Цветок среди шипов

1 глава

Рубиана

Прошлое никогда не отпустит нас.
Мы живём им, возвращаемся к нему мыслями, даже если мечтаем забыть. Моё прошлое было светлым… до того дня. Увидеть, как тело собственной матери висит под потолком, — худшее, что может произойти в жизни.

Мне было всего шесть лет. Я была ребёнком. И через неделю после её смерти отец привёл в дом другую женщину — со своей дочерью, моей ровесницей. С этого момента моя жизнь превратилась в ад.

Она обвиняла меня во всём: в мелочах, в кражах, даже в том, чего я не делала. Отец верил ей, а не мне. Я клялась, умоляла, повторяла снова и снова: «Это не я!» — но мои слова тонули в его гневе.

Когда он уходил, маска доброй мачехи падала. Она заставляла меня убирать огромный дом, унижала, била. При отце же изображала заботливую женщину, уверяла, что я оскорбляю её и не уважаю. И он снова ругал меня.

Однажды она толкнула меня с лестницы. Я выжила. Но с тех пор мир стал беззвучным. Мне было семь, я только собиралась пойти в школу, а вместо этого потеряла слух… и вместе с ним — голос. Слёзы застревали внутри, язык будто онемел. Я не могла ни плакать, ни кричать.

Я постепенно училась читать по губам — осторожно, медленно, наблюдая за людьми, которых видела рядом. Иногда я понимала слова, иногда нет. Мир оставался неполным, звуки исчезли, но глаза стали моим слухом, губы — моим проводником. Это делало меня настороженной, осторожной, но одновременно учило выживать в мире, который казался холодным и чужим.

Она продолжала мучить меня. Била, обвиняла в каждом падении своей дочери, выбросила мои игрушки и даже фотографии мамы. Всё, что напоминало о ней, исчезло. Всё, кроме одного маленького медвежонка — единственного подарка, который я успела спрятать. Его мягкий мех, его пустые глаза — они были моим тайным убежищем, напоминанием о маме, о том, что когда-то была любовь и тепло.

Отец тоже исчез из моей жизни. Его любовь, его внимание теперь принадлежали только Рейчел. Для меня у него не оставалось ничего. Я больше не существовала.

Когда мне было семь, я уже понимала это всей душой. Всё внимание доставалось Рейчел.

— Папа, смотри, что ты мне купил! — радостно кричала она, размахивая новой куклой.

Я стояла в углу, крепко сжимая своего медвежонка, вглядываясь в лица, пытаясь прочитать по губам хоть что-то. Иногда слова доходили до меня, иногда нет, но холод, отчуждение и насмешка были ясны без перевода.

— А мне? — тихо осмелилась спросить я, следя за движением губ отца.

Отец нахмурился:
— Ты опять начинаешь? Почему ты не можешь радоваться за сестру?

Сестра. Они все называли её моей сестрой. Но я знала, что она заняла моё место.

Рейчел улыбалась мне с той самой холодной насмешкой, которую я запомнила навсегда:
— Просто ты плохая, вот тебе ничего и не покупают.

Я не могла ответить. Я только смотрела, как они уходят вдвоём, оставляя меня одну в пустой комнате. Медвежонок в руках был единственным живым существом, которое не предавало меня.

Только бабушка — маминая мама — смогла вытащить меня из этого ада. Я умоляла её жестами забрать меня. И она забрала. Стала моим опекуном. Одиннадцать лет я жила с ней… пока смерть не забрала её тоже.

Теперь я снова осталась одна. И отец требует, чтобы я вернулась в тот проклятый дом.

Но я уже не та маленькая сломленная девочка. Я знаю правду — дневник мамы открыл мне её. Я знаю, что эта женщина сделала с ней… и со мной.

Я не слышу и не говорю. Но это не остановит меня.
Я вернулась, чтобы отомстить.

2 глава

Рубиана

— Почему ты здесь? — показываю отцу жестами. — Я же писала тебе: я не хочу возвращаться. Уходи!

Отец хмурится. Наверное, уже забыл, как разговаривать жестами. Я тянусь за телефоном, чтобы набрать слова в заметках, но его ладонь ложится на мою руку.

Я поднимаю взгляд на его губы, сосредоточенно всматриваюсь в движения.
— Я знаю, что ты сказала, — медленно произносит он, будто специально растягивая слова, чтобы я уловила их. — Не утруждайся телефоном.

— Тогда чего ты ждёшь? — снова показываю жестами. — Я не хочу. Просто оставь меня в покое.

Он снова хмурится.
— Я понимаю тебя, Рубиана. Но хочу, чтобы ты жила с нами и училась в университете, где тебе дадут хорошее образование. Я уже подготовил документы.

«С нами?» С его семьёй? Опять быть лишней? А ещё и университет выбрал за меня.

— Ты не понимаешь, — показываю ему. — Мне здесь хорошо. Я уже поступила в своё учебное заведение. Ты не можешь просто прийти и приказать вернуться.

— Это и твой дом, — настаивает он. — Твою учёбу можно перевести.

— Нет, это твой дом. Твой и твоей семьи, не мой. Забудь обо мне. Представь, что меня не существует — и всё.

От жестов начинают болеть руки.

Он долго смотрит на меня, взгляд скользит по лицу.
— Я говорю ещё раз, Рубиана. Вернись домой, в Нью-Йорк. Там твои друзья. Они тоже учатся в университете, о котором я говорил. И я не могу притвориться, будто тебя нет. Хватит упрямиться.

— Почему? — резко показываю. — Почему ты продолжаешь настаивать? Мне всё равно, кто там. Мне хорошо именно здесь, в Манхэттене. У меня нет друзей там, мои друзья здесь. Уходи.

— Не смей говорить со мной таким тоном, — губы отца двигаются резче. — Я не уйду, пока ты не соберёшь вещи. Самолёт уже ждёт.

— Но почему?! — руки дрожат от быстрых жестов. — Я же тебе никто!

— Не говори так, — отвечает он. — Ты моя дочь.

Смешно. С каких пор? У него уже есть дочь… Может, даже ещё дети появились после того, как я ушла.

И тут он добавляет:
— У меня есть одна очень драгоценная вещь. Она принадлежала твоей матери. Изабелла любила её. Я отдам её тебе… если вернёшься домой.

Имя мамы будто обжигает. Как он смеет его произносить? Она умерла из-за него. Из-за него и его любовницы.

Но слова застревают в голове: вещь мамы. Он готов отдать её.

Я всё равно собиралась вернуться. Просто не хотела показывать этого сразу. Я тянула время, чтобы понять, зачем он так настаивает. Сегодня я решилась: я вернусь. Но не ради него.

Я вернусь, чтобы увидеть лицо той женщины.
И однажды отомстить. Хоть у меня ещё нет планов.

— Я вернусь… — наконец показываю жестами, медленно, делая паузу, чтобы он почувствовал напряжение. — Но есть одно условие.

Отец смотрит на меня внимательно.— Какое?

— Ты отдаёшь мне вещь мамы сразу, как мы приедем в Нью-Йорк. Ни минуты позже. — Жесты чёткие, уверенные. Я не собираюсь уступать.

Он нахмурился, глаза сужаются.— Ты ставишь условие… Так, ладно. Я согласен. Вещь будет твоя, как только мы приедем.

Внутри меня поднимается лёгкая волна удовлетворения. Он думал, что сможет управлять мной, но я уже контролирую ситуацию. Я вернусь не ради него и его семьи. Только ради памяти матери и того, что осталось от неё.

— Хорошо, — медленно произносит отец.— Я подготовлю всё к вылету. Ты вернёшься в дом, и вещь будет твоя.

Я киваю

Сердце бьётся быстрее, но я стараюсь скрыть радость. Отец думает, что контролирует ситуацию. А я уже чувствую, как шаг за шагом возвращаю себе власть, пусть и маленькими победами.

И в этой тишине, перед отъездом, я понимаю: первый шаг сделан. Я возвращаюсь не просто в дом — я возвращаюсь, чтобы вернуть себе прошлое и начать свой план. И никто, даже отец, ещё не подозревает, что эта игра уже началась.

Когда отец ушёл, я осталась одна в комнате. Вздохнула и села на кровать, медвежонок на коленях, словно слушая мои мысли.

Я открыла чемодан и начала раскладывать вещи. Всё должно быть тщательно продумано: ничего лишнего, ничего, что выдаст мои настоящие намерения.

Паспорт, билеты, тёплые вещи… — кажется обычным.

Я проверяла каждый предмет: одежда, обувь, сумка с книгами. Всё, что может понадобиться, должно быть под рукой.

И, конечно, медвежонок. Он будет со мной, тихий свидетель всего, что было и будет.

Я мысленно повторяла план:

прибыть в дом, не показывая эмоций;

получить вещь мамы сразу, как договорились;

Собирая вещи, я чувствовала, как внутри растёт уверенность. С каждым предметом я будто возвращаю себе контроль. Этот путь будет опасным, но он мой. И никто ещё не знает, на что я способна.

В последний момент я посмотрела на медвежонка. «Скоро», — прошептала я про себя. «Скоро всё станет на свои места».