Дети тёмной стороны

Джулекка и компания

Несомненно, это сам Ящер подбил меня отправиться на пьянку в Торм. Парни в один голос уверяли, что будет круто: природа, свежий воздух, здоровая сельская жратва, местный алкоголь, любвеобильные хуторяночки… Но мне уже тогда следовало бы сообразить, что стража из приоградного гарнизона - народ простой, в развлечениях незатейливый и к тому же наученный службой быстро и правильно реагировать на всякие опасные ситуации. Что же касается одного непутёвого мага… А впрочем, маги тоже бывают разные. Кто-то швыряется молниями и повелевает стихиями, кто-то просто лечит ревматизм и больные зубы. Вот как я, например.

Младший гарнизонный целитель, конечно, невелика птица, но на мою голову валится большая часть унылой рутинной работы. Именно я таскаюсь по крепостям с осмотрами казарм и нужников, присутствую при казнях и опознании трупов, заверяю рапорты о боевых потерях личного состава. И меня же вытаскивают из дома в любое время дня и ночи для оказания первой помощи. Нередко ещё и потихоньку обращаются по всяким вопросам, по которым не стоит беспокоить командиров. Вот поэтому не было ничего удивительного в том, что парни из Рискайского взвода решили позвать меня с собой на лесную попойку. Удивительно, скорее, что я за какой-то ящерицей согласился.

Итак, Торм… Он хорош только когда смотришь на него из окна замковой башни. Вблизи это просто заросли колючек, битком набитые всякой кусачей нечистью. Дорог там нет. Есть только Торговая тропа, которую по приказу князя два раза в травостав прочищают вооруженные отряды. Почему вооруженные? Всё просто. В кустах живёт слишком много любителей человечины размером покрупнее слепня и комара.

От Торговой тропы ответвляются так называемые стёжки — едва заметные лазы, ведущие к хуторам. Ходить по ним надо гуськом, слегка пригибаясь, словно в душном зелёном тоннеле. И если по такой козлотропе долго-долго идти, никуда не сворачивая, рано или поздно попадёшь к местному очагу цивилизации. Называется он кабак.

Обычно это грязная полуземлянка, отапливаемая по-чёрному, разделенная пополам дощатой стеной. В стене узкая щель, занавешенная какой-нибудь тряпкой. На одной половине живёт хозяин хутора со своими жёнами, козами и толпой детей, а другая предназначена посетителям. Вся обстановка — длинная лавка вдоль стены, да около щели, ведущей на хозяйскую половину, стойка с товаром. Еды вы здесь не найдёте, продаётся исключительно самобулька. Не хочу даже знать, из чего они гонят эту дрянь. С уверенностью можно сказать только одно — похмелье с неё просто убойное…

Отоварившись пойлом, надо идти на двор. Ближе к вечеру там собирается весьма пёстрое общество: сменившаяся с дежурства стража, местные охотники, которых принято называть ходоками, хозяева хуторов, иногда заглядывает торговец со своей тележкой или бродячий музыкант. Местные девки приторговывают блинами с начинкой. Девки, кстати, все, как на подбор, малорослые и страшненькие. Перемещаются они исключительно стаями, под охраной кучки таких же несимпатичных хуторских парней.

Вся собравшаяся компания потребляет в диких количествах самобульку, лопает блины, обсуждает местные сплетни, рубится в кости, слегка поёт и танцует, иногда дерётся… Культурный отдых, короче.

С наступлением темноты заведение вдруг закрывается, и все, кто в состоянии, удивительно шустро исчезают восвояси. Кто не в состоянии — заворачивается в собственный плащ и валится спать прямо на дворе, благо здесь для таких случаев имеются кучи лапника вдоль стен.

На следующее утро все мы проснулись не в самом шикарном виде. Кому надо было на службу, те кое-как воспряли из пепла и ушли на развод, остальные продолжили валяться на лапнике и вяло обсуждать, а не пора ли опрокинуть по шкалику. Я в обсуждении не участвовал, потому что как раз убрёл навестить ближайшие кусты. Кто ж мог подумать, что это станет началом целого приключения...

Теперь-то я знаю, что если в Торме позади тебя начинает шуршать, то это не спроста. Тогда решил: ну, птичка. А в следующий момент эта «птичка» вдруг как приложила меня чем-то тяжёлым по башке…

Начав понемногу приходить в себя, я первым делом осознал, что свежая шишка на затылке добавляет к похмелью особые, ни с чем не сравнимые нотки. Затем — что меня куда-то тащат, забросив на плечо, и это самое плечо на каждом шагу пренеприятно врезается мне в живот. Следующее «радостное» открытие — одежда куда-то пропала, и кровососы со всего Торма уже собрались на пирушку. Приоткрываю осторожно глаза, вижу — жопа. Не в переносном смысле, а в самом прямом, у меня перед носом. Большая такая жопа, совершенно голая, явно женская, покрытая гладкой бурой шёрсткой и крепко воняющая нужником. Это уже было трудно перенести, так что всё, оставшееся со вчера в моём желудке, устремилось на волю.

Думал, барышня меня убьёт. Но ничего подобного, просто сбросила на землю и отвесила пару тумаков. К счастью, она была босиком. Пяткой под дых — конечно, тоже неприятно, но сильно лучше, чем, например, носком сапога. Потом она сказала: «Вставай, фрагл!», а я глянул на неё… и подумал, что вчерашний хмель ещё не вполне выветрился из моей бедной головы. А вы бы что подумали? У моей похитительницы были чёрные губы и торчащие из-под них длинные острые клыки. Да и само личико не из тех, какие хочется регулярно видеть во сне: выступающие вперёд челюсти, выпуклый кряж переносицы, поднимающийся между глаз, и сами глаза большие, широко расставленные. Для того, чтобы грозно на меня посмотреть, красотка слегка повернула голову в сперва одну, а потом в другую сторону. Примерно так поступают куры, готовясь склевать червяка.

Это была ракшица. По службе мне случалось пару раз после лесных стычек видеть мёртвых ракшасов, но живьём это зрелище оказалось куда непригляднее. Хотя меня, вроде, и не просили пялиться, а просили встать? Имело смысл быть послушным. Во-первых, при примерно одинаковом со мной росте девушка была фунтов на восемь тяжелее, да и размер её кулаков невольно вызывал уважение. Во-вторых, я подумал, что устанет же она когда-нибудь. Вот тогда можно будет осторожненько наложить на неё малое сонное заклятье и спокойно сбежать. Сейчас же главное — запоминать дорогу, вызывая при этом как можно меньше желания меня бить.

Корабли пустыни

Как ни странно, наутро нога была почти как новая, и в животе успокоилось. Но что самое интересное — меня как будто меньше стал донимать ракшасий запах. Он, конечно, никуда не делся, тем более что ребята лежали вокруг плотным ковриком, но перестал казаться непроходимо противным. Возможно, действительно, человек со временем привыкает ко всему?

Наученный горьким опытом, я решил чистить себе воду для питья. Магия, конечно, а Джулекка вилась возле меня, как лиса вокруг курятника, но это заклятье мгновенного действия, поддерживать его не надо. И всё равно ракшице удалось меня «общипать». Не так ужасно, как в первый раз, но накатила противная слабость. Да ещё, как на грех, откуда-то принесло Гуттэ. Он прыгнул в лужу, обрызгав меня с ног до головы (уверен, нарочно), а потом со смехом заявил:

— Ну ты туцел! Зачем кормишь Джу? Лучше б мне дал, она и так толстая!

— Это чтобы не заболеть.

— Точно, совсем туцел. Маленькие существа из воды не трогают тех, кто пьёт смолку. Понял?

И Гуттэ принялся звучно хлебать воду из лужи, в которой сам же сидел. Это была первая хорошая новость за день. Похоже, Джулекка избавила меня от кучи забот.

Так или иначе, надо было решать вопрос с обувью. Не станет же Джу тратить на меня смолку каждый день. Надёргал мягкой и длинной травы, сделал попытку сплести некое подобие лаптей. Убил на это занятие пол утра, а то, что получилось в итоге, развалилось ещё до полудня. Интересно, как справляются хуторяне, лапти которых запросто служат по два-три дня.

Оказалось, что мы не просто так слоняемся по лесу (полянку по любому пришлось бы оставить, за вчерашний день мы её уж слишком… ммм… изракшасили), а куда-то целенаправленно идём.

Ракшасы переговаривались между собой слишком быстро, понять я успевал не всё, но из того, что уловил, было ясно, что у них скоро начнётся какой-то праздник. Все оживлённо обсуждали некую церемонию и одновременно очень боялись на неё опоздать. А ещё постоянно всплывали разговоры про какой-то сурф. Что это и как оно меня касается — я не знал, но на всякий случай старался держать уши открытыми.

Проходили разок мимо какого-то хутора. У меня зажглась было безумная надежда на спасение, но, едва завидев нас издали, хуторяне похватали коз, детей и кур, резво нырнули в избу, задвинули все засовы, и даже кончиков носов на улицу не показали, пока мы не ушли. Ну что ж, решил я, с ракшасами жить — по ракшасьи выть. Раз люди не хотят помочь, буду помогать себе сам. И стащил с вешал на дворе портки и рубаху. Барахло было ещё мокрым, но даже так лучше, чем шастать в чём мать родила.

Пока я возился с одеждой, ракшасы увлечённо громили хутор. Зачем — большой вопрос. Вещи им не нужны, всё, что хуторяне не утащили в дом, просто портилось или уничтожалось без всякой цели. Обчистили репище — это я ещё могу понять, всё-таки еда. Но ведь для ракшаса в начале суши и в лесу еды навалом! Какой был смысл намеренно злить людей, ломать изгородь? Да ещё это демонстративное раскапывание выгребной ямы с раскидыванием по двору её содержимого… Похоже, им просто доставляло какое-то странное удовольствие вызывать по отношению к себе отвращение и ненависть.

Дальше шли без троп и стёжек. Ракшасы сами прокладывали путь в кустах, руководствуясь какими-то только им понятными ориентирами. Сомнений, правильно ли мы идём, ни у кого не возникало. Более того, нам всё чаще стали попадаться другие группки, спешившие в том же направлении.

Я где-то читал, что в начале суши у ракшасов наступает время сезонной миграции и они оставляют Торм до начала травостава. Куда и зачем они уходят, никто не знает, да пожалуй, и не стремится узнать. Спасибо на и том, что избавляют от своего соседства на сушь с хлябью, а уж где именно их носит всё это время — вопрос второстепенный.

На хуторе мне несказанно повезло: помимо одежды удалось стащить чьи-то плетёнки (лёгкая обувка из соломы, примерно то, что я безуспешно пытался сплести сам), так что теперь можно было хоть не глядеть под ноги безотрывно.

Наблюдая за тем, как идут ракшасы, я подумал, что они, конечно, существа неприятные, но устроены очень и очень разумно. Температура тела у них выше, чем у людей, они спят на земле, но не мёрзнут. Широко расставленные глаза позволяют им видеть, что делается по сторонам, почти не поворачивая головы. Подвижные и мохнатые изнутри уши чутко ловят любой звук. Плотная короткая шерсть защищает от мелкого гнуса, а крупных кровососов они сгоняют с себя, подёргивая кожей, как лошади. У них отличное ночное зрение и превосходное обоняние. Нога у них устроена не так, как у человека — ракшасы никогда на ходу не касаются пятками земли. Зато шаги их упруги и длинны, так что там, где они идут без спешки, мне приходится бежать, тратя гораздо больше сил. Их клыки — отличное оружие, ноги не требуют дополнительной защиты. А человек слаб и беспомощен. Чтобы выжить в лесу, он нуждается слишком во многом. С сожалением приходится согласиться с тем, что именно ракшасы — истинные дети этого мира, так же, как звери и птицы. А люди — незваные гости, нелюбимые землёй чужаки…

Не подумайте, что я начал относиться к ракшасам лучше. Никаких поводов для этого они мне не давали. Любая попытка сойти с их тропы или чуть сбавить ход тут же пресекалась пинками и затрещинами, причём усердствовала не только Джу, остальные принимали в забаве живейшее участие. Ну, за исключением, разве что, Гуттэ. Его мне удалось как-то особо удачно щёлкнуть по носу, так что теперь он опасался подходить близко, но зато не спускал с меня глаз и громко сообщал сородичам о любом неверном движении.

Ближе к вечеру Арк поймал косулю. Он в самом деле поймал её, просто руками, догнав на полном ходу. А потом сломал ей шею. После этого мне как-то расхотелось пытаться сбежать в открытую.

Косулю жрали всей компанией, сырьём, не сходя с тропы. Отрывали куски зубами, шумно грызли кости… Увидев, что я не собираюсь участвовать в простых ракшасьих радостях, Джу сгребла меня в охапку, прижала коленом к земле и принялась кормить. Возражать было бесполезно, моё мнение никого не интересовало. Ракшица отрывала кусок, слегка пережёвывала его и пихала мне в самое горло, после чего, сжав мне челюсти, поглаживала по шее и внимательно следила, чтобы всё было проглочено. Наконец, Претна, облизнув забрызганную до глаз кровью мордаху, заметила: