Демон. Запланированная влюбленность.

Встреча в промерзшем автобусе

Я не красавица… Я не красавица, потому что у меня аллергия на дешевую косметику, а на брендовую не хватает денег (впрочем, возможно и на нее аллергия тоже – не пробовала); я не красавица потому что не в состоянии стоять два часа с феном по утрам делая себе укладку, вдобавок еще и парикмахер, которой я доверяла свою голову уехала на «большую землю» и теперь мне приходилось стричься и краситься случайных, хотя и каждый раз по рекомендациям, мастеров и каждый раз не то, не то… У меня самая обычная одежда с центрального рынка; возможно даже с притензией на изящество, но далекая от гламура, ближе к нашей суровой реальности – брюки, пуховики, шарфы и сапожки без каблука.

Помню, одному парню, который брызжа слюной доказывал, что женщина должна ходить на шпильках, я посоветовала самому одеть шпильки и пройтись полтора километра от моего дома до автобусной остановки, где и наледи, и лужи и сугробы, и проезжающие навстречу машины, из-за которых приходится постоянно прыгать с проезжей части на похороненный с октября по апрель под снегом тротуар. Вернее даже не посоветовала, а пригрозила… Приятно вспомнить...

***

Я мстительно улыбнулась своему отражению в зеркале.  Челка получалась откровенно кривая. Я устала доверяться парикмахерам, объяснять им, что челку надо стричь прямо, без всяких косых, кривых и филированных -  точно до зрачка – на два миллиметра короче – и она будет флагштоком торчать вверх, и ничем ее не уложишь, миллиметр длиннее – и будет лезть в глаза... Каждый раз я встречала полное понимание в глазах, размеренное кивание головой… и результат, от которого у меня случалась истерика.  Выходя из каждого очередного салона, я клялась, что в жизни больше туда не пойду, и добавляла, что лучше бы постриглась сама. По крайней мере, дешевле и не так обидно.

Впрочем, последнее время я так и делала (непосещенные салоны в городе внезапно закончились) – и получалось вполне терпимо, если сделать скидку на мои кривые ручки – просто шикарно. По крайней мере, ближе к тому, что я хотела и без откровенных косяков. Сегодня я с уверенностью профессионала в очередной раз взялась за ножницы… и откромсала лишнюю прядь, прямо над правым глазом. Я выровняла челку. Некрасивая зазубрина. Выравнивать по этой длине опасно – будем ждать, пока отрастет...

«Катя, ну на кого ты меня покинула...» - заныла я. Катя – мой проверенный парикмахер. Приучить клиента к качеству, а потом лишить его – это жестоко. Я-то думала, что так и должно быть, что моя грива всегда пышно и идеально лежит, и этот дерзкий объем на затылке и пряди у лица списывала на свои врожденные данные. Как же я ошибалась! Хотя она сама меня в этом уверила... Катя любила мои волосы, восхищалась ими, и каждый раз пыталась превзойти себя, не глядя на мое равнодушное «как обычно». Другие мастера с умным видом оправдывая свои косяки, заявляли что волосы у меня проблемные. Слишком непослушные, слишком много… «и как вы их вообще укладываете?» - «никак - пожимала плечами я - это невозможно» - «вы просто не умеете!» - и мастера тут же брались демонстрировать мне свои таланты.  Через час мучения с фенами, утюжками и лаками в их глазах появлялась тоска, через два – отчаянье, и едва закончив, они спешили от меня избавиться, уже не умничая больше.

Я сделала глоток кофе. Не столько кофе, сколько тепла… Глоток потерянного рая, оставленного там, под одеялом… Надо бежать. Я слила остатки в маленький «карманный» термос. Мне почему-то всегда холодно, независимо от того, сколько одежды на мне надето. Такое чувство, что у меня просто ледяная кровь. Сказки про «больше двигаться» я не воспринимаю. Попробуйте подвигаться в трех пуховиках! Ну не трех, конечно, шучу. Но по общему объему вещей на мне – что-то близкое. Мне холодно дома, холодно совать руку под струи холодной воды, пока водонагреватель еще не успел сработать, а ждать минуту, ожидая пока она сольется, не охота, да и дорого. Холодно даже трогать сам металл кранов, стоять ногами на ледяном полу, холодно в транспорте, холодно на работе… Я не могу согреться уже много-много лет…  Эта холодовая усталость, отупляющая, бесконечная…

Хорошо хоть на работу не к восьми, как простым смертным, а к десяти. Ничто меня не радует больше, чем пустые автобусы.  Ненавижу стоять, упершись носом кому-нибудь в затылок и пытаться сохранять равновесие на одной ноге… сегодня автобус был совершенно пуст. Я с облегчением расселась на полтора кресла у самых дверей и вставила наушники в уши. Не столько для настроения, сколько в качестве защиты от мерного шума двигателя, который сводил с ума. Шумовая аллергия, ага. И холодовая усталость. Надо меньше читать книжек по медицине, а то и не такое у себя найду. Иппохондрия с годами не лечится, а только прогрессирует. Но что поделать, если мне действительно плохо? – «Ты просто ищешь оправдания» - сказала я себе тоном моей начальницы. Дальше следовало обязательное «Не ленись, улыбнись и вперед…».

Вместо этого я тяжело вздохнула и протерла пальцем оконце в покрытом инеем стекле. Захотелось придать ему какую-то форму. Сердечко? Нет, слишком банально. Окошко, квадратное, рама с перекладинами, и даже силуэты на подоконнике – кошка и цветок в горшке.  Кошка вышла кривовато. Я хотела все стереть, но вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Вместо этого подышала на окоченевший палец и подняла глаза. Прямо надо мной стоял парень и что-то говорил. Восхищается моим шедевром? Это, пожалуй, стоит того, чтобы вынуть из уха наушник. Я дернула провода и вопросительно посмотрела вверх, надеясь, что он догадается повторить последнюю фразу.

- У тебя челка кривая – сказал парень.

Ну вот и первый комплимент за сегодня.  А ты, как тебя там, в серой шапке, заносишься в список моих смертельных врагов под номером один…  Нет, два. На первом месте все-таки бывший…

 - И че? – агрессивно поинтересовалась я.

- Сама стригла?

Пока я собиралась, что бы ответить, дверь открылась, и парень выскочил на тротуар. Сама не понимая зачем, я подскочила и рванулась следом. Он отошел всего на пару шагов и развернулся ко мне лицом. Я внезапно для себя отметила голубые-голубые глаза. Я вдруг поняла смысл слова пронзительные. Потому что насквозь. Словно сквозь его лицо светилось рассветное небо, такое пронзительно голубое, особенно в ржавом тусклом свете еще не погасших фонарей. Свет проникал отовсюду и ниоткуда. Светился в отраженном свете снег. С необыкновенной четкостью отпечатывалась на сетчатке глаза а затем и в мозгу каждая точка его лица. Огромные, голубые глаза. Огромные, белесые ресницы. Выделялись скулы на худом лице.

...и еще более странная встреча

«Идиот» мне приснился. В глазах голубое с нотками заката, полыхавшего вокруг, вверху и под нами. Он нес меня на руках сквозь ледяные облака, точнее мы летели. Облака были декорированы каскадами из сосулек, а может, и держались на них, как сладкая вата на палочках, я может это были не облака, а сугробы, с наносами, свисающими ажурным кружевом. Мы летели, он прижимал меня одной рукой к груди, а мои руки были покрыты ледяной глазурью, как креветки в супермаркете. Я трогала пальцами одной руки  другую, и лед под пальцами трескался, разбегался в стороны белой паутинкой трещин, ссыпался вниз сверкающими осколками…  Я пыталась смотреть вперед, но в глаза бил ветер – понятно было только одно: полыхает…

Безумным, безумным закатом, пламенем, плазмой, ионным облаком горит сама атмосфера, и мне вроде наконец-то не холодно, но руки покрыты льдом, и, наверное, так же лицо…

Я проснулась с сердцебиением. Трррр – выдавал мой мотор. Где-то копошились мыши. Котел утробно урчал, нагревая воду в контуре. Мерцала гирлянда, оставшаяся с нового года. Ночь… Я нашарила свой телефон на полу у кровати, дернула спросонья вместе со шнуром зарядки… Три часа ночи… Свет экрана болезненно бил по глазам, я убавила яркость. От нечего делать зашла в соцсеть. И вдруг…

«Парень с голубыми глазами в вязаной серой шапке с оленями, джинсы, серая куртка. Ты ехал в автобусе №2 вчера утром и сделал неуместный комплимент моей челке. Ищу тебя. Зацепил» - написала я в группу «потеряшек» города N-ска. Подумала, и добавила смайлик. Удалила пост. Легла на спину. Гирлянда переключилась на оранжевый, потом на красный. Бред, все бред. Надо спать…

***

- Ты меня искала? – спросил он.

Мы выходили с работы, гуськом, через узкие двери. Я первая, а мной девчонки. Блондин самым натуральным образом сидел на заборе напротив. Вот просто сидел на заборе и все. Обычный такой, серый бетонный забор. Специально что ли туда залез, чтоб меня впечатлить?

- Нет – сказала я.

- Сама же говорила, что врать нехорошо – он обнажил клыки в широкой улыбке.

- С кем ты там разговариваешь? – вмешалась Таня.

- Я, что, одна тебя вижу? – спросила я, указывая рукой вперед – и уже тише добавила – вон там, на заборе.

- Милашка! – вынесла свой вердикт Таня – только худой…  Наверное, студент.

- Как видишь, не одна – развеселился блондин.

- Слезай с забора.

- Лучше ты на забор.

- Удачи, подруга – Таня, прощаясь, хлопнула меня по плечу и удалилась в сторону остановки. Я, как самнамбула, подошла к забору. Блондин протянул мне руку.

- Ну же, не бойся! – я, как во сне, подала свою, хотя у меня и в мыслях не было, что я смогу преодолеть двухметровый забор. Его ладонь оказалась на удивление горячей и мягкой, наперекор моему стереотипу, что все мужчины состоят из стали.

- Да ты просто ледышка! – Говоря это, он рывком дернул меня вверх с неожиданной для такого щуплого юноши силой, подхватил под ребра, и, я, сама не понимая как, оказалась сидящей верхом на заборе. А он тут же спрыгнул на другую сторону.

Я удивленно озиралась. Никогда не задумывалась, что по эту сторону этого бетонного монстра. Забор просто был и все. Ограничивал собой пространство, за которым заканчивалось мое любопытство. Наверное, потому, что сам по себе он был довольно таки скучным. Чего не сказать о территории за ним. Похоже на заброшенную стройку. То тут, то там, даже на крышах пробивались молодые елочки. И все это богато украшено снегом.

- Прыгай сюда, не бойся! – парень уже тянул руки мне навстречу.

- Лучше отойди. В сугроб прыгать не так страшно.

- Как скажешь.

- Господи, что я творю? – спросила я, приземляясь в снег чуть ли не по пояс.

- Смело идешь навстречу своей судьбе.

Иллюстрируя эту фразу парень зашагал прочь по протоптанной в снегу вдоль забора тропинке, не оставляя мне иного выбора, как только последовать следом.

- Ты не маньяк? – с надеждой спросила я, догоняя.

- Хуже. Я демон – он не поленился обернуться, чтобы продемонстрировать свои клыки, что, как я заметила, делалось с большим удовольствием.

- Настоящие?

- Хочешь потрогать?

- А можно?

- Если только язычком.

- Знаешь что! – обиделась я, и сделала попытку развернуться на узкой тропинке.

- Не злись! – он бесцеремонно обнял меня за плечи – я отвернулась носом к забору – упрямая кроха! – он попытался поймать меня за подбородок, но я увернулась.

-  Я не кроха!

- Ну трогай, трогай, если так хочешь! – разрешил он.

Я удивленно подняла глаза. Он улыбался. Ткнуть пальцем прямо в эту улыбку – какая то неслыханная для меня дерзость…

- Я не кусаюсь.

… впрочем, лазить по заборам – тоже. Я вдруг решилась,  и, обжигая палец его дыханием, коснулась фарфоровой поверхности зуба. Правого. Проверила кончиком указательного остроту клыка. На коже выступила крошечная капелька крови. Я в каком-то трансе уставилась на нее, не веря, что такое возможно. Блондин поймал мою руку и поднес к губам, быстро поцеловав подушечку пальца. Капля исчезла.

- У тебя вкусная кровь.

- … и странные друзья.

- Я тебе не друг – блондин, все еще удерживая за руку, потащил меня по ступеням в какую-то арку, видимо недостроенный торговый центр.

- А кто?

- Я тебе уже говорил!

- А разве демоны не должны быть брутальными злыми брюнетами?

- Должны. Но я выгляжу так, как хочу выглядеть.

- Глупая отмазка.

- А разве девушки должны лазить по заборам, ходить без макияжа и самостоятельно стричь себе челку?

- Но я выгляжу так, как хочу выглядеть… - я вдруг поняла, что мне чертовски нравится эта фраза, и расхохоталась. Мы как раз проходили под  аркой, и она вдруг вернула смех пронзительным громким эхом.  Я даже замолчала от неожиданности. А потом начала орать на все голоса, кошками, собаками, наслаждаясь раскатами звука.

Черновик

Еще несколько пролетов, коридоров – и мы вдруг оказываемся в огромном и светлом зале. Две стены планировались стеклянными, но сейчас кое где стекол не хватает, и сквозь эти проемы видно, как полыхает закат. Закаты на севере долгие, зимой так целыми днями, и все же хочется кричать «остановись, мгновение… я разглядела не все». Картина не меняется в своем планетарном величии, дает себя разглядеть; отражается в каждой снежинке, но не так, как в уличных сугробах – совершенно иначе, звонче и чище.

Я так и стояла, потеряв дар речи, пока блондин не подошел сзади, обняв меня за плечи.

- Это напрягает – сказала я. На самом деле не напрягало, хотелось и дальше так стоять, но есть же правила приличия и все такое… Слава богу, руки он не убрал. Да что он себе позволяет? Мои слова вообще хоть что-то для него значат?

- Мигель, что тебе от меня надо? Водишь меня по потрясающим местам, в автобусах пристаешь с этой своей челкой…

- Любви – кратко ответил он.

- Влюбился что ли?

- Наоборот. Мне надо чтобы ты влюбилась в меня.

- Зачем? – удивилась я такой откровенности.

- Для твоего же блага.  

- Не вижу никакого блага в безответной любви.

Он вздохнул и нехотя стал объяснять:

- Понимаешь…  Ты предназначена другому человеку. Очень сильному, очень успешному, который подарит тебе в этой жизни все, о чем только можно мечтать. Но ваша встреча будет коротка. Очень коротка, и тут мы ничего не можем изменить, это без шансов.  Времени будет слишком мало понять, что вы созданы друг для друга, принять решения, и совершить поступки,  которые впоследствии помогут найти друг друга.

- Сколько?

- Семнадцать секунд…

Как мало… Семнадцать секунд – это один долгий взгляд и пара слов… Хотя… разве тогда, в автобусе мы виделись дольше?

- Прости, я тебя перебила…

- И поэтому вы должны понять это не во время встречи, а о до.

- Он симпатичный? – спросила я, а в голове уже зарождалась немыслимая догадка.

- Он похож на меня больше, чем я сам.

- Как можно походить на кого-то больше, чем он сам?

- Так же, как оригинал походит на свою копию. Я просто ношу его внешность, как ты – одежду.

Я поежилось – стало вдруг зябко. Конечно, не верилось, но чисто логически конструкция была интересна, хотелось найти изъян.

- Это, без сомнения, гениальный план.  Я только не понимаю, зачем ты раскрыл мне все карты.

- Ты все равно потом это забудешь. Останется только непонятное чувство. Когда ты увидишь его, тебе покажется, что вы были знакомы в прошлой жизни, ну или что-то вроде этого.

- Не будет и его. С чего это вдруг мне влюбляться в незнакомого парня, пусть даже и о-очень симпатичного, который не испытывает ко мне никаких чувств. Просто… работа…

- Ты не знаешь о том, девочка, я могу заставить тебя забыть что угодно в любую минуту. В том числе и этот разговор. И завтра будут другие разговоры  в другой обстановке, и тебе даже покажется, что я влюблен. У тебя ноль попыток, у меня – бесконечность. Как в компьютерных играх, где неважно, с какого раза проходишь уровень.

Меня вдруг бросило в холодный пот от мысли, что я не вижу непрерывности своих воспоминаний даже в самом недавнем времени. Вот сегодня я сидела в офисе, мне кто-то звонил. Кто звонил до, а кто после? И сколько времени прошло  между звонками? Я могла потерять семнадцать секунд? Легко! Могла с легкостью потерять целые часы в этом бардаке своей памяти…

Я сама не заметила, как судорожно вцепилась в его руку.

- И это у тебя попытка, номер…

- Нулевая. Сегодня я не пытаюсь тебя соблазнить, просто знакомлюсь. Рекогносцировка, так сказать. Черновик. Потом его сотрут, поэтому можно говорить все что угодно, и просто наблюдать  реакции. Черт возьми, можно даже правду! А если повезет, ты и сама расскажешь, как пройти по лабиринту твоей души.

- Да щаазз!

- Ну же, малыш, разве тебе не хочется выговориться? Я так и так это выясню, пусть даже и с сотого раза, а ты – так и так забудешь. Можешь считать это сном, хоть это и наяву…  Так чего тебе хочется больше всего на свете?

- Честно говоря – осторожно, как бы прицениваясь к ситуации начала я – больше всего мне хочется тепла… - хотела добавить «в том числе человеческого» но это как то… жалко, что ли… И потом, вдруг не так поймет, решит, что надо шептать мне всякие глупости на ушко… -  я в этом городе годами не могу согреться…

- Это проще, чем ты думаешь. Согрею так, что через пять минут сама раздеваться начнешь!  

Это сейчас прозвучало пошло, или у меня просто пошлые мысли?

Раз-два – откуда-то из проема в стене он извлек несколько деревянных ящиков.  Три – появилась бутылка с жидкостью для розжига. И даже без запаха. Четыре – спичка. Пять – пламя. Упоительный запах сосновой смолы. Слишком все отрепетировано и четко.  Даже дым, жирнющий черный дым не задевает глаз, а мгновенно улетучивается в какой-то проем в потолке.  Слишком много совпадений. И именно  закат, и именно в то окно чтоб выйти и сразу ослепнуть от красоты – слишком много аргументов «за» что это хорошо продуманный сценарий, и только один против – чистый, девственно-белый снег, по которому мы пришли. В первый раз.

- Как часто ты врешь? – спросила я.

- Никогда – он встретил мой недоверчивый взгляд – демоны не могут врать так же, как люди не могут летать – начал он объяснять мне, словно ребенку.

- А глаза такие голубые-голубые, и честные-честные…

Питахайя

Всю ночь я писала со скоростью сто знаков в минуту. Слово в слово, стараясь ничего не упустить, каждую мелочь. Не думая, не анализируя – выводы будут потом, когда будет время, сейчас надо просто сохранить. Жаль, так много вопросов я еще не задала. Почему я? В чем моя особенность? Зачем? Какова глобальная цель? Обозвала документ «Прочти обязательно!!!», сохранила на жесткий, на флешку, отправила себе же на почту…  Куда бы еще его спрятать так, чтобы был на виду??? Во всех  мессенджерах и соцсетях  забила в статусы «проверь почту».  В будильник на телефоне. На завтра, на через неделю. Записку под подушку, ручкой написала на запястье (попутно обнаружив, что почти разучилась писать)…

***

Спать… до утра осталось немного. Спать не могла. Спинным мозгом понимала, что решается моя судьба… без малейшего участия с моей стороны. И не знала, как тут вмешаться.

Уснуть удалось ненадолго. Снились кошмары. Ну как кошмары, страшно не было, но когда вспомнила наяву, аж в кровати подпрыгнула, и долго еще не могла прийти в себя. Снилось, что он сдирал с меня кожу, и говорил, что я такая ему не подхожу. А мне не больно и не страшно, просто смотрю на свое голое ярко-красное мясо, без любопытства даже. Давлюсь кофе. В который раз проверяю, не исчезло ли с электронной почты письмо. Решила не посылать вдогонку описание кошмара, ну его.  Джинсы, сапоги, уговариваю торчащую антенной вверх укороченную прядь лежать вниз, приглаживаю, смачиваю водой, гелем ля укладки. Вроде вышло. Надо купить для нее заколку. Бабочку с огромными, с ноготь стразами - видела в ларьке. Сегодня же и куплю. Если получится – будет хороший день – загадала я. Будет, конечно, куда она от меня денется, эта заколка.  Выхожу в подъезд с термосом в руке, элегантно прихлебывая кофе. На самом деле это неудобно – дверь, ключи, кнопка в подъезде, застегнуть куртку, перила, гололед, бежать (отдельная история), автобус, проездной…  Ах, да, сегодня еще мешок с мусором… Мешок аппетитно пахнет бытовыми отходами, и мысль «сегодня ничто не сможет испортить мне настроение», становится все более жалкой.  Мигель сидит на подоконнике подъездного окна, того самого, что почти под потолком, и пальцем выводит на грязном стекле замысловатый вензель.

- Меня караулишь?

- Тебя.

Спускаюсь на лестничную площадку под окном, роняю пакет с мусором на пол, делаю глоток, задрав голову вверх. Интересно, как он собирается спускаться? Я, кажется, готова поверить в сверхспособности. То есть, то, что это какой то затянувшийся розыгрыш, и то, что он действительно сотрет мне память и влюбит меня в себя – две эти мысли спокойно, не конфликтуя уживаются в моей голове. Интересно, а «влюбить насильно» - это можно назвать насилием над душой? Мигель просто спрыгивает с подоконника. Я в ужасе отшатываюсь в сторону, ожидая страшного удара, но он касается пожелтевших плиток пола мягко, едва ли не беззвучно. Зато у меня катастрофа – во первых, едва не пролила кофе, во вторых чувствую кожей головы, как упрямая прядь, оторвавшись от общей массы взвивается вверх и остается в таком положении. Мигель подтверждает мои подозрения - тут же ухватившись за нее, начинает рассеянно наматывать на палец. Похоже, он даже собирался что то сказать, но уже забыл об этом. Я полна сюрпризов, ага.

- Вообще-то больно – деликатно «намекаю» я.

- Ой, прости... - он убрал руку, но продолжает смотреть мне на голову, словно увидел там говорящую лягушку – ты это… готова?

- Вообще-то я всю ночь репетировала речь…  А теперь не знаю, что сказать… Знаешь,  этот «черновик» прекрасен. Тем, что мы в нем настоящие… Я просто хочу в нем побыть еще. Не надо меня обнулять. Или перезагружать…

- Что такого ценного случилось за вчерашний день, что ты так отчаянно цепляешься за него и не хочешь его забывать?

- Не знаю…

- Ты увидела меня настоящим?

- Да…

- Ты влюбилась, и миссия выполнена

- Как, уже?... Ты уйдешь?

- И сделать так, чтобы мой образ в подсознании стал синонимом боли? Нет, детка, у меня в этот раз роль хорошего парня. Я должен показать тебе, что такое счастье. Точнее, тебя с ним познакомить…

Мне захотелось обнять его и разреветься, но вместо этого я стояла и думала о том, как это дико.  Остывал кофе, валялся пакет с мусором у ног…

Смотри, что я тебе привез – он вдруг вынул из кармана красную глянцевую шишку. Я, кажется, видела такое в интернете – питахайя какая-то.

- Что, в наш супермаркет завезли очередную порцию экзотики?

- Да нет, это я на юге сорвал. Увидел, и подумал, что тебе понравится такая прикольная штука…

- А что ты там делал?

- Да так, по делам… ты умеешь его есть? Смотри, его надо разрезать – с этими словами он разрезал плод, извлеченным из кармана перочинным ножом, обнажив бело-черную, в крапинку, внутренность – и выскребать мякоть чем-нибудь острым…  Вот, держи нож. Ты же умеешь обращаться с острыми предметами (явно намекая, на вчерашний поцелуй).

Я почувствовала, что краснею.

Не отрывая от меня пристального взгляда, Мигель прикусил нижнюю губу, и даже чуть поцарапал ее клыком.

Раньше а его губах не было царапин. Еще одно доказательство того, что все происходит в первый раз. Если она останется, конечно. Интересно, если его пометить; оставить знак; расцарапать ногтем, поставить йодом крестик на плече – следы останутся? Существует ли он во время своего отсутствия, или это тело генерируется заново каждый раз? Помнит ли оно?

- О чем задумалась?

- О физиологии – я опустила глаза.

Самолет

Аэрпорт был совсем не таким, как я себе представляла. В кино он полон загорелых бодрых людей, гордых предстоящей поездкой, уверенно отвечающих на вопросы во время многочисленных проверок сотрудниками аэропорта. На самом деле лица у всех были сонные и уставшие, у многих растерянные. Человеческая толпа растерянно топталась, то и дело неуверенно тыкаясь не в те двери, отвечали с виноватым видом, как двоешники у доски, словно их в любой момент мог прогнать любой из сотрудников аэропорта. Вдобавок было как то промозгло. Неуютно в общем. Огромное помещение казалось слишком пустым. Обыденным. И в то же время веяло космосом и сверхъестественным от каждого таинственного помещения куда нельзя, от людей в форме. Или мне это так казалось с недосыпа?

Мне казалось, что мир у моих ног. Что я самая удачливая в этом человеческом море. Я ходила с гордо поднятой головой, смеялась громко, и нет да нет, пыталась поэффектнее взмахнуть шевелюрой. Я улыбалась всем, была на редкость вежливой и предупредительной.

- Светишься – заметил Мигель.

Мы уже сидели в креслах самолета, я – в ожидании чуда, и оттого что этот момент был каким-то очень напряженным, невероятно важным казалось и каждое произнесенное слово.

Я смутилась, и поправив волосы, вдруг нащупала упрямо торчащую прядь. То есть вот в таком виде я хвасталась подругам, что еду на отдых «со своим студентом», ее я с достоинством несла по трапу самолета???

- Черт! Заколку не купила…

- Купим.

- Мне нужна была вполне конкретная заколка, из конкретного ларька… Бабочкой, такая, с огромными стразами… Короче… День не удался…

- Прости, что испортил тебе день.

Сказано было абсолютно серьезно. Невероятно, но про заколку он понял! И то что нужна была и не она мне даже, а это просто ритуал…

- Ерунда… А еще, мы кажется оставили пакет с мусором в подъезде…

Тут самолет начал двигаться, ровно, без тряски, но… У меня вдруг все похолодело внутри от мысли что скоро эта махина… Нет, не поднимется в воздух. Под ней разверзнется пропасть – почему то я это себе представляла именно так. Честно говоря, понятия не имела, что я боюсь летать. Пальцы, которые едва заметно ныли от напряжения все это время, вдруг скрутило с немыслимой силой, и руки мертвой хваткой вцепились в то, что было рядом – одна в сумку, другая в руку Мигеля.

- А знаешь…

- Не знаю!

Мне казалось, мое сердце разорвется от ужаса, как только мы оторвемся от земли. И вместе с тем я понимала, что эта махина уже точно не остановится, по крайней мере, я не смогу ее заставить. Я почему то очень четко представляла себе этот миг отрыва шасси от взлетки. И чем ближе он приближался, тем бесконечнее растягивалось время, я словно ухожу за горизонт событий, вот прямо сейчас, сейча-а-ас…

- У меня тоже когда то был свой своеобразный ритуал…

- Да мне плевать!

Мигель грубо схватил меня за рубашку на спине, и буквально бросил лицом к себе на грудь. И когда тьма должна была поглотить меня полностью, я оказалась в темноте просто от того, что закрыла глаза и уткнулась лицом в его свитер. Вибрация исчезла. Мы прошли точку отрыва. Сначала мне показалось, что я куда-то падаю (при этом содержимое желудка остается на месте), но потом как то смогла совладать с собой, и поймать ощущение своего тела, вернее найти его в пространстве и снова оказаться в нем…

- Все хорошо, хорошо… Мы уже летим, летим – он легонько похлопывал меня рукой между лопаток.  Я вдруг подумала, что за эту бесконечную секунду этот человек (человек, да) стал мне таким родным и близким, ну прямо как третий родитель… Бесконечно родным и близким…

- Скушай конфету.

Я послушно положила в рот леденец. Неожиданно действительно стало лучше.

- Спасибо…

- Обращайся. У меня есть еще.

 Я думала, он про обнимашки…

- А что за ритуал?

Та фраза, про ритуал казалась сказанной тысячу лет назад…

- Если я сталкиваюсь с чем то, чего никогда до этого не делал, то делаю это несмотря ни на что.

- Сталкиваешься? До сих пор??? Ну я имею в виду не всякие глупости типа «я никогда не ела мороженного с мясом»….

- Еще как. Ты даже не представляешь, насколько мир огромен.

- И часто?

- Очень!

- И когда в последний раз?

- Да только что. Никогда не ощущал такой ровной и сильной пульсации биополя…

- Что???

- Как у тебя.

- У меня…

- Как в первые мгновения взрыва, когда наблюдается разлет светящегося раскаленного газа…

- Какого взрыва?

- Ядерного

- Бррр, романтик блин! Тебе никогда не говорили, что ты умеешь делать комплименты?

- Тебе никогда не приходило в голову, что я могу не укладываться в рамки стандартной схемы общения?

- Знаешь, а мне с тобой спокойно. Ты делаешь как хочешь, а не как надо, и меня это нисколько не задевает. И еще… с тобой у меня появилось чувство непрерывности жизни. Я ощущаю, как время течет мощным потоком, не рассыпается осколками. Не знаю, как это объяснить…

Я взглянула ему в глаза, словно надеясь увидеть там что то, что даст мне понять, продолжать мне этот странный разговор или нет…  Мигель смотрел мимо меня, за плечо. Что там может быть такого важного, черт возьми? Я оглянулась.

Земля стояла боком к иллюминатору – вся, вместе с домиками, первыми огнями, грязными прорезями дорог на снегу. Мне показалось, что сейчас я выпаду сквозь стекло, но гравитация врала и играла, по прежнему притягивая меня к креслу.  В голове словно что то рвалось, со скрипом торможения многотонного железнодорожного состава, пронизывающим насквозь, даже с уходом в ультразвук. Пальцы рук в судороге начали выгибаться  обратную сторону. Эта картина причиняла невыносимую боль, но я не могла оторвать от нее взгляд. Она была прекрасна…

Домик у моря

При высадке я уже привычно зашла последней в поданный автобус – чтоб выйти первой. Мигель научил этой фишке.

Умываясь ледяной водой в общественном туалете аэропорта Симферополя, и пытаясь надавать себе (но не сильно) по щекам, чтобы согнать усталость и ломоту в костях от сна в неудобной позе, я на секунду подняла глаза в зеркало и застыла…

Белая-белая кожа, оттенка чуть теплее снега, скорее сметанного, черные ресницы, слипшиеся от воды, растрепанное каре, пылающие алые губы и румянец на щеках…  Подумать только, что делает правильно подобранны цвет платья…

- Да красавица, красавица! – прокомментировала ожидавшая очереди к умывальнику за моей спиной женщина.  Я смутилась и отошла от раковины. Огляделась. Здесь уже ходили в майках, люди были в основном загорелые (в нашем городе такое считалось признаком немалого достатка) – я выделялась белою вороной, и впервые подумала, что вот эта бледность, всегда казавшаяся мне нездоровой – это тоже красиво.

Я вышла в зал уже другой походкой, замечая как скрещиваются на мне взгляды присутствующих.  Мигель ждал с нашими вещами. О, да, мы обзавелись каким то кочевым хозяйством прямо в дороге – огромный пакет (пришлось купить за бешенные деньги)  с сапогами, пуховиками и прочей  одеждой, небольшой пакет из дьюти фри, в свободной руке – неизменный стаканчик кофе. От количества кофе, выпитого в этой поездке, меня уже мутит, а ему хоть бы что.

- Готова, ледяной цветок севера?

- Спасибо за платье, Миг… До меня только сейчас дошло, какое оно шикарное…

- Благодарить сюда – он предусмотрительно подставил щечку. Пришлось его поцеловать. Казалось, вся толпа при этом вздохнула с разочарованием, причем как мужчины, так и женщины: на Мигеля тоже заглядывались.

В Симферополе мы взяли в аренду машину, купили шляпу и крем от загара, несмотря на мое вялое сопротивление.

- Еще спасибо скажешь – прокомментировал Мигель – солнце здесь жесткое.

- И купальник…

- Ты планируешь купаться?

- Дома я открываю купальный сезон при двадцати, а тут гораздо теплее.

Купальник был взят вульгарно красный и раздельный.  Я сказала, что не надену это, на что мне посоветовали купаться голой.

В Севастополе мы ели рапанов в каком-то ресторане. Как и любая незнакомая еда, я затруднялась ответить, какое впечатление они на меня произвели.

Потом мы увидели море, правда издалека, но я кричала. Кричала что этого не бывает – не может такое количество воды собраться в одном месте.

В арендованный через интернет домик под Алуштой мы добрались уже под вечер. Что-то билось в прибрежные скалы, мне объяснили, что это прибой. Я не поверила. Моря отсюда не было видно – сосны и скалы, но мне сказали, что оно в пятидесяти метрах.  Долго искали плед и бутылку вина, и когда спустились к пляжу, было уже темно. Вода мягко облизывала камни, опрокинутыми в воду отражались огни какого то мыса. Было тепло, уютно и сонно. Я пыталась поймать волну, но она то убегала, то обдавала ноги неожиданно теплой водой. Руки после нее оставались солеными.  Бокалы не хотели стоять на гальке, приходилось все время держать их в руках.

- Песчаный – чуть дальше, но на нем неудобно сидеть – виновато объяснял Мигель. Потом всюду песок, в вещах, в ушах, в телефонах, в бокале…

- Ты был здесь раньше?

- Нет, прочитал в интернете.

- И про песок?

- Про песок – просто знаю.  

Волны набегали на берег не ровно, а по диагонали, из за чего всплеск как бы приближался к нам справа, а после уходил куда-то в темноту. Как живой.

Я вдруг поняла, что он обнимает меня слишком сильно, а от его губ у виска – слишком жарко.

Я попыталась отстраниться, насколько это было возможно, не вызывая подозрений.

- Поцелуй  – хрипло попросил он.

- Ты же знаешь, и я это знаю. Я для тебя – просто работа. И нам необязательно быть ближе – сам говорил…  Я просто…  не хочу быть для тебя игрушкой…

- Господи, откуда такие комплексы? Да ты нравишься мне!

- Нравиться - это не любовь…  А на меньшее я не согласна.

- Боже, какие мы принципиальные! А твой тебя, можно подумать, любит?

- Он и не сделает больно. А ты можешь.

- Нет – простонал он, и все таки коснулся губами виска – ты такая хрупкая и чувствительная….

- Это же плохо.

- Плохо для грубых и черствых. Чувствительность – это глубина ответа, который ты можешь дать. Всем хотелось бы получать адекватный ответ…

- Мне никогда не испытать той силы чувств, чтоб быть с тобой на равных – я попыталась его оттолкнуть – вот и испорчен момент… поездка, вечер…

Зря я вообще на это пошла… Теперь, все оставшееся время испытывать его настойчивость… Он, конечно, утверждал, что у меня не было шансов, и все будет по его… а я, дурочка, и не проверяла. Но дома я хотя бы была в безопасности в компании с людьми, которых я знаю… а здесь… Даже в толпе народа нас просто примут за пару…

- Не бойся. Я ничего не сделаю с тобой насильно.

***

В доме оказалось три спальни. Правда, по приезду я облизнулась на покачивающийся на веранде гамак, мечтая проснуться, как в кино, от блеска солнца отраженного от волн, но сочла что в комнате безопаснее. Тем более, дверь закрывалась изнутри.

Кровать была деревянной и пахла как-то деревянно-уютно. Я провалилась в тяжелый, словно навязанный полусон, едва коснувшись щекой постельного в крупную синюю полоску.

Мигель еще долго шуршал пакетами с продуктами, которые мы успели купить. Я вдруг с ужасом осознала, что мы не в гостинице, а значит, придется готовить самим. К этому позору я была не готова…  Готовить я не умею совсем.  И даже не понимаю, почему должна уметь – ведь я работаю наравне со всеми, и у меня просто нет на это времени. Все эти оправдания звучат складно в компании друзей или коллег. Но как только ко мне начинает проявлять интерес какой-то парень, я вдруг с ужасом понимаю, что готовка – один из критериев оценки спутника жизни, и по этому критерию у меня ноль. От этого хочется спрятаться и никогда не разговаривать с парнями.

Без обнуления

Слева нашу небольшую бухточку замыкали скалы. В них-то я и пряталась. Огромный плоский камень, частично погруженный в воду оброс желтовато зеленым ковром водорослей – ниже их трепало на подводном ветру, там, где они оказались на воздухе, это была просто невероятно скользкая зеленая слизь.  Я выбралась на четвереньках с огромным трудом, уселась на самой верхушке и принялась разглядывать идеально очерченную, безоблачную линию горизонта. 

Мигель старается изо всех сил, но мне никогда не забыть тех горьких слов, брошенных им  после первого поцелуя. И если он сам это понимает, он обязательно заставит меня обо всем забыть.  Я оглянулась в сторону бухты – лишний раз убедиться, что меня не видно.  Скоро, очень скоро… Я просто очнусь в прекрасном сне, рядом с парнем, который пусть и не совсем в моем вкусе, но чертовски хорош, внимателен и заботлив… И покажется мне человеком… И… И потом я забуду и о нем тоже, останется только ощущение света, может быть,  соленые брызги на коже и легкий загар…  Из глаз лились слезы…

Время шло. Солнце начинало припекать. На камень выбрались крошечные крабики.  Каким то чудом они удерживались на поверхности и даже волны не могли сорвать их с камня. Смешно перебирая ножами, они боком перебегали с места на место, и орудуя передними клешнями, потребляли пищу с элегантностью английских аристократов.  Один, очень крупный, но трусливее их всех вместе взятых, оккупировал небольшую щель и никогда не отходил от нее далеко. Поймать его мне так и не удалось ни разу.

Остальные ловились, щипались, ловко выворачивались из рук, выскребались из сжатого кулака, а через несколько секунд напрочь забывали о моем существовании и снова беззаботно щипали водоросли.

Забвение… быть может, это и хорошо.  Я буду как они – одно из миллиардов крошечных созданий, населяющих землю. А может, я и есть как они, просто моя память несколько длиннее нескольких секунд. Длиной в одну человеческую жизнь, например…  Интересно, есть ли душа? И есть ли что то после жизни? Надо спросить у Мигеля. Впрочем, зачем мне знать то, что я тут же забуду… Но все равно спрошу. Наверное, если я продолжаю чего-то хотеть, даже тогда, когда мне должно быть все равно – это и есть настоящее?

***

Мигель не спешил. Он «нашел» меня только часам к одиннадцати, солнце было уже достаточно высоко, чистота утренних красок ушла, сменилась белесым маревом, родившимся из слишком большого количества света.  Силуэты дальнего берега стали расплывчатыми и нечеткими, словно были нарисованы акварелью.

Это странно, но я чувствовала его. Чувствовала, как он медленно приближается вплавь, словно огромная тень одну за другой накрывала скалы. Уверенна, он меня – тоже.

- Ну как ты тут?

- Отлично? – я вполне искренне улыбнулась. Он попытался ухватиться рукой за выступ, но пальцы опасно соскользнули.

- Держись за мою ногу – предложила я. Тянуть вниз руку, рискуя самой потерять равновесие, я бы не рискнула.

Через пару минут, так же как и я, на четырех костях, он выбрался ко мне, на относительно ровную верхушку камня.

- Хватит тут киснуть!

- Не надо. Я знаю, зачем ты пришел.

- И зачем я пришел?

- Ты ведь меня обнулишь?... Даже странно, что ты до сих пор этого не сделал. Я же не воспринимаю происходящее. Это какая-то игра, сон… - я ударила по камню кулаком. Это оказалось на удивление больно. И все равно я ничему из этого не верю. - Потому что в моей жизни такого просто не могло произойти. В ней нет места солнцу, нет места отношениям,  нет места любви…

- Ну ну ну, снежная ты королева… Мне кажется, тебе надо больше бывать среди людей. Чтобы не отрываться от реальности. Поехали в Ялту?

- Ты не заберешь воспоминания?

- Нет.

- Почему? – боясь поверить в такое счастье, я забывала дышать.

- Мне стало интересно.

- Что?

- Ты развиваешься у меня на глазах… Я бы, соврал, сказав, что ты большее похожа на демона, чем на человека, ты по прежнему человек на девяносто девять, но ты похожа на демона больше, чем все остальные люди.

Я в полном ступоре посмотрела на собственные ладони, словно ожидая, что кожу на кончиках пальцах вот-вот прорежут изнутри изогнутые когти.

- Но… чем?

- Душой.

- Все хотела спросить, а она есть?

- В вашем понимании – нет.

- А как это?

- Ну мы условно зовем душой некую уникальность, присущую каждому человеку, и не присущую никому другому кроме него.

- А она бессмертна?

- Как может быть смертным свойство?

- Ну вот красный – это свойство. Но оно не уникально. А если было бы уникально, исчезло бы вместе со своим носителем.

- Ты можешь создать что-то. Дела и мысли. Создать их можешь только ты, но твои потомки впитают ее, эту измененную тобой реальность и станут такими как ты, и ты будешь жить в них. Любой человек – это дикий коктейль из Толстого, Достоевского, мамы и папы…

- Я их не особо читала…

- Какая разница, они создали мышление, которым ты думаешь, людей, среди которых ты живешь.

- Очень странное бессмертие.

- Если тебе нужно бессмертие тела, тебе стоило бы родиться сине-зеленой водорослью…

- Но это не жизнь… Они больше не напишут ни одной книги…

- В тебе зарождается что-то новое…

- И чем же я ближе к демонам, чем остальные люди?

- Ты задаешь правильные вопросы.

- Мы ведь совсем не этим должны заниматься. Проводить время, захлебываясь от ванильной сладости бытия…

В ожидании счастья

На берегу меня насильно обмазали кремом, и одели сверху оранжевый спасжелет с жутко колючими к обгоревшее коже швами. Катер – крошечный и белый, но настоящий покачивался у пирса.

Потом была Ялта. Шумная набережная, где нельзя ходить в купальнике, и поэтому было куплено платье, на этот раз белое кружевное. Я прошерстила все сувенирные ряды и стала обладетельницей… Нет, не надоевших магнитов или дешевых картин, а самых обыкновенных ракушек, которые я выбирала сама из огромной корзины. Для ракушек была куплена сумка, не в моем вкусе, но другой не было. Она же была украдена у меня через несколько минут шустрым велосипедистом, которого я толком не успела разглядеть.

И опять я стояла и чуть не плакала… Там же не было никаких денег, только ракушки, которые он выкинет, и обладателем которых я уже никогда не стану…

«Сейчас же пойдем и купим тебе такие же!» - распорядился Миг. Я пыталась объяснить, что таких больше нет, что эти отличались от других, одна – чуть розоватым перламутром, другая странным рисунком, но меня все равно затащили в эти ряды… На этот раз я отделалась ниткой жемчуга, не то розового, не то золотого, в общем теплого, персикового оттенка… И будучи наученной жизнью, тут же одела его себе на шею.

Потом мы отплыли на катере далеко в море, и я просто лежала в воде на спине, пытаясь почувствовать бездну под собой. Меня качали волны. Берега были не видны. Я кожей чувствовала соль.  Потом приплыли медузы, и мы вернулись в «свою»  бухту. Закат встречали на пирсе. Пили сок и ели купленную в городе еду в контейнерах. Кажется, такое времяпровождение уже становилось традицией…

Я отстраненно тыкала палочкой прибившуюся к пирсу медузу.

- Оставь организм в покое.

- Даже и не поймешь, мертвая она или живая… Никаких признаков живого существа, хоть бы шевельнулась… Я не понимаю вообще, как они могут существовать… Они же не борются…

- Нашла родственную душу…

- В смысле?

- В прямом. Ты точно такая же. Безвольное, плывущее по течению существо.

- Ну спасибо.

- По тебе очень сложно понять, жива ты или нет. Ноль реакций…

Это он про сегодняшний день… Что поделать, мне не нравилось происходящее, но я не смела это показать. И чувствовала, что не могу уйти. У меня не получалось быть насильно счастливой, потому что я всего этого не хотела…

Если бы миг был чуть жестче, он бы жестоко кинул меня – и я бы начала плакать по нему ночами… Наверное… Если бы он был человеком. Хорошо что он не человек… Что демоны не так жестоки как люди… Валяться в теплом соленом море это, конечно, хорошо, но это жизнь тела, ею не затронешь никаких струн души…

- Я думала, что демоны злые.

- Я очень злой. Просто еще не настало время тебе это понять.

- Угу. Ты до смерти закормишь меня деликатесами…

Я вдруг поняла, что меня от всего этого тошнит. Тоскливо и тошнит. Вылила немного яблочного сока на медузу. Та даже не дернулась. Кислый же… Наверное, сдохла…

***

Кто-то сказал, что в ожидании счастья можно неплохо провести время, если есть деньги. Бред… Я могла бы скупить все магазины, но потребность в этом вдруг отпала – просто потому, что я могла сделать это в любой момент. Я покрасилась в фиолетовый, каталась на водных лыжах, купила себе телескоп… Было скучно. Вседозволенность и вседоступность не приносили радости. И все же собираться назад спустя неделю было невыносимо неприятно. Руки буквально отнимались от тяжести, когда я укладывала в чемодан легкие шелковые шарфы и ажурные платьица. Возвращение в сырую реальность моего быта таило в себе какую-то боль, тупую и многодневную. Хотелось остаться тут. Может, сбежать?

- Я не хочу домой.

- Разумеется, не хочешь.

- Это и был твой сценарий?

- Сценарий в том, чтобы ты не захотела уходить от меня.

Я вздохнула.

- Может, и не хочу… Море теплое, еда вкусная, а платья красивые… Но к тебе то это имеет какое отношение?

- А ты начинаешь понимать жизнь.

- Я не люблю тебя.

- Может, так даже проще. Я не хочу, чтоб ты страдала.

- Какие мы заботливые, кошмар – я не удержалась и тяжело вздохнула - это ведь не предусмотрено…

Мигель тоже вздохнул.

- Зря я дал тебе свободу, крошка.

Я пыталась сложить по швам недавно купленную футболку. Руки не слушались. Казалось, сами пальцы ломило и выкручивало.

- То, что ты отступил от собственного сценария можно рассматривать как проявление чувств – задала я вопрос, который мучил меня последнюю неделю.

Мигель расхохотался. Зло, отрывисто.

- Пойду, закажу такси – сказал, наконец, он. В домике плохо ловила связь…

***

Я много думала об обратном перелете. Он пугал меня. Но я заранее решила, что попытаюсь справиться со своим страхом и откажусь от таблетки.

Тоска нарастала. Крутило. Казалось, я чувствую в груди огромную, выбившуюся из гнезда шестеренку, готовую разломать меня изнутри. И не из-за самолета ведь… Просто отчаянно не хотелось возвращаться в свою жизнь и свою реальность.  Я не знала, смогу ли я жить без этого всего, а если и смогу – увижу ли вновь… Нет, море не стало мне родным, я не успела слиться с ним кожей, как любят писать в книгах, оно просто умопомрачительным контрастом подчеркнуло всю невыносимую ничтожность моего прежнего существования… Придется пить успокоительное… Только после взлета. Переживу его как-нибудь... Если переживу взлет, и все остальное как то переживу…

Мигель о чем-то болтал с соседом справа. Все такой же обаятельный, симпатичный и голубоглазый… Мне стало его жалко. Он пытался украсить себя красивой жизнью – чтоб понравиться, а вышло скорее наоборот…

Боль в груди усиливалась по мере того, как двигатели самолета выходили на режим. Я опять почувствовала себя не на месте. Особенно не на месте, казалось, были внутренности и бронхи  -  меня готово было вывернуть наизнанку.