Демон в наследство. Получите, распишитесь!

Пролог

Тьма сгущалась вокруг меня, словно живое существо. Она клубилась, извивалась, принимала причудливые формы, будто пытаясь запутать, дезориентировать. Каждый вздох отдавался в ушах эхом, а сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно даже на улице.

— Ты не представляешь, насколько я себя сдерживаю, чтобы не сожрать тебя, — раздался его шёпот прямо над моим ухом, от которого волосы на затылке встали дыбом, а по коже пробежала волна ледяных мурашек.

Я резко обернулась, едва не выронив подсвечник. Дрожащими руками пыталась удержать трепещущий огонёк, который, казалось, вот-вот погаснет. Свет от свеч отбрасывал причудливые тени на стенах, превращая их в страшные рты и когтистые лапы. Трещины на стенах словно оживали, извивались, тянулись ко мне своими чёрными пальцами.

Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Я всматривалась в темноту, но видела лишь пустоту. Ни силуэта, ни намёка на присутствие. Только холод его дыхания всё ещё ощущался на коже, как прикосновение смерти. Воздух становился гуще, тяжелее, наполняясь запахом сырости.

— Может, ты, наконец, объяснишь, чего хочешь от меня? — выдавила я, с трудом справляясь с дрожью в голосе. — Я всего лишь хочу поговорить, и перестать терзать себя догадками.

Пальцы судорожно сжали подсвечник, когда я почувствовала холодное прикосновение к шее — такое реальное, что я почти могла ощутить текстуру его кожи. Снова резкий поворот, но тьма по-прежнему хранила свои тайны. Тени на стенах задвигались, словно живые существа, готовые наброситься в любой момент.

Он играл со мной, как хищник с загнанной добычей. Каждый раз, когда я пыталась осветить пространство вокруг себя, он находил способ погасить свет. Свечи гасли сами собой, фонари мигали и отказывали, даже солнечный свет словно становился тусклее в его присутствии. Тени оживали, превращаясь в искажённые фигуры, которые тянули к мне свои чёрные руки.

Стены давили, сжимали пространство вокруг меня. Я отступала, пока не почувствовала спиной холодную каменную поверхность. Холод пробирал до костей, заставляя зубы стучать.

— Я хочу… тебя, — холодные губы коснулись моего уха, и я непроизвольно вздрогнула, чувствуя, как по спине пробежал ледяной озноб. — Только пока не определился ‒ хочу сожрать… или поцеловать.

Его дыхание обжигало кожу, а слова эхом отражались от стен, превращаясь в навязчивый шёпот, который, казалось, исходил отовсюду одновременно. Я замерла, понимая, что оказалась в ловушке собственных страхов и его желаний. Тени вокруг сгущались, становились плотнее, словно готовясь поглотить меня целиком.

Свет свечи трепетал, готовясь погаснуть в любой момент. Я чувствовала, как тьма проникает в каждую клеточку тела, заполняет разум, лишает воли. Существо приближалось, и я знала — это конец. Конец всему, что я знала и любила.

— Выбор за тобой, — прошептал он, и тьма окончательно поглотила свет свечи.

Глава 1.

— Кто ставил обезбол Адамасову?!! — раздался крик заведующего травматологией из коридора.

Распахиваю в ужасе глаза, осознавая одно: мне конец.

Дверь с грохотом распахивается, и в ординаторскую вваливается мужчина средних лет. Юрий Андреевич. Тихий ужас нашего отделения. Даже главврач так не страшен, как этот слегка полноватый мужик.

Кожа покрывается крупными мурашками, пока его гневно раздутые ноздри едва не выдыхали пар.

— Что случилось? — растерянно выдавливаю.

— Анафилактический шок у него случился! — выпаливает, нервно хватая пластиковый стакан, и рывком наливает в него воду из кулера.

— К-как? — от услышанного подкосились ноги, а в глазах потемнело.

— Ещё раз спрашиваю, — голос Юрия Андреевича был тих и ласков. И только работники нашей больницы знали, что если заведующий разговаривает спокойным тоном, то это буквально: «Нам кабздец, Люда. Нам кабздец!». От этого волосы на голове встали дыбом. — Кто. Делал. Обезболивающие. Адамасову?

— Е… я, — произношу дрогнувшим голосом. Перед глазами плясали белые мушки, словно помехи на экране телевизора.

— Что ты ему вводила? — рычит мужчина, надвигаясь на меня. По его виску с серебристыми волосами от напряжения струилась вздувшаяся венка.

— Я не знаю. Обезболивающие. И капельницы поменяла, — затрясла я головой, в нервном жесте сминая ткань медицинского халата.

— Не строй из себя дуру! Курица тупая!

Его крик обжог мое лицо. Страх сменился растерянностью. Руки нещадно трясло, а на глаза наворачивались слезы.

— Но подготавливала инъекции не я. У Лены спрашивайте, что она туда набирала! — Пячусь от мужчины, пока не упираюсь спиной в стену.

— Да ты хоть своими крохотными мозгами понимаешь, чем тебе это чревато?! — Выкрикивает мне в лицо, и его кулак врезается в паре сантиметрах от моего лица, прямо в стену.

Вчера вечером смена начиналась с привычного хаоса. Я вдохнула запах антисептика, застегнула белый халат до горла и засунула волосы под одноразовую шапочку с принтом котов. Выбросила из разума все проблемы, что свались на меня в последнее время, с головой нырнув в работу. Просмотр назначений. Подготовка лекарств.

Ленка уже копалась в шкафу с медикаментами, её чёрная коса падала на спину как шёлковый шарф. Мы кивнули друг другу, разделив палаты по списку.

— У тебя второй и четвертый коридоры, — бросила она, не отрываясь от упаковки с капельницами. — Я возьму третий и четыреста вторую палату. Там та бабка с переломом шейки бедра…

— Которая всё время зовёт «Машеньку»? — улыбнулась я, проверяя дозы в тележке.

— Она. Вчера пыталась укусить санитара за то, что «увёл её корову».

Мы нервно и синхронно заулыбались.

Палата четыреста пять встретила меня запахом лаванды и йода. Анна Петровна, милая старушка с диабетом, уже ждала с рукавом закатанным:

— Дочка, только не в ту вену, а то в прошлый раз как шарик надулся!

— Давайте я посмотрю, — аккуратно провела пальцами по её тонкой коже. Вены прятались, как испуганные змейки. — Вот же, идеальная. Дышите глубже.

Шприц с инсулином скользнул в руку. Анна Петровна зажмурилась, сжимая в другой руке маленькую иконку.

— Спасибо, родная. Ты как моя внучка…

Её слова перекрыл вопль из соседней палаты. Ледяная волна пробежала по спине. Я бросила шприц в контейнер и выскочила в коридор.

— Не подходи, цыганка проклятая! Я тебя насквозь вижу!

Голос дрожал от ярости. В палате пожилая женщина с лицом, сморщенным как печёное яблоко, размахивалась костылём. Ленка стояла у стены, её обычно безупречный халат в бежевых пятнах, похожих на чай или компот. На полу валялась разбитая кружка.

— Мария Игоревна, успокойтесь, — голос Лены звучал ровно, но я заметила, как дрожит её рука с капельницей. — Это просто магния сульфат…

— Врешь! Ты мне яду подмешала! Это ж надо! Цыганку в больницу взяли работать! Ироды…

Я шагнула в дверь, перехватывая костыль на лету, которой уже взял направление в сторону Лены. У девушки довольно яркая восточная внешность ‒ густые черные волосы, смуглая кожа, черные брови и глаза, в которых сейчас плескались обида и унижение. И оттого, как эта больная старуха своими словами облила её грязью, хочется всадить ей укол с витаминами, да побольнее.

— Мария Игоревна, — сказала я громче, чем планировала. — Вы сейчас либо ляжете, либо я вызову охрану. И тогда вместо капельницы получите укол галоперидола в мягкое место. Выбор за вами.

Старуха замерла, рот открыт в немой сцене. Ленка прислонилась к стене, её смуглое лицо стало пепельным.

— Вы… вы кто такая? — прохрипела Мария Игоревна, но уже опустилась на кровать.

— Адель Дмитриевна. Ваша медсестра на сегодня, — подняла капельницу, делая вид, что проверяю этикетку. — Лена, можешь идти. Я сама попробую.

Она кивнула, выскользнув из палаты как тень. Я намеренно громко зашуршала перчатками, накладывая жгут.

Глава 2.

Свет в коридоре мерцал, как предсмертная аритмия. Я сидела на корточках, вжавшись спиной в шершавую стену, и пыталась сосчитать трещины на линолеуме. Тридцать семь. Тридцать восемь. Каждая — как молния, рассекающая чёрное небо моих мыслей. В ушах стоял вой — то ли сирены скорой за окном, то ли собственный внутренний вопль, застрявший где-то в горле.

Бейдж всё ещё впивался в ладонь. «Адель Дмитриевна Добровольская. Медсестра». Буквы отпечатались на коже зеркально, будто позорное клеймо. Хотелось сорвать эту пластиковую карточку, швырнуть под каталку с грязным бельём, растоптать каблуком. Но пальцы не слушались — сжимали её, как утопающий хватается за спасательный круг, который сам же и проколол.

Из реанимации доносились звуки: металлический лязг инструментов, прерывистые сигналы мониторов, шарканье бахил. С каждым щелчком двери сердце останавливалось. Медсестра в зелёном халате? Врач с маской на подбородке? Санитар с пустой каталкой? Нет, проходят мимо. Всегда мимо.

Вспомнила его лицо. Такой молодой ещё, а своими руками подписала ему чуть ли не смертный приговор. Всхлипнув, снова и снова перематываю в голове разговор с Юрием Андреевичем. Лена залетела в ординаторскую как раз в тот момент, когда завотделением от злости не контролировал себя.

— Юрий Андреевич, вас Инесса Павловна вызывает, – увидев развернувшуюся картину, девушка в испуге распахнула глаза. Мужчина повернул свое злое, красное лицо со вздувшейся веной на виске.

— Вы обе сидите тут, пока я не вернусь! И только попробуйте куда-нибудь уйти из ординаторской! — От быстрого шага полы его распахнутого халата развевались, словно от сильного ветра. Елена, аккуратно вглядываясь в мое лицо, медленно приблизилась.

— Деля, что случилось? – Её глаза были полны тревоги, а в моих уже во всю плескались слезы.

— Что ты набрала в шприц парню из четыреста первой палаты? Лидокаин? Или что-то другое? — мой голос дрожал. Я еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться.

На лице коллеги читалась растерянность и нарастающая паника.

— Лидокаин закончился, поэтому я набрала новокаин. Что случилось?!

— У парня аллергия на новокаин. Семенов сказал, что у него анафилактический шок и его увезли в реанимацию, — одинокая слеза понимания ‒ какую кошмарную ошибку мы допустили ‒ все-таки скатилась по моей щеке.

— Но у него не было написано об аллергии на новокаин ни слова! — воскликнула девушка, рывком усаживаясь на диван. В отличие от меня, Лена даже не пыталась держать себя в руках. Сразу отдалась эмоциям, сотрясаясь в рыданиях.

Несмотря на это, я не стала утешать девушку ‒ самой нужна поддержка. Не дожидаясь прихода заведующего, кладу болт на его слова. Я и так понимаю, чем это все для меня закончится. Не важно, кто набирал новокаин. Вводила его я. И вина целиком и полностью лежит на моих плечах, пусть даже это все и было несчастным случаем и ужасным стечением обстоятельств. Ухожу к лифту и поднимаюсь на этаж выше. В отделение реанимации. Внутрь мне нельзя, поэтому сажусь на корточки прямо перед дверьми с надписью «Вход строго воспрещен». И жду. Очень долго жду. Ноги уже затекли и онемели, но я не шевелюсь ‒ наказываю себя ещё больше.

Теперь за этой дверью искусственные лёгкие нагоняли воздух в грудь, которая больше не поднималась сама. Мои пальцы, такие уверенные утром, теперь дрожали, обхватывая колени. Под ногтями виднелись капли крови. Тёмные, запёкшиеся, как ржавчина на белом халате. Даже не заметила, насколько сильно вжимала ногти в ладони, что теперь на них остался узор в виде множества полумесяцев.

Где-то хлопнула дверь, и я вздрогнула, ударившись затылком о стену. Из-за угла показалась Ленка с пачкой бумаг. Увидев меня, замедлила шаг.

— Добровольская, тебя Инесса Павловна ищет, — бросила она через плечо, не останавливаясь. В её голосе не было обычной ехидности, только плохо скрываемая жалость, которая жгла хуже презрения.

Ноги онемели, когда я встала. В глазах поплыли чёрные пятна, но я упёрлась ладонью в стену. На белом пластике двери реанимации кто-то нарисовал смешную рожицу маркером. Улыбающийся смайлик с крестиком вместо глаза. Чья-то больная шутка.

Внезапно дверь распахнулась, и я увидела его. Не Кирилла. Его было не разглядеть за лесом трубок и проводов, а старика-реаниматолога. Пахнущий йодом и смертью, он снял очки, медленно протирая линзы краем халата.

— Вы… — начал он, и время остановилось. В горле пересохло так, что я не смогла бы произнести ни звука, даже если бы приказали.

— Вы родственница? — спросил он, наконец, щурясь.

Я покачала головой, чувствуя, как по спине ползёт ледяной пот.

— Нет, это мой… парень, – быстро вру, пока меня не выгнали. Понимаю, что, скорее всего, мне ничего утешающего не скажут, но надеюсь на чудо. — Скажите, как он? Пожалуйста.

— К сожалению, состояние очень нестабильное. Если бы сразу среагировали, то обошлось бы без последствий. А тут анафилактический шок, пока его заметили, пока довезли до реанимации. Да и проще было бы, если он не был после аварии. Сами понимаете, — кивнул он на мой халат. — Внутричерепная гипертензия при его состоянии ‒ это практически смертный приговор. Вряд ли он выйдет из комы. Держитесь. Мне очень жаль.

Слёзы градом текли по моему лицу, но я словно была в коматозе. Не помню, как дошла до лифта, спустилась на третий этаж. Не было ни звуков, ни людей. Лишь белый шум звучал в ушах.

Глава 3.

Пол старенького лифта скрипел под ногами, как старые кости. Я уже доставала ключ, когда из тени лестничной площадки вынырнул высокий силуэт. Сигаретный дым, дешёвый одеколон и предательство. Он не изменился. Даже поза та же: руки в карманах косухи, подбородок дерзко приподнят, будто не он месяц назад ползал на коленях, умоляя простить «мимолётную слабость».

— Привет, Делька, — голос его скользнул по коже, как слизняк. — Долго заставила себя ждать. Ты ж не отвечаешь, сучка, на звонки.

Пальцы сжали ключ так, что остриё впилось в ладонь. Хотелось вонзить его ему в глаз. В тот самый, что подмигивал той рыжей из бара, когда они уезжали на его машине. Но ноги будто вросли в бетонный пол пятого этажа с узором из разводов от хлорки.

— Вали отсюда, Дьяконов. — Слова вышли хриплыми, будто я неделю не пила воды. — Или вызову полицию.

Он засмеялся, сделав шаг вперёд. Фонарь за окном мигнул, осветив его лицо. Редкие прыщи на скулах, желтоватые от никотина зубы, самодовольную ухмылку и бесстыжие, кобелиные глаза. Как я могла целовать это? Как вообще дышала рядом с этим?

— Чё, уже нового трахаля нашла, да? — Он плюнул на ступеньку рядом с моими кроссовками. Слюна смешалась с грязью, оставленной соседским псом. — Меня выгнала за сраный презерватив в машине, а сама уже по рукам пошла, да? Шлюха!

Его рука схватила моё запястье. Пальцы впились в синяк, оставленный ещё от прошлой, двухнедельной встречи с этим уродом. Боль пронзила до локтя, но я не закричала. Не дам ему этого удовольствия.

— Отпусти. — Прошипела сквозь стиснутые зубы. — Или я расскажу твоей мамаше, куда ты её пенсию тратишь. На игровые автоматы, да? Или уже на герыч?

Он дёрнул меня на себя. Лоб ударился о его ключицу. В носу запахло потом и духами, которые я ему подарила. Раньше от этого запаха с ума сходила, а теперь он вызывает лишь тошноту и отвращение.

— Ты одна такая умная, да? — шёпотом, с ненавистью. — Всё знаешь. Всё контролируешь. А сама людей калечишь, а? Слышал я, как тебя сегодня из больницы выперли. Убийца.

Сердце упало в желудок. Удар ниже пояса. Откуда он… А впрочем, предсказуемо. В больнице сплетников много. Скорее всего, караулил меня сутки под дверью, как пёс, и, не дождавшись, поехал на работу. А там и напоролся на горячие новости.

— Молчи, — вырвалась я, пытаясь оттолкнуть его. Но он прижал меня к стене. Плечом вдавил в облупленную краску бежевого цвета.

— Вот что мы сделаем, — он ткнул пальцем мне в грудину, — или ты оплачиваешь мои долги за кредитку, или завтра весь район узнает, как медсестра Добровольская угробила парня. Случайно, да? — Он усмехнулся. — Или ты забыла, кто тебе новенький телефон на эту сраную кредитку купил?

Мразь. Подонок. Скотина. Потаскун. Три месяца назад у меня украли телефон, и я попросила эту обезьяну купить мне новый, пообещав с зарплаты отдавать ему долг. Половину суммы я ему отдала. Но оставшуюся часть, после его похождений, даже и не собираюсь.

— Устройся на нормальную работу и сам плати, — шиплю сквозь стиснутые зубы. — На своих одноразовых шалашовок ты с этой кредитки потратил больше, чем за три года наших недоотношений!

— Недоотношений? Вот как? А всего каких-то пару месяцев назад ты хотела за меня замуж и мечтала взять мою фамилию. — Этот урод тянется ко мне своими мерзкими губами в попытке поцеловать. Знает, подонок, насколько мне противно, и получает от этого кайф, как самый настоящий ублюдок. Сжав одной рукой мои щёки, чтобы не вырывалась, он начинает с жадностью терзать мои онемевшие губы. Расслабляюсь всем телом, делая вид, что растаяла от его напора, а у самой вулкан внутри взрывался от ярости. Убила бы, падлу! Начинаю отвечать на его слюнявые попытки страсти, и, убедившись в его расслабленности, кусаю его за губу. Мужчина отпрянул, схватившись за рот, и с размаху влепил мне пощечину.

— Ах ты мразь!

За его спиной скрипнула дверь. На площадке появилась соседка с таксой на поводке. Артём мгновенно отпрыгнул, приняв невинное выражение лица.

— Всё в порядке, Адель? — Баба Люда посмотрела на нас подозрительно, сжимая в руке телефон. — Может вызвать полицию?

— Да, — прошептала я, вытирая ладонью его кровь с верхней губы. Довольная ухмылка не покидала моего лица.

Но Данил уже помахал ей пальцами, спускаясь вниз по лестнице. И прежде чем сбежать окончательно, обернулся:

— До завтра, Делька, — моё имя он произнес словно яд. — Решай. Или я, или твоя карьера. Хотя какая уже карьера, да?

Дверь захлопнулась. Я трясущимися руками закрывала её на все замки, пока это чудовище не передумало. Когда он, наконец, оставит меня в покое?!

Первым делом залетаю в ванну и начинаю отчаянно намывать рот с мылом. После десяти минут трения, когда моя кожа на лице горела адским пламенем, а губы распухли словно вареники, я остановилась.

Скользнула по двери на пол, обхватила колени. Почему-то впервые воспоминания о предательстве не причиняют мне боли. Теперь обрывки, как Данил всё время то «оставался ночевать у матери», то «срочно надо сдать объект на шабашке, поэтому будут работать всю ночь» и ещё много разных отговорок, были лишь пройденным этапом в жизни. Сердце в груди больше не сжималось от боли, как в тот вечер, когда знакомая прислала мне видео из бара с моим женихом, где он еда не берет рыжую красотку у барной стойки. А на следующее утро как по заказу я случайно увидела забытый использованный презерватив, пока меня «любимый» подвозил на работу.

Глава 4.

— Алло? Кто это?.. – Голос прозвучал хрипло, словно принадлежал не мне, а кому-то другому, измученному и опустошённому.

Но, как оказалось, звонок уже был сброшен. Или я просто не успела его принять. Ноги подкосились от бессилия, и я без сил опустилась на пол, прислонившись к холодной стене. Усталость накатила чёрной волной, смывая остатки самоконтроля. Тридцать шесть часов без сна, бесконечная нервотрёпка и ощущение полной беспомощности. Всё это разом навалилось тяжёлым грузом.

Я закрыла глаза, пытаясь собрать мысли в кучу, но сознание ускользало, как песок сквозь пальцы. И провалилась в вязкую пучину сна прямо на жёстком полу коридора.

Снились мне кошмары. Будто я бегу по заброшенному дому. Старому, скрипучему, с осыпающейся штукатуркой, разбитыми окнами и отсыревшими пожелтевшими стенами. Полутёмные коридоры извивались, как змеи, а скрипучие половицы стонали под ногами. Каждый шаг отдавался гулким эхом, а за спиной, всё ближе и ближе, двигалась тёмная тень с когтистыми лапами. Она скользила между полуразрушенных стен бесшумно, неотвратимо, словно сама тьма ожила и теперь преследовала меня. Она скользила между призраками прошлого, неумолимо приближаясь, и в каждом её движении читалась угроза убить меня, сломать, безжалостно растерзать на куски.

Я бежала, задыхаясь, но расстояние между нами не увеличивалось. Тень была везде – в каждом отражении, в каждом шорохе, в каждом отблеске лунного света, пробивающегося сквозь разбитые окна…

Наконец силы почти покинули меня. Сердце колотилось в груди, как безумный барабан, лёгкие горели от нехватки воздуха. Коридор впереди разветвлялся, и я, не раздумывая, свернула направо. В узкий проход, заваленный старыми коробками и обветшалой мебелью.

Здесь было темнее, чем в остальных частях дома. Пыльные лучи луны едва пробивались сквозь щель в заколоченном окне, рисуя на полу причудливые узоры из света и тени.

Затаив дыхание, я вжалась в ледяной угол между старым шкафом и стеной. Сердце стучало так громко, что, казалось, этот звук разносится по всему дому. От холода по всему телу бежали мурашки. Я зажала рот рукой, чтобы подавить рвавшийся наружу крик.

Тишина давила на уши. Лишь моё тяжёлое, прерывистое дыхание нарушало мёртвую тишину заброшенного дома. Прислушиваясь, я пыталась уловить хоть какой-то признак того, что преследователь ушёл.

Но нет.

Скрип половиц раздался совсем близко. Тень, будто чувствуя мой страх, медленно, неотвратимо приближалась. Она скользила вдоль стены, обходя коробки и мебель, словно хищник, почуявший загнанную добычу.

Паника скрутила внутренности в тугой узел. Мысли разбегались, как испуганные мыши. Куда бежать? Где спрятаться? Это конец…

Я сжалась в комок, пытаясь стать невидимой, слиться с тенью угла, в котором пряталась. Пот стекал по вискам, капая на пол. Глаза расширились до предела, фиксируя каждое движение в сумраке.

Тень замерла на мгновение, а затем начала поворачиваться в мою сторону. Её очертания становились всё более чёткими, когтистые лапы протянулись вперёд, будто готовясь схватить меня. Горящие красные глаза, налитые кровью и диким безудержным голодом, выискивали добычу, рыская по каждому уголку.

Животный ужас парализовал тело. Я не могла ни пошевелиться, ни закричать. Время остановилось. Каждый нерв вибрировал от страха, сознание раздвоилось: одна часть кричала «Беги!», другая была пригвождена к месту леденящим душу ужасом.

Существо сделало шаг вперёд, и его силуэт накрыл меня, как чёрная бездна. Я почувствовала леденящее душу дыхание на затылке. Твёрдые промёрзшие пальцы с острыми, как лезвия когтями, сжались на моём плече…

В этот миг что-то внутри меня переломилось. С пронзительным криком я рванулась вперёд, ударилась о стену, развернулась и бросилась в противоположную сторону.

Тень на мгновение отпрянула, но тут же устремилась за мной.

Я неслась по коридорам, не разбирая дороги, спотыкаясь о груды мусора, царапая руки о торчащие гвозди. Где-то впереди забрезжил слабый свет — выход!

Ещё несколько отчаянных прыжков — и я вывалилась на крыльцо заброшенного дома. Свежий ночной воздух ударил в лицо, заставив на мгновение замереть.

Но тень настигала. Она уже была на пороге, её когтистые лапы протянулись ко мне, а рот с острыми, будто иглы зубами, растянулся в зверином, кровожадном оскале…

Я развернулась и бросилась прочь, не разбирая дороги, сквозь заросли крапивы и бурелом. Ветки хлестали по лицу, травмируя, а пальцы, раздвигая заросли, были разодраны в кровь. Сердце готово было выскочить из груди, лёгкие жгло, ноги подкашивались от усталости.

А за спиной всё ещё слышался шорох шагов и тихое, зловещее рычание…

И в этот момент я проснулась.

Тело билось в конвульсиях, дыхание вырывалось хриплыми рыданиями. Холодный пот пропитал одежду, пальцы судорожно сжимали край пола.

Несколько долгих минут я лежала, не в силах пошевелиться, пытаясь отличить реальность от кошмара. Сердце всё ещё колотилось как безумное, а в ушах стоял гул от собственных криков.

Постепенно дыхание выровнялось, сознание прояснилось. Я с трудом села, обхватив голову руками. Реальность медленно возвращалась — холодный пол, тусклый свет из окна, тишина квартиры.

Глава 5.

Пальцы дрожат, когда принимаю вызов.
— Алло? — голос звучит хрипло, словно я кричала всю ночь.
— Здравствуйте, это Добровольская Адель Дмитриевна?
— Да, — робко отвечаю, не зная, как реагировать. Вдруг все-таки на меня заведут уголовное дело?
— Меня зовут Андрей Петрович, я нотариус. У меня есть важная информация для вас, — в трубке раздаётся спокойный, уверенный голос.
— Я… слушаю вас, — слова даются с трудом, будто язык прилип к нёбу.

В голове крутятся мысли: «Наследство? От кого? Как такое возможно?»

— Я представляю интересы упокоившейся Добровольской Степаниды Александровны. Вам она знакома?
— Да, это старшая двоюродная сестра моего отца.
— Она оставила вам наследство.

Воздух словно сгущается в лёгких. Сердце начинает биться чаще, кровь стучит в висках.

— Что вы такое говорите? А как же её сын? — в горле пересыхает, голос предательски дрожит. — Разве не он должен первым делом вступить в наследство?
— В завещании указаны только вы и никого больше. Если не вступите в наследство, то особняк отойдет государству.

«Особняк? Какой особняк?» — мысли путаются.

— Но… я ничего не понимаю. Когда она умерла? Почему я узнаю об этом только сейчас?
— Степанида Александровна скончалась два месяца назад. Её сын, к сожалению, скончался ещё десять лет назад. У неё не осталось прямых наследников, кроме вас.

Мир вокруг начинает кружиться. Ноги подкашиваются, приходится схватиться за край стола.

— А что за особняк? Где он находится?
— В Подмосковье. Старинная усадьба начала девятнадцатого века. Также в наследство входят некоторые ценные бумаги и денежные средства на счетах.
— Но почему она оставила всё мне? Мы ведь даже не общались…
— К сожалению, мотивы завещателя мне неизвестны. Могу лишь сказать, что она очень тщательно составляла завещание и несколько раз его пересматривала. Госпошлину вам платить уже не нужно будет, она ещё при жизни решила со мной все вопросы. От вас нужны будут лишь документы и подпись.

В голове не укладывается происходящее. Слишком много информации за один раз.

— Когда нужно будет приехать?
— Если успеете приехать сегодня до семи вечера, то можем начать сегодня. Адрес я вышлю вам в сообщении. Возьмите с собой паспорт и свидетельство о рождении.
— Хорошо… Я приеду сегодня. Спасибо вам за звонок.
— Не за что. До встречи.

Кладу трубку. Телефон едва не выпадает из ослабевших пальцев.

Несколько минут я просто сижу, пытаясь осмыслить происходящее. Мозг отказывается принимать реальность. Наследство, особняк, деньги — всё это звучит как сюжет дешёвой мелодрамы, но голос нотариуса был настолько уверенным и профессиональным, что невозможно сомневаться в правдивости его слов.

Медленно поднимаюсь с кровати, ноги словно ватные. Прохожу на кухню, включаю чайник. Руки всё ещё трясутся, но теперь уже не от страха, а от волнения и шока. Делаю глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями.

«Нужно составить план», — решаю я. Достаю блокнот и начинаю записывать:

Собрать документы (обязательно паспорт, свидетельство о рождении);

Узнать подробности об усадьбе;

Подумать о текущих проблемах (работа);

Собрать вещи;

Решить вопрос с переездом.

Но последняя мысль пугает больше всего. Что, если это ловушка? Что, если я не справлюсь с такой ответственностью? А вдруг особняк в ужасном состоянии? Или хуже всего, если это мошенники.

Телефон вибрирует. Пришло сообщение с адресом. Пробегаю глазами по строчкам: престижный район, солидный офис. Это немного успокаивает.

Смотрю на часы — до семи вечера ещё практически три часа. Нужно успеть собраться с мыслями и подготовиться к встрече.

Открываю шкаф, начинаю перебирать одежду. Ничего подходящего — всё слишком повседневное, а встреча с нотариусом требует более официального вида. В конце концов, выбираю единственное приличное платье.

Кладу трубку, чувствуя, как внутри всё сжимается. Работа, которая ещё утром казалась такой важной, теперь кажется мелочью по сравнению с тем, что происходит.

Беру сумку, начинаю складывать необходимые вещи. Мысли скачут от восторга к страху и обратно. Что ждёт меня впереди? Как изменится моя жизнь? И почему Степанида Александровна выбрала именно меня?

Решаю не мучиться догадками. Всё станет ясно на встрече с нотариусом. Главное — не забыть ничего важного.

Смотрю в зеркало. Бледная, с кругами под глазами, но в глазах — странный блеск предвкушения. Может, это действительно шанс начать всё с чистого листа? Шанс изменить свою судьбу?

Выхожу из квартиры, глубоко вдыхаю прохладный вечерний воздух. Впереди — неизвестность, но впервые за долгое время я чувствую проблеск надежды.

Такси везёт меня по вечернему городу, а я всё ещё не могу поверить в происходящее. Жизнь иногда умеет преподносить сюрпризы, хоть я их и не заслужила.

Водитель плавно тормозит у старинного здания в центре города. Фасад из светлого камня, массивные двери с бронзовой ручкой — всё выглядит солидно и респектабельно. Выхожу из машины, делаю глубокий вдох и направляюсь к входу.

Глава 6.

Сон не шёл. Всего час удалось урвать перед этим важным днём. Нервы натянуты как струны: мысли о пациенте в коме, увольнение, преследующий бывший, неожиданное наследство, подвернувшееся так кстати… Голова идёт кругом, а в груди тяжёлым камнем лежит тревога, словно кто-то сжал сердце ледяной перчаткой. Пальцы сами собой тянутся к шраму на запястье — старой привычке, оставшейся с тех времён, когда жизнь казалась невыносимой.

Выхожу из квартиры, предварительно отдав ключи соседке напротив — бабе Любе. Её добродушное лицо и тёплые слова немного успокаивают. «Роднулька, да ты вся как тень бледная! — хрипит она, засовывая мне в карман свёрток с пирожками. — Подкрепись, а то ветром сдует». Запах дрожжевого теста и капусты смешивается с затхлостью подъезда, вызывая внезапный приступ тошноты.

Вызываю такси. Водитель, увидев мои две коробки и два чемодана, удивлённо поднимает брови, но, к счастью, помогает загрузить вещи в салон. «Переезжаете?» — спрашивает он, разглядывая в зеркале заднего вида моё отражение. Киваю, прижимая к груди сумку с документами. Каждый листок внутри шелестит упрёком: «Убийца. Недотёпа. Неудачница».

В конторе меня уже ждёт Андрей Петрович. Его появление немного успокаивает. Он пахнет древесным лаком и старыми книгами. Запах, напоминающий о школьной библиотеке.

— Доброе утро, Адель Дмитриевна. Готовы к знакомству с вашим новым домом? — улыбается он, и в его глазах я вижу искреннее участие. Его руки, покрытые веснушками, перебирают стопку бумаг с мягким шуршанием.

— Доброе утро. Да, готова, — отвечаю, хотя внутри всё дрожит от волнения. Голос предательски дрожит, выдавая моё состояние. Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль помогает сосредоточиться.

Он предлагает выбор: его машина или такси. Решаю довериться ему. Мужчина помогает погрузить вещи, и мы отправляемся в путь. Дорога в Подмосковье занимает несколько часов. За окном мелькают поля пожухлых подсолнухов, похожие на толпы людей, застывших в немом поклоне.

В пути Андрей Петрович рассказывает о Степаниде Александровне. Оказывается, он знал её довольно хорошо.

— Знаете, она всегда говорила, что хочет оставить дом именно вам. У неё было особое предчувствие. Она последние несколько лет прожила в доме престарелых и очень переживала, чтобы её владения достались в хорошие руки, — его голос звучит тепло и доверительно, как рассказ у камина. Он поправляет очки, и солнечный зайчик от линзы танцует на потолке машины.

Его слова заставляют задуматься. Почему именно я? Что связывало нас с этой женщиной, которую я видела последний раз лет двенадцать назад? В памяти всплывают смутные образы: её строгие глаза, тонкие пальцы, пахнущие лавандой… Помню, как на похоронах отца она молча стояла у гроба, её чёрное кружевное жабо трепетало на ветру, как крылья вороны.

Несколько часов дороги пролетают незаметно за разговорами. Наконец, мы подъезжаем.

Перед глазами возникает он. Мой новый дом. Величественный, немного мрачный, но в то же время притягательный. Трёхэтажное здание с резными наличниками, затейливой лепниной и высокими окнами, в которых отражается октябрьское небо цвета мокрого асфальта. Кое-где осыпалась штукатурка, обнажая кирпичную кладку цвета спелой вишни, но это не страшно. Главное, что двери, окна и стены целы. Сразу понимаю — до ближайшего магазина будет неблизко. Тишина и покой этого места немного пугают и одновременно завораживают. Где-то вдалеке каркает ворона, и эхо разносит этот звук по пустым полям.

Андрей Петрович помогает мне выбраться из машины. Мы направляемся к кованым воротам, и я достаю тот самый ключ на цепочке. Металл холодный и шершавый, будто пролежал века в земле. С характерным щелчком замок щёлкнул, и калитка со скрипом отворилась, словно жалуясь на долгое одиночество. Скрип звучит как стон старика, и я невольно вздрагиваю.

Каменная дорожка, ведущая к дому, заросла сорняком, но пройти можно. Каблуки вязнут в трещинах между плитами, и я слышу, как где-то под ногами шуршат опавшие листья. Воздух пахнет прелой листвой и сыростью, но сквозь это пробивается тонкий аромат чего-то знакомого. Может, сирени или жасмина?

— Ключ от ворот и от дома один и тот же? — спрашиваю, повернувшись к Андрею Петровичу на крыльце. Мой голос звучит чужим, будто эхо в пустом зале.

— Насколько мне известно — да, — утвердительно кивает он. Его тень, вытянутая низким солнцем, ложится на дверь странным узором, напоминающим скрюченные пальцы.

На мгновение меня пронизывает страх. Невольно вспомнился кошмар прошлой ночи, и по спине побежал холодный пот, а стая мурашек пробежала вдоль позвоночника. Волосы встали дыбом, стоило только вспомнить те налитые кровью глаза и воспроизвести звуки, которые издавала ужасная тень. В ушах снова зазвучало то хриплое бормотание, будто кто-то перебирал кости в мешке. Может, ну его, этот особняк? С бомжами на лавочке теплее и не так страшно.

— Смелее, не стоит волноваться, — раздался голос за спиной. Андрей Петрович кладёт тёплую ладонь мне на плечо, и я вздрагиваю, как от удара током.

Ну да, чего это я. Всё будет хорошо. Призраки существуют только в книгах и фильмах. Всё будет хорошо. Повторяю это как мантру, чувствуя, как сердце колотится в такт словам.

Осматриваю помещение. Да, ремонт потребуется серьёзный. Но в этих стенах чувствуется история, чувствуется душа. Паркет под ногами поскрипывает старинными песнями, а потрескавшаяся лепнина на потолке напоминает застывшие волны. И, возможно, именно здесь я смогу начать всё с чистого листа. Представляю, как буду пить кофе у камина, завернувшись в плед, который пахнет лавандой и корицей. Этот аромат любила тетушка Степанаида. То немногое, что я помню о ней.

Глава 7.

Холодный сквозняк поднял с пола вихрь пылинок, заставив меня непроизвольно зажмуриться. Пальцы вцепились в косяк, когда взгляд снова метнулся к зловещим отметинам. Но полуголые доски теперь сияли девственной чистотой, будто кто-то тщательно вытер каждый сантиметр тряпкой. По спине пробежала колония мурашек.

— Вы… что-то увидели? — голос нотариуса дрогнул, его ладонь нервно забарабанила по папке с документами. Он сделал шаг назад, прижимая портфель к пиджаку, словно щит.

Я медленно провела языком по пересохшим губам, пытаясь выдавить из себя что-то внятное. Запах плесени и старой древесины заполнял ноздри, смешиваясь с ароматом лаванды, который пропитал весь дом.

— Н-ничего. Просто показалось, видимо, — лживая улыбка свела скулы судорогой. — Поможете занести коробки?

Он медленно кивнул, все еще изучая пространство за моей спиной. Его взгляд скользнул по моим дрожащим пальцам, замершим на выключателе. Старые обои с желтыми розами шевелились от сквозняка, словно пытаясь сорваться со стен.

— Вы что… собираетесь сразу остаться здесь? — В его тоне смешались недоумение и тревога.
Непроизвольно издала невеселый смешок. Хриплый, надтреснутый. Пальцы сами собой потянулись к шраму на запястье, скрытому широким браслетом.

— Вы не поверите, но за два дня как вы мне позвонили, хозяйка квартиры сообщила мне, чтобы я съехала, — горькая усмешка скривила губы. — Альтернатив нет.

Он замер, и в эту секунду луч закатного солнца пробился сквозь разбитое стекло, осветив стену над роялем. Мое дыхание перехватило — на обоях четко проступили пять параллельных царапин, будто кто-то вцепился когтями в штукатурку.

Коробки с книгами тихо шуршали в руках Андрея Петровича, когда он, кряхтя, пробирался сквозь джунгли лопухов. Колючки репейника цеплялись за его дорогие брюки, оставляя зеленые метки. Я наблюдала из окна, бессознательно перебирая в руках край куртки.

Резко развернулась, от чего заскрипели половицы. Пыль поднялась облаком, заставив чихнуть. В свете фонарика миллионы частиц кружили в воздухе, как ядерный пепел. Рука потянулась к старой тумбочке, и отпрянула, когда палец наткнулся на что-то липкое. Паутина. Густая, тяжелая, будто сотканная из пепла. Фе, гадость какая.

— Надо проверить подвал, вдруг там хранятся тряпки, — отстраненно пробормотала я, отворяя небольшую металлическую дверь. Ржавые петли взвыли, как раненый зверь.

Холодный воздух ударил в лицо, пахнущий сыростью и… медью? Фонарь выхватил из тьмы кирпичные стены, покрытые белесым налетом соли. Шаг. Еще шаг. Каблук провалился в щель между плитами, заставив сердце уйти в пятки.

И тогда это началось.

Сначала - тихий стон, будто кто-то провел смычком по натянутой струне. Потом гул, заставляющий вибрировать кости. Фонарь задрожал в руке, бросая безумные тени. Из глубины коридора донесся скрежет. Точь-в-точь как в том кошмаре, после которого я проснулась в луже холодного пота.

— Нет. Нет-нет-нет… — шёпот сорвался в визг, когда ноги сами понесли меня назад. Локоть ударился о косяк, но боль пришла позже, когда я уже металась по кухне, хватая наугад вещи. Дрожащие пальцы судорожно выискивали в немногочисленных контактах номер бывшей коллеги.

— Лена, привет, это я… — палец дрожал так, что три раза промахнулся по кнопке вызова. В трубке зашипело, и я вдруг ясно представила её: спутанные волосы на подушке, морщинки вокруг глаз, которые она так ненавидит.

— Привет, – доносится до меня хриплый, сонный голос.

— Будет выглядеть максимально странно, если я напрошусь к тебе переночевать? Знаю, мы не настолько близки, но слухи из больницы дошли до хозяйки квартиры, и она меня выселила.

Голос оборвался. Мой взгляд упал на зеркало в прихожей. Там, в зеленоватой глубине, на втором этаже мелькнуло движение. Темное, бесформенное, как клякса.

Тишина. Где-то за стеной заскрипели ступеньки. Волосы встают дыбом, поэтому решаю выйти на крыльцо.

— Конечно, приезжай. Но только у меня через три дня приезжает жених, а он не любит посторонних в доме. — Наконец сказала она. Я представила, как её пальцы сжимают телефон, костяшки белеют. — Поэтому могу только на три дня пустить, к сожалению.

— Огромное тебе спасибо! Не представляешь, как выручила, — я прикусила язык, пока не пошла кровь.

Боже, как попрошайка бездомная. Чувствую себя ужасно. Вдыхаю поглубже, залетаю обратно в дом, беру самое необходимое и запираю дверь на ключ. Машинально хватая вещи, я чувствовала, как чей-то взгляд жжёт спину. Тёмный силуэт на лестнице, в районе второго этажа, замер, будто наблюдая за бегством.

— Я передумала, еду с вами, — на недоумевающий взгляд нотариуса отвечаю. — Слишком пыльно. Завтра вернусь, начну уборку, и после уже можно будет оставаться ночевать.

Машина Андрея Петровича пахла новой кожей и кофе. Я прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как ворота особняка медленно исчезают в тумане. В боковом зеркале на мгновение отразились лицевые окна моей новой жилплощади. В одном из них, за занавеской, явственно виднелась вертикальная полоса. Как будто кто-то стоял, прижавшись лицом к стеклу.

— Вы уверены, что хотите… — начал нотариус, но я резко перебила:

— На следующем повороте налево.

Его взгляд задержался на моих руках — ногти были обгрызены до мяса, кутикула кровоточила.

Глава 8.

Я замерла, не в силах отвести взгляд от стены. Следы на ней были четкими, словно кто-то только что провел пальцами по штукатурке. Но это было невозможно — я была одна в квартире. Или нет?

Включила свет поярче, но тени в углах комнаты будто стали гуще. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышен по всей квартире. Я сделала шаг назад, но тут заметила, что следы на стене начали двигаться. Они словно стекали вниз, как капли воды, и исчезали в полу.

— Кто здесь? — мой голос дрожал, но я старалась говорить уверенно.

Тишина. Только шум машин за окном.

Я сидела достаточно долго, вслушиваясь в собственное дыхание и пытаясь уловить посторонние звуки. Но в квартире было пусто. Только я одна.

Но зато тишь лестничной клетки разорвал скрип лифта. Я прижалась к входной двери, вжав ладони в холодный металл. Гул шагов. Тяжелых, мокрых, будто кто-то волочит за собой мокрую тряпку, замер под моей площадкой. Нас разделяла лишь старая дверь, на которую особо надежды не было. Я молилась всем богам, которых знаю, лишь бы весь этот кошмар прекратился. Но и в глазок выглядывать не отважилась. Воздух пропитался запахом сырого мяса и ржавчины.

— Кх-кх-кх… — хриплый звук, словно кто-то давился костями, просочился сквозь щель под дверью. Ногти впились в косяк, когда я затаила дыхание. Внезапно грохот: будто металлический мусорный бак упал с лестничного пролёта.

Минуты тянулись как часы. Когда, наконец, тишина вернулась, я всё-таки решила прильнуть к глазку, дрожащими пальцами отодвинув «шторку». Тусклый свет уличного фонаря рисовал на стенах подъезда полосатые тени от решёток. И тогда…

Оно было там.

Существо, напоминающее человека лишь контурами, сидело на корточках у лифта. Спина выгнута неестественным горбом, пальцы с крючковатыми ногтями впились в тушку крысы. Голова повернулась на сто восемьдесят градусов. Лицо отсутствовало, лишь впадина рта, растягивающаяся до ушей, и горящие огнем глаза. Челюсти работали, разрывая плоть с мокрым чавканьем. Кровь стекала по подбородку, капая на плитку, где уже клубилась чёрная слизь.

Я отпрянула, прикусив кулак, чтобы не закричать. В ушах зазвенело, желудок сжался в комок. Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Когда рискнула взглянуть снова, тварь уже стояла на четвереньках, уткнув «лицо» в лужу. Длинный язык, похожий на пиявку, выскользнул из пасти и начал вылизывать кровь. Внезапно оно замерло, будто учуяло что-то. И медленно поползло к лестнице, оставляя за собой влажный след.

Только когда звуки окончательно стихли, я заметила, что на ручке двери изнутри остались отпечатки. Пять длинных полос, будто кто-то провёл когтями по краске. Ленка меня убьёт, если заметит. Воздух в прихожей стал густым, как сироп, пахнущим разложением и… лавандой. Той самой, что витала в особняке.

— Нет, — прошептала я, сползая на пол. Спина ударилась о батарею, но боль не пришла. Только холодок вдоль позвоночника, будто по нему проползла тысяча муравьев.

В квартире я всё так же оставалась одна. Больше никаких посторонних звуков не было.

Как уснула, не поняла сама. Сон начался с запаха жасмина, а потом я просто неожиданно оказалась сидящей в плетёном кресле на веранде позади особняка. Кружевные занавески колыхались под ветерком с реки. Незнакомец наклонился вперёд, и солнечный блик скользнул по его лицу, высветив шрам на скуле. Тонкий, как след от лезвия.

— Твоя мать сажала эти гортензии? — он кивнул на кусты у перил, где среди листвы прятались фарфоровые статуэтки котов. Моё сердце сжалось. Эти фигурки… Лиза разбила последнюю в день моего отъезда. «Нечаянно», конечно.

— Она… — голос сорвался, когда я попыталась ответить. В горле запершило, будто вдохнула пепла.

Он протянул фарфоровую чашку. Чай пахнул мятой и чем-то горьковатым — как те таблетки, что я приносила пациентам для лечения. Ложка звякнула о блюдце, и внезапно со дна чашки всплыло чёрное пятно. Оно пульсировало, разрастаясь, пока не заполнило всю поверхность.

— Он не уйдёт, — повторил мужчина, и его глаза стали абсолютно чёрными. В зрачках отражалось не моё лицо, а что-то иное: сгорбленная фигура у лифта, обгладывающая кости.

Звонок в дверь прозвучал как выстрел. Я вскочила, опрокинув столик. Чай разлился по полу веранды, превращаясь в липкую чёрную лужу. Просыпаясь, успела заметить, как из неё высовываются бледные пальцы.

Реальность ударила ледяным душем. Я мчалась по коридору, спотыкаясь о разбросанные Леной вещи. Боль в мизинце, ударившемся о ножку стула, смешалась с привкусом железа на языке. На всякий пожарный проверяю, кто там, но глазок дверной линзы был запотевшим, будто снаружи на него дышали.

— Ты в порядке? Ты чего закрылась на цепочку? — Лена впилась в меня взглядом, пока я дрожащими руками снимала эту маленькую «защиту». Она швырнула сумку на пол, откуда выкатился пузырёк с валерьянкой.

— Выглядишь, как привидение. Опять не спала?

Над ответом пришлось подумать, молча наблюдая, как она закидывает куртку на вешалку.

— Пьяные… — я провела ладонью по лицу, чувствуя, как ложь горчит на языке, — шатались по этажам. Я испугалась и на всякий случай закрылась на все замки.

— Так надо было вызвать полицию, а не играть в баррикадированние. — Бросила она, доставая из холодильника бутылку минералки. — Представляешь, кто-то из котов около лифта во-о-от такую огромную крысу поймал и сожрал. Гадость редкостная. Я как увидела, чуть не блеванула.