Дарханы. На осколках империи

Глава 1. В которой я считаю ступени

Я считала ступени.

Не потому что это имело смысл, а потому что иначе пришлось бы считать удары сердца. Слишком громкие, слишком резкие. Раз-два-три… двадцать шесть, двадцать семь. За этими дверями — Император Иввара. Величайший маг в истории, объединитель королевств, правитель, который одних вдохновляет до дрожи, а других — доводит до ужаса. Для кого-то он — безумец и тиран, для кого-то — надежда и сила, последняя и абсолютная.

А теперь он – сам посланник богов, тот, кому покровительствует высочайший из Четырёх, вызывает на разговор. Лично и без свидетелей.

И он хочет говорить именно со мной, Кейсарой ди Мори, дочерью богатых землевладельцев с Корсакийских островов, а сейчас – простой учащейся Академии Четырёх богов, одной из двух сотен. С насмешкой меня звали здесь “принцесса Юга”, за избалованность, за нелепую, по их мнению, гордость.

Но я не поддамся слабости на испытаниях, в которые швыряют меня боги.

Что ж. Возможно, сейчас и правда самое время побыть принцессой — выпрямить спину, не дрогнуть, не позволить дрожи добраться до колен.

Страж у дверей даже не смотрел мне в глаза. Серебряный плащ, герб Империи на нагруднике — всё это казалось не вполне реальным, как сон, застрявший между ночным кошмаром и утренним пробуждением.

Я так долго бежала от пугающей фигуры императора, боясь выдать свое отношение к нему, свой гнев, свой страх за судьбу и нежелание служить в его армии – которая беспрестанно шла вперёд, завоёвывая земли, стирая границы, подавляя любое сопротивление, там, где оно вспыхивало.

Больше всего на свете я боялась оказаться с ним лицом к лицу. И именно это должно было произойти.

Сейчас.

Он прочитает правду в моём сердце и прикажет вновь бросить в темницу, а то и убьет на месте одним поворотом ладони. И никакая моя стихийная магия и сила огня не остановит того, кто говорит с богами.

Гвардцеец кивнул, сделал шаг в сторону, и тяжёлая дверь Зала Четырёх открылась.

— Кейсара ди Мори, — произнёс он тихо, — Император ждёт.

В зале было прохладно. Воздух пах ладаном и чем-то металлическим — не кровью, но чем-то похожим. Император стоял у окна спиной ко мне. Только голос — всё такой же глубокий и ледяной.

— Подойди, не бойся, – усмехнулся он.

Он обернулся. Медленно, будто не было спешки, будто всё происходящее — просто одна из вариаций будущего, которую он уже видел.

Император был выше, чем я представляла – а может, это из-за того, как близко мы оказались, только уже не на поле для игры в Ойренахту, а здесь, в храме Четырёх богов. Его фигура заполняла пространство, как заполняет сны что-то необъяснимое и древнее — то, что нельзя ни прогнать, ни понять до конца.

Черты лица были крупными, точными. Скулы, линия рта, тяжёлый прямой нос — всё это казалось слишком живым для каменной неподвижности стихии. Глаза — небесно-голубые, ясные, излучающие свет, и всё же наполненные чем-то… необратимым. В них не было ни злобы, ни ласки, ни безумия — только бездонное понимание, равнодушное и страшное. Как у моря, смотрящего на утопающего.

Он смотрел на меня — и я вдруг поняла, что всё это время не боялась его как человека, я боялась узнать в нём что-то слишком близкое. То, во что сама могла бы превратиться, если пойти дальше в познании своей стихийной магии – как будто бы я тоже могу перестать быть… человечной.

Горло пересохло. Мышцы под рёбрами сжались. Я стояла прямо, но где-то глубоко внутри себя — уже рухнула на колени, от осознания, что вот оно — настоящее. Не легенды, не игра, передо мной сам Сиркх, который мог бы раздавить меня словом или прикосновением.

Но почему-то не делал ни того, ни другого.

— Ты смотришь, как будто ждёшь приговора, — сказал он, негромко. — Но я ведь не для этого хотел с тобой поговорить.

И улыбнулся.

Совсем чуть-чуть, только уголками губ. Улыбкой, от которой кровь уходила из пальцев, а воздух становился гуще.

– Ваше величество, – произнесла я тихо, но со всей гордостью и достоинством, которое мне прививали с детства.

– Пей. И выдыхай.

Он кивнул на кружку с простой водой, которая стояла недалеко от алтаря, посвященного Скадо, и я с кивком благодарности подошла, взяла её и сделала несколько осторожных глотков. Холодная и прозрачная, безвкусная. И всё же именно она впервые за долгие дни ощущалась настоящей.

После Игры, на которой меня едва не убили, после темницы, в которой за мной пришли заговорщики, после суда, на котором я предстала перед всеми дарханами Сеттеръянга, несправедливо обвиняемая в убийстве… Я почти не успела перевести дух. И кто бы подумал, что я смогу сделать это в присутствии самого опасного врага во всём мире.

– Ты непростая девушка, Кейсара, – задумчиво начал Сиркх, наблюдая за мной, и мне потребовалась вся выдержка, чтобы сделать ещё глоток и сдержать свои чувства. – Тех, кто одарен способностью прикасаться к стихийной неживой силе, из которой создан наш мир, с каждым годом всё меньше. – Он помолчал и веско обронил: – Боги уходят из нашего мира.

Глава 2. В которой решается моя судьба без моего участия

Я резко вернулась в тело, словно выплыла из глубины обратно. Воздух в лёгких резанул, как холодный клинок. Передо мной снова был свет, запах ладана и дыма, фигура Императора. И всё вокруг вдруг казалось таким… крошечным.

— Вы… знаете будущее, ваше величество?

Ощущение того, что внутри меня осталось пульсирующее послевкусие видения, не проходило.

— Только то, что связано напрямую со мной. Иногда я получаю ответы — если правильно задаю вопросы. Но… — он хмыкнул, совсем по-простому, сощурившись, как если бы в этот момент говорил не император, а обычный человек. — Это не всегда так просто. Боги говорят со мной, когда я к этому готов.

— Почему я нужна вам? — давно застрявшие в горле слова наконец сорвались. — Почему… я?

Сиркх заложил руки за спину и задумчиво смерил меня взглядом. Его глаза не выражали ни сочувствия, ни ожидания — только бесконечное, пронзающее понимание.

Бедная Арнеина — его жена! Сложно было представить, каково это, жить с человеком, который больше, чем простой смертный… Когда-то я слышала, что его называли “куском скалы” — такой же непоколебимый. Слишком много знает, чувствует и видит того, что недоступно другим.

На мгновение я испытала к императрице сочувствие, но тут же отбросила мысль прочь. Должно быть, у неё правда величайшая сила — раз она способна была выдерживать присутствие императора все эти двадцать лет.

— Скажем так. Я доверяю своей интуиции, кирия ди Мори… и вижу за пределами этого мира. Ты неспроста оказалась в Сеттеръянге и привлекла моё внимание. Значит, так суждено.

“А ещё мне нужна твоя семья и все ресурсы, которые я могу через тебя получить”, — разве не так? Но этого он не сказал вслух.

Он не сказал этого, но я чувствовала, что это в его мыслях — он не скрывает того, что я и моя семья всего лишь инструмент, средство для достижения целей во имя Четырёх богов. А я... я стояла перед ним, понимая, что в какой-то момент, возможно, буду вынуждена с этим смириться.

Сиркх отступил в сторону, и в зал, словно по его мысленному сигналу, вошли ещё люди. Это был настоятель монастыря и всей нашей академии — Эльханан де Маггид, и за ним — Бьёрн.

Бьёрн здесь! Волна радости и боли прокатилась по телу, такая контрастная после разговора с императором — как будто меня разом вытащили из-под ледяной воды на поверхность.

О да, Бьёрн ле Ларс собственной персоной. Северянин, зануда со светлыми косицами, собранными в хвост, и серебряными серьгами в ушах, наставник и целитель!

Тот, с кем мне нельзя больше видеться наедине, но сюда его допустили. Тот, кто дважды бросал меня в пропасть бурных эмоций, целуя и отдалясь. Тот, кто прошептал отчаянно “моя принцесса” перед тем, как поцеловать в последний раз — и сказать, что между нами ничего не может быть.

Он вошёл, как всегда, сдержанный и собранный. Серые глаза, в которых часто танцевали искры и пробегала дерзкая насмешка, теперь внимательно изучили всё вокруг, прежде чем встретиться с моими.

Это было мгновение, но я почувствовала, как его взгляд зацепил меня — живой и озабоченный. В нём на миг вспыхнула тревога, ту, которую он, казалось, прятал под маской привычной уверенности. Бьёрн быстро взял себя в руки, и его лицо снова стало тем же закрытым, каким я его знала — со сдержанной решимостью дархана-наставника, излучающего спокойствие и силу.

От этого ощущения мне стало немного легче — хотя, наверное, рано было переводить дух. Я сделала ровный глубокий вздох и осталась стоять, ожидая решения своей судьбы.

— Эльханан, друг мой, — начал император покровительственно, но неожиданно тёплым тоном, — я думаю, ученице ди Мори нужна твоя помощь, чтобы она смогла полноценно раскрыть свой дар. Поручаю это тебе. Мы найдем убийц Кьестена и предателей внутри Сеттеръянга, а ей пока нужна поддержка.

— Да, ваше величество, — чуть рассеянно кивнул настоятель, обращая ко мне свой внимательный мягкий взгляд.

Он напоминал доброго дядюшку из приюта, куда часто ездила мать, иногда вместе со мной. Взгляд настоятеля не был страшным, и сложно было представить, что эти мудрые глаза могут засиять гневом, а с губ в обрамлении короткой русой бороды когда-нибудь слетают приказы о жестоком наказании за проступки.

Даже в то, что именно настоятель запретил нам с Бьёрном быть рядом, верилось с трудом. Но в его глазах пряталась загадка, и я не могла избавиться от ощущения, что за этим мудрым, добрым обликом скрывается нечто, что лучше не трогать. Как и все опытные дарханы, он, похоже, настолько загадочный и скрытный, что никогда не поймешь, что таится внутри…

Император покинул зал, и я осталась под взорами Четырёх богов с настоятелем монастыря и северянином, который привёз меня сюда из родного дома и к кому тянуло с тех пор непреодолимой силой. Но смотреть на Бьёрна я опасалась — кажется, сейчас любая наша связь может обернуться против.

Эльханан немного наклонил голову, изучая меня. Он не торопился с ответом, позволив мне почувствовать, как тяжёлое молчание висит в воздухе, требуя решения, а потом кивком предложил сесть рядом на подсвеченные косыми лучами солнца каменные ступени, ведущие к статуе Скадо, и опустился первым.

— Мне о вас много говорили, — смело, будто после разговора с самим Сиркхом мне уже было ничего не страшно, начала я, с наслаждением присев и давая отдых гудящим от напряжения ногам. Даже камень подо мной был не такой и холодный. Я опустила руки на ступеньку, на которой сидела, и легонько сжала мрамор, будто хотела проверить, поддастся ли он мне, как поддавался, по слухам, императору. — Отец-настоятель.

Глава 3. В которой я танцую не с тем

Я торопливо спускалась по лестнице Храма Четырёх богов. Бьёрн догнал меня и молча шагал рядом какое-то время, будто давая мне пространство привыкнуть к тому, как всё изменилось — и дальше будет только глубже. И жарче.

На лицах дарханов по всему монастырю мелькало напряжение. И большое количество гвардейцев и императорской стражи только сгущало краски, подтверждая мысль: мы на грани чего-то очень, очень… Очень опасного.

Жизнь будто замерла на несколько мгновений, позволив мне осознать своё место в новом мире. Я ощущала, как меняется всё. То, чего я опасалась при приезде в Сеттеръянг, случилось: и наглец-северянин, буквально выкравший меня из дома под видом кучера, — стал моим наставником!

Тот, чья близость выбивает из равновесия, рушит попытки сохранить достоинство и хрупко собранную силу. Тот, кто не дотрагивается, но смотрит так, будто прикасается — и этого уже достаточно, чтобы дыхание сбивалось. Теперь именно он будет вести меня вперёд. Или туда, где граница между мной и моей магией исчезнет совсем.

И сдаётся мне, новые испытания будут ещё труднее прежних!

Оглянувшись наконец на Бьёрна, я разбила молчание:

— Бьёрн. Что теперь будет… ну, с теми, кого я назвала как заговорщиков?

— Я не знаю, как с этим поступит император, — Бьёрн качнул головой. — Но Сеттеръянг ждут жестокие времена. Нам всем надо быть осторожнее.

На ходу я рассказала ему всё, что произошло в темнице, и мне стало легче разделить с ним тайну. Оставалось надеяться, что теперь и стража будет иметь меня ввиду и защитит от опасностей, что могут скрываться в тенях монастыря.

Шаги Бьёрна были гораздо шире, но он сдерживал себя и по-прежнему пытался казаться спокойным, мол, это ничего, это мы справимся.

Мы спустились на дорогу, ведущую к нашим домам и ещё некоторое время шли в тишине, пока все обитатели монастыря притихли после событий игры.

— Эльханан такой… Он совсем не так жесток, каким мне его описывали, — всё же тихо хмыкнула я, переплетая пальцами кончик косы и глядя на Бьёрна искоса, пока мы шли рядом, — даже наоборот. Слишком понимающий. Это странно!

— Он бывает разным, — уклончиво отозвался мой новый наставник, доводя меня до моей кельи и останавливаясь у перевитых зеленью узоров вырезанного в скале жилья.

Взглянув на меня серьёзно, он открыл дверь, сделал шаг в сторону и пропустил меня внутрь. Я прошла мимо, ощущая, как взгляд его скользит по моим плечам. Бьёрн зашёл следом, медленно, как человек, которому придётся остаться рядом, даже если это — пламя и запрет.

Неужели ему тоже страшно от того, во что он ввязался?

Мое скромное жилище встретило нас полумраком и тишиной. Лучи света, пробиваясь сквозь окно, легли на пол, разбившись на тёплые полосы. Здесь было спокойно, почти безопасно. Так привычно, что почему-то я ощутила горечь от предвкушения, что скоро всё изменится — и это убежище станет тесным для того, что происходит в мире.

Захотелось резко остановить биение сердца мира, всю эту бешеную пляску, которая началась и продолжается с моим участием, хотелось крикнуть, чтобы боги дали мне хотя бы немного времени подышать и замереть, рассматривая сколы на стенах, уютный угол, который я успела обжить, эту простенькую мебель, этот ковёр на полу и тусклый свет из окна.

— Всё стало ещё сложнее, правда? — вздохнула я наконец, поворачиваясь к Бьёрну.

Он оказался рядом, достаточно близко, чтобы уловить движение его плеч, когда он выдыхал. Достаточно, чтобы увидеть, как таинственно блестят его глаза. Свет скользнул по высоким скулам, вдоль чёткой линии подбородка, и подчеркнул северную резкость его черт — выточенных, как у воина с древнего барельефа.

Красивый. И опасный, я чувствую...

Для других — в открытом противостоянии.

Для меня — просто тем, что находится так близко.

Бьёрн устало улыбнулся. Хотелось коснуться его снова, дотронуться до плеч, мочек ушей с этими несносными серёжками, провести ладонью по крепкой шее, но — что за насмешка богов! — теперь он мой учитель, и стена между нами стала ещё прочнее.

Ведь так? Что там говорит Кодекс дарханов?

Я поморщилась, не желая об этом думать. Не желая даже представлять, каково это будет дальше — учиться под его руководством, слушать его голос, выдерживать долгий внимательный взгляд, быть уязвимой, слабой в чём-то…

Бьёрн, словно услышав мои мысли, позволил себе осторожно обхватить ладонями под подбородком у шеи, едва докасаясь. Как будто опасался дыма или огня и не был уверен, не обожжётся ли.

— Хочу сперва убедиться, что ты в порядке. — Его губы улыбались, а я вспоминала, как его руки держали меня тогда у обрыва — крепко, отчаянно, будто я могла исчезнуть. — Постой минутку, — шепнул он пробирающе.

Теперь назло его выдержке захотелось спровоцировать дархана и позволить ему почувствовать — в каком я на самом деле порядке! Как бешено колотится сердце, как я поддаюсь чувствам и какой жар охватывает тело от его касаний.

Его магия прокатилась по коже лёгкой, едва уловимой волной, вызывая ответный всплеск моей силы, которая хотела то ли защититься от вторжения, то ли поддаться, поспешно распахивая границы, стремясь слиться, стать единым с ним — с его огнём, с его дыханием.

Глава 4. В которой даже в кубке – кровь

Бьёрн

— Вы звали, Ваше величество, — Бьёрн сдержанно поклонился императору, и, выпрямившись, остался стоять рядом.

Магия Сиркха ощущалась даже на расстоянии, перетекая сквозь пространство — точно хребет горы излучает силу, — а рядом и подавно. Однажды Бьёрн уже был близко к императору, когда прикасался к нему как целитель, помогая восполнить магические силы. Маги не бессмертны, и даже сильнейшие иногда заходят за грань своих возможностей.

Бьёрн помнил, как рвался пульс под его руками, как стыла кожа, словно камень на закате, а безжизненная синева ползла по груди и лицу. Кровь тогда пошла из носа императора после слияния со стихийной магией земли, — и слишком долгого отсутствия в границах своего тела. Бьёрн был один из тех, кого призвал, чтобы замкнуть круг силы Эльханан. Они смогли помочь Сиркху усилить связь с солнечным сплетением, возвращая потоки живой энергии и разбивая каменную твердь стихии, что едва не уволокла императора за собой, точно лавина, сошедшая с гор.

Тот сакральный момент запомнился откровением: ни один маг, даже император, не всесилен. Да, даже боги требуют меры.

— Рад видеть тебя рядом, Бьёрн де Ларс, — произнёс Сиркх и позволил себе короткую, почти едва заметную улыбку: он тоже помнил. — Кажется, ты готов идти дальше.

Бьёрн окинул взглядом лики Четырёх богов, неявно присутствующие в этом зале — но наблюдающие за ними свысока. Как и всегда. Если у человека самое мощное место связи с Духом — солнечное сплетение, то здесь, в Сеттеръянге, казалось находится сердце всего мира.

— Я не знаю, ваше величество. Это пока скрыто от меня.

— Зато я чувствую. Ты уже прошёл путь от Ойгона до Кими. Тебя ждёт Третий по старшинству. И я вижу, что ты готов к этому.

Бьёрн не был уверен, хорошо ли это. Метта — покровитель разума, тот, кто не прощает легкомыслия. В разуме нельзя спрятаться, нельзя оставаться не до конца честным с самим собой. Разум — это орудие. Иногда слишком острое.

— Думаю, вы правы, ваше величество, — Бьёрн едва заметно качнулся, не теряя выправки. — Но есть ещё один урок от Кими. Урок сердца, который я не прошёл.

Он хотел добавить: и не уверен, что мне хватит стойкости, — но не стал: зачем говорить то, что и так ясно? Вместо этого он позволил взгляду скользнуть по залу и нашёл её.

Кейсара уже гибко скользила по залу с Ильхасом — стройная, с грацией и достоинством южной львицы. Платье из мягкой тёмной ткани скользило по фигуре при каждом движении, струилось, подчёркивая женственные изгибы тела. Даже асктичность монастыря Сеттеръянга, суровые тренировки, порой на грани человеческих возможностей — не стерли из её существа эту нежную силу, только добавили синяков и ссадин, которые не успевали проходить.

В каждом её повороте — выверенное движение, в каждом шаге — вызов. Даже случайный поворот головы с лёгкой кокетливостью, даже то, как упруго пружинят прядки, выбившиеся из причёски и щекочущие шею, казались частью танца — живые, дразнящие, будто тёплый ветер с Юга.

Он не мог не смотреть.

Ильхас держал её уверенно. Чересчур. Его рука лежала на её талии так, как будто Кейсара уже принадлежала ему, и это вызывало в Бьёрне глухое, неподконтрольное раздражение, которое он пытался выдохнуть — но не мог.

Он чувствовал тела — это было частью ремесла. Дархан-целитель не имел права не замечать. Он слышал, как меняется дыхание рядом, как сжимаются плечи, как ритм шага говорит о боли в пояснице или о нервном напряжении, которое человек сам в себе ещё не осознал. Он читал тела, как другие читают тексты.

И Бьёрн знал, как именно Кейсара касалась бы его, если бы позволил — и чувствовал, как она дышит, как дрожит где-то внутри, сдерживая тревогу и притяжение, как колеблется между напряжением и доверием, и как в этом движении — обжигающая, неровная нежность, и жар, от которого прерывается дыхание.

Слишком много всего. Слишком сильно.

Слишком близко.

— О. Ты знал всё с первого взгляда, — усмехнулся Сиркх, поймав его взгляд.

Бьёрн тяжело вздохнул. Это была правда: с того утра, когда увидел её впервые — сестру Тавиана, которую нужно было просто доставить в Академию, — стало ясно, что всё пойдёт не так.

С первого же мига её глаза — большие и сияющие, с приподнятыми уголками, цвета кофе на солнце — столкнулись с его и окатили эмоциями, как горячий ливень.

Бьёрн пытался справиться. Говорил, шутил, дразнил — лишь бы слышать, как меняется её дыхание, как оно становится прерывистым, когда она злится. Любовался, как хмурятся брови, как пальцы сжимаются в кулаки, как сердце стучит в ритме обиды — быстро, резко, живо, будто срываясь на бег.

Он мог слушать это вечно.

Но сам словно очутился в капкане — и ловушка схлопнулась за ним в тот самый миг, когда он снял капюшон и повернулся к своей прекрасной пленнице, а та проснулась и открыла глаза, щурясь утреннему солнцу.

— Она — огонь, и я боюсь сгореть, ваше величество. — Бьёрн усмехнулся, мягко перекатившись с пяток на носки. — Даже если знаю, как лечить ожоги.

— Нас всех скоро коснётся пламя перемен, — отозвался император, окидывая взглядом собравшихся и останавливаясь на своей императрице, на Арнеине, которая разговаривала с приближёнными. — Никто не говорил, что жизнь в этом воплощении должна быть лёгкой, Бьёрн.

Глава 5. Добро пожаловать в Иввар, дитя

Кровь уже начинала густеть.

В тишине, наступившей после, слышно было, как капли шлёпаются, одна за другой, с тихим, тягучим звуком, словно время само сочится сквозь трещины в плитах.

Люди ушли, всех увели гвардейцы. Только стража двигалась, осторожно, как будто и им не до конца было ясно, можно ли дышать в этом воздухе.

Сиркх стоял, как обычно — неподвижно, почти замкнуто. Только плечи поднимались и опускались — с той самой едва уловимой частотой, которую знала она одна. Не было видно крови на его одежде. Только вокруг — кровь была повсюду: на плитах, на стенах, на лицах. Четверо взяли свою жертву за возможность править миром и нести свет и яркость магии, связь с Великим Духом, которая, как казалось раньше, становится всё прочнее. Но может, и не они взяли эту жертву. Может — он сам?

Арнеина стояла в нескольких шагах, и всё, что чувствовала — это как немеют пальцы от холода металла, словно он проникает под кожу. Кубок был всё ещё у неё в руке, а в нём кровь вместо благословения. Арнеина не отпустила его, и сложно было сказать, почему.

Она осталась на месте и сделала медленный вдох и выдох, вытесняя сковавший тело ужас. Она едва успела предотвратить убийство своего мужа — и напавший на него со спины де Нару был последней каплей. Каким-то чудом она оттолкнула его плечом, ведь от гвардейца никто и никогда не ждал предательства, и только потом увидела его глаза с застывшим взглядом.

Де Нару сам выронил кинжал и рухнул на колени, когда понял, что едва не сотворил. “Это не я. Не я, ваше величество”, — шептал он одними губами, поднимая глаза с расширенными до пределами зрачками к Арнеине.

Безумие. Прокралось ли оно уже сюда, отравило ли ядом священное пространство зала? И Четверо богов молчат… Словно наблюдают неподвижно, с тихим интересом: что же ещё могут натворить эти люди в своем сумасшествии охоты за властью?

Оставалось верить, что Четверо ещё не покинули этот мир.

Де Нару, судя по мгновенной волне боли и ужаса, готов был убить сам себя, его руки дрожали, и он схватил кинжал с пола, не веря, что это был он сам, но Арнеина схватила его за руку и прошипела так, чтобы слышал только он:

— Я знаю, что это не ты. Я тебе верю.

Её дар коснулся его сердца и мгновенно заморозил все эмоции. Он был несильным магом, но его проницательность, чутьё и хватка с лихвой восполняли магическую силу. Однако кто-то нащупал в нём слабое место — и смог повлиять даже так, издалека, не касаясь. И этот кто-то был куда сильнее, чем они ожидали.

— Ваше величество, я…

Арнеина взглянула в глаза гвардцейца, не выпуская его запястье, и его зрачки стали ещё шире.

— Ты сейчас пойдешь и поднимешь всю гвардию. Пройдите весь город сейчас же. Вы должны найти того, кто стоит за этим покушением, — её голос звенел металлом вместо привычной мягкой силы. — Возьми в помощь дарханов.

Она осенила его магическим знаком силы, символом Метта, защищающим сердца от лжи и морока, и отпустила, глядя в след его крепкой спине, которая непривычно ссутулилась от содеянного.

Муж не смотрел на неё, и это было тяжелее всего. Осознал ли, что его самый преданный гвардеец едва не убил, подчиняясь чужой воле?

Она шагнула вперёд, медленно, словно всё это был бредовый сон. Так, как ходят по льду: если тронешь не так — треснет что-то, что уже не соединить.

— Ты… не оставил им шанса, Самуэль, — сказала Арнеина, когда они оказались рядом в тишине. — Но и они едва не убили тебя. Они владеют силой, которую я не понимаю.

Её выверенный голос императрицы не дрогнул и не сорвался, только чуть охрип, будто бы от многолетнего молчания. Или от дыма. Или от запаха крови, который въелся во всё вокруг и дотянулся до ликов богов на барельефах.

Из зала вывели всех людей без исключения, оставшихся в живых заговорщиков отволокли в темницы, а неодаренные слуги молчаливо скользнули в зал, чтобы убрать следы кровавой расправы. Арнеина оглядела последствия самого масштабного покушения за последние годы.

Сиркх уже убил короля Энарии во время переговоров — стоило тому высказать слово против Иввара и лично против императора. Тогда ещё не было явной угрозы, и кара казалось чрезмерно жестокой. Но теперь… Теперь император убивал с простотой игрока за партией в тафл, который скидывает с доски проигравшие фигуры.

Он предпочел остаться богом — и сам вершить судьбы.

Самуэль всё ещё молчал.

Арнеина смотрела на него и не знала, кого именно видит: мужа, с которым прожита половина жизни; императора, с которым пройдены войны и траурные церемонии. Или возлюбленную мессию Четырёх богов, единственного, кто в самом деле их слышит?

Она не обвиняла, не могла. Но внутри — шевелилось что-то вязкое, тепло и тяжело, как кровь, стынущая в воде, ведь Арнеина знала, что это не первый случай жестокой и бескомпромиссной расправы.

И знала, что не последний.

— Погибли все, кто не удержал границы, — безжизненно подвела она итог, чувствуя себя марионеточной королевой, которую дёргают за ниточки боги. И хотела или нет — но она говорила вслух эти слова, понимая, что разгневанное божество в лице её мужа вполне способно уничтожить и её за любую неосторожность. Но Арнеина отчего-то продолжила: — Они теперь боятся. Все… даже свои. Даже те, кто шёл за тобой с чистым сердцем. Они не уверены, кто ты теперь.

Глава 6. В которой я бью Бьёрна

Прошли почти сутки после этих событий, и я пыталась забыть запах крови и смерти, разлитый в зале храма Четырёх богов. Запах страха перед мощью императора, под чью руку попали как враги, так и свои — которые потом в ужасе толкались, выбираясь из страшного зала, боясь быть запертыми с императором.

Однако Арнеина не боялась — и это внушало восхищение её силой.

Теперь, когда я закрывала глаза, то видела мёртвые тела и кровь, кровь везде, как будто уже сбываются видения Сиркха. Я боялась, что после откровенного разговора с императрицей меня отправят в темницу или в ссылку — за то, что слишком много знаю и далеко допущена, но нет, Арнеина будто и в самом деле прониклась и говорила со мной искренне.

Утром я проснулась в своей келье после очередного кошмара. Некоторое время смотрела в бежево-коричневый потолок из горного известняка, трещинки в котором успела выучить наизусть. Они напоминали мне карту родного острова: вот там водопад, вот там струится, извиваясь, река, что впадает в океан. Вот там наше поместье Джосси — недалеко от берега. И плантации сахарного тростника, в лабиринтах которого можно заблудиться навечно.

Где-то там сейчас управляет рабочими Тавиан, готовясь вскоре перенять бразды правления у отца, который не упускает возможность подначить наследника с лёгким смешком. Где-то там мама вышивает тихими вечерами большие гобелены со сценами верховой езды — и бока лошадей под её пальцами сверкают гладкой шерстью на ярком солнце, а старик-управляющий приносит холодный бокал воды с лимоном, утирая пот от дневного жара.

Никто из них не чувствует и не знает то, что происходит прямо сейчас здесь, на архипелаге Итен, в священном городе богов Сеттеръянге, куда прибыл император.

Здесь не было принято отправлять домой письма учащихся: на мои вопросы дарханы только отрицательно мотали головой. Ничего не должно отвлекать от великой чести быть в Сеттеръянге и учиться магии под руководством лучших наставников — в школе самого императора!

Никаких связей с родными и “большой землей”, я чувствовала себя так, словно уже была в ивварской армии: только молитвы, послушание, вера в Империю.

Вера в императора.

Мы должны были славить Четырёх богов, гордиться своей причастностью в древнейшему ордену дарханов, верить в свет Великого Духа — и не упасть во тьму отдаления от него.

Не поддаться шёпоту, что твердит о ложных богах.

Не вопить от ужаса, когда на твоих глазах убивают учителя — и убивают кроваво и бескомпромиссно. Не падать от слабости, когда смерть собирает кровавую жатву под твоими ногами. С утра мне казалось, всё это происходит не со мной. Дурной сон. Сон…

Я тяжело вздохнула и перевернулась на бок, не в силах смотреть на потолок. Пошевелила пальцами, пытаясь вспомнить ощущения, когда пламя срывается будто с их кончиков — или даже вернее я становлюсь его частью, теряя границы.

Вчера Бьёрн был занят передачей дел ученикам, разговорами с настоятелем и даже императором, а мне приказали побыть одной и подготовиться к новому будущему. Ходили слухи, что нас раньше времени посвятят в дарханы — минуя обычную традицию, занимающую недели.

Не знаю, почему, но это звучало почти как приговор.

Я не знала подробностей, и рядом больше не было Мэй, которая могла бы ответить на мои вопросы. Рядом не было никого, и я наблюдала за течением времени, за медленным скольжением солнечного луча по трещинкам потолка и стен, ожидая решения своей судьбы и стараясь дышать каждый момент и искать путь к своей истинной силе.

В монастыре, казалось, готовились к настоящей войне. Всё чаще слышалось бряцание оружием, громкие по-военному крики, резкие приказы на даори, в которые я не хотела вслушиваться.

— Я должна найти Мэй, — прошептала я тихо сама себе и наконец встала.

На улицах было тихо. Тревожно-тихо. Я прошла через узкую улицу, потом через крытый переход, стараясь не встречаться глазами ни с учениками, ни с наставниками. Вчера слышала разговоры, что задержанных сослали на работы в аптекарский огород. У меня таилась крохотная надежда, что император пощадил Мэй и оставил в живых, но…

Сад с лечебными травами чувствовалась издалека. Там пахло мятой, увядающей под первым холодом, и влажной тёплой землёй, от которой поднимался пар. Сегодня же к этим запахам примешалось нечто чуждое — железо, горечь крови. Или это моя память так подсказывала?

В саду работали на грядках люди, и в одной из склоненных фигур я узнала знакомые растрепанные волосы, собранные в небрежный пучок. Это же Мэй! Небольшая фигура в тёмной одежде, волосы спутаны, на лице — ссадины и кровь, запекшаяся в уголке губ. Мэй медленно перебирала землю мотыгой, будто не чувствовала ни боли, ни взгляда, который я на неё уронила, словно сломалась… или делала вид, что сломалась.

Но жива — а стоило ждать, что после кровавой расправы император убьет всех! Я всё-таки с облегчением выдохнула, а потом тайком, стараясь не привлекать внимание

одного из надзирателей—дарханов, скользнула к ней, притаившись за кустом с мелкими белыми цветками.

Ссутулившись, я присела к той, что едва не втянула меня в смертельную петлю, и быстро прошептала:

— Мэй! Ты жива!

Она вздрогнула, чуть обернулась, но не подняла головы: