Десятая палата

Ферганская Долина Изгибаема

ФЕРГАНСКАЯ ДОЛИНА ИЗГИБАЕМА

Подбородок навстречу перечеркнутой сигарете поднимается попросить огоньку. Через пару рядов на багажном отделении сидит тень птицы-чайки. Она непонятно откуда взялась. Такая необычная тень. Кажется, она летала по салону, заглатывая лампочки индивидуальной подсветки. А теперь сидит.

Правое крыло прямое, как свежая свеча, если бы она горела к низу. А левое крыло изогнулось бумерангом. У нее нет клюва, только эти два крыла, и, если честно, Кира могла перепутать лево и право, ведь шел второй час ночи в самолете, наполненном детьми, сбитыми как масляные кадушки мужчинами и редкими женщинами. Кира в первый раз летит заграницу. Визы нет, но есть амбиция. Больше похожая на инфузорию с ее недоразвитыми телом или двукрылую тень птицы-чайки на багажном отделении. Зарядка от айфона впопыхах осталась вместе с таблетками в синем пакете, который запихнули в багаж.

Кира Королёва не так давно вышла из стационара, где ей особенно приглянулась работа с метафорическими картами. Она плохо понимала, как это работает. Но здоровый сон успокоил её тревожную фантазию, а больничную еду не стоит понимать. Чем меньше задумываешься, тем вкуснее. Палата козырная, с двумя окнами, но без умывальника внутри, на четверых. Парень на соседнем кресле погладил Кирину ногу. Стало теплее.

Девушка прикрыла глаза. Они летят вместе в первый раз. А в больнице Кира лежала три или четыре. В разных палатах. Только врач не менялся. И это не психушка, откуда выйти нельзя на улицу, только лежи без телефона - кукуй. Кризисный центр, или предбанник, как говорят местные. Потому что психушка на Банной горе, а тех кто тут чудачит: вон вены режет - туда отвозят. За любой селфхарм.

На Банной горе у Киры лежала мать. Ей вовремя диагностировала шизофрению. Вовремя для Киры, потому что она теперь может обойтись предбанником. В самолете русская речь мешается с узбекской. Пять часов сидишь на картонном стуле этого душного рынка. Бортпроводницы с аккуратными прическами проплывают как манекенщицы, одна из них оборачивается с пустым лицом:

- Для вас водичка.

И дальше летят. А чайка сидит смирно. Под ней открыл полку лысоватый невысокий мужичок, а её крылья даже не дрогнули. В самолете тени живут своей жизнью. Никакого саспинса - мальчик с девятого ряда заглядывает в щелочку на Кирино мирное лицо в полусне. Совсем еще маленький грудничок, с одиннадцатого ряда хватается рукой за сиденье, пока мать его кормит грудью. Дети разговаривают на третьем языке между собой. Кира слушает аудиокнигу "Географ глобус пропил".

В кризисный центр она прилетала из Москвы. Творческая профессия предполагает отдых от рутины. Кире не раз приходило на ум, что пара сотня крепостных избавили бы ее от всех проблем с поиском работы, истерик и самокопания и самоуничижения. Первый день в Бухаре обошелся без вышеперечисленных. Наоборот, как легкое чувство эйфории и радости ко всему живому, аналогично с окончанием первой недели в стационаре, когда побочная сонливость стала привычный, вид из окна успокаивал, и на место раздражительности пришло спокойствие буддистки. Правда, без двоякой улыбки на лице. Не такой как у Моны Лизы, а такой, как у некоторых новоприбывших в предбанник.

Почему Кира вспоминает стационар? Узбекское солнце голову припекло, в глазах от яркого света зайчики-искорки. Много причин. Или потому что ее парень, Сырничков, продолжает ей ставить диагнозы и прописывать таблетки. Пить транквилизаторы Кира отказывается, хотя такие имеются, бесплатные, как в стационаре. А вот треть таблетки антидепрессанта на ночь, за милую душу. Сон улучшается и либидо.

Внешне Сырничков похож на её вечного лечащего врача: рослый, темноволосый, крупный. Любит белые футболки и штаны средней посадки, которые мужчинам его возраста скорее не идут. Они почти не ссорятся. Год спустя поехали в первое совместное путешествие. По Центральной Азии. Из кириных достижений за первый день пребывания можно отметить покупку свободных прямых штанов невесомого материала узбекского происхождения, которые, несмотря на мелкий национальный узор, почти неразличимый, фигуре его подходили как нельзя лучше.

Самой Кире со штанами повезло меньше. С собой она взяла одну пару, и те были для похода в горы Казахстана. Легкие платьица приемлемой длины было нелегко отобрать. На местном рынке купили сарафан на лямках, с юбкой-русалкой на удлинение от разреза на бедре. Сырничков сарафан одобрил. Ему нравилась оголенная ножка Киры и сине-голубая палитра. Матис, Мексика, Испания.

- А у вас такое носят? - спросила Кира у продавщицы.

- Конечно, у нас и в шортах ходят.

Откопали это платье в архиве, таких маленьких размеров обычно не шьют. Сначала Кира подошла к сарафанам европейского кроя:

- Видели Диор? По их лекалам шьем.

- Сколько стоит?

- Это миллион.

Делаем отсылку, что миллион узбекскими, а в рублях - около пяти тысяч. Курс один к ста пятидесяти. Продавщица ростом выше среднего, вытянутая, с большими глазами и яркими скулами продолжает:

- Это деним, понимаете. Материал дорогой, поэтому цена такая.

- Понимаю, но я полегче ищу: лен, хлопок.

- Вот это посмотрите. Полегче будет, - акцент у нее был, но не такой сильный, видно, что заточена на европейцев.

Кира проскользила взглядом по сарафанам и нашла приятные штаны. Сняла их с плечиков, и уже через минуту была в примерочной, пока Сырничков мерял рубашки в аналогичной подсобке, коей служило помещение Медресе. Бухара напоминает большой рынок, пестрый, с мягкими людьми, которые готовы подождать, пока ты примеришь шесть пар штанов, и достанут, если что, новые. У этих торговцев все находится. а если не у них, то у соседа точно будет. Все дружат. Только на подъезде к Медресе двое парней лет шестнадцати устроили спарринг около дороги. Улыбчивые, с белыми зубами, в кольце таких же машин вокруг.

Штаны по размеру не подошли.

- У меня на вас есть платье. Точно ваш размер.