Дай мне руку, брат

Часть 1 Глава 1

А.В. Войтешик

«Дай мне руку, брат»

(продолжение книг Чабор, Посох Времени, Верю Огню)

18.12.2006 - 25.04.2015 г.

(Уважаемый читатель, в данном произведении автор, исходя из желания поэкспериментировать, иногда использует приставку «без», как указание на отсутствие чего-либо, а «бес» на присутствие Темных Сил).

«Это произведение – фантастика. Сейчас о суверенной Беларуси знают. Нас ругают, хвалят, над нами смеются, с нами считаются, но, допустим, 10 июля 1994 года мой народ избрал бы другого лидера, в данном случае, персонаж которого от начала до конца вымышлен. Впрочем, что лидер? Выдуманы все герои книги, названия объектов и должностей в сфере госбезопасности и так далее. И все же, …а вдруг кому-то будет интересно знать – как бы все могло быть, пойди все иначе? Это всего лишь один из вариантов»

Алексей Войтешик

Часть1

Глава 1

Гомель был единственным большим белорусским городом, который с первого же дня введения на территорию Республики войск Коалиции не просто единогласно не принял новый демократический порядок, а стал настоящей раковой опухолью для тех, кто захватил власть в Беларуси. Чего только стоили триста семьдесят девять солдат ограниченного контингента сил Коалиции, отправившихся домой в гробах из гомельской области. И это за первые полгода противостояния.

Добавим сюда улетевших на родину «по инвалидности» или «по болезни», комиссованных по 21-й статье со значком «S» «Полевого устава» войск Коалиции и тех, кто в силу многих обстоятельств просто уже не могли больше находиться на этой территории. Проще говоря – тех, у кого сдали нервы в борьбе с сопротивлением, имеющим очень знаковое для Беларуси название – партизаны.

В этих многочисленных отрядах воевали не только коренные жители. Часто там встречались и добровольцы из других стран, правдами и неправдами сумевшие пробраться в эту скованную лихорадкой страну через «дырявые» от коррупционной коррозии границы. Всё более входящий в болезненное параноидальное безумство организм некогда стабильного государства как ни силился, даже с потусторонней помощью никак не мог подавить свою собственную систему иммунитета. Она, несмотря ни на что, упорно жила, и самым распухшим лимфоузлом в нем был тот самый Гомель.

Фактом, красочно характеризующим эту ситуацию, может служить сообщение в СМИ о том, что 15 марта, во время разгона несанкционированных пикетов, посвященных празднованию дня Конституции Беларуси (старой Конституции, прежней Беларуси), в списках пострадавших только в микрорайоне Любенский значились немец и два француза. Причем только один из них был из состава войск КВООН (коалиция войск ООН).

Что и говорить, партизан в Беларуси в любую войну или смуту всегда было много, однако, как и раньше, в самом начале сопротивления, они были слабо организованы и не имели между собой четко налаженной системы связи. Формирования действовали разрозненно, хотя и достаточно эффективно.

Откровенно говоря, не всегда это были акции «за правое, народное дело». Нередко встречались формирования из заурядных бандитов, только изображающих из себя вольных стрелков…

Вооруженные Силы Республики Беларусь были сильно истощены для какого-либо серьезного противодействия. А когда ситуация в стране достигла критической точки, Временный Комитет по Стабилизации при Правительстве Белоруссии (ВКСПБ) был вынужден отдать ставший в последствии знаменитым приказ № 4 «о переподчинении военных частей (далее идет список этих частей) Вооруженных Сил Беларуси Генеральному Штабу ВКСПБ.

Уже на следующий день после этого Приказа первые пятьсот семьдесят шесть (а эта цифра известна точно) военнослужащих двух частей Слуцкого военного гарнизона из-за нежелания присоединиться к пользующимся в народе дурной славой специальным отрядам локализации очагов дестабилизации (СОЛОД), самостоятельно покинули свои части. Военные сдали оружие, закрыли сейфы, синхронно и совсем уж по-домашнему позвонили командирам частей, сообщив, что солдатам пора домой, пока туда не пришли грабить и убивать бойцы СОЛОДа и растворились в пригородных поселках.

Их пробовали объявить в розыск, клеймили позором в СМИ, а офицерам предлагали даже сдаться за вознаграждение, думая, что те попросту были запуганы солдатами. Глупцы! Зачем было выносить сор из избы?

Как только о самовольстве этих двух частей стало известно, бегство из Вооруженных Сил стало поистине массовым и неконтролируемым. Причем многие бежали прямо с караульных постов, бежали целыми подразделениями, иногда даже с оружием.

Большинство солдат, конечно же, просто возвращалось домой, но были и те, чьи семьи успели пострадать от всевозрастающего произвола СОЛОДа или примкнувших к ним на основании Приказа № 4 войсковых подразделений. Вот как раз такие, затаившие обиду на беспредельщиков, а еще и те, кто попросту искал приключений, уходили в полесские леса с наиболее серьезными намерениями.

В Беларуси вообще была просто масса недовольных опрометчивыми шагами Временного Комитета в стране. Властям не подчинялись целыми деревнями, поселками.

К примеру: четыре месяца назад, в Воложинском районе, одну немногочисленную группу бойцов СОЛОДа разоружили и взяли в заложники, требуя руководителей местного Временного комитета для переговоров и объяснений столь бесцеремонного поведения этих солдат в поселке Ивенец. Вояки попросту беспардонно вышвыривали на улицу людей, чьи фамилии имелись в каком-то «черном списке», причем вышвыривали вместе с женами и детьми, а в опустевших домах производили …даже не обыски, а по существу – погромы, то ли из зависти, то ли из злости портя все имущество неугодных кому-то граждан.

Часть 1 Глава 2

Глава 2

Феликс ловким жестом извлек из бокового кармана дорогой телефонный аппарат. Определившийся номер не был ему знаком. Он включил связь.

— Мистер Желязны?

— Кто это говорит?

— Это я, Зеленько…

— В чем дело?

— Я по поручению Главы Временного Комитета по стабилизации…

— Оставьте церемонии, что случилось?

— В общем, господин Пристрек уполномочил меня связаться с вами и сообщить срочную информацию. Где вы сейчас?

— Не слишком ли много вы на себя берете, Зеленько?

— Я все понимаю, господин Желязны, но… В СИЗО случилась неприятность. Валентин Анатольевич срочно убыл туда. Он приказал найти вас.

— Что за спешка, в общих чертах? Я сейчас занят…

Зеленько шумно выдохнул в трубку и тихо произнес:

— Есть новости. Олсен – журналист…

— Он мертв?

— Он …пропал.

Пауза длилась не более трех секунд:

— Я в… Н-не важно. — Будто выругался, ответил Желязны. — Через двадцать минут буду возле Комитета. Встретьте меня внизу.

Желязны и Зеленько поднялись в кабинет Главы Временного Комитета по Стабилизации Правительства Беларуси, Валентина Анатольевича Пристрека. В просторном помещении, деловито поблескивающим металлическими арками выгнутых спинок стульев, коих здесь было столько, что они едва помещались вокруг массивного эллипса стола, был только хозяин помещения. Он поднялся навстречу Феликсу, кивнул Зеленько и тот молча вышел прочь.

— Здравствуйте, — тихо сказал Пристрек, сделал шаг в сторону и жестом пригласил своего гостя сесть на любое удобное для него место. Феликс безцеремонно подошел к главному креслу кабинета и тут же погрузил на него свой худощавый зад. Ничуть не смутившись этому, Валентин Анатольевич приблизился к нему, взял со своего стола бордовую пластиковую папку и, устроившись на соседнем стуле, аккуратно положил ее перед собой.

Желязны на несколько секунд сомкнул веки и совершил длинный и ровный выдох. Короткое время концентрации закончилось и он открыл глаза, снял очки, достал из кармана носовой платок и, продолжая пребывать в глубокой задумчивости, медленно стал протирать стекла. Вскоре выпуклые, мощные линзы имели просто идеальный вид. Платок, полным хладнокровия жестом вернулся обратно в карман и Желязны, медленно огладивший его подвернувшийся клапан, наконец, спросил:

— У вас же там были свои люди?

Пристрек коротко вскинул брови и вздохнул:

— Были? Они все мои! Он пропал как раз на смене… самых преданных.

— И что они говорят?

— Всякую ерунду…

— Со временем исчезновения определились?

— Нет. В том-то и дело, что нет. Кто-то считает, что он пропал днем, кто-то, что ночью.

— Думаю, дневная версия ближе к истине.

Пристрек нахмурился:

— Мистер Желязны, я ни в коей мере не стал бы подвергать сомнению вашу интуицию и проницательность, однако не смогли бы вы объяснить мне, почему вы думаете, что он пропал именно днем?

— Нет, — тихо и властно ответил Желязны, — я не стану вам ничего объяснять. И как раз по причине того, что полагаюсь на свою интуицию и проницательность. — Феликс поправил очки, и криво ухмыльнулся. — Нас ждет весьма серьезный разговор, Валентин Анатольевич. Вы обязаны мне пообещать спокойно сидеть и слушать, а также точно и коротко отвечать на мои вопросы. В противном случае, я просто буду вынужден покинуть этот кабинет и убыть за пределы страны. На это вы не пойдете, ведь так? Тогда приступим…

«Ситуация выходит из-под контроля» — кажется, так звучат ваши скрытые мысли? Можете не отвечать. Меж тем, вот уже несколько лет все инструкции, предлагаемые мной, четко и верно ведут вас к давней и некогда недостижимой цели – полной власти в стране. Вспомните, ведь еще совсем недавно вы совершенно не верили в то, что будете иметь в своих руках столько?

Давайте, милый мой, отмотаем время назад. У вас сохранилась в памяти вечеринка, когда в порыве алкогольной откровенности вы имели неосторожность признаться мне, что хотели бы попробовать порулить какой-нибудь «большой машиной», ну, хотя бы неким важным государственным ведомством? Вспоминайте... Тогда внизу на лестничной клетке появилась женщина, ваша соседка снизу – жена Председателя КГБ. Да, именно так, с трепетом и нотками глубокого личного уважения шептали вы в тот момент эти слова. В ответ на это я показал вам лишь крохотную долю силы своего Контроля над заданным объектом и, если бы не ваше малодушие и жалость к соседке, даже несвоевременный приход кого-то и досадная случайность не спасли бы ее.

Все с того самого момента было под моим контролем и контролем моих людей. Как только проявился человек, за которым идет странный и мощный энергетический шлейф, способный изменить ход, впрочем, …вам совершенно неважны и непонятны эти детали. Так вот, скажем проще – этот опасный для вас человек, мы взорвали его комнату в общежитии. Слегка недоработали, мы тогда только начинали, и человек этот не погиб, но! Я ведь его аннулировал. Напомню вам, только он был способен изменить многое, если не всё в этой стране. Уж таков один из возможных сценариев его Судьбы. Ничего тут не поделаешь. Повторяю, он – единственный и он аннулирован. Больше вам бояться нечего.

Часть 1 Глава 3

Глава 3

Бог мой, маки. Целое поле маков. Горы будто сошли с ума. Ранее серые, безжизненные, неприглядные, ныне они щедро светились влево голубым, вправо розово-фиолетовым, а в центре кроваво красным. И везде сочно, нежно и жизнеутверждающе проявлялась зелень. Да разве глядя на все это великолепие могут возникать некие ассоциации с опиумом и наркодилерами? Верно – нет.

Впрочем, и то, что поля цветущих маков не так безопасны тоже было видно невооруженным глазом. У самого края этого красного озера, в том месте, где оно обрывалось у пропасти, лежал черный, полуразложившийся труп мелкого животного. В другое время в скудных пищей горах Ирана его мясо не залежалось бы, став лакомством для кружащихся в высоте птиц. Как видно, даже они не рисковали приближаться в этот утренний час к росным маковым полям. Смердящий комок шерсти, чернел, будто напоминание всем − в этом райском месте легко уснуть, но очень трудно проснуться…

Краем макового поля шел человек. Горная тропа спускалась вниз и уходила под острый выступ. Отвалившись тысячи лет назад от скалы, он нависал, как застывший на полпути, огромный, окаменевший шлагбаум.

Путник остановился. Что-то привлекло его внимание. Сделав несколько шагов к основанию каменного «зуба», он вдруг согнулся и стал рассматривать цветы. Без сомнения, любой из его земляков, которому довелось бы обратить на них внимание, посчитал их не более чем странными, синими гвоздиками, но он, Асид Фарахани, закончивший в 1989 году закрытую кафедру Ленинградского «Военмеха» имени Устинова точно знал: эти цветы растут в России и называются «васильки».

«Надо же…, — рассуждал, умиляясь увиденному ныне уже не студент, а главный военный советник президента, — как они сюда попали? Кто знает, может быть они растут и в наших краях, просто я никогда не обращал на них внимания?»

И в самом деле, в неспокойной стране, где сошлись интересы многих сильных мира сего ему, человеку, ответственному за все секреты обороны Ирана, есть ли время бродить в полях и отыскивать какие-то васильки?

Воспоминания о молодости подхватили искры его памяти, и со свежим горным ветром унесли их в холодный, суетливый город, где он когда-то провел пять самых ярких лет своей жизни. Осторожно огладив ладонью покачивающиеся на ветру цветы, Асид вздохнул. Черт побери, ему вдруг нестерпимо захотелось вернуться в ужасный мороз, постоянную сырость, к вечно пьющим алкоголь и никогда не унывающим друзьям, к прелестным, открытым до умопомрачения девушкам, туда, где все было так спокойно, и так мирно.

Вспомнилась и преддипломная практика на военном заводе в Витебске. Вот же! Вот, где он видел эти васильки! Там. Так и есть. Тогда вместо ожидаемого погружения в высочайшие технологии военного производства их, иностранных студентов «Военмеха», как было сказано: «в качестве поощрения», отправили помогать убирать хлеб в место, название которого уже давно вылетело из головы господина Фарахани.

Целый месяц непрерывного, кипящего счастья. Сады благоухали зеленью, поля желтели созревшим хлебом, леса, словно не замечая щедрого августовского солнца, были все так же свежи.

Они работали на просушке зерна, свозили в огромные сараи сено, купались в холодной, но такой тихой реке… А как он любил Аню. О, Боги всех Небес и поднебесной, как же он тогда любил!

Она училась в педагогическом и тоже, как и они, военные инженеры, со своими сокурсницами была откомандирована на уборку. Как потом узнал Асид, эти работы были обычным делом для всех студентов в СССР, но для его молодого и открытого сердца в то время эта поездка явилась просто каким-то божественным промыслом.

Род Фарахани уходил своими корнями к Дартам, он был – Калаши[1], а потому имел непривычные на его родине глаза глубокого, голубого цвета. Но что был их цвет в сравнении с синими, словно озерная вода глазами Ани? Она казалась ему нереальной, инопланетянкой или даже божеством. Асид – потомок знатного Рода и от рождения имел сердце льва, но в то время, скромная улыбка девушки из Беларуси заставляла его быть скромным, несмелым ягненком и постоянно молчать, краснея в ее присутствии.

За недолгое время «практики» он сумел полюбить всем сердцем, но так и не нашел времени признаться Ане в своих чувствах. Потом была защита диплома. Как-то все закрутилось, завертелось…

Теперь ему тридцать шесть. Он наполовину седой, весьма уважаемый в стране человек, заботливый отец, горячо любимый муж, но… Стоит сейчас на коленях у нависающей над тропинкой скалы, рассматривая синие, неведомо откуда взявшиеся тут северные цветы.

Опомнившись, он поднялся. Сверху по откосу всё так же колыхались маки, светились весенней зеленью цветущие горы. В этом безлюдном клочке мира царили мир и красота и совершенно не верилось, что где-то эту благодатную землю обжигает пламя тлеющей войны.

Нужно было идти. Фарахани вздохнул и широко зашагал вниз по изгибающейся каменной тропе. Вскоре вдали показались хорошо знакомые ему отвесные стены с чернеющими окнами древнего храма Митры. И вдруг внизу из-за скалы навстречу ему появился Хосров-мирза. Почтенный, седовласый старец тоже заметил гостя и издалека, жестом попросил того подождать на месте, не спускаясь к храму. Асид не мог ослушаться своего Учителя. Он терпеливо дождался, когда Жрец поднимется наверх и поприветствовал его:

— Мир Роду твоему, — мягко прошелестел в ответ слабым голосом старец. — Это даже хорошо, что ты задержался здесь, наверху. Поговорим у тропы, а лучше – там. — Мирза указал своим почерневшим от времени посохом на площадку, что располагалась в десяти шагах выше. — Присядем на камушки…

Часть 1 Глава 4

Глава 4

Косо глянув на грязное существо у стены, седой гость схватил в жменю свою густую бороду и с глухим рыком, глухо выдохнул в нее:

— Упф-ф-ф-ф. Хадзем адсюль, …дыхаць няма чым.

Иван Сергеевич не поверил своим ушам! Он не слышал родного языка, как казалось, целую вечность. Допрашивали его всегда по-русски, да и допрашивали-то последний раз, …когда же это было? Календаря нет, часов нет. В опросном листе, где он ставил свою подпись, значилась дата 19 марта 2005 года, но сколько времени прошло с тех пор, Ловчиц не знал.

Память метнула в трепещущее сознание сочной зеленью белорусского леса и перед глазами Ивана Сергеевича поплыли салатовые круги. «Неужели я схожу с ума? — судорожно думал он. — Ведь подобные дедушки появлялись возле Леснинска в прошлой, наверное, приснившейся мне жизни! Началось, — заключил про себя Ловчиц, — галлюцинации. Не-е-е-ет, держаться!»

Меж тем привидевшийся ему дед и не думал исчезать. Он терпеливо дождался, когда Иван Сергеевич оторвет свою пятую точку от скользкого пола, подползет к нему на четвереньках и начнет осторожно ощупывать его пальто.

— Идем, — повторил дед уже по-русски, убирая руку от бороды.

Пленник, испугавшись чего-то, дернулся. Неуверенно поднявшись, он вытянул шею и стал заглядывать за спину пришлого. Иван Сергеевич силился рассмотреть в коридоре хоть кого-то из солдат. Они и в самом деле были там. Весело разговаривали где-то в глубине, гремели посудой, но никак не реагировали на то, что его камера была открыта.

— Крэпка ж цябе змардавалі, — тяжко выдохнул пожилой пришелец, — родную мову ўжо не разумееш? А русский язык? Ты меня понимаешь?

Ловчиц кивнул.

— Яны нас не ўбачаць, …не увидят, — перескакивая с одного языка на другой, твердо заверил посетитель. — Пока их немного, я смогу отвести глаза, но если прибавится еще три-четыре человека, мне будет трудно это сделать. Только не говори ничего вслух, они тебя услышат…

Иван Сергеевич в сотый раз «прощупал» взглядом лицо деда и вдруг испугался. А старичок-то, даже не открывал рот! Голос его звучал прямо в голове Ловчица, причем звучал на обоих языках, но как, черт подери, это могло быть?! «М-да, — горько думалось обескураженному пленнику, — похоже меня на самом деле здесь хорошо отделали…»

Меж тем его странный гость, ничуть не чураясь корявых рук заключенного, взял его, словно маленького ребенка за пальцы:

— Так и дзяржыся, — тихо сказал он, — пойдзем на волю. Не разумееш? …Не смотри, что в коридорах полно народу, они нас не будут видеть, могут только услышать, поэтому и идти, и делать все надо очень тихо. Там сейчас шумят. Кашлять и чихать нельзя, а так, пока они уверены, что все здесь под их полным контролем, нам бояться нечего. Ты понимаешь мои слова? Сделаешь все, как я прошу?

Ловчиц, уразумев, наконец, что дед не привидение, покорился. Они прошли темным коридором к хорошо освещенной площадке, находящейся на стыке двух крыльев межкамерных проходов. Слева шестеро солдат, шумно обсуждая что-то, смотрели ТВ. Дед даже не удосужился повернуть голову в их сторону, шагал так уверенно, будто и он, и его спутник находились от охраны по другую сторону экрана.

По всему пути следования до выхода они останавливались только у решеток, ждали, когда кто-то, переходя из секции в секцию, откроет переход. Дверь открывалась, солдат застывал, как замороженный, они проходили, и шли дальше. Так было и у последних ворот, за которые на глазах у целого отделения американских солдат они вышли совершенно безпрепятственно.

Солнце безжалостно впивалось в отвыкшие от прямого света глаза Ловчица, он жмурился, вытирал свободной рукой выступающие слезы и продолжал шагать, послушный воле своего спасителя.

Так они отмеряли не меньше трех кварталов по развалинам сильно пострадавшей от войны западной части пригорода Багдада. Дед уже давно разрешил Ивану Сергеевичу говорить, но Ловчиц все равно молчал. Чувства переполняли его, еще бы! Покинуть ад! Пусть даже сейчас их догонят, расстреляют, но эти полчаса на свободе, на солнышке, дорогого стоили. У него кружилась голова от солнцепека и слабости, ему до смерти хотелось пить, но он все равно был счастлив.

У пустыря, за старыми, приземистыми халупами их ждал бывший когда-то белым грузовичок «Тойота» с крохотным кузовом. Водитель, упитанный, молодой перс, с нескрываемым интересом рассматривал практически голое, в ошметках высыхающей грязи и остатках рубашки человекообразное существо, которое привели к машине уважаемый Хосров-мирза и его пожилой, странный спутник в теплой, темной одежде. Дочь почтенного Учителя напротив, не желая смотреть на пленника, сидела рядом, уткнувшись лицом в косынку.

Жрец Храма Митры был просто оглушен происходящим:

— Гула, доченька, выйди, посмотри! Это чудо…

— Пусть хоть запахнется, отец. Разве можно мне на такое смотреть?

— Ах, да, — опомнился мирза, пребывающий в состоянии полного восхищения и совершенно упустивший факт наготы освобожденного. Он достал из кузова дырявый полог и набросил его на плечи бывшего узника. — Спроси его, …спроси их, что нам дальше делать?

Гула вышла из машины и открыла заднюю дверь:

— Отец, я и без вопросов знаю, что нам следует убраться отсюда как можно дальше. Нас никто не должен видеть. Да и границу надо пересечь до того, как солнце сядет…

Часть 1 Глава 5

Глава 5

Термин «шатун» появился на Базе сам собой. Едва только стало понятно, что объект забыт властями и начали регулироваться вопросы, связанные с его жизнедеятельностью, в первую очередь была сформирована суточная дежурная служба слежения за периметром и поступающей информацией. Наверное, слово «Служба», слишком уж громко сказано. Смена по три человека (иногда два) на двадцати квадратах, плотно упакованных аппаратурой.

При строительстве Базы оснащение этого подразделения было полностью завершено и скрытые в кронах деревьев, не пеленгуемые антенны и камеры, работающие во всех известных спектрах слежения, зарекомендовали себя просто прекрасно. Оставалось только фиксировать всю поступающую информацию на электронные носители, в журналы, перерабатывать ее и вовремя докладывать обо всём начальству.

По сути, любой человек, появившийся в этих местах, это «шатун». Конечно, и зверья в одичавших после Чернобыльской трагедии лесах было огромное количество. Чуткая к движению аппаратура фиксировала и животных, не давая скучать дежурным операторам, но то животные, это – еда, а вот человек, это уже – конкретный «шатун» и здесь они были редкостью.

Из-за системы конспирации, используемой на Базе, каждого «шатуна» с помощью внешних «секретов» по возможности отслеживали даже визуально. Само собой, если шныряющий по «крыше» их объекта был особо настойчив или настолько боек, что вычислял наружную охрану, остаться в живых у него было мало шансов. Скажем честно, …их практически не было вообще. Если же «шатун» оказывался простым «прохожим», его сопровождали далеко, как только могли, пока не убеждались в том, что он проследовал транзитом и движется куда-то по своим делам.

Сегодня визитер был особый. Его одежда выглядела, как легкая тюремная роба, что никак не соответствовало нестабильной погоде прохладного апреля.

Дежурный оператор, стараясь представить свое усердие начальству, приближал, удалял изображение «шатуна» на мониторе дежурной части, делал множество стоп-кадров с разного ракурса, как бы невзначай демонстрируя свои навыки обращения с дорогой техникой. Но чем больше картинок маячило на экране, тем меньше внимания доставалось визуализирующему их специалисту. Лица Лукьянова, главного охранника Базы Медведева и примкнувших к ним Волкова и Луценко заметно сквозили озадаченностью. Этот заросший бородой гражданин, маячивший на экране, выглядел крайне растерянным. Казалось, что его просто выбросили откуда-то прямо на шлюз вимана.

Лукьянов задумчиво огладил огромной ладонью свой щетинистый подбородок:

— Чет тут не так, — тихо произнес он. — Что скажешь, Георгич?

Медведев не спешил с ответом, хотя видел, что именно от него сейчас ждут и слов, и действий.

Экранированные инфракрасные камеры показывали присутствие троих, наружное наблюдение докладывало то же самое. Двое, отсиживающиеся невдалеке от шлюза Базы, были опознаны. Их ждали, и это были свои, возвратившиеся с юга Кийко и Твердохлеб, а вот этот тюремный гость, кто он? Что если эту «пешку»[1] ведут со спутника? Иначе говоря, ловят на живца охрану искомого объекта? Но тогда зачем его так странно и легко одевать? Маскировка под зека – так себе выход. Какая бы ни была его легенда, она развалится. Проще было выдать засланного под местного грибника или охотника.

В видеоархивах Базы хранилось много изображений вольных скитальцев, ищущих по лесам партизанские отряды с целью влиться в их ряды, но, во-первых, таковых было немного и их обнаруживали задолго до появления возле скрытого гермоангара, а во-вторых, и они никогда не одевались подобным образом.

Если этот «шатун» просто беглый зек, чего тогда он топчется на одном месте? Машет руками, будто отмахивается от какого-то морока? Если даже предположить, что он попросту сдвинулся рассудком и давно бегает по лесам, тогда был бы худым. Но нет, даже через робу было видно, что последнее время этого бородача кормили сравнительно неплохо.

Отмечая, что Сергей Георгиевич не спешит, Лукьянов за его спиной сказал дежурному:

— Передайте, что бы Кийко и Твердохлеб сидели тихо и не высовывались. Разберемся с этим, отогреются и они. И пусть будут готовы, если что, поддержать огнем. На самом деле, что-то тут не так.

Кто из оперативников в тревожной смене?

— Римашевский и Панько. Тут еще и Веня Дзерба с Васильковым, пока не уходили на «лежак».

— Дерни-ка всех сюда.

Дежурный нажал кнопку и за дверью, что находилась в глубине помещения, началось какое-то движение. Кто-то шушукал, тихо двигал мебель. Вскоре в темном углу появились и выстроились в шеренгу четверо вышеназванных бойцов.

Медведев оторвался от монитора и подошел к ним:

— Веня, — строго кольнул он взглядом, стоящего среди них старого товарища, — ведь трое суток болтались по лесам. Чего бы вам, не подремать до ужина?

— Георгич, — стал оправдываться старший опер (как известно, оперов бывших не бывает), — два часа туда, два часа сюда. Подумали – подождем немного, потом к Михайловне и на боковую. Смысла не было сон разбивать.

— Ну-ну, давай, — прервал речь друга первый заместитель начальника Базы, — навешай лапши мне. Прошлый раз уже получили с Волковым за покер до двух ночи?

Дзерба косо глянул за спину начальника, на скривившего хитрую рожу молодого дружка.

— Получили, — ответил вместо Вени на свой же вопрос Медведев и продолжил: — а сейчас что?

Часть 1 Глава 6

Глава 6

Сергей Георгиевич вдруг очнулся и понял, что за пеленой мыслей о докторе он незаметно для себя оказался возле двери изолятора № 2 медблока Базы. За толстым, непробиваемым стеклом мирно спал Волков, и заместитель руководителя «Бацькаўшчыны» просто смотрел на него, не зная, как ему начать непростой разговор.

Вернувшиеся с «ходка» Веня и Васильков помимо основного задания в столице, выполнили еще и то, о чем их просила лично Анна Вячеславовна, и на что дал дозволение сам Медведев. Электронная карта памяти, на которой были фотоснимки ее семьи, жгла ладонь, и заместитель начальника Базы торчал теперь у окна изолятора только по причине того, что не знал, как отреагирует на доставленную информацию эта битая жизнью женщина.

Что и говорить, она нравилась Сергею Георгиевичу. К своему удивлению он питал к ней какую-то скрытую нежность, уважение и жалость, хотя в его понимании основное чувство, которое подогревало все другие, все же не соответствовало современному понятию слова «жалость». Его правильно и точно характеризовали на Полесье, говоря о любимых: «Я яго шкадую, так шкадую!..»

Медведев давно был в разводе и долгие годы не питал уже никаких иллюзий по поводу своей личной жизни. Да, в ней случались женщины, но редко. Тут был случай другой. В границах земель под Брестом, откуда был родом Сергей, еще в девяностые годы двадцатого столетия девушек подобной стати и достоинства называли не иначе, как «паночка» и подкатиться к ней мог только такой же «панич» – образованный, с чувством собственного достоинства, из хорошей семьи и лучше, чтобы он был польских кровей.

Странный, переживший века архаизм, словно кокон формировал защиту паничей от всякого рода пролетарских проявлений хамства или безкультурья. Эдакий эффект тефлоновой сковородки. К ним не прилипала никакая грязь. Более того, чувствуя силу и достоинство этих людей, многие ребята, в том числе и сам Медведев, заступались, если кто-то все же позволял себе перейти рамки приличия.

Анна Вячеславовна была загадкой. Не играла в нее, как подавляющее большинство женщин, а именно была таковой. Сергей не мог вспомнить никого из своих знакомых, в ком теплилась бы такая же скрытая, притягательная женская сила. В ее присутствии он чувствовал себя школьником, который тихо влюблен в свою учительницу.

«Глупости…», — внутренне дернулся Медведев и, отмечая его странное состояние, Анна Вячеславовна тут же спросила:

— Что-то не так? …Он спит. Я ему вколола антибиотик, а потом еще и «Диазепама» четыре кубика. Пусть шок догонит его только во сне. Когда Леша проснется – рана будет только ныть. Острой боли уже не будет…

Медведев отошел от двери изолятора. Мысли постепенно замедлялись в его голове. Он не знал, как перейти к новостям, и потому выглядел очень озабоченным.

— И этот будет спать. — Соотнеся непростое состояние заместителя начальника Базы с тем, что он остановился напротив двери изолятора № 3 с доставленным «интуристом» в робе «зека», тихо продолжила врач. — Ему хватило и два кубика. Судя по всему, очень сильное нервное истощение… Вы, Сергей Георгиевич, так странно молчите...

Медведев сосредоточенно поджал губы и вздохнул:

— Васильков с Веней ходили к столичным товарищам. Принесли то, о чем вы просили…

Анна Вячеславовна нервно потянула руки к груди. В районе солнечного сплетения матери больно кольнуло холодком.

— Вот, — Сергей протянул руку с флеш-картой памяти, — здесь все.

— Идемте, — доктор шагнула сначала в сторону поста, где располагался главный компьютер, но потом остановилась и, развернувшись, пошла в свой кабинет. В этой святая святых медблока не бывал, наверное, никто. Хоть у доктора и был свой отдельный жилой кубрик в лабораторном отсеке, чаще всего она спала здесь, уединившись.

Медведев подошел к столу и вставил карту в работающий ноутбук. Электронная машина быстро определила новое оборудование и стала автоматически загружать фото.

Их было около пятидесяти. Наскоро листая изображения, Анна Вячеславовна только на третьем круге спросила:

— А что это за женщина с ними на детской площадке?

Сергей Георгиевич вздохнул:

— Это …их новая мама. Ее зовут Анжелика фамилия Романович. Папа ваш уже два месяца за ней усиленно ухаживает, как раз с того момента, как …нашли «ваше тело». Он у вас …еще тот ужик. На опознании найденного в лесу трупа выяснилось, что на нем есть давний шрам после операции. Эта женщина, которую доставили на вскрытие вместо вас, оказывается, с рождения хромала. Она, по сути, инвалид – одна нога немного короче другой. Наши ребята и там есть, в судмеде, потому и знаю об этом. А ваш… Проглотил это нормально, смолчал…

Вы уж простите, Вячеславовна, но скрывать от вас я ничего не стану. Он очень важный персонаж, ваш бывший, и это мы приставили к нему Анжелику. Очень уж многое нас интересует в том месте, где он сейчас работает. Так вышло, что следили мы за ним по вашей просьбе, а оказалось, что именно такого человека мы как раз и искали.

Правы те, кто говорит, что случайностей в нашей жизни не бывает. Оказывается, через вашего бывшего идет дорожка к месту, которое нас интересует. Мы старались, искали хоть какой-то след в ту секретную зону, а благодаря тому, что взялись помочь вам, вдруг нащупали эту ниточку.

Судьба? Случайность? Что бы это ни было, мы имеем, что имеем. Теперь будем знать о подполковнике Штасевиче практически все. Рядом с ним и девочками будет наш человек...

Часть 1 Глава 7

Глава 7

Это шокировало присутствующих. Огонь был натуральный – в столовой ясно запахло гарью.

— А теперь, — продолжал чудотворец, которому, судя по всему, его собственная горящая рука не доставляла никаких неудобств, — я говорю Огню – уймись, вернись обратно!

«Дрессированное» пламя стало утихать и прятаться в кожу Орислава. Когда буйство стихии прекратилось, он сделал несколько шагов вперед и остановился.

— Тем из вас, — будто какой-нибудь профессор-физик на лекции назидательно продолжал вещать «дед», — кто не впал пока в ступор и пытается объяснить для себя природу этого «чуда», я подскажу. Да, Огонь приручен мной. Эта особенность моего «Я» от рождения. Мне дано с ним породниться. Он есть во мне, как и в любом из вас, только я, не будучи отравленным никакой религией, понял его суть и одно с ним. Но это мой, внутренний Огонь, а вот с этим я пока не дружил, — «дед» махнул десницей вдоль стены и вдруг призвал: «Огонь, приди!».

Плинтус и пол вдоль него вспыхнули так, что бойцы, толкаемые чувством самосохранения, шарахнулись было к выходу, но тут же стали. В них вдруг проснулось любопытство и неуемная тяга к чуду. «Ведь не сгорел этот дед от своего Огня? Авось и нам ничего не будет?»

Медведев сжал кулаки, и искал взглядом огнетушитель, а Лукьянов? Он только рассеянно хлопал светлыми ресницами, созерцая происходящее.

— Ай, — наигранно испугался Орислав, проявляя неплохие актерские качества, — становится опасно. Огонь, уймись, уйди…

Словно кто-то крутанул ручку газовой плиты, и пламя резко пошло на спад. Это никак не могло быть внушением или массовым гипнозом. Плинтус и стена над ним были закопчены! Шоу продолжалось:

— Чем вам не чудо? Кто из вас способен на такое?

Бойцы начали роптать…

— Неправильно! — даже не вслушиваясь в несуразные, тихие возгласы, продолжал «дед». — Практически любой из вас может, дай только знания, полное понимание природы огня и прочих стихий, поскольку все они взаимосвязаны. Одно только дано не каждому. Надо соответствовать Огню. Ему, признаться, все равно к кому приходить, но даже дети знают, что лучше не устраивать светоч из деревянной или пластмассовой плошки.

Большинство из современных людей – пластмассовые или деревянные плошки. Потому вы и смотрите на мое умение, как нечто божественное, чудесное. Однако же, почему никто из вас не впал в религиозный экстаз, не стал в восхищении призывать молитвами библейского Саваофа – Яхве – Иегову, прославляя его за явление этого чуда? А ведь оно ничуть не хуже явления Благодатного пасхального огня?

Люди взывают: «Приди и обрети свет от Hегасимого Огня во славу Христа, воскресшего из мертвых» и! Никого не смущает языческое поклонение Огню в храме Христа. Напротив, вокруг праздник, ликование. Почему вы сейчас не ликуете? Я же явил вам чудо – Огонь. Я не прикрывался именем иудейского бога, или безвинно распятого страдальца, не облачался в первосвященные одежды иудейских священников, не наполнял свое действо таинством и загадками, но по сути-то я сделал то же самое, что происходит в Храме Дома Господня? Так что же сейчас произошло?

Я лишь показал вам, что человек равен Богу по Знаниям, но, к сожалению, не по могуществу. Это возможно, если, конечно, этот человек соответствует тому, чтобы называться человеком – «светочем» для Огня.

После того, как вы увидели приход стихии, в каждом из вас неизменно осталось что-то из того, чего раньше не было. Прислушайтесь к себе: вот рядом с вами был Огонь, живой, а вот – вы. Он притягателен, прост, могущественен, но вам недоступен. А мне доступен. Задал себе кто-нибудь вопрос: «А что мешает и мне так? Я ведь тоже человек!»

Рясы, огромные кресты, храмы до неба, в которые силой сгоняют, или вынуждают ходить людей, это ничто иное, как обыкновенные поповские уловки. Вас приучили считать себя только рабами Божьими – жалкими червями.

И я в свое время мог бы назвать себя полноценным христианином, однако очнулся и разбудил в себе то, что столетиями выжигали из нашей крови, из нашей памяти. Я ответственно, как «чудотворец» (Орислав едва заметно улыбнулся), заявляю вам – мы прямые потомки Богов, но, к сожалению, очень жалкие, слабые их потомки.

«А к чему был весь этот спектакль?» — спросите вы. За вашими спинами прячется женщина, я вижу ее. Когда загорелся плинтус, лишь одна она внутри себя стала призывать «голос крови», а что сделал каждый из вас?

Бойцы, не зная как реагировать на происходящее, расступились, являя «деду» виновато потупившуюся Парасковью Михайловну.

— Мяне бабка мая вучыла, як загаворваць вагонь. — Тихо сказала она. — Гэиа на тое, калі пажар ляціць па лесе. Я і сказала…

— Стоп! — решительным жестом остановил ее Орислав. — Наверняка ваша бабка так же предупреждала вас, что на людях эти слова лучше не произносить!

Баба Паша кивнула, соглашаясь, и прикусила язык.

— Мне стоило большого труда поддерживать Огонь, который вы своим словом вгоняли обратно в стойло…

По бойцам отряда пробежал задорный смешок, мол, Михайловна еще и не то может. Орислав тем временем, повернулся к руководству Базы:

— Вы говорили про «по-свойски»? — вспомнил он начало разговора. — Я могу говорить по-свойски, как современный человек. Но «по-свойски», это совсем другое.

Часть 1 Глава 8

Глава 8

Сергей Георгиевич поднял ладони к лицу и с усилием растер его. Лезть в высшие сферы, в коих он, в отличие от Лукьянова, был не силен, ему не хотелось, но и понять все то, что он сейчас услышал, он тоже не мог. «Как это я – человек, и вдруг – медведь?»

— Все дело в том самом Огне, о котором я говорил раньше. — Продолжал массировать мозги заместителю командира отряда «дед». — У тебя он такойа у того, кто понесет «Пяруноў Перст» в жилах вообще чистое пламя. Потому и определила ему Макошь такую непростую Судьбу.

— Хм, — вдруг улыбнулся какой-то своей глубоко запрятанной мысли Лукьянов, — тогда у нас два персонажа, что понесут «Пяруноў Перст»?

— Один, — уверенно ответил Орислав. — Он сейчас такой на всей этой земле один.

— Странно, — подметил Алексей Владиимирович, видя, что и Медведев в это время тоже начал задаваться подобным вопросом. — Их два брата, они двойняшки. Одному «Пяруноў Перст», а другому что?

— А у другого своя Судьба. Тот, что у вас, старший, он первородный. Их в старину звали врода, урод…

Сергей Георгиевич неожиданно прыснул смешком, но тут же поднял вверх руки извиняясь за несдержанность.

— Скажи, Орислав, — держа в голове что-то своё, хитро спросил он, — а вот тот Огонь, о котором ты говорил. Он несет в себе какую-то защитную функцию?

— Обязательно…

— Хорошо, — продолжил заместитель командира отряда. — Стало быть, чем сильнее, масштабнее кровь, вернее Огонь в ней – тем сильней и защита?

— И это верно.

И вот тут-то, по мнению тертого разведчика «шахматный слон ставится на поле H4 — шах и мат сопернику». «Интересно, — уже тихо злорадствовал Медведев, что он скажет об этой кровной защите, когда узнает, что «Той, хто панясе Перуноў Перст» имеющий, по их мнению, в своих венах даже не кровь, а чистый Огонь, сейчас находится в медблоке с пулевым ранением?»

Орислав смотрел на Медведева и только медленно кивал. Даже не услышав жалящего, зудящего на кончике языка Сергея Георгиевича вопроса, «дед» спросил прямо в лоб:

— Ты хочешь знать, почему Огонь не защитил избранного? Чего молчишь? Хотел же спросить?

Медведев, округлив глаза, кивнул.

— Пока он только боец твоего воинства, — опустив взгляд тихо ответил «дед». —Он еще не почувствовал в себе Огонь, а кто боится проявления стихии, более всего и не защищен. Такой, без осознания, может быть даже слабее простого человека. В ком больше Огня – с того больше и спросится, но как ты не прячь это пламя, придет время и тебе придется отвечать за то, как ты распорядился его жаром. Не принял огня и в этот раз получил пулю. Будет упираться дальше, получит еще.

Лукьянов и Медведев коротко переглянулись:

— А-а-а…, — неуверенно протянул командир отряда, — откуда ты знаешь, что Леша ранен?

— Я видел это, — спокойно и даже весело ответил Орислав.

— Но как? — обеспокоился Сергей Георгиевич, которого вторично за сегодня дернул нешуточный вопрос о, казалось бы, безупречно организованной безопасности Базы.

— Хм, — привычно улыбнулся в бороду гость, — вы спрятали под землей целую дружину, а еще и технику. Думаете, что скрыты от глаз? — Орислав рассмеялся. — От видящих так просто не спрятаться. А вот самому стать для вас невидимым – для знающего дело нехитрое. Это я привел к вам американца…

— Ты?! — дуэтом вскрикнули руководители Базы.

— Да я. — источая царственное умиротворение, ответил «дед». — Не сам же он вас нашел?

— Так это он от тебя отмахивался, когда сидел на нашей крыше? — Выстрелил догадкой Сергей Георгиевич.

— От меня, — кивнул Орислав. — Он все порывался уйти, не понимая куда попал, и что от него хотят. Пришлось придержать на месте, пока вы сообразите, как бы половчее это дело обустроить? Для него я был видим, а вам – нет.

— Как интересно, — с нотками зависти выдохнул Медведев, — хорошо бы и нам, так научиться. Но у меня вопрос, а нафига он нам нужен, этот америкос? И, ничего личного, но безопасность – прежде всего, может, стоило спросить у нас, приводить его сюда или нет? Ладно ты, Орислав, и твой второй «дед», как там его? Я уже понял, что вы можете проходить куда захотите и когда захотите, но этот «гусь». Это лишние глаза.

«Дед» не спешил с ответом. Какое-то время он просто сидел, рассматривая нехитрую посуду солдатской столовой. Потом взял кружку, немного отпил компота, встал и, прохаживаясь вдоль стола, поведал озадаченному руководству Базы всю длинную и неоднозначную историю журналиста Ингви Олсена.

Орислав рассказывал медленно, доходчиво, с пояснениями, но информации было столько, что даже более-менее ориентирующемуся в этих сферах командиру Базы было трудно всё это сразу переварить.

Если сжать и перевести все это на современный язык, то картина рисовалась следующим образом: существуют некие… люди, которым не все равно, что творится на Земле. «Организация», к которой относились эти «дедушки» придерживалась требований древней ведической культуры и веры. Именно веры, а не религии. Краткий экскурс в различия этих понятий был зачитан тут же.

Медведев, начиная смекать что к чему тут же понял, где крылись корни былых расистских высказываний их гостя. Сейчас много стало объясняться. Вся эта настораживающая ранее информация сама собой начала переходить некий в другой статус. Да, этот человек был расистом, но не в современном понимании слова. Его расизм был сродни глубочайшему патриотизму.