Цветы барбариса

Плейлист

𝄞

Мачете — Между висками

Lely45 — Гласными

Просто Лера — Выбраться

NЮ — Я руки твои целовал

Юля Тимонина — Быть богом

NЮ — Пофиг

Юля Тимонина — Кисель

Бонд с кнопкой — Кухни

NЮ — Ницше

Иван Рейс — В медленном вальсе

Кази — Хочешь знать?

ЛСП — Канат

Земфира — Жди меня

Молодость внутри — Сопка

NЮ — Смотри в меня

Лирида — Послание

Нигатив — Мне все равно

Молодость внутри — Снеговик

Гости Гаррисона — Свет

Ваня Дмитриенко — Шелк

______________________________________________________________________________

ссылки на плейлист в Spottify (QR-код слева) и ЯндексМузыка (QR-код справа) закреплены в Телеграм канале stella_mayorova

АКТ I

…Редкий прохожий вы так привлекательны

Ходите по воде, но необязательно,

Даже без этого я вас замечу

Мне с вами рядом становится легче,

Легче и легче, мне легче и легче…

Быть вместе негоже, видите, мы нигде.

Вы сильно моложе и ходите по воде,

Вы с чудесами, странный прохожий,

Но чувствую, с вами рядом все можно,

Чувствую рядом с вами все можно…

Расслабь плечи скрести ноги,

Твое тело нравится многим.

К себе легче, не так строго,

Расслабь плечи: трудно быть Богом…

Сны коридоры мелкие вязи,

Все обнулились прошлые связи.

С вами прохожий все изменилось,

В вас невозможно нежно влюбилась,

Я невозможно нежно влюбилась…

___________________________________

𝄞 Юля Тимонина — Трудно быть Богом

Эпизод 1. Шесть нулей за две минуты

Варя

Расслабь плечи, скрести ноги

Твое тело нравится многим

Марк сжимал меня в тесных объятиях. Его тяжелое дыхание заполняло спальню. Пошел снег. Я рассматривала слабые, мелкие хлопья за стеклом и думала, что забыла поменять резину. Влажные губы на шее хаотично клеймили кожу, выдохи стали частыми. Значит, скоро пойдем пить кофе.

— Тебе нравится эта квартира? — Марк отдышался и встал, натягивая брюки.

— Мне не нравится моя машина, — сейчас он был особо податлив: можно просить у него что угодно. Он удивленно обернулся.

— Что не так с машиной-то? Полгода назад взяли, — он накинул рубашку и смотрел, как я потягиваюсь в постели.

— Хочу внедорожник, — я блаженно улыбнулась.

— Возьмем внедорожник, — он схватил со стула галстук и вышел в гостиную.

— Спасибо, котик, — довольно промурчала себе под нос и нырнула под одеяло.

Я вышла из ванной и застала Марка у окна. У уха был белый телефон. Значит, надо быть тише: он говорил с женой.

Бесшумно скользнула в кухню, чтобы приготовить завтрак.

— Когда ты придешь? — надкусила огурец и обернулась на шаги.

— Я напишу, — он сел за стол и сделал глоток черного кофе. Я обошла его со спины и обняла за шею.

— Коть…

— Я на карту брошу, — он быстро разжевывал яйца.

— Спасибо, — поцеловала его в щеку. Он притянул меня за руку и усадил себе на колени. Запустил руку в собранные в пучок волосы и рассматривал мое лицо.

— Не носи так, — он встал, вынуждая меня подняться, — уши торчат, — сделал глоток воды и, чмокнув в макушку, ушел, хлопнув дверью.

— Как твой Марк Федорович? — Марго обхватила губами трубочку и потянула сладкую цветную жижу из своего бокала.

— Идеально, — я откинулась на спинку стула и поправила волосы. В это время в кафе было немноголюдно.

— Сколько вы уже вместе? Третий год? — она, не глядя на меня, набирала сообщение на телефоне, быстро перебирая пальцами. Никогда не замечала, какая у нее ужасная форма ногтей.

— Ага, — я скучающе постукивала по чашке. — Зачем мы сюда притащились? Место такое себе, — я скривилась.

— Андрюша в центре не хочет пересекаться, ты понимаешь, — она приподняла брови.

— Поэтому мы тухнем в Подмосковье.

— Это всего лишь замкадье, подруга, — она ехидно сощурила глаза.

А ощущалось как окраина Зарайска.

— Милая, — мужчина в дорогом костюме наклонился к моей подруге и легко поцеловал в губы. Я смотрела, как он придерживал ладонью галстук под распахнутым пиджаком, чтобы тот не нырнул в «Текила-Санрайз». Кольцо блестело на безымянном пальце.

— Андрюша, — я поприветствовала его, драматично приподняв чашку с кофе.

— Как вы, дамы? — он улыбнулся мне. Худощавый и симпатичный. Жаль, он спутался с Марго, я бы охотно прибрала его к рукам.

— Прошу меня извинить, — я медленно поднялась, и держа его какое-то время игривым взглядом, удалилась в уборную, слегка покачивая бедрами.

Наклонилась к зеркалу, чтобы подтереть тушь в уголках глаз. Андрюша ловко проскользнул внутрь и прижал меня со спины.

— Скучаю по тебе, — он хищно поцеловал меня в шею и проскользил ладонями по бедрам. Этот пылкий. Заводится вполоборота. — Я приду сегодня, — нетерпеливо покрывал кожу поцелуями, задыхаясь. — Что принести моей девочке?

— Карточку принеси, котик, — я игриво улыбнулась.

— Понял, не дурак, — он ловко нырнул в карман за портмоне и протянул мне платиновую карту. — Ни в чем себе не отказывай, до вечера она вся твоя, — поцелуй в плечо — и дверь захлопнулась.

Мы еще немного посидели в кафе. Я наблюдала за снегопадом и неуклюжими ласками Марго и Андрюши. Странная парочка. И очень скучная.

Поэтому я рада была оказаться в своей машине. Пусть и в пробке. Снег не прекращался. Зато отличный повод выгулять новую шубку. У Макса определенно есть вкус. А у меня — шиншилла, выкрашенная в фуксию. Марк назвал это кощунством и безвкусицей, на которую я спустила, как он полагает, его кровные.

И вот Москва снова превратилась в унылую хтонь, погрязшую в сером снеге, смешанном с дорожной грязью. Серые машины, за рулем которых серые люди. Глаза б мои не видели подбитую ржавую «Хонду» у капота.

— Да поезжай уже, поезжай! Святые шпильки, — я закатила глаза. Колонна тронулась. Нажала на газ. Фары моргнули. Потом исчез звук кондиционера. Панель приборов стала блеклой, будто затухающая свеча. — Ты чего удумала, подруга?

Эпизод 2. Родная, прости

Рома

Я помню стыла, стыла кровь,

Ты заходила с тыла, с тыла

Зашел в бокс пораньше. Пока еще не было суеты и никто не путался под ногами. Топнул, сбивая прилипший к ботинкам снег. Потер руки друг о друга, согревая. Холод собачий.

Самая дорогая на моей памяти красная машина стояла в дальнем углу и будто обиженно молчала.

— Ну что, красавица, посмотрим, как ты тут? — пробормотал, на ходу стягивая куртку. — Сегодня подлечим тебя, — я погладил ее по капоту. Хорошая машина. Совсем новая.

А генератор сдох. Щетки были в ноль, ротор не крутился, ремень проскальзывал.

Я включил чайник, от холода сдохну иначе. Выложил пирожки, что Янка нажарила. С картошкой нереальные. Откусил кусок и пошел к шкафчикам.

За ночь намело дохрена. Я переодевался как можно быстрее, не охота было задницу морозить. Отхлебнул чай. И кажется, обварил глотку. Мать его. Аж глаза заслезились. В топку. Оставил кружку на столе. Кто уже успел отбить кусок ручки? Гребаный болт! Ну что за люди?!

Я включил радио и вернулся к машине. Снял клеммы с аккумулятора — безопасность прежде всего. Потом взял набор головок, подобрал нужную, открутил крепление генератора.

Он тяжелый, зараза. Зато родной, заводской. Не дешевая китайская замена. Надеюсь, ротор не сгорел, тогда обойдемся щетками и подшипниками.

Положил его на верстак. Протер.

— Сейчас, родной. Сейчас все сделаю.

Люблю такое: тишина, ты наедине с безупречным механизмом. В нем все честно: если поломано — видно. Если исправил — поедет. В людях охренеть как сложно.

Разобрал корпус. Коллектор в норме. Щетки — да, сработаны почти до пружины. Заменил. Подшипники тоже: люфт есть. Поставил новые. Эти хорошие. Все должно быть как надо. Иначе дамочка выполощет мозг.

Странная. Глазищи вытаращила огромные, будто я ей денег должен. Шуба дурацкая какая-то, розовая, будто плюшевого медведя выпотрошила и внутрь забралась. Бесятся люди с жиру. И юбка же как мой пояс, как себе ничего не отморозила еще? Янка бы в такой вышла — сразу бы домой погнал, придатки отогревать. Куда ее мужик смотрит? Да мне-то что до нее и ее придатков?

Когда собирал обратно, все встало ровно, как пазл.

— Вот так, красавица, поедешь как новенькая кататься, — погладил ее снова по капоту, а сам вдруг снова вспомнил ее чудаковатую хозяйку. Ни стыда ни совести у этой крали, куда мы катимся?

Протянул болты крест-накрест, чтоб не повело. Потом проверил на стенде: напряжение держит, заряд идет стабильно. Как часики.

Поставил обратно в машину. Протянул снова болты, надел ремень, натянул. Прокрутил вручную — все прошло плавно. Проверил угол натяжения — шикарно.

Подключил клеммы и завел.

Двигатель ожил с первого оборота. Заурчал мягко, ровно. Красавчик. Панель засветилась, заряд пошел как надо.

Вот это настоящий кайф.

— Той девицы тачка? — Юрик подкрался и схватил из пакета пирожок. Я поднял лицо, а он указал на красный «Мерс» в углу. — Блин, я таких еще не видел. Красивая, гадина.

— Да, тачка что надо, — я кивал.

— Да какая тачка, я про цацу ту, в шубке, — он подмигнул. — Я б ей…

— Ты не подавись, мужик, — я кивнул на его полный рот.

— Только если слюной, такая цыпа, что надо. Коленочки какие, видел? Глазками хлопала, лялька, — он гоготнул и шмыгнул носом.

— Че вы тут? — Саня нырнул в пакет за пирожком. — Янка нажарила? Она у тебя молодец, когда свадьба уже? — он зевнул.

— Летом хотим, — я потянулся.

— Как раз отучится. Хорошая девчонка, толковая, — он подмигнул. — На таких и надо жениться. — Ну че машинка? — он махнул на красную иномарку.

— Готова, можно отдавать, — показал ему большой палец.

— Позвони девушке, пусть забирает.

— Давай ты сам наберешь, Сань? — я поднялся и отряхнул руки. — У меня еще тормозная на «Мазде», разрыв магистрали, и гидроусилитель менять на «Шкоде», — отмахнулся и смылся. Иметь дело с этой девицей хотелось меньше всего.

Я уже собирался закрывать бокс, когда заметил, что красный «Мерседес» все еще был там.

— Не скучай, красотка, — выключил свет и услышал скрип двери. — Янка, я уже выхожу, жди, — схватил куртку и пошел навстречу, а то впотьмах еще зацепит какой провод. — Юрик почти все пирожки сожрал, пылесос чертов, — вылетел к дверям и столкнулся с ней прямо у выхода. — Родная, прости, — рассмеялся, хватая ее.

Сладкий незнакомый запах окружил меня и насторожил. Холодные цепкие пальцы на затылке пустили дрыжики по спине. Я даже не успел сообразить, как облажался, когда в меня впечатались липкие губы.

Эпизод 3. Наверное, он решил, что я мертва

Варя

…Бей меня

До крови

И до боли…

Я провожала его взглядом из окна, пока он не исчез за поворотом. Красивый и смущенный. Я так давно не встречала мужчин, которые робко краснеют.

— Чего улыбаешься? — Марго вырвала меня из приятных мыслей.

— Влюбилась, — я хихикнула и вытянула ноги по ее мягкому светлому коврику.

— Ты вляпалась во что-то?

Я повернула к ней лицо. Что она знает?

— С чего ты взяла?

— Марк звонил мне, выведывал, где ты.

Я замерла. Мы не говорили последние сутки, он не отвечал на мои звонки. Неужели что-то узнал? Холод пошел по коже. Не поэтому ли заблокировал карту?

Святые шпильки, это очень плохо.

— Что говорил? — мой голос задрожал.

— Да ничего, спрашивал, где ты, не уехала ли, не собираешься ли к матери. Вы поссорились? — она бросила на меня быстрый взгляд.

Он точно все узнал. Я пропала. Надо поговорить с Андреем.

— Немного повздорили, — я выдавила улыбку, а у самой затряслись руки. — Я разберусь. Спасибо, что приехала.

Марк не объявился и на следующий день. Под вечер я поехала к Андрею.

— Зачем пришла? — он с порога зарычал и вдернул меня в дом.

— А ты как думаешь? — я уперла руки в бока. — Мне нужны мои деньги, Марк подозревает меня, заблокировал карты, мне надо забрать машину из сервиса и свалить!

— Это не мои проблемы, девочка, — он навис надо мной, — не ходи сюда, подставишь меня!

— Издеваешься? Это ты втянул меня в это дерьмо! Я хочу свои деньги, и ты меня больше не увидишь!

— Не будет никаких денег, поняла?! Пока все не утихнет, я не удел, не понимаешь своим крошечным мозгом? — он ткнул пальцем мне в висок.

— Андрюша, мы так не договаривались, если он наедет на меня, я сдам тебя с потрохами.

Я не успела понять, что случилось в следующую секунду, но резкая боль сложила меня пополам. Он ударил меня в живот. У меня перехватило дыхание. Я попятилась, чтобы опереться на стену. Он схватил меня за горло и поднял.

— Сука, ты удумала играть со мной? Забыла кто ты? Ты подстилка, поняла? Я тебя порву на мелкие кусочки и залью в фундамент на одной из своих строек. Еще раз, дрянь, ты откроешь свой поганый рот, — он приблизил ко мне лицо, — тебя не станет, — он отшвырнул меня. Я ударилась о стену и рухнула на пол. — А теперь пошла вон, чтобы мои глаза тебя не видели!

Я встала на колени и с трудом поднялась, держась за стену. Молча вышла за дверь на слабых ногах. Слезы застилали глаза. То ли от боли, то ли от обиды. Я забыла, какими жестокими бывают люди власти. Они боготворят тебя и носят на руках, пока ты безобидная глупая девочка, но раздавят одной левой, если станешь угрозой.

Меня трясло. Было трудно дышать после его сильной хватки. Горло горело. Я потерла его руками и вызвала такси. Попробую одолжить денег у Марго и забрать машину.

Уже привычно вошла в бокс и искала глазами знакомого парня. Его не было видно. Внутри была только моя машина, мастера собрались в дальнем углу и болтали, их голоса доносились до самой двери. Я пошла на звук.

Глотать все еще было больно. Живот тоже ныл. Но я распрямила плечи и звонко застучала шпильками по пыльному бетону в направлении красного комбинезона.

Он смеялся. Громко, всем телом. Раскатистый заразительный смех заполнил собой пространство. Никогда не слышала, чтобы мужчины так заливисто смеялись. Его плечи тряслись, он покачивал бедрами, словно пританцовывая, видимо, что-то забавное показывал друзьям. Я наблюдала за ним со спины.

— Твоя пришла, — один из мужчин приметил меня. Парень в красном комбинезоне обернулся, смерив товарища порицающим взглядом. Горящие глаза вмиг потухли, улыбка сползла с красивого лица. Я только мельком успела приметить это его обаятельное выражение. Но хватило, чтобы запомнить надолго.

Что ж, он не был рад меня видеть. Это больно кольнуло в грудь, но не больше, чем кололо последние часы в животе от крепкого кулака Андрюши.

— Я бы хотела рассчитаться за машину, — я потупила взгляд и прошла к кассе. Парень молча проследовал за мной.

— Молчишь, Барбариска, — ухмыльнулся.

Я вскинула на него глаза. Как он назвал меня?

— Тяжелый денек? — смотрел на меня своими черными глазами так пронзительно. В этот момент даже стало жалко с ним расставаться. — Или бурная ночь? — он кивнул подбородком на мою шею. Я сглотнула и поправила воротник.

Эпизод 4. Она пахла страхом

Рома

…и теплыми руками

согрей меня,

согрей меня,

согрей…

Когда последний клиент уехал и ворота медленно опустились с лязгом, в боксе стало тихо. Всегда любил эту тишину. Без гудков, без звонков, без чужих голосов. Парни быстро разошлись по домам.

Скинул перчатки, швырнул в ящик. Мозоли ныли — не болели, просто напоминали: день был длинный.

Сначала подошел к верстаку. С него надо начинать. Щеткой смел стружку и песок. Потом протер тряпкой столешницу. Под ней — пятна масла, царапины от головок, старые капли тормозной жидкости.

Вот бы так же легко можно было прибрать бардак в башке. Херь какая-то творилась эти дни. Откуда вообще взялась эта ненормальная в шубе? Взбаламутила все и свалила.

Ну какого хера ты вообще ее вспомнил?

Развернул ящик с ручным — трещотки, отвертки, воротки, шестигранники. Каждую в свой отсек. Бесит, когда все не на своем месте.

Я отшвырнул от себя отвертку и выдохнул.

Да блядь.

Может, ей реально помощь нужна была? Ой, не будь ослом! У нее в папиках пол Москва-Сити ходит, ты-то куда? Герой-спаситель без штанов.

Глазюки здоровые. Не видел еще таких. Шальные. И цвет такой залипательный. Васильковый что ли? Моргала смешно, когда фонарем ослепил.

Я ухмыльнулся своим мыслям. Вот придурок.

Помотал головой, отгоняя от себя эту ересь. Надо было заняться пневмоинструментом. Проверил гайковерт: шланг не треснут, масло было. Подвел к компрессору, спустил остатки воздуха. Все — пусть дышит.

Собрал со скамейки потерянные болты, шайбы, хомуты. Все в коробку с надписью «разное». Знал, что никто не заглядывает, кроме меня, но зато когда что-то нужно — там было все.

На секунду остановился и просто стоял в этом полумраке. Бокс был теплый, но тишина в нем почти зимняя. Да, здесь бывает по-разному тихо.

На стенах — ряды инструментов, как оружие. Улыбнулся. Прикипел я к этому месту.

Вытер руки, выключил свет над рабочей зоной, но в углу оставил лампу. Пусть горит, пока переоденусь.

Иногда казалось, что только там я настоящий. Где-то между ключом на "17" и старым мотором, до которого никак руки не доходили.

Быстро переоделся. Наклонился, чтобы завязать ботинки, как вдруг услышал скрип двери и звук отъезжающей машины.

— Мы закрыты, — я выглянул, но никто не показался. Пошел к двери и врос в чертов бетон.

Она стояла в дверях, обняв себя за плечи. Босая. В одном коротком желтом платье. Я отсюда видел, как тряслись ее ноги.

Что за хрень?

Я подошел ближе. Лицо опущено. Я хотел спросить, что случилось и какого лешего она приперлась опять, но язык залип где-то во рту.

Ее избили. Хорошо так поколотили. Волосы слиплись от крови.

Твою мать.

— Ща, — я хотел взять ее за плечи, но побоялся. — Ща-ща-ща, — бросился к шкафчикам, схватил куртку. Накинул ей на плечи и увел вглубь бокса, где теплее. Она молчала. Тряслась. — Я вызову ментов, — смотрел на разбитое в кровь лицо. Гребаный болт, что с ней случилось вообще?

Она замычала и подняла голову. Я будто колючую проволоку заглотнул. Не узнал эти глаза. Сосуды полопались. За веками кровь и слезы. Ресницы слиплись от этой жижи. А у меня от ярости слиплась глотка. Зачем делать такое с девчонкой?

— В больницу надо, — я боялся дотрагиваться до нее и просто придерживал куртку на ее плечах. Она едва качнула головой и снова замычала. Черт возьми. Во что ты вляпалась? — Ладно, давай, — я усадил ее на стул и снял куртку. Стянул с себя свитер. Осторожно просунул ее голову, руки. Еще теплый от тела, то что надо. Она двигалась слабо и все еще тряслась. Снял джинсы. Сел у ее колен и натянул колошины по ногам, как на ребенка. Поднял ее и застегнул ремень. Тощая какая, пришлось сильно затянуть, чтобы джинсы держались.

Сел на корточки и обхватил ее ступню, одну, потом вторую. Ледяные.

— Чувствуешь? — пытался отдать ей все тепло за пару секунд. Она рассеянно кивнула. Это хорошо. Если у девчонки обморожение, сто пудово надо в больницу валить. Я сминал ее пальцы в своих ладонях какое-то время. Как будто это могло помочь. Хер знает, что надо делать вообще. Но я точно понимал: нужно ее согреть. Надел на нее свои теплые носки и ботинки. Она молчала и не сопротивлялась.

Гребаный болт, мне и думать было страшно, что с ней сделали и что у нее в голове. Надел на нее свою шапку и куртку. У меня никогда так сердце не колотилось, наверное. Я натянул на нее Санины перчатки. Сам нырнул обратно в комбез, надел рабочие кеды и накинул спецовку.

— Давай, пошли, — и я повел ее домой.

Она стояла в моем тесном коридоре, немая, обессиленная, позволяла быстро себя раздевать.

И нет, это не было эротично. И даже не волнующе.

Сложно передать, какой я испытал ужас от кровавых слез в этих глазах. Она была дезориентирована, иногда мне казалось, что она меня не узнавала.

Но она пришла ко мне. Даже после того, как я прогнал. Я сглотнул от омерзения. Походу, не осталось никого. Кажись, она и вправду была в полной заднице. А я не распознал ее крик о помощи.

Она пахла страхом. Да, так, оказывается, бывает. У меня трусились руки. Я боялся сделать ей больно. Боялся, что не смогу помочь. Она доверилась мне почему-то. Хоть я и осел.

Я быстро стягивал с нее свою одежду. Нужно ее согреть. Снимать свитер было страшно, ей-богу. Я уже знал, что под ним. Не хотел бы я знать. При ярком свете люстры ее тело выглядело еще хуже. Да на ней живого места не осталось. Она хрипло рвано дышала, будто воздухом захлебывалась. А у меня внутри все сжималось. Как тиски. Как старый шрус, который вот-вот лопнет от напряжения.

Эпизод 5. Мне его одного хватило, чтобы не сдохнуть

Варя

Я проснулась не как в романтическом кино.

Больно. Больно. Больно.

Тело ныло. Боль была тупая, вязкая, стекающая по внутренностям, как медленно пролившийся кипяток.

Как будто внутри все поменяло форму. Стало не моим.

Каждое движение отзывалось глухим ноющим эхом, в ребрах, в боку, в плечах.

Особенно трудно было дышать глубоко. Легкие будто сдавливало изнутри.

Кожа — вся — болела. Даже там, где не было синяков. Саднила. Жглась. Отвратительно.

Будто она натянута слишком туго, одно шевеление — и лопнет.

Но хуже всего пустота внутри. Не холодная и немая, а горячая и пульсирующая. Густая, липкая, растекающаяся где-то между животом и горлом.

Я помнила, где я. И чей это дом. Я помнила омерзительное чувство унижения, с которым переступила порог мастерской. Сильное. Настолько, что перебивало боль в теле. Я притащила ему свое отчаяние и безысходность. Принесла свои раны и свою боль. Он вышел ко мне, и я поняла, что, наконец, дошла. Мысленно я упала ему под ноги на холодный бетон.

И он подхватил.

Горячие черные глаза были полны участия. Мне было нужно только это. Мне его одного хватило, чтобы не сдохнуть. Ну и его теплых рук.

Я помнила, как они пахли.

Живым, честным, настоящим. Теплым железом, немного бензином. Терпкой горечью. Еще сухим и пыльным.

Возможно, я романтизировала. Спишем на вероятное сотрясение мозга.

Я была в чужом доме, в чужой постели. Без денег, телефона, документов, одежды. Что еще мне оставалось?

Вот так драматургия.

Но горькая правда была такова: моя прежняя жизнь закончилась в том сугробе у особняка Ермолаева.

Я не хотела шевелиться. Осталась лежать не открывая глаз. Только вдыхала запах его дома. Пахло Ромой. Его футболкой. Его кожей. Его руками. Он тоже был в этой постели, я помнила.

И еще пахло теплом. Запах, который не вдыхается, но чувствуется. Его тепло осталось со мной. Тепло, которое не спешило выветриться.

Да, Рома теплый. Смотрит тепло, тепло касается, тепло смеется. Боже, а я так замерзла.

Я лежала и дышала этим теплом.

Словно боялась, что если встану — исчезнет.

Я хотела, чтобы его запах остался со мной. В волосах, на коже, под ногтями.

А больше у меня и не было ничего.

Я распахнула глаза. На улице уже стемнело. Я проспала целый день. У него удобный диван и тяжелое одеяло. Перьевое, какое было у моей бабушки. В ее доме я спала лучше всего.

Я присела и увидела его записку. Улыбнулась и почувствовала, как заныли ссадины на лице. Хотелось умыться, но боялась увидеть себя в зеркале. Я не хотела смотреть на себя. Не хотела касаться. Хотела вывернуть себя наизнанку и отмыться.

Этой ночью он видел меня такой, какой я сама не хотела бы себя видеть. Ну, я ничего не потеряла: он и в лучшие дни меня не хотел. А такая картина не вызовет ничего кроме отвращения. Я нервно улыбнулась: захотелось сделать себе больно. Ссадина на подбородке тут же подыграла.

Вдруг открылась дверь. Я не без труда поднялась и вышла ему навстречу. Он стянул обувь и, вскинув голову, встретился со мной глазами. Черные. Горячие. Меня пробрало до костей от одного его взгляда. Я даже не поняла толком, что почувствовала. Какое-то колючее электричество под саднящей кожей.

Он смотрел на меня прямо и глубоко, сжимая в руках пакет. Его взгляд… возбуждал. Как глупо. Я поежилась, вспомнив, как жалко выгляжу сейчас со всеми синяками и в его домашней одежде. Опустила лицо как можно ниже.

— Привет, — после его голоса зашуршал пакет. — Ты как тут? — он несмело приблизился.

— Нормально, — я просипела. Голоса не было. Я закашлялась.

— Давай обратно в постель, — он совсем едва коснулся моей спины, увлекая меня в комнату.

Я больше не подняла на него глаз. Я давно так не стыдилась себя. Какое отвратное чувство. Я будто скукожилась. Хотелось стать невидимой.

— Только бы не воспаление легких, — укрыл меня одеялом. — Сейчас проверим температуру, — он стянул на ходу куртку и вышел.

Я попыталась возразить, но связки отказали мне в этом. Я не хотела, чтобы он возился со мной такой, хотела зарыться в одеяло с головой, спрятаться и уснуть.

— Давай, — он тряхнул градусник пару раз и протянул мне. Ртутный, надо же. Я послушно взяла, стараясь избегать его глаз и засунула подмышку. — Прижми хорошенько, я пока в душ схожу.

Эпизод  6.От девчонки на диване будет много проблем

Рома

Это животное выкинуло ее из окна. Из окна. Сука. Найти бы тебя и хорошенько отметелить, чтобы харкал кровью.

Он лупил ее ногами. Но было мало. Чтоб ты сдох, мразь.

Я лежал на спине и смотрел в темноту перед собой. Слушал, как она дышала.

Эти дни все переворачивалось с ног на голову и обратно. И я как шестерня без зацепа.

Твою мать, где я вообще?

От девчонки на диване будет много проблем. Как минимум с моей башкой.

Я не понимал, че так крутило-то, размотало не по-детски. Она несла хер знает что, а у меня резьбу срывало. Все потроха монтажкой выскребла. Соски эти клятые перед глазами, под пальцами. Какого черта я творю?

Как вообще мужику можно сказать, что хочешь его? Это что за новости? Поняла она все. Я бы трахал ее, пока сердце не встанет. Блин, да какого хера?

Закинул руки за голову, чтобы улечься поудобнее. Не получалось уснуть. Кресло было твердое, как старый кардан.

Надо включить мозги и держаться подальше. Мне все это не надо. Я херачил по четырнадцать часов в сутки, у меня пожрать толком времени не было. В топку девчонку и ее закидоны. Пусть оклемается и проваливает.

Вскочил, отшвырнув плед. Сука.

Поднялся. Спит? Спит.

Взял телефон и вышел.

Дворники мельтешили перед носом. Туда-сюда. Скребли по стеклу. Мерзко.

Ветер за окном рвал деревья, фары бликовали на мокром асфальте. Погодка что надо, нахрен выперся вообще? Сдох бы точно, если бы остался.

Внутри все рвалось на ошметки.

Влезла как вода в фару. По капле. Потиху. Затекала. А теперь изнутри все мутное.

Я мчал по трассе посреди ночи. Сцепление скрипело. Фары слепили.
А внутри как будто грелся мотор на обрыве массы: где-то коротило, искрило, и ты не знаешь: рванет или просто сгорит.

Черт.

Я сжал руль. Суставы хрустнули. Как будто кость проросла резьбой.

Я ехал к Янке, а сам будто пах другой бабой. Ничего ж не было. Не будет. Порядок, парень, не кипишуй. В один день она свалит туда, откуда пришла. И с концами.

У меня были руки на руле, а внутри будто кто-то другой рулил.

И вот я сидел в машине под желтой вывеской Янкиной ветеринарки, с мотором на холостых, и не мог вылезти.

Потому что внутри все по резьбе пошло не туда.

И если сейчас дернуть — сорвет.

На пороге клиники поморщился: темнота улицы резко сменилась яркими лампами. Пахло лекарствами, псиной и немного кошачьей мочой.

Янка стояла в конце коридора в своей розовой щенячьей форме, волосы собраны кое-как, лицо усталое. Задолбалась малая. На лице полосы от маски. Смешно сдувала с лица пушистые пряди. Хорошенькая до одури.

Мне стало легче возле нее. Все привычно. Все по-старому. Фух, ничего не изменилось за эти ошалелые сутки.

— Ромка! — она увидела меня, улыбнулась и понеслась ко мне по коридору. Повисла на шее. Руки сошлись на ее пояснице. Ее спина была теплой сквозь тонкий хлопок. Обнял покрепче и уткнулся носом в шею, собирая побольше ее запаха на себя. Потащу его домой на свою подушку. Она пахла холодным воздухом с улицы, чуть прилипшим к волосам, лекарствами, стерильным раствором и еще собой. Мне не хотелось ее отпускать от себя. — Ты откуда тут, мой хороший? — обняла ладошками мое лицо. Я пожал плечами.

А что сказать? «Родная, у меня резьбу срывает от шальной бабы, что спит у меня в постели?»

Наклонился и прилип губами к ее острым ключицам в вырезе форменной рубашки.

— Ромка, — она хихикнула. — Ну ты чего? — она прогибалась под моими руками, когда я жадно втягивал ее в себя. Я поймал ее губы. — Здесь же люди! — она зашептала, округлив глаза, щеки покраснели. А я вдруг «очень уместно» вспомнил женщину, которая беззастенчиво разделась перед незнакомым мужиком в ванной.

— Янка-а-а-а, — я протянул, выдохнув ей в шею. — А может, ну его? — захватил губами сладкую кожу. Черт, меня разрывало.

— Что на тебя нашло? — она обиженно посмотрела мне в лицо. — Сам не свой какой-то, — она расстроилась точно. А у меня аж руки тряслись. Я осел. — Ромчик, — она водила по щекам пальцами, всматриваясь в меня. Пусть не увидит всего этого дерьма. Опустил глаза, — случилось что?

— Не, — погладил ее по спине, — один человек попал в беду. Ему нужна моя помощь.

— Я могу что-то сделать? — она опустила руки мне на плечи и смотрела тепло, как одна она умеет.

— Не, Янка, — целую ее в висок, — ему нужно перекантоваться где-то, я разрешил остаться пока у меня. Вот и стрессую чутка.

— Владик, да? Он вечно неприятности находит!

Эпизод 7. Я буду на тебя смотреть!

Варя

Я открыла глаза в темной комнате. Ромы не было. Тусклый свет лился из коридора. Медленно встала и отправилась искать парня в квартире.

Он сидел за столом в кухне с бутылкой водки. Я удивленно застыла в дверях.

— Тебе же рано вставать, — я пробормотала и прислонилась к косяку.

— Уже ложусь, — он смотрел перед собой, не на меня.

— Что-то случилось? — я прикусила губу.

— Не, — наполнил рюмку и быстро опрокинул. Я поморщилась. Он был задумчиво отстраненным. Я не знала его таким. Ладно, я его вообще не знала.

Шагнула внутрь и села на стул напротив.

Он молчал какое-то время, закидывая в рот арахис. Ну хоть закусывает, пьяница.

— Почему пришла ко мне? — он хмурил брови. Странный какой-то.

— Не нашла тебя в комнате и…

— Тогда в бокс почему пришла? — на его лице показались желваки. Он злился на меня что ли?

— Больше некуда было идти, — я взяла бутылку и сделала глоток прямо из горла. Огонь разлился по пищеводу, и я тут же задохнулась.

— Да куда? — он выдернул бутылку из моих пальцев, морщась. — А можно поконкретнее?

— Здесь бы меня точно никто не нашел.

— Хороший ответ, — он наполнил рюмку и приподнял ее, будто произносил тост. И залпом вылил содержимое прямо в горло.

— Что, черт возьми, случилось? — я повторила вопрос. — Я чем-то тебя обидела?

Он вдруг поднял лицо. Я поежилась от этих черных всковыривающих глаз.

— Почему он захотел тебя избить?

Я уставилась на пустую рюмку ну столе.

— Он не хотел меня избивать, — стукнула по ней ногтем, — он хотел меня убить.

Рома опрокинул еще порцию в рот.

— Что, пиво нынче не в моде? — я морщилась от того, как быстро пустела бутылка. Он был на взводе? Что нашло на этого парня?

— Что ты сделала такого?

— Ничего. Просто стала ненужной, — ковыряла столешницу.

— Почему?

— Почему да почему! — я вскочила. — Что за допрос?! Да пошел ты вообще! — я бросилась обратно в комнату и забралась под одеяло.

— Голос прорезался? — он засмеялся с кухни.

— Иди в жопу! — я закричала и отвернулась к стене.

— Фу, как некрасиво, — его голос раздался ближе. Я резко перевернулась и уперла в него сердитый взгляд, убирая сбившиеся волосы с лица. Он прислонился плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди. — Как ты могла надоесть ему?

— Рома, хватит уже! — я вскочила.

— Не могла надоесть, — он шагнул внутрь.

— Мне кажется, когда тебя вышвыривают из окна, это сильный аргумент, — я раздула ноздри. Чего прицепился? Я обтянула задравшуюся футболку. Застыла и рассматривала ее. — Серая.

— Чудеса дедукции, — он хмыкнул.

— На мне белая была, — я вскинула на него глаза и задохнулась от возмущения. — Ты что, ты переодел меня?!

— Ты сильно вспотела, добавила бы еще соплей, — он выглядел невозмутимым. Даже не покраснел!

— Ты больной? — я завизжала. — Не делай так!

— О, ты сегодня вдруг решила посмущаться меня? — он шагнул ближе к дивану. — Че-то ты опоздала с этим!

— Да причем здесь это! Я не хочу, чтобы ты смотрел! На меня такую смотрел! — я запустила пальцы в волосы. — Не смей! Я сама на себя не могу смотреть! — меня затрясло. Он молча упирал в меня взгляд. — Ты меня понял?! — я подлетела к нему.

— Не понял, — он смотрел невозмутимо, скользя глазами по моему лицу.

— Не беси меня, — я вскинула указательный палец.

— Буду смотреть, — он шагнул ко мне. Глаза сверкали.

— Ты охренел? — от возмущения у меня голос дрожал.

— Буду, сказал, — на его лице ни один мускул не дрогнул. — Что сделаешь?

— Рома, — я застыла у его груди и уронила голос.

— Что? — он жадно рассматривал меня сблизи. — Ну что? — хрипло зашептал, уронив голос.

— Пожалуйста, не надо, — я на секунду закрыла глаза. От одной мысли, что вызову в нем отвращение, стало тошно. Хватит в меня унижений перед ним.

— Хочу и буду, — он еще понизил голос. А потом вдруг обхватил край моей футболки и рывком потянул на себя. Я ударилась о его грудь. Вздернул хлопок и с треском стянул через голову.

Не знаю, почему позволила. Я сжималась под его взглядом. Мне даже страшно было подумать, как омерзительно сейчас выглядело мое тело. Я ведь так и не решилась взглянуть на себя в зеркало.

Эпизод  8. Зачем ты к ней полез?

Рома

Башка гудела.

Как компрессор, которому забыли дать сброс.

Во рту сухо, как в трубе глушака. Железный привкус, будто сгрыз батарейку.

Я не пью. Почти. А вчера вмазал хорошенько.

Хер знает что.

Вот бы уже заглох сраный голос, который в башке вопил: "Зачем ты, сука, к ней полез?"

Черт бы ее побрал. И меня заодно.

Мать твою. Я готов был сожрать ее. Да что ж такое?

Слабость к ней как удар себе под ребра.

Мастерская еще темная, я первый пришел.

Руки тряслись. Не от холода, от отвращения к себе.

Сука, я почти трахнул ее.

Янка не знает меня таким. Хищным и ненормальным. И хорошо.

Верит мне, ублюдочному. Я не порядочный и не надежный, Янка.

Я мудак, походу.

Двадцать четыре года и одна девка понадобились, чтобы узнать, что я кусок дерьма.

У меня внутри все на перекосе, как подвеска после бокового удара.

Надо было хоть пару часов поспать, и пожрать с утра не помешало бы. Я готов был выблевать желудок.

Открыл бокс, включил свет и переоделся. Запах масла, пыли, стружки знакомый и привычный.

Как будто единственное место, где еще можно дышать.

Беру трещотку. Проверяю натяжку болта на подвеске.

Щелк. Слишком резко.

Сорвался. Кинул инструмент на пол. Он отлетел, громыхнул.

И тишина.

Вот так бы и себе по башке хлопнуть этим же ключом.

За тупость.

За жажду.

За мысли о ней в душе. Сука, растравливающие.

Сел на стул у верстака. Плечи ломило. В глазах песок. В животе какая-то мерзкая пустота. Как будто вытащили мотор, а проводку не отсоединили — и все искрит.

Нужно выкинуть это.

Выжечь.

Просто работать.

Но запах ее остался.

Во рту.

На языке.

На мне.

Работал молча как сыч. Только б никто не лез.

Как вкатился, так и не выныривал. Машина за машиной, без разговоров, без перекуров, без «пойдем похаваем».

Только я, металл и шум. Побольше шума, чтобы не слышать голос в голове. Порицающий, сука, свой же голос.

Словно если нагрузить тело, мозг перестанет помнить, как она выгибалась навстречу моим губам.

Как она смотрела мне в лицо.

Как охрененно стонала.

Как кончала подо мной.

Блядь.

В обед звонила Янка. Мы всегда трещим в перерыве. Я пью кофе на морозе, она рассказывает про блохастых пациентов.

Сегодня я первый раз не снял трубку.

Написал, что завал и что перезвоню. Потому что врать голосом не смог.

К вечеру руки уже не гнулись. Запястья звенели, как перетянутые тросы. Футболка была мокрая, будто я не в боксе, а на сварке стоял полдня без маски.

На последней машине залез под днище, даже не поставив страхующую подставку.

Знал, что нельзя.

Знал, что рискую.

Но надо было почувствовать край. Хотя бы секунду. Чтобы страх ожег, чтобы вернуть себя. Чтобы не думать о ней так беспробудно.

Я или сопьюсь, или сдохну. Или трахну ее и угроблю свою жизнь.

И я таскал ее в себе весь рабочий день. И я сцал возвращаться домой. Хер знает, как внятно ей соврать, что больше не трону.

Она не выветрилась из меня и под вечер. Зудела, как стружка под ногтем. Засела намертво где-то между ребрами. Как закисший болт — не выкрутишь.

И не знал, что хуже: что набросился на нее как подросток, или охрененное ощущение ее возбуждения между моих зубов.

Сука. Сука. Сука.

Я заглушил двигатель и посидел пару секунд в тишине, пока стекла не запотели от разницы температур. Надо было ехать домой, но сегодня я не спешил.

Пакеты с едой лежали на заднем сиденье, лекарства — в бардачке. Мать всегда говорила, что ничего не нужно, но я знал: не хочет меня беспокоить. Всегда она так. Как бати не стало, решила, что она обуза.

Эпизод  9. Имя у тебя варварское

Варя

Я мучительно ждала его домой. Он не приходил. Я все понимала. Не удивлюсь, если заночует в мастерской.

Поздравьте меня: я гений катастроф.

То, что почувствовала с ним, разрушительно. Что-то настоящее, будоражащее. Неуместное. То, от чего стоит уносить ноги поскорее.

Он прогрел меня своим теплом насквозь, до кости. Это было даже похоже на чувства. Я испытывала нелепую благодарность за его ласку.

Жалкая.

Дверь открылась — и слезы застыли в глотке. Я судорожно вытирала щеки, когда он показался на пороге комнаты. Руки остановились у лица и опустились на одеяло.

Я сидела на диване у стены, вжимаясь в нее лопатками.

Он медленно неуверенно вошел. Сейчас начнет извиняться. Запекло в груди, вытравливая новую волну сраных слез. Не буду я перед ним реветь!

Он молча смотрел на меня. И то, что видела в нем, растаптывало меня. Он мучился. Он после меня мучился. Я заставляла его страдать. Омерзительно.

Он ничего не говорил. Но эта его тишина была вязкая, я от нее задыхалась.

— Думала, не придешь ночевать, — мне жизненно необходимо было разбить ее уже. Он облизал губы. — Давай я: тебе жаль, тебе стыдно, тебя сжирает совесть. Вот и поговорили, — слезы жглись в глазах, будь они прокляты. Меня потряхивало, но ему не было видно. — Съезди к ней, поцелуй в лоб, подари цветы, — я сжала зубы. — Это работает.

Он устало потер лицо пальцами. Черт, было так мерзко. Я не понимала, что со мной происходит.

— Забудь уже, ничего не случилось, — я опустилась на подушку и укрылась одеялом. Хотела бы с головой, но нужно быть взрослой. — У тебя год никого не было, а тут девчонка под боком. Пусть и похожая на отбитый кусок мяса, — я выплюнула ядовитый смешок. А вот в груди все равно защемило. — Это нормально. Забей.

Кадык дернулся вниз. Он упер руки в бока и просто смотрел на меня. Странный тип.

— Но больше так не делай, — я набрала в легкие побольше воздуха, — потому что мне некуда идти, — сглотнула.

— Я разве выгоняю тебя? Как это связано? — он нахмурился.

— Ты захочешь, чтобы я ушла. Чтобы не провоцировала. Чтобы не вызывала чувство вины.

Он покачал головой и потер переносицу.

— Я все понимаю, не дура. Ты не можешь касаться той, кого хочешь. Я попалась под руку, как временная незначительная замена той самой. Мне не привыкать. Правда.

Он вскинул лицо на мою нервную усмешку.

— Вы всегда чужие, — я кивнула. — Всегда не мои. Чьи-то. Ничего нового. Ничего страшного, — рассмеялась: нервы сдавали. — Приходите от них, к ним возвращаетесь. Я хорошо знаю, как это происходит в вашей голове. Механизм один. Но с тобой это проживать больновато как-то.

— Давай ты не будешь делать выводы обо мне, — стиснул зубы.

— Давай ты не будешь прикасаться ко мне. И саморазрушаться после.

Он молчал. Отлично.

— Пожалуйста, ты не делай этого со мной, — я мотнула головой. — Я с тобой в эту игру играть не хочу совсем.

Он облизал губы.

— Она всегда заканчивается одинаково. Никогда не в мою пользу. А я нуждаюсь в тебе отчаянно, Рома.

Он схватил меня глазами и приблизился немного.

— Я не могу позволить себе уйти отсюда, ты понимаешь это? Мне некуда идти. Так что, пожалуйста, не поступай так со мной. Твои игры с совестью дорого мне обойдутся. Если и ты вышвырнешь меня как мусор, я сдохну, — слезы продрались и обрушились по щекам. Его лицо дрогнуло от моих слов. — Пожалуйста, выключи свет, как ляжешь, — я отвернулась к стене, потому что не могла больше сдерживать слезы.

Он лежал на спине в кресле и смотрел в потолок. Он тоже не спал.

— Как ее зовут? — я заговорила первой. По дороге за окном носились машины. Свет фар кружил по темному потолку вспышками, полосами.

— Яна, — он ответил нехотя, я почувствовала.

— Расскажи о ней.

— Ты серьезно сейчас? — он злился?

— Серьезно.

Чтобы она стала настоящей, реальной, живым человеком в моей голове. Я подружусь с ней в своих мыслях.

— Давай, Рома!

— Что ты хочешь знать? — он выдохнул.

— Чем она занимается, например? — я следила за световыми полосами на потолке.

— Ветеринар она.

— Класс, ну хоть не педиатр, — я нервно засмеялась. Удар под дых вышел. — Зачет ей. Что любит? Чем увлекается?

— Хорош уже. Все, — он вытолкнул из себя воздух.