Да будет ночь добра к тебе

Кукушка

— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

Я задала этот вопрос громко, разгоняя сонную дремоту зарождающегося утра. Зачем? Сама себе ответить не могла. Впрочем, почему бы не спросить? Осудить меня никто бы не смог. Я сижу на краю богом забытой деревни в десяток домов, рассвет только-только занимает свое место, вытесняя последние утренние сумерки. Можно спрашивать, что хочешь и у кого хочешь, никто не ответит. Кроме кукушки, которая, как назло, после вопроса сразу замолчала.

В следующее мгновение я вздрогнула и резко обернулась, услышав голос, с ухмылкой спрашивающий:

— А сколько ты хочешь, чтобы осталось?

На меня с хитрым прищуром смотрел Валентин Сергеевич. Точнее, дед Валя. Он упорно поправлял меня каждый раз стоило назвать его по имени и отчеству, а я стеснялась обращаться к нему как-то иначе.

Этот сухонький старичок вызывал во мне смутный трепет, рождающийся где-то внутри едва заметной дрожью. Не знаю почему. Казалось бы, ничего особенного: белая окладистая борода, хорошо сохранившиеся волосы. Раньше он был рослым, но возраст взял свое и его плечи согнулись под жизненным опытом, а тело несколько ссохлось, морщины избороздили лицо. Вот только его зеленые, почти колдовские глаза, горели жаждой жизни, а энергия в этом согбенном теле била через край. Мне кажется, такой живости не было даже у его внучки. Хотя что там внучка, я не припомню ни одного такого человека. Обо мне и говорить нечего.

Наверное, именно этим он меня и пугал. Вся моя сущность отказывалась верить, что возможно так любить эту никчемную жизнь, так ярко ею наслаждаться.

Дед Валя подмигнул мне и нарушил затянувшуюся паузу, снова спросив:

— Так что, Стефа? Сколько прожить-то хочешь?

Я смущенно пожала плечами.

— Понимаю, — сказал он. — Молодая еще, не задумываешься о таких пустяках.

Его глаза полыхнули зеленым огнем, а губы тронула, затерявшаяся в бороде, улыбка.

— Не в этом дело, — нарушила я свое молчание, решив, что невежливо обижать старость. Воспитание никуда не деть. — Просто, мне не важен ответ.

Валентин Сергеевич удивленно приподнял свои кустистые брови, подошел ко мне и ловко устроился рядом на большом поваленном дереве, которое заменяло лавочку.

— Вот те раз, — крякнул он. — И почему же, столь юной и прекрасной деве может быть безразлична такая важная тема?

Он повернулся ко мне и внимательно всмотрелся в мое лицо. Я смутилась, отвела взгляд и уставилась на лес, который расстилался перед нами бескрайней полосой. Мне показалось, что лес словно стал ближе: протяни руку и сможешь потрогать его, а ведь до него нужно было идти еще минут пятнадцать.

— Так уж получилось, — просто ответила я. — Никаких причин для этого особо нет. Внутреннее ощущение.

Справа от меня раздался протяжный выдох. Я скосила глаза в сторону Деда Вали, он продолжал меня рассматривать своим прожигающим насквозь взглядом, задумчиво почесывая окладистую белизну бороды.

— Ну, а вот допустим, есть у тебя возможность жить вечно, ты бы согласилась? — он убрал руку от своего лица и прищурился, ожидая ответа.

— Вечно — это всего лишь слово, отражающее временной промежуток, — процитировала я фразу, что сама собой всплыла в памяти, в очередной раз пожимая плечами — Для кого-то — это долго и много, а кому-то и этого мало, — я снова посмотрела на лес, он заклубился рассветным туманом. — Так что, ответ на ваш вопрос будет зависеть от точки зрения конкретного человека. Если интересуетесь моим мнением, то ответ остался бы неизменным: мне это не столь важно.

Воздух дышал тишиной. Я любовалась изысканным танцем тумана, который то набегал на лес, словно хотел взять его в плен, то отступал от него, так и не решаясь на жесткую осаду. Я даже забыла, что рядом со мной кто-то есть, пока Дед Валя размашисто не ударил руками по коленкам и, поднимаясь, бодро не произнес:

— Интересная ты девушка, Стефа. Только знаешь что, — он немного помолчал, в ожидании пока я оторву свой взгляд от леса и посмотрю на него. — Жизнь надо ценить, любить и проживать так, будто у тебя впереди целая вечность, но закончится она уже завтра.

Его глаза еще сильнее заполыхали мистическим зеленым огнем.

«Ей богу, колдун» — хмыкнула я про себя.

Слабо улыбнулась и слегка кивнула, делая вид, что принимаю его житейскую мудрость.

Он развернулся было уйти, но вдруг остановился, посмотрел на меня через плечо и будничным тоном бросил:

— У нас сегодня гости будут. Давние и хорошие друзья семьи. Очень интересные и воспитанные, — ухмыльнулся он. — Ты уж, уважь старика, отужинай со всеми. Уверен, они оценят твои взгляды, а там глядишь, и сумеют переубедить, — он подмигнул мне и пошел своей дорогой.

Я опять вздрогнула. Было в его тоне и блеске колдовских глаз что-то такое. Неясное. Смутное обещание.

Раздраженно тряхнула головой. Не стоило приписывать людям свое нежелание общаться с другими. Мысль о вечере в компании незнакомцев отзывалась тошнотой, которая всегда появлялась, когда кто-то пытался расширить мои рамки привычного мира. Но я в гостях, и воспитание не позволит мне отказать хозяину.

Я снова вгляделась в лес и с сожалением отметила, что танец тумана закончен: он бесследно растаял, побежденный неумолимым солнцем.

«Зачем только я согласилась ехать с Наташей?» — в очередной раз спросила я себя.

Гость

По общепринятому мнению, Наташа считалась моей лучшей подругой. Хотя на самом деле, была просто знакомой, с которой мы работали вместе.

У меня не было друзей. Я в них не нуждалась.

У меня не было семьи. Бабушка с дедушкой, воспитавшие меня, десять лет как умерли. Мать… Наверное, где-то она есть на этом свете, но она была для меня не важна, как и я для нее. Отца никто и не знал.

Парни, мужья, дети — мои ровесники уже обзавелись чем-то из этого, некоторые всем сразу. А у меня даже кошки не было.

— Мне же не сорок лет, — изображала я веселье, когда говорила эту дежурную шутку каким-нибудь новым знакомым, пытавшимся с наскока после знакомства залезть в мою душу и жизнь, куда их никто не приглашал.

А Наташа тоже была одна. Так мы и сошлись. Правда, у нее были отношения. Даже чаще, чем мне хотелось бы о них слушать. Но в эти моменты от меня кроме молчаливого присутствия ничего и не требовалось, так что это была честная сделка.

После очередной своей грустной истории Наташа вдруг подняла заплаканное лицо с рук, на которых лежала, вытерла слезы и уверенно заявила:

— Нам надо поехать в Залесье. Дедушка давно уже просил, чтобы я ему немного помогла. А потом можно отдохнуть.

Она с надеждой посмотрела на меня и протянула:

— Поедем, а?

Я молча разглядывала ее, пытаясь понять, какая причудливая логика связала в ее сознании боль от измены и внезапное рвение к помощи дедушке на грядках. Наташа по-своему истолковала мое молчание и начала уговаривать:

— Стефа, ты не представляешь, как там хорошо! Какая природа! А самое главное, — она вновь всхлипнула, а я поморщилась, готовясь к новому раунду слез. — Главное, Залесье будто на краю мира: там никого нет, кроме бескрайнего леса. То, что нужно, чтобы найти покой в душе.

Потом она сделала то, из-за чего ей и не удавалось завязать долгих отношений: она приняла решение за всех.

— В пятницу же и поедем на вечерней электричке. Я билеты возьму, — уверенно заявила Наташа и уже уткнулась носом в свой телефон, заходя на сайт железнодорожного вокзала.

Я только вздохнула. Возразить мне было нечего: у меня нет детей, мужей, парней да хотя бы вот дедушек, которыми можно было прикрыть свой отказ.

С другой стороны, деревня на краю мира звучит неплохо.

А теперь я сижу в доме на краю мира и готовлюсь к приему гостей, которых не знаю.

Наташа бегает вокруг стола, расставляя тарелки, вымеряя их расположение до миллиметра.

— Что ты так носишься, если это ваши «хорошие друзья семьи»? — замечаю я, сворачивая салфетки в фарфоровой салфетнице, столь же белоснежной и старой, что и ее хозяин.

— Ты не понимаешь! — причитает она. — У них воспитание! У них влияние! Они — аристократы! — перечисляет она взахлеб. — А еще у Ярослава, главы семьи, сын! — многозначительно заканчивает она.

Я не выдерживаю и ехидно замечаю:

— Сын — это, конечно, аргумент.

Наташа бросает на меня недовольный взгляд:

— Ты не понимаешь! — вновь восклицает она. — Сын — наследник и красавчик. И не женат!

— Ах вот как, — многозначительно протягиваю я, водружая полную салфетницу в центр стола. — Тогда лучше мне остаться у себя в комнате, чтобы конкуренции не создавать, — весело хмыкаю, понимая, что для Наташи это может быть весомым аргументом, а значит, у меня появится шанс избежать лишних знакомств.

— Нет, Стефа, даже не думай, — строго смотрит она на меня. — Тебе не удастся отсидеться в темном уголке дома. И ты обещала дедушке!

Я скривилась:

— Наташа, ну правда, зачем я вам тут? Они — ваши гости. Это твой шанс на хорошую партию, а мне этого не нужно, ты же знаешь, — складываю руки в молитвенном жесте и преданно смотрю на нее.

Она качает головой:

— Он не может быть мне партией, ни хорошей, ни плохой, — обиженно говорит Наташа. — А вот тебе давно пора хотя бы попробовать дать кому-то шанс.

— Это что, какой-то твой коварный план по смотринам?! — в ужасе отшатнулась я.

Она смотрит на меня долгим взглядом. Мне кажется, что я вижу в них отблеск колдовского зеленого огня ее деда. А потом прыскает:

— Ох, Стефка, видела бы ты сейчас себя со стороны.

Меня передернуло. Терпеть не могу, когда она называет меня «Стефка», и она это знает.

Наташа примирительно вскидывает руки:

— Не волнуйся ты так. Это не смотрины. Ярослав на самом деле приедет решить какой-то вопрос с дедушкой. А сын так, в компанию, — машет рукой она и наставительно заявляет: — Наша роль развлечь гостя беседой. Но вдруг он тебе приглянется, а? — с надеждой улыбается подруга.

Я судорожно затягиваю резинку, проверяя крепость «конского» хвоста, и обреченно качаю головой. Она опять решила все за других. Просто нужно пережить этот вечер. Всего один. Никто ж не умрет, правда?

Гости приезжают в сумерках. Дед Валя и Наташа встречают их на улице, я же остаюсь в доме. Сижу на лавке, словно под прицелом съемочной группы. Чтобы не думать о предстоящем знакомстве, обвожу глазами помещение.

Стандартный деревянный сруб, снаружи уже почти почерневший от времени, дождей и снегов, которые он повидал на своем веку, внутри сохраняет мистический комфорт, уют и тепло. На самом деле мне нравится этот дом. Еще больше люблю именно эту комнату: самую большую, со свежими оструганными, еще не покрытыми краской и лаком, досками пола. От них исходит легкий запах древесины, привносящий во весь облик дома юношеский задор. Около одной из стен — огромный буфет темного дерева. На его дверцах красивая резьба в виде винограда и абстрактных завитушек, за стеклом ровными рядами выстроены стопки, бокалы, стаканы и графины. В нескольких шагах от буфета, в углу комнаты расположены большие напольные часы. Боюсь даже подумать, сколько им лет. Длинный маятник благородного оттенка меди с налетом истории. От часов исходит равномерное легкое тиканье, которое странным образом меня успокаивает. Спиной я чувствую твердую прохладу большой печки. Представляю какое блаженное тепло разливается от нее в холодное время года, сейчас же она помогает мне ощущать свое тело и не провалиться в тревогу перед чужими людьми. Венчает все длинный и мощный деревянный стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью.