Decadence isn't easy, is it?

Пролог. Море

Пролог. Море

Настоящее

Море лежало во тьме и, тихо шурша, накатывало на берег. Алиса толком не знала, зачем пришла сюда – просто почему-то с первого дня в Будве у нее была фантазия прийти к морю ночью.

Пляж был галечным; днем, когда она ходила купаться, острые камни больно врезались в ноги. Подумав, она сбросила сланцы и пошла босиком. Сейчас камни холодные – почти приятная боль.

У кромки воды ее стопы погрузились в мокрую, шершавую каменную крошку. Волна; тугой холодный удар, барашки пены достают почти до колен. Пауза – еще волна. Пауза – еще. Размеренный упругий ритм.

Днем здесь шумно – резвятся дети, грохочет сербская попса из баров, теснятся загорелые тела, в складки на чьих-то боках впиваются купальники. К острову, отсюда похожему на треугольный кусок торта, то и дело отплывают весело рокочущие катерки; вдали иногда проходят большие неповоротливые лайнеры. Кто-нибудь постоянно покупает полет над бухтой – приятно смотреть, как над лазурно-бирюзовой гладью, в пронзительно синем небе, медленно опускается красный парашют. Справа виднеются зубчатые крепостные стены, башенки и шпили Старого Города; слева – зеленые заросшие скалы.

А сейчас – так тихо. Безупречная тишина. Лишь ритмичные вздохи моря. Свет фонарей остался за спиной; так темно, что не видно даже треугольного острова. И море, подобно свертку черного шелка в складках волн, дремлет во тьме.

Алиса вдохнула влажный соленый ветер, наклонилась – и поймала ладонью очередной пенистый барашек. Задорный тугой удар; море дало ей пять.

Всё, ритуал исполнен – как будто бы можно и уходить. Но не хочется. Здесь так хорошо. Днем ты здесь между синевой и лазурью; ночью – между темнотой и темнотой, плотно-бархатными, одинаково непроницаемыми. Она улыбнулась, вдруг ощутив, что почему-то хочется плакать.

Красота, которую никогда не уловишь, не допишешь до конца, не выразишь словами. Красота вечного спокойствия. Иногда она тянется и к такой – но никогда не может остаться в ней насовсем.

Почему всё-таки тот американец из бара, Райан, не пошел за ней?.. Даже номер не спросил. Застенчивый одинокий айтишник, вечно путешествует; в свой день рождения зашел в маленький бар, чтобы напиться, переговариваясь с барменом (по крайней мере, методичность, с которой он опрокидывал коктейль за коктейлем, намекала, что хочется ему именно напиться); звучит печально – но кто знает, может, ему так нравится? Легкая сутулость, маленькая аккуратная бородка, спокойно-размеренные интонации, довольно эрудированный и галантный – в общем, один из «просто приятных парней», которые ее никогда не цепляют. Они увлеченно проболтали два часа, он смотрел на нее с нескрываемым голодным восторгом, несколько раз будто бы случайно коснулся ее руки, заплатил за ее коктейли, величественно и твердо отвергнув все возражения. Но, когда она сказала, что ей пора, – даже не попытался. Может, потому что улетает уже утром? Или просто не решился? Слишком не похоже, что не хотел.

Хотя – какая разница. Это к лучшему. Если бы он пошел с ней, пришлось бы либо отказывать – а отказывать людям ей всегда тяжело, – либо согласиться и потом слегка жалеть. В ее жизни и так черт-те что происходит; не хватало еще случайной ночи с кем-то, кого она больше никогда не увидит. Она уже вышла из той поры, когда такие сюжеты казались интересными. Всегда плюс-минус одно и то же.

К тому же – нет в нем чего-то, что заставило бы ее хотеть по-настоящему; не было манящего эха новой истории. Так что лучше уж так. Короткое мимолетное приключение, флирт, увлекательная болтовня, в которой бонусом еще и можно попрактиковать английский. Более чем достаточно.

К тому же в баре за весь вечер так больше никого и не появилось – хотя место очень популярное. Стайка едва одетых девушек с улицы нерешительно заглянула внутрь – но передумала. Так они и стояли за стойкой втроем – она, Райан и эмигрировавший русский бармен, который изредка вкидывал в их беседу едкие мизантропические комментарии про Россию, Черногорию, отношения и людей вообще. Когда Алиса польщенно противилась тому, чтобы за нее платили, – бармен подмигнул и сказал: «Всё нормально, так и надо! Знаешь, что на русском значит «раскулачивать»?» Бедный Райан не понял шутки – но Алиса всё равно покраснела. А уж сколько раз бармен острил про «подарок на день рождения» – не сосчитать.

Забавный бармен; он ведь не просто работает за стойкой – это его бизнес, его проект. Авторские коктейли, на полках ряды бутылок с заманчивыми надписями – peach, plum, strawberry; неоновая сова над входом, у стойки – дощечка, где кнопками пришпилены иностранные купюры, которые гости оставили ему на память – тайские баты, юани, британские фунты стерлингов. Но по глазам заметно, как он от всего устал; усталый взгляд и шутки, усталое испитое лицо. Бармен интереснее Райана. Стоит зайти туда еще разок.

Нет, всё-таки весьма книжная ситуация – нарочно не придумаешь. Чего еще желать? Ради такого она и ездит в путешествия, а не ради случайного секса – что бы там ни думал Даниэль.

Очередная волна туго ударилась об ноги; Алиса нахмурилась. Нет уж, к черту Даниэля. Она поехала сюда, чтобы отвлечься от мыслей о нем, а не нырять в них еще больше. Впрочем, его ежевечерние рассказы о том, с какой девочкой он погулял сегодня – эта высокая и в его вкусе, та смешная и на одной волне с его туалетными шутками и мемами, еще у одной две квартиры в Гранд-Вавилоне, поэтому «надо брать», – эти рассказы не особенно располагают к тому, чтобы успокоиться и наслаждаться отдыхом. Он живет у нее всего около месяца – но кажется, что уже полгода.

Часть первая. Месяц Даниэля. Эпизод первый

Часть первая. Месяц Даниэля

Прошлое

Полтора месяца назад

В овеянных пылью залах библиотеки было спокойно – как всегда. Алиса осторожно переворачивала шершавые желтые страницы, привычно пробегаясь глазами по строчкам; в подшивке этого журнала девятнадцатого века ей нужно найти все упоминания одного итальянского писателя – что, как, почему о нем писали. Новый проект герра Штакельберга о критике и прессе.

Строптивые старушки-библиографы, как водится, заставили её побегать – закатывали глаза, поджимали губы. «Мисс, это не к нам, это в журнальный фонд. Что говорите, шифр наш?.. Не знаю, почему шифр наш. Спросите дежурного библиографа. Второй этаж, после лифта налево». «О, это же в другой раздел фонда – у нас только древние языки, а у Вас на новом. Кто, говорите, Вас сюда направил? С третьего этажа?.. Хм, странно». «У них, обратите внимание, вход только по звонку». «Ох-х, даже не знаю, найду ли это вам… Подойдите завтра, ладно?» «Вот эти экземпляры не могу выдать – по ветхости не выдаются. Оцифровка? Нет, цифровых копий тоже нет». «Говорите, 1838 год, а не 1837? Ну кто же так пишет цифру восемь?!»

В итоге, пройдя все квесты, Алиса выяснила, что нужные ей журналы и газеты хранятся в трех разных фондах – в трех разных зданиях библиотеки, в разных краях Гранд-Вавилона. Пожала плечами, стоически приняв свою судьбу – и принялась за путешествия. Пусть у нее и отпуск – филологические изыскания герра Штакельберга ждать не будут.

Кроме того – она сходит с ума, как только остается без работы.

Так, вот тут он присутствовал на званом ужине в честь юбилея известного драматурга и даже произнес некую речь «о пользе словесности для процветания отечества» – запишем… Повернувшись к ноутбуку, она начала набирать заметку – и тут зазвонил телефон.

Незнакомый номер. Она хотела отклонить – но в последний момент почему-то решила выйти в коридор и ответить.

– Алло?

– Привет, леди Райт. Как жизнь?

Она застыла, глядя в стену. Этот голос. Низкий, глубокий, с упругими веселыми переливами. Невозможно.

Мэр опять принял его облик и издевается над ней? Зачем? Он ведь оставил ее в покое – уже больше года, как оставил… Сердце заколотилось, мгновенно вспотели ладони; она отошла к окну, хватая ртом воздух.

– М-мэр?

– Чего, какой мэр?! У меня, конечно, много амбиций, но не настолько! – голос в трубке расхохотался. – Не узнала, что ли?

Пол размягчается, уплывает из-под ног. Пространство сморщивается, как губка: тусклые лампы мешаются с древними фолиантами на стендах под стеклом, черные кожаные кресла перетекают в зелень деревьев и синеву неба на улице. Кто-то скомкал всё это – скомкал ее – и выбросил, как ненужный фантик.

Кто-то.

– Даниэль? – хрипло выдавила она.

– Собственной персоной! Ты чертовски рада меня слышать, не правда ли?! – и он снова засмеялся. Такой светлый, радостный смех – когда-то она очень его любила. Нет, нет, нет. Только не это. Пожалуйста. Пожалуйста. Хватит. – Че ты там, когда свободна? Когда увидимся? Я снова в Гранд-Вавилоне. Сижу вот на чемодане в аэропорту, жду чела одного, чтоб приютил меня – чисто бомж, ахахах!.. Ух-х, этот город ждал меня, я прям чувствую! Жду не дождусь, когда буду снова его разъебывать по кусочкам!

Пульс отдается во всем теле – тугие глухие удары, бум-бум-бум; трясет с ног до головы. Алиса закрыла глаза рукой, понижая голос.

– Ты… выжил? Как это возможно? Ты ведь… На том концерте… Я видела списки, сводки…

– Долгая, долгая история, леди Райт – как и всегда! – промурлыкал Даниэль – очевидно, очень довольный произведенным эффектом. – История для личной встречи. Ты правда думала, что меня так легко убить?! Это даже как-то обидно! Я запомню, имей в виду! Ахахахах!

Она обхватила себя руками, стараясь унять дрожь; мысли метались мучительно, как на раскаленной жаровне. Чертов мэр. Чертов Гранд-Вавилон. Чертов Константин, который солгал ей. Знали ли остальные – Ева, Сильвия? Горацио? Может, даже Ноэль, который всё еще периодически ей пишет – сетует, что не может ее забыть, и выпрашивает нюдсы? Кто знал правду?..

Безумие. Совершенное безумие. Но – она не видела тело. Она не знала, были ли похороны. Всё это, может, и безумие – но оно похоже на правду.

– Я сегодня в библиотеке работаю, просто сама. Могу уйти в любой момент, – сбивчиво пробормотала она. – Куда подъехать?

…Через пару часов они сидели в кафе. Даниэль с аппетитом жевал мини-пиццу, пил кофе из высокого стаканчика, болтал, шутил и смеялся. Реальный, живой Даниэль.

Он почти не изменился – всё те же безупречно прекрасные черты, разные глаза – чисто зеленый и с карим пятнышком – мерцают всё тем же взбудораженным блеском. Всё та же стрижка – пышная русая шевелюра золотится на солнце. Всё те же бесчисленные тату (наверное, их стало еще больше): цифры 1312 над бровью, перевернутый крест в середине лба, косые кресты на тыльной стороне ладоней. Правда, пирсинг из брови исчез – осталась лишь скромная сережка в ухе.

Он покрупнел – набрал массу, стал шире в плечах и спине. Можно сказать, обозначилась даже склонность к полноте – а если не к полноте, то к легкой пухловатости: округлились щеки, в очертаниях шеи и подбородка появилось что-то мясистое. Впрочем, Даниэль – не Ноэль, не Морфей и не Рами: он никогда не был образцом утонченной худобы. А еще любил поесть и мечтал превратиться в гору мышц. Пожалуй, он стал мужественнее – уже не мальчик, а взрослый мужчина, большой и сильный, даже немного угрожающий, – то, чего он и хотел. Сейчас ему двадцать пять – и он выглядит вполне на свой возраст.

Часть первая. Месяц Даниэля. Эпизод второй

***

Неделю спустя

– …Ладно, если ты хочешь fwb[1] – пусть будет так. Хотя я всё еще склоняюсь к просто дружбе. Я не вижу шанса на адекватное fwb в нашем случае: ты будешь страдать и заставишь страдать меня, – Алиса сделала паузу. Шу грустно смотрел на нее из-под полей черной шляпы. – Но у меня будет несколько условий. Первое – я имею право видеться и общаться с кем хочу, и ты не устраиваешь мне из-за этого истерики.

– С друзьями? – цепко уточнил Шу.

– Да, допустим.

– Уже виделись?

Как он это произносит – брезгливо выплевывает. Даже без имени. Алиса вздохнула. Нет – очевидно, затея о мирных переговорах обречена на провал.

Они стояли у метро, в свете фонарей; мимо сновали люди, бабушки убирали разложенные на продажу цветы. Шу оделся, как всегда, старательно – узкие, как лосины, джинсы, приталенный женственный жакет поверх фиолетовой – под ее нынешний цвет волос – рубашки, шляпа, винтажные туфли с острыми носами, зонт-трость, который она ему подарила, слегка подведенные глаза. Издали его вполне можно было принять за девушку. Да и не издали – тоже. Впрочем, обычно такие ситуации доставляли ему удовольствие: Шу презирал маскулинное поведение и не принимал ничего мужественного в себе. Возможно, из-за нестабильного алкоголика-отца. Из-за того, как сильно он в отце разочаровался.

Они сходили на органный концерт в старую лютеранскую церковь. Шу давно хотел туда, и Алиса, отчаянно желая примирения – или хотя бы расставания на доброй ноте – сама купила билеты и пригласила его. После они погуляли в парке, но разговор не клеился: Шу смотрел на нее с безмолвным жалобным вопрошанием, постоянно пытался ее потрогать – приобнять, прижаться плечом, положить ноги ей на колени. Он, бывало, любил даже сидеть у нее на коленях – и вообще неимоверно блаженствовал, когда между ними проявлялось что-то, напоминающее роли матери и ребенка; хотя сама Алиса терпеть такое не могла – почему-то безмятежно сияющее прыщавое личико Шу в такие моменты вызывало у нее отторжение.

Когда она несмело завела разговор о «всё-таки просто дружбе» – Шу сразу стал колким и холодным, цедил ответы сквозь зубы, срывался на резкости. По всему было видно, что он невероятно обижен – и не собирается принимать и прощать. И органными концертами его не купишь.

– Да. Виделись.

– Мм. И как он?

– В смысле?

– Похорошел? – Алиса, не выдержав, закатила глаза. Шу достал сигарету. – По-прежнему «адски красив»?

Голос так и сочится ядом. Ты когда-нибудь перестанешь припоминать мне эту формулировку, ревнивое неуверенное создание?

– Такой же, как раньше, – уклончиво – хотя и с легким вызовом – ответила Алиса.

– Мм. Ясно, ясно, – Шу щелкнул зажигалкой, затянулся; пальцы у него тряслись. – И как часто пишет?

– Ну… Как раньше.

– А как раньше – это как?

– Сейчас – каждый день.

Шу усмехнулся, не глядя на нее; затянулся еще раз – глубже.

– То есть ты каждый день чатишься с этим уродом – и на полном серьезе смеешь предлагать мне «просто дружбу»?

Алиса медленно выдохнула, ощущая, что закипает. Бесполезно. Всё это бесполезно. С Шу придется рвать контакт – их никак не совместить.

Если бы она могла предложить ему что-то, кроме дружбы – но она и правда больше не может. Это честно. После трех встреч с Даниэлем последние остатки ее желания к Шу испарились – осталась только грустная нежность да попытки уберечь от самой себя.

– Смею? Солнышко, сбавь-ка тон.

– Не сбавлю. Для меня быть «просто другом» красивой девушки – это унизительно!

Алиса фыркнула.

– Какая глупость. Друг – это не просто слово для меня. Это важный и близкий человек, которого я уважаю. Я не каждого могу назвать другом, и не вижу ничего «унизительного» в этом статусе.

– Мне не нужны утешительные призы. Спасибо, обойдусь.

– То есть ты хочешь вообще не общаться?

– А ты к этому подводишь? Так говори прямо! – Шу побледнел, в его голосе появились визгливые истерические нотки; она поморщилась. – Так сильно достал? Боишься, что помешаю твоим очередным посиделкам с «адски красивым», если, например, внезапно позвоню?!

– Что ты несешь?

– Это из-за встреч с ним ты так резко переобулась?

– В чем «переобулась»? Я то же самое говорила на прошлой неделе. Когда мы шли с твоего вручения диплома.

– Тогда ты была готова на fwb, а сейчас нет! – воскликнул Шу – возмущенно и плаксиво, как ребенок, у которого отбирают игрушку, – и потушил сигарету о бордюр.

– Именно. Потому что я всё обдумала и пришла к такому решению.

– И просто ставишь меня перед фактом? Считаешь, что я вещь и меня можно просто выкинуть, когда стану неудобным?!

– Чего? Что ты такое говоришь? Я как раз и назначила встречу, чтобы всё с тобой обсудить, я…

– Тут нечего обсуждать, мои лучшие чувства оскорблены! То, чем ты сейчас занимаешься – кощунство над нашим уникальным опытом!!