Дело чести 2. Истребители.

Часть 1

Москва. Наше время.

Шарль наблюдал в иллюминатор за городом, показавшимся, после того как лайнер прорвался сквозь серые, мутные облака, как будто смешанные с выхлопными газами. Магистрали рассекали пространство четкими черными линиями. Рядом соседствовали захудалые крыши дачных домиков, и шикарные крыши особняков. Бедные, хаотично застроенные, поселки перемежались с выверенной до мелочей архитектурой дорогих поселений. Москва, с высоты птичьего полета, показалась Шарлю очень азиатской, неупорядоченной. Этакий нувориш, идущий по своему старому району, и блистающий украшениями среди бедных соседей. Самолет сделал разворот, и направил нос на посадочную полосу. За иллюминатором, замелькали постройки инфраструктуры аэропорта, земля плавно приближалась, и наконец самолет плавно коснулся колесами шасси посадочной полосы. После минутного торможения, огромный лайнер плавно вырулил к зданию аэропорта. Русские пассажиры встретили посадку громкими аплодисментами. Шарля изрядно позабавила эта традиция. Как человек склонный анализировать происходящее вокруг, он задумался над ее происхождением, но никак не мог понять источник. Посадка была вполне заурядной и не отличалась от сотни других. Маловероятно, что аплодирующие попадали в ситуации, следствием которых могли быть подобные проявления чувств к пилотам. Еще немного поломав голову над этим вопросом, Шарль списал такое поведение местным фольклором и подхватив свою элегантную сумку, направился к выходу в туннель, соединяющему авиалайнер со зданием аэропорта. Видимо рассуждения об аплодисментах, натолкнули на мысль, что для него, самым приятным моментом в авиаперелетах является момент прохода по туннелю. Причем, приятен этот момент в обе стороны. Двигаясь в самолет, ты находишься в предвкушении чего-то нового,а на выходе из самолета к этому чувству прибавляется радость от того, что все закончилось благополучно. Возможно, эти русские и не так уж и неправы, сбивая ладони при посадке.

Паспортный контроль Шарль прошел довольно быстро. Блондинка плотно затянутая в зеленый мундир профессиональным взглядом, сочетающим в себе свойства рентгена и наполненным эмпатией палача, смерила сначала его а потом и его бордовый паспорт. Шарль мгновенно посочувствовал ее мужу, представив их вечерние встречи, забрал паспорт и прошел сквозь калитку, приветливо освещенную зелеными огнями.

В ожидании такси, Шарль позвонил Ольге, сообщил о благополучном прилете, и договорился о скорой встрече. Ее голос, а особенно интонация с которой она говорила, наполнили его сердце кровью. Он почувствовал, как от предвкушения встречи его руки стали влажными а в горле пересохло.

Осматривая сквозь стекло такси бесконечные московские пробки, Шарль заметил что непроизвольно трясет ногой. Он попробовал заснуть, положив голову на стойку, но стоило закрыть глаза, как Ольга представала перед ним, в легком платье, с развевающимися волосами. Даже запах ее тела, возвращался на его губы.

1812 год. Москва.

Арамян очнулся. Он смотрел прямо перед собой. Перед глазами был высокий потолок. Попробовав повернуть голову и осмотреться, он почувствовал сильную боль пронизывающую тело от головы до самых пят. Картинка стала снова расплываться. Потолок закружился и пропал.

В следующий раз, открыв глаза, Арамян увидел женское лицо и красивые серые глаза. Увидев, что он очнулся, лицо исчезло и снова появился высокий потолок. На этот раз, потолок не пустился в пляс, и Арамян успел разглядеть на нем искусный лепной узор. Вскоре узоры стали сливаться в единую безликую массу, и сознание покинуло корнета.

Открыв глаза в третий раз, Арамян увидел перед собой красивое мужское лицо. Немолодой мужчина внимательно рассматривал корнета. Умные глаза буравили Арамяна.

- Как вы себя чувствуете?

Вместо ответа, Арамян попробовал кивнуть головой. Получилось не очень. Он постарался сосредоточиться. В глаза бросились золотые эполеты генеральского мундира.

- Голубчик, ты поправляйся быстрее. Нам с тобой нужно о многом потолковать. Я генерал Тормазов. Есть ощущение, что твой опыт нам очень пригодится в самое ближайшее время. Наши войска несут потери от невиданного доселе подразделения противника. Это сущие звери, деморализующие своей жестокостью наших бойцов. Дела и так идут неважно, а тут еще такое. Иегумен Тихон, мой советник, он останется с тобой. Поможет побыстрее поправиться и встать на ноги. Опыт у него огромный, он со мной еще в турецкую кампанию воевал. Многия души вернул с полдороги. Как оклемаешься, он тебя ко мне привезет. Потолкуем. Поправляйся.

Тормазов встал с койки и направился к выходу. За спиной он услышал хриплое:

- Есть!

Обернулся, посмотрел на снова впавшего в беспамятство Арамяна, мелко перекрестил его и тихо добавил:

- Ну, дай Бог, сынок, Дай Бог.

На выходе из Лефортовского госпиталя, генерала ожидал Игумен Тихон. Под одеждой священнослужителя, безошибочно угадывалась солдатская выправка, а гренадерский рост и широкие плечи, только усиливали впечатление. Окладистая борода Тихона, немного не доходила до его мощной груди. Огромные руки, мирно поглаживали массивный крест на цепи.

Генерал жестом подозвал Тихона.

- Ты постарайся побыстрее поставить на ноги этого корнета. Травки там твои, баньку….Ну, не мне тебя учить. Он мне нужен и побыстрее. - Тормазов принюхался и сморщил нос - Ну и несет от тебя табачищем, батюшка. Ну совсем не по сану, ей Богу.

- Вы, Александр Петрович, не беспокойтесь, понапрасну. Корнета за три дня на ноги поставлю, вот вам крест - Тихон перекрестился огромной лапой - А табачный дух, я им видать еще на турецкой компании так пропах, что до сих пор никак не выветрится.

- Тфу…- генерал сплюнул на землю - и как такому брехлу, сан дали...Оклемается корнет-сразу ко мне. Не мешкая!

Генерал забрался в карету, и лошади резво понесли его прочь. Игумен размеренным шагом направился в госпиталь.

В госпитале Игумена уже ждала молоденькая девушка очень кроткого вида, скромно одетая. Несмотря на скромный наряд, и кроткий вид, стоило ей поднять глаза, как в ней чувствовалась животная страстность и необыкновенная притягательность.

Часть 2

Арамян проснулся от прикосновения к щеке. Чья-то приятно пахнущая рука нежно, погладила его по лбу, откинув прядь волос. Глаза корнета стали привыкать к темноте, и он разглядел черты своей сиделки. Арамян попытался приподняться на кровати, но Маришка движением руки остановила его, отдернула одеяло, сбросила с себя бесформенное платье сиделки и легла рядом, прикрыв обнаженные тела одеялом. Она прильнула к корнету, положила свою голову ему на грудь, разбросав густые каштановые волосы по его плечам. Марина стала нежно целовать шрамы на груди корнета. Его руки ощущали ее сильное молодое податливое тело. От возбуждения по его коже побежали мурашки.

Спустя некоторое время, Марина выпорхнула из кельи и направилась в монастырскую библиотеку, где ее ждал игумен Тихон.

- Ну как он? - увидев входящую сиделку, Тихон отложил массивную книгу в толстом кожаном переплете, и встал ей навстречу.

- Если бы я не знала, что он пережил, я бы подумала что с ним все очень даже в порядке. В какой-то момент я даже пожалела, что он раньше ни разу не заходил ко мне. ]даже представить себе не могу, насколько он хорош, в своем обычном состоянии.

- Давай-ка без подробностей. Мне по сану подобные непотребства знать нет нужды.

- Вы же батюшка на исповедях поди и не такое выслушиваете…

- То исповедь… Да и поверь мне на слово, данная область жизни у подавляющего числа прихожан, примитивна как и их повседневная пища. Ну да не будем более развивать данную греховную тему.

- Завтра ваш корнет встанет на ноги. очень удивлюсь, если этого не случиться. Можно одну небольшую просьбу?

- Говори.

- Как он поправится, черкните ему мой адресок. Это не для работы-для души.

- Если для души-тогда скажу ему место где тебя искать. Только не скоро он сможет к тебе наведаться. У генерала большие планы на этого корнета.

Арамян проснулся и встал с кровати. Ноги не слушались. Он подошел к маленькому мутному окну. Выглянул во двор монастыря. Внимательно осмотрел комнату, при ближайшем рассмотрении оказавшейся монашеской кельей.Арамян тупо смотрел на свою постель, и пытался понять, произошедшее ночью было сном или явью? Присмотревшись, он заметил каштановый волос на подушке, и его лицо расплылось в довольной улыбке.

Дверь в келью открылась. Совсем молоденький инок внес парадный мундир гусарского полка, а следующий за ним старец оружие. Аккуратно сложив на кровати мундир и оружие, визитеры тихо удалились. В комнату вошел игумен Тихон.

- Как себя чувствуете, корнет? - пробасил Тихон.

- Вполне хорошо. Можно вопрос?

- Конечно.

- Это же монастырь? Все это… Баня, двор, келья?

- Да. Все это монастырь. - Игумен развел руками - А я настоятель этого монастыря.

Арамян смутился. На глаза ему снова попался каштановый волос. Промелькнула мысль, что все таки это был сон. Арамян не решался внести ясность в этот вопрос. Будь на месте Тихона, гражданское лицо, он бы не задумываясь расспросил, что и как. Но, спрашивать у священника про греховные удовольствия… Нет. Увольте.

- У вас озадаченный вид, корнет. Что вас беспокоит?

- Да понимаете - Арамян решился, терзаться дальше как какой-то желторотый мальчишка он не мог - Ночью, мне приснился очень явственный сон, как бы это поточнее выразиться, про первородный грех, коим я наслаждался в этой келье. Сон был настолько натуралистичен, что проснувшись я было подумал, что произошло все это на яву. Ну вы понимаете.

- Не совсем.

- Ну, ко мне явилась моя сиделица, и.... проскользнула под одеяло - Корнет показал на кровать - Опущу подробности. А утром, я обнаружил на подушке каштановый волос, как подтверждение. Вы же помните, что я после ранений немного не в себе. Путается все.

Аромян взял волос с подушки и протянул стоящему с каменным лицом Тихону.

- То что вы рассказали, совершенно невозможно в данных стенах. Это обитель нравственности и благоденствия, смирения плоти и воздержания от соблазнов. - Тихон поднес волос к глазам - подобные волосы могут быть только у одного человека в монастыре… Это дьяк Филорет. Препротивный тип, скажу я вам. Я его постоянно склоняю за излишнюю склонность к мужскому обществу и пристрастию к греческим изыскам. Ну надеюсь вы понимаете о чем я толкую.

Лицо корнета резко побелело, челюсть ушла в сторону, в горле застрял ком, мешающий дышать. Игумен, почувствовав неладное, быстро подошел к Арамяну и обнял его.

- Извини, не смог удержаться - В глазах Тихона плясали мальчишечьи озорные огоньки - Не переживай, ну, про Дьяка, это меня черт попутал пошутить. Но, про то что было ночью, никому ни слова. Это была вынужденная необходимость.

- Ну и шутки у вас, батюшка…

- Одевайся, генерал Тормазов ждет тебя. Самым срочным порядком.

Тело затянутое в мундир, отчаянно ныло и откликалось болью на каждое движение.

Арямян и Тихон, бодрым шагом, прошли по длинным монастырским коридорам, вышли во двор, где их уже поджидала, запряженная парой лошадей коляска.

Спустя несколько минут, Игумен и корнет уже поднимались по широкой мраморной лестнице дворца генерала Тормазова. Адъютант генерала, встретил их внизу и проводил в небольшой зал, служивший приемной. В зале было многолюдно. Присутствующие офицеры частью разбились на группы, а некоторые в одиночестве, погрузившись в свои мысли, мерили шагами небольшое помещение. Тихона некоторые присутствующие явно знали очень хорошо, их приветствия носили характер дружественный, более похожий на встречу давних друзей. Корнет был встречен удивленными взглядами, видимо звание его, контрастировало с блеском генеральских и полковничьих эполет.

Ещё больше присутствующие удивились, когда дверь в библиотеку, в настоящее время служившую генералу кабинетом, распахнулась и адъютант выкрикнул:

- Корнет Арамян и Игумен Тихон! Пройдите! Александр Павлович, ожидают!

Сопровождаемые непонимающим взглядами офицеров, они проследовали в библиотеку.

Тормазов стоял перед огромным полированным столом, на котором были разложены карты. Несмотря на то, что физически он находился в своем доме, весь разум его был в месте дислокации армии. Там среди лесов и деревень, рядом с его солдатами и офицерами. В Москву он прибыл за неделю, на императорский совет. Совет, впрочем как и всегда, закончился ничем. Александр Павлович, давно уже убедился, что присутствие государя-императора, только мешает обсуждению возникших проблем. При Императоре, все больше думают как угодить ему, и как соблюсти политес, решение же насущных проблем, отодвигается на второй план.