, а что делать? С этими мыслями музыкант добрался до окраины Наньбао, где вдалеке виднелась крыша житницы.

Глава 3. Прыжок дракона и пение феникса.

Хуа Яньфань, укрывшись под старым раскидистым деревом у ворот, с любопытством наблюдал за группой мужчин, собравшихся у городской комиссии. Их голоса, доносившиеся издалека, звучали как звон монет в кошельке, но молодой человек чувствовал в них некую искусственность. Они улыбались и кланялись, но их светская надменность казалась лишь маской, скрывающей истинные чувства.
Среди этой толпы выделялся один мужчина. Его длинные тёмные волосы, заплетённые в косу с синеватым оттенком, трепетали на ветру. Яркое алое одеяние, выглядывающее из-под чёрной накидки с золотыми кольцами, напоминало вечернее солнце, ускользающее за горизонт.
Однажды один из уличных артистов сказал Хуа Яньфаню, что одного такого кольца с накидки было бы достаточно, чтобы год жить припеваючи. Но музыкант лишь улыбнулся, зная, что даже если бы он был голоден, никогда не осмелился бы украсть что-то у господина Мяо. Возможно, он рискнул бы стащить у знати некую вещичку, но не у этого человека.
Мяо Хаоюй стоял рядом с одним из тех мужчин, с которыми Хуа Яньфань столкнулся пару дней назад. Его улыбка была приторной, а взгляд — цепким. Казалось, он чувствовал, как музыкант исподтишка наблюдает за ними, и изредка поворачивал голову, чтобы бегло изучить толпу.
Как и предполагал Хуа Яньфань, его родители были против общения с Мяо Хаоюем. Его мать, тяжело вздохнув, предупредила о возможных опасностях, что могут исходить от мотивов знатного господина. Отец же сразу понял, о ком из множества чиновников, которых он видел каждый день в городе, говорит его сын. Однако его слова не расстроили музыканта, а только разозлили.
Отец предложил украсть что-нибудь у Мяо Хаоюя, а затем они могли бы сбежать из Наньбао, возможно, и из империи. Его острый взгляд упал на новенький дорогой баньху, который он захотел продать подороже. Но Хуа Яньфань с трудом отстоял свой подарок, а его аргумент, что он может заработать больше денег своей игрой, совсем не убедил пожилого мужчину, из-за чего они поссорились.
Поэтому, как только заря заиграла на горизонте, молодой человек, припрятав инструмент и договорившись с матерью о вечернем выступлении, отправился в город, чтобы найти своего нового друга. Или покровителя? Хуа Яньфань пока не понимал уровень их отношений, но его тянуло к господину Мяо, чего он не мог отрицать.
Когда чиновники разошлись, двое направились к молодому человеку. Хуа Яньфань изобразил удивление, но опытный компаньон Мяо Хаоюя тут же разоблачил его.
— Как Ваше самочувствие? — спросил господин Мяо.
— В порядке, — смущённо ответил музыкант. — У Вас важная встреча?
— Не важнее, чем наш разговор, — промурчал он, а затем указал на мужчину в черно-белых одеяниях. — Господин Мо Жаою, капитан в армии Наньбао, широко почитаемый в военных кругах.
Мо Жаою широко улыбнулся:
— Мы уже знакомы.
— Господин Мо указал мне дорогу до Вашего поместья, — пояснил Хуа Яньфань и поднялся с земли.
— Вот как? Прекрасно, — Мяо Хаоюй направился к воротам города. — Я планировал Вас разыскать, но раз милый друг нашёл меня сам, то поделюсь планами на день. — Он оглянулся, убедившись, что двое следуют за ним. — Капитан Мо — искусный воин, его семья владеет тайной техникой боя. Он, конечно, не раскроет её, но обучит Вас основам.
— Обычно я никого не обучаю, но по просьбе господина Мяо готов за неделю сделать из тебя первоклассного воина, — усмехнулся Мо Жаою.
— Буду признателен, — на ходу поклонился Хуа Яньфань, не понимая, зачем ему нужны основы боя.
Когда они добрались до поляны у леса, где два дня назад Хуа Яньфань едва не встретил свою судьбу, Мяо Хаоюй, как ни в чем не бывало, уселся на поваленном дереве.
— Здесь множество нужных мне трав, так что давайте проведём время с пользой, — произнёс он, доставая небольшой ножик. — Приступайте.
Мо Жаою, с любопытством глядя на пояс музыканта, спросил:
— У тебя нет оружия?
— Не доводилось, — ответил Хуа Яньфань, взглядом ища Мяо Хаоюя, который уже маячил среди деревьев. Музыкант был уверен, что господин сам займётся его обучением, но теперь…
Хуа Яньфань только начал привыкать к этому необычному человеку, как на горизонте появился ещё один. Мо Жаою выглядел добродушно, в отличие от того «второго», с кем музыкант видел его ранее, но всё равно капитана присутствие было тревожным. Мужчина казался лишь услужливым другом, и молодой человек знал: если он опозорится, то Мяо Хаоюй будет первым, на кого ему будет стыдно смотреть.
— Бери, — Мо Жаою протянул свой меч. — Теория — это хорошо, но здесь нужна практика.
Хуа Яньфань впервые взял в руки оружие. Для выступлений ему приходилось вырезать клинки из дерева, прокрашивая их с такой тщательностью, что некоторые зрители даже покупали их для своих детей. Но этот меч оказался неожиданно тяжёлым, и, к своему стыду, музыкант уронил его. Изящный клинок, словно живой, полоснул по земле, оставив глубокий след.
— Увесистый, — нервно усмехнулся Хуа Яньфань.
— Это ещё не самый тяжёлый, — сказал Мо Жаою, вложив меч в руки музыканта и придерживая его своей широкой ладонью. — Имя ему Байдао. Он сделан на заказ одним талантливым кузнецом.
Хуа Яньфань опустил глаза. Длинный узкий клинок выходил из пасти свирепого дракона, который смотрел вперёд, словно готовый к атаке.

Байдао — 百祷, сотня молитв.

— Достойная работа, — искренне похвалил музыкант, зная цену истинному мастерству.
Мо Жаою начал аккуратно водить мечом в руках Хуа Яньфаня:
— За две тысячи ли от Наньбао есть Рыбацкая деревня. Я бывал там по приказу императорского двора. Слава о кузнеце дошла до меня, и я решил увидеть его работу лично. Признаться, я не разочарован.
— Какое необычное имя, — прошептал музыкант, проводя пальцем по гравировке на клинке. Его голос дрожал от восхищения, но в нем также звучал трепет перед чем-то загадочным и могущественным. — Учитывая его предназначение, даже кровожадное.
Мо Жаою пожал плечами, его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнула искра гордости.
— Оружие этого мастера славится тем, что само выбирает себе имя. Возможно, это лишь легенды, но я сам присутствовал при ковке Байдао. Пока я беседовал с кузнецом, на клинке появилась гравировка.
Хуа Яньфань не мог поверить своим ушам. Он переводил взгляд с меча на мужчину, словно ища в его глазах подтверждение или опровержение услышанных слов. Но лицо капитана оставалось непроницаемым, как древний монолит.
— Опять дурите, господин Мо, — раздался голос из кустов, и Мо Жаою залился смехом. Мяо Хаоюй вышел на поляну, держа в руках букет ароматных трав.
— Я готов изучать технику боя, — решительно заявил Хуа Яньфань.
Мяо Хаоюй убрал сорванные травы в мешочек и, спрятав его в рукав, вытащил меч из ножен. Лезвие блеснуло в лучах солнца, и воздух наполнился легким звоном металла.
— До приемов боя еще далеко, — начал он, его голос был мягким, но в нем чувствовалась сталь. — Вам хотя бы научиться держать меч.
Он направил клинок на музыканта, и Хуа Яньфань почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он поднял меч, готовясь отразить атаку. Но каждый раз, когда он пытался блокировать удар, его руки дрожали, а лезвие встречалось с мечом господина с глухим звоном.
Мо Жаою с прищуром взглянул на своего нового ученика и произнес:
— Господин Мяо действует предсказуемо. Не пытайся догнать, играй на опережение.
Хуа Яньфань кивнул, стараясь сосредоточиться. Он закрыл глаза и попытался представить, как меч движется в воздухе, как он блокирует атаку, прежде чем она начнется. Но каждый раз, открывая глаза, он видел лишь ухмылку Мяо Хаоюя и сверкающее лезвие его меча.
Наконец, после долгих попыток, меч музыканта двинулся в сторону, блокируя атаку. Мяо Хаоюй застыл на мгновение, а затем улыбнулся краешком губ.
— Вот, — произнес с гордостью Мо Жаою. — Попробуй теперь так.
Молодые люди сменялись, каждый из них пытался дать Хуа Яньфаню частичку своих знаний и умений. Время летело незаметно, и когда капитан вернул меч Мяо Хаоюю, тот воскликнул:
— Солнце ушло за пик Линьшань! Пора нашего ученика вести в город.
— Причина? — спросил Мо Жаою, взяв протянутый музыкантом Байдао.
— Вечернее выступление, — взволнованно ответил Хуа Яньфань. — Я должен подготовиться.
Трое путников медленно брели по извилистой тропинке, ведущей к городу. Вечерний воздух был наполнен ароматами цветущих слив и яблонь. Город, утомленный дневными заботами, погружался в сладкую тишину, нарушаемую лишь тихим шелестом листвы и редкими звуками проезжающих телег. Но это только на окраинах, а на главной площади Наньбао уже собралась толпа зрителей, ожидающих выступления артистов.
— Хуа Яньфань, чьим перстом написана музыка, что звучит на сцене? Я знаком с народным творчеством и поэзией, но твои мелодии для меня — загадка, — задумчиво произнес Мо Жаою, пристально глядя на музыканта.
Музыкант, не привыкший к такому вниманию, улыбнулся с легкой скромностью, в его глазах мелькнула тень гордости.
— Я сам пишу, — ответил он без тени ложного величия.
— Воистину похвально! — кивнул капитан, его взгляд встретился с Мяо Хаоюем. — Девушки любят стихи, красивые слова цепляют их сильнее, чем нарядная одежда. Я тоже пишу, хоть и не так искусно.
— Только не начинайте, умоляю! — взмолился господин Мяо, его лицо исказила гримаса, будто он ожидал чего-то ужасного.
— Да? Прочтите что-нибудь, — загорелся музыкант.
— Что ж, — Мо Жаою прищурился, будто обдумывая что-то важное, — раз вы так просите… — Он замолчал, словно подбирая нужные слова. — Закатов прекрасней в Наньбао лишь девы улицы Хун, к чьим грудям припасть…
— О, достаточно! — воскликнул Мяо Хаоюй, прикрывая уши руками. — Прошу Вас, прекратите!
Хуа Яньфань, наблюдавший за этой сценой с легкой улыбкой, вдруг заговорил:
— Потенциал есть, но… — Он задумался на мгновение. — Слишком прямолинейно. Говорите образами, красками, как первая строка: девы улицы Хун, чья кожа нежна, словно спелая слива, а глаза глубоки, как воды Чуньцуй…
— Во! — обрадовался Мо Жаою. — Господин музыкант, я обучаю тебя держать уверенно меч, а ты станешь моим наставником в искусстве стихоплетства, согласен?
Молодой человек смутился, его взгляд метнулся к Мяо Хаоюю, словно ища одобрения.
— Прекрасная идея, — согласился тот, слегка кивнув. — А то, боюсь, поэзия капитана Мо в скором времени погубит меня.
Так, за легкой беседой и шутками, троица добралась до городских ворот. Мо Жаою растворился в толпе молодых девушек, а Мяо Хаоюй вызвался проводить Хуа Яньфаня до главной площади.
— Вы останетесь? — с лёгкой нерешительностью в голосе спросил музыкант, окинув взглядом толпу, собравшуюся на площади.
— Если пожелаете, — улыбнулся Мяо Хаоюй, подтолкнув молодого человека к сцене. Но не успел Хуа Яньфань сделать и шага, как его схватила за руку пожилая женщина.
— Тебя уже все ищут, — произнесла она, ее голос был мягким, но настойчивым.
Музыкант благодарно кивнул и исчез в глубине сцены, оставив за собой лишь легкий шлейф мелодии, что уже звучала в сердцах собравшихся.
— Дорогой, я понимаю, что дружба с богатым человеком может быть полезна нашей семье, но мы зарабатываем на жизнь трудом, а не пустыми разговорами!
— Я же пришел, как мы и договаривались, — ответил Хуа Яньфань с легкой досадой. — К тому же, беседы с господином Мяо вовсе не пустые!
— Сынок, — женщина нежно обняла молодого человека, — знать видит в нас лишь развлечение. Когда он наиграется с тобой, то найдет нового музыканта. Ты талантливый мальчик, но таких, как ты, много. Я лишь хочу защитить тебя!
— Да, мама, — Хуа Яньфань проглотил недовольство. — Я буду осторожен.
Сегодняшнее выступление было особенным: вместе с отцом Хуа Яньфаня и другими артистами они разыгрывали сатирическую постановку. Молодой человек должен был исполнять весёлую мелодию, соответствующую характеру выступления.
Новенький баньху звучал чисто, как горный ручей, и играть на нём было настоящим удовольствием. Как могла его мать подумать, что Мяо Хаоюй может быть плохим человеком? Разве «игрушке» дарили бы такие подарки? Хуа Яньфаню захотелось сразу же посмотреть на господина, но янтарные глаза нашли его сами, словно солнечные лучи, проникая в самую глубину души и даря тепло. Молодой человек выдохнул, отпустив все тревоги и сомнения, и лёгкая песнь продолжила вторить весёлым голосам.
Работа артистов в этот вечер была оценена по достоинству. Десяток знатных господ щедро наградили выступающих, и Мяо Хаоюй не остался в стороне. Среди монет лежал небольшой клочок папирусной бумаги, обычно использующейся для печатей от злых духов.
— Кто-то из зрителей посчитал, что в Хуа Яньфаня вселился демон, — засмеялся один из артистов, — то-то он так светится!
Музыкант незаметно вытащил «печать» и, покинув обстановку всеобщего праздника, развернул сложенный вдвое листок. На нём было написано: «Полночь. У моста».
Хуа Яньфань огляделся, словно кто-то мог его уличить в связи с женатым мужчиной. Его сердце забилось быстрее. Он спрятал письмо за пазуху и ощутил, как его охватывает смешанное чувство беспокойства и радостного ожидания. В его голове всё ещё звучали слова матери. Он провёл не так много времени рядом с Мяо Хаоюем, и в его душе начало прорастать зерно сомнения. Внимание, которое господин уделял ему, было более чем явным. Однако из всей знати именно за этим человеком никогда не было скандалов и громкой славы. Ничем не выделяющийся господин при императорском дворе. Хотя музыкант не мог наверняка знать, какие страсти кипят среди чиновников.
«Всё! Нечего в траве и деревьях видеть врагов! Осторожность не помешает, но иллюзий строить не буду», — подумал он. До полуночи было ещё много времени, но сидеть в кругу семьи уже не хотелось. Хуа Яньфань схватил баньху и, подобно ветру, выскользнул из города.
Ночь окутала его, как бархатное одеяло. Луна, словно жемчужина, висела в небе, освещая путь. Молодой человек шёл, не зная, что его ждёт, но чувствовал, что должен быть с тем, к кому зовёт его сердце.

Глава 4. Сын обратился драконом.

После той встречи на мосту Мяо Хаоюй словно тень проскальзывал по городским улицам, избегая Хуа Яньфаня. Музыкант, терзаемый вихрем вины и сожалений, не находил покоя. Он осознавал, что упустил драгоценный шанс, наговорив, точнее, напев столько пошлостей. И, возможно, к лучшему, что господин делает вид, будто они незнакомы.
Хуа Яньфань даже собирался прийти ко двору Мяо в надежде на прощение и возможность всё исправить. Однако знакомые артисты отговаривали его. Они видели страх в его глазах и шептали: «Если ты оскорбил члена знатной семьи, это может обернуться бедой. Подумай, что лучше — прощение или голова на плечах?»
Так молодой музыкант, казалось бы, жил обычной жизнью, но внутри него бушевал ураган чувств. Он вспоминал их встречу, вновь переживая её, а порой наигрывал на баньху тот мотив, напевая шепотом роковые строки.

Но однажды, когда солнце клонилось к закату, на городской площади вновь появился господин. Он терпеливо дождался конца представления, хотя ранее обычно покидал рынок после выступлений музыканта. Затем твердым шагом направился к Хуа Яньфаню, однако по нему было видно, что он слегка дрожит.
— Мой милый друг, я приглашаю Вас на тренировку по мастерству меча, — нерешительно произнес господин. Он опустил глаза и добавил: — У меня было плохое самочувствие, и я не мог прийти раньше.
Хуа Яньфань замер, чувствуя, как его сердце снова забилось быстрее. Он не мог поверить, что Мяо Хаоюй сам пришёл и говорит так, будто оправдывается перед ним. Музыкант кивнул и пообещал завтра же днём найти господина, что положило начало новой главе их истории.

***

— Если бы Вы отрастили волосы и переоделись в шелка, то вполне могли бы сойти за знатного господина, — улыбнулся Мяо Хаоюй, сидя на мягкой июньской траве. — Ваши аккуратные черты лица выдают в Вас далеко не простолюдина.
Они почти каждый день проводили вместе. У Мяо Хаоюя, как у чиновника, было много дел, но он всегда находил время, чтобы уделить хотя бы пару часов своему милому другу. Однако иногда они не виделись по несколько недель, что вызывало у Хуа Яньфаня чувство тоски. Его же отец злорадствовал, говоря, что их фальшивая дружба подошла к концу.
Молодой человек смутился и запустил руку в свои волосы, которые были не длиннее половины чи:
— Признаться, мне стыдно говорить, но такая жизнь, как моя, не позволяет носить изысканные прически, — он посмотрел на бабочку, которая кружила вокруг собранных господином цветов. — В волосах быстро заводятся насекомые.
Мяо Хаоюй коснулся макушки музыканта:
— Какая жалость, я бы хотел увидеть Вас в ином обличии.

Хуа Яньфань наблюдал за даосами, которые удалялись от города, проходя через дорогу у поляны, где они тренировались с Мяо Хаоюем. Музыкант часто встречал странствующих совершенствующихся: стройных и красивых, в аккуратных одеяниях, без излишней роскоши, они казались лёгкими и свободными. Казалось, что даосы не идут, а парят над землёй, словно божества.
Мяо Хаоюй объяснял, что совершенствование очищает от всего плохого и грязного, а за чистой душой стоит и чистое тело. Хуа Яньфань часто слышал о знатных господах, которые преуспели в военном деле, но совершенствование было уделом семей, тесно связанных с монахами.
— Я хочу научить Вас и этому, а то так и пройдет вся жизнь как во хмелю, — начал Мяо Хаоюй. — Думаю, на сегодня уроков владения мечом достаточно.

Жить как во хмелю и умереть как во сне — 醉生梦死, идиома в зн. жить сегодняшним днем, жить без забот.

Хуа Яньфань взглянул на свои руки, покрытые мозолями. С непривычки всего за месяц его аккуратные ладони музыканта огрубели, но теперь он мог постоять за себя. Мо Жаою принёс ему меч из армейской оружейной, и теперь молодой человек носил его на поясе, удивляя знакомых артистов и городских зевак.
— Капитан Мо снова отсутствует, дела при императорском дворе? — спросил Хуа Яньфань.
— А Вам не нравится быть со мной наедине? — игриво спросил Мяо Хаоюй, вгоняя собеседника в краску.
Они всё это время делали вид, что после той встречи на мосту ничего не произошло. Однако что-то всё же изменилось. Двое точно перешли на новый этап отношений. Мяо Хаоюй стал более тактильным, постоянно касаясь Хуа Яньфаня. То он поправит ему волосы, то проверит биение сердца после тренировки, то невзначай возьмёт за руку.
Хуа Яньфань сначала убеждал себя, что начал фантазировать, наделяя смыслом те вещи, в которых его изначально нет. Но было одно «но». Музыкант внимательно наблюдал за общением Мяо Хаоюя и Мо Жаоюя, и там не было места особым прикосновениям — обычные беседы двух молодых господ. Иногда Хуа Яньфань думал, что, возможно, господин Мяо влюбился в него. Но только при появлении таких мыслей он давал себе пощечину, чтобы избавиться от всяких непотребных веяний.
— К восьмому месяцу начнётся война, император требует лучших военачальников для разработки стратегии, — сказал господин, не дождавшись ответа от музыканта. — Поэтому я хочу, чтобы Вы научились тому, что поможет Вам сохранить жизнь.
На лице господина читалась задумчивость.
— А если бежать? — тихо спросил Хуа Яньфань.
— Куда? В любом месте будет хуже, чем оставаться в Наньбао. При наступлении врага император бросит все силы на защиту столицы.
Слова господина, словно камни, упали в сердце молодого человека. Он почувствовал, как внутри него всё сжимается от страха и тревоги. Но он не мог позволить себе поддаться панике. Надо было действовать.
— Тогда, — Хуа Яньфань медленно встал, его движения были уверенными, хотя внутри всё дрожало, — приступим к совершенствованию духа!
Он понимал, что это был его единственный выход. Ему нужно стать сильнее, научиться защищать себя и свою семью. Молодой человек не мог позволить себе просто ждать, пока война придёт в их дом.
Ранее Хуа Яньфань думал, что это лишь догадки господина, но теперь они становились всё более реальными. Он чувствовал, как город начинает дышать иначе, как будто сам воздух был пропитан предчувствием беды.