Дар Солнца для Лунного дракона

1. В небесах и на земле

― Дракон падает!

Один из моих младших братьев, Байл, любил смотреть в небо и не имел привычки смотреть под ноги. В кои-то веки это пригодилось. Мы с Берром, вторым близнецом, тут же задрали головы в ту сторону, куда указывал палец с обгрызенным ногтем.

Дракон и правда падал. Пикировал с высоты носом вниз. Огромные, как паруса, крылья вытянулись вдоль массивного туловища и бессильно трепетали, терзаемые хлесткими воздушными потоками.

― Сейчас как грохнется!

― А шуму, шуму-то будет!

Близнецы, разинув рты и вытаращив глазищи, пялились на небывалое зрелище.

Я тоже стояла, ни жива ни мертва, и, прижав ладонь ко рту, едва сдерживала крик.

Дракону ― молочно-белому, отливающему в свете заката розовым перламутром, было не спастись. Вот сейчас сияющее тело соприкоснется с острыми пиками густо растущих деревьев, нанижется на них, как мясо на колышек…

― Не-е-ет! ― сдавленно выдохнула я в кулак.

И ― о, чудо! ― в последний момент падающий дракон принял человеческий облик. В гущу переплетающихся между собой ветвей упало не драконье ― мужское тело!

― Бежим! ― Байл рванул туда, где на миг дрогнула верхушка одной из сосен.

Мы с Берром помчались следом.

Два других дракона, чьи крылья и хвосты отливали алым, улетать не спешили. Кружили над лесом, высматривая поверженного врага, но снизиться не решались. Во-первых, места, чтобы приземлиться, не перекидываясь в человеческую форму, поблизости не было: на несколько парстов* во все стороны тянулась густая чащоба без единой прогалины. Во-вторых, солнце почти село, а это означало, что совсем скоро сила Солнечных пойдет на убыль, крылья пропадут, и приземляться придется уже не по своей воле, а по необходимости.

«Пресветлая! Только б улетели, проклятые!» ― воззвала я на бегу к Алулне, небесной покровительнице Лунных драконов и нас ― простых людей, что жили на землях Лунных и под их защитой.

Солнечные, а это они кружили в небе, заложили еще круг, а потом, проревев что-то гневное, одновременно развернулись и полетели на закат, вослед уходящему солнцу.

Мы с братьями тут же перестали таиться и перебегать от одного дерева к другому. Забыв об осторожности, помчались, едва глядя под ноги, перескакивая неглубокие ямки и пересохшие русла ручьев, стволы поваленных деревьев и мелкий ползучий кустарник. Благо, спускаться с холма всегда быстрее и легче, чем подниматься в гору.

Помогать своим покровителям, Лунным драконам, нам, людям, доводилось нечасто, но считалось делом правильным и почетным. «Помоги лунному ― угодишь Пресветлой!» ― гласила народная мудрость. Вот мы с братьями и спешили на подмогу, от всего сердца надеясь, что дракон выжил, что еще не поздно, и нам не придется посылать в Бьен-ра-Клиппен, Город-на-Скалах, печальную весть о гибели одного из крылатых.

Бежать пришлось далеконько ― аж пару парстов. Хорошо, что весь немалый лес мы знали вдоль и поперек, заблудиться не опасались. Запыхались, взмокли, несмотря на вечернюю свежесть подступающей осени. Потом еще добрую половину часа потратили, чтобы отыскать тело. Помогли обломанные сучья да встревоженные белки, что стрекотали и мельтешили среди ветвей, разбуженные свистом драконьих крыльев, ревом мощных глоток и шумом падения. Впрочем, как раз падение меньше всего шуму наделало.

― Тут, Астрея, тут он! ― позвал меня Берр, встав на краю неглубокого овражка. ― Вона, вниз скатился да в папороть закатился. Потому и не углядели его луавы!

Луавами в народе звали солнечных драконов, детей Солейла, за их ярко-алый, в цвет горной лавы, окрас. Правда, звали за глаза, потому как у самих Солнечных такое прозвище считалось оскорбительным.

Быстро прошептав в сторону белок заклятие угомона, которому обучила меня старая ведунья-лесознавка, я подбежала к брату, заглянула в овраг. Там, среди разлапистых листьев папороти, и правда белело человеческое тело ― неподвижное, обмякшее, но на первый взгляд не изломанное.

― Помоги спуститься! ― схватила Берра за руку.

Тот сразу же уперся ногами, напружинился, стал медленно наклоняться, удерживая мою ладонь и не позволяя мне скатиться по скользкому сыпучему склону.

Я первая выпустила его пальцы, когда почувствовала, что самая крутая и опасная часть пройдена. Да всего-то пять шагов и пришлось сделать, а потом еще столько же ― уже без поддержки.

― Дальше сама. А вы готовьте, чем обвязать, ― приказала братьям. ― По-другому не вытащим. И носилки делать придется.

Байл и Берр завозились, поднимая подолы свободных рубах, под которыми прятались веревочные пояса, в четыре круга обхватывающих их тонкие тела. А я в тишине, особенно заметной после того, как белки умолкли и ушли в свои дупла, подкралась на носочках, раздвинула листву и склонилась над драконом.

Лунный лежал наполовину на боку, наполовину на спине. Дышал редко, с хрипами ― но дышал! На губах кровь пузырилась. Я сразу было испугалась, что кровь нутряная, но потом углядела прокушенную до крови губу и немного успокоилась, стала осматривать лунного дальше.

Ту руку, что зажалась под телом, мне было не видно. А та, что оказалась сверху, лежала, закинутая за спину, да так неловко, что я сразу подумала ― а не выбил ли лунный себе ее из плеча при падении? Лицо лунного ― молодое, тонкое, благородное, оказалось покрыто множеством мелких ссадин и царапин. Белые волосы спутались, рассыпались, в них запутались мелкие сухие веточки и листочки.

2. Роэль. Настоящий наследник

Отправляясь в Холдридж, город у юго-восточного отрога Поперечных гор, Роэль и подумать не мог, что хоть что-нибудь может пойти не так. Городок был мирный, наместник, которому предстояло нанести визит ― преданный и проверенный огнем, водой и медными трубами. Роэля ― единственного сына и наследника басилевса Лунной фратрии, сопровождали два Серебряных стража из числа лучших воинов Лунной Рати. Вовсе не потому, что ожидали опасности ― просто наследнику полагалась охрана. В общем, ничто не предвещало беды…

Фрат Керхьют, наместник Холдриджа, встретил наследника со всеми полагающимися церемониями и с нескрываемой радостью. Он любил Роэля как отец, и молодой дракон отвечал ему взаимностью. Первые семь лет жизни Роэля Керхьют жил в доме басилевса и был наставником и воспитателем наследника.

Лишь когда юный дракон достиг возраста первого посвящения, фрат Керхьют оставил его и по повелению своего правителя отправился налаживать жизнь Холдриджа, о ту пору ― захудалого провинциального городка. За прошедшие четырнадцать лет наместник сумел превратить доверенное ему поселение в крупный процветающий город, через который шли торговые караваны, куда съезжались мастеровые и где разводили самую ценную породу мускусных быков ― мусков.

А еще фрат Керхьют успел встретить свою истинную, жениться и обзавестись парочкой сыновей, старшему из которых как раз накануне исполнилось семь лет. Собственно, именно это событие и стало причиной визита Роэля в Холдридж. Ему предстояло провести церемонию первого посвящения и вручить наследнику Керхьюта лунный амулет ― знак того, что отныне малыш признается полноправным членом клана Лунных и получает защиту и покровительство как самой Алулны, так и басилевса.

Роэль очень гордился тем, что отец доверил ему это почетное дело, которое мог выполнить только сам правитель или тот, кого он признает своим наследником. Ведь до сих пор все вокруг, и сам Роэль в том числе, сомневались, что басилевс решится назвать сына будущим правителем клана Лунных. И вовсе не потому, что Роэль плохо старался. Да более старательного, прилежного и трудолюбивого молодого дракона клан не знал последние полсотни лет! Однако…

― Лучше б ты был оболтусом, ― иногда вздыхал басилевс, глядя на единственного сына. ― Мне было бы проще сказать тебе нет и выбрать наследником кого-то из твоих двоюродных братьев!

― Вы вольны поступать так, как считаете нужным, отец, ― покорно склонял голову Роэль, и только бледнеющие скулы да сжимающиеся кулаки молодого дракона показывали, каких усилий стоила ему эта вынужденная кротость.

Басилевс опускал веки, вздыхал и махал на сына рукой:

― Уйди с глаз моих!

Роэль знал: это не потому, что отец не любит его. Просто отцу тоже тяжело. Наверное, даже тяжелее, чем самому Роэлю.

И вот, после всего ― такой знак доверия!

И без того крылатый Роэль почувствовал себя окрыленным! В Холдридж он мчался, полный надежд и любви ко всему миру.

Церемония Первого посвящения получилась идеальной: в меру торжественной, полной сдержанной радости, светлых улыбок и тепла. Семилетний сын фрата Керхьюта знал Роэля и доверял ему, а потому во время церемонии, хоть и волновался, но справился с беспокойством, полный оборот показал легко и на все положенные вопросы отвечал четко и уверенно. Амулет, который принес с собой Роэль, наполнился сиянием, когда оказался надет на шею мальчишки. Это означало, что Алулна, небесная покровительница Лунных, признала малыша и приняла под свою защиту.

После церемонии последовали торжественный обед и праздничные увеселения. Роэль с удовольствием участвовал в них, катался с наместником по городу, любуясь новыми кварталами, часовнями, украшенными росписью и ликами Алулны и ее небесных сыновей, славных драконов-воителей прошлого.

Торопиться наследнику было некуда. Все равно в обратный путь он мог отправиться только через три часа после того, как Светильник Алулны выплывет из-за горизонта. Раньше крылья Роэля не раскрывались. Это и была его беда. Проклятие, сделавшее его самым слабым драконом клана Лунных и поставившее под сомнение способность Роэля наследовать своему отцу-басилевсу.

Впрочем, в этот праздничный день Роэль запретил себе даже думать на эту болезненную тему. Ведь он представлял сейчас своего отца, а значит, должен был выглядеть спокойным и уверенным в себе и своем праве властвовать над соплеменниками, в том числе более старыми, опытными и сильными.

― Знаю, что ты это слышал, ― сказал он фрату Керхьюту перед расставанием, когда Солейл уже почти коснулся нижним краем горизонта, а над отрогом вознесся пока еще бледный Светильник Алулны. ― Но повторю еще раз: ты ― мой любимый наставник, наша опора и лучший наместник Лунной фратрии! Я был счастлив повидаться с тобой, и обязательно доложу отцу о твоих успехах и заслугах!

― Благодарю, Роэль. ― Фрат Керхьют обнял и по-отечески похлопал бывшего воспитанника по спине. ― И ты помни: мой дом ― твой дом. Я был бы счастлив звать тебя своим сыном.

Окончательно простившись, Роэль отошел к краю площадки, венчавшей взлетно-дозорную башню, обернулся драконом и взмыл в небо. Следом за ним поднялась к облакам и его охрана ― два огромных серебристых дракона самого свирепого вида.

Лететь предстояло довольно долго ― часов шесть. Но ночь обещала быть ясной, а значит, сил Роэлю должно было хватить. Это в пасмурные дни он ощущал недостаток магической силы, а крылья становились зыбкими и ненадежными. А при полном Светильнике Алулны он был почти так же силен, как любой средне одаренный милостью Небесной Покровительницы дракон его клана, прошедший три посвящения.

3. Роэль. Снова крылат

Немой возвращаться к Роэлю не спешил. Ходил, топал, хлопал дверями, что-то передвигал, чем-то скрипел и стучал, будто внезапно затеял перестановку, а то и ремонт. Эта загадочная возня снова заставила Роэля понервничать: что задумал дед? К чему он готовится? И к чему готовиться самому Роэлю?

Ответ на этот вопрос он узнал очень скоро. Дед явился за ним. Подхватил магией, понес в переднюю пещеру, оттуда ― на воздух, в холодную ветреную ночь. Там опустил на землю. Точнее, на доски, уложенные прямиком на землю. Стянул с Роэля шерстяной плед, раскинул безвольные руки наследника в стороны, ноги тоже отодвинул одну от другой.

По телу лунного побежали зябкие мурашки, и он не смог бы с уверенностью сказать, что это от холода, а не от подступающего страха. Немой ведь не стал объяснять, что и для чего делает. Не посчитал необходимым. Правда, долго мерзнуть Роэлю не дал: вместо пледа укрыл магическим пологом тепла, и это немного утешило беспомощного и беззащитного дракона: что бы старик ни задумал, но заморозить своего гостя он не хочет.

«Конечно, не хочет! ― думал Роэль уже через десяток мгновений, отчаянно посылая в руки, в ноги импульсы двигаться. Напрасные усилия! Заклятие паралича действовало исправно. ― Зачем морозить, если можно забрать всю кровь?»

Если бы мог, Роэль бы закричал, завыл, затрубил, обернулся драконом! Ведь маг-предатель, обещавший помощь, сделал на запястьях наследника, на голенях чуть выше щиколоток длинные поперечные надрезы. Пока лунный истекал кровью, дед, взяв в руки факел, принялся ходить вокруг его ложа и мычать себе под нос невнятно-тоскливый напев.

Даже сквозь сомкнутые веки Роэль видел свет от дедова факела. Он хотел бы увидеть и самого деда. Запомнить перед смертью его лицо. Жизнь по капле вытекала из молодого дракона. Дед же все наворачивал вокруг него круги ― то по ходу Солейла и Алулны, то против хода; размахивал факелом, который пылал все ярче, и тянул, тянул заунывную мелодию.

Но вот старик остановился, опустил факел к земле. По тому, как рыжее сияние начало распространяться и разгораться, Роэль понял, что оказался вместе с дедом в огненном кольце. А дед тем временем ткнул горящей палкой в ладони и в ступни Роэля. Удивительно, но лунному не было больно от прикосновения огня. Ему даже показалось, что он уже вообще ничего не способен почувствовать. Как выяснилось ― показалось.

Воткнув факел в землю в головах драконьего ложа, немой старик начал втирать в порезы на руках и ногах Роэля жгучую мазь. Роэль захрипел от боли, которая впилась в его руки и ноги, заполнила их целиком ― от кончиков пальцев до самого верха. Боль была ужасная: дергающая, колющая и тянущая одновременно.

А дед все не останавливался. Как изощренный мастер пыток, он подхватил повернутую набок голову наследника, приподнял ее и влил в приоткрытый рот несколько капель жгучего травяного отвара. Напиток жидким пламенем потек в глотку. Роэль задохнулся, закашлялся мучительно, на ресницы навернулись слезы, и он поднял руку, чтобы их утереть.

Стоп! Руку?!

Он сумел ее поднять?!

Роэль быстро утер слезы с ресниц. Сглотнул, морщась от боли в раздраженном горле. Открыл глаза, приподнял голову, недоверчиво уставился на старого мага.

Тот не спешил радоваться. Вместо того чтобы улыбнуться, дать понять, что все в порядке, дед схватил факел и со звериным оскалом начал приближать его к лицу Роэля.

Роэль попытался отодвинуться. Приподнялся на локтях, пополз от деда. Дед рыкнул и сделал резкий выпад факелом. Роэль не выдержал ― вскочил, отбежал на пару шагов. Старик снова бросился на него, угрожая огнем. Наследник зашипел и, сам того не сознавая, призвал заклятье темной воды, окутал им факел, задушил огонь магией и каркнул хрипло:

― Ты что творишь, безумец?!

Дед вдруг перестал скалиться. Отбросил в сторону погасший факел. Хлопнул в ладоши, отчего огненное кольцо опало и тоже погасло. Поднял с земли шерстяной плед, бросил его молодому дракону.

Роэль подхватил его, завернулся, прикрывая наготу.

― Ну и методы у тебя, дед! ― воскликнул все еще хриплым голосом. ― По-другому нельзя было помочь?

Воскликнул ― и тут же устыдился собственного порыва. Да он в ногах у старика валяться должен за помощь, а не ныть, как избалованный юнец!

Дед дернул уголком рта, отвернулся и пошел к себе в пещеру.

Роэль только теперь смог осмотреться и убедиться, что правильно угадал, и старый маг действительно живет в пещерах в глубине скал. Тех самых скал, мимо которых сотни раз пролетал наследник, даже не догадываясь, что однажды увидит их не с воздуха, а вот так ― стоя на земле босыми ногами, растерянно хлопая глазами и гадая: то ли обернуться сейчас же драконом и лететь прочь, то ли идти следом за стариком в пещеру.

Постоял. Подумал. Пошел за стариком ― извиняться за проявленную неблагодарность.

― Прости меня, почтенный, за неподобающие слова. ― Начал он, встретившись взглядом с немым, который сидел у очага и подкидывал в огонь полешки. ― Моя признательность безмерна! Скажи, чем я могу тебя вознаградить?

Немой махнул рукой: пустое. Не стоит разговоров. Потом указал на скамью, стоявшую вплотную к каменной стене, и почти закрытую от взоров высоким обеденным столом. Отказываться от этого приглашения Роэль не стал. Втиснулся между столом и стенкой, оперся локтями на лакированную столешницу.

― Хотел бы я знать, кто ты, ― произнес задумчиво, наблюдая за стариком, который закончил ворошить поленья в очаге и голой рукой прихватил за боковые ручки глиняный горшок, стоявший у огня.

4. Астрея. Смотрины

Когда мы с братьями вернулись домой, матушка не спала. Она сидела в закутке у печи, где теплее, пряла кудель и то и дело поглядывала на часомер. Матушка была лучшей пряхой и вязальщицей в поселке, и козий пух ей несли со всех домов, чтобы получить обратно уже готовые платки, шали, жилеты и прочие одежки, отплатив за труд кто шматом сала, кто десятком яиц, а кто и парой себерушек.

По счастью, встревожиться настолько, чтобы слечь с головной или сердечной болью, мать не успела: привыкла, что из лесу мы частенько возвращались затемно, а то и вовсе ближе к полуночи. Вот и сегодня успели до того, как последняя песчинка из верхней колбы часомера вниз упала, хотя для этого последний парст пришлось почти бежать. Чего не сделаешь ради спокойствия в доме!

― Явились, неуемные? ― Мать отложила веретено, пошла собирать на стол. ― Вечерять будете?

― Мы у Немого перекусили, ― сдал всю троицу болтливый Байл.

― Опять к старому ходили! Я так и думала, ― матушка сокрушенно вздохнула. ― Что ж вы ему надоедаете? Ждете, когда совсем вас принимать откажется? И без того никого лишний раз видеть не желает, только для вас исключение и делает.

― Так это все из-за Рейки! ― кивнул в мою сторону Байл. ― Любит он ее, и магии учит! Ни разу принять не отказался!

Вот тоже новость сообщил. Мне стало смешно. Я даже водой поперхнулась, которую ковшиком из бочонка зачерпнула. После бега в горле пересохло, и пить хотелось неимоверно.

― А ты не завидуй, ― поддела братца. ― Каждому свой наставник.

― Ага. Только мне дядька Вакул, Берру ― дядька Сэмэн, а тебе ― и ведунья-лесознавка, и дед, и… ― с ноткой зависти, но без злобы, проворчал Байл.

Тут я испугалась, что он про лунного проговорится, приложила палец к губам и зыркнула строго. Байл осекся на полуслове. Матушка, по счастью, этого не заметила.

― Так, значит, не голодны? ― перебила она нашу шутливую перепалку. ― Тогда быстро в домашнее переодевайтесь, ягоды-грибы по столам рассыпайте и садимся перебирать.

Нам дважды повторять не пришлось: сами набрали, самим жалко будет, если пропадет добыча. И четверти часа не прошло, как братья над грибами корпели, а я брусеницу от лесного сора вычищала да в ушат ссыпала. Мать из брусеницы такое варенье на меду сварит ― пальчики оближешь! И наливки поставит домашние ароматные, с терпкой горчинкой.

Матушка подле меня пристроилась, с ягодой помогать. И заметила, будто невзначай:

― У нас тут, пока вы по лесу гуляли, гости были.

― Что за гости? ― встрял в беседу немногословный Берр.

Чужих в доме он труднее всех переносил, хотя сам по гостям ходить был горазд.

― Дядька Арвид с женой и сыном, ― послышался голос отца, как раз выглянувшего на шум из пристроя, где у него валяльная мастерская была.

― И что они хотели? ― насторожились уже оба близнеца, а у меня сердце в пятки ухнуло.

Уж я-то догадывалась, зачем семейство охотников в полном составе к моим родителям заявилось. Сыну их, Рагнару, двадцать две весны недавно стукнуло. Самое время женихаться. А он мне уж года три как глазки строил и на танцах да в базарные дни проходу не давал, хоть и не позволял себе лишнего. Были и другие поклонники, что уж там замалчивать. Но этот ― самый настойчивый.

― А вы не догадываетесь? ― хмыкнул отец на сыновей.

Те губы сжали и прищурились, а отвечать за обоих Байл взялся:

― Рейку нашу заневестить хотят небось. Только вы, отец, матушка, не отдавайте сестру за Рагнара!

Матушка протяжно вздохнула: ей вопрос моего замужества уже третий год покоя не давал. Как мне шестнадцать весен исполнилось, так и стали ближние и дальние соседи, у кого сыновья подходящего возраста, пытаться меня своим отпрыскам в невесты сосватать.

Первые два года родители отговаривались тем, что Алулна не велит девицам до восемнадцати весен замуж выходить. А как мне восемнадцать стукнуло, тут уже и значимых поводов для отказов не осталось, не считая одного: не люб мне был никто. Подруги, мои ровесницы, то на одного заглядывались, то по второму вздыхали, а мое сердце молчало, будто и не нужно было ему вовсе ничего такого.

…Молчало ― до нынешнего вечера. А как увидела я лунного ― так и дрогнуло, забилось часто, застучало молоточком в висках. До сих пор утихнуть не хотело. Рвалось обратно в пещеры к деду, будто я оставила там что-то важное, без чего жить невозможно.

Отец, в отличие от матушки, вздыхать не стал. Подошел, присел рядом с сыновьями, тоже за грибочком потянулся. Заодно и спросил спокойно, искоса на меня поглядывая:

― Отчего бы нашей Астрее за Рагнара замуж не пойти? Семья у него небедная, дом большой, и сам он добытчик знатный. Выходит, лес не хуже вашей сестры и ее наставницы-ведуньи изучил.

― Злой он! ― нахмурился Берр. Я кивнула в подтверждение его слов. ― И жадный! Заохотит зверя, но не добьет сразу, а мучает и час, и другой, пока несчастная жертва дух не испустит. Если грибы берет ― грибницу не бережет. Беличьи гнезда почем зря разоряет!

Отец нахмурился:

― А родители его об этом знают?

Тут ответил Байл:

― Нам младший сын охотника сказывал, что их родители не раз пытались Рагнара окоротить. И пороли по малолетству, и выговаривали ему, а когда большой стал ― доли за продажу добытого лишали. Ничего не смогли поделать! Старший только злее с каждым наказанием становится, будто его луав покусал!

5. Астрея. Несостоявшаяся помолвка

Близнецы не дулись. Близнецы были в ярости. Только что дым из ноздрей не пускали. Отцу и матушке даже ругать меня за раннюю отлучку не пришлось: братцы сами все сделали ― и отчитали, и рассказали, какая я дочь и сестра нехорошая, что всех перенервничать заставила, и поклялись впредь меня к себе на ночь привязывать, чтоб без них ни шагу со двора ступить не могла.

От работы по дому меня в честь смотрин освободили. Велели отдыхать, лицо и руки сметаной мазать, чтобы светлее и нежнее выглядели, да в баньке париться. Тем я и занималась до вечера: наряды подбирала, волосы свои рыжие настоем чернотравки полоскала, чтоб темнее казались, а лицо и руки, напротив, отбеливала.

Когда уже одевалась к вечере, то из короба, что дед для меня собирал, помимо травок, вынула тонкий плетеный поясок из волоса куланов и волокон радисии. В сложное плетение были добавлены несколько камушков и деревянных бусин. О том, что поясок не простой, а обережный, догадалась по легкой магической ауре, которая над ним витала. Ни мгновения не сомневаясь, надела поясок прямо на талию, под нижнюю рубаху: дед таких подарков попусту не делал. Видать, считал, что понадобится мне защита в ближайшее время.

Семейство охотников мы ожидали к вечере. Матушка стол накрыла богатый: там и блинчики тонкие с фаршем двух видов были, и мясо, на углях запеченное, и лепешки с орехами и канжуттой, и сладкие клубни потатоса, прямо в кожуре сваренные, а потом обжаренные на заячьем жиру с зеленью и ароматными травами. Да и разносолов, с прошлой зимы оставшихся, тоже пока хватало: грибы соленые, яблоки моченые, паслёнцы кислые. Тут не то, что на смотрины, на скромную свадебку хватило бы.

Только мы все хлопоты закончили и принарядились, как и гости пожаловали. Тоже нарядные, с гостинцами, с подарками щедрыми. Матушке родители Рагнара теплый жилет из меха куницы преподнесли, отцу ― сапоги зимние из шкур и меха куланов, близнецам ― шапки бобровые.

Мне, как невесте, никаких особых даров не полагалось, кроме того, что возможный жених мог своими руками добыть или сделать. Мастеровитым Рагнар никогда не был, из всех умений ― силки да капканы на зверей ставить. А потому вручил мне… рога! Благо, не целую голову несчастного кулана, которого, видно, сам и заохотил.

— Вот, повесь у себя над кроватью, ― высказал пожелание. ― На них и лампадки на цепях подвесить можно, и так всякое…

Уж не знаю, о каком «всяком» Рагнар думал, но я от его подарка содрогнулась и решила, что если где и будут висеть эти рога, то только у батюшки в мастерской. Правда, не раньше, чем я их на предмет магических воздействий проверю. Немой меня первым делом таким проверкам обучил. Да и ведунья-лесознавка пару уроков дала.

― Благодарю за ценный дар, Рагнар, ― проявила я вежливость. ― Позволь и мне для тебя подарок сделать.

С этими словами я подала молодому мужчине флягу на ремнях, выдолбленную из сушеной кабурзы ― редкого растения, иногда встречающегося на лесистых горных склонах. Вода в такой фляге всегда чистой и свежей оставалась, сколько ее ни носи с собой. За то такие фляги и ценились.

Мне пару мест, где росли кабурзы, ведунья-лесознавка годков десять назад подсказала, так что фляг таких я каждый год до десяти штук заготавливала. Одну-две штуки на подарки оставляла, остальное батюшка в Холдридже продавал, а вырученное серебро мне на приданое откладывали.

― Ох! Хороший дар! ― обрадовался Рагнар. ― Теперь никогда жажды знать не буду! Ты ведь мне неспроста флягу подарила, Рейка? Небось, не хочешь, чтобы будущий муж в дальних походах без воды страдал?

― Я никому от жажды страдать не желаю! ― вывернулась я из подстроенной ловушки. ― Немилосердно это ― муки живым существам прочить!

Рагнар осекся. Догадался, на что я намекаю. Тут же ожесточился, губы сжал, блеснул на меня недобрым взглядом. Но ругаться при старшем поколении поостерегся.

― Потом поговорим, ― посулил многообещающе.

Напугать ― не напугал, но насторожиться заставил, и не только меня. Близнецы тоже заметили, кивнули мне потихоньку: не боись, сестра, присмотрим, защитим.

― А что, гости дорогие, не отведаете ли угощений наших? Пора червячка заморить! ― с натужным весельем пригласила матушка, стараясь замять неловкую тишину, наставшую после выступления Рагнара.

― Да-да, мы с радостью! И то дело! ― загомонили, закивали родители Рагнара.

Сам Рагнар за стол уселся молча. Вид у него был недовольный. Меня ― по традиции ― посадили по левую руку от него. Предполагалось, что я за возможным женихом ухаживать должна, еду ему на тарелку накладывать, питье наливать. Делать это мне ох как не хотелось! Благо, по другую сторону от парня матушка моя сидела. Она и взяла на себя заботу о Рагнаре. Понимала: если я без настроения пищу подам ― здоровья такая еда гостю не прибавит.

Остальные старательно делали вид, что не заметили неловкости. Только Рагнар обозлился еще больше. Правда, аппетит ему это не испортило, даже наоборот: ел он за двоих, пил ― за четверых, причем не воду простую и не морс ягодный, а крепкие домашние настойки да медвяник. Как ни глядели на него с укором мать и отец родные, как ни пытались остановить ― не вышло. Не прошло и пары часов, как молодой мужчина отяжелел, окосел, языком стал с трудом ворочать.

Сидеть подле него да слушать его похвастушки о том, как он силки с капканами по лесу расставляет сил моих уже не было!

6. Роэль. Отцовское благословение

До чего же непривычно было Роэлю лететь в одиночестве! Никогда еще за двадцать два года своей жизни он не поднимался в небо один. И вот ― ночь. Над миром сияет во всей красе Светильник Алулны, и, будто его младший брат, светится над горными отрогами Алмазный Пик. Маяк, указывающий дорогу к дому ― Замку-на-Скалах.

Роэль летел на свет этого маяка, как мотылек на огонек свечи. Его крылья уверенно ловили попутные воздушные потоки. Хвост изгибался то чуть вправо, то чуть влево, помогая держать курс. А голова молодого дракона грозила взорваться от множества вопросов, на которые он не знал ответов. Но очень хотел узнать!

Это нетерпеливое желание подгоняло его лучше всяких понуканий, вынуждая спешить, не оглядываясь по сторонам, не сберегая силы. Он даже забыл, что в часе лёта от Бьен-ра-Клиппена обязательно несут дозор Серебряные стражи.

К тому времени, когда он приблизился к замку на это расстояние, ночь почти закончилась, небо озарилось первыми лучами Солейла, и силы и без того усталого молодого дракона начали быстро убывать.

И тут…

― Назовись, лунный! ― Трубя, бросились ему вдогонку два дракона. ― Кто ты, и зачем летишь в Замок-на-Скалах?

Роэлю показалось, что история повторяется, что на него покушаются второй раз за неполные сутки. Он резко затормозил, кувыркнулся, готовясь к бою, на этот раз почти наверняка ― последнему.

В свете утренней зари шкуры преследующих его драконов отливали алым, и Роэль принял их за луавов. В его сердце ледяным клинком впились обида и недоумение: как могли враги подобраться к замку так близко? А может, они и Бьен-ра-Клиппен сумели захватить?! Тогда ему точно лучше погибнуть в бою, чем оказаться пленником беспощадных сыновей Солейла!

― Я, Роэль, сын и наследник басилевса, не сдамся без боя! ― протрубил он и первым выпустил в преследователей мощную струю белого огня. ― Защищайтесь!

― Наследник?!

― Наследник! ― уворачиваясь от столба пламени, крикнули друг другу драконы, и Роэлю в их голосах почудилось удивление.

― Роэль? Так ты жив? Я ― Сильвхорн, Серебряный страж! Позволь проводить тебя к басилевсу! ― торопливо протрубил один из преследователей, в знак доверия развеивая свой магический щит. Теперь наследник смог бы убить стража одним огненным плевком.

Роэль почувствовал, как у него слабеют крылья ― сразу от всего: и оттого, что луавы оказались вовсе не луавами, и оттого, что сражаться за жизнь в этот раз не придется, и главное ― оттого, что серебряные стражи, а значит, и отец, считают его погибшим. Ужасная новость! Роэлю страшно было представить, как переживают сейчас и отец, и матушка!

― Верни щит! И да, проводите! ― то ли разрешил, то ли попросил он, с трудом выравнивая полет. ― Отец должен как можно скорее узнать, что я жив!

― Да, обязательно! ― подтвердил Сильвхорн. ― Ведь басилевс обязан объявить траур по тебе, как только Солейл войдет в силу и до вечера отнимет у всех нас крылья!

Роэль и сам помнил эту традицию: час скорби по погибшим накануне лунным всегда объявляли на рассвете, когда свет дня придавливал своей невыносимой мощью сынов Алулны к земле, лишая их возможности подняться в небо.

Вот только по нему, Роэлю, траур объявлять было рано! Он выжил ― пусть и чудом. И теперь собирался выяснить, кто подстроил ему и его стражам встречу с луавами, и что замыслили сыны Солейла, которым отчего-то не сиделось за Поперечными горами и постоянно тянуло на север, в Лунную фратрию.

В этот раз он решил поберечь и без того убывающие силы и не стал кувыркаться в воздухе, а развернулся, заложив плавный вираж, поймал подходящий воздушный поток и раскинул крылья, позволяя ветру самостоятельно нести его в нужном направлении.

Серебряные стражи пристроились чуть ниже и на треть парста позади. Им явно было не впервой сопровождать и охранять первые крылья фратрии. Роэль даже повеселел: самый тяжелый отрезок пути, когда силы уже на исходе, он будет преодолевать не один, а значит, до Замка-на-Скалах доберется в любом случае, даже если ради этого придется перекинуться в человека и пристроиться на спину одному из стражей. И пусть для наследника это означало опять показать подданым отца собственную слабость ― ради сохранения родной Лунной фратрии он был готов на любые жертвы!

К счастью, обошлось без жертв. Сил хватило ― впритык. Тяжело приземлившись, точнее, почти упав на каменную площадку перед забранным решеткой проходом через крепостную стену, Роэль на миг окутался белесым туманом, из которого вышел уже одетым в свой дорожный костюм ― не самый нарядный, но скроенный и сшитый из хорошей дорогой ткани и украшенный серебряными галунами.

― Наследник? ― завидев Роэля, вздрогнул стоявший на посту юный привратник.

Роэль помнил этого мальчишку, едва достигшего возраста второго посвящения.

― Да, Уокер, это я, Роэль, ― кивнул он парню. ― Со мной два серебряных стража. Пропустишь нас?

― Ко-конечно, ― заикаясь от смущения, пробормотал Уокер и бросился крутить ворот, поднимающий тяжелую решетку из стальных прутьев.

Едва решетка поднялась настолько, чтобы пройти, склонив голову, как Роэль, не задумываясь, проскочил под ней и бегом бросился ко входу в замок. Не оглядываясь, успевают ли за ним стражи, взбежал по десятку ступенек крыльца, рванул на себя дверь и вихрем помчался по с детства знакомым извилистым коридорам и крутым лестницам.

7. Астрея. Письмо

На следующее утро после смотрин я проснулась с настроением весь день просидеть дома и со двора носу не казать ― ровно так, как мечтали накануне братья. Однако, едва мы с близнецами позавтракали, как матушка сложила в берестяной короб пару платков из козьего пуха, две пары носков, поверх поставила два лукошка по десятку яиц от наших несушек в каждом.

— Вот, доча, ― кликнула меня. ― Пробегись-ка, разомни ножки, да отнеси платки и одно лукошко с яйцами в дом тетки Парсавы, а носки и второе лукошко ― в дом тетки Верлеи. Монеты они мне за работу еще раньше отдали, так что тебе только передать товар.

― Матушка! ― вздрогнула я. ― Зачем ты меня к людям отправляешь? Все ж спрашивать будут, как смотрины прошли?

Близнецы тоже на мать вопросительно воззрились, закивали, поддерживая мой вопрос.

— Вот и хорошо! Пусть спрашивают! А ты улыбайся и отвечай, что с женихом сердцем не сошлись, но дело миром уладили. Если ж от людей прятаться станешь, то они себе как раз и надумают всякое нехорошее. Сплетни пойдут. А оно тебе надобно?

Сплетен мне не хотелось. Люди у нас в поселке не злые, но поговорить любят, и позубоскалить тоже, а о ком судачить, если не о соседях? Разве только о жителях соседнего поселка, что время от времени к нам в гости наведывались.

― Ты права, матушка, ― я вздохнула. ― Что ж, пойду, приоденусь. Чай, не в лес ― в люди идти.

Как и ожидала, о смотринах, что случились накануне, знали все. И каждый, кто мне на пути встретился, после обязательных приветствий спрашивал:

― Ну, как смотрины прошли? Глянулся тебе жених? А родителям и братьям чего подарили? А вы им?

По совету матушки, я останавливалась и отвечала на расспросы так подробно, как только возможно. С улыбкой говорила, что жених хорош, но не по мне ― нравом мы с ним не сходимся. Он слишком властный, а я ― самостоятельная. Вот и расстались с миром, чтобы каждому дальше по-своему жить.

Сельчане понятливо кивали и спешили откланяться, чтобы поскорее разнести мой рассказ по домам ― своим и соседним. К вечеру весь поселок знал, что Рагнар, сын Оройна, от ворот поворот получил. Но о том, как он мне под подол залезть пытался, никто так и не прознал. Семейству охотников такие слухи не больше нашего нужны были, вот они и молчали.

Еще через день поселок с нескрываемым любопытством наблюдал, как дядька Оройн с сыном на нанятой у соседей телеге, запряженной быком-муском, в сторону магорельсовой станции едут. Помимо старого охотника и его сына, на телеге подпрыгивали два просторных ларя и пара берестяных коробов.

Байл и Берр, которые как раз на обучении были, один ― у кузнеца, другой ― у плотника, прибежав на обед домой, со смехом рассказали, что сельчане наши охотников вопросами да насмешками засыпали:

― А что это женишок из села бежит? Ужель невестушки несостоявшейся забоялся? ― спрашивали мужики.

― В своем селе невесты не приглядел, думаешь, в другом селе лучше сыщешь? ― вторили женщины.

― Сын на службу поступать едет, ― отмахивался от насмешек несчастный дядька Оройн. — Вот станет егерем, будет у него и оклад большой, и почтение от людей. Тогда и невесту подберет себе по вкусу.

Люди в ответ только хмыкали да плечами пожимали: мало кто верил, что из Рагнара толк выйдет. Он ведь ничьих порядков не признавал, кроме собственных, а кто на службе у Правителя такое терпеть станет?

Сама я даже в окно глядеть не стала, когда воз с кладью и седоками-охотниками мимо нашего дома проезжал. От одного упоминания Рагнара у меня к горлу до сих пор скользкий тошнотный ком подкатывал. а лицо его, пьяной похотью перекошенное, все еще перед глазами стояло.

Впрочем, как сказывали соседи, Рагнар тоже ни на двор наш, ни на окна смотреть не стал: отвернулся в другую сторону, запрокинул голову и глядел в небо, будто птичек считал. Как бы то ни было, а дядька Оройн свое слово сдержал: сына прочь из дому и из поселка отправил. Мне после этого сразу легче дышать стало.

Жизнь моя потекла дальше ручейком звенящим ― почти как прежде. Но только почти. С одной стороны, я и по хозяйству работала, и с близнецами в лес ходила, и к магу старому да ведунье-лесознавке время от времени наведывалась.

С другой стороны, отец с матушкой выбрали дату, договорились с дядькой Клайвом, который пару тягловых быков-мусков держал, чтобы в двадцать пятый день яблочной лунницы он меня и отца на станцию магорельса доставил. Это означало, что от своей затеи отправить меня в Холдридж на ярмарку невест родители отказываться и не думали.

Впрочем, я и сама не возражала. Никаких вестей о лунном, которого мы с близнецами в лесу подобрали, ни через пять, ни через десять дней не появилось. Луавы над лесом больше не летали, да и серебряных стражей не видать было. Если б не колечко, которое я на шнурке на шею повесила, то подумала бы, что приснился мне упавший с неба молодой дракон с белыми волосами и лицом прекрасным, будто лик Алулны.

И только за день до отъезда кое-то необычное произошло. Ровно к вечере гость к нам нагрянул, да не кто-нибудь, а целый староста поселка.

― Вечера доброго в дом! ― поприветствовал он нас, ступив на порог.

― И тебе не хворать, дядька Финнеган, ― отозвался отец, поднимаясь с лавки и пожимая руку старосты. ― Присядешь, повечеряешь с нами?