Даже если ты меня ненавидишь

Глава 1

Ради неё он готов разрушить мир на атомы …

Амалия

— Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего не произошло, — раз за разом повторяю себе под нос, сидя на заднем сиденье прямо за нашим водителем и рассматривая собственные ногти. Руки дрожат, а в горле комом застряли слёзы. — Ничего не произошло. Первый раз, что ли? Они все придурки.

— Ами, тебе плохо? — спокойно спрашивает дядя Лёня.

На самом деле его зовут Леонид Игоревич. И мама терпеть не может, когда я позволяю себе называть этого мужчину дядей, напоминая, что дядя у меня всего один — это её старший брат, а Леонид Игоревич просто обслуживающий персонал и не надо причислять его к родственникам. Но когда мы одни, мужчина тепло мне улыбается, а я позволяю себе вольности в общении с ним.

— День был сложный. Всё хорошо, не беспокойтесь, — отвечаю ему, но голос хрипнет, а язык норовит прилипнуть к нёбу.

Понятливый дядя Лёня протягивает мне бутылочку прохладной воды. Благодарно приняв, скручиваю крышку и делаю несколько глотков.

Судорожный вдох…

Может, и не узнают дома ничего про проваленную контрольную и про порезанный рюкзак, привезённый мне мамой всего пару месяцев назад из Италии. Новая коллекция какого-то там дизайнера, штучная вещь. Была…

Снова глотаю воду, чтобы не расплакаться. Тогда мать точно заметит и мне влетит. Я обязательно исправлю. У меня тренировка с шести до девяти сегодня, а потом я сяду, всё выучу и пересдам. Как маме только объяснить? Она же не станет слушать.

Одна слезинка всё же скатывается по щеке. Смахиваю и сжимаюсь в комок, увидев ворота нашего дома, расположенного в элитном посёлке «Алые зори». Это как «Рублёвка», только в нашем тихом городке в паре часов езды от столицы. Идеальное место для элиты, уставшей от шума и пыли. У нас тут красиво. Тишина, хвойная лесопосадка, парк и даже свой пруд с утками.

Из рюкзака опять выпали ручки и уже торчит пара тетрадей вместе с прозрачным пеналом. Позорно сбегая из здания колледжа через пожарный выход, я не успела всё аккуратно сложить. Да и толку, если в рюкзаке такая дырища.

Заталкиваю всё обратно и прижимаю рюкзак к себе как нечто самое ценное. Хотя если вспомнить сколько он стоит…

— Ничего не случилось, — всхлипываю. А ворота плавно двигаются в сторону, открывая вид на выложенную диким камнем парковочную площадку.

Мне кажется, это лишнее, но мама считает иначе, а отцу всё равно, он много работает и приличную часть времени проводит не с нами в посёлке, а в столичной квартире. Сегодня вроде должен приехать, но меня это не спасёт.

Жадно допиваю воду, бросаю бутылку на сиденье и жду, когда дядя Лёня откроет мне дверь. Я могла бы сама, но необходимо держать рюкзак.

Сдув рыжую прядь, давно выбившуюся из косы, ступаю на каменную площадку. Благодарно кивнув водителю, быстро пересекаю эту часть двора и захожу в дом через дверь на кухне.

Никого. Вот и отлично. Пробегаю через столовую, уютный коридорчик, ведущий в гостиную, сворачиваю к закруглённой лестнице и мчусь на второй этаж в наше с сестрой крыло.

Аделина болеет уже третий день. В её комнате играет музыка. А я захожу к себе и выдыхаю, прислонившись спиной к двери и уронив проклятый рюкзак под ноги. Из него всё тут же рассыпается по полу. Кажется, дырка стала ещё больше. Присаживаюсь на корточки, поднимаю его и смотрю, можно ли что-то сделать.

Бесполезно. Теперь дорогую лимитированную вещь остаётся только выбросить. Сердечко никак не уймётся. Колотится быстрее, чем перед соревнованиями.

Поднимаюсь. Только отхожу от двери, как она распахивается, и в мою комнату без стука вламывается младшая сестра.

— О-фи-геть! — пялится на порванный рюкзак. Коварно улыбается и убегает.

— Адели, нет! Ада, пожалуйста, — бегу за ней.

— Ма-а-ам! — орёт вредный подросток. — Мама, ну ты где? Ами итальянский рюкзак порвала. Насовсем. Мам!

Мать в юбке-карандаше до колена, блузке и удобных домашних лодочках на небольшом каблучке выходит из кабинета и смотрит на нас, как всегда, чуть свысока.

— Что ты кричишь, как рыночная торговка? — строго спрашивает у Аделины. — Тебе врач сказал беречь горло.

— Она рюкзак порвала, — сестра показывает на меня пальцем.

— Это случайность, — отпираться и скрывать нет смысла. Мама всё равно проверит.

Нахмурив брови и мазнув по мне наигранно-равнодушным взглядом, направляется прямиком в комнату. Только я знаю, что скрывается за всем этим спокойствием. Передёрнув плечами, иду за ней.

— Какой кошмар! — двумя пальцами она поднимает с пола тряпочку, ещё недавно бывшую дорогой, стильной вещью. — То есть, это вот, — трясёт рюкзаком в воздухе, — твоя благодарность за подарок, который я выбирала специально для тебя? — хлёстко швыряет его в меня. — Для своей чемпионки! Для своей гордости! Так ты относишься ко мне?

— Мама, я не специально, правда, — оправдываюсь.

Ненавижу это. Ненавижу, когда она кричит на меня, когда отчитывает, не пытаясь разобраться в проблеме и выставляя меня неблагодарной и виноватой.

— Два балла по контрольной по линейной алгебре ты тоже получила не специально? — её голос становится ледяным. Ещё немного, и большие окна моей комнаты начнёт затягивать зимним узором. И это при том, что на улице весна.

— Я не успела подготовиться, — смотрю ей в глаза, стараясь говорить ровно. — У меня тренировки. Скоро Кубок, мам, — напоминаю ей. — Я живу на льду!

«Только там и живу», — но эта часть мыслей так и остаётся невысказанной.

— Ты должна успевать всё! Глупые отговорки оставь для своих преподавателей. Мне нужен результат. Мы с отцом с рождения вкладываем в тебя всевозможные ресурсы не для того, чтобы ты нас позорила такими низкими результатами, — делает шаг ко мне, касается подбородка, поднимая моё лицо выше. Обманчиво мягко трёт щёку пальцем. — Девочка моя, ты лучшая. Ты должна быть лучшей. Не разочаровывай меня…

Глава 2

Данте

Огонёк — первое, что приходит в голову при виде яркой девочки с длинными рыжими волосами. Ну и символичненько, с учётом случившегося пожара. Женщина с высокомерно поджатыми губами и медью в собранных в «ракушку» волосах грубо толкает её в спину, подгоняя в сторону неприличных размеров особняка.

Огонёк всё же успевает оглянуться. Украдкой улыбается, наверное, даже сама не заметив, как это произошло, а я прямо в груди ловлю мощнейший приступ эйфории, будто мне туда ударило солнце.

Веду плечами от крайне необычных ощущений и прилипаю лбом к стеклу.

Пока менты, переговариваясь, рассаживаются в служебной машине, я смотрю на девушку или девочку, никак не определюсь. Забавная она, маленькая, я бы даже сказал компактная. Глаза красивые. В моей голове по стандарту у рыжей девчонки должны быть зелёные глаза. Классика же. А у этой, кажется, голубые или серые, мне из тачки не разглядеть.

Секунда, две, три, и Огонёк скрывается за высоким забором, а меня везут в отделение, довольные тем, что им удалось мне врезать. Я только усмехаюсь, закатывая глаза и думая, какие же они дебилы.

Выдёргивают из машины. Под конвоем ведут в трёхэтажное здание. В коридоре воняет краской и очень не хватает света. Мрак, темнота…

Придурки в погонах подталкивают меня вперёд. Спотыкаюсь об открытую банку с краской. Я её видел, но создать им лишний геморрой — отдельное удовольствие. По бетонному полу растекается жирная зелёная лужа.

— Слепошарый! — вновь пихает меня в спину самый бесстрашный.

Резко разворачиваюсь и бью его лбом аккурат чуть выше переносицы. Мент глухо стонет и теряется. На меня набрасываются ещё двое в попытке скрутить, пока их до хрена умный коллега приходит в себя, стирая пошедшую из носа кровь.

— Да не лапайте вы меня, я не сопротивляюсь! — огрызаюсь на них.

— Ты за это ответишь, выродок! — зло шипит травмированный.

— Что у вас ту… Оу, нехило, — к нам выходит начальник этих бедолаг. — Голиков, умойся сходи, смотреть страшно. Этого сразу ко мне, — кивает на меня.

Входим в его кабинет. Взмахом руки мне указывают на стул.

— Наручники с этого чудовища снимите, — приказывает подпол.

— Вы уверены, товарищ подполковник? Он же неадекватный! — подаёт голос один из его людей.

— Данте, ты же не совсем отбитый, чтобы накручивать себе срок? Одно нападение на сотрудника у тебя уже есть. За меня больше дадут.

— Он сам нарвался, — выдаю фейспалм и кручу головой вправо-влево, разминая шею до хруста в позвонках. — Если что, я могу встречку накатать, — намекаю на свою разбитую губу.

— Будем считать, что в этой части мы с тобой договорились. Снимай браслеты, — командует своему.

За спиной раздаётся щелчок, шаги, и в кабинете мы остаёмся один на один с подполковником Рагозиным.

— Итак, Даниил Александрович Тимирязев, — растягивая слова, мент лениво бросает на стол моё личное дело. — Третий раз у нас за последние два месяца.

— Скучаю… — скалюсь разбитыми губами.

— Я так и понял, — хмыкает он. — Поэтому каждый раз повод посетить нас становится всё интереснее и интереснее. Хулиганство, драка, теперь вот поджог.

— Ложь чистой воды и фантазии твоих оперов, — улыбаюсь шире.

— Тебя взяли на месте пожара. А твои дружки сбежали.

Довольный такой, аж бесит!

— Кстати, а ты чего с ними не рванул? — интересуется Рагозин.

— А смысл? — пожимаю плечами, лениво сползая по спинке стула в расслабленную позу. И теперь, приятно скрипнув зубами, бесится подпол. — Я ни в чём не виноват. Докажешь обратное? — с вызовом смотрю ему в глаза.

Мужика аж передёргивает всего. Взгляд тяжелеет, челюсть напрягается и рука, лежащая поверх моей папки, сжимается в кулак.

— Слышь, ты! — взвинчивается он. — Борзота! — лупит кулаком по столу. — Вы влезли в частное домовладение. Это уже статья!

Закатываю глаза. Тоже мне, напугал. А то я не знаю, как это решается.

— Если это всё, что ты можешь мне предъявить, товарищ подполковник, то я пойду. Меня дома заждались.

— Не так быстро, Тимирязев. Придётся тебе у нас ещё задержаться. Сейчас приедет хозяин дома с адвокатом. Напишет заявление.

— Мне ему ручку подержать? — ухмыляюсь.

— Лейтенант! — рявкает Рагозин. — Забери его в камеру! Пока я ему ещё пару узоров на рожу не добавил. Сукин сын! Ничего не боится!

— Боятся, товарищ подполковник, те, кому есть что терять, — поднимаюсь, пока лейтенант опять не начал меня лапать.

— Свобода? — хмыкает он.

— Я вот здесь, — делаю из пальцев пистолет и прижимаю к своему виску. — Всегда свободен.

— Ничего. Посмотрим, как ты заговоришь, когда Калинин приедет, — слишком внимательно смотрит на всё ещё закрытую папку с моим делом.

Мля, день этот через задницу начался с самого начала! И сидеть мне здесь долго нельзя, у меня вечером бой в «Клетке». Туда ещё надо добраться. Ставки собраны, бабки никто клиентам не возвращает. Надо отработать.

Уперевшись затылком в стену, сижу в камере и прикидываю, как выпутываться из дерьма, в которое я встрял. Вытаскивать меня некому. Я давно уже сам по себе. Лет с десяти меня воспитывали улица и тренер. И если во мне осталось что-то человеческое, то это только его заслуга. Но каждый раз выходя на ринг, я начинаю сомневаться в том, что оно там осталось…

— На выход! — раздражающее эхо бьёт прямо по мозгам.

Поднимаюсь, выхожу из своей клетки.

— Молись, Данте. Там Калинин приехал, — шипит мне в затылок осмелевший лейтенант.

Прохожу всё по тому же коридору. Пара стажёров вместе с уборщицей оттирают с пола разлитую мной краску. Криво ухмыльнувшись, вхожу в кабинет Рагозина. На входе меня тормозит охрана пострадавшего от пожара бизнесмена. Снова лапают. Да что б вас!

— Р-р-руки, — рычу, скалясь на мужика в кожаной куртке. — Ещё раз тронешь меня, сломаю, — обещаю ему.

Не верит, пытаясь залезть в карманы свободных штанов. Перехватываю в болевой, выворачиваю, ставлю на колено. Все в кабинете подрываются со своих мест.

Глава 3

Амалия

На улице всё ещё сильно пахнет гарью. Она оседает на языке неприятной горечью. В воздухе летают чёрные хлопья останков некогда красивого дома, наполненного приятным запахом дерева. Они опускаются на мою белую блузку. Аккуратно сдуваю, но маленький чёрный мазок всё же остаётся.

Переодеваться уже некогда. Я после тренировки до трёх часов ночи зубрила эту дурацкую алгебру, чтобы сегодня пересдать контрольную. Поспала, но мать всё равно заставила сесть за стол и позавтракать. У меня режим. Она следит за тем, что я ем, сколько и когда. Поэтому сейчас остаётся сесть в машину и поехать на учёбу.

Дядя Лёня тушит сигарету, улыбается мне и открывает заднюю дверь.

— Доброе утро, Ами, — вынимает из кармана карамельку и вкладывает мне в ладонь, как маленькой.

— Спасибо, — закусив губу, сжимаю конфету в кулаке.

От одной точно ничего не будет, но внутренняя тревога становится блокиратором для нарушения правил. Прячу карамельку в кармашек другого рюкзака, пока целого, и застываю взглядом на знакомых с детства пейзажах. У меня есть несколько минут, чтобы настроиться на этот день.

У колледжа обычная утренняя суета. На крыльце смеются девочки из нашей группы, курят парни, тискаются какие-то парочки. Я учусь здесь, потому что не добрала баллов для поступления в университет по той же дурацкой математике во время ЕГЭ. Мне легко даются гуманитарные науки, а физика, алгебра, геометрия… там я начинаю чувствовать себя тупой.

Репетиторы возможны только летом или во время новогодних каникул. Отец мог решить вопрос с моим поступлением, но мама оказалась категорически против. Наш экономический колледж считается довольно сильным по преподавательскому составу. У нас много приходящих преподавателей из крупных вузов. И мама считает, что такой опыт будет для меня полезен, поэтому я здесь.

Сложно спорить с семьёй, которая помимо всего прочего спонсирует тебя как спортсмена. А я люблю лёд. Я боюсь его потерять. Там я могу быть собой. Там я сильная, уверенная в каждом своём шаге. Там я знаю себе цену.

Иногда мне кажется, что я живу две жизни. Одна моя — это фигурное катание, мечты, связанные именно с ним, тренерская работа, выступления с различными ледовыми шоу в разных городах страны или мира. А вторая — чужая, где девушка, очень похожая на меня, получает экономическое образование, является изгоем в колледже и часто боится возвращаться домой.

— Хорошего дня, Ами, — желает мне добрый дядя Лёня.

«Вот бы он меня удочерил!» — иногда думаю я. — «Хотя бы на время.»

Выхожу из машины. Поправляю лямку рюкзака и, стараясь ни на кого не смотреть, торопливо взбегаю по ступенькам. Хорошо, что этот учебный год скоро закончится. Я целое лето не увижу всех этих людей, а там, может быть, смогу уговорить отца дать мне возможность поступить в Университет спорта в столице. У них очень крутая учебная программа и выстроена она как раз с тем учётом, что большинство студентов причастны к тому или иному виду спорта. Там учатся и боксёры, и футболисты, гимнастки, пловцы и фигуристы тоже есть. Я хочу к ним!

А здесь меня не понимают и никогда не поймут. Я не курю и не пью алкоголь, ем по часам то, что лежит у меня в контейнерах, и на физкультуре делаю любого из них, в то время как одногруппницы предпочитают всеми силами откосить от занятия.

За это меня считают выскочкой. А ещё тупой, потому что у выбранной родителями специальности базис — это точные науки, где как раз я сильно проседаю.

Делаю шаг в кабинет, а меня за рюкзак грубо оттаскивают назад и отшвыривают к стене.

— Тупицы заходят последними, — больно придавив меня за плечи, говорит одна из девочек и снова дёргает за рюкзак.

Он падает. Его поднимает другая девочка. Открывает замок и вынимает оттуда контейнер с обедом.

— Что тебе сегодня мамочка наложила? Фу-у, — открыв крышку, принюхивается к свежему салату с курицей и семенами чиа.

Это вкусно, между прочим! Даже с учётом того, что там почти нет соли.

— Вонючая преснятина. А говорят, богатенькие хорошо питаются. Рыжая, ты уверена, что хочешь это есть? — кривится девушка.

— Положи на место! — требую я.

— Ладно, — она пожимает плечами и переворачивает контейнер. Салат летит на бетонный пол. — Упс, — кидает туда же контейнер. — Ну ты же сама донесёшь это до места. Помойка за углом.

— Себя тоже можешь там оставить, — говорит та, что меня толкнула.

Они громко смеются, входят в аудиторию и демонстративно хлопают дверью. Зажав рот ладонями, чтобы не расплакаться от досады, дышу глубже и иду искать уборщицу, пока не получила от преподавателя. Эти ведь обязательно скажут, что я сама всё устроила.

— Хоть бы охрану к тебе приставили, что ли, — вздыхает наша техничка. — Ну что это такое? — сокрушённо вскидывает руки и роняет их вдоль тела.

«В этом нет необходимости» — считает семья.

— Иди, девочка, — отпускает меня уборщица. — Я приберу.

— Спасибо, — в порыве искренней благодарности глажу её по плечу и шагаю в аудиторию.

После лекции ухожу последняя, чтобы снова не нарваться на агрессивных одногруппниц. У меня встреча с преподавателем по линейной алгебре. Мама сама договорилась и поручилась за меня. Попробуй теперь облажаться! Сожрут вместе с косточками!

И пока все отдыхают, я быстро переписываю контрольную, надеясь, что в этот раз всё сделала правильно.

Когда же наступает конец ещё одного ужасного дня, я совсем неэстетично плюхаюсь на заднее сиденье семейного автомобиля, забиваюсь в угол и закрываю глаза.

— Дядя Лёня, выключите музыку, пожалуйста, — прошу его. — Очень хочу тишины.

Он выключает радио, и меня сначала глушит от того, что в салоне стало слишком тихо, а потом становится хорошо. Есть только очень хочется, но это точно можно пережить.

Тренировки сегодня нет. Нам дали выходной за то, что вчера мы выложились больше, чем на полную, а мышцам обязательно нужен отдых, иначе будут травмы.

Глава 4

Данте

Смешная…

От нашей игры в гляделки грудь снова обжигает приятным теплом. Не помню, когда в последний раз меня тянуло улыбаться. Прячу эмоцию за привычной циничной ухмылкой. Оказавшегося на моём пути мужика передёргивает. Он роняет себе под ноги пару обгорелых досок, чертыхается, перешагивает через них и идёт дальше.

Выхожу вслед за ним к загруженной машине. Поднимаю борт, фиксирую тент и отпускаю водителя. Примерно через час он вернётся. Мы пока успеем разобрать ещё часть почерневшего каркаса какой-то постройки.

Я всё время смотрю себе под ноги, натыкаясь то на осколки, то на расплавленный пластик какой-то техники, пошагово вспоминая наш вчерашний загул.

У Серого днюха, а бабок на аренду нормального дома нет. Откуда они у обычного курьера, да ещё в маленьком городе? У нас только цены столичные, а зарплаты как в провинции. У меня тоже случился напряг с баблом по своим причинам. Я ему ещё подарок должен. Был. До того, как он меня кинул.

И мне насрать на причины их побега. В итоге я здесь, отрабатываю непонятный долг, а он развозит заказы по клиентам. Хреновая вышла дружба, но на другую я давно и не рассчитываю.

Серёга в этот район тоже гоняет. Есть постоянные клиенты. И вот он нас заверял, что хозяина точно не будет, а влезть в дом не так уж и трудно. Затея оказалась довольно азартной. Хапнуть адреналина, потусить с пацанами. Почему нет?

Я практически не пью. С моими нагрузками это фатальная история. Пара банок лёгкого пива в редкие выходные. И то не всегда. Так что я был вменяем до самого конца. Точно помню, что пожар начался с задней части дома и очень-очень быстро стал охватывать всё пространство. Откуда взялся огонь? По камерам тоже не посмотришь. Сервак в утиль, как и всё на территории Калинина.

Попахивает... Да нет, воняет откровенной подставой! Если свои, им лучше уехать из города. Из страны, блядь!

Где там моё Солнце?

Снова поднимаю взгляд на окна дома напротив. Даже занавески закрыла. Жаль. От неё тепло. Мне нравится. А ещё я хочу знать, какого всё же цвета глаза у этого забавного огонька. Голубые или серые?

Мужики стоят в стороне, курят и обсуждают футбол.

— Будешь? — один предлагает мне сигарету.

— Не курю, — морщусь я.

— Спортсмен, что ли? — оценивающе смотрят на моё телосложение.

— Можно и так сказать.

Прислонившись голой спиной к бетонному столбу уличного освещения, щурясь, гипнотизирую закрытые занавески.

Огонёк высовывает свой любопытный нос в окно. Видит меня. Улыбаюсь, она застывает и отскакивает назад, а я смеюсь под удивлёнными взглядами мужиков из бригады.

Трусишка мелкая! Я близко не подойду, не бойся.

Там у неё в комнате что-то происходит. Занавеска то и дело дёргается. Ворота открываются. Водитель или охранник, хрен их разберёшь, выгоняет машину на улицу.

Присев на корточки, упираюсь в столб затылком. Прикрываю глаза и сквозь ресницы смотрю, как выходит Снежная королева — мать семейства, за ней в брючном костюме, задрав нос, семенит ещё одно неприятное создание, так похожее на свою родительницу.

— Мам, — долетает до меня. — Ну, мама! Почему мне нельзя было то голубое платье? Почему она в нём поедет? — ноет девчонка.

— Потому что оно идеально подходит к её глазам. Садись в машину. Не устраивай сцен на улице.

Мне достаётся ещё один колючий взгляд от Снежной королевы. Кажется, была бы её воля, она бы вызвала дезинсекторов, чтобы нас всех отсюда вытравить. Так смешно за этим наблюдать. Я скалюсь, она резко дёргает голову выше и подталкивает дочь к машине.

— Амалия, ну где ты там? — смотрит во двор.

Ммм, так вот как зовут Огонька. А-ма-ли-я.

— Вау, — выдыхаю, увидев спешащую по дорожке девушку в платье цвета весеннего неба. Юбка рваными краями где-то касается икр, где-то колена, похожа на перевёрнутый цветок. Тонкие бретельки только подчёркивают узкие плечи и красивые длинные руки, а я думаю, что через пару часов эта девочка замёрзнет в таком виде.

Что в голове у её пришибленной матери?

Рыжие волосы Огонька собраны в причёску, и лишь пара прядей, заметно короче остальных, закрученными пружинками касаются её бледного лица.

Далеко опять. Я не могу поймать точный оттенок её глаз, но уверен, это платье к ним идеально подходит, но я бы накинул на её плечи куртку…

Цокая каблучками серебряных босоножек, Огонёк доходит до матери и получает тихий выговор, судя по мимике на лице женщины. Бледнеет.

«Посмотри на меня», — мысленно прошу её. — «Ты же знаешь, что я всё ещё тут.»

Огонёк идёт к машине. Водитель открывает для неё дверь. Она находит меня, случайно обернувшись. Или почувствовав, что я смотрю слишком пристально. Её щёки меняют оттенок на розовый, а я отворачиваюсь, чтобы наша странная игра не стала слишком очевидной.

Ещё около трёх часов после их отъезда, мы разбираем место пожара и расходимся. Так вышло, что сегодня вечером у меня снова бой. Один из бойцов внезапно выбыл на время, а мне теперь бабки нужны позарез, так что я договорился с Ильханом, одним из владельцев «Клетки», что заберу это «окно» себе.

Он предлагал дать бабла в долг. Но я лучше буду должен Калинину, чем ему. Это всё равно, что подписаться на пожизненное рабство. Ильхан давно ищет способ, как привязать меня к клубу. Однажды я пришёл туда сам и не принадлежу никому из них.

Еду сначала домой. Ну, как домой. Старая дача на другом конце города. Вместо дома вагончик, сортир на улице. Из внутрянки односпальная кровать, компьютерный стол, пара книжных полок в этом же углу, а в другом что-то вроде кухни с необходимым минимумом и самодельный душ.

Во дворе прямо среди таких же старых фруктовых деревьев у меня оборудован тренировочный плац и парковочное место для моей повидавшей жизнь бэхи. Зато весь этот шик и блеск мои. От бабушки по наследству достался, предки продать не смогли. Я из интерната сразу переехал сюда. Так что, наверное, это место всё же можно назвать домом, хоть и с натяжкой.

Глава 5

Данте

Ильхан вальяжно разваливается в кресле с высокой спинкой, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин. Взмахом руки позволяет мне сесть. Усмехнувшись, копирую его позу на стуле напротив.

— Ты знаешь про НХЛ — ночную хоккейную лигу?

Моргаю, думая, что мне послышалось.

— Допустим, — качаю головой.

— У меня старший брат решил поиграться в это дело. Обратился за помощью. А я не могу отказать брату в такой малости. Да и тебе бабки нужны, как выяснилось. Есть вариант заработать.

— Озвучивай, — складываю руки на груди.

— Хоккей — игра силовая. Брат хочет сильного бойца, который потренирует его команду в зале и подтянет как по силовым приёмам, так и по защите от них. Я хочу, чтобы ты это сделал. Тем более тренируются они в вашем Ледовом.

— Ильхан, я ни хрена не знаю про хоккей, кроме каких-то общеизвестных вещей.

— Тебе не надо ничего знать про хоккей, Данте. Твоя задача — укрепить команду перед игрой, научи её драться, — сжав ладони в кулаки, ударяет ими по столу.

— Зачем? Это же любительская лига, — напоминаю я. — Твой брат хочет покалечить манагеров и таксистов?

— Мой брат хочет выиграть. Пара-тройка тренировок за хорошие бабки. От тебя больше ничего не требуется. Неплохо было бы оценить такой подгон, — хмыкает он.

— Твои подгоны стоят обычно очень дорого, — открыто говорю ему.

— Я не полезу в это, если брат останется доволен. Рассчитываться с тобой тоже будет он.

— Почему это нельзя было обсудить после боя? — пробегаю пальцами по подлокотникам и тяну руки, чтобы мышцы не застаивались.

— Потому что это не всё, — Ильхан достаёт сигареты и закуривает прямо в комнате. — Мне передали, что одна постоянная клиентка желает купить ночь с моим лучшим бойцом.

— Нет, — категорично отвечаю. — Это не по адресу, ты знаешь.

— Она очень настойчива, Данте, — пошло ухмыляется Ильхан.

— Отдай ей кого-то другого. Я на такое не подписывался. Мне пора на ринг, — поднимаюсь.

— Данте, — зовёт босс, — ты уверен?

— Абсолютно. Это бойцовский клуб, а не бордель, — ухожу, слыша, как он смеётся мне в спину.

Ильхан зарабатывает на всём. В его царстве можно продать и купить эмоции, жизнь, секс…

Передёрнув плечами, выхожу в зал, прямиком к знаменитой в узких кругах «клетке» — огороженный высокими сетчатыми стенами ринг. Шагнув внутрь, ты подписываешься под то, что можешь больше оттуда не выйти. В «клетке» существуют только те правила, которые каждый боец определяет для себя сам исключительно с одной целью — ни сдохнуть, ни поломаться.

Это шоу не для слабонервных. И тем сильнее я удивился, попав сюда, присутствию приличного количества женщин, которые не отрываясь следят за происходящим на ринге. У них тоже есть свои фавориты. Они готовы хорошо за них платить.

Встаю перед входом, надеваю устрашающую на вид маску, закрывающую нижнюю часть лица. Несколько раз подпрыгиваю на месте, встряхиваясь всем телом. Делаю наклоны головой, тянусь.

Дверь «клетки» открывается. Я первым вхожу внутрь. Сжав ладони в кулаки, поднимаю вверх руки под рёв ликующей толпы, уже накачанной адреналином. Их глаза немного безумны, они готовы тратить больше, орать громче.

— Убей сегодня кого-нибудь! Давай! — летит из толпы.

Отхожу в сторону, пропуская в центр ринга своего соперника. Его тоже приветствуют. Мы ходим по кругу, как два диких зверя, чтобы на нас могли вдоволь насмотреться. Делаем выпады друг к другу, отлетаем в стороны. Народ заводится ещё сильнее.

Опытные оба. Знаем, как работать на этой «сцене».

— Бой! — раздаётся команда, и шоу превращается в битву.

Удары летят везде. Голова, печень, почки, горло.

Ильхан не любит, когда я выношу соперников быстро. Приходится растягивать эту игру на несколько раундов, чтобы народ насладился процессом.

В подходящий момент быстро уворачиваюсь, пригибаюсь, делаю грамотный выпад и роняю соперника под себя. Беру в болевой, перехватываю за шею, придушившая, чтобы отрубился, но не сдох.

— Данте! Данте! — кто-то выкрикивает из зала.

— И снова наш чемпион одержал красивую, мощную победу! — орёт в микрофон ведущий, поднимая вверх мою руку.

А я не чувствую себя здесь чемпионом, скорее просто выжившим. Достижения, звания, медали… всё это осталось за бортом моей реальности.

Выхожу с ринга, тру места, по которым ощутимо прилетело от соперника. В голову он мне разок зарядил, но так, по касательной, я успел уйти в защиту. Нормально всё прошло в целом. Ставлю себе четыре балла по пятибалльной и сваливаю в душ, потом за своим процентом и номером телефона старшего брата Ильхана.

Уже на улице набираю его.

— Доброй ночи, я по поводу ваших тренировок. У меня завтра есть время после четырёх. Можем встретиться, — говорю сразу о делах.

— В шесть в Ледовом дворце, — назначает он встречу.

— Окей, — отбиваюсь, сажусь в тачку и еду спать.

Устал так, что глаза закрываются на каждом светофоре.

Добираюсь, снимаю шмотки и падаю лицом в подушку. А с утра тело напоминает мне о вчерашнем бое. На рёбрах синяк, чуть выше поясницы тоже отметина. Мышцы требуют отдыха, и я даю им совсем лёгкую нагрузку в виде обычной утренней разминки.

Пока завтракаю, успеваю сделать пару заданий для универа. У меня сегодня всего две пары. Оттуда к Калинину, потом в Ледовый. Но перед встречей возвращаюсь домой, чтобы смыть с себя сажу и быстро перекусить.

Еду через местный супермаркет. Захожу за водой и в отдел игрушек. Кидаю в корзину две машинки для младших братьев и розового плюшевого медведя. Как передать его Огоньку, пока не представляю. Потом решу. Хочется мне, чтобы она ещё улыбнулась. Девчонки вроде любят мягких медведей… А от кого он, ей знать совсем необязательно.

Доезжаю до нашего Ледового, встречаюсь с братом Ильхана, сразу оценивая физическое состояние его команды. Они хотят поработать в зале, не вопрос. Идём туда, гоняю их, пока лёгкие не начинают свистеть. Потом мы обозначаем квадрат в зале так, чтобы у него была хотя бы одна реальная стена.

Глава 6

Амалия

И ещё один заход на вращение. Разгон, гибкое левое колено. Раскручиваю себя правой ногой и, набирая обороты, сажусь на левую ногу, вытягивая вперёд правую. Плавно поднимаюсь, делая красивый прокат и встаю обеими ногами на лёд, довольно улыбаясь.

Качусь к тренерскому штабу за замечаниями. Зная Розу Марковну, они обязательно будут. Она строга и внимательна к деталям. Её школа фигурного катания считается одной из лучших и дорогостоящих.

В одном из интервью её спросили, почему последние несколько лет она не тренирует в столице, ведь там, как водится, всё больше и лучше. На что Роза Марковна Таль ответила: «Хороший тренер может работать где угодно. Даже на замёрзшей сельской реке возможно вырастить чемпиона, если есть желание и характер. А если этого нет, то нам не по пути.».

Что на самом деле произошло в столичном Ледовом, никто не знает. Кто-то говорит про конфликт с администрацией, а кто-то про то, что там замешан мужчина. Не знаю, но, когда наша база перебралась в мой родной городок. Мне и ещё нескольким местным девочкам стало легче.

Роза Марковна и сейчас проводит тренировки в столичном Дворце, её приглашают для консультаций в молодые школы, но всё же наш «дом» теперь здесь. И я люблю его всем сердцем.

— Не докрутила риттбергер, — загибает пальцы главный тренер, выделивший день на индивидуальную тренировку.

Обычные занятия проводятся в группах с индивидуалками в процессе, а перед крупными соревнованиями Роза Марковна выделяет время для каждой своей спортсменки, чтобы без помех откорректировать нюансы.

— Во вращении с руками у тебя что было, Разумовская? — с ироничной насмешкой дёргает идеальной тёмной бровью. — Ты тянуть их разучилась внезапно?

— Исправлюсь.

— У тебя выбор есть? — сложив руки на груди, Роза Марковна смотрит на меня с некоторой кровожадностью. — Пять минут подыши, покатайся и ещё один прогон. Ты учти, Амалия, я под тебя время выделила и лёд забронировала до десяти вечера. Так что мы с тобой отсюда не уйдём, пока ты не прыгнешь так, как умеешь только ты!

— Я сделаю, — обещаю и ей, и себе.

Откатываюсь от бортика и делаю пару лёгких прокатов, чтобы отдышаться, но быть готовой по команде начать отработку элементов программы.

— Готова? — эхом надо льдом раздаётся голос тренера.

Встаю в позицию, киваю. Включается музыка и, начиная с хореографических элементов, я набираю скорость. Захожу на прыжок, отрываюсь ото льда, закручиваясь в воздухе, и приземляюсь, чувствуя, как быстро-быстро колотится сердце. Вот теперь докрутила.

Ещё один прыжок, через короткий прокат ещё один и красивый хореографический выход. Плавные движения, изгибы, наклоны под музыку. Чувствуешь себя чем-то единым со льдом. Блёстки на тренировочном костюме играют в свете ламп, расположенных высоко под потолком. Для тренировок можно выбирать что-то проще, но мне так хочется чувствовать себя красивой. Здесь у меня есть такая возможность.

Ласточка с переходом в вертикальный шпагат. Ставлю обе ноги на лёд. Делаю плавный оборот вокруг своей оси, чтобы незаметно подготовить тело к следующему элементу и… скоростное вращение с поднятыми вверх руками.

Выхожу из него, продолжая двигаться в поставленном для меня танце. Короткие прыжки с оборотами, разгон, заход на круг и, ударив ногой об лёд, снова взмываю вверх, закручивая четверной тулуп и приземляясь на другую ногу.

И снова докрутила!

Тренировка как маленькое соревнование с самой собой. Каждый раз вызов своим возможностям.

Завершаю танец. Дышу, глядя на тренера. Она не выказывает никаких эмоций, зато один из наших хореографов, Милена Павелецкая, незаметно для всех показывает мне большой палец вверх.

Подъезжаю к тренеру, упираясь обеими ладонями в бортик.

— То есть без пинка никак, да? — хмыкает Роза Марковна.

Спорить с тренером бессмысленно. Просто пожимаю плечами.

— Ладно. Всё на сегодня. Спасибо, что не стала держать нас здесь до десяти, — с сарказмом заявляет она.

Выхожу в коридор. Тренерский состав за мной.

— Разумовская, — неожиданно окрикивает Роза Марковна. Оглядываюсь.

— Хорошо, — всё же даёт свою оценку последнему прокату.

— Спасибо, — счастливо улыбаюсь ей.

Она только отмахивается и уходит вместе со своей командой в противоположную сторону от раздевалок. А я почти бегу переодеваться. У меня ещё осталось время в запасе, можно погулять. Мама ведь думает, что я буду на тренировке до упора.

Принимаю душ, заплетаю волосы в косу. Надеваю свободные длинные брюки насыщенного зелёного цвета, по ширине больше походящие на юбку, белую футболку и кеды.

Беру курточку, а со скамейки на пол вдруг падает непонятно откуда взявшийся здесь плюшевый мишка. Забавный, розовый.

— Ты откуда здесь? — удивлённо поднимаю его и сминаю мягкое тельце с белым пузиком. Отряхиваю на всякий случай. — Тебя точно тут не было. Для меня? — смущённо кусаю губы.

Под кожей становится щекотно. Рассмеявшись от этого приятного ощущения, накидываю куртку на плечи, забираю рюкзак и, прижав к себе медвежонка, иду к выходу из Дворца, пытаясь разобраться, кто бы мог мне его подложить.

Никаких вариантов. А если… Да нет, сын Павелецких не мог. Зачем ему? Мы даже не общаемся толком. Только когда он к родителям в зал для хореографии заглядывает после своих хоккейных тренировок. Поздоровается со всеми, порычит на семью и сваливает.

Мне бы, наверное, и не хотелось, чтобы от него. Натан в прошлом году пытался приставать, а потом быстро переключился на Олю Василевскую из нашей группы.

Глупо, конечно, но хочется, чтобы этот подарок был от того странного парня, разрисованного татуировками. Представляю, как он покупает этого медведя, и снова улыбаюсь. Было бы очень весело, только это слишком нереально.

Утыкаюсь носом в мягкую розовую макушку между круглых ушек. Вдыхаю, улавливая едва заметный запах, прилипший к медведю. Я даже распознать его не могу, слишком слабый, а щёки почему-то горят. Глупость какая-то. Что, мне после соревнований игрушек не дарили?

Глава 7

Данте

Трек к главе — «Lose Yourself»

Eminem

Надо бы лечь спать. Я чертовски устал за последние сутки, а завтрашний день обещает взорвать меня изнутри, так что силы точно бы пригодились, но мне не спится. Полистав книжку, продолжаю игнорировать сообщения от Даны. Мой член совсем не против, чтобы с ним поиграли её умелые руки и губы. Секс стал бы отличной разрядкой, и наверняка после него меня бы точно вырубило, но я не готов слушать, а просто приехать и потрахаться Дана не может. Особенно после ссоры в раздевалке «Клетки». Сначала обязательно будут надутые губы и вынос мозга. Не хочу. Потом. Может быть, завтра или… Да, пусть приезжает утром. Люблю утренний секс.

Или на хрен её? Заменить не проблема, просто…

Просто, блядь, тянет туда, куда не должно. Куда точно лезть нельзя.

Так и не ответив Дане, сажусь и кидаю телефон рядом.

«Ну и пошёл ты! Козёл!» — загорается на экране.

«Окей» — отвечаю ей.

Неплохая мысль. Прокачусь, пожалуй.

Она пишет. Не зашёл мой ответ. Усмехнувшись, закидываю её в ЧС до утра, надеваю штаны, футболку цвета хаки, косуху. Шнурую ботинки и выхожу на улицу. Ночная свежесть пробирает до мозгов. Днём уже довольно тепло. У Калинина я спокойно хожу без майки, а по ночам температура резко падает. Март всегда контрастный. Завтра может долбануть мороз и выпасть снег, а потом снова будет тепло.

Включаю в старенькой бэхе Эминема. Криво усмехнувшись, покачиваю головой под ритм трека и выезжаю из своего «гетто» в сторону центра. Развлечений в городе не так уж и много и, как только позволяет погода, народ собирается на улице. Парочки, шумные компании, бухие гопники. Кого тут только не встретишь.

Выхватываю знакомые рожи. Они меня тоже замечают. Орут придурки, руками машут, привлекая внимание. Ищу место, где можно встать. Парни направляются навстречу. Пересекаемся у бордюра. Продолжая криво усмехаться, смотрю на тех, кто кинул меня во время пожара, физически ощущая, как тяжелеют взгляд и кулаки.

— Данте, я думал, тебя того… посадили, — бегая глазами мимо меня, говорит Серёга. — Но я это, рад, что всё обошлось. Как ты отмазался?

Его словарный запас поражает «разнообразием». Забавляет.

— Дан, ты же это, — продолжает оправдываться Серый, — знаешь, у меня матушка там, все дела. Мне нельзя попадаться. Ты извини, что так вышло. Давай, может, забудем, а? Мы же друзья.

— Да? — мне реально смешно. — Ну, давай, забудем, — улыбка превращается в оскал. Делаю шаг к пацанам. Они пятятся, а Серёга не видит этого и остаётся совсем один.

Вот такая дружба.

Хватаю «друга» за футболку, дёргаю на себя.

— Д-дан-те, хорош! — нервничает он.

— По двенадцать с половиной лямов с каждого, и мы забудем, — перекрутив его футболку, пережимаю воротом горло, стреляя взглядом в остальных.

— К-какие… Откуда у меня такие бабки?! Ты ебанулся?! — бесится Серый, открывая рот в попытке нормально вдохнуть.

Разворачиваю «друга» и роняю лицом на капот своей бэхи, разбивая нос и слушая хриплый стон. Заламываю руку, давлю ладонью на затылок, чтобы не поднялся.

— Вы меня кинули, — склонившись, громко рычу ему в ухо. — Я такое не прощаю. Мне по хер, где ты будешь эти бабки доставать. Но ты мне их отдашь, Серый. Иначе я сдам тебя…

— Мне нельзя в ментовку, Данте, — дёргается он.

— А я тебя не ментам сдам, Серёг. Я отдам тебя людям Калинина. И ты начнёшь умолять о том, чтобы тебя посадили. Услышал?! — ещё раз прикладываю его об капот. Встряхиваю, разворачиваю разбитой роже к себе, смотрю в поплывшие глаза. — Ты меня знаешь, Серый, если я сказал, я сделаю.

— З-знаю, — сглатывает он, пытаясь стереть кровь из-под носа, но только размазывает её рукавом над верхней губой и по щекам.

— Отлично потусить, друзья, — выплёвываю, глядя на застывших парней.

Отшвырнув от себя Серёгу, возвращаюсь в машину, делаю музыку громче и медленно еду вдоль прогулочной аллеи, разглядывая симпатичных девчонок, сменивших джинсы на юбочки.

Знаю я, что эти уроды не найдут бабки, но хочу, чтобы боялись. Пусть суки каждый день ходят теперь и оглядываются на любую проезжающую мимо тачку. Деваться им отсюда некуда. Мы тут все так или иначе застряли по своим причинам. Семья, учёба, девочка, отсутствие денег для переезда и далее по списку.

Уезжая из центра, катаюсь по районам и решаю заехать туда, куда меня реально тянет. Проблем с въездом на территорию посёлка «Красные зори» не возникает. Музыку делаю тише и сворачиваю прямиком к участку Калинина.

Глянув на окна дома напротив, включаю фонарик на мобильном и отправляюсь бродить по завалам. Тут стало гораздо свободнее. Обхожу линию фундамента по кругу, пинаю то, что попадается под ноги. Пожарные лазили уже, что-то забрали, но мне результаты экспертизы, конечно, никто не озвучит.

Только я же не за этим приехал. Душа требует прекрасного после той грязи, что регулярно творится в «Клетке». А «прекрасное» наверняка спит. Темно у неё.

Я посижу тут немного и домой.

В машине тусить не хочется. Присаживаюсь у знакомого столба. Упираюсь в него затылком и глубоко дышу свежестью и хвоей. Здесь много деревьев, кустарников, цветов, пруд недалеко и запах весны чувствуется особенно сильно. Его не перебивает выхлопом многочисленных машин центра.

Смотрю на тёмные окна. Их слегка засвечивает фонарём, и глазам требуется время, чтобы привыкнуть к такому освещению и начать отчётливо ловить контуры рамы, занавесок.

Шторы шевелятся, разъезжаясь в стороны.

— Ау, — жмурюсь, от ударившего по глазам яркого белого света мобильного фонарика. Он неуклюжим «зайцем» скачет по стеклу, пока его хозяйка устраивается на подоконнике.

Часто моргая, разгоняю пятна перед глазами и снова смотрю в окно. Хрупкий силуэт с рассыпанными по плечам рыжими волосами обнимает какую-то игрушку. Может быть это даже мой подарок, но отсюда не разглядеть. Маленькая Ами подтягивает к себе коленки и, повернув голову, смотрит в окно. Не знаю, видит ли она меня. Наверное, видит, потому что я ощущаю её взгляд, как прикосновение. Тёплое и приятное.

Глава 8

Данте

С утра чертовски хочется секса. Адски, до зубного скрежета! Дана бы точно сейчас пригодилась. Вынимаю из ЧС, слушаю, как бесконечно вибрирует телефон от её попыток звонить и писать. Неугомонная! Но в её голове у нас отношения, хотя я никогда ничего ей не обещал.

«Если ты не будешь дёргать меня весь день, вечером заеду» — кидаю ей голосовое.

Иначе звезданусь. Тут и так накидало со всех сторон. Если я ещё и с сексом обломаюсь, точно кого-нибудь грохну.

Вместо того, чтобы «качать» одну руку, выхожу в шортах во двор и нагружаю обе на своих тренажёрах, работая на всю верхнюю часть тела. После лезу под контрастный душ. До вечера мне этого хватит.

Привычно, под завтрак смотрю расписание на сегодня, ещё раз прикидывая планы на весь день. Мне ко второй паре. Как раз успею заскочить к своим.

Собираюсь. Слышу, как скрипит калитка. Подхватив рюкзак и надев на голову кепку козырьком назад, выхожу на улицу и встречаюсь взглядом с нерешительным Серёгой.

— Чё надо? — усмехаюсь, остановившись в паре шагов от него.

— Поговорить можем? — смотрит на меня исподлобья, пряча руки в карманах и звякая там мелочью.

После нашего вчерашнего «разговора» он прилично отёк и посинел в районе переносицы, под глазами. А я ещё даже не старался, так, предупредил. Мы же «друзья».

— Я вчера тебе всё сказал, Серый. Сегодня мне некогда. Свали. Сам, — подчёркиваю.

— Дан, — как обычно, сокращает он сразу и от имени, и от прозвища. Когда мы с Даной вдвоём, выходит смешно. — Дан, ну ты же это. Мля, ты знаешь, я никогда не соберу такие деньги.

— Кто из вас поджёг дом Калинина? — перебиваю его бесполезное нытьё.

— Че-го?! — бедняга чуть глазные яблоки руками не поймал от возмущения.

— Не вы? — хмыкаю, поигрывая ключами от тачки.

— С чего бы? Мы же там все вместе тусили. Тебе на твоём ринге по башке дали, что ли? — заводится он.

— Не ори, — морщусь, подкидывая ключи в воздух. Ловлю, сжимаю в кулак. — Я просто спросил. Нет, значит, нет. Насчёт денег всё остаётся в силе. Если тебе больше нечего мне сказать, выйди отсюда на хер. Вход теперь платный. Двенадцать с половиной лямов.

— Дан, у меня же…

— У меня тоже. Не начинай, Серёг. Последнее китайское. Дальше буду больно бить. Не так, как вчера, — на полном серьёзе предупреждаю его.

Тяжело сопя, «друг» уходит с моего двора, а я запираю вагончик, калитку и открываю ворота, чтобы выгнать бэху на улицу. Опускаю стёкла, впуская в салон свежий воздух. Устроив локоть на двери, еду на Смоленскую. Ничем не примечательный старый район с панельными домами, магазинами, остановкой. Проезжающему мимо не за что зацепиться взглядом, а я здесь рос какое-то время, до интерната. Ну и прибегал иногда. Мелкий был, домой тянуло. Мама, папа, все дела, а у них ограничение родительских прав, так что меня находили и возвращали обратно в интернат. Как, собственно, и с улицы, куда я тоже частенько сваливал.

В нашем спортивном зале на матах ночевал, пока тренер не выяснил, как я туда забираюсь. Просто. Через окно в раздевалке. Все знали, что там форточка под потолком оставалась открытой для проветривания. Взрослому в неё не пролезть, а пацану, да ещё и замотивированному спортсмену, как нехрен делать.

Въезжаю во двор. Торможу у подъезда. Двери поменяли, а толку? Всё равно всегда нараспашку.

Чем ближе подхожу, тем отчётливее улавливается специфический запах, свойственный старым подъездам и квартирам, в которых живут алкаши.

Мне прямиком в одну из таких, расположенную на первом этаже. То же наследство. Чьё именно, я уже и не помню. А может, не знаю. Звоню. По топоту ног догадываюсь, что пацаны опять не в школе. Открывает старший из моих младших братьев — Ромка. Ему скоро будет восемь, заканчивает первый класс. Из-за его спины выглядывает шестилетний Мишка.

— Даня приехал, — радуется он.

— Здарова, здарова. Дайте войти только, потом будем руки пожимать, — делаю шаг в прихожую, окончательно теряя способность глубоко дышать.

Здесь всё пропиталось характерной вонью дешёвого бухла, далеко не всегда чистых человеческих тел, рыбных закусок и прочей дряни, от которой тянет блевать. Каждый раз как в первый раз мне требуется время для адаптации.

Оглядываюсь. То, что называется моим отцом, спит, уткнувшись мордой в стол. Вытянутые треники, съехавшая с плеча неопределённого цвета расстёгнутая рубашка.

— Мать где? — спрашиваю у братьев.

— На работе, — хором отвечают они.

— Нормально, — киваю.

Она техничкой подрабатывает в местной аптеке. Когда не пьёт. Сейчас вроде притормозила. Ждёт четвёртого. У нас с пацанами должна родиться сестра. Я когда узнал, чуть силой не отвёз родительницу на аборт. Орал тогда, пиздец. Выбесили! Куда на хер ещё рожать? Сюда? Вот в эту помойку?

Если бы не братья, хрен бы я сюда сунулся. Нет у меня к этим людям ни жалости, ни сострадания, ни тем более любви. Всё давно сдохло, ещё в собственном детстве. Может, и оно тут тоже как раз нестерпимо воняет.

И самое смешное, что меня тогда забрали из семьи, а этих двоих не забирают. Я несколько раз сам просил.

— Рома, ты почему не в школе? — не спешу доставать подарки.

— Мы проспали, — сдаёт их обоих Мишка, при этом явно не договаривая.

— Ясно. Ты вот так же хочешь жить? — киваю на отца, снова обращаясь к Роме. — Мы как договаривались? Ты учишься, я плачу за секцию по боксу.

— Я не хочу в эту дебильную школу ходить, — брат опускает голову и смотрит себе под ноги.

— Почему? — присаживаюсь перед ним на корточки и касаюсь подбородка, чтобы смотрел на меня.

— Там одни дураки. Они меня обзывают, — всхлипывает он.

— Чего говорят? — большим пальцем стираю с его щеки след от шариковой ручки.

— Что я вонючка и бомж, — поднимает на меня обиженный взгляд.

Мишка трётся возле меня, тоже расстраиваясь из-за брата.

— Шли их всех на хрен, — серьёзно говорю Ромычу.

Глава 9

Амалия

— Разумовская, ты куда так торопишься сегодня? — вытирая влажные после душа волосы, спрашивает наша Оля Василевская, одна из моих главных конкуренток за медали от школы Розы Марковны Таль. — Обычно торчишь здесь до упора, а сейчас, вон, собралась уже.

— Дела, — пожимаю плечами, стоя перед большим зеркалом, висящем на стене у входа, и поправляя свободную белую тунику с открытым плечом.

— Признавайся уже, появился кто-то, да? — не отстаёт Оля, оказываясь у меня за спиной и помогая вытянуть косу из-под лямки рюкзака.

— Спасибо, — разворачиваюсь к Василевской. — Отец приехал, — почти не лгу.

Папа и правда звонил. Сказал, что ждёт меня дома.

— Да брось, а то мы не видели, как ты сегодня каталась. Чуть ли не под потолок прыгала. Наверное, из-за папы… — не верит Оля.

— Прыгала я, потому что меня Роза Марковна на индивидуалке гоняла. Ты же её знаешь. Пока до идеала не доведёт, не отпустит. Ушла. Всем пока, — машу девчонкам, поправляя сползающий рюкзак.

На выходе из раздевалки врезаюсь прямиком в Натана. Он ловит меня за плечи и обаятельно улыбается, заглядывая в глаза.

— Осторожнее, убьёшься, — проводит по мне ладонями почти до самого запястья и прячет руки в карманы.

— А чего ты здесь ходишь, Нат? Это женская раздевалка, — напоминаю ему.

— Ты сегодня классно откатала, я видел кусочек программы, — делает вид, что не слышал моего замечания.

— Спасибо, — отвожу взгляд к стене с пожарным щитком. — Оля ещё сушится. Здесь жди, — снова смотрю на сына наших хореографов.

— Слушаюсь и повинуюсь, — кривляется он.

Позёр и бабник. Не люблю его ни за то, ни за другое. Не то, что… кто? Тот, за кем можно только наблюдать, кусая губы и задерживая дыхание? «Много» я о нём знаю, конечно! Но из головы совсем не выходит.

Вчерашний его образ остался в сознании. Странный парень зачем-то приехал ночью к дому Калинина. Сидел у столба и смотрел на мои окна. Такой большой, сильный и одинокий. А я? Я зачем-то ждала его, не выпуская из рук подаренного медведя. Глупо же. Вероятность его визита была минимальна. И скорее всего, я всё сама себе придумала. И про подарок якобы от него, и про то, что приехал ко мне, но мы сидели и долго смотрели друг на друга. У меня до сих пор такое ощущение, что я побывала на свидании.

Вероятно, это самое странное свидание в мире. И пусть. Мне хочется быстрее попасть домой. У меня щекотка в животе от ощущения, что я опаздываю на собственный подоконник, ведь меня там могут ждать.

Сердечко бьётся быстрее и щёки горят от этих странностей. Запрыгиваю в машину к дяде Лёне, роняю рядом рюкзак и нетерпеливо постукиваю ногой по полу.

Дурочка. Они разберут завалы, и он исчезнет. Что ему там делать? Может, он и не видит меня, а приезжал потому, что попросил Калинин. В этом ведь гораздо больше логики. Правильнее было бы прекратить думать о нём. Да и мама, если вдруг узнает… Страшно представить, что она сделает.

Всё это правильно, но вопреки собственным размышлениям, двигаюсь на другую сторону сиденья.

У дома Калинина стоит его машина. Игорь Александрович выходит со своей территории не один. У его собеседника сегодня вместо банданы кепка, надетая козырьком назад, всё те же грубые ботинки и штаны, обтянувшие мощные бёдра. Он кажется мне невероятно большим и сильным.

Парень задерживается взглядом на нашей машине. Его отвлекает Игорь Александрович, тот ему кивает, что-то показывает жестами, а дядя Лёня завозит меня к нам во двор.

Папина машина стоит, уткнувшись бампером в ступеньки. Выбираюсь на улицу и, повесив рюкзак на одно плечо, спешу в дом.

— Наша чемпионка вернулась, — улыбается отец, устроившийся в гостиной с телефоном. — Как тренировка?

— Привет, — машу ему ладошкой. — Хорошо.

— Мама жалуется на ваше с Аделиной поведение и твою успеваемость, — его взгляд становится привычно строгим.

— Я всё исправила, — переступая с ноги на ногу, отвечаю отцу. Ещё этот дурацкий рюкзак съезжает с плеча и ударяет меня по ноге.

— Ами, надо сразу делать на «отлично» и тогда не придётся ничего исправлять, — на полном серьёзе говорит он.

— А если не получается сразу? — натягиваю лямку рюкзака обратно на плечо. — Если это вообще не моё, пап? Я хочу в Спортивный универ. Моё место там, — осмелев, пытаюсь до него достучаться.

— Амалия, ну это же смешно. Зачем мне в компании тренер по фигурному катанию? Если ты проседаешь в учёбе, мы можем исключить остальные нагрузки, и ты сосредоточишься только на ней, — отец поднимается с дивана. Я резко начинаю ощущать себя маленькой и беззащитной, хотя он даже голос не повышает.

— Что ты имеешь ввиду? — собрав в кулак всю силу воли, поднимаю голову и смотрю ему в глаза.

— Мне кажется, всё очевидно, Ами, — отец подходит ближе, берёт меня за подбородок, гладит пальцем по щеке. — Может, пора завязывать с фигуркой? Я горжусь твоими достижениями и медалями, но, повторюсь, они не сделают из тебя хорошего экономиста.

— Нет, — упираюсь я. — Не забирай у меня лёд, пожалуйста.

— Тогда учись хорошо, ладно? Я не хочу больше слушать про проваленные контрольные и прочую ерунду. Ты знаешь, дочь, я максималист. Если медаль, то золото. Если оценка, то «отлично». У Разумовских только так, — ласково проводит по моим волосам. — Переодевайся, приходи ужинать. Я по вам соскучился.

Кивнув, убегаю к себе, радуясь, что по дороге мне не встретилась Аделина. Сегодня сестра будет вести себя идеально. При отце у неё разве что крылья за спиной не вырастают и не начинает светиться нимб над головой.

Проверяю свой тайник. Медведь и личный дневник на месте. Иду к окну. Осторожно выглядываю из-за занавески, но там кроме машины Калинина больше никого не видно.

Вздохнув, быстро переодеваюсь. Спускаюсь в столовую, а у нас гости. Сам Игорь Александрович заглянул.

— Добрый вечер, — приветствую соседа и друга семьи.

— Привет, красавица, спортсменка, чемпионка, — улыбается он. — Дела у тебя как? Не всех ещё победила?

Глава 10

Амалия

Как перестать улыбаться, глядя на этот букетик, я не знаю. Особенно после того, как он обрёл хозяина. Странного, большого, сильного, опасного. Но ведь злые люди не дарят розовых медведей и такие милые цветы. А может, это совпадение? Мало ли, зачем он оказался возле парка.

Конечно. Он же не мог знать, что я там буду. Я сама-то не знала, пару ведь отменили внезапно.

Я ищу объяснения нашим столкновениям и этим подаркам. Так сложно поверить, что это всё для меня. От него. А если нет? Если я и правда ошибаюсь? Лучше сразу вытравить из своей головы такие мысли, чем потом больно разочароваться. А то будет что-то из серии: «Сама придумала. Сама обиделась». Парень и знать меня не знает, и не думает обо мне, а я тут сочиняю.

Но мишка есть. Я прижимаю его к себе, снова уткнувшись носом в макушку. Того специфического запаха совсем не осталось, он теперь только в моей голове. Уснуть так и не смогла. Выучила всё, что задали, посмотрела фильм, послушала музыку. Бесполезно. На тумбочке у кровати стоят цветы, и я смотрю на них, опять улыбаясь. А ведь на подоконник не пошла…

Боже, как глупо это звучит!

Но не пошла. Запретила себе. Искусала губы от любопытства. Приехал или нет? Не знаю, что с этим делать. Со мной никогда ничего подобного не приключалось.

Сквозь щель между плотными занавесками видно, что на улице светает. Теперь уже можно даже не пытаться поспать, и я лезу в тайник за дневником. Подложив под спину подушки, сажусь, скрестив ноги в щиколотках, устраиваю между ними мишку и, раскрыв тетрадь, долго смотрю на пустые странички.

Рука сама выводит сердечко в центре, а внутри вопросительный знак. Как могут звать такого, как он?

На свободном месте выписываю в столбик мужские имена, примеряя их на татуированного парня.

Ярослав…

Тимур…

Руслан…

А может, вообще, Николай или Максим?

— Не-е-ет, — поморщившись, зачёркиваю последнюю строчку.

Отступаю от списка и пытаюсь нарисовать рядом череп. На его теле набиты такие. С большого расстояния разглядеть их подробнее сложно, да и художница из меня так себе.

Интересно, чтобы сделала со мной мама, если бы я пошла в тату салон и набила себе хоть что-нибудь? Маленькое, незаметное под костюмами для выступлений, иначе и Роза Марковна со мной что-нибудь сделает.

Рассмеявшись, хлопаю себя ладошкой по лбу и качаю головой. Понятно же, что ничего такого я не сделаю. Но очень и очень заманчиво.

Закрыв дневник, прячу его обратно в тайник вместе с медведем. Ещё раз глянув на букет, выбираюсь из постели. Раз уж рано встала, можно устроить лёгкую пробежку по пустым улицам.

Собираю волосы в пучок, переодеваюсь в спортивный костюм и всё же раздвигаю занавески. Ни-ко-го.

Если бы он вдруг там оказался в такое время, точно было бы крайне странно. И даже пугающе.

Спускаюсь на первый этаж. Так хорошо, тихо в доме. Выхожу на улицу. Глубоко вдыхаю прохладный влажный воздух, пропитанный хвоей, разминаюсь и выбегаю за территорию. Сворачиваю по дорожке сразу в сторону пруда, периодически поглядывая за пульсом на смарт-часах. Оббегаю его по специальной беговой дорожке и, сбавив темп, возвращаюсь к дому.

— Только не говори, что ты заболела? — мама ловит меня на лестнице.

— Не заболела. С чего ты взяла? — удивлённо смотрю на неё.

— Глаза блестят нездорово. Показалось, наверное, — внимательно рассматривает меня.

— После пробежки, скорее всего, — пожимаю плечами и ухожу к себе.

Приняв душ, ладонью вытираю запотевшее зеркало и смотрю на свои розовые щёки и улыбающиеся губы. Глаза и правда блестят. Это всё бабочки под кожей виноваты. Они никак не угомонятся.

За завтраком мама придирчиво меня рассматривает.

— Нет, не нравишься ты мне, — заявляет она. — Запишу тебя на сегодня к нашему терапевту.

— Со мной всё нормально, — уверяю её.

— Не спорь, пожалуйста, — морщится мама. — А то голова с утра начнёт раскалываться.

Умолкнув, допиваю свой чай без сахара и ухожу из-за стола. Дядя Лёня уже ждёт. Подмигнув, снова всовывает мне в ладошку карамельку и открывает дверь машины.

Всеми силами стараюсь не смотреть в сторону дома Калинина.

— Быстро они всё разобрали, — говорит дядя Лёня.

— В смысле, разобрали? — ухватившись за спинку его сиденья, подтягиваюсь ближе.

— Да там же целая бригада работала у него, — спокойно отвечает он. — Всё большое вывезли. Мусор только остался. Сгребут его лопатами. За пару-тройку дней повывозят. Считай, чистый участок. Можно строить заново.

Вот и решится проблема с метаниями насчёт подоконника. Странный парень исчезнет, и бабочки в моём животе впадут в спячку. Только от этой мысли вдруг начинает щипать в носу.

Уткнувшись взглядом в почти идеально чистое стекло, теперь думаю, что зря не пошла ночью к окну. Вдруг он всё же приезжал и это был последний раз?

— Ами, приехали, — доносится до меня голос водителя.

Я и не заметила, утонув в своих бесконечных сомнениях.

— Спасибо, — привычно ответив дяде Лёне и спрятав карамельку в рюкзак, отправляюсь на пытки, то есть лекции.

Какой-то умник часто ставит нам физкультуру первой. Я привычно жду, когда девочки переоденутся и уйдут из раздевалки. Захожу в числе последних, в итоге опаздывая на занятие. Преподаватель привык, и мне за это ничего не будет. Здесь я вхожу в число лучших, что сильно не нравится некоторым особам.

Нам выдают баскетбольный мяч, делят на команды и дают страт игре. Для этого вида спорта я слишком маленького роста, всего метр пятьдесят пять. Сама не забрасываю, только делаю передачи. Наша команда зарабатывает первые очки. Мяч оказывается у соперников. Я разворачиваюсь и отбегаю к краю, чтобы не мешать тем, кто выше.

Встаю спиной к стене и получаю прямиком твёрдым баскетбольным мячом в лицо. В голове происходит маленький взрыв боли, в глазах вспыхивают звёзды, а из носа стекает кровь.

Глава 11

Амалия

Прыгнув в подъезжающий автобус, расплачиваюсь с кондуктором, забиваюсь в угол недалеко от двери и достаю из рюкзака маленькое зеркальце. Раскрываю. Охнув, осторожно касаюсь пальцами переносицы. С шипением отдёргиваю руку от ссадины.

Добравшись до Дворца, бегу в ближайший женский туалет к зеркалу побольше.

— Мамочки… — всхлипнув, снова трогаю лицо. Оно припухло в месте ушиба, под глазами красные разводы. Совсем скоро они превратятся в синяки.

Всё это выглядит просто ужасно. Будто я лицом асфальт пропахала, не меньше. И голова болит всё сильнее.

Это же за гранью! Неадекватные!

Хочется что-нибудь поколотить от отчаяния. Но вместо этого я ищу в рюкзаке тональный крем и стараюсь замазать следы на лице. Ссадина всё равно никуда не девается. Ужасно!

Беру себя в руки и отправляюсь в царство четы Павелецких — хореографический зал. Бросив рюкзак, обувь и курточку в угол, встаю перед зеркальной стеной. Разминаюсь, начиная с кистей рук, ступней, постепенно подготавливая всё тело к прыжкам и изгибам.

Включаю музыку на телефоне. Сначала просто слушаю трек, покачивая головой. Начинаю плавно двигаться. Подняв руки вверх, провожу пальцами одной по кисти другой. Легко опуская их, отвожу правую руку в сторону. Наклоняюсь туда же, как дерево при порыве ветра.

Прикрыв глаза, скольжу носками по полу, представляя себя на льду. Разворот, нога уходит в сторону, чтобы толкнуть тело в прыжок. Шаг, толчок, ещё один прыжок в два оборота. Отличный каскад. И я снова ухожу в танец, отклоняясь назад. Выпрямляюсь, закручиваюсь волчком. Мягко опускаю руки. Открываю глаза ровно тогда, когда заканчивается музыка. Улыбаюсь, глядя на своё отражение в зеркале.

Так гораздо легче. На время случившееся в колледже перестаёт быть центром моего внимания. И даже головная боль почти не мешает.

Сменив музыку на более динамичную, отхожу к противоположной стене и работаю только над прыжками, взмывая над полом и глухо приземляясь обратно.

— Неплохо, неплохо, — от двери комментирует Роза Марковна.

Не заметила её. Заканчиваю упражнение и разворачиваюсь к тренеру.

— Та-а-к, — она меняется в лице.

Поджав губы, идёт прямиком ко мне. Хватает за подбородок, всматривается в ссадину, пальцем трёт тоналку и закатывает глаза.

— Это что, Амалия?

— Ничего, — отвожу взгляд, всё ещё тяжело дыша после тренировки.

— Разумовская, мы не в детском саду. И не надо мне рассказывать, что ты споткнулась!

— Не буду, — поднимаю на неё нерешительный взгляд.

— Скажи мне, ты чем думаешь? А если у тебя сотрясение и ты мне сейчас здесь от нагрузок сознание терять начнёшь, а?! — повышает голос Таль.

— Нет у меня сотрясения, правда. Всё хорошо. А это… случайность, — пытаюсь оправдаться.

— Марш к медикам!

— Роза Марковна…

— К медикам, я сказала! И без официального допуска ко мне даже не подходи, — подталкивает меня к выходу.

Сворачиваю за вещами. Обуваюсь, вешаю рюкзак на плечо, куртку на предплечье и послушно иду в медкабинет. Вопреки собственным словам, тренер идёт прямиком за мной. И к местному врачу мы тоже заходим вместе.

Тоналку приходится смывать.

— Твою ж… — тихо ругается Роза Марковна. — Кто тебя так, Ами? Наши?

— Нет, — кручу головой, но врач удерживает меня за затылок и заглядывает в глаза. — На физре в колледже мячом попали в лицо, — приходится признаваться.

— Попали? — хмыкает тренер, явно не особо веря моим словам. — Что там, Вероника?

— Сотрясения нет, но два-три дня я бы понаблюдала, — заключает врач.

— Нет, не надо. Со мной правда всё нормально, я могу тренироваться, — тараторю, задержав дыхание до жжения в лёгких.

— Пять, — глянув на меня, отвечает Роза Марковна.

— Что «пять»? — не понимаю.

— Пять дней у тебя на восстановление под регулярным наблюдением Вероники Филипповны.

— Но у нас же…

— Пять дней, Разумовская, — не даёт договорить тренер. — Мне трупы на льду не нужны. Не было никогда и, знаешь ли, не хочется начинать. Уровень у тебя хороший. Быстро нагонишь пропущенные дни.

Отворачиваюсь, снова злясь на этих идиоток, запустивших в меня мячом. На себя за то, что не смогла увернуться и теперь мне придётся пропустить столько тренировок. Да ещё и сидеть всё это время дома с матерью и сестрой.

Звучит как настоящая катастрофа.

— Вер, выйди, — просит тренер.

Оставляя после себя шлейф из запаха лекарств и духов, Вероника Филипповна оставляет нас вдвоём, плотно прикрыв за собой дверь.

— И чего опять глаза на мокром месте? — смягчается Роза Марковна. — Ами, пойми, я не могу рисковать тобой, репутацией школы, своей свободой в случае, если с тобой что-то случится.

— Я понимаю. Честно, — стараюсь смотреть только на неё.

— Матери твоей я сама позвоню.

— Спасибо, — это спасёт меня от лишних объяснений, хотя упрёки всё равно будут.

— «Спасибо», — передразнивает тренер. — Я понимаю, что сложно защищаться от толпы, которая бросает в тебя камнями. С одной стороны прикрываешься, с другой всё равно прилетает. Но ты не сдавайся, поняла? Сдашься, толпа победит. Ты на лёд зачем выходишь? Живёшь здесь по двенадцать часов периодами?

— Ради победы, — тихо отвечаю ей. — Ради предстоящих соревнований, а потом… я хочу на олимпиаду.

— Вот и там, — Таль кивает на дверь, — тоже олимпиада. Длинная такая, в целую жизнь. И там тоже надо уметь побеждать.

— Я стараюсь. Но на льду пока получается лучше, — снова отвожу взгляд.

— Бесспорно, — смеётся она, коснувшись моего подбородка и развернув к себе лицом.

Разглядывает, качает головой.

В нашем тесном мирке тоже всё непросто. В борьбе за медали внутри одной школы чего только не происходит. И подставить пытаются, и с коньками всякое делают. Но здесь я как дома, в своей тарелке, и до сих пор у меня получалось с этим справляться. А вот воевать там сразу по всем фронтам, против толпы, как выразилась Роза Марковна, у меня никак не получается.

Глава 12

Данте

Я сейчас разнесу к хуям эту вселенную за синяки на лице своей девочки! И это, блядь, не лёд! Это точно удар. Когда долго бьёшь людей, начинаешь различать детали на автомате. И вспыхнувшая в груди злость за доли секунды трансформируется в ярость, обжигающую лёгкие.

Огонёк смотрит на меня, испуганно распахнув глаза. Серые, с едва заметным переходом к голубому при игре света. Теперь я знаю…

Она топит меня в своих глазах. Таких наивных, чистых. Между нами секунды. Один вдох, медленный выдох. Мои пальцы непроизвольно сжимаются крепче в попытке погасить собственную ярость. Огонёк вздрагивает. Открытые предплечья в мурашках.

Идиот! Ещё больше пугаю!

Оглушённый грохочущим в груди сердцем, резко убираю от неё руки и ухожу за командой Ночной лиги. Брат Ильхана на удивление легко подстроился под меня сегодня. Наверное, потому, что вечером я должен быть в «Клетке».

Захожу в тренажёрку.

Мужики переодеваются, а мне надо куда-то слить свою злость. Размашисто пересекаю зал, набрасываюсь с кулаками на боксёрский мешок и вваливаю по нему серию быстрых ударов под жалобный лязг цепей, на которые он подвешен. Снаряд не выдерживает моей дури. Срывается, падает, поднимая в воздух облако пыли, и получает ещё несколько ударов ногами.

— Охуеть… — раздаётся сбоку.

Вдыхаю в себя пыль. Горло начинает драть. Иду к кулеру, выпиваю пару стаканов холодной воды. Разворачиваюсь к мужикам. Они всей командой пялятся на меня.

Да, блядь! Я превратил себя в машину, в грёбаное чудовище, чтобы выживать в этом грёбаном мире! А что делать Огоньку? Она же без брони совсем. Так вообще живут?

Мне хочется стать её броней, даже если у нас никогда ничего не получится.

Без «если». У меня Дана, потом будет кто-то другой, когда я окончательно устану от неё. И чтобы доказать себе это, вынимаю телефон из кармана и пишу своей типа девушке короткое сообщение:

«Поехали со мной в Клетку сегодня»

Дана не боится всей этой грязи. Она с удовольствием возится в ней вместе со мной. Пусть будет пока. И мне плевать, что для неё я буду мудаком, удерживая в груди солнце, подаренное Амалией. Я его чувствую, а Дану нет.

— Разминаемся, — хрипло командую мужикам и наливаю себе ещё воды.

— Знаешь, а пожалуй, посмотрю на тебя на ринге сегодня, — говорит брат Ильхана.

Вот только Дауда мне и не хватает! Если ему зайдёт бой, он легко объединится с Ильханом в попытке привязать меня к «Клетке». Сам по себе клуб ему, может, не интересен, а вот бабки, которые можно получать с бойца, он с удовольствием положит на свой счёт.

Жёстко усмехнувшись, решаю показать хоккеистам-любителям совсем другой темп тренировок. Чтобы мышцы горели и смотреть на меня с переоценкой как на товар, Дауду было некогда.

Гоняю их так, что здоровые, крепкие мужики к концу тренировки превращаются во взмыленные тряпки. Устали, начинают всё чаще ошибаться. Это наша последняя встреча. У них игра через пару дней. Как раз успеют восстановиться, и тело будет готово к жёстким атакам хоккея.

Получаю деньги, жму им руки и, подхватив свои вещи, выхожу в коридор. Кручу головой из стороны в сторону, пытаясь прикинуть, куда мне сейчас двигаться.

Тренер Огонька вряд ли что-то мне скажет. Ещё и вопросы девочке задавать начнёт. Мой бы начал. Он о нас вообще до хрена всего знал, даже когда мы не говорили. И не сдавал никогда эти мальчишеские секреты. Как всё происходит в мире Амалии, я не знаю. Рисковать не буду. Может, эгоистично, из страха потерять шанс быть рядом хотя бы на расстоянии.

В клубе, где я занимался, проще всего всегда было договориться с медиком, если это не касалось каких-то реально серьёзных проблем. Местный не может быть не в курсе травмы своей спортсменки, а значит, надо найти медкабинет.

Двигаюсь в противоположную сторону от входа в Ледовый, перебирая найденную в карманах наличку. За такие деньги никого не купишь. Придётся переводить с карты.

Звонко смеясь, мимо меня проносится стайка мелких девчонок в чёрных лосинах и таких же купальниках.

— Стой, — ловлю одну из них. — Где врачи у вас сидят?

— Там, — мелочь взмахом руки выдаёт мне направление и срывается за подружками.

«Там» помогает слабо. Приходится покружить по коридорам, но я всё же нахожу дверь с нужной мне табличкой. Постучав по ней костяшками пальцев и получив разрешение войти, оказываюсь в кабинете.

— Ты кто? — поднимается из-за стола женщина в белом халате. — Новый хоккеист? Опять меня не предупредили!

— Нет, я не хоккеист. Боксёр, — улыбаюсь ей. — Мне помощь ваша нужна.

— А что в Ледовом делает боксёр? — она удивлённо смотрит на меня.

— Говорю же, помощь нужна. Не бесплатно, — решаю обозначить сразу.

— Даже так? — растягивая слова, врач постукивает короткими ногтями по столу.

— Мне нужно, чтобы человек, о котором я спрошу, не узнал о нашем разговоре. Обещаю, ничего криминального. Вы поможете мне, а я помогу ей. Но тихо.

— Какие загадочные пошли боксёры, — улыбается врач. — Садись, — кивает на кушетку. — Что и про кого ты хочешь узнать?

— У вас тренируется девушка с длинными рыжими волосами. Лет семнадцать-восемнадцать, наверное, — прикидываю я. — Амалия.

— Ну, допустим, есть такая, — кивает медик, сцепив пальцы в замок.

— Её ударили. Я хочу знать, кто это сделал. И часто ли такое происходит.

— Интересно, — она ещё пристальнее меня рассматривает. — А с чего ты взял, что её ударили? На льду тоже случаются травмы.

— Сомневаюсь, что она плашмя рухнула на ваш лёд. Значит, прилетело в лицо. От кого и чем?

— Какое отношение ты имеешь к Амалии? — вместо ответа врач задаёт встречный вопрос. — Не обижайся, просто слишком очевидно, что вы…

— Я её защищаю, — перебиваю. Об остальном я и так в курсе, можно не напоминать.

— Родители, наконец, наняли ей охрану? — скептически хмыкает она.

— Я доброволец. Так вы поможете или я пошёл дальше искать информацию? — поднимаюсь с кушетки, нависая тенью над женщиной.

Глава 13

Данте

По дороге мне попадается небольшой спортивный магазин. Стайка мелких сучек идёт слишком медленно, веселясь и дымя «парилками». Забегаю, покупаю первый попавшийся баскетбольный мяч, возвращаюсь в машину и еду дальше.

Подружки отваливаются одна за другой, и необходимая мне Вика сворачивает во двор между двумя многоэтажками. Оставив свою старенькую бэху возле одного из подъездов, догоняю девчонку и швыряю баскетбольный мяч, целясь в стену недалеко от её головы. Взвизгнув, она отлетает от железной двери, а мяч, упав на асфальтированную площадку перед подъездом, катится в мою сторону.

— Ты придурок, что ли?! — орёт она.

Усмехнувшись, подбираю мяч, отбиваю его ладонью об асфальт. Он отлично пружинит, всё время возвращаясь ко мне.

Иду к Вике, продолжая ритмично отстукивать мячом. Ловлю его обеими ладонями, прокручиваю и снова кидаю в стену. Девчонка опять визжит, пятится от меня.

— Одной против того, кто сильнее, страшно, правда? — хмыкнув, ставлю ногу на откатившийся ко мне мяч. Подбираю его, ещё пару раз отбиваю об асфальт. Вика вздрагивает при каждом ударе, будто он приходится прямо по ней.

— Что ты несёшь? — хрипнет её голос. — Кто ты такой вообще?!

Ловлю подскочивший мяч, сильнее сжимаю ладонями. Домофон противно пищит. Дверь врезается Вике в спину. Она вынужденно отскакивает. На улицу выходит парень в джинсе и серой толстовке с капюшоном.

— Хай, систер. Это ты тут орёшь, что ли? Всех котов в подъезде распугала, — лыбится придурок и-и-и… получает мячом в лицо. — Ай, ссука, — прижимает ладони к разбитому носу. — Ты охренел?

— Да что ты делаешь?! — верещит «систер».

— Воспитываю, — шагаю к ним.

Парень кидается на меня, оказывается перехвачен, развёрнут и прижат к моему корпусу. Давлю предплечьем ему на горло и ладонью сбоку на голову.

— Дёрнешься, — рычу в ухо, — сам свернёшь себе шею. Пацан застывает, тяжело дыша и хлюпая носом.

Его сестра сопит и всеми силами старается не плакать. Её страх наполняет пространство вокруг нас. Я хочу, чтобы она прониклась этим ощущением. Чтобы каждая её клетка была наполнена этим липким чувством. Беззащитная, одинокая и, оказывается, не такая уж смелая. Вся спесь моментально улетучивается.

Давлю чуть сильнее на горло её брата. Он хрипит и дышит отрывисто. Воздуха не хватает, скоро начнёт отрубаться. Вика косится на мяч, на меня, на брата. По щеке стекает первая слеза.

— Страшно, когда никто не может тебя защитить? — ухмыляюсь я.

— Отпусти его, пожалуйста, — просит перепуганная девчонка. — Он же сознание теряет! Мамочки! Помогите! — снова визжит.

— И ты ничего не можешь с этим сделать, потому что я сильнее, — давлю на неё, ослабляя захват, чтобы парень всё же не отключился. — Маленькая рыжая девочка тоже не может, потому что с толпой ты сильнее.

— Да это шутка была! — топает ногами Вика. — Просто шутка!

— Да я тоже сейчас шучу, — скалюсь в ответ. — Если я начну бить серьёзно, ему уже ничего не поможет. Предлагаю закончить с таким «юмором», чтобы у меня не было соблазна вернуться сюда.

— Я пойду в полицию, — от бессилия угрожает она.

— Смешно, — улыбаюсь шире. — Ещё раз кто-то обидит Ами, я приду сюда и спрошу с тебя, — отпускаю её брата. Его штормит к кирпичной стене, нагретой весенним солнцем. Прислоняется к ней и сползает вниз, приземлив задницу на асфальт.

— Да какого хрена? А если кто-то левый полезет? — паникует Вика, но очень старается это скрывать.

— Я всё равно приду сюда. И да, Амалия не должна знать о нашем разговоре. Ты вряд ли захочешь, чтобы весь колледж узнал о твоём позоре. Борзая девочка Вика оказалась обычной слабачкой и трусихой.

Подбираю мяч, раскручиваю его и снова кидаю в стену чуть выше головы её брата. Парень дёргается, Вика визжит, и никто не спешит выйти, чтобы за них заступиться.

Поигрывая брелоком с ключами от тачки, ухожу, не оглядываясь на ту, кто чудесным образом из буллера превратится едва ли не в телохранителя, потому что на самом деле она слабая и перед реальной силой тут же сдувается.

Вот так, Огонёк, я буду рядом. Как умею…

Заезжаю в универ, дико опаздывая на лекцию по языкам программирования. Преподаватель стучит по исписанной доске. Благодарно киваю, перекатывая в тетрадь то, что там написано. Придётся разбирать дома.

Дальше у нас математический анализ и английский. Гуманитарку я не особо люблю, но без неё специальность мне не светит. Не сложно, просто скучно.

Освобождаюсь только к пяти вечера. Выхожу из учебного корпуса. Мимо мчит Серёга с очередной доставкой. Поднимаю руку вверх, здороваясь с ним. Ускоряется, гадёныш. Поржав, иду к бэхе и еду прямиком в интернат, где сам жил какое-то время.

На проходной меня знают. Без проблем попадаю на территорию. Ни хрена тут не поменялось с тех пор, как я выпустился. Те же беседки, песочница для младшей группы, турники и горизонтальная лестница, на которой мы зависали с местными пацанами.

В помещении специфический запах приближающегося ужина. У меня волосы на руках встают дыбом от него, от шума голосов. Так себе детские ассоциации. Ну да хрен с ним. На самом деле, всё могло быть куда хуже, если бы я остался тогда в семье. Ребёнку это объяснить трудно. Я вроде взрослый, но всё равно не могу ничего утверждать на этот счёт. Может быть, было бы, а может, и нет…

Пару раз стукнув по двери, заглядываю в кабинет директора.

— Даня? — удивляется она.

— Добрый вечер, Нина Антоновна, — шагнув внутрь, плотно прикрываю за собой дверь.

— С ума сойти, — поднявшись из-за стола, идёт ко мне, проводит ладонями по рукам, крепко сжимая их в некоторых местах. Смотрит снизу вверх. — Ещё здоровее стал. Что же ты делаешь с собой?

— Вверх вырос, теперь расту в стороны, — улыбаюсь. Хорошая она, строгая, но тут иначе нельзя, будет беспредел.

— Татуировок с нашей последней встречи тоже стало больше, — ворчит Нина Антоновна, — коснувшись той, что набита на тыльной стороне ладони. — Что-то случилось у тебя, Дань? — заглядывает в глаза. С её опытом работы с детьми, хер чего скроешь. Сканер, мать её!

Глава 14

Амалия

Глаза открываются с трудом. Добрую половину ночи у меня болела голова, а потом снился очень странный сон.

Кошмар, в котором мой мозг пририсовал Вике и её компании клыки, жуткие когти, длинные хвосты, рога и светящиеся красным глаза. Они больно швыряли в меня камнями. Я пыталась увернуться, но по затылку всё равно прилетело, и голова стала болеть сильнее. А потом демоницам стало скучно и они, окружив меня с трёх сторон, шипя, стали тянуть ко мне свои когтистые лапы. Я ощутила всю свою уязвимость перед толпой монстров. Было очень-очень страшно и зло на себя за то, что не получается их победить. И когда я дошла до пика отчаяния, готовая сама броситься на чудовищ, и будь что будет, с неба упал огромный дракон, закрывая меня своим массивным телом в сияющих рунах, расправил крылья и выдохнул из пасти горячее пламя.

С такой фантазией мне бы книжки писать...

Хихикнув, поднимаюсь с кровати. В комнате уже светло, несмотря на закрытые занавески. Босиком шлёпаю до письменного стола. На спинке стула на одной лямке висит рюкзак. Достаю таблетки и выпиваю одну по инструкции от нашего врача.

Тюбик с мазью от синяков лежит на столе, но сначала я лезу в тайник за дневником, чтобы всё же записать этот странный сон. Рисую всякую ерунду под текстом, а ниже старательно вывожу красивое имя — «Данте».

Губы сами по себе улыбаются, и прямо в пижаме я тянусь к занавескам, раздвигаю их в стороны. Сердце делает сальто и, замерев на секунду, бьётся так осторожно, будто ему нужно на это особое разрешение.

Возле участка Калинина стоит машина. Та самая, потёртая, старенькая, чёрная. А внутри ОН. Устроив руки на руле, уткнулся в них лбом и не двигается. Похоже, спит. К его машине идёт наш дядя Лёня. Стучит в стекло. Мне за ним совсем не видно, что там происходит, но вдруг становится волнительно. А вдруг загадочный Данте не спит? Что ему тут, собственно, делать в такое время? Да ещё и погода портится. Март порадовал нас несколькими днями тепла и затянул небо тяжёлым свинцов, предвещая то ли дождь, то ли снег. Надо будет посмотреть прогноз на сегодня. Если будут осадки, бригада Калинина вряд ли выйдет на работу. И вопрос остаётся прежним: что тогда тут делал Данте?

Приехал ко мне?

Прилипаю ладонями к стеклу и с облегчением выдыхаю, когда «Дракон» выходит из машины и пожимает ладонь нашего водителя. Трёт глаза, лицо, проводит по коротким волосам и тянется так, что надетая под его курткой майка поднимается, оголяя полоску кожи над широкой резинкой камуфляжных штанов. Парень озадаченно смотрит на небо, ведёт плечами и говорит с дядей Лёней.

Водитель уходит к нашему дому, а Данте поднимает взгляд прямо на мои окна, и мы снова застываем, глядя друг на друга. Он улыбается, коротко, это скорее похоже на усмешку. Качает головой, отворачивается и обеими ладонями проводит несколько раз от затылка к макушке и обратно. Пинает по колесу своей машины. Снова разворачивается ко мне. Я даже на расстоянии ощущаю, как потяжелел его взгляд. Данте кусает нижнюю губу, но всё же снова улыбается мне, спрятав руки в карманах штанов.

В стекло ударяет сразу несколько капель дождя. Они оставляют тёмные пятна на асфальте, оседают на куртке Данте. Стихия расходится буквально за минуту, превращаясь в стену воды, дополнительным слоем отделяя меня от Дракона с красивым голосом и дерзкой ухмылкой. Его машина становится мутным силуэтом, разворачивается, уезжает, а мне пора собираться на учёбу. Больничный к ней не имеет никакого отношения.

Отлипнув от стекла, наношу мазь от синяков на переносицу и под глаза, а сама улыбаюсь. Ругаю себя и всё равно улыбаюсь. Во мне всё сильнее растёт противоречащее любой разумной логике ощущение — ОН у меня есть. Этот большой татуированный Дракон. Когда он появляется в зоне видимости, я перестаю чувствовать себя одинокой. Данте словно приучает меня к себе, заманивает, привязывает, и я не хочу сопротивляться, я хочу спрятаться в его крепких руках и слушать глубокий, низкий голос.

Растворившись в своих мыслях, уже перед выходом из комнаты вспоминаю, что так и не спрятала дневник. Быстро убираю его в тайник, сверху усаживаю мишку и отправляюсь на завтрак.

Увидев меня, сестра довольно посмеивается.

— На твоём месте я бы осталась сегодня дома, — привычно язвит она. — Выглядишь как бомж, который в прошлом году решил поселиться у нашего пруда.

— Только и можешь, что гадости говорить, — зло смотрю на Аделину. — Ныть и маме жаловаться, а для того, чтобы чего-то добиться, ты слишком ленива. Так что на моём месте тебе точно никогда не быть.

— Посмотрим, — Ада крепко сжимает в кулаке вилку. — Когда твоя фигурка закончится, ты больше никому не будешь нужна, — ядовито улыбается.

— Что у вас тут происходит? — прохладный тон мамы немного разбавляет накалившуюся обстановку.

— Ничего, — отвечаем нестройным хором, утыкаясь взглядом каждая в свою тарелку.

— Аделина, твой больничный закончился. Водитель развезёт вас с Амалией по учебным заведениям. После уроков сразу домой. Придёт твой педагог по музыке, — озвучивает она планы на день. — Ами, как твоя голова? — и тут же добавляет, не дожидаясь ответа, — Синяки ужасные, конечно. До сих пор не понимаю, как ты умудрилась так упасть. Столько тренировок пропустить из-за банальной невнимательности. Ладно, ты в Ледовый поедешь после колледжа?

— Да, — на этот вопрос я ей всё же отвечаю.

— Мне надо будет уехать, скорее всего, до вечера. Это не значит, что вам можно бездельничать или шляться непонятно где, — намёк на мою недавнюю прогулку.

— Мам, а можно я после музыкалки пойду к Лиане? Я же пропустила несколько дней. Она поможет мне подтянуть, — тут же лебезит Ада.

— Можно. Напомни мне обратиться к твоим педагогам, чтобы они включились в этот процесс.

Аделина, конечно же, не будет заниматься. Может, напишет пару примеров или предложений в тетрадь, чтобы отчитаться перед мамой. А всё остальное время они будут развлекаться. А мне и попроситься не к кому, поэтому я молчу под довольным взглядом сестры.

Глава 15

Амалия

На секунду мне кажется, что сейчас я потеряю сознание. Там… там, на этих страничках, очень личное. Мои страхи, мои переживания, мои мечты. Про маму, про папу, про сестру. Данте появился недавно. Я так надеюсь, что мама не дочитала до этого момента. И тут же очень сильно злюсь на себя за этот страх. Просто он давно живёт внутри. С самого детства.

Помню, ещё в начальной школе я ревела над тетрадками, вновь и вновь переписывая домашнее задание. Оно должно быть идеальным, без единой помарки. А у меня от слёз размывалась синяя паста, и мама выдирала сразу несколько промокших листов из тетради. Я начинала переписывать сначала классную работу, потом и домашнюю. Руки дрожали, обидно было до ужаса, ведь училась я тогда неплохо.

И на тренировки она ходила со мной. Это сейчас я взрослая, а тогда родителям положено было присутствовать. Мало ли что. И после тренировок девчонок хвалили. Ту же Олю Василевскую. А мне только высказывали, где я опять ошиблась и не дотянула.

Дружить было некогда, надо было дотягивать. Всегда. И я старалась. Мне так хотелось, чтобы мама с папой меня похвалили, сказали, что я молодец и они меня любят хоть за что-нибудь. Любовь тоже нужно зарабатывать, её нужно заслужить…

Видимо, я недостаточно стараюсь, раз мама позволила себе рыться в моих вещах, лезть в личный дневник! А вдруг это не в первый раз?

Внутри всё тут же холодеет, но я быстро отметаю эту мысль. Она бы не стала молчать. А я… Да чёрт! Может быть я сама хотела бы что-то ей рассказать, поделиться, спросить совета в других обстоятельствах. Но у меня есть только обязанности, долги перед семьёй и тетрадка, на страницы которой можно выплеснуть то, что болит внутри, и задать вопросы, на которые у меня нет ответов.

Если бы не спорт, наверное, я бы сломалась. А может быть, уже и просто ещё не понимаю этого?

Злость и обида так сильно давят изнутри, распирают рёбра и разгоняют сердце. Ещё этот розовый медведь в мусорной корзине как последняя капля раскалённого металла, обжигающего сдавленное горло.

— Это моё! Зачем ты лезешь?! — кричу я, как, наверное, ещё никогда в своей жизни не кричала. До моментальной хрипоты и жжения в лёгких.

Мать ошарашенно приоткрывает рот, крепче сжимая мой дневник пальцами, а я подхожу и выдёргиваю из её рук эту несчастную тетрадку. Она надрывается, но оказывается у меня. Наклоняюсь и достаю медведя из корзины. Прижимаю это всё к себе, словно единственное ценное, что у меня есть, чувствуя, как бьёт крупной, заметной матери дрожью.

— Что ты вытворяешь? — облизнув идеально накрашенные губы и поправив причёску, негодует мама, даже сейчас стараясь держать идеальную осанку.

Это так сильно бесит! До зуда в солнечном сплетении.

— У меня должно быть хоть что-то личное! — снова кричу. Я сейчас не способна говорить спокойно. Всё, что так долго копилось, сочится изо всех клеток. — Я и так делаю всё, что ты требуешь, мам. У меня есть только твоя жизнь! И вот этот клочок своей, — трясу тетрадкой и игрушкой. — Но ты решила отнять у меня всё! За что, мама? Что я тебе сделала? Что со мной не так?!

Слёзы застилают глаза. Пальцы сами собой впиваются в плюшевого зверя. Надо взять себя в руки, а я не могу. Правда, никак не могу. Со мной такого никогда не случалось. Чтобы накрывало настолько сильно, что нет сил бороться со стихией навалившихся эмоций. Всё, что я могу, только дать им волю. Опустошить себя. Может быть, тогда станет легче…

— У тебя истерика, — холодно отвечает мама, грациозно поднимаясь со стула.

Её лицо надменное, взгляд высокомерный, и дрожать я начинаю всё сильнее. Потому что все мои слова как удары хрупкого тела о толстую броню из самого прочного в мире металла. Они только меня рвут на части, мне делают больнее. А ей всё равно. Её невозможно пробить, я никак не могу достучаться до материнского сердца. Оно там есть вообще? Живое?

— Да, мама. Да! — топаю ногой. — Истерика! Потому что я так больше не могу! Я чувствую себя как в тюрьме, где за каждый неосторожный шаг на тебе затягивают строгий ошейник или пускают ток по прутьям твоей клетки!

— Не повышай на меня голос, Амалия, — мать хватает за ухо моего плюшевого медведя и пытается выдернуть его из моих рук, а я на эмоциях дёргаю его обратно на себя. Выходит слишком резко, розовое ушко надрывается по шву, а мама заваливается на меня.

Отталкивается ладонями. Её красивое ухоженное лицо искажается, в глазах происходит что-то нечитаемое, и мою щёку обжигает сильной пощёчиной. Голова дёргается, на секунду в ушах появляется звон, и даже слёзы срываются с ресниц с задержкой, словно и у них случился шок.

— Ами… — она трёт тонкими пальцами ладонь, которой меня ударила.

Впервые в жизни! Это так ужасно. Так унизительно и очень-очень больно.

У меня дрожат губы, горят внутренности от несправедливости и сильной обиды. Мне кажется, я прямо сейчас взорвусь и разлечусь, оседая на стенах и дорогой мебели.

— Амалия, я… — снова пытается говорить мама.

А я разворачиваюсь и выбегаю из комнаты.

— Ами, стой! — кричит она мне вслед.

Нет, нет, нет! Не могу, не хочу стоять. Не хочу здесь находиться. Где угодно, только не здесь. И под её окрики я несусь по ступенькам на первый этаж. Ничего не видя перед собой, только слыша фоном бряканье несчастного пианино, бегу прямиком к двери.

— Амалия, остановись! — всё ещё кричит мама, стараясь успеть за мной на своих каблуках. Я слышу их стук за спиной. Это придаёт мне ускорения.

Оказавшись на улице, прижимая к себе свои испорченные «драгоценности», несусь к воротам. Хватаюсь за ручку двери, ведущей за территорию нашего дома. Она мокрая от недавно прекратившегося дождя и кажется очень-очень холодной.

Выскакиваю на тротуар, следом на дорогу. Наступаю в лужу. Брызги от моих ботинок летят во все стороны, наверняка пачкая джинсы и даже плащ, который я так и не успела снять.