Еще до того, как родилась Маика Лон, вокруг бушевала война.
Мир, поделенный на множество зон, воевал между собой. Война между зонами, война внутри зон. Смерть, уничтожение и никакого спасения. Причиной становилось, что угодно – нехватка еды, воды, пространства, воздуха…
Некоторые зоны были поглощены войной так долго, что внутри не оставалось ничего, кроме ненависти живого к живому. Они убивали себя и оттуда пришли разрушение и распад, а за ним то, что назвали Тленом.
Противостоять Тлену мог только Свет. Эта сила была непостижимой и неуловимой, однако там, где она появлялась Тлен отступал, а людям становилось легче.
Все хотели подчинить Свет, но никому это не удавалось…
Никому кроме одного человека.
Тьер Карн был учёным, выросшим в достаточно безопасной, в отличии от других, зоне номер четыре ноль девятнадцать. И однажды ему удалось подчинить Свет. А с этим в зону пришёл мир, покой и процветание.
Карн стал героем. Его воспевали, у него было всё, чего он только мог пожелать. И он самоотверженно направлял свои силы лишь на то, чтобы на его родной земле не было войны, на защиту своего дома от Тлена.
Май знала, что Тьер уже в детстве был не как все остальные дети, он рос целеустремленным, алчным до знаний талантливым юношей. Его умения были уникальны и он стал самым молодым студентом в Едином университете зоны четыре ноль девятнадцать.
Карн обладал таким блестящим умом, что даже выдающиеся учёные зоны поражались его успехам и научным изысканиям.
Но Тьер стремился лишь к одному – он был увлечён Светом.
Эту историю знали все – её изучали в школах, когда рассказывали детям об этом потрясающем человеке. Герое.
Однажды ночью, будучи ребёнком Тьер Карн проснулся и понял, что Свет говорил с ним, выбрал его. Мальчик был убеждён, что способен укротить эту невообразимую таинственную силу, а с тем принести людям счастье, прекратить войны, изничтожить болезни и предотвратить катастрофы. И он шёл к цели, неустанно и не жалея себя…
Когда Тьеру Карну было всего двадцать три, он сделал это! Он укротил, подчинил своей воле Свет и всего за пять последующих лет он преуспел в том, о чём мечтал почти всю свою жизнь – он остановил войну, сумел объединить зоны четыре ноль девятнадцать и пять ноль двадцать два.
На границе зон стал стремительно возводиться город, который строители и жители назвали Дрэм. Огромный и прекрасный, он стал символом возрождения. Люди поверили в будущее, которого раньше не представляли, а постепенно и вовсе забыли, что на месте этого величественного нового удивительного града было раньше.
Пришёл мир и благополучие под защитой Света, которым смог управлять Тьер Карн.
Маика Лон родилась именно в этом прекрасном, процветающем городе, построенном на месте выжженной войной и ядерным кошмаром бесконечной кажется пустыне.
Девочке было три, когда на улицах стали происходить странные и пугающие случаи – внезапно появились столпы света, которые выбирали кого-то из жителей, окутывали их, а когда пропадали без следа, то на выбранном человеке появлялся рисунок, который впоследствии назвали “отметиной Света”
“Отмеченные” получали способности, отличающие их от остальных людей, знание и силу. Сами про себя они говорили, что отныне они хранители Света, воины получившие Дар.
Однако некоторые не смогли принять Дар. Там же, где получали его, становясь отмеченными, они распадались в пыль. Распад этот, губительный для Света, был тем самым Тленом.
Тьер Карн принял все меры для того, чтобы Тлен тщательнейшим образом собрать с улиц города и из других мест и отправить в лаборатории Института Света, созданный им самим. Учёный попытался понять природу происходящего, и как-то контролировать эти вспышки Света и появление “отмеченных”.
Но явление это прервалось так же внезапно, как и началось. Люди отпустили свою тревожность, однако, как оказалось, зря.
Следующими “отмеченными” стали дети. Только больше всего их появлялось не в городе-мечте, а за его пределами, там где люди, несмотря на суровую жизнь в выжженной войной земле, продолжали жить, не желая оставлять родные места.
Чаще всего дети, которых выбирал Свет, оказывались сиротами. Они жили в ветхих, старых домах. Родителей этих детей чаще всего забрала война или болезни и голод, приходившие в охваченные войной места.
Но в один из дней они просыпались утром, видя во сне что-то невообразимо прекрасное, а внутри разливалось тепло и чувство счастья, которого эти дети порой не испытывали в своей короткой жизни вовсе. Их окутывало тепло, тревога и страхи отступали, а на теле появлялась отметина Света.
Тьер Карн обратился к единому правительству объединённых зон с просьбой забрать детей в Институт, чтобы он и его группа учёных могли изучать их.
Он просил за тех, кто уже обрёл дар. Но дети в приютах продолжали просыпаться отмеченными, появление их было хаотично и непредсказуемо, поэтому Тьер Карн решил собрать всех сирот в одном месте.
И для этого на территории Института Света было построено огромное здание Центра сирот, со множеством уровней и этажей.
Туда, указом объединённого правительства, были помещены все дети из приютов с обеих зон. Там их воспитывали, учили, заботились о них, а если появлялись отметины Света – начинали изучать.
Дети, которые вырастали, но отметины у них так и не появлялись выписывались из Института и отправлялись в Дрэм. Им находили жилье и работу, а дальше живите, как все другие жители – счастливо и без горестей.
Те, у кого отметины находили, оставались в Институте. Сначала их изучали, пытаясь понять почему они выбраны Светом, а потом начинал пробуждаться Дар. Но пробуждение было бесконтрольным и в итоге учёным приходилось изучать и механизмы влияющие на этот процесс. Конечно, почти все дети становились подопытными, но кого интересовала судьба сирот? Главное, что они были сытыми, мытыми, жили в тепле и счастье.
Никор Гил попал в Центр детей-сирот при Институте Света когда ему было двенадцать. Он был рослым и не по годам развитым пареньком. Один из тех детей, которых переместили из приютов в центр после того, как правительство отдало приказ о том, что все сироты должны быть помещены в Институт.
Никор остался сиротой уже почти в самом конце войны. Его отец воевал и погиб в самых последних боях. Мама, измученная войной женщина, известие о наступление мира получила вместе с вестью о смерти ее мужа. Она не смогла принять этого и слегла со странной болезнью, которую врачи назвали тоской. Никор всегда удивлялся тому, как такое вообще возможно? Умереть от тоски? Впрочем, мама и он голодали, она всегда была болезненной и слабой, хрупкая и тоненькая, не удивительно, что когда уже надеялась на то, что отец вернется с войны и всё станет хорошо, так же как у всех, пришедшая весть о гибели супруга окончательно её подкосила.
Никору тогда уже исполнилось шесть лет. Постоянная нужда лишила его детства, он рос суровым и жестким мальчишкой. Сильным и крепким. Он не хотел в приют и стал жить один, в том самом доме, где родился. Но дети в счастливом мире, где Свет дарит всем тепло и добро, не могут жить одни. Поэтому к нему пришли, сначала один раз, потом другой, в итоге ему пришлось убежать. Он отправился в город Дрэм, который тогда только начали строить, он долго бродил по пустыне, удивительно, что выжил. Потом прятался в стихийно образовавшемся “городе строителей”, но тут его все же поймали и он попал в приют.
Укротить Никора было невозможно. С ним никто не хотел связываться. Если его задирали, он дрался, и дрался так остервенело и отчаянно, что его быстро оставили в покое. И в двенадцать, попав в Обитель ангелов, был не просто жестоким мальчишкой, не знающим никакой пощады, но и очень справедливым лидером своего маленького общества. Общества, состоящего из отвергнутых и несчастных детей.
Никора боялись и уважали, к нему шли за помощью, если обижали старшие ребята, и Гил защищал, если считал, что тот, кто жалуется, незаслуженно обижен. Ему нравилось драться. Но в Институте нельзя было вести себя, как в приюте, строгие правила касались всех детей. И если не нравились правила — тебя изолировали.
Сначала Никор на это плевал, но потом понял, что как только буйного мальчишку закрывают, старшие начинают строить младших, которых обычно он защищал. Пришлось менять стратегию. Помогла учеба, после-учебные занятия и работа.
А ещё Таша.
Ей было почти одиннадцать, она была замкнутой и скромной. С ней никто не общался, потому что держалась особняком, одинокая и отстраненная.
Никор, конечно, был зол на весь мир, но особенно на этих… с отметинами. И заговорил он с ней на спор. Оказалось, что ее боялись потому что она не такая, как все отмеченные, а еще она Карн — её брат был тем, кто укротил Свет! И, когда у Нико появилась возможность закрепить свой авторитет не только кулаками, но и чем-то из ряда вон выходящим, Таша пришлась очень кстати.
Он заговорил с ней грубо и бесцеремонно, думал, что девчонка струхнёт, уйдёт от разговора, но она ответила. Тихо и вежливо. Никто с Нико не разговаривал тихо и вежливо. Никогда. Те, кто жаловались – скулили, те, кто конфликтовал – рычали, воспитатель и учителя просто орали.
— Наверное ты напомнила мне маму, – сказал он как-то Таше.
— Маму?
— Да, она тоже была такой же тихой, как и ты. И всегда говорила со всеми вежливо.
— Мама… я свою почти не помню… – ответила девочка, уткнувшись ему в плечо.
Таша ему нравилась. Странное чувство — словно она его часть. Но он знал, что ему до нее далеко. Нико видел её не часто, но она научила его справляться с его агрессией.
Именно Таша вписала ему в профиль занятия по рукопашному бою, бегу, гимнастике, плаванию и другим физическим нагрузкам, то что воспитатели боялись в нём развивать, потому как и так невменяемый и неудержимый, а тут рукопашный бой… Но это помогало.
Уроки у Нико были специфическими, благодаря его умениям и успехам в физических занятиях, он попал в группу тех, кто мог в дальнейшем связать свою судьбу с армией или специальным корпусом защитников Института. А его защищала элита.
Специальный корпус был одним из самых оснащенных и внушительных по умениям и силе среди всех военных подразделений в объединённых зонах и ещё семи соседствующих. На занятиях Нико изучал стратегию, историю, анатомию, химию и другие науки, которые могли бы ему пригодиться, если бы он стал одним из членом отряда защитников Института. Однако также он работал техником, строителем, уборщиком, несмотря на то, что всю подобную работу в Институте выполняли роботы, часто людей тоже учили это делать.
И кажется с Никором всё было хорошо, за исключением одного – у него так и не появилась метка. Он оставался чист, а значит в семнадцать лет должен покинуть Институт и отправиться в город, выбрать там работу, пройти обучение и связать с ней всю свою жизнь.
Не то, чтобы Институт ему нравился, но Никор был не дурак, как его приятель Син, который мечтал выбраться из этого места поскорее, считая Обитель ангелов простой тюрьмой, в лучшем случае, или, в худшем, лабораторией для опытов над крысами, которых заменили людьми. Нико понимал, что Институт даёт огромное количество возможностей. Он знал, что славная атмосфера счастливого города — всего лишь краска на фасаде.
Син покинул Институт, в день своего семнадцатилетия, а Никор остался ждать еще один год.
— Ты не думаешь, что всё это неправда? – как-то спросил Нико у Таши, когда они сидели в одном из укромных уголков, прячась от камер, ученых и смотрителей.
Они говорили о многом. Но чем ближе его уход, тем больше тоски и невыносимого обречения. Он решал. И в разговорах с ней пытался найти ответ.
— Не знаю, – тихо прошептала она. — Я не видела ничего другого.
Таша была слаба, она только что перенесла болезнь очень похожую на простуду, а ведь говорили, что отмеченные обладали отменным здоровьем. И на деле так оно и было, дети переставали болеть, когда на них появлялась метка Света. Но Таша болела.
Таша Карн родилась в любящей и довольно состоятельной семье. Правду говорят, что когда у тебя есть средства, достаточно легко быть успешным, но все же должен быть талант и ум.
У её брата было и то и другое.
Она плохо помнила родителей. Отца — суровый, эта складка на лбу, он часто хмурился, вечно занятой на работе, появлялся дома редко. На фото, что показывал брат тоже никогда не улыбался. Мама на них красивая, мягкая. Воспоминания о ней остались более яркие… Таша, думая об этом, представляла себе стену со старой краской – отец был той краской чей цвет уже не разобрать, посерел, а вот мама… смотришь и понимаешь, что наверное вот голубой, а тут пепельно розовый. В общем воспоминания о матери имели краски, но увядшие и блеклые.
Но Таша помнила тепло, которое она чувствовала, этот цвет, пусть и тоже потерявший свою яркость, но остался внутри девушки.
Как и тот день, в котором её семьёй стал брат.
Мама и папа погибли, когда Тьет пытался укротить свет. Точнее, когда смог наконец укротить его.
Таше было четыре года и в один миг они с братом остались одни. И потеря родителей только усилили его тягу к изучению Света, попытки понять, получить знание поглотили Тьера. И его работа приносила плоды – он остановил разложение, остановил Тлен и туда, где всё умирало пришли мир и процветание.
Брату хотелось большего. Но у него была Таша.
Сначала он отдал её на попечение нянек, слуг, воспитателей. Карны могли себе это позволить и до того, как Тьер стал тем, кто укротил Свет. Но однажды Таша выпала из окна первого этажа их большого и такого пустого в её понимании дома. Потянулась за бабочкой, что села на цветок и… с ней ничего такого страшного не случилось. Ушиблась, получила пару царапин из-за куста. Вообще плохо помнила подробности, кроме одной — гнев Тьера. Её тогда снесла эта страшная аура, сильная, страшная.
Брат забрал её из дома и с тех пор она всегда была с ним. Он засиживался в лабораториях – она сидела рядом рисовала или играла. Проводил часы в кабинете за изучением книг и отчётов, а она спала на диване. Позднее к ней стали приходить учителя, занимались с ней письмом, чтением, математикой. И всегда где-то вот тут, за стеклом работал Тьер и когда бы она не поднимала глаза в его сторону — всегда сталкивалась с ним взглядами. Брат всегда смотрел на неё.
А потом появился Дрэм. И в нём Институт Света. Тьер Карн стал его главой, а Таша – слово призраком этого места. А потом…
Свет стал её другом.
Таша слышала о Тлене и о разложении, что он нёс. Она знала о войне, знала о бедах и горестях людей. Ей казалось, что она мало понимает в этом, но это всё отзывалось в девочке бесконечной болью.
И в один день брат поставил её в круг света…
Таша стала первой, кого избрал Свет. Так говорил Тьер. И Таша верила.
Иногда Свет был таким сильным, что девочке казалось, будто вот-вот разорвёт её на части. А иногда пел внутри – прекрасно и бесконечно удивительно. Свет спасал её от одиночества.
Но стали появляться отмеченные. И Таша, видя их, могла с точностью сказать каким даром обладает тот или иной избранный Светом. Если же они где-то там обращались в прах, девочка безутешно рыдала, потому что чувствовала, пропускала этот ужас сквозь себя. До обморока боялась таких случаев. И страх заполнял ожидания, жил в ней бесконечно, когда отмеченными начали становиться дети.
Но время шло и этого не случалось. Таша успокоилась.
Отмеченные Светом дети появлялись в лабораториях Института. Она была так рада им, но они старались избегать общения с ней, обходили стороной – слишком много отметин и она сестра Тьера Карна.
Но детей становилось больше и больше. Появилось здание центра, построенное специально для них и тех, кто вполне возможно может быть в будущем отмечен.
“Обитель ангелов” стала домом Таши. Несмотря на то, что девочка считала домом все те места, где ей приходилось жить и Институт в том числе, но центр… Полный белого, светящийся изнутри – зимний сад, аквариумы, игровая площадка для детей, бассейн, спортивные залы, столовая, учебные комнаты, творческие мастерские, уютные спальни. Простые дети жили парами, а отмеченные имели свои собственные комнаты.
Таша была счастлива. И даже то, что её продолжали избегать, не печалило девочку. Ей бы конечно хотелось быть внутри общества этих детей – таких разных, сиротливо жавшихся друг к другу, или открыто выступающих вперёд. Лидеров и ведомых. Даже изгоев. Но Таша везде была чужой – малыши любили её, тянулись к ней, но взрослые дети считали чудовищем, которого надо опасаться.
Никор Гил единственный, кто не обходил Ташу стороной. Заносчивый, грубый, упрямый мальчишка стал её единственным другом. Не отмеченный мальчишка считался злым, взбалмошным, неуправляемым, всё время проводил в изоляции, но это не помогало. Никор выходил и снова туда попадал.
Таша отчаянно хотела помочь ему. Она по какой-то ей неведомой причине чувствовала его так же, как и отмеченных и поэтому точно знала, что делать. Взломав его профиль через компьютер своего брата, скорректировала карточку занятий. Физические и силовые нагрузки, боевые искусства и рукопашный бой — воспитатели не назначали их, потому что боялись, что мальчишку тогда нельзя будет остановить. Он и так в их понимании, во всех характеристиках значился чуть ли не “машиной для разрушения”. Но Таша точно знала, что Нико нужно именно это. И она не ошиблась. А он был благодарен. И всплески беспричинной неконтролируемой агрессии сошли на нет. И Таша чувствовала себя невероятно счастливой, что оказалась права – Нико для неё оказался так важен и дорог.
А потом появилась Маика. Потерянная и несчастная, сирота при живых родителях. Поначалу грустила о доме, но родители приходили к ней и девочка цвела, радовалась, старалась бодриться. Однако посещения стали постепенно всё реже и реже, а в последствии и вовсе сошли на нет. Май очень сильно переживала, а Таша смогла узнать, что у них в семье родилась вторая дочка. Всего два года и семья Лон перестала посещать свою старшую дочь в Центре совсем.
Майка летела. Она летела в небесах к свету. Куталась в облака, а рядом с ней летели птицы.
“Мы летим на север, а потом полетим на юг”, — говорили они ей.
Майка так рада видеть их. Потом она спустилась ниже и увидела бескрайние поля, зеленые настолько, что глаза начали болеть. На полях бегали животные. Стада лошадей, таких красивых, что у Маики дух захватило — она таких даже в книгах не видела.
А дальше начались леса и в них тоже увидела животных — медведица и медвежонок, лисица, зайцы, а поодаль олени, они стояли и напряженно слушали воздух, и в отдалении, на поляне девочка увидела несколько волков. Она хотела сказать, чтобы олени убегали, но уже пронеслась мимо и сказать им, конечно же, ничего не смогла.
Лес превратился в скалы и каменистые пустоши, а за ними началось море. Вода ослепила Май. Она чувствовала на губах соль, она слышала, как с ней говорят те, кто плыл в толще воды. Девочка была поражена. Она посмотрела на свои руки, они были покрыты корой, словно она была деревом, платье на ней сотворено из травы и мха, она хотела прикоснуться к голове и открыла глаза.
Май пришла в себя, а вокруг пели птицы. Она никогда не слышала, как поют птицы, но она точно знала, что то, что она сейчас слышит — это пение этих удивительных созданий. Девочка поморщилась и с трудом села.
— Тебе нельзя, малышка, — руки Нико мягко уложили её обратно.
Май огляделась и, если сначала она подумала, что она в зимнем саду в Институте, то теперь она точно знала, что это не так. Они находились в совершенно другом месте. Здесь было больше Света, больше живого, и это живое говорило с ней.
— Я… где это я? Где мы с тобой? — обратилась она к Нико, который сидел рядом.
— Это Зоосад, — ответил он. — Помнишь, ты мечтала попасть сюда?
— Это здесь есть животные и самые разные растения?
— Да, – кивнул парень, — он занимает столько же места, как и город, если не больше. Я тут осмотрелся немного — это просто с ума сойти, как круто! – и на его лице Май видела столько искреннего удивления.
— Да? – девочке очень захотелось всё посмотреть.
— Ага, вот немного придешь в себя и пойдем погуляем, — словно прочитал её мысли Нико.
— Это было бы здорово, — Май улыбнулась, но через некоторое время смутилась. — Нико? Мы тут вдвоем?
— Нет, – мотнул головой парень. — Тут есть смотритель, он поможет нам, славный старик.
— Я не об этом, Нико… – нахмурилась она.
— А… – он прикрыл глаза, кивнул. — Да, мы тут вдвоем, – отозвался тихо.
— Почему?
— Таша сказала, что я должен доставить тебя сюда, вот я и доставил, — ответил Нико, но это ни разу не объясняло ничего Май. Она переживала. Видела его тоску и горе, хоть он и улыбался.
— Я не понимаю.
— Чтобы ты выздоровела, – уточнил он. — Ты упала в обморок в столовой, помнишь?
— Вчера… точно… – воспоминания были какими-то потускневшими.
— Это было три дня назад. Мы тут с тобой уже сутки, – отозвался Нико.
— Сутки?
— Не важно, Май. Отдыхай, я принесу попить.
Чуть погодя Маика потихоньку встала и они с Нико пошли гулять по Зоосаду.
Все здесь оказалось чётко разграничено. Тут росли высокие и невообразимо огромные деревья и на них сидели разноцветные птицы. А в другом секторе тоненькие кустарники и в под ними прятались странные зверьки. А ещё она увидела огромных хищников.
Были сектора с пустыней, лесами, пустошью, скалами.
Все гармонично и удивительно. А главное — Май понимала всё, что здесь происходило. Всё от начала до конца.
— Я не хочу возвращаться, – тихо сказала она, когда они с Нико сидели на лавочке возле огромного вольера, в котором жили робкие оленята.
— Тебе и не надо, — ответил он.
— В смысле? — удивилась девочка и уставилась на парня, словно только увидела. — А Институт?
— Мы убежали.
— Что? – и Май теперь совершенно запуталась. Она же подумала, что… — Подожди, ты сказал, Таша сказала, но…
— Таша приказала мне забрать тебя из Института и отправляться сюда, – проговорил Нико. — Она сказала, что тут тебе должно стать хорошо. Здесь Тлен не сможет тебя пожрать.
— Тлен? – Май хлопала на него глазами, хотелось стукнуть, потому что, а чего он такой спокойный?
— Да.
— А как же ты?
— Я пока останусь с тобой, – ответил Нико.
— Я не об этом! — вот же невозможный, как порой сильно выводили её он и Таша. И вообще – взрослые такие дураки! — Как же ты и Таша! Ты ведь только стал отмеченным Светом и теперь убежал? Что за ерунда? Ты же хотел остаться с Ташей, ты не можешь без неё, а она не может без тебя!
— Ох, ты… – покачал головой Нико, цыкнул. — Не слишком ли ты много знаешь для ребенка?
— Ты любишь её! – никак не могла унять себя Май. — Вы связаны!
— Может и так, — невесело согласился парень, — но это не имеет значения сейчас. Я немного накосячил.
— В смысле?
— Я ударил Тьера Карна.
— Ты что? – обомлела девочка.
— Хватит, – Нико стал строгим и резким. — Так только взрослые говорят, подразумевая, что они сейчас возмутятся. Этакие умники, будто с первого раза не слышали.
Маика насупилась на его замечание и прикусила губу.
— Он ударил Ташу, – тихо пояснил Нико.
— Ударил? – удивилась она, и поняла, что снова спросила вот, так же по-взрослому. — Почему? – поправилась девочка.
— Она просила увезти тебя из Института. А он был против. Она стала спорить и он ударил её. Ну, а я… – и он пожал плечами.
И конечно Май всё понимала. Хоть и ребёнок, но так хорошо знала Нико.
— Понятно. Я понимаю, – примирительно проговорила она. — Я может не взрослая, но я знаю, что ты очень сильно привязан к ней и никому не дашь её в обиду.
— Как и тебя, – но Нико уже не злился. Улыбнулся и щёлкнул её по носу. — Так что пока мы с тобой будем тут.
— А потом?
— Не знаю, я надеюсь, что твой дар скажет, что нам делать.
Никор ушел, потому что однажды ночью во сне его позвал Свет.
Он и сам не понял, как это произошло. Но проснулся со знанием, что должен идти. Просто знал. И он пошел. Хотя по его глубочайшему мнению это была та еще глупость. Наверное, на его решение повлияла Май, которая к тому времени, как Свет стал звать его куда-то за горизонт, уже могла разговаривать с животными. А ещё научилась видоизменять некоторые живые организмы, пусть это и были всего лишь трава или цветы, но в сущности дар позволял ей сделать из цветка бабочку и это было чем-то совершенно невероятным.
Нико тратил свой дар на помощь старику в его заботе о Зоосаде, но не более того. Парень чувствовал, что может намного больше и понимал, что ему этого здесь не найти — нужна его стихия, так же как Май нашла в Зоосаду свою. Нико здесь было не место.
А ещё… в моменты покоя внутри разливалась бесконечностью тоска. Она трепала его и раздирала изнутри. Когда она стала доставать его постоянно, он решил, что с него довольно. Поэтому собрался и пошёл куда глаза глядят, а точнее куда вёл его Свет.
Нико пошел вдоль границы двух зон, которые раньше воевали друг с другом, а теперь жили в мире благодаря Свету.
Вокруг него раскинулась бескрайняя безжизненная пустыня, наполненная жестокостью и потерявшая понимание человечности. Но Гил знал, чего можно ждать от местных обиталей. Он помогал тем, кто просил о помощи и был беспощаден к тем, кто пытался причинить ему вред. Внутри этого он находил своё место – простота примитивности жизни и смерти. Либо ты, либо тебя.
Очень скоро по тропам среди песков вдоль границы поползли слухи о бродяге, которого невозможно убить, а встреча с ним не могла принести ничего хорошего.
На долгих два года это прозвище и страх, который оно рождало, стало именем для Никора Гила. Несмотря на то, что кто-то был рад, встречая его, потому что невероятные способности юноши давали многим, кто шёл без охраны вдоль опасных троп, возможность пройти этот путь в безопасности. Но всё же людей полных гнили Нико встречал на своём пути намного чаще.
И вот однажды парень вернулся домой.
Вернулся в то поселение, где родился. Внутри своего дома он нашел несколько несчастных, которые облюбовали жилище за неимением своей крыши над головой. Сначала Нико хотел выгнать их, но потом передумал. Осмотрев разруху, он вздохнул и пошел в комнату, которая когда-то принадлежала ему. Вещи растащили, только несколько безделушек и незначительные детали напоминали ему о том, что это место когда-то называлось его домом.
Дом, где он был счастлив.
Счастлив?
Нико сел в угол и его утянули за собой воспоминания, и Свет…
Ещё одной из причин решения об уходе тогда из Зоосала, и от Май стали синие сны.
Нико часто видел их и все они были об Институте, но это не воспоминания и не что-то что могло родится в его собственном сознании. Нико видел Институт и Центр глазами Таши. Он был уверен, что это ее мысли плавно текут в его потоке сознания, будто он смотрит на всё её глазами и это было одновременно прекрасно и тем не менее жутко.
Когда Нико понял это, он попытался вспомнить, как раньше получалось чувствовать её. Ведь парень всегда точно знал, когда ей хорошо, когда плохо, когда она смеется, а когда ей страшно, когда она болеет. И Нико стал пытаться разговаривать с Ташей.
Уже бродяжничая, он пытался показать ей то, что видел, пытался передать эмоции — вспоминал людей, события, места, всё происходившее с ним за день и будто разговаривал с ней мыслями, картинками. Точнее, Нико надеялся, что Таша действительно видит всё это, потому что ему казалось, что она отвечала ему.
Иной раз парень смеялся сам над своей наивностью – куда там, видит… это просто его бред и больше ничего. Тоска, что изводила внутренности, рвала сердце в клочья. Но потом он почему-то становился уверенным, что всё это реальность и со временем перестал предполагать, оставил возможность разобраться или убедиться, он просто по привычке продолжал “говорить” с ней.
И сидя в углу своей детской комнаты Нико было невыносимо тяжело, ему казалось, что он сходит с ума.
Куда ему идти? Что делать дальше?
Данное ему пустынниками имя стало синонимом к таким понятиям как страх, невероятная сила, справедливость, наказание и смерть.
Он услышал, как несчастные, что прятались в его доме, тихо выползали наружу, потому что кто-то из них прошептал, что пришлый незнакомец это Бродяга, а значит надо бежать и они убежали.
Нико усмехнулся. Реакция этих несчастных перестала удивлять его. Он всегда был не таким как все, на него всегда смотрели, как на сумасшедшего и дикого. Но он мог гордиться, что никогда не вредил тем, кто был ни в чем не виноват. Он всегда старался быть справедливым. Только когда Никор Гил был ребёнком всё было просто, а когда он повзрослел, понял, что у каждого своя правда и к сожалению слабым не всегда нужна защита.
Ну и распад с ними… Пусть бегут, пусть делают что хотят! Нико просто хотел спать. И он уснул, снова видя синий сон, в котором была Таша.
Брат улыбнулся ей своей вымученной улыбкой.
— Доброе утро, дорогая, — проговорил он и поцеловал девушку в лоб.
— Доброе утро, Тьер, — она постаралась улыбнуться тоже, села за стол накрытый к завтраку. — Выглядишь уставшим.
— Решал задачу по извлечению Тлена из хранилищ и перевозки его в безопасное место, — ответил брат.
— Нет безопасного места для Тлена, — возразила Таша.
Он вздохнул.
— Ты хотела, чтобы я вывез его из Института и города, я делаю это, но тебе снова не нравятся мои деяния, — устало, с раздражением заметил мужчина.
— Надо было решать вопрос раньше… – отозвалась девушка.
— Хватит, — резко перебил её брат. — Я устал слышать это, Таша. Есть вариант? Скажи мне.
— Я просила сделать это несколько лет подряд, – заметила она, уставая от споров с ним, — ты не реагировал, и только, когда начались инциденты, ты решил, что нужно что-то делать.
— Я прислушался к тебе, что теперь не так? — нервно проговорил Тьер и потёр переносицу. — Мне снова попросить прощения?
— Для начала поспи, — завтракать расхотелось и девушка встала. — И прошу тебя, убери от меня Ларта. Он невыносим и с ним рядом невозможно дышать.
— Прости, дорогая, — покачал головой брат, — но если совет про отдых уместен, но с Лартом – ты промахнулась. Он никуда не денется.
— Тьер, – Таша сжала спинку стула, всмотрелась в брата с мольбой.
— Не начинай, – он поднял руку в останавливающем её просьбы жесте. — И я забыл сказать, но полагаю, что надо решить что-то с твоей возрастной идентификацией.
— Зачем? – удивилась она. Раньше ему не было до этого дела. Хотя конечно в положенный возраст Таша уже вступила.
— Есть предложение вступить в союз, и создать семью, – бесцветно ответил Тьер, словно о погоде рассуждал.
Девушка уставилась на посеревшего из-за недостатка сна брата полным шока взглядом.
— Создать что? – удивилась, что смогла сказать хоть что-то. Внутри всё стало каменным. — Ты шутишь?
— Нет. Я принял решение. Предложение очень лестное, оно открываем массу возможностей.
— Масса возможностей? Что? Для кого? Тьер… ты… – Таша попыталась как-то заставить себя злиться, но внутри росла лишь зияющая бездна сковывающего ужаса. Язык еле ворочился во рту. — Вы решили что-то без моего участия? Моего мнения, желания…
— У тебя нет права, Таша, – отрезал Тьер.
— Постой, — никак не могла унять себя девушка. — Он попросил, ты согласился и отдал, он заберёт? Я – вещь? — и она почувствовала, как в груди начинает не хватать воздуха.
— Успокойся, – брат встал, возвышаясь над ней. Холодный и полный расчёта. — Прекрасная партия для тебя. Семья в Совете, возможности всегда быть там, где решаются все важные вопросы. Мы теряем свои привилегии, дорогая, Институт, исследования, все начинают забывать, что есть Свет и что есть Тлен.
— Неужели они не видят что происходит? — последняя попытка, такая ничтожная, если посмотреть.
— В этом смысле возникающие инциденты идут нам на пользу, – к её ужасу заметил Тьер. Таша поверить не могла, что это сказал её брат. — На нас снова обратили внимание. Но терять возможность укоренить свои позиции? Я не собираюсь.
— Но ты используешь меня, как… – за что ещё ей ухватиться?
— Я не желаю слышать ничего больше. Эта семья даст нам возможность стоять на ногах, когда все упадут. Закрыли тему, – отрезал Карн и отправился к выходу, будто не замечая состояния сестры. — Я собираюсь попробовать поспать.
Она не ответила. Но Тьер и не собирался слушать, ей стоило благодарить его за то, что он вообще озвучил своё решение.
Таша осталась одна. Сковало это осознание его вечной власти над ней. Он всегда так умело манипулировал ею. Она бунтовала, пыталась, но брат осаждал её намного более жёсткими методами, чем было необходимо при таком незначительном обычно неповиновении с её стороны.
А это… она попросила вывезти Тлен. Столько времени задыхалась и видела, как всё вокруг разлагается под незримым для всех воздействием этой страшной субстанции, этой силы, которая так боялась Света, но при этом могла его уничтожить. И что теперь – словно расплата за то, что Тьер сделал, как она просила? Союз. И с кем! С Лартом.
Даже слёз внутри не находилось, чтобы поплакать о себе и своей участи. Семья Ларта и правда была влиятельной, да, Тьер получит через Ташу возможность влиять на Совет двух зон, извернётся, она не сомневалась, что сделает это, и станет сам диктовать условия игры. Но вот – она всего лишь ключ к тому, чтобы войти в игру?
— Дорогая, доброе утро, — Ларт совершенно внезапно возник у неё за спиной, когда Таша неживая и потерянная от своих угнетающих мыслей брела по коридору к одной из контактных групп отмеченных, с которыми работала.
Ларт… заставлял сжиматься только от одного обращения к ней. Особенно, когда говорил так же как вот Тьер. “Дорогая”, — она простая вещь, разменная монетка, хоть и все пытаются сказать, что ценная.
Этому высокому красавцу, выросшему в достатке и тепле, знающему себе цену, просто нужна хорошая партия.
Таша невесело подумала, что её теперь уже видимо абсолютно точно будущий супруг не страдает от нехватки внимания со стороны женского общества Института. И среди этих блестящих своими внешними данными и умом девушек-учёных были и дочери весьма влиятельных семей, тех же, которые, как и семья Ларта входили в Совет двух объединённых зон.
Но нет. Ему нужна именно она. “Бабочка в банке” – как сама Таша себя называла. Не сказать, что достойная партия. Или… не так — как бы Тьер не говорил, что теряет позиции, но тот, кто контролировал Свет, контролировал всё. И значит Ларт так же заинтересован в этом союзе, как и её брат. Взаимовыгодные условия контракта.
И Ларт стремился наверх, уже состоял в команде личных помощников Тьера, хотя его умственные способности не были выдающимися – чуть выше средних. В Институте были более достойные кандидатуры на место помощником главы Карна, но вот он — Ларт. А ведь порой даже на фоне какой-то очаровательно учёной, способности которой были выше чем у него, Ларт тут же терялся и угасал.
Майка снова летела. Теперь она точно знала, как сделать так, чтобы её сознание слилось с сознанием птицы и она могла полететь туда, куда летела её пернатая помощница.
— Это так здорово, дедушка, — восхищалась девочка за обедом.
— Май, это действительно невероятно, — отвечал ей смотритель, когда она рассказывала ему о своих приключениях.
— Вчера я попыталась попасть в сознание кошки, и у меня почти вышло, но все равно что-то сорвалось, — насупилась она.
— Кошки существа своенравные, — возразил Тило. — Попробуй лучше кого-то попроще, например, нашего пса.
— Уже пробовала, – отозвалась девочка. — Это неинтересно, псы очень податливы и доверчивы, а вот кошка это сложно и потому интересно.
— Ясно, ты без боя не сдашься, — рассмеялся старик.
— Я, как Нико, — кивнула Май. — Вчера я видела его во сне, он в городе, я знаю. Он вернулся в Дрэм. И он очень взволнован.
— Вот как? – нахмурился Тило. — Разве вам не опасно было туда возвращаться?
— Да, – согласилась девочка. — Но я перестала чувствовать Ташу около месяца назад, думаю, что Нико тоже. Я очень переживаю за неё, но так как чувства Нико намного сильнее моих — думаю он в ужасе.
— Это нехорошо, — старик покачал головой с сочувствием.
— Знаю, но ничего не поделать. Я пытаюсь научиться ещё чему-то, но у меня не очень выходит, — Май была расстроена.
— Всё получится, малышка, не переживай, — подбодрил её смотритель. — Я верю в тебя и Нико тоже верил, а он у нас в людях, судя по всему, вообще не ошибается, — Тило подмигнул Май.
Девочка кивнула в ответ и стала доедать свой суп с твердым намерением все-таки попасть в сознание кошки.
Дрэм не изменился. Город всё так же до невыносимости идеален, но в конечном итоге только такие, как Нико могли увидеть его изъяны и погрешности. Зато трущобы менялись. Жизнь здесь была словно в муравейнике, только вот никто не работал на благо муравьиной матки, тут все было подвержено только одному закону — сам за себя, но помни о других.
Вступив на территорию трущоб, Нико сразу почувствовал себя своим. Всем вокруг было наплевать на него. В городе парень не открывал себя, так же умея теперь скрывать себя от глаз посторонних, становился невидимым, чтобы избежать косых взглядов — город не любил пришлых. Но трущобы дело иное — здесь же можно не прятаться, здесь всем всё равно.
— Никор Гил, — однако нашли его быстро.
Парень обернулся и увидел своего приютского приятеля Сина.
— Син Ларон, — усмехнулся Нико.
— Что ты забыл у нас? — поинтересовался приятель.
— Ничего не забыл и ничего не ищу, — отозвался Гил.
— Ждал тебя пару-тройку лет назад, – ухмыльнулся Син.
— Неужели?
— А то! Слышал, что ты стал отмеченным в последний день в Институте? А потом такого шума там натворил, что пришлось драпать, вот и думал, что ты не забудешь про старого друга, а ты забыл…
И приятель развёл руками. Нико же старался выглядеть расслабленным, но тем не менее внимание не терял.
— Не знал, что ты тут, друг, — пожал плечами Нико, — думал, что ты лучше устроился.
— Не смешно, Никор, хотя мог бы, — и с этими словами Син задрал рукав и показал отметину Света.
— Чтоб я сдох, — отозвался Гил, ещё сильнее напрягся, — неужто тебя тоже постигла кара Света? Что ж ты не вернулся в теплое и сытое местечко? Тебя бы приняли, уверен.
— Сам-то оттуда сбежал, — огрызнулся Син.
— Ты знаешь, как я к ним относился, не лучше твоего.
— Помню. Да только…
— Ты меня собрался убить вопросами, или что? — Нико чувствовал с самого начала разговора, что его берут в кольцо и ему придется отбиваться от пары десятков достаточно крепких ребят, а с того момента, как приятель показал ему отметину, парень уже не был уверен, что сможет уложить всех противников просто и без особого труда.
— Нет, просто решил проверить, — Син улыбнулся.
— Тогда я предлагаю выпить? — Нико тоже улыбнулся и заметил, что приятель расслабился, а “кольцо” стало рассыпаться.
— А то, но платишь ты!
— Да не вопрос…
Уже через пару часов Син был пьян и до невозможности разговорчив. Нико же старался держать себя в руках, хоть и не показывать виду.
Его приютский приятель всегда был скользким типом, однако он всегда уважал Никора за то, что тот всегда держался правды. Пару раз Гил даже сидел в изоляторе заступаясь за Сина, хотя тот на год старше, но в детстве был слабым и плаксивым.
— А ты обрел дар? — невнятным, заплетающимся языком спросил Син.
— Нет, — отмахнулся Нико, растягивая слова, перенимая манеру друга.
— А я могу тебе помочь, — хихикнул собеседник.
— Знаешь, как уговорить Свет?
— Нет, знаю, как уговорить Тлен! — Син перешел на шепот, очень похожий на шипение змеи. — Тлен тоже может разбудить в тебе дар! Представляешь?
— Да ты гонишь, – с невероятным усилием Нико заставил себя улыбнуться, — что за ерунда?
— Пошли, я покажу.
Молодой человек встал и нетвердой походкой отправился к выходу. Гил последовал за ним, стараясь идти так же не твердо, как и приятель. Они шли достаточно долго, пока не пришли практически в центр трущоб и встали перед дверью в старый заброшенный, как считал Нико, бункер.
— Сейчас ты почувствуешь истинную силу! — воскликнул Син, неестественно и чрезмерно пафосно, а потом открыл дверь.
Изнутри пахнуло затхлостью, сыростью, мерзостью, страхом и… тленом. Тленом! И он был внутри. На узком выступе на котором они оказались были перила, которые не давали качающемуся из стороны в сторону Сину упасть вниз с очень приличной высоты. А внизу был Тлен. Он пришел в движение, почувствовав живую плоть.
— Что б тебя разорвало, Син, откуда здесь это? — Никор был в ужасе.
— Старина Карн не всех несчастненьких смог собрать, — отозвался тот, ухмыляясь.
— Твою ж… сейчас меня вывернет, — Гил рванул наружу, делая вид, что его тошнит, на деле же спасаясь от вредных испарений Тлена.
— Не парься, ничего с тобой не будет, — успокаивал его пьяный приятель, сидя возле бункера.
— Как же, такое количество Тлена может разложить, что угодно, — Нико даже не приходилось делать вид, что с трудом приходит в себя, он был поражен.
— А ты знаешь, что мы были с этой штукой почти всю свою жизнь в Институте? – выдал приятель.
— В смысле? – прищурился Нико, пытаясь рассмотреть Сина в темноте.
— Ты знал, что Карн держит в Институте Тлена раз в двадцать больше, чем ты видел здесь? — поинтересовался тот.
— Что ты несешь? — Нико сделал вид, что поражен и не верит тому, что слышит. — Накой он ему?
— Этот засранец делал на нём эксперименты, — ответил пьяный приятель. — Но тот Тлен мёртвый, живой только тут. Но тот можно оживить, если смешать с этим и тогда мы устроим здесь ад!
— Вы?
— Я и другие отмеченные, которые не собираются мириться с тем, что Карн устроил здесь диктат, прикрываясь этой прекрасной идеей того, что Свет всех нас спасет. Это бред, Никор, отвечаю, друг, он всем нам врёт! Он просто правит всеми нами, а мы хаваем эту его жрачку, но хватит. Мы ему устроим!
— Постой, ты собираешься напасть на Институт? Это ж самоубийство!
— Я… нет, мы не дураки, — отозвался Син, еле ворочая языком, но всё же жутко улыбаясь. — Защитники Института нас в капусту покрошат, но Карн сам молодец — он собирается вывезти Тлен за пределы города, только тсссс — это секрет, дружище, — прошептал он, пригибаясь к Нико сидящему на земле. — И я обещаю тебе, что ты станешь в сто раз сильнее, когда Тлен начнет говорить с тобой, отмеченные все могут говорить с ним, так же как со Светом. Забавно, да?
— Ты готова, Таша? — поинтересовалась светловолосая стройная лаборантка, прикреплявшая к девушке датчики.
— Да, — кивнула куда-то в никуда Таша.
— Отлично, можем начинать, — лаборантка кивнула и улыбнулась доктору Иему Ларту, который стоял в соседнем помещении, отгородившись от Таши стеклами лабораторных комнат.
Тот кивнул в ответ и девушка быстро побежала от сестры главы Карна туда же, где был сам Ларт.
Таша чувствовала себя рыбкой в аквариуме, только воды нет, а она все равно словно тонет. Холодные руки обречённой тоски тянули в ней свои пальцы. Таша зажмурилась. Нет, не рыбка… бабочка…
— Дорогая, ты готова? — голос из динамиков резал слух.
— Да, — шепнула, едва заметно кивнула в никуда девушка.
— Начинай.
И Таша сосредоточившись попыталась выпустить свой свет. Руки её стали сначала теплыми, потом загорелись лучами солнца и поток этого сияния стал расходиться волной от тела девушки. Но всего мгновение. Свет погас так же быстро, как вспыхнул.
— Дорогая? — в возгласе Ларта слышалось столько недовольства.
— Да. Сейчас, — прошептала Таша.
И снова попыталась, но ничего не вышло. Её затрясло, она стала задыхаться, Свет словно закончился в ней. И внезапно её посетило видение — увидела, как её ноги пожирает Тлен, она стояла и смотрела, как разложение поднимается выше и выше и совсем ничего не могла сделать. Ей стало страшно.
— Таша, что опять? — голос из динамиков был едким и таким же ужасным, как Тлен, пожиравший её только что в видении.
Девушка открыла глаза и встала, часть датчиков оторвалась от нее.
— Не сейчас, — пробормотала она и стала отрывать от себя остальные липучки.
В комнате, где были исследователи, запищали почти все мониторы, выдавая ошибку в считывании данных.
— Да что ты творишь? — сорвался Ларт, попытавшись даже поймать её, но Таша уже вышла из лаборатории и направилась наружу.
Внутри её мотало из стороны в сторону, видение разложения никак не отпускало, да и было невыносимо настоящим, реальным. Она так живо представила себе, что это стало бы освобождением от всего, что с ней происходит. Света внутри больше нет, она не чувствовала ничего, пустота внутри росла и преумножала её боль, сердце болело, душа ломалась, крошилась на части.
Бабочка. Бабочка со сломанными крыльями из видения Нико. Вот она. Эта бабочка. И как бы ей хотелось сейчас, чтобы Нико помог ей так же, как той несчастной, что так опрометчиво попала в ловушку среди его вещей, но выжила, потеряв свои крылья, которые истёрлись об его вещи. Потрясающая живучесть. Ташу так поразило то видение. До безумия.
Нико убил ту бабочку. Чтобы не мучилась.
Таша сама не поняла зачем, но вышла к парадным воротам Института и перед воротами увидела Гила…
— Нико, — прошептала она одними губами.
Он улыбнулся и Таша увидела того самого мальчишку, который всегда был рядом, который был единственным другом для неё, тем, кто никогда не предавал, никогда не избегал и всегда был на её стороне. Нико протянул ей руку:
— Пойдем, — позвал он.
— Куда? — нахмурилась девушка.
— Я должен показать тебе, - ответил юноша, — только ты поймешь, что делать,
— Нико я… — она так отчаянно хотела бы протянуть ему свою руку, но, даже не так – хотела бы чтобы он силой её забрал, отбил, украл.
— Никор Гил, — надменный голос Тьера заставил Ташу вздрогнуть и сжаться.
— Глава Карн, — голос Нико был не менее надменным.
Всего через мгновение их окружили защитники Института в полной боевой готовности.
— Какой теплый прием, — улыбнулся парень, — как приятно вернуться.
— Приятно? — Карн издал звук похожий на смешок.
Таша почувствовала за спиной подошедшего очень близко брата и еще кого-то, впрочем она уверена, что это Ларт.
— За этим ты и вернулся? Ты знаешь, что бывает с беглыми отмеченными?
— А такие были? – ухмыльнулся Гил. — Ты о них молчал, Карн. А вернулся я за Ташей.
Глава рассмеялся, смех его, словно крик птицы разнесся по площади перед парадными воротами Института.
— Даже не думай, – отрезал он.
— Думаешь, ты можешь меня остановить? — Нико стоял прямо, твёрдый и жестокий. — Не пытайся, твои защитники мне в подметки не годились, когда я был обычным сиротой, запертым в твоем центре, теперь они для меня дети, которых можно прямо сейчас отправить поиграть в песочек на игровой площадке, — он перевёл взгляд на Ташу. — Пойдем со мной, ты же понимаешь, что Тлен внизу убивает твои силы, ведь с каждым разом всё тяжелее и тяжелее вытаскивать из себя то, что они, — Нико кивнул на Карна и Ларта, — хотят.
— Не смей, — прервал его Карн, дёрнув сестру себе за спину. А Ларт вцепился в её локоть.
— Не тебе затыкать мне рот, ты вообще когда-нибудь был на стороне Света, который подчинил? Уверен, что с тобой говорил именно Свет? Судя по всему, что ты натворил, с тобой говорил только Тлен, он въелся в тебя и я даже отсюда чувствую, как ты гниёшь заживо.
Карн усмехнулся, но Таша чувствовала, что брату это далось с большим трудом.
— Закройте ворота, — отдал приказ глава Карн.
— Но глава, — подал голос Ларт первый раз за всё время, что стоял тут. — Его нужно схватить, он ведь сбежал из Центра с ценным образцом, мы так и не нашли её.
— Я сегодня великодушен, — отозвался Тьер, — пользуйся, Гил.
Ворота пришли в движение, защитники не опустили оружие, направленное на Гила, Карн так и не отступил, Ларт так и не отпустил локоть Таши, а она во все глаза, наполненные слезами, смотрела на Нико. До того, как вышла сюда, чувствовала себя утопающей в отчаянии, но нет — теперь тонула. Теперь расколочена вдребезги.
Нико чувствовал её боль, она знала, видела. Его взгляд полон пропасти ненависти, злости, разочарования и они ударялись в Ташу, били наотмашь. Отчаяние. Они тоже не увидятся? Никогда?
Ворота сомкнулись. Ларт отпустил локоть Таши, а Тьер повернулся, даже не взглянув на неё, отправился внутрь здания Института.
Май плакала. Она плакала так безутешно, что старый Тило уже было хотел отправиться за доктором, потому что никак не мог понять, что случилось с девочкой, которая, вернувшись из Зоосада, осела возле входа и стала рыдать.
— Май, милая, ну что такое, — причитал старик, гладя девочку по голове и прижимая к груди.
Но та только плакала и больше ничего. Потом слезы высохли, и остались только всхлипы. Тило дал девочке попить и, спустя ещё некоторое время, нашел малышку спящей на ступенях дома. Старик аккуратно перенёс её на диван в передней комнате и сел рядом в большое кресло, в котором так и уснул до самого утра. А утром смотритель увидел, что все цветы в парке Зоосада завяли и опали, а трава местами стала совершенно сухой.
Дар Май был поистине уникален, а она всего лишь почувствовала боль Нико и Таши, стоящих друг напротив друга. Почувствовала так остро, что её детское сердечко просто не могло вынести подобного. Разве может ребенок быть готов к тому, к чему взрослые никогда не бывают готовы?
— Нико? — ему показалось, что голос её прозвенел в абсолютной тишине резко и оглушающе, а ведь она прошептала его имя.
Он обернулся и увидел её, смущенную и скромную, как всегда.
— Это действительно ты, или твой брат прислал мне образ через Свет, чтобы поиздеваться? — горечь раздирала его.
Ответом были её руки, которые обняли его. Она преодолела десять шагов, которые разделяли их, словно пролетев, и это действительно была она.
— Таша, — Нико обнял девушку так сильно, как только мог себе позволить, чтобы не сделать ей больно.
— Нико, — голос был надорванный, она была на грани от того, чтобы не разрыдаться.
— Тише, не плачь, ну что ж ты все время льёшь воду? Улыбнись, милая, ты же мой лучик, помнишь?
Она кивнула, её пальцы отчаянно держались за его одежду и она дрожала.
— Я думала, что не застану тебя здесь, прости меня, я хотела уйти с тобой, но не могла, я просто… просто Тьер он… — она говорила быстро, словно захлебывалась в словах, она пыталась не плакать, но у нее плохо получалось, — не знаю, я чувствую, что сейчас он совсем без меня не сможет, он хоть и не показывает этого, но нуждается во мне и я… я так боялась, что ты пришел в Институт за мной, а я… я ведь так ждала тебя, я уже месяц не чувствую тебя, это так страшно, Нико, так ужасно, зачем ты так со мной, прости меня, я… ну, прости…
И Нико её остановил. Он просто поцеловал её, хотя пообещал себе не делать этого, он оборвал связь с ней не просто так, ему было больно, но сейчас к чёрту все обещания, Таша была рядом и его душа словно заново обретала смысл к существованию.
— Я знал, что ты придешь, глупая. Я ждал, — прошептал он ей в губы и снова обнял.
— Почему ты молчал? Я говорила с тобой, а ты не отвечал, я перестала видеть синие сны и я думала, что ты умер… – с обидой смешанной с печалью произнесла Таша, всмотрелась в него. А он…
— Просто оценил по достоинству новость о твоём скором союзе, — слово это он произнес с цинизмом и злостью.
Таша отстранилась. Красные от слез глаза остекленели, а взгляд стал отстраненным и пустым.
— Я…
Она содрогнулась и отошла к стене. Дрожь никак не проходила и только сейчас Нико сообразил, что это не только волнение, но и холод. На Таше надето платье и тряпичные туфли — внутренняя форма Центра и Института. А он стоял перед ней в одежде пустынников, которая была создана для того, чтобы не мерзнуть холодными ночами среди песков.
— Ты почему в таком виде? — вопрос не к месту вывел её из состояния транса.
— Что? – захлопала она своими сводящими его с ума глазами.
— На тебе платье и тапочки, – объяснил Нико со злостью. Словно мало всего остального, так можно и так её прижать. — Ты сошла с ума, если вышла из Института в таком виде, когда на улице сейчас так холодно вечерами и особенно ночью?
— Я не заметила… в Институте тепло, – прошептала девушка, этот тот с нотками сожаления и извинения.
— Конечно, так искусственно поддерживается определенная температура, там даже зимой тепло, но тут не Институт, Таша! — ему хотелось сорваться на неё, повод был ерундовый, зато не так больно теперь.
— Прости, — пролепетала она. — Я боялась не успеть… и… я просто очень быстро ушла, чтобы меня не остановили… и я не подумала… когда я бежала по улице было не холодно.
Нико недовольно повёл головой.
— Пошли, — он взял её за руку и повел за собой.
Они были в том самом все еще заброшенном здании, которое он показал ей, накануне своего семнадцатилетия. Здание, в котором некогда был социальный распределитель. В него привели Никора перед отправкой в Обитель ангелов.
Он здесь и остановился, когда пришел в город, денег на жилье у него не было, а тут можно было найти теплый угол, а из кранов в душевых волшебным образом все ещё текла горячая вода. Жители трущоб не любили это место, говорили что оно дурное, но Нико не волновали всякие страшилки. И если глупцы предпочитали мыться нагретой на солнце водой или ходить грязными, лишь бы не проверять, что с этим заброшенным зданием не так, то что ему до них. Даже лучше, что никто его не трогал.
— Надевай, — он поставил перед Ташей свои сменные ботинки.
— Они же мне велики, — отозвалась она невнятно.
— Лучше замерзнуть? — осведомился он.
Девушка качнула головой.
— И вот это, — Нико протянул свою кофту.
Таша влезла в ботинки, надев предварительно теплые плотные носки, которые тоже были ей велики, кофта была почти такой же длины, как платье, а рукава пришлось закатать.
— Ты просто огромен, — заметила она, пытаясь найти свои пальцы в длинном рукаве.
— Может это ты в обратном направлении растешь? — усмехнулся Нико.
— Я выросла, — упрямо заметила девушка.
— А по-моему, вообще нет, — он перешнуровал на ней ботинки, чтобы девушке было удобнее ходить.
— Нико, я не могу уйти, — отозвалась она еле слышно, когда он заканчивал завязывать шнурки на втором ботинке.
— Могла бы раньше сказать, что ж мне теперь расшнуровывать все? — проворчал парень.
— Нико, — на глаза ей снова навернулись слёзы. Пальчики вцепились в его куртку. — Это не из-за Ларта, правда, я не хочу никаких союзов, я не могу рядом с ним находиться, он такой же как мой брат, но только еще хуже, — прошептала Таша. — Я не соглашалась. Но у меня нет выбора.
— Я понял и знаю, — Нико встал и надел ей на голову капюшон от кофты. — Пойдем прогуляемся.
Они вышли в город, девушка шла следом за Гилом по направлению к трущобам.
— Больше не прячешься? — заметил молодой человек.
— Я стараюсь, но плохо получается.
— Сейчас хорошо, — кивнул он.
— Это потому что я с тобой, — ответила она.
Нико тяжело вздохнул и сжал её руку.
— Шустрей, я привык ходить быстро.
Таша сжала его руку в ответ и кивнула.
Нико так хотел показать ей бункер. С тех пор, как он увидел его, у него в голове был такой кавардак, что сложно описать словами. А еще этот поезд.