Я резко распахнула глаза. За окном щебетали птицы, и яркое солнце заливало комнату светом. Моментально вскочив с кровати, я подбежала к окну и распахнула его настежь, впуская в комнату свежий морской воздух, смешанный с нежным ароматом цветов. Время было раннее, но город постепенно просыпался. Окинув взглядом дома и лазурное море, я опустила взгляд и увидела нашего садовника, Лоуренса, который умело подрезал кусты внизу.
— Доброго утра, Лоуренс! — крикнула я с балкона.
Он слегка дёрнулся, наверно, не ожидая, что кто-то сверху обратится к нему по имени. Ведь к слугам было запрещено так фамильярно обращаться, но для меня подобные правила казались странными. Я относилась к слугам почти как к членам своей семьи, ведь большую часть жизни провела с ними, и они так или иначе участвовали в моём воспитании, особенно Берта, которая стала мне почти мамой, хотя по должности была моей личной прислугой.
— Ох, госпожа, вы меня напугали, — взволнованно произнёс Лоуренс.
— Простите, — виновато ответила я и хихикнула.
— Госпожа, с днём рождения вас! Я как раз недавно собрал для вас букет из лилий, как вы и любите.
— Правда? Где же они? Или вы лично хотите мне их подарить? — лукаво спросила я.
— Госпожа, как я смею! — засмущался он в ответ, а я громко рассмеялась. — Я отдал их Берте, думаю, скоро она вам их принесёт.
— Благодарю, Лоуренс, вы первый, кто меня сегодня поздравил. Думаю, отец будет не очень рад этому, — подразнивая сказала я.
— Госпожа, смилуйтесь, не говорите вашему отцу, — взмолился садовник.
— Я ведь пошутила, конечно, не скажу. Это будет наш с вами секрет, — прошептала я, прислонив указательный палец к губам.
Лоуренс поклонился и продолжил свою работу, а я тем временем подбежала к своей подушке, из-под которой достала свою любимую книгу о путешествиях господина Шарля по безбрежным морям и океанам. Её мне подарил мой любимый дядюшка Роанальд, брат отца, который тоже, как главный герой, бороздил моря уже долгие годы.
В нашем доме он бывал редко, но, когда приезжал, обязательно дарил мне кучу различных подарков из разных городов и островов, где побывал. А также он привозил не только сувениры, но и самые интересные истории, которые я могла только услышать.
Я начала листать книгу, в которой был не только сплошной текст, но и красивые иллюстрации с различными животными, растениями и небывалой красоты природой. Не знала, кто был художником этих рисунков, но мне казалось, он смог передать почти в точности всё то, что существует на самом деле. Мне так казалось, хотя я в жизни не видела ничего подобного тому, что было в этой книге.
За дверью я услышала шаги и моментально спрятала свою книгу обратно под подушку.
— Лира, дочка, ты уже проснулась? — спросил отец за дверью.
— Д-да, минутку, — подскочив с кровати, я подбежала к стульчику, на котором висел халат, и надела его поверх своей сорочки.
Спустя пару минут отец вошёл вместе с Бертой, в руках у которой был тот самый букет лилий, о котором говорил наш садовник.
Я так обрадовалась цветам, что первым делом подбежала к Берте, заметив, как она мялась перед моим отцом, не решаясь произнести мне поздравление, но я не стала ждать.
Взяв с её рук цветы и вдохнув их аромат, я наконец подняла взгляд и наткнулась на недовольную гримасу отца. Сразу отдав цветы Берте, я крепко обняла его.
— Доброе утро, моя милая дочурка! — ласково произнёс он, и на душе стало моментально тепло. — С днём твоего рождения! — продолжил он и поцеловал меня в макушку.
— Доброе утро, отец. Спасибо большое за букет, он замечательный, — поблагодарила я его как можно ласковее, чтобы он не злился из-за небольшой ситуации с цветами и Бертой.
Отец редко когда злился на меня. Несмотря на моё игривое настроение и умение впутываться в различные неоднозначные ситуации, я всегда была послушной и выполняла все его приказы.
Так как я была единственным ребёнком и любимой дочерью, я понимала, что на мне лежит большая ответственность. Ведь в будущем мне нужно будет заниматься делами отца.
Мне не очень нравилась вся эта бумажная волокита, больше всего я мечтала бороздить моря и побывать во многих местах.
Я на секунду задумалась о том, как бы это было чудесно, и мне в голову сразу пришла идея.
— Лира, сегодня тебе исполняется уже двадцать четыре года, и...
— Отец, я ведь могу сейчас попросить подарок на свой день рождения? — затараторила я.
Он замер, кажется, не ожидая моего напора.
— М... да, конечно, чего ты хочешь, милая?
— Позволь мне отправиться в путешествие с дядей Роанальдом.
После моих слов он окончательно впал в ступор, а Берта с большими глазами металась между мной и им.
— Лира, это может быть очень опасно, — обеспокоенно сказал отец.
— Но ведь со мной будет дядя, и уверена, наше путешествие пройдёт замечательно, — воодушевлённо говорила я, предполагая, что отец не сможет мне отказать.
— Прости, милая, но можешь попросить о другом подарке? Тем более я собираюсь устроить торжество в честь твоего рождения, и путешествие как-то не укладывается в планы.
Предсказанный Бертой образ «Афродиты» оказался пророческим. Я сияла. В платье цвета морской волны, усыпанном жемчугом, с русыми волосами, уложенными в сложную прическу с вплетенными нитями того же жемчуга, я была воплощением покорной, элегантной наследницы. В зеркале отражалась девушка, которой я должна была стать. Только зелёные глаза — слишком широко открытые, с тенью паники на дне — выдавали правду. Берта сияла от гордости.
— Вы просто чудо, госпожа! Герцог Арленский и его сын будут в восторге! — воскликнула она, поправляя последнюю складку на моем плече.
«Герцог Арленский и его сын». Эдриан. Мысль о предстоящей встрече сжала горло холодными пальцами. Я сделала глубокий вдох, ощущая, как жесткий корсет платья сковывает ребра, напоминая о клетке.
— Спасибо, Берта, — выдавила я улыбку, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Ты волшебница.
Она проводила меня до дверей бального зала. Шум голосов, смеха, звяканье бокалов и первые аккорды оркестра обрушились на меня, как волна. Я замерла на пороге. Зал сверкал. Люстры, отражаясь в тысячах хрустальных подвесок, заливали все ослепительным светом. Дамы в шелках и бархате напоминали экзотических бабочек, кавалеры в парадных мундирах — статную стражу этого искусственного рая. И в центре всего — мой отец. Он увидел меня, его лицо озарилось гордостью и облегчением. Он поднял бокал в мою сторону. Я ответила едва заметным кивком, чувствуя, как жемчуг на верхней части корсета впивается в кожу.
Тут же ко мне направился Эдриан. Высокий и статный, в парадном мундире с темным камзолом, подчеркивавшим его стройную фигуру, он выглядел безупречно. Длинные светлые волосы были аккуратно уложены, но несколько прядей все же выбивались, обрамляя лицо с живыми голубыми глазами. В его глазах светилась неподдельная радость и... надежда.
— Лира, — он склонился в изящном поклоне, беря мою руку и едва касаясь губами. — Вы затмеваете само море сегодня. С Днем Рождения.
Его прикосновение обожгло. Не страстью, а виной.
— Благодарю, Эдриан, — ответила я, опуская глаза. — Вы очень любезны.
— Любезность тут ни при чем, — он улыбнулся, все еще держа мою руку. — Это чистая правда. Могу я надеяться на первый танец?
Оркестр заиграл вальс. Мой отец одобрительно кивнул издалека. Выбора не было.
— Конечно, — прошептала я.
Мы закружились в вихре танца. Его рука, твердая и уверенная, обвивала мою талию, а ведение было таким безукоризненным, что я покорно следовала за каждым шагом, будто механическая кукла. Моя улыбка застыла, обращенная в пустоту над его плечом, пока музыка сливалась с навязчивым, гулким стуком моего собственного сердца.
— Лира, — его голос, тихий и теплый, прозвучал так близко, что я вздрогнула. — Я так рад видеть вас. Ваш отец... он говорил с вами? О наших планах? О будущем?
Вопрос. Тот самый вопрос. Я заставила себя поднять на него глаза. В его взгляде не было надменности или расчета, только искренний интерес и та самая надежда, которая разрывала меня на части.
— Он... говорил, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — О важности союза. О долге.
— А вы? — он наклонился чуть ближе, и я почувствовала запах его одеколона — свежий, с нотками цитруса. — Что вы думаете об этом? О нас? Я помню наши прогулки, наши беседы... Мне всегда было с вами легко и интересно. Я надеюсь... — он запнулся, редкая робость мелькнула в его обычно уверенных глазах. — Я надеюсь, что вы видите в этом браке не только долг.
Кто бы мог подумать... — пронеслось у меня в голове, пока он говорил о наших прогулках и беседах. Эдриан. Мой друг детства. Да, мы знакомы больше десяти лет, но виделись-то лишь каждое лето! И вот он... соглашался на брак? Со мной? Он, который всегда был мне как старший брат — надежный, заботливый, старше всего на год. Никогда, никогда я не видела в нем возлюбленного, а уж тем более мужа. И вовсе не потому, что он был плох или непривлекателен — Боже правый, он один из лучших людей в моей жизни! Эдриан, который защищал меня от всех напастей и в детстве, и сейчас, который ни за что не причинил бы мне боли... Но сердце мое оставалось глухим к тому чувству, что так явно светилось сейчас в его глазах.
Его искренность была оружием, против которого у меня не было защиты. Он не был злодеем. Он был просто другим пленником этой системы, верящим, что нашел в ней счастье. Счастье, которое для меня было тюрьмой.
— Эдриан, — начала я, отводя взгляд к сверкающим люстрам, чтобы он не увидел слез, подступавших к глазам. — Вы добры, благородны и... искренни. И мир между нашими домами... он действительно важен. Но... — Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как корсет сдавливает легкие. — Но есть вещи внутри меня... мечты... которые не помещаются в рамки даже самых разумных планов. Мне... мне нужно время. Подумать. Очень нужно. Сегодня... давайте просто потанцуем?
Он не ответил сразу. Мы сделали еще круг, его ведение стало чуть менее уверенным. Я чувствовала, как он смотрит на меня, пытаясь прочесть мое лицо. Наконец, он тихо вздохнул.
— Время, — повторил он. — Хорошо, Лира. Я не буду торопить вас. Но знайте... мое предложение и мои чувства искренни. Я буду... ждать вашего ответа.
«Я буду ждать». Эти слова упали в мою душу камнем. Ждать здесь. В этой позолоченной ловушке. Нет. Ждать я не могла. Его искренность лишь подчеркнула пропасть между нами и укрепила мою решимость. Он заслуживал правды, но единственная правда, которую я могла ему дать, — это мое исчезновение.
Туннель оказался короче, чем я ожидала, но каждый шаг по его неровному, скользкому от влаги полу отдавался в висках гулким эхом, преувеличенным моим собственным страхом. Запах сырости и древнего камня смешивался с едва уловимым, но все усиливающимся соленым дыханием моря. Оно звало, как магнит, вытягивая меня из темноты.
Сквозь последний слой густого плюща я выбралась наружу не на берег, как представляла по рассказам дяди, а в небольшой, полуразрушенный грот, скрытый от посторонних глаз нависающими скалами. Рассвет только-только начал размывать черноту ночи, окрашивая небо над морем в бледные полосы лилового и розового золота. Воздух был чист, холоден и остр. Я сделала глубокий вдох, ощущая, как дрожь в коленях помалу стихала, сменяясь лихорадочной решимостью. Путь назад был отрезан камнем, вмурованным в скалу. Только вперед.
Спуск к порту по крутым, обрывистым тропкам, скрытым от основного пути, занял больше времени, чем я рассчитывала. Камни норовили выскользнуть из-под ног, колючий кустарник цеплялся за грубую ткань моего дорожного костюма. Но вот я наконец спустилась на набережную. Порт просыпался. Ранние рыбаки возились со своими лодками, слышались крики чаек, скрип канатов, глухие удары дерева о дерево. Воздух пропитался запахами рыбы, соли, дегтя и далеких стран.
Сердце бешено колотилось, когда я оглядывалась, пытаясь найти знакомые очертания «Эфириала» — корабля дяди Роанальда. Его светло-синие паруса с золотой эмблемой — стилизованной летучей рыбой — были бы видны издалека. Я шла вдоль причалов, стараясь держаться в тени складов и гор товаров, избегая любопытных взглядов. Мой капюшон был глубоко надвинут, сумка плотно прижата к боку. Каждый встречный мужчина казался потенциальной угрозой, каждое окрик — началом погони.
«Эфириал» я не нашла. Ее привычное место у дальнего пирса пустовало. Вместо нее стояло несколько других судов — грузовые бриги, поменьше и победнее корабля дяди. На душе похолодело. Он должен был вернуться вчера! Он обещал! Я рассчитывала на него, на его защиту, на его понимание... Пусть даже мне пришлось бы солгать о согласии отца. Теперь же я была одна, как та чайка на причальном столбе, только без ее крыльев.
Отчаяние начало подкатывать к горлу, грозя слезами. Я прислонилась к прохладной стене какого-то склада, закрыв глаза. Что делать? Ждать? Но где? И как долго? Каждый лишний час в порту увеличивал риск быть узнанной. Возвращаться? Невозможно. И немыслимо. Мысли метались, как испуганные мыши.
— Ищешь кого, малец? — хриплый голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза.
Передо мной стоял мужчина. Невысокий, коренастый, с лицом, обветренным морскими ветрами до цвета старой кожи, в потертом кожаном камзоле. Его маленькие, глубоко посаженные глаза изучали меня с любопытством, лишенным доброжелательности. За ним виднелся грузовой бриг средних размеров, «Морская Волна», если верить выцветшей надписи на корме. Команда на палубе сонно возилась с канатами, будто движимая привычкой, а не бодростью.
Кажется, в обличие дорожного костюма и плаща я выглядела не слишком женственно, раз меня приняли за мальчишику. Я втянула голову в плечи, стараясь казаться меньше, незаметнее.
— Кап... Капитана Роанальда Сомерсета, — выдавила я, стараясь сделать голос глубже, грубее. — Его корабль, «Эфириал». Он должен был быть здесь.
Мужчина (капитан этого брига, как я поняла по его уверенной позе и цепкому взгляду) хмыкнул, плюнув между нашими ногами на мокрые камни причала.
— Сомерсет? А, этот щеголь с его светло-синими парусами? — Он усмехнулся, обнажив желтые зубы. — Не прибыл еще. Ветер, говорят, им не благоприятствовал где-то у Рифов Отчаяния. Может, сегодня подтянется, а может, и завтра. А то и вовсе... — Он многозначительно развел руками. — Море штука непредсказуемая. Ты ему кто? Паж? Племянник?
Его взгляд скользнул по моей фигуре, задержавшись на лице, скрытом лишь наполовину капюшоном. Что-то в его оценке заставило меня внутренне сжаться.
— Да... то есть, племянник, — поспешно соврала я. — Мне нужно с ним срочно. Очень срочно. — Отчаяние придало моим словам искреннюю дрожь. — Вы не знаете, по какому курсу он будет возвращаться?
Капитан фыркнул.
— Знаю, как не знать. Он возвращается из Карнвика, через Архипелаг Семи Ветров. — Он кивнул на свой бриг. — Мы туда же груз везем. Тот же курс, только в обратную сторону. — В его глазах мелькнул интерес. — Так что, если твой дядюшка где-то там застрял, мы его, может, и встретим по пути. Если повезет. Море большое.
Карнвик! Тот же курс! Сердце екнуло. Значит, была надежда! Пусть маленькая, призрачная — море огромно, корабли могли разминуться в просторе, но она была. Если дядя задержался и еще не прошел Архипелаг, если «Морская Волна» пойдет достаточно быстро... Мы могли встретиться. Эта мысль влила в меня толику тепла посреди ледяного страха.
— Я... я заплачу, — выпалила я, судорожно сжимая ремень своей сумки. — Мне нужно уплыть. Сейчас. На вашем корабле. В Карнвик. — Я подчеркнула последнее слово, надеясь, что перспектива возможной встречи с «Эфириалом» хоть немного смягчит его.
Его брови поползли вверх. Интерес сменился откровенной алчностью.
— Заплатишь? И хочешь плыть по курсу Сомерсета? — Он протянул слово, явно взвешивая выгоду. — А много ли у тебя, племянничек, этих самых монеток? Плавание неблизкое. И места на борту для пассажиров не предусмотрено... Придется ютиться в углу трюма меж бочек. Цена будет... соответствующей. Особенно если мы твоего дядюшку вдруг встретим. — Его ухмылка стала шире и хитрее. Он понял мою надежду и собирался нажиться на ней вдвойне.
Кассий
Середина года. После долгой, прохладной и удивительно сухой зимы солнце наконец-то разогнало последние клочья тумана и начало по-настоящему греть каменистые склоны Исгарны. Воздух, еще недавно колючий от мороза, теперь пах влажной землей, молодой травой и... голодом. Весь остров потихоньку пробуждался от спячки, и вместе с ним просыпался звериный аппетит. Охота была не просто желанием — она была необходимостью.
Чтобы добыча была верной, а силы хватило на крупного зверя, я решил позвать Сайруса. Мой старый друг, хоть и был немногим старше меня, обладал хитростью и скоростью, которых мне порой недоставало. Вот только найти его после зимнего сна оказалось задачей не из легких.
Наверняка закопался где-то в самой глубокой норе, как слепой червь, — пробурчал я себе под нос, обходя знакомые укрытия у подножия скал, подальше от основного поселения.
И вот — знакомый вход, почти невидимый под нависшим корнем древнего дуба. Его приют: тихий, темный, надежный. Он был уверен, что это место принадлежит лишь ему, что здесь его не достать. Но он глубоко заблуждался, ведь потревожить его всегда мог я.
— Сайрус! Ты там? — мой голос гулко отозвался в каменном горле норы.
В ответ была лишь тишина. Лишь эхо да шелест пробуждающегося леса.
— Выходи, старина! Твой запах воняет спячкой за версту! — крикнул я громче. — Не вылезешь добром — вытащу за ноги!
Молчание. Хватит церемоний. Я уже наклонился, готовый вползти в темноту, как вдруг...
— Стой-стой! Выхожу я! — послышался сонный, ворчливый голос из глубины.
Минуту спустя Сайрус предстал передо мной, потягиваясь и почесывая затылок. Весь он был взъерошен, в листьях и хвое, крепко зацепившихся за его светлые, почти белесые длинные волосы. Изумрудная чешуя, обычно яркая и переливающаяся, сейчас казалась блеклой, матовой под еще робкими лучами солнца. Он зябко обхватил себя руками.
— Кассий, ну что за варварство? — заворчал он, щурясь на свет. — Солнце только-только показалось, воздух еще ледяной! Дай поспать хоть до полудня!
— Воздух свежий, а не ледяной, — парировал я, указывая подбородком в сторону деревни, где уже виднелось движение. — Смотри, другие уже шевелятся. А твоя чешуя... — я насмешливо окинул его взглядом, — похожа на старую потускневшую рыбью кожу. Праздник Змеиных Боев не за горами, а ты будешь там самым бледным привидением. Разве что пугать соперников видом.
Сайрус фыркнул, но в его жёлтых глазах мелькнул огонек азарта.
— Язык-то у тебя острее клыков, Кассий! Это мы еще посмотрим, кто кого перепугает на арене! Кто сильнее, быстрее и... — он попытался выпрямиться и блеснуть чешуей, но выглядело это жалко, — и красивее! Но сперва... охота? — Он недовольно буркнул, но я видел — сон как рукой сняло. Голод был лучшим будильником.
Мы были поколением, что почти утратило способность принимать полноценный змеиный облик. Лишь наши деды, бабушки и старейшины могли на такое. Но у каждого из нас оставались свои особые умения, помогавшие охотиться в этих джунглях, кишащих самой разной живностью, от мелкой до крупной, даже без полноценной змеиной формы. Несмотря на это, пусть и ненадолго, но всё же нам был доступен дар призывать духовную сущность змея, которая в основном использовалась для защиты, а не для охоты. Поэтому охотились мы только в нашем получеловеческом обличии.
Вскоре мы нашли достаточно пищи и, утолив голод, по старой привычке двинулись к морскому берегу чтобы отдохнуть и понежиться на солнце. Это был наш постоянный ритуал после удачной охоты. Наша чешуя, покрывавшая почти всё тело, нуждалась в солнечном тепле — оно давало нам силы и быстрый метаболизм.
Мы шли по песку, вдыхая свежий солёный воздух, как вдруг… Сайрус резко замер, и его ноздри тревожно дрогнули.
— Чуешь? — прошипел он, и его взгляд стал острым, как кинжал.
Я втянул воздух. Пахло не просто морем. Пахло смолой, чем-то едким, потом... и людьми. Резкий, чуждый, тревожный запах. Сердце сжалось от знакомой, жгучей ненависти. Мы синхронно метнулись к гребню прибрежной скалы и замерли.
На горизонте, разрезая гладь воды, двигался корабль. Небольшой бриг, явно грузовой. И плыл он прямо к запретным водам Исгарны. К нашим водам.
— Смельчаки... или дураки, — прошипел Сайрус, и в его голосе не было ни сонливости, ни ворчливости. Только холодная ярость. — Как они вообще посмели снова явиться?
— Не знаю, но сойти на берег мы им не позволим, — ответил я, и мои собственные когти впились в камень. Воспоминания о пламени, криках, крови вспыхнули ярко и болезненно.
Мы обменялись быстрым, понимающим взглядом. Слов не требовалось. Мы сразу принялись концентрировать свою энергию души, чтобы вызвать духовный облик змея. Недалеко от берега возникли два гигантских змея. Мой — угольно-черный, с огненной полосой ярко-желтого брюха. И Сайруса — гибкий, стремительный изумрудный вихрь. Они выглядели величественно и устрашающе, их размеры в десятки раз превосходили обычных змей.
Использование духовной силы вызывало у природы чувство угрозы, и в нашу поддержку она обращала свой гнев на источник беды. Тучи сгущались, покрывая небо почти черным занавесом. Солнца больше не было видно. Сквозь расстояние я чувствовал панику этих никчемных людей, их суету, которая была бесполезна. Их должна была постигнуть та же участь, что и наших сородичей, погибших от их рук три суровые зимы назад [1].