Деревня онлайн: Модница и It-фермер

Глава 1. Drama Queen

МИЛА

Иногда мне кажется, что я — героиня самой дешёвой подростковой комедии. Только вместо хэппи-энда — нескончаемый плед с котиками, чемоданы под глазами и подруга Таисия, готовая уже, кажется, выставить меня на торги как арт-объект «Последняя страдалица общежития».

Привет, я Мила, бакалавр факультета туризма и сервиса, а последние две недели — ещё и ведущий актёр драмкружка имени себя любимой. Я делаю вид, что участвую в марафоне Netflix по любовным мелодрамам (будто мне своей драмы мало), периодически выныриваю из-под пледа только ради мороженого, и одновременно наблюдаю, как Тася героически пытается уместить все свои летние шмотки, пару невесомых платьев, чайник дорожный и свой скейт в один чемодан.

До недавнего времени моя жизнь казалась почти рекламой взрослого счастья. Я готовилась к ГОСам и защите диплома, жила в хорошем районе — правда, не в своей съёмной берлоге, а у бойфренда.

С Вадиком мы познакомились на Патриках. Я шла после пар, он вылетел из кафешки с хрустящим пакетом сэндвичей, и мы столкнулись плечами так, что у меня едва не выскользнул ноутбук, а у него — улыбка до ушей. Он тут же пошутил про карму и кофе на удачу, я рассмеялась, мы обменялись контактами, и понеслось.

Ухаживал он красиво: романтика — хоть снимай новые серии любимых дорам. Прогулки под светом фонарей, кофе с облепихой, лирические разговоры, спонтанные поездки за город и долгие посиделки на кухне. Через месяц я уже жила у него — вместо своей прошлой комнаты в общаге.

Квартиру на третьем этаже не самой плохой сталинки я, разумеется, быстро обжила: купила пушистый плед, навела уют на подоконнике, пересадила все свои цветы, занятая как турменеджер в сезон отпусков, и даже в холодильнике сделала систему хранения сыра по категориям.

Всё было по-взрослому: у каждого свой угол, свои кружки, свои надежды. Ну и, само собой, общие планы…

Мы строили отпуск мечты — целых 21 день свободы, шумные ночные рынки, закаты, на которых красиво мечтается о вечном, и, конечно, блог. Я всерьёз грезила, как наконец-то прокачаю свой канал: сниму крутые рилсы для Рутуба, от души постримлю в телеге и даже в нельзаграме, маскируясь под топового тревел-инфлюенсера, а не просто студентку с вечным недосыпом и мешками под глазами.

Совместным голосованием выбрали Тайланд — море, манго, пляжи, кокосы величиной с мою самооценку, и тысячи удачных сторис. Первый взрослый отпуск за границей!

Вадик к тому времени уже два года стабильно отрабатывал роль офисного клерка в банке, и выглядел вполне надёжно — галстук, календарик, весь этот корпоративный антураж. Правда, после очередного корпоратива я случайно наткнулась на фотки в его телефоне, где он обнимал рыжую девицу с хитрой улыбкой.

— Это Марго, просто коллега, — лениво отмахнулся Вадик. — Мажорка, зато диплом получила.

Я, естественно, согласно кивнула, решила, что не стоит драматизировать. Всё казалось невинным — ну работники банка, мало ли у них корпоративы и близкие танцы.

Ой, наивная.

Знаете, в каждой комедии есть сцена, после которой даже сценаристы советуют закрыть ноутбук и уйти в монастырь. У меня эта кульминация прилетела пару недель назад. В тот день я летела домой после защиты диплома — с ощущением, что жизнь наконец-то складывается как надо: я умница, красавица, почти свободная женщина в большом городе. Даже решила вознаградить себя капучино с шапочкой корицы и круассаном с нутелой в любимой кафешке, потому что иметь маленькую радость — мой дипломный навык.

И тут, проходя мимо соседнего заведения, я краем глаза замечаю весьма узнаваемый профиль в панорамном окне. Присматриваюсь. Там, уютно устроившись за столиком, сидит мой Вадик, а напротив него — рыжеволосая Марго. Он гладит ей руку с видом юного самурая, только что отыскавшего свой семейный меч. А она смотрит на него так, будто сейчас бросит на него не только котячий взгляд с выставки, но и собственную душу, упакованную в диплом и маникюр.

Пара секунд: мой разум отчаянно саботирует очевидное — может, у них там корпоративный квест? Или это семинар «Как обрести уверенность в себе через тактильный контакт»? Вдруг в банке теперь новые стандарты по шерингу эмоций?

Но всё становится окончательно ясно, когда Вадик не просто держит её за руку, а тянется через стол, чтобы поцеловать Марго.

И вот тут, с предательской ясностью, меня накрывает запоздалое прозрение.

Я, не теряя чувства собственного достоинства, подошла к витрине, кокетливо постучала ноготками по стеклу, ловко разорвав их поцелуй на корню. Когда эта сладкая парочка синхронно повернулась в мою сторону, я с мировой искренностью и лёгким пафосом показала им шикарный международный знак — средний палец, за что, кстати, до сих пор собой горжусь. Международная дипломированная драма — это про меня.

Своим искусством трагедии в тот момент я могла бы обзавидоваться сама себе. Вернувшись в его квартиру — уже чуть чужую, хотя ещё недавно почти родную, я молча сложила в два чемодана свои шмотки, косметички, тот самый блокнот для тревел-идей и пару новых масок для лица, с расчётом уезжать красиво. Из холодильника с отчаянным хладнокровием вынесла его «полезный» суп, внутренне прощаясь с этой унылой ЗОЖ-жизнью, в которой мне вдруг совершенно не хочется оставаться. Финальным аккордом стало театральное уничтожение: распечатанный на А4 билет в Тайланд, которым Вадик так гордился и хвастался всем подряд, я радостно разорвала на клочки с таким артистизмом, что спокойно могла бы пробоваться в Гнесинку, а то и на курс к главному драматургу студенческого кружка.

Скажу честно — слёзы в тот момент текли и от обиды, и от ощущения, что я наконец обрела свою внутреннюю актрису. Главное — сделать всё с душой и настоящим артистизмом.

Вадик потом звонил — классика жанра: «Мил, ты не так всё поняла! Это не то, что ты думаешь!»

Интересно, а что я, по его мнению, должна была думать, если наблюдала их трогательные ручки и поцелуй в прямом эфире, не отрываясь ни на секунду? Спасибо, Вадик, за новый сюжет для комедии и вечный мем для моего внутреннего стендапа.

Глава 2. Гуси, мои гуси

Деревня Гуси встречает меня сюрпризами ещё на подступах. После электрички, в которой я научилась различать шипение газировки на расстоянии и уже наизусть знаю чьё-то расписание семейных разборок, мне предстоит марш-бросок по гравийной дороге.

Солнце жарит, как особо щедрый повар гриль-бара, обе руки заняты чемоданами — один явно для всех пережитых драм, второй для нарядов, которые в деревне оценят разве что куры. Ноги в белоснежных кедах теряют свою первозданную чистоту на первом же километре этой пыльной дороги, а две французские косы, когда-то вдохновлённые фоткой из Pinterest, начинают мечтать о свободе. Белый корсет и короткие джинсовые шорты, созданные для городских вечеринок, тут явно не по адресу — чувствую себя не иначе как жертвой обрядового изгнания столичных.

Хотя бы природа радует. Поля вокруг — как в рекламе молока: ярко-зелёные, щедрые, по канаве стелются ромашки, воздух пахнет палёной травой, подсолнечным маслом и чем-то томительно сладким вроде свежескошенного сена. Где-то вдали привычно орут куры, лениво мычит корова за изгородью, а лёгкий ветер приносит голоса работающих на огородах женщин. Кажется, если просто стоять и вбирать всё это, можно залатать все дырки в столичной душе.

Дальше начинается настоящая сельская симфония: где-то булькает колодец, слышится щёлканье заброшенных ворот. Через дорогу скачет огромная жаба (или мне уже мерещится от жары?), а за кустами мелькает собачий хвост — приветствие от местной фауны.

Всё бы ничего, если бы не тридцать пять градусов в тени и пятнадцать в моих мыслях о том, что вечерний контент для блога можно будет снимать только лёжа без сознания да ещё и с тонким налётом местной пыли.

Вот только мысли об отдыхе разбиваются о суровую деревенскую реальность раньше, чем я подхожу к нужной улице. На повороте, возле старого ржавого велосипеда и заплесневелого указателя «Гуси 0,3», меня встречает стая гусей. Настоящая, хмурая, как синоптик в плохую погоду и вооружённая намерениями навести порядок на местной территории. Главарь стаи — гигантский белый гусь, умело лузгающий травинку, как сигару. Стоят, глаз не сводят с городской приезжей (то есть с меня). На секунду кажется, что они вот-вот объявят митинг за чистую дорогу и запрет на импорт кед из Москвы.

Я делаю шаг… Гуси смещаются плотнее, злобно вытягивая шеи — возможно, это местная трактовка команды «фас». Чемоданы препятствуют маневрам, я на ходу пытаюсь сообразить маршрут отступления, в голове бессмысленно прокручиваю советы из TikTok: «при опасности главное — сохранять спокойствие», «гуси чувствуют страх».

— Ну класс, только этого не хватало, — шепчу сквозь зубы, пятясь и подозрительно оглядываясь на местных пернатых терминаторов.

И тут сзади внезапно раздаётся знакомое рокотание двигателя.Из-за поворота выезжает ржавый грузовик, и, урча, несётся прямиком по дороге, разгоняя пернатых в стороны как голливудский герой в замедленной съёмке. Гуси с обиженным гоготом разлетаются по обочинам, и я наконец могу сделать шаг вперёд, хоть и дрожащей ногой.

Грузовик, даже не сбавив хода, безжалостно швыряет на меня ведро пыли и уезжает, оставляя после себя почти апокалиптический след. Я абсолютно честно желаю водителю три пробитых колеса, пень под кузовом и чтобы навигатор завёл его на болото к самой яростной гусиной банде в округе.

— Люблю вас, местные интеллигенты, — бурчу сквозь зубы и мечтаю попасть хотя бы под душ, а в идеале — сразу в бассейн… Ну, на худой конец, в самую большую лужу деревни, чтобы смыть этот первый (и очень пыльный) слои гостеприимства.

И тут этот грузовик вдруг останавливается и начинает сдавать задом прямо ко мне. Я почти верю: вот оно, народное гостеприимство! Но, конечно же, не совсем.

Открывается окно, и оттуда появляется голова. Голова — очень даже ничего, если честно: светло-русые волосы, кривоватая улыбка, хищный, чуть ленивый взгляд, явно из тех, кто уже привык побеждать в местных баттлах за последнюю булку в магазине. Он откровенно меня сканирует с головы до пят, задерживается в районе корсета — то ли с восхищением, то ли приценяясь к цене наряда.

— Потерялась, девочка? — с наглой ухмылкой спрашивает он. — Папика в нашей деревне ты не найдёшь даже в таком прикиде.

— Нет и нет! Я отлично знаю дорогу, — парирую я с ледяным взглядом, достойным вручения себе Оскара за лучшую актрису второго плана.

— На местную не похожа, — усмехается он, намекая, что мой стиль примерно как у элитного шампуня в отделе хозяйственных товаров. — Подбросить?

Я вздымаю подбородок, пытаясь выглядеть выше своих кед:

— С незнакомцами в одной машине мне бабушка не велела ездить. Особенно с такими, кому сначала бы глаза вернуть на место, а уже потом — ручку к двери.

Он только шире улыбается, откровенно развлекаясь нашей перепалкой:

— Да ладно тебе, я не кусаюсь. Обычно.

— Тем более, — шиплю я, ловко маскируя облегчение под усталую агрессию. — Если мне и захочется приключений, то уж точно не с водителем-пылесосом в главной роли.

— Ну, как знаешь, столичная! — с нажимом бросает он и, уже было собравшись прощаться, добавляет:

— А за гусей вообще-то спасибо могла бы сказать — они тут бывают менее дружелюбные, чем я.

Поворачивает ключ зажигания, бросает на прощание взгляд, в котором гораздо больше азарта, чем обиды, и уже через секунду исчезает в облаке пыли, снова оставляя меня стоять на дороге и медитировать над чемоданами среди кур и васильков. Машина скрывается за поворотом, но не уезжает в даль — а сворачивает аккурат на ту самую улицу, где живёт бабушка.

Ну супер. Очевидно, Вселенная любит меня и ещё раз решила проверить на прочность. Парень — сосед? Или, не дай бог, какой-нибудь родственник? Упаси, Господи.

Глава 3. Вот и познакомилось

Наконец-то я, укутанная дорожной пылью и слегка подплавившаяся под июньским солнцем, сворачиваю на улицу бабушки. Здесь воздух будто роднее. Вокруг звенят деревенские голоса, солнечные пятна скачут по дороге, по дворам гуляет детство.

Улица встречает меня неожиданной сценой. Возле аккуратного забора, выкрашенного в выцветшую лазурь, стоит тот самый грузовик, а рядом... этот нахал из кабины! И не просто стоит, а обнимает мою бабулю за плечи, словно близкий ей человек. В одной руке у него — огромный тазик с домашними пирожками, будто специально для парада пирожковой мощи.

Даже на расстоянии метров десяти я различаю запах бабушкиной стряпни лучше всяких духов из Дьюти-фри. Мои самые любимые — горячие, с яйцом и зелёным луком, словно символ детского лета и настоящего счастья: свежие, с золотистой корочкой, ароматные до невозможности. Стоит вдохнуть — и словно попадаешь в прежние каникулы, когда весь мир пахнет счастьем, а ты ещё веришь в чудеса.

Бабуля поднимает голову, замечает меня и мои чемоданы, и расплывается в такой широкой улыбке, что у меня будто проваливается всё: усталость, пыльные кеды, даже первые впечатления о деревне вдруг становятся неважными. Она привычно вытирает руки о свой цветастый фартук, и тут же кидается ко мне.

— Милочка, приехала! Вот радость-то какая, наконец-то! — бабушка раскрывает объятия, и я на секунду снова становлюсь той шумной, взъерошенной девчонкой, что пряталась за её спиной от всей несправедливости мира. Сжимает меня так крепко, что в полную грудь вдыхается вся её забота и любовь, накопленная за последние два года разлуки.

В этот момент тот самый нахал — теперь под пристальным контролем моего взгляда — вскидывает бровь, и по лицу у него явно пробегает самая честная мысль дня: «Внучка значит… Интересно.»

В глазах будто появляется новый огонёк: уже не просто хамоватый водитель, а кто-то, кому теперь придётся считаться с местной бабушкиной любимицей…

И пока я тону в самых добрых и крепких объятиях на свете, не могу не рассматривать этого нахала из-под ресниц. Парень — чисто городская мечта в самых деревенских декорациях: широкие плечи, сильные загорелые руки (угадывается абонемент на свежий воздух и лопату), футболка сидит слишком хорошо для обычного сельского парня, а взгляд… Такой лукавый и уверенный, что у любой героини ромкома мгновенно бы сработала внутренняя тревога. Вид у него вызывающе расслабленный, движения ленивые, но в них чувствуется какая-то опасная привычка нравиться без лишних усилий.

Но придётся его разочаровать: этот парниша — точно не мой типаж.

— Как добралась, Милочка? Голодная? — спрашивает бабуля, когда наконец выпускает меня из своих крепких объятий, возвращая обратно на твёрдую деревенскую землю.

— Почти без происшествий, — отвечаю я, стараясь утаить нервный смешок и запах дорожной пыли за улыбкой.

И тут слышу, как хмыкает этот самый нахал из грузовика — видимо, оценил мою короткую версию своих приключений.

— Ой, Мила, познакомься — Антон, соседский внук, — бодро представляет меня бабуля, оказывается, своему подельнику по пирожкам. — Антоша у нас мастер на все руки: в любое время и крышу починит, и интернет заведёт, и механику трактору наладит, и программу какую напишет. Айтишник теперь в наших краях редкость — а он, считай, наше местное сокровище!

Антон улыбнулся — светло-серые глаза чуть сузились, уголки губ озорно дрогнули, и я ловлю на себе взгляд:

— Рад знакомству, — говорит он, голос спокойно-ленивый, но с каким-то подтекстом, будто между нами уже есть тайная шутка. — Помощь нужна — всегда рядом, — добавляет и переглядывается с бабулей, будто они обеим что-то нашептывают за моей спиной.

— А вот это, Антон, моя внученька. Умница, диплом защитила, по туризму! Красавица, сама взгляни — таких и в городе поискать, а у нас в глуши — вообще редкость! И, главное, здорова, слава Богу, значит, детки здоровые будут, — бабушка выдыхает всё это одним залпом, так, что мне хочется провалиться сквозь доски крыльца. Ощущаю себя выставленным лотом на сельском рынке невест.

— Бабуль, ну не продавай меня, как гуся на базаре… — шепчу я в отчаянной надежде, что сейчас она переключится хотя бы на картошку.

Но тут уж мои просьбы бессильны, когда бабушка на взлёте:

— Вот бы тебе такого, Мила, жениха — работящий, умный, ладный. Эх, спелись бы вы… — мечтательно вытирает руки о фартук, как будто сейчас реально явится толпа кавалеров, и ей придётся их отгонять.

Антон уже просто открыто смеётся, не стесняясь ни меня, ни ситуации, а я ощущаю, что щеки мои горят так, будто могу устроить местный закат одним смущением.

— Бабуль, пожалуйста… — смотрю на неё со всей возможной мольбой, но она только хохочет, хлопает меня по плечу и решительно тащит дальше во двор.

— Антоша, занеси Милкины чемоданы в дом, а то она у меня современная, да хрупкая! — командует бабушка, кивая в сторону моего скромного «домашнего багажа».

У меня в голове мелькает протест: вообще-то я эти чемоданы через всю Москву волокла сама, но спорить с бабулей — себе дороже. Антон по-мужски флегматично подхватывает оба чемодана и первым направляется к дому, будто это не камни, а подушки.

Пока сосед идёт на несколько шагов впереди, бабушка тепло берёт меня под руку и ведёт к крыльцу, не забывая заполнять эфир своими театральными импровизациями.

И вдруг — в полный голос, с лукавой улыбочкой, она заводит очередную частушку:

Моя внучка городская,

Модница, красавица,

Но неделька у бабули

Станет деревенская!

Я прикусываю губу, прикрываю глаза ладонью и шиплю, стараясь не разразиться улыбкой:

— Баб! Ну пожалуйста, только не этот репертуар… Меня тут и так ждёт культурный шок, а теперь ещё и музыкальный!

— А чего ж, пусть вся деревня слышит, какая у меня внучка! — радостно заявляет бабушка и отпускает меня только тогда, когда мы, наконец, входим на знакомое тенистое крыльцо, где на секунду кажется, что всё смущение и столичная усталость сразу растворяются в домашнем уюте.

Глава 4. Сватовство по-деревенски

Первые минуты дома у бабушки — как удар по рецепторам воспоминаний: пахнет пирогами, яблоками, огурцом с грядки, свежим хлебом и ещё чем-то неуловимо детским. Я прохожу в прихожую, будто возвращаюсь не из Москвы, а из какой-то очень взрослой жизни — в место, где ты всё равно навсегда останешься ребёнком.

— Милка, обувь у меня снимай! — командует баба Нюра, не давая мне и секунды на раскачку, прежде чем я, по старой городской привычке, делаю шаг в дом в кедах, как привыкла в общежитии.

— Прости! — быстро разуваюсь, подхватываю кеды за шнурки и замираю в прохладном деревенском коридоре, где на стенах висят кружевные прихватки, бабушкина коллекция расписных ложек и выцветшая семейная фотография. У двери — пучок засушенной лаванды, пахнущий летом детства.

— Переодеваться будешь? — неожиданно уточняет бабушка, хитро кивая на мой слишком городской для здешних мест топ.

— Да, бабуль, конечно, — мямлю я, уже пряча кеды в угол и таща за собой ближайший чемодан в свою комнату.

Да-да, у меня тут есть своя комнатушка — с кружевными занавесками на окне, старой полочкой для книг и любимым креслом, про которое я думала весь последний год. Раньше каждое лето я зависала здесь неделями: гоняла по огороду, делала подсказки для бабушки по телефону и пряталась от медового июля в тени сирени. И, между прочим, внука соседа, этого самого Антона, что-то совсем не припомню…

Скидываю уже не свежий корсет и шорты, и выуживаю из чемодана лёгкое ситцевое нежно-голубое платье — идеальный оттенок под мои глаза. Это сарафан с запахом, неброским цветочным рисунком и аккуратным вырезом — не слишком большим, но всё-таки заметным. Ну и правильно, я ведь не в монастырь приехала, а грудь у меня, если уж честно, аккуратненькая двоечка — лишнего внимания ей явно не грозит.

Быстро забегаю в ванную комнату… ну, как в ванную: теряюсь между стопками полотенец, банками с малиновым и клубничным вареньем, пузырьками старого одеколона и мыла — у бабушки даже мыло пахнет мятой и немного земляникой. В зеркале — отражение явно уставшей, слегка взъерошенной городской гостьи. Умываюсь, привожу себя в порядок, поправляю косы, но упрямый румянец на щеках никуда не девается, а глаза по-прежнему горят подозрительно лихорадочно.

Всё дело в деревенском воздухе, убеждаю себя. Это точно кислородное перенасыщение! А вовсе не в высокомерном соседе с лукавым взглядом и удивительно привлекательным телом — да-да, совершенно точно не в нём.

Иду на кухню — если честно, не столько к бабушке, сколько на зов аромата. Бабушка уже устроила настоящий пир: скатерть, как на семейный праздник, на столе глиняная миска с квашеной капустой, горка горячих пирожков и небольшой кувшин с компотом, в котором плавают кусочки яблок и даже веточка смородины — для вдохновения и красоты, я уверена.

Я ещё даже не успеваю толком присесть, как во двор уже появляется дед Ефим. Высокий, подтянутый, с той самой свободной походкой, которую дают годы на свежем воздухе. На нём просторная рубашка, в которой он явно не одну деревенскую гармонистскую вечеринку отплясывал. Входит дед неторопливо, но настолько по-хозяйски и с внутренней энергией, как будто только что не просто собрал урожай, а ещё и выиграл, как минимум, пару партий в шахматы дедовской лиге чемпионов.

— О, вот и моя красавица-внучка пожаловала! — басит дед, затягивая меня в свои крепкие, по-деревенски тёплые объятия. — Давно ждал, Милка! Кто ж теперь в городе жить-то умеет? Всё тут, самый важный народ теперь в сборе.

Следом в дверях появляется Антон — чуть в стороне, уже не такой самодовольный, как утром, но по-прежнему с озорным огоньком во взгляде. Он без слов опускается на стул у окна, а дед Ефим с деловитостью генерального по кухне раскладывает приборы, берёт миску с пирогами и нарочито строго спрашивает:

— Так, а это кто же нам таких пирогов напёк?

— Это мы с бабулей на пару! — заявляю я с показной гордостью. — Она — начинку месила, а я всю свою тоску по столичной жизни в тесто замесила.

Все весело смеются — даже Антон невольно улыбается, и на секунду кажется, что этот день в Гусях может быть даже лучше, чем раскрученный отпуск на пляже с коктейлями. Но рано радовалась…

Мы все усаживаемся за круглый стол, уставленный пёстрой скатертью, которая явно помнит не одну семейную радость. Лишь бабушка продолжает суетиться: то всем по кусочку от каждого пирога положит, то ложку картошки не забудет, а для Антона и вовсе отдельный маршрут. Пышка, пирожок... Я внутренне улыбаюсь: своя атмосфера у бабушки — как в элитном ресторане с любимыми клиентами.

Я же получаю почётную миссию разливать всем по глубоким тарелкам два щедрых черпака свежей окрошки с квасом. Аромат зелени, лёгкая прохлада русской классики — в этот момент мне кажется, что я в самом сердце уюта и не хочу никуда уезжать.

Когда у всех полные тарелки, Антон, делая вид, что просто поддерживает разговор ни о чём, спрашивает:

— И на сколько ты к бабе Нюре приехала? По твоим чемоданам не похоже, что на недельку.

Я мелькаю глазами и с непроницаемым лицом отвечаю:

— Скорее всего, на всё лето. Ну, если бабуля не захочет выгнать меня обратно в город раньше срока, — пожимаю плечами для пущей загадочности.

Отхлёбываю первую ложку окрошки — и чуть не стону в голос от её холодной свежести, как будто мои вкусовые рецепторы выиграли кулинарную лотерею. Лёд, лето, огурец, зелёный лук и тот самый деревенский квас — таких ощущений не даст ни один городской ресторан. Где-то внутри у меня мелькает мысль: вот оно, то самое настоящее лето, о котором я и не мечтала.

Антон, скривив свою фирменную усмешку, тут же цепляет меня за живое:

— Просто баба Нюра сказала, что ты диплом получила… Значит, уже на работу должна была устроиться, а ты тут как стрекоза — всё лето на бабушкином довольствии да платьишки выгуливать собралась?

Я понимаю, что это вызов, а дед Ефим не выдерживает — глухо откашливается и окидывает Антона взглядом таким тяжёлым, что, кажется, если бы это был другой дом, трава бы сразу перестала расти.

Глава 5. Соблазнение квасом

Утро в деревне живёт по своим законам: петухи кричат ровно по расписанию, солнце лупит через занавеску без малейшего намёка на пощаду, а бабушка уже с рассвета носится по двору — будто у неё состязание за титул самой неуловимой и находчивой хозяйки месяца. На кухне шипит самовар, из окна тянет запахом свежеиспечённого хлеба, во дворе уже перекликаются соседские бабушки.

Я, под впечатлением вчерашних частушек, пирогов и новой деревенской обстановки, решаю сегодня не быть просто туристкой — а наконец заслужить тут хоть немного уважения. Сегодня я настроена не отлынивать, не фоткать прохладу из тени, а честно кидаться в бой с сорняками, хозяйством и всеми летними трудностями. Хватит уже мечтать только о красивых сторис — пора заслужить своё место под этим ярким, безжалостным июньским солнцем.

Успею ещё наснимать контента сельского — впереди ведь целое лето!

— Сегодня, бабуль, огород твой — это мой фронт, — бодро объявляю, натягивая перчатки и свой самый старый сарафан (здесь никто не оценит бренд за три тысячи, а вот пятна и пыль простят на раз-два).

— То-то гляжу! Настоящая помощница сама просится! — радуется бабуля, одобрительно кивает и тащит меня на грядки.

Вот теперь я уже вооружена тяпкой, стою по пояс в траве и иду в решительный бой с сорняками, будто защищаю честь всей городской моды — хотя на самом деле просто хочу, чтобы бабушка была мной довольна.

Погодка, конечно, тонко намекает: работать сейчас надо не в огороде, а на пляже. Солнце июньское — словно врубили на полную мощность, во дворах трещат кузнечики, а грядки раскаляются, как решётка на пикнике. Я поливаю зелёные ростки, напеваю себе под нос все, что приходит в голову, пока в один момент не слышу странный глухой шум с другой стороны забора.

Оглядываюсь — и вот, во всей красе, разгар сельской жизни: Антон, ещё недавно герой бабушкиных подъёмных работ, теперь затеял своё шоу на крыше деда Ефима. И, разумеется, в лучших традициях жанра — без майки. Законы деревни, видимо, требуют: хочешь прочно починить крышу — сбрось лишнее.

Я старательно изображаю, что слишком погружена в свои сорняки, чтобы оценивать такое зрелище, но с каждым движением ловлю себя на том, что посматриваю украдкой. Руки у него сильные, плечи — словно у киноактёра в рекламе мужского геля для душа, а живот... нет, правда, можно было бы устроить экспресс-стирку прямо на прессе. После Вадика, который был кругленьким и уютным, как булочка, эта деревенская анатомия смотрится как шок-контент на весь огород.

Тут без шансов: перед такой картинкой даже цветы начинают расти быстрее.

Мимоходом ловлю себя на мысли: ну чудо, а не деревня. Отворачиваюсь и зарываюсь в сорняки с остервенением — только бы не выдать этот пунцовый румянец и не довести себя до красна под палящим солнцем. Иногда, в пылу борьбы, промахиваюсь и вместо травы выдираю что-то нужное — например, молодую морковку с тонким рыжим хвостиком.

Конечно, зоркий сосед не мог не заметить:

— Ты ведь в курсе, что это морковка, а не сорняк?

— Ой, спасибо за ликбез, профессор ботаники, — парирую я, приподнимая бровь в самом городском стиле.

— Не хочешь сразу всю грядку выдернуть для верности? — ехидничает он.

— А у тебя, смотрю, крышу проще починить, чем чувство юмора.

— Ха-ха-ха, — отвечает он с фальшивым восторгом.

С досады выдёргиваю ещё одну морковь. Антон тут же поддевает:

— Похоже, у нас завёлся заяц в огороде…

— Прекрати подглядывать, займись уже своими делами! А то до зимы так и будешь тут по крышам скакать, — огрызаюсь я и с утроенной энергией принимаюсь дергать сорняки, как будто это они виноваты в его умении раздражать.

— Лучше уж протянуть до осени, чем наблюдать, как городская заваливает свой первый бой с огородом, — не унимается он.

— Сорняки — не самая большая проблема. Вот сосед-айтишник, который решил попробовать себя в стендап-фермерстве, — вот это по-настоящему страшно, — бросаю я, демонстративно разворачиваясь спиной.

Он фыркает — непонятно, доволен собой или обижен, — а я вся внутри спорю с собой: ну что мне до этого «жителя крыши», горячим кажется только от жары. Да-да, только от жары!

К полудню солнце окончательно выбивает меня из сил: спина мокрая, лоб в пыли, ноги в грязи, а желание пить сильнее любого интереса к огородной науке. Я вытираю лоб — и вместе с потом размазываю свежий слой огородной земли по щеке. Решаю, что сейчас спасать надо не урожай, а себя — бегом на веранду.

Там меня уже поджидает рай для изнемождённой труженицы: на столе трёхлитровая банка домашнего кваса, блюдце с зелёным луком и ломтиками хлеба, граненые стаканы и лёгкая тень от винограда, плетущегося по навесу.

— Ой, доченька, вовремя! Квас ледяной, попробуй-ка! — бабушка наливает мне полный стакан, а сама тут же, не теряя ни минуты хозяйской хватки, машет рукой в сторону соседнего участка, на вершине которого, как скворец на башне, маячит Антон:

— Антошка! Заходи, прохладненький квас пить будешь, работяга!

Не успеваю даже достать салфетку, как начинается настоящий экшен: Антон одним движением спрыгивает с крыши — так легко, что будь я кошкой, тут же бы уронила чашку от удивления. За пару секунд он оказывается рядом со мной на веранде, по-прежнему полураздетый, довольный собой, с лёгкой ухмылкой.

Я еле успеваю поправить волосы, как бабушка уже стряхивает руки от муки и со скоростью урагана ускользает внутрь:

— Ой-ой, у меня там тесто убегает! Милочка, только не скучай, прояви гостеприимство.

И мы остаёмся наедине: я — в пятнистом сарафане и перепачканных огородной жизнью перчатках, он — без майки, крепкий, загорелый, с каплями пота на шее и совершенно довольной ухмылкой, будто только что выиграл секретный конкурс «Деревенский Апполон».

Антон, не стесняясь ни меня, ни собственного великолепия, берет трёхлитровую банку кваса и делает долгий жадный глоток, запрокидывая голову так уверенно, что хочется ему выдать золотую медаль по летнему освежению. Я готова поклясться: такого зрелища не показывают даже в лучших сценах моих любимых комедий, разве что в разряде «18+» для особо отчаявшихся хозяйственных дам.

Глава 6. Шуры-муры по-соседски

Я разворачиваюсь и вижу Машку — еще одну бабушкину соседку через три дома. Она появляется во дворе стремительно, как ураган, с рыжими волнами волос, веснушками, солнечным загаром и головокружительным декольте, будто сама природа в этот день решила добавить в нашу деревню немного драматизма.

Позади озорно подпрыгивает её сын — мальчишка лет шести в резиновых сапогах, растянутых шортах с динозаврами и с лицом героя летних боёв за черешню. Несмотря на то, что видела его ещё совсем мелким, узнаю его сразу: походка уверенная, взгляд испытующе-дерзкий — настоящий деревенский потомок Машки.

Я всегда удивлялась, почему Машка не уехала отсюда, не бросила грядки, когда её муж сдулся и укатил к любовнице в соседнюю деревню. Казалось бы, могла собраться, махнуть к мамке, устроиться в городе — и вздохнуть спокойно. Но сейчас, глядя как Машка бросает взгляд на Антона, всё становится предельно ясно, будто небо после летней грозы. Она смотрит на него не просто так — не как добрая соседка или случайный прохожий по улице, а как хищник на свежий бифштекс.

Очень надеюсь, что минуту назад сама не смотрела на Антона точно так же, потому что со стороны это выглядит куда более откровенно, чем мы себе позволяем думать.

— Антон, слышишь, у меня опять телек все каналы не ловит! Снова половина программ куда-то пропала, а у меня сериал по «Домашнему» уже через полчаса, если пропущу — будет катастрофа! — Машка вращает глазами театрально, голос у неё звучит с намёком и совершенно без стеснения, будто между делом приглашает Антона не только подкрутить антенну, но и разделить с ней драму вечернего экрана.

Антон, не выпуская из рук бутылку с квасом и сохраняя абсолютную невозмутимость, кивает:

— Хорошо, Маш, сейчас подойду.

Машка одобрительно кивает, и тут же, переключив все своё бурлящее внимание на меня, с притворно удивлённым лицом тянет:

— Ой, Милка, это ты?

— Здравствуй, Маша, — стараюсь держаться спокойно, хотя понимаю: у Машки для каждой соседки припасена парочка громких реплик.

— Ну привет, Малина, — смеётся она, и добавляет на весь двор, чтобы уж никто не пропустил: — Да тебя не узнать! Похорошела, даже титьки выросли, слушай!

Смеётся сильно, громко и задорно, так что одна из бабочек с ветки сирени срывается и улетает прочь, будто ей самой стало неловко.

Я, конечно, не теряюсь — без тренировки здесь не выживешь:

— До тебя мне, Маш, всё равно далеко, — улыбаюсь своей фирменной плюшевой ухмылкой — иначе тут никак.

Машка заливается искренним смехом, её смех кружит по огороду, словно местное радио на полную громкость. Даже Антон, до сих пор уверенный в своей броне айтишника, кажется, мечтает о маскировочном балахоне — к Машкиным приёмам и энергетике не готов даже его рациональный прагматизм.

— Ты как, надолго к нам? — с прищуром спрашивает Машка, оценивающе оглядывая мой городской сарафан, в котором явно не видит угрозы своей деревенской королевской позиции.

— Как стрекоза: лето белое пропою — и обратно в город, — честно отвечаю, ещё раз вытирая в землю ладони и стараясь не слишком выдать, насколько мне всё-таки здесь интересно.

— Ясно, ясно... — ухмыляется Машка, а на её лице появляется та самая хитрая улыбка: тут же понятно, что история моих каникулярных планов будет разнесена в радиусе ближайших трёх улиц. И кому надо — пересказана с нужными деталями.

Но Машка быстро переключается, и вся её энерго-стрелка снова устремляется в сторону Антона — теперь она буквально светится намерением. Ну, ещё бы: мужик, который чинит крышу, настраивает телек и заодно не против бытового кваса — для этой деревни комбинация прямо ходовая.

Антон тем временем неторопливо достаёт из заднего кармана джинсов смятую серую футболку, привычно натягивает её через голову, взъерошивает волосы — на секунду ловлю себя на мысли, что он специально не спешит, будто даёт Машке (да и мне) возможность полюбоваться всем процессом.

— Ну что, Маш, погнали спасать твой сериал, — по-деловому заключает он.

В воздухе, кажется, повисает невидимая запятая — ощущение, будто весь двор замирает на секунду, разгадывая: что здесь только что произошло и чем этот летний спектакль ещё закончится.

Они идут вдоль забора: Антон — размашистой мужской походкой, будто идёт не к телевизору, а на важную стройку, Машка — с жизнеутверждающим пружинистым шагом, не забывая виляющей рыжей копной волос и бросая последние многозначительные взгляды через плечо. Даже её сын увязался за ними, выискивая по дороге кузнечика. На секунду эта троица выглядит как семейная команда — и почему-то именно сейчас мне становится особенно неловко от их единства.

Я провожаю их спины, прикусываю нижнюю губу — на автомате, будто стараюсь удержать внутри столько неслучившихся реплик, и мысленно фыркаю: тьфу на них, пусть делают, что хотят и в каком угодно составе. Меня тут, между прочим, сорняки и морковка ждут — проблем хватит без их «мыльных опер».

Но, как ни крути, внутри всё равно свербит: а всё-таки интересно… есть ли между ними что-то? Может, у них и правда тайный роман, а для соседей всё это просто маска — мол, каналы настраивают… хм…

Но не мое это дело.

С этими мыслями я возвращаюсь к огороду, цепляясь за тяпку, как за спасательный круг и делая вид, что сражение с одуванчиком важнее любых чувств. А потом, совершенно неожиданно для себя, улыбаюсь по-настоящему: это лето только начинается, и интриг здесь — хоть отбавляй.

Глава 7. День для себя (и немного для камеры)

День второй.

Утро начинается непривычно тихо — ни запаха пирогов, ни гусящихся бабушкиных песен под окнами, ни перманентных залпов из кухни. Всё выглядит лениво-расслабленным, будто сама деревня залегла в уютную дрему, выдохнув после вчерашней жары. Я завтракаю творогом со сметаной, лениво размешивая ягодный сироп в кружке чая с листьями смородины, и украдкой любуюсь видом из окна: за стеклом свет пробивается сквозь кружевные занавески, ложится солнечной дорожкой на старый бабушкин стол. Воздух кажется невесомым, вкусным — с едва уловимой ноткой первых ягод и утренней росы.

На дворе только слышно, как циклится перезвон цикад да редкий лай чужой собаки. Всё дышит покоем и размеренностью, и даже комары, кажется, сегодня ещё живут во вчерашнем дне.

Бабуля, похоже, решила, что выдернутой морковки и весёлой борьбы с сорняками для меня вполне достаточно. Зайдя в дом с улицы — румяная, в ситцевом халате, с крепкими руками, пахнущими свежей петрушкой, — она объявляет мне официальный выходной от всех деревенских хлопот.

— Милочка, отдыхай сегодня, — улыбается она. — Погуляй, душа, по окрестностям. Да набирайся воздуха и красоты про запас, завтра дождь обещали по радио.

Я улыбаюсь — возможность остаться наедине с настоящим летом, без забот и сельхоз-заданий, действительно радует. Радость вдруг становится почти детской — как в школьные выходные, когда тебе не надо никуда бежать и весь мир впереди.

Вооружаюсь штативом для рилсов, телефоном, на всякий случай закидываю в рюкзак лёгкую ветровку и с удовольствием натягиваю любимые, пока что чистые кроссы. Калитка сегодня кажется порталом в новую маленькую вселенную. Травы по пояс, солнечные пятна играют в кронах, воздух — как напиток, полон свежести и светлой надежды. Внутри — лёгкое чувство полёта, желание поймать каждый момент этим утром.

— Панамку бы надела, а то голову припечёт!

— Бабушка, я что, маленькая? — смеюсь в ответ.

— Маленькая, не маленькая, а солнце у нас никого не щадит. И далеко не ходи, а то потом всей деревней искать будем! — улыбка у неё хитрая, взгляд ласковый.

Ловлю себя на том, что всё равно слушаюсь: обещаю не исчезать без координации и, чтобы не спорить, натягиваю на голову цветастую косынку. В Москве я носила её только как модный пояс, а здесь она неожиданно становится настоящей защитой и частью новой летней версии меня.

Махнув бабушке рукой, выхожу из двора навстречу высоким травам, свежей зелени, голосам птиц и тому самому утру, которого так не хватало в городской жизни.

Выйдя на дорогу, вдыхаю полной грудью и с прищуром на солнце улыбаюсь этому летнему погожему дню. Это утро словно создано для обновления. Всё вокруг зовёт: живи, чувствуй, снимай — но не забывай, куда возвращаться...

Деревня с утра сияет так, что хочется замедлить шаг и запомнить каждую крупицу этого света. Воздух густо напоен ароматом клевера, васильков, свежего сена и ещё какой-то непередаваемой влажной прохлады, словно сама земля выдохнула сквозь росу все свои тайные запасы спокойствия. Пахнет надеждой, простотой, ожиданием длинного свободного дня — такого, какой бывает только летом на просторе.

Вдалеке звонко вылаивает собака, затерявшаяся где-то между яблонями, а низкое солнце врезает по глазам так сильно, что впору зажмуриться и прыгнуть по тропинкам, как в детстве, прямиком в июньское счастье.

Я ухожу за последний дом, по привычке опасаясь снова столкнуться с дикими гусями (но, слава богу, не встречаю их — сегодня у пернатых кошмаров похоже выходной). Выйдя за пределы деревенской улицы, я оказываюсь в новом мире, где поля накатываются друг на друга мягкими зелёными волнами, словно море хрустит невидимыми прибоями. Внизу в лощине искрится река, её глади временами касаются рыжим веером ивы.

Надежно устанавливаю камеру, пара щелчков — и вот уже первые солнечные кадры летнего утра летят в рилс: широкие панорамы зелёного океана травы, волны ромашек и васильков, облака белых пушистых полевых цветов на фоне ясного неба. Потом — классическое тревел-селфи: я шагаю между колосьями, подыгрываю ветру, позволяя сарафану развеваться, как весёлый парус. На видео всё выглядит по-настоящему красиво: я словно сошла с рекламного постера какого-то идеального лета, лёгкого, волшебного и чутьнереального, словно этот кадр доставили прямиком из рекламы идеального отпуска. На экране я — лёгкая, живая, искренне смеющаяся, с ветром в волосах и солнцем в глазах. Полевые цветы вокруг словно светятся, а трава будто специально пригибается, уступая место моим шагам.

В реальности трава, конечно, лезет под сарафан, бессовестно щекочет бедра и щиколотки. Я то подпрыгиваю, то отмахиваюсь от назойливых стеблей, непроизвольно смеюсь и убегаю от самого себя. Иногда приходится съёживаться от щекотки и шума кузнечиков, которые устраивают под сарафаном настоящий оркестр. Я кружусь посреди этого буйного поля, забываю про телефон, звук, сюжет — растворяюсь в хаосе лета, доведённого до смешного восторга.

— Люблю лето, когда оно пахнет полевыми цветами! — смеюсь в камеру, изображая сердечко на фоне полей, и ловлю себя на настоящем чувстве лёгкости. В такие секунды и правда кажется, что всё впереди возможно, и лето только начинается.

От смеха и удовольствия жизнь становится лёгкой и вкусной, как земляника в конце июня: сладко, просто и хочется ещё.

Я двигаюсь дальше к реке — здесь, внизу, уже настоящие берега, песчаная коса и маленький обрыв под ивами, чьи длинные корни свесились прямо в прозрачную воду. По песку разбросаны следы — кто-то утром здесь уже был, оставил линейку босых пяток.

Местные пацаны построили у воды мостик — латаный-перелатаный, но гордый: теперь в реку можно не прыгать, а заходить чинно, словно с заправского пирса. Наверное, вот так же я летом пятнадцать лет назад впервые окунала здесь ноги, как в самое первое настоящее лето.

Я опускаюсь прямо на траву, не заботясь ни о складках сарафана, ни о приличии — лето в деревне учит не париться по мелочам. Скидываю кроссовки, легонько задираю подол и счастливо погружаю ступни в живую реку. Вода на удивление тёплая, с мелкими кругами на поверхности, в которых, кажется, изобретается новое счастье. Вокруг ступней резвятся мальки, прозрачные и быстрые, от их движений по коже бегают смешные мурашки.

Глава 8. Маленькая шалость

Я снова невольно залипаю на его пресловутых кубиках — они отчётливо проступают из-под полностью расстёгнутой клетчатой рубашки. Он что, специально это делает?

Вот только посмотреть дольше мне не даёт его собака. Немецкая овчарка мгновенно перетягивает внимание. Она с лаем несётся прямо в реку, устраивает себе праздник жизни, разбрасывая брызги направо и налево, словно играет в собственное летнее шоу.

Рядом козы ведут себя куда интеллигентнее — аккуратно ступают к самой воде, осторожно втягивают морды в реку, пьют не спеша, чинно и спокойно. Кажется, у каждой на морде написано уважение к этой прохладе и благодарность за утреннюю свежесть. Одна особенно забавно морщит нос, высматривая, не слишком ли тепло в воду наступать.

Антон, будто не замечая, что устроил самую живописную деревенскую процессию недели, спокойно приседает у самого края реки. Руками ныряет в воду за ведром, набирает и начинает шутливо намыливать овчарку, одновременно подбадривая его:

— Стоять, Джек! Бассейн на пять минут, а то домой мокрым даже козу не пустят, понятно, герой?

Он умудряется одним глазом поглядывать за козами — чтобы никакая не решила тут же организовать прыжковую платформу, а другой — чтобы пес не выкинул очередной водный фокус и не намочил всех вокруг с головой.

Картинка настолько абсурдно-прекрасная, что я едва сдерживаю смешок. Ловлю себя на мысли: если бы был рейтинг настоящих «деревенских рилсов», этот эпизод точно бы попал на обложку. Всё такое живое, искреннее и чуть-чуть смешной хаос настоящего лета.

— Джек, если ты опять решишь поваляться в луже, понесешь сам тряпку домой, понял? — ворчит Антон, но лицо у него при этом довольное, как у ребёнка на утреннике.

Тут уже не удерживаюсь и прыскаю со смеху. На этот звук сосед, наконец, поворачивает голову и замечает меня — я, как оператор с обязанностями, застыла с телефоном наготове.

— О, у нас что, и на речке сегодня репортажи и прямые эфиры? — ухмыляется он, явно не прочь выпустить в мой адрес пару подколов, бросает взгляд на штатив.

— А что, это запрещено в деревне Гуси? — парирую я, чувствуя укол раздражения и специально поярче улыбаюсь. — Или у вас тут налог на съёмку для приезжих?

— Нет, просто интересно, кому может быть так интересно смотреть на обычную траву, — усмехается он, не переставая мыть Джека.

— Ну да, кто-то траву рвёт, кто-то снимает, — бросаю я, разворачиваясь к воде, чтобы не видеть его довольную физиономию.

— А ты вообще хоть раз отпуск проводила не под камеру, а по-настоящему? — не сдается он, выжимая воду из хвоста собаки. — Или всё только ради лайков и подписчиков?

— Во-первых, люблю снимать и природу, и саму себя. Во-вторых, мне нравится возвращаться к этим моментам, когда захочется снова почувствовать лето. Но куда уж мне до айтишника, который всегда занят раздачей советов! — отвечаю чуть жёстче, чем нужно.

— Тут столько красоты, что грех тратить её только на телефон, — пожимает плечами Антон. — Жаль, ты этого, похоже, не ценишь.

— С чего ты взял? — поднимаю бровь, чтобы не выдать лишних эмоций.

— Я так вижу, — отвечает он и усмехается, будто только что выдал жизненную истину.

— Разочарую тебя: с таким зрением тебе только окна на стройке мыть, — огрызаюсь я, быстро убирая телефон в рюкзак. На сегодня действительно хватит кадров.

В этот момент Джек, словно почувствовав настроение, с энтузиазмом встряхивает мокрую шкуру. Брызги летят веером — по мне, по сарафану, по воздуху. Я громко вздыхаю, пихаю босую ногу поглубже в песок, встряхиваю подол сарафана, из которого теперь можно отжимать речную воду, и уже не скрывая сарказма, фыркаю:

— Прелесть. Спасибо за «грязевые процедуры».

— Местное СПА, чего жаловаться, — невозмутимо отвечает Антон с ленивой улыбкой. — Бесплатно. Только для избранных.

Я качаю головой. Собираю рюкзак, хватаю свой штатив и, чтобы не дать себе расползтись от искреннего хохота и обиды в одну минуту, упрямо иду вдоль берега, даже не оглядываясь.

В груди бурлит раздражение, в голове пульсирует одна мысль: что за сосед, ну почему он как будто специально доводит меня до ручки? Или все мужчины в деревне такие, или этот экземпляр достался мне по особой подписке...

Дорога до дома кажется длиннее, чем обычно. По пути я замечаю у забора знакомый грузовик Антона. В груди тут же вспыхивает импульс — маленькая озорная мысль подпрыгивает внутри. Оглядываюсь по сторонам: никого.

Я решаю не мстить по-крупному (пусть я уже взрослая, но напакостить всё равно тянет). Открываю рюкзак, выуживаю ярко-красную помаду и, с замиранием сердца, большими буквами вывожу на лобовом стекле фургончика:

“Водитель — душнила, но вы всё равно улыбнитесь!”

Внизу старательно рисую смайлик и маленькое сердечко — для убедительности и в качестве личного автографа.

Трясущимися руками убираю помаду и иду дальше к дому, не оборачиваясь. И только под крыльцом позволяю себе едва слышно засмеяться — настолько по-детски новая шалость щекочет душу, я будто снова в начальной школе.

Всё-таки деревня — лучший сериал на свете. Здесь каждая прогулка превращается в новую серию, каждая шалость — в маленький сюжетный твист, а соседи, гуси и летний интернет — в уникальных героев, за которых и переживаешь, и над кем смеешься. Порой здесь больше эмоций, чем в трёх сезонах столичной жизни подряд.

Глава 9. Ловись, интернет, большой и маленький!

Вечер ложится в деревне неспешно, по-своему уютно и тихо — будто специально создан для долгих размышлений и летнего ничегонеделания. Я оккупировала бабушкину веранду, растянулась в любимом плетёном кресле, уставила босые ноги на табуретку. Июньский воздух густой и обволакивающий — пахнет настоем мяты, горячей черепицей, сеном и чем-то ещё свежим, чуть сладковатым, как только что скошенная трава.

За забором всё подозрительно спокойно: у соседей ни гудения, ни смеха, ни знакомого Антона, который весь день, кажется, растворился в делах или решил дать мне передышку. Деда Ефима тоже не видно на крыльце ни с лейкой, ни с гармошкой — наверное, где-то на заднем дворе, победно расправляясь с грядками.

Бабушка ушла к своей давней союзнице — соседке тёте Зое, с которой они могут часами обсуждать всё: от новых сортов картошки и рассаду на следующий год до последнего поворота в “своём” сериале и у кого в деревне на этой неделе самые буйные гуси.

Я вдруг понимаю, что осталась одна и… Неловко рада этому. Хочется поболтать безо всяких оглядок. Тянусь к телефону.

— Тася, ты на связи? — запускаю видеозвонок и мигом ощущаю, как не хватает обычных девчачьих разговоров.

— Милка! — на экране появляется её лицо, в огуречной маске и с соломинкой от коктейля. — Как ты там? Я уже устала обновлять твой блог — ни сторис, ни рилсов! Думала, тебя утащили гуси или заблокировали за избыточную сельскую красоту!

— Да тут жизнь такая, что до блога руки не доходят, — смеюсь в ответ и устраиваюсь в кресле поудобнее. — Представляешь, у меня за эти два дня не только гуси, но и война с грядками, и частушки от бабушки, и ещё этот мой сосед — Антон. Реальный душнила.

— Сосед? — Тася моментально оживляется, глаза загораются. — Так, выкладывай все детали, мне в лагере интриг не достаёт!

— Интриги — это ты знатно сказала, — ухмыляюсь я. — Его зовут Антон, айтишник. То крышу чинит, то глаз с меня не спускает. Стоит только телефон поднять — сразу комментарии про меня, «городских» и про то, как жить надо без экрана. Ну и, знаешь что, повадился ещё и ревизором быть: не так морковь выдергиваю, не тот штатив, не то платье…

— Он хоть симпотный или просто местный ворчун? — Тася хохочет.

— Ну… если по-честному… фигура — зачетная, кубики одобрены. Но! Вот характер… этим кубикам только портит карму.

Таська заливисто смеется.

— Но и на этот товар есть свой спрос. У нас тут есть соседка Машка, так вот только вчера предо мной предстала картина, как она его к себе зазывала на настройку каналов на телеке.

— Пикап по-деревенски! Учись, пока есть на чём! — смеётся подруга.

— Да если бы только у Машки! Бабушка, между прочим, по-моему, пытается сводничать. Стоит нам встретиться с Антоном — тут как тут пироги, компот и частушки про “работящего зятя” и “умницу-внучку”

— Вот это подход — сваха Роза отдыхает!

— Ну хоть бы спросила мое мнение: а мне это надо?

— Слушай, Милка, после истории с Вадиком, деревенский летний роман самое то. Это как курортный роман. Что было в деревне, останется в деревне.

— Тася, ну не за этим же я к бабушке ехала…

— А зря! Судя по твоим нулю сторис, основное за кадром.

— Исправлюсь! — смеюсь. — А у тебя что в лагере?

— У меня каждый вечер мини-драма: дети дерутся за зарядки, вчера одна девочка с мальчиком сбежала за второй порцией компота, две подружки делили фен… Артек — тот же огород, только все очень громкие и никто не спит до полуночи.

— Артек или деревня — везде весело, — соглашаюсь я. — Только у меня гуси и овчарка, а у тебя костры и ушастые дети.

— Главное, не потеряйся в ваших сельских романах! — подмигивает Тася. — И давай уже свои рилсы про деревенские будни! Жду контент.

Когда разговор заканчивается, я наконец-то решаю смонтировать сегодняшний рилс — здесь я среди полевых цветов, потом у реки, а в финале — с мокрой юбкой после собачьих обливаний. Всё складывается мило: свет в волосах, на щеках улыбка, в глазах эта самая деревенская лёгкость. Уже почти ощущаю приподнятую уверенность — сейчас кадры полетят в мой нельзяграм, и пусть весь мир увидит, как на самом деле бывает хорошо вне столичных вечеринок и городской суеты.

Жму «загрузить» — и... тишина. Никакого долгожданного треньканья, ни намёка на спешащий вверх прогресс-бар. Проверяю значок сети: мобильная связь еле жива, вайфай и вовсе ловится только как привидение — то появляется, то сразу исчезает. В груди начинает накапливаться беспокойство, граничащее с раздражением.

Бросаюсь в дом, роутер мигает красным и не реагирует ни на манипуляции, ни на уговоры. Листаю бабушкины сложенные в четыре раза инструкции, жму на все возможные кнопки — ничего не помогает. Сеть исчезла так резко, будто сама природа вступила в заговор с моими соседями и решила устроить цифровую диету.

Выдыхаю и возвращаюсь на веранду. По-прежнему тихо. Антона видно не было целый день — и вдруг его силуэт мелькает у собственного дома — он стоит, пристально смотрит в мою сторону с кривой ухмылкой, как будто знает про моё интернет-несчастье что-то, чего мне лучше бы не знать. Через секунду Антон исчезает за воротами и уходит в свой сарай.

Внутри меня разливается раздражённая злость: пусть это даже совпадение, но я уверена — тут явно замешана айтишная чертовщина от моего соседа-душнилы. Не могу просто остаться бездействующей жертвой: пусть этот вечер и был создан для ничегонеделания, но стоять со сложа руками, наблюдая, как кто-то блокирует твой вайфай через забор — это не мой стиль. Я решаю идти разбираться: или война за интернет, или битва за правду

На ходу проверяю интернет — и вдруг… чудо! На экране появляется новая сеть с абсолютно абсурдным названием:

“Antoxa_TOP_1337”

В мыслях ухмыляюсь: топ, ага, прям чемпион среди душнил.

Сердце стучит, вожу пароль — ну раз Антон такой «хакер», может попробуем самое банальное. Пальцами набираю:

1 2 3 4 5 6

И… та-дам! Интернет моментально ловится, палочки вспыхивают как новогодние фейерверки. Я прыскаю со смеху — вот уж «гуру технологий». Быстро, низко присев за соседский забор (мне реально кажется, что я уже не Мила, а преступница ромкома), достаю телефон, открываю нельзяграм и, пока нарушаю приватность душнилки, в полнейшей тишине заливаю готовый рилс. Сердце стучит, на лице глупая ухмылка.