Дарина и Антуан

ПРОЛОГ

Наступало утро. Отблески предрассветного солнца придали облакам жемчужно-розовый оттенок и озарили усеянное алмазной крошкой искрящейся росы ромашковое поле. Лес, потихоньку начал оживать, наполняясь щебетанием пробудившихся птиц, что укрылись в его пышной кроне.

Девица в красном сарафане с длинной косой соломенного цвета, выглядывающей из-под платка, сидела, прислонившись к стволу могучего раскидистого дуба, одиноко возвышавшегося посреди поля, а на её губах блуждала мечтательная улыбка. Рядом уперев руки в бока топталась дородная женщина средних лет, сарафан на которой выглядел куда скромнее, а в некоторых местах был даже заделан заплатками.

Обе молчали, всматриваясь вдаль, туда где виднелись редкие деревянные постройки.

— Ну и скажи на милость, госпожа хорошая, почём мы здесь в такую рань? — нарушила молчание женщина.

— Нянечка, не злись, он скоро будет, — улыбнулась ей сидящая девица, не сводя при этом томного взгляда с горизонта.

Обе снова надолго замолчали. Со стороны деревни показалась подгоняемая пастухом отара овец. Женщина проводила их взглядом до тех пор, пока овцы вместе с овчаром не растаяли в густом облаке тумана.

— Миночка, что ж тебе неймётся, всё ужо сговорили, через два месяца венчание, налюбуетесь, намилуетесь, к чему это испытание для моих старых ног и больной спины? Аки служивый караул несу каждый Божий день опричь[1] воскресений.

Вдруг девушка оживилась, привстала, запрыгала словно дитя малое, в ладоши захлопала.

— Едет, нянюшка, едет!

Женщина покачала головой, выказывая неодобрение нетерпеливости своей барышни, но и сама разулыбалась так, будто и ей передалась частичка радости юного влюблённого сердца.

К ним скорым шагом приближался темноволосый красавец со свежим румянцем на щеках, ведя за поводья гнедую лошадь.

— Антуан! — кинулась к нему девица.

— Миночка моя! Солнышко моё ясное! Голубушка ненаглядная! — Он побежал ей навстречу, закружил в объятиях, потом чуть отстранился и поклонился няне своей возлюбленной. — Здравия Агафья Никитична!

— Здравия, барин, мы уж вас с рассветного часу поджидаем, продрогли уж, — посетовала нянюшка, заработав тем самым укоризненный взгляд барышни.

— Миночка, — юноша взял за руки свою наречённую, — коли б ведал, что ждёшь меня, краса разлюбезная, с полночи бы караулил тебя, голубушка, у места нашего заветного.

— Смотрю на тебя, друг сердечный, не налюбуюсь, слушаю тебя, сокол мой ясный, не натешусь.

Юноша притянул её к себе, коснулся губ лёгким поцелуем и прошептал на ухо:

— Обожди совсем немного, голубка сизокрылая, не разлучимся мы боле.

[1] (устар.) кроме

ГЛАВА 1. ЗАБАВЫ ПОМЕЩИЧЬЕЙ ДОЧКИ

Напротив деревянного двухэтажного терема с резными ставнями толпилось около дюжины человек. Мужчины в рубахах и портах, женщины в юбках, натянутых поверх сорочек. Всё их внимание было направлено на незамысловатое строение из цилиндрических берёзовых столбиков.

Вперёд вышла темноволосая девица, одетая лучше прочих толпившихся, одной рукой она подобрала юбки, а другой, в которой сжимала деревянную чушку, замахнулась.

— А ну-ка, выбейте-ка бабушку в окошке! — подзадорил её бородатый мужичок, что стоял ближе всех.

Девица получше прицелилась и запустила деревяшку в строение, повалив несколько палок. В толпе одобрительной загудели, а сама девица так обрадовалась собственной меткости, что, не сдержавшись, хлопнула в ладоши и резво подпрыгнула. Но только не все в толпе разделяли эту её радость.

— Заступили, барышня, — прищурился тот самый мужичок, что стоял ближе остальных.

— Ничего не заступила! — притопнула девица.

— Как же не заступили, когда заступили! — стоял на своём мужичок.

— А вот и нет! Ну? Кто ещё скажет, что я заступила? — обернулась девица к толпе.

Неизвестно чем бы этот спор закончился если б из терема со всех ног не подбежала к ним босая весноватая девка в зелёном сарафане из кумача.

— Барышня Дарина, батюшка кличет, велит явиться немедля, — обратилась она к спорщице.

Та недовольно поморщилась, но всё же ушла в хоромы, бросив напоследок чтобы её не ждали и что она всё же не заступала. Толпа зашумела пуще прежнего, а вперёд к очерченной на земле линии зажав в руке чушку вышел плохо одетый парнишка, и игра продолжилась.

Барышня тем временем взобралась на крыльцо, поскрипывая половицами прошла через несколько комнат, огороженных ширмой и подошла к парадной, где по обыкновению принимал батюшка.

— Ступай, Акулина, обожди в комнате, — бросил она сенной девки, которая кивнула и тут же отстала.

Стены залы были обтянуты дорогой тканью с вышивкой, вверху по периметру проходил лепной декор, с потолка свисала увесистая помпезная лампа с восковыми свечами, драпированные шторами окна были высокими, дощатый пол застлан ковром, на каминной полке красовался изящный канделябр и милые безделушки. Свободного места в помещении было мало, что полагалось считать показателем достатка.

На диване вальяжно сидел дородный мужчина лет сорока-пятидесяти с густыми, слегка подёрнутыми сединой бакенбардами, рядом с ним примостилась в более сдержанной позе молодая женщина, одетая в белое парчовое платье.

— Bonjour[1], — поприветствовала Дарина по-французски отца и мачеху.

Галломания в то время была признаком шика, высокого вкуса и истинного дворянства.

Мужчина и женщина ответили на приветствие.

— Почтили нас приглашением на бал, устроитель – его превосходительство Архипов Дмитрий Ярославович. Празднество намечено на третьи сутки от Петрова дня[2], - объявил мужчина.

— Бал после Масленицы? Bêtise[3]! — не сдержалась Дарина.

Бальный сезон устраивали в период от Рождества и до последнего дня Масленицы, остальное же время – только по особым случаям.

— Княже тоже устраивает бал вне сезона, — вставила мачеха.

Дарина взглянуть на неё не взглянула, но ответить ответила:

— Так то княже, папенька, а это лишь Архипов.

Умиротворённый вид батюшки от этих слов преобразился в сторону раздражения, как обыкновенно и случалось во время его бесед с дочерью.

— Всего лишь Архиповы познатнее нас, да и побогаче. А после войны со шведами могут взлететь и того выше. Так вот, ты платье себе пошей, да к сыну его Константину присмотрись, даст Бог ухитрим ваш брак.

Мачеха не преминула добавить:

— А то уж два года как вошла в брачный возраст дочь наша, пора её судьбу-то и обустроить.

Дарина заметно побагровела. С тех пор как мачеха заняла место жены отца, место её почившей матери, девушка крайне болезненно воспринимала все попытки выпихнуть себя из поместья, а усилилась её нелюбовь после того как отец продал вместе с экипажем кучера Никодима, Никодима-сказителя, с детских лет заменившего ей нянечку, разгонявшего её печали добрыми сказками и поучительными историями. Продал он Никодима с экипажем, уступив просьбам молодой второй жены, желавшей спать на новой кровати. Мебель тогда стоила дорого.

— Возьми у Кузьмы сотню целковых да закажи платье, — вывел дочь из раздумий голос помещика.

— Благодарствую, папенька, на армяк поди хватит[4], — поморщилась Дарина.

— Моё парчовое платье обошлось в указанную сумму, — не вытерпела мачеха. — Не ведись у неё на поводу, яхонтовый мой.

Помещик примирительно погладил руку жены. С самого первого дня своего повторного брака он только и делал, что лавировал между ней и дочерью, пытаясь угодить сразу обеим и чаще всего это у него совсем не выходило.

— Я закажу ещё парчи для тебя, душенька, а ты, Даринушка, пущай по-твоему, бери триста рублей да поезжай к портному.

Жена хотела было возразить, но не решилась, а только сжала губки, решив, что и так, будь на то Божья воля избавиться скоро от падчерицы, обустроив её брак.

ГЛАВА 2. ВИЗИТЁРЫ

Терентий вечером так и не явился, за что с раннего утра Дарина, не особо стесняясь в выражениях, бранила Акулину.

— Дык не было его, барин за поручением отослал! — взвизгнула девка.

— Ладно, — наконец махнула рукой Дарина. — Придёт, коли послали, тогда и потолкую. А сейчас неси велеи[1], я буду на стороне князя и защитников, ты за басурман.

Акулина сначала подпрыгнула и кинулась выполнять поручение, но на выходе затормозила.

— Паки[2] я на стороне басурманинов? Не желаю я за басурманинов играть. Они ж всё время проигрывают, ну не могут басурмане православных христиан одолеть!

Дарина подбоченилась, поджала губы, но всё же разрешила:

— Будь по-твоему, играй за князя.

Акулина снова взвизгнула, но на этот раз от удовольствия и поспешила за велеями с точёными деревянными фигурками. Впервые ей дозволили играть за князя.

Дарина, пока переставляла точёные фигурки всё думы думала, а занимали её две вещи: как выторговать у Сардыновой Никодима и удастся ли спровадить новоиспечённого жениха. А Акулина думала только о фигурках точёных и так ей хотелось победу одержать, что вскоре она её и одержала.

Проигрывать Дарина край как не любила и поражение приняла не сразу: бранилась, ударяла кулаком о сундук, да только Акулина от того всё веселее становилась.

— Говорила я, барышня, ну не могут басурмане православных христиан одолеть! Даже деревянных не могут!

Дарина поднялась на ноги и зашагала по небольшому свободному пространству светлицы, пытаясь подобрать себе новое занятие по душе. Отец и мачеха уехали ранним утром, по уговору гостили они весь день у тёти Елизаветы Иоановны, родной сестры Павла Иоановича, так что доступ в их опочивальню был свободным, это-то и натолкнуло барышню на свежую идею об очередной проказе.

«Мачехина одёжа!» — осенило её.

— Ступай-ка за мной, Акулинка, познакомлю тебя с Иваном-богатырём.

— С каким таким богатырём, барышня? — не поняла девка.

А при виде богатыря этого взвизгнула так, что сбежались кухарки на её возглас, но успокоившись заверениями барышни вернулись к кашеварению. Иваном-богатырём оказался крупный паук с мохнатыми чёрными лапками.

— Ещё давеча заприметила его, — улыбнулась Дарина и, к ужасу Акулины, взяла насекомое из угла своей белой ручкой и понесла в родительскую спальню.

Там свободной рукой открыла крышку сундука с новенькими ночными рубашками отцовой жены.

— Уй ти мой лохматенький! — Дарина поднесла паука к своему лицу и смачно чмокнула воздух, а потом запустила насекомое в сундук с мачехиным исподнем. — Беги, беги, беги, беги!

Ранее она запускала пауков мачехе под клош в тарелку с едой. Тогда эффект не заставлял себя долго ждать: уже минут через десять имение наполнялось ласкающим душу Дарины визгом. Но в этот раз придётся обождать пока мачеха не полезет за исподнем. То, что та сама вынимала свою ночную рубашку, не доверяя это дело служке, падчерица знала доподлинно.

Поручик прибыл неожиданно, без предварительного уведомления. Когда Дарине доложили об его прибытии сперва решила она, что прогадал поручик со временем, не застал отца, но приняв и поговорив с ним поняла она, что с тем, что помещика в усадьбе не было он не прогадал, а, наоборот, подгадал.

Как и полагается велела принять гостя и накрыть стол. Константин Дмитриевич приехал в своём военном мундире, который редко кому не шёл. Пока добирался до обеденной залы всё головой вертел, оглядывал, прикидывал, будто мебель покупать собрался.

— Bonjour, мадмуазель Дарина, votre robe est belle[3], — поклонился поручик.

— Bonjour, ваше благородие, — изобразила книксен девушка. — Comment allez—vous[4]?

Поручик немного прошёлся по обеденной комнате, огляделся, задержал взгляд на серебряном канделябре, потом повернулся к хозяйке и ответил:

— Tres bien. Et vous[5] ?

— Merci, сomme toujours[6]. Извольте-с за стол, mon amie[7].

Сели за стол. Подали щи из свежей капусты и рассыпную гречневую кашу.

— Слышала ваш батюшка бал устраивает да не в бальный сезон. Отчего же? Очень все мы любопытствуем? — Произнесла Дарина, поймав взгляд поручика на серебряном подсвечнике.

«Неужто спереть собрался? Иль приданное оценивает?»

— Его императорское величество изволили посла из Франции вернуть, — ответил поручик. — Может и не представиться боле случая менуэт сплясать.

Дарина задумалась. С французами отношения у Александра Павловича были крайне неясные: то любовь, то ненависть, то снова любовь. Закончится всё это либо мирным договором, либо войной, а может и тем, и другим: когда ещё какая-то бумажка кого удерживала?

— Так я думала мы с турками и шведами биться готовимся?

— Хорошо осведомлены, ma cherie, — ответил поручик и пригубил чашу кваса. — Готовимся, но как рассуждает мой батюшка, лучше для нас и на французов напасть побыстрее, пока те с Пруссией и Австрией не побратались.

— Так значит на военном фронте недурные перспективы вас ожидают, до генерала поди дорастёте, — задумалось Дарина.

ГЛАВА 3. БАЛ

Подали карету для поездки в усадьбу Архиповых. На Дарине было новое пошитое тёмно-синее платье в мелкий белый цветочек, волосы убраны по моде. Александра нарядилась в однотонные одежды. Барин, барыня и барышня залезли в карету, запряжённую парой гнедых, кучер крякнул, ударил лошадей плетью, ободья в колёсах свистнули, экипаж тронулся. Несмотря на то, что кони почти не спотыкались, кузов кареты то и дело подпрыгивал на ухабах, хорошие дороги в российских губерниях были редкостью.

Когда подъехали по адресу, заметили, что возле усадьбы Архиповых уже разместили изрядное количество экипажей. Расторопный слуга, подбежал к гостям, раскланялся и повёл к хозяйскому дому.

Бальный зал с трёх сторон был окружён колоннами, освещался огнями восковых свечей в хрустальной люстре и медных стенных подсвечниках. Музыканты располагались у передней стены, на возвышенностях были сооружены столики для игры в карты.

Павел Иоанович смотрел на убранство внимательно и не без толики зависти, потому как бальная зала была значительно больше, чем его собственная, как и всё имение Архиповых в сравнении с усадьбой Мерцаловых.

— Видишь дочка, знатного я тебе жениха сыскал, — не утерпел он похвалиться.

— Может оно и так, батюшка, а может и нет, — призадумалась Дарина. — У его превосходительства два старших сына, одному из них усадьба и перейдёт. Да и фамилия у них незнатного толку.

— Тише, не зазнавайся, в гостях мы, — шикнул на дочь Павел Иоанович.

Дарина пожала плечами и последовала за батюшкой и за мачехой в комнату где чаем угощали. Здесь у столика обнаружились и Лика с Ольгой. Также как и Дарина с её мачехой барышни были одеты по моде: в платья с высокой талией, внушительным декольте и коротким рукавом.

После того как засвидетельствовали почтение хозяевам, Дарина попросилась:

— Извольте, батюшка, отойду с подружками поздороваться.

— Ну ступай, только смотри никаких этих ваших игр!

— Ну что вы, батюшка, какие игры, — уверила барышня и подойдя к столику где стояли Лика и Ольга, угостилась чаем с сахаром.

— Bonjour, — поздоровались они.

— Bonjour, — ответила Дарина и отцепила от платье небольшой мешочек, висевший рядом с бальной книжечкой. — Закрутки и тридцать рублей приготовили?

— Займи мне, закрутки имеются, — проговорила Ольга.

— D'accord[1], — согласилась Дарина.

— Merci, — поблагодарила Ольга, а потом добавила. — Странно всё же, что Архиповы бал затеяли вне сезона.

– Дошли до меня слухи, что генерал своих детей решил побыстрее пристроить, старший уже посватался к графине Стрельцовой. Вот только не спрашивайте к чему поспешность, что не ведаю, то не ведаю, — сообщила Лидия.

— Угадаете кого решено сосватать младшему сыну? — спросила Дарина, указывая на себя пальчиком.

— Это который поручик? — оживилась Ольга.

— Значит скоро играть перестанем, — поскучнела Лика.

— Ещё чего удумали, после венчания ещё пуще к играм меня потянет, в замужней-то жизни забав мало.

Ольга осмотрела убранство парадной, где угощали чаем более внимательно. Лика тоже завертела головкой и тут же отметила отделку стен с висящими безворсовыми коврами:

— Каковы шпалеры, magnifique[2]!

— В Париже сейчас модно стены бумагой обвешивать с зелёными рисунками[3], — заметила Ольга.

— Бумажные стены, как это странно, — пожала плечами Лика.

К барышням подошли два кавалера, записались на танцы. Только они отошли Лика заговорила доверительным шёпотом:

— Позавчера меня спросил некий сударь, хотя нас и не представили, записала его на польский танец. Видный такой, вот только кроме имени его ничего о нём и неизвестно, да и по одёже не понять.

— Напрасно так говоришь, по имени можно очень многое понять, ma chеre, — проговорила Ольга. — Вот если звать его Игнат, Тимофей, Богдан – значит землепашец, коли Захар, Елисей, Викула – поди из купцов, а ежели Николя, Даниэль, Серж – то рода он самого высокого.

— Михаилом назвался, — проговорила Лика.

— Значит не землепашец, — успокоила Дарина.

Подошли ещё двое кавалеров, записались. Барышня обождали когда они отойдут и перетасовали в мешочке закрутки.

Пресловутая игра, которая так нервировала Павла Ионановича и будоражила воображение Акулины имела свои правила и ограничения и проводилась исключительно в местах многолюдных. Состояла она в том, что каждый из участников писал задание на листочке и задание это включало некое действие, совершаемое на виду или с кем-то из присутствующих кроме челяди. Играть с челядью и невольниками было не интересно, а потому правилами исключалось.

Задания писались заранее, свёрнутые трубочкой скидывались в мешочек и тщательно перемешивались, а затем каждый из участников в свой ход вынимал по бумажке. Очерёдность выбиралась по жребию. От каждого участника требовалось написать по семь заданий. Если кто не мог выполнить задание, то оно передавалось второму участнику по очереди и ежели тот справлялся, то предыдущий выбывал из игры. Если же никто не справлялся с заданием, то оно считалось ничтожным и убывало, никому не засчитываясь, но и никто не убывал. На выполнение задания отводилось не более получаса, в случае если время выходило задание считалось не выполненным.