Детки из клетки

Глава 1

Иванна ( Ванька)

- Отпустите, твари! Ненавижу! Ненавижу вас! - кричу, срывая горло, - Я вас всех проклинаю! Всех до одного!

Резкий удар под ребра выбивает боль, смешенную с криком. Грубые пальцы впиваются в мои предплечья с такой силой, что кажется они впечатываются до самых костей. Это мой третий побег, я уже знаю, что церемониться со мной не будут. На этот раз мне удалость добраться до села, я могла удрать и дальше, но подвел голод, я почти сутки бродила в лесу, прежде чем добраться до людей. Я успела поесть, надрала «дикарки» и свистнула с чьего-то огорода здоровенную морковь. Грызла прямо с остатками земли, но земля тоже не впервые попадала мне в горло, гораздо сильнее меня тревожил столбняк, который я могла занести в свежие раны на ладонях. Но и без них никак, хочешь бежать- придется хвататься за колючую проволоку. Такие раны глубже и тревожат сильней, чем на животе, они очень долго заживают и оставляют шрамы. У меня около пятнадцати отметин, не считая свежих. Обидно, что они навсегда останутся со мной, только впустую.

Я получаю еще несколько ударов, брыкаюсь, кручусь, но не могу справиться с церберами, меня связывают и пакуют в казенную «буханку», а потом мы едем по знакомому маршруту. Вокруг удивительная красота, высокие столетние хвойники по правую и левую сторону от узкой, проселочной дороги. Они тянутся бесконечно долго, длинными, густыми полосами, закатное солнце прячется в раскатистых ветвях елей, а оранжево-красное небо падает на них сверху. Эту картину я вижу в клеточку, сквозь решетки, вмонтированные в стекло «буханки», но мои глаза стараются не считывать металлические прутья, наверно, это вошло в привычку, смотреть на мир, не обращая внимания на решетку и колючую проволоку, которые делают мой привычный мир еще более депрессивным и мрачным.

Мы едем в Клетку, в самое страшное на свете место. Если бы ад существовал на земле, он находился бы именно здесь, среди густых лесов, под огромным, ясным небом. Если смотреть лежа, то ему нет конца и края, а еще не видно ни прутьев, ни забора, ни проволоки, только огромная голубая подушка, висящая над тобой. Но стоит перевести взгляд вбок или вниз, ты попадаешь в совершенно иной мир: плац, бараки, три серые бетонные коробки- женский, мужской и учебный корпус, четыре вышки по углам, как в настоящей колонии. На правой коробке, во весь торец красуется баннер «Если добрый ты- то всегда легко!», а снизу нарисован Кот Леопольд. Это потрясающее лицемерие, здесь вообще нет добрых людей. Исключительно сброд, типа меня. Клетка- это некий перевалочный пункт, дающий тебе небольшую отсрочку, перед тем, как попасть в настоящую, взрослую тюрьму. Здесь содержатся дети от одиннадцати до восемнадцати лет, которые не попали под уголовную ответственность или избежали ее по ряду причин: не достигли нужного возраста, имеют заболевания, не позволяющие держать их в общем режиме или оказались счастливчиками, на которых не удалось накопать железобетонных доказательств, но комиссия определила, что они являются социально-опасными для общества и их необходимо изолировать. Малолетние воры, преступники, есть даже парочка убийц. У меня потрясающие соседки: бледная и тихая Хворь, которая в двенадцать лет забила молотком своего отчима, пока он спал, и Пе́тра, моя очаровательная любимица. Ее зовут Юля, но ее никто так не называет, она получила свое прозвище в честь Петра I, изображенного на купюре, номиналом в пятьсот рублей. Именно столько она брала за свои услуги. Жаль, я подвела девчонок, наверняка они надеялись, что на этот раз я смогу вырваться, но я снова еду в ад, подпрыгивая на кочках, бьюсь плечом о стальной кузов и зажимаю краями пыльных рукавов свежие раны.

Когда мы подъезжаем к высокому, стальному забору, машина останавливается, я знаю, что на территорию она не заедет, меня опять выволокут и потащат через увесистую, черную дверь, с облупленной краской. Прямо в лапы Геббельса. Наверняка, ей уже сообщили, что меня сцапали, она не спит, стоит у окна на втором этаже, в свете неяркого ночника, смотрит на серый плац, ждет, когда меня поведут. Моя горбатая тень под фонарем напоминает горгулью, я не могу идти прямо, низко склоняюсь, потому что опять получила по ребрам и меня крючит от боли, но всем нутром чувствую, что она там. Стоит, ждет меня. Она скажет мне только одно слово. Карцер. Оно страшно звучит, но выглядит еще страшнее. Бетонная коробка, шириной не больше восьмидесяти сантиметров и примерно полтора метра в длину. Там нет кровати, или хотя бы лавки, только стены и стальное ведро без ручки, а на двери нет раздаточного окошка, потому что пока ты находишься в карцере, тебя не кормят и не дают воду. С такими, как мы не любезничают, оказаться в одиночке- суровое наказание. И только Геббельс решает сколько ты здесь проведешь. Однажды, я просидела тут трое суток, хотя мне казалось, что прошла минимум неделя, возможно, без воды я ловила галлюцинации, потому что в какой-то момент, царапины от ногтей, оставленные на бетоне моими предшественниками, стали сливаться в тонкие линии и переходить на пол. Я хорошо их видела в свете луны, пробивающейся через крошечное окно под самым потолком, тоже с решеткой. Я знала, что я не умру, я сидела и копила злость, я чувствовала , что она мне еще понадобится. И в этот раз высижу, это не самое страшное, что со мной происходило.

Церберы втаскивают меня в здание женского корпуса, не заводя в коридор, сразу тащат в подвал, в «одиночку». Я уже слышу шаркающие шаги по лестнице за спиной. Больше я не вырываюсь и не пытаюсь бороться, послушно двигаюсь, пока меня держат за руки, прогибая в спине, слушаю, как сзади хлюпают по ступенькам уродливые тапки Геббельса, они резиновые, синие, похожи на галоши и подбиты изнутри черным флисом, их звук ни с чем не перепутать, он звучит, как обреченность и ненависть. Мы останавливаемся около двух одинаковых дверей, за левой моя привычная клетка, что за второй, я не знаю, но скорее всего, ничего хорошего. Один из церберов дергает меня за плечо и я нарываюсь глазами на Антонину Степановну, она смотрит на меня равнодушно, но брезгливо, кутается в белый пуховый платок, я не хочу на нее смотреть, отвожу взгляд вниз, скольжу им по подолу серого платья к крупным ногам, обтянутым бежевым капроном, сквозь который видны рыхлая кожа и крупные, синие вены.

Глава 2

Антон Воронов

Я бывал в разных местах, в таком еще не доводилось, но что-то подсказывает мне, что я здесь ненадолго, поэтому не развожу панику, держусь ровно. Вот уже десять минут наблюдаю за теткой лет шестидесяти, которая молча и внимательно изучает мое личное дело. Я смотрю на нее спокойно, вообще без эмоций, сижу на деревянном стуле напротив нее, и не испытываю никаких чувств. На первый взгляд, место здесь очень гиблое, натуральная зона, но меня таким не напугать. За моей спиной стоит мужик средних лет, в ногах валяется сумка с моими пожитками, в комнате идеальная тишина, разбавляемая звуками бегущих стрелок настенных часов и сиплым дыханием мужика сзади.

- Четыре угона, - тетка откладывает папку и сосредоточенно смотрит на меня из под вытянутых очков в дешевой, пластикой оправе, - Почему не посадили?

- Не доказали, - отвечаю равнодушно.

- Хитрый, расчетливый, умеет манипулировать, хорошие организаторские способности. Повышенной возбудимости и агрессии не выявлено, - добавляет задумчиво.

- Все правильно, - я прикусываю щеки, чтобы не улыбнуться.

- Значит так, Воронов, - тетка меняет тон на угрожающий и сдерживать улыбку становиться всё сложней, - Здесь тебе не лагерь и не санаторий. Соблюдай дисциплину и веди себя тихо. Подъем в семь утра, в половину восьмого построение на плацу и зарядка, далее идет завтрак и занятия. В тринадцать часов обед, потом трудовые работы, с семнадцати до девятнадцати прогулка, ужин и свободное время. Отбой в девять. За нарушение распорядка дня- дисциплинарное наказание, за отказ от работ- дисциплинарное наказание, за появление на улице в неположенное время- дисциплинарное наказание, за драки, провокации и конфликты- дисциплинарное наказание, за связь с девочками…

- Дисциплинарное наказание? - улыбку сдержать все таки не удается.

Тетка смотрит на меня совсем недобро, низко опускает подбородок и устрашающе заглядывает мне в глаза.

- Автоматический перевод в колонию и новое заявление. Я выразилась ясно?

- Вполне! - я жму плечами.

- Федор Палыч, проводите Воронова в мужскую казарму.

- К кому заселить? - прокашливается мужик.

- К Сулейманову, - загадочно отвечает тетка.

Ну к Сулейманову, так к Сулейманову… Перед тем как покинуть директорский кабинет, бросаю взгляд на настенные часы. Половина пятого, скоро должна быть прогулка, до ужина еще далеко, а желудок сосет от голода. Мы добирались сюда целую вечность, мне очень хочется принять душ, поменять одежду и растянуться на кровати, но меня ждет знакомство с новым соседом. Мужик молча ведет меня по территории, сейчас двор пустой и напоминает заброшенный, хмурый лагерь из фильма ужасов. Кроме плаката на стене, здесь вообще нет ничего цветного, кругом серость, бетонные коробочки, стальные тонкие трубы и старый, выцветший, потрескавшийся асфальт, сквозь который пробивается трава. Даже она без цвета, не зеленая, грязно- коричневая. Везде «колючка», вкруговую, в две полосы. Мы входим в левый двухэтажный корпус и внутри слышатся голоса, и чем дальше мы двигаемся по коридору, тем отчетливее они становятся. Я уже обратил внимание, что на всех окнах решетки, но сейчас осматриваю двери и испытываю облегчение от того, что они обычные, без засовов и окошка, я боялся этого. Мы останавливаемся около одной из дверей, ближе к концу коридора, мужик сразу рвет ручку, без стука, и входит внутрь, сквозь его спину вижу как кто-то начинает копошиться и что-то прячет под матрас.

- Что там у тебя, Сулейманов? - он дергается вперед и лезет под матрас, а я кручу головой и рассматриваю комнату.

- Ничего! - говорит парень, я не вижу, что у него забирает мужик, но он складывает это в карман и отвешивает чуваку довольно приличный подзатыльник.

Пацан начинает пререкаться, но я не слушаю, верчу башкой и изучаю четыре одинаковые панцирные кровати. Три заправлены, на одной свергнутый ватный матрас и подушка с грязными пятнами. Похоже, это для меня. Стремное место, у самой двери. Я швыряю свою сумку на пружины, наклоняюсь, открываю пустую тумбочку с покосившейся дверцей и беззвучно вздыхаю. Ничего… Это только на шесть месяцев…

Словесная перепалка довольно быстро заканчивается, мужик хлопает дверью и уходит, а мы с пацаном внимательно смотрим друг на друга. У него очень забавное лицо, рыжие волосы, зеленые вороватые, бегающие глаза, длинный, узкий нос крючком, достающий практически до тонкого рта, а кожа в глубоких рытвинах.

- Чича, - пацан первым прерывает молчание, делает несколько шагов вперед и протягивает мне руку, рукопожатие у него довольно крепкое, но глупая улыбка выдает добродушный настрой.

- Антон, - я киваю и прячу руку в карман ветровки.

- А погоняло? - Чича удивленно хлопает маленькими, глубоко посаженными глазками.

- Просто Антон, - говорю уверенно.

- А фамилия?

- Воронов.

- А ну всё! Тогда ты Ворон! - Чича расплывается в широкой улыбке, - Ворона у нас еще не было! Ты вообще похож! Такой же блестящий!

Я слегка прищуриваю глаза и наблюдаю за тем, как мой новый сосед рассматривает мои черные волосы. Они и правда иногда блестят на солнце и бликуют, как бензин в луже.

- За что приняли? - спрашивает Чича.

- Угон. А тебя?

- Кража! - заявляет гордо, - У нас тут почти всех за кражу приняли, кроме Башни, он специалист по битью башен.

- Здесь живет? - я киваю на две кровати в левом ряду.

- Ага! На трудовых работах сейчас, скоро вернется.

- А ты почему не работаешь?

- А мне нельзя, у меня справка! - отвечает счастливо, потом задирает кофту и демонстрирует мне перевязанный несвежими бинтами корпус в рыжих веснушках.

- Кто четвертый?

- Ай, пиз@юк! - отмахивается Чича, - Котелок, мелкий совсем…

- Котелков? - пытаюсь потренировать свою дедукцию.

- Да неее, Борисов. Просто он кастрюль наворовал в хозяйственном, а потом ходил по квартирам и продавал за пол цены пенсионерам, так и спалили… Не, ты если хочешь, тоже можешь быть Шумахером, например, - произносит с задумчивой, глупой мордой.

Глава 3

Иванка

Утро сегодня туманное, видимость на плацу почти нулевая, чувствую будто нахожусь внутри хоррора, мы уже отпели дружным строем гимн России, а теперь слушаем вторую песню Шамана подряд, Геббельс очень его любит. Осталось выслушать «С чего начинается Родина» и можно расходиться. Хриплый динамик на столбе остался еще с советских времен, когда здесь была настоящая колония для малолеток, после развала СССР это место пользовалось особой популярностью, а сейчас мы живем в полупустых бараках. Нас около шестидесяти, плюс директриса, медичка, училка, воспитатели и охрана. Все кроме Геббельса и училки работают вахтами, по месяцу. В отличии от обычных школ, каникул у нас не бывает, занятия проходят круглогодично, но никого это особо не парит, потому что занятия просто проходят. Из-за сильного перепада возрастов, классы смежные, полный штат преподавателей здесь держать никто не будет, это не выгодно, хотя возможно по документам он есть, а выделенные деньги Геббельс кладет себе в карман. Обычно нам включают видео уроки с общими темами по разным предметам и мы из раза в раз смотрим одно и то же, потом всем рисуют тройки и создается видимость, что нас чему-то учат. В мае раздают листочки с ответами, мы переписываем их своим почерком и сдаем для отчета. Основное правило- на занятиях должно быть тихо, можно просто сидеть, рисовать, но главное- не разговаривать. С этим возникают сложности, парням очень сложно держаться, если они вдруг услышат «многочлены», «Титикака» или «Пипин Короткий». Училка та еще крыса, сразу зовет на подмогу Игната, отправляет за ним кого-нибудь из всученных, местных шестерок, и он объясняет значение этих терминов прямо в коридоре. Чича точно запомнит разницу между одночленами и многочленами, Игнат сломал ему два ребра. Как Котелок получил в глаз я не видела, он учится с мелкими, но поговаривают, что он слишком сильно хохотал над «гомо сапиенсом». Лучше бы на нашем плакате написали: «Слушайся и повинуйся», а не стелили эту дичь про добро. Геббельс говорит, с таким зверьем, как мы, по-другому нельзя.

После музыкальной экзекуции идем на завтрак, еда здесь паршивая, но питательная, я к такой привыкла, поэтому на автопилоте засовываю в себя рисовую кашу на воде и без сахара, размазываю по куску белого хлеба брусок сливочного масла, его ем намного охотнее. Задница все еще ноет, я отсидела ее на бетонном полу, на который лучше не ложиться, даже если очень хочется, мигом схватишь воспаление легких, а в местном медпункте имеется только Анальгин и Лоперемид. На этот раз мне повезло, меня выпустили через трое суток, видимо Геббельс решила меня припугнуть и для устрашения накинула срок побольше. За те дни, что меня не было в Клетке произошли небольшие изменения, Вафле стукнуло восемнадцать и его отпустили на свободу, но вместо него прислали очень интересную птицу.

Ворон. Крайне подозрительный персонаж. Я не знаю кто он, но он не наш. Я наблюдала за ним, на вчерашней прогулке и за ужином. На нем дорогая одежда, не смотря на то, что на ней ни одного логотипа или ярлыка, она очень отличается от нашей. Футболки, ветровки и трико на местных обитателях висят дешевыми половыми тряпками, они часто растянуты, покрыты катышками или зацепками и давно потеряли яркость. Мы ходим в своем, в том, чем приехали, наши шмотки и раньше были дешевыми и не имели вида, но совершенно обычный, черный спортивный костюм Ворона выглядит, как качественная вещь, он держит форму и имеет насыщенный цвет. И кеды у него странные. Простые, тряпичные, в отличии от костюма, дешевые, но они совсем новые. Совсем. Будто надел только вчера, на них совершенно белая подошва и кристально-белый прорезиненный нос, без въевшейся грязи и сбитых полос. Но самое главное морда. Здоровая, симпатичная, румяная, без синяков под глазами и впалых щек, волосы длинные и блестят, будто всю жизнь ел витаминки и нежился под солнышком, таких среди нас не бывает. Сюда не попадают обычные дети, тут все максимально неблагополучные, есть из детдома, есть дети алкоголиков, почти каждый скитался, убегал, дрался и воровал не от хорошей жизни. Такие вещи отпечатываются на лице, даже если тебе всего одиннадцать. Если Котелка поставить в длинную шеренгу с его ровесниками и прилично нарядить, он будет выделяться и выглядеть, как белая ворона среди обычных детей. Теперь у нас есть своя ворона, подозрительно нормальная. Мажоры сюда не попадают, среднестатистические дети тоже, потому что наши дела можно было очень легко развалить и договориться с пострадавшей стороной или со следователем, за исключением убийств. Но Чича сказал, что Ворона закрыли за угон, это очень странно.

Я продолжаю наблюдать за ним на занятиях, чувак выглядит очень спокойным, сидит с ровной спиной и опущенной головой, не над чем не смеется, не болтает и не вертится. Это спокойствие меня тоже настораживает, почти у всех пацанов здесь шило в жопе, им очень сложно сидеть на месте, постоянно ерзают и дергаются, а этот слишком расслабленный и уверенный в себе. Похоже, сразу задружился с Башней, но Чичу старается не замечать и на переменах слушает его в пол уха. Это очень хороший выбор, Башня тупой, но сильный, совершенно безынициативный и ведомый, а у Чичи никогда не закрывается рот, но в отличии от Башни, от сдаст при первой опасности. За обедом я продолжаю свою маленькую слежку. Уверенна, Ворон никогда не ел такую еду, я специально внимательно смотрела, как он будет ее пробовать, он засунул в себя несколько ложек перлового супа, не сморщился, но тарелку отставил. Что же ты тут будешь жрать, красавчик… Чича сказал бабок у него нет, а гости и посылки не планируются. Через Башню можно достать многое, к нему приезжают пацаны на тачке, перебрасывают пакеты через забор, если что-то мелкое, можно просунуть через перила и за бабки что-нибудь себе заказать, главное, чтобы не спалили, иначе ждет карцер.

На общественных работах убеждаюсь, что этот тип не держал в руке что-то тяжелее телефона, его и Бармалея отправили сколотить новый ящик для песка, я специально несколько раз прошла очень близко, чтобы повнимательнее рассмотреть, как он косо лупит по гвоздям своими белыми, гладкими ручками. Он не нравится мне все больше и больше, поэтому решаю запустить операцию «Петра», чтобы проверить кое-что еще.

Глава 4

Иванка

Ворон согласился. Петра сказала, что сначала он долго ее расспрашивал в честь чего такая щедрость, но она клялась, что убедила его, что всегда так делает и он поверил. Еще дольше он расспрашивал, как и где это происходит, но туалет его не устроил, спросил, можно ли это сделать где-нибудь еще. Вообще-то можно, но это чревато последствиями. У нас полно пустых комнат, в мужском и женском бараке, на ночь входные двери закрывают, на окнах решетки, но всегда открыт люк на крышу, можно спуститься вниз по пожарной лестнице, правда довольно высоко прыгать и очень неудобно забираться назад. Я люблю выбираться на крышу, лежать и смотреть на звезды, небо такое огромное и в темноте не видно заборов и колючки, отделяющих нас от остального мира. Если делать это часа в три ночи, когда все крепко спят и обход воспитателями уже не проводится, риск, что тебя поймают почти нулевой. Меня еще ни разу не ловили, хотя я делаю это довольно часто.

Я забыла спросить Петру, кто из них полезет, Ворон будет забираться в женский корпус или она в мужской. Скорее всего- она, новенький может не разобраться и что-нибудь перепутать. Сквозь сон я слышала, как Петра тихонько выбирается из кровати, крадется по комнате и старается закрыть дверь бесшумно. Хворь, как обычно, была в отключке, она всегда спит как убитая, а мне вернуться в сон не удавалось, я все думала про этого загадочного Ворона. Не могу это объяснить, но моя чуйка подсказывает мне, что он очень мутный. Я довольно долго ждала Петру, гадала, почему она не возвращается, как правило, ее услуги не занимают много времени, но не в этот раз. В конце концов, я все таки провалилась в сон и почувствовала себя зомби, когда услышала тревожные оры: «Подъем! Подъем!», звучащие из коридора.

Мы с Хворью начинаем шевелиться одновременно, она потягивается, что-то стонет и пытается продрать глаза, я бросаю взгляд на кровать Петры, она пустая и расправленная. Я мгновенно подрываюсь с места. Неужели до сих пор не вернулась? Мы не можем покидать по утрам свои комнаты, пока постель не будет заправлена, даже если очень сильно приспичило в туалет. Правило Геббельса- хоть обделайся, но кровать должна быть прибрана, одеяло подвернуто внатяжку. Это самая тупая вещь, за которую можно получить сутки в карцере, поэтому по таким мелочам никто не рискует, делают это на автопилоте. Моя тревога бьет в колокол, похоже ночью Петра попалась и уже сидит в подвале, значит нам объявят об этом на построении.

- Заправь, - говорю Хвори, которая уже справилась со своим одеялом и теперь растеряно смотрит на пустую кровать Петры.

Беру из тумбочки зубную щетку, пасту, мыло и полотенце и иду в душевую, здесь уже небольшая очередь, но меня пропускают вперед. Уважают, боятся. Моей соседки среди девчонок нет, когда заканчиваю процедуры проверяю туалеты, и тут пусто. В комнату так и не вернулась. Мы с Хворью выходим на построение, народ зевает, стоит не совсем ровной шеренгой в ожидании наших мучителей, воспитатели уже на месте, но без Геббельса зарядка и пение патриотических песен не начнется. Делаю пол шага вперед и наклоняюсь, смотрю вправо, в начало колонны, где стоят парни. Ворон на месте, выглядит бодрым и отдохнувшим, значит этого козла не поймали, мы пересекаемся с ним глазами и я морщусь, возвращаюсь на место, почти сразу шеренга равняется, Геббельс уже чешет на плац в своих уродливых синих калошах. Она кивает Игнату и он начинает стандартную разминку, мы двигаемся, как сонные мухи, крутим руками и ногами под какой-то дурацкий марш, пока воспитатели наблюдают за нами со стороны и переговариваются между собой. Противная Катерина Михайловна, которая попила моей крови не меньше, чем Геббельс, вдруг меняется в лице, чапает к директрисе и они начинают вертеть бошками с такой скоростью, что кажется, они сейчас оторвутся.

- А ну стоять! - командует Геббельс, - Выключите музыку! Да выключите, я говорю!

Она рвет с места и останавливается напротив меня, я тут же поджимаю плечи и зажмуриваюсь, не понимаю, что ей опять не нравится.

- Где Полякова? - спрашивает грозно.

- Не знаю, - отвечаю удивленно.

- Все ты знаешь, мерзавка! - она хватает меня выше локтя, впивается в меня своими противными пальцами и несколько раз трясет мою руку, - А ну, говори!

- Да откуда я знаю! Я думала она в карцере сидит! - воплю обиженно.

- Что ты из меня дуру делаешь? Когда эта засранка сбежала? - Геббельс смотрит на меня волком, а меня так трясет, что не могу сказать ни слова.

- Ночью была в комнате, утром уже не было, - отвечаю неуверенно.

- Игнат! - суетливо орет директриса, - Звони давай! Всем сто отжиманий и пятьдесят кругов по плацу!

Среди надзирателей начинается паника, все тут же уходят, с нами остается всего двое. Я упираюсь ладонями в старый асфальт, пыхчу, но не заостряю внимания на упражнениях, все мои мысли только о Петре. Она бы не стала бежать… Куда? Зачем? Ей некуда идти, ее родители пропитые алкоголики, которые устраивали ей такие взбучки, что Клетка казалась ей настоящим раем. Она прекрасно здесь живет, в отличии от всех остальных, деньги у нее водятся чаще и в больших количествах. Петра спокойная и тихая, не нарывалась на приключения, не сидела в карцере. Ее побег это полнейшая чушь, да и как бы она вылезла? Здесь только один вариант, забраться к кому-то на плечи, схватиться за колючку, перелезть через нее, царапая себе брюхо, и больно упасть с большой высоты. Второй нужен обязательно, и если бы Петра собиралась бежать, этим вторым была бы я, но я ни разу не слышала, чтобы она собиралась это сделать. Ей вообще было страшно, что когда ее отсюда выпустят, ей придется скитаться по улицам. А еще у меня ее деньги, она знает, что у меня воровать не будут, поэтому просила меня за ними присмотреть. На всякий случай, сразу после зарядки, перед завтраком, бегу в свою комнату, тайник на месте, деньги не тронуты. Меня колотит. Новая птичка определенно должна знать подробности.

Я подруливаю к нему прямо в столовой, здесь можно сидеть, как хочется, сегодня Ворон сидит за маленьким столом, на двоих, напротив Котелок, я бросаю на него гневный взгляд, мотаю головой за соседний стол и плюхаю свою тарелку с манной кашей рядом с тарелкой Ворона.

Глава 5

Ворон

Надо запомнить, что дни, когда в этом чудном местечке кто-то пропадает, проходят ненапряжно. Сначала нас заставили учиться на два урока больше, потом отменили общественные работы и прогулку и закрыли нас по баракам. Мелкий и Башня легли спать, а мне пришлось болтать с Чичей, на радостях, он вообще не затыкался. Мне как раз не хватало информации, чтобы понять, как вышло, что мелкая, белокурая Ива имеет здесь какую-то власть. Я наблюдал за ней с первого дня, очень интересная дамочка. От горшка два вершка, а телки покрупнее и повыше боятся одного ее взгляда, все лебезят перед ней и пытаются заискивать. Чича заполнил недостающие пробелы.

Иванка появилась здесь в прошлом году, тогда в Клетке царила совсем другая атмосфера- скандалы, драки и анархия. Бабы безбожно друг друга лупили, выясняя отношения, потом по очереди получали тумаков от охраны и сидели в карцере, Ива тоже первое время выхватывала, потом решила сколотить свою оппозицию из слабых. Ночные драки в женском корпусе стали разворачиваться по другому сценарию, лузеры брали количеством, потихоньку отвоевывая свое место под солнцем. А потом Иве пришла гениальная идея, не бороться друг с другом, а выстроить систему и иерархию. Главной причиной для ссор было воровство и зависть, ведь у кого-то деньги были, а у кого-то нет, тогда Иванка решила сколотить общак, чтобы те, кому передают бабки или посылки добровольно делились с теми, кому не так повезло, в обмен на гарантии, что воровства больше не будет, более менее зажиточным было проще отдать часть, чем трястись, что сопрут всё. А потом они быстро смекнули, что без драк не приходится сидеть в карцере и голодать, и согласились жить по таким правилам. Иванка забрала у Петры бабки, которые она разбазаривала на шоколадки и всякую хрень, сказала, что ей нужно копить, чтобы при освобождении могла снять себе жилье и имела деньги на первое время. Запретила смеяться над Джокондой и Хворью, в общем заимела себе приличную группу поддержки, оставив физически сильных в меньшинстве и навела порядок в женском бараке за пару месяцев. А в мужском бараке всё так же стабильно, драки регулярные, но локальные, по существу. Но так, как парням и девчонкам постоянно приходится общаться, авторитет Иванки Антоновой учитывается и у пацанов, правда они ее не любят. Это все, что пока удалось о ней выяснить. Надеюсь, она забежит в гости, как и обещала, и мне удастся познакомиться с ней поближе, люблю борзых.

Ночью мне не спится, кровать просто конченная и неудобная, желудок сосет от голода, мне кажется, за эти пару дней, что я здесь торчу, скинул килограмм, как привыкать к такой еде- я не знаю. Как бы я себя не настраивал на пофигизм- стены давят, а постоянный контроль каждого своего движения- душит. Думаю, я готов посмотреть, как выглядит карцер изнутри, не слушать Чичу и Шамана- уже подарок, а подобную жратву я и так не ем. Поднимаюсь с кровати и осторожно выбираюсь в коридор, вокруг полная тишина, я не знаю куда точно нужно идти, но чтобы подняться на крышу, для начала точно необходимо подняться на второй этаж. К моему счастью, лестница на чердак находится почти сразу, дверца и правда не заперта на замок, но как только я оказываюсь на улице, понимаю, что стою, как на ладони, и мою фигуру можно увидеть с любой точки. Приходится приседать, но мне кажется, даже так, меня слишком хорошо видно, поэтому ложусь на спину и смотрю в звездное небо. Сегодня классная ночь, теплая и ясная, небо усеяно миллионом ярких огоньков. Целая галактика полной свободы, не то что у меня… Здесь здорово, если не думать, можно даже забыть о том, где находишься. Может принести сюда подушку и ночевать так до наступления холодов?

Я довольно долго валяюсь на плоской, бетонной крыше, загипнотизированный немигающими звездами, а потом слышу какую-то возню со стороны соседнего корпуса и замираю, я отчетливо слышу нарастающий шепот нескольких человек, он звучит снизу, совсем рядом, а потом начинает отдаляться в сторону хозблока. Переворачиваюсь на живот и ползу к краю крыши, чтобы посмотреть, кто и куда так нагло таскается по среди ночи и не боится попасться, но успеваю поймать только два силуэта, которые тут же скрываются в дверях старой постройки. Довольно долго жду, но назад они так и не выходят, начинаю думать, что возможно там есть еще один выход, про который я не знаю, собираюсь отползать назад, чтобы потихоньку забраться в наш барак и вернуться в постель, но вижу, как в дверном проеме хозблока появляется широкая спина и медленно пятится, таща что-то в руках, вслед за ним из помещения выбирается еще один человек и тоже что-то тащит. Они двигаются спешно, хоть фонари и не горят, когда они подбираются поближе, я нервно сглатываю, прижимаю голову как можно ниже к бетону и смотрю на ночную пару в полном ужасе. Директриса и главный воспитатель Игнат несут что-то длинное и тяжелое, Геббельс аж выгибается, чтобы рассмотреть получше, приходится ползти на брюхе вслед за ними по крыше, и когда они оказываются прямо подо мной, мой ужас становится в сотню раз мощнее, а в висках шарашит пульс. Клянусь, они тащат труп, завернутый в одеяло, может это и не труп, но судя по форме, это человек, которого Игнат тащит под руки, а Геббельс за ноги. Твою мать!!! Одеяло перемотано!!! То, что они тащат, точно не живое и похоже всю дорогу лежало в хозблоке!!! Поэтому нас и закрыли по корпусам и не отправили на работы, чтобы случайно никто не напоролся… Я опять ползу вслед за ними, но фигур мне уже не видно, зато спустя минуту замечаю, как за забором загорается свет фар, слышу звук двигателя, тачку они решили не греть, она отъезжает почти сразу и свет отдаляется, а потом и вовсе исчезает. Я пытаюсь продышаться, но меня бьет паника. Что за херня тут происходит? Если пропавшая девчонка погибла, почему не вызвали полицию и скорую? Почему ее вывозят посреди ночи и куда?

Даже не помню, как добираюсь до кровати, испуганно смотрю в потолок, тяжело дышу и не двигаюсь. У меня миллион разных мыслей, и ни одна из них не утешающая. Это пиз@ец! Нахрена эта девчонка сказала подружке, что ночью пойдет ко мне, я же дал ей понять, что это мне не интересно. А что если это не она? Вдруг завтра нам сообщат, что пропал еще кто-то… Не могу сомкнуть глаз до самого рассвета, как будто нахожусь в какой-то параллельной реальности. Потом по коридору разносятся крики, предупреждающие, чтобы мы поднимались и готовились к построению, пацаны начинают шевелиться, а я даже не знаю, стоит ли рассказывать о том, что я видел или это опасно и я буду следующим. Какая жесть! На всякий случай ничего им не говорю, выхожу вместе со всеми на плац, смотрю как все лениво зевают и потягиваются, девчонки тоже начинают собираться, из учебного корпуса выходят воспитатели. Мне кажется, у меня очень подозрительный кисляк, но я не могу перестать с опаской на всех таращиться. Ива тоже зевает, разминает шею, что-то говорит своей бледной, невысокой подруге, а потом из корпуса выходят Геббельс и Игнат, шеренга тут же равняется, звучит музыка и они встают напротив нас. Совершенно нормальные, обычные, как будто несколько часов назад не вытаскивали из хозблока тело в одеяле. Нет, мне точно надо об этом кому-нибудь рассказать. Еле дожидаюсь окончания зарядки и музыкальной минутки, поднимаю воротник повыше, прячу руки в карманы и спешной походкой иду в сторону учебного корпуса, вслед за остальной толпой, обгоняю людей, идущих впереди меня, до тех пор, пока не натыкаюсь на белобрысый затылок. Я подхватываю Антонову за локоть, притормаживаю и подтягиваю к себе, она пугается, дергается, но я низко склоняюсь над ее ухом и тревожно шепчу.

Глава 6

Иванка

Ожидание убивает. После того, как ко мне внезапно подошел новенький и сказал, что знает куда пропала Петра, и без того отвратительный завтрак, не лезет в горло. Видимо, он неплохо здесь освоился, раз тащит меня в туалеты на разговор, только он не учел, что здесь будет целая куча народа, поговорить наедине, так, чтобы это никто не увидел и не услышал, не выйдет. Идти туда средь бела дня бессмысленно, так же, как после занятий, поэтому пишу ему записку на клочке бумаги в клетку и вкладываю ее в кулак Ворону, в толкучке коридора. Его рука наощупь тоже странная, мягкая, такую кожу я не видела даже у наших девчонок, у парней грубые, шершавые, мозолистые ладони, обгрызенные, грязные ногти, зато у этого белорукого все наоборот. От этого только страшней. Может он врет, что попался на угоне, может он кого-нибудь хлопнул? Задушил в порыве гнева какую-нибудь свою подружку? А потом Петру… А теперь приглашает на встречу меня. Это глупо идти с ним, после того, как одна после такой встречи уже пропала, но мне слишком сильно хочется узнать, что он знает и откуда. Ворон намного здоровее меня и намного выше, но в отличии от Петры, я смогу наделать много шума, в ночь ее пропажи была идеальная тишина.

Я назначила ему встречу на крыше женского корпуса, ночью, ближе к часу, когда все спят. Если он опасен, отсюда будет проще бежать. Прихожу немного раньше, присаживаюсь на корточки, низко склоняюсь и почти сразу слышу негромкие звуки открывающего люка в соседнем здании. Видимо, Ворон тоже решил прийти раньше положенного срока. Сердце быстро колотится, особенно когда темному ночи разрезает тихий шорох, я слышу, как Ворон спрыгивает с пожарной лестницы мужского корпуса, как карабкается на нашу, а потом его голова появляется над прямой, бетонной крышей и внутри все подозрительно сжимается.

- Привет, - шепчет осторожно и забирается наверх.

Ничего не отвечаю, внимательно слежу за каждым его движением, Ворон уже бывал на крыше, потому что он не поднимается во весь рост, а подползает ко мне на корточках. Мы стоим, как два придурка на карачках, друг напротив друга, упираясь ладонями в бетон и взволнованно глядим друг другу в глаза.

- Ну что там у тебя? - говорю шепотом и тревожно хмурю брови.

- Даже не знаю, как сказать… - шепчет в ответ и опускает глаза, - Короче, вчера ночью я валялся на нашей крыше и слышал, как несколько человек идут в сторону хозяйственной постройки. Их не было довольно долго. А потом они стали возвращаться обратно, они тащили какой-то большой сверток, который слишком сильно напоминал тело, завернутое в одеяло, сверток был обмотан скотчем, его погрузили в машину и уехали… Похоже, это была твоя пропавшая подружка…

- Чего? - выпаливаю через чур громко и пригибаюсь еще ниже, - С ума сошел? С чего ты решил, что это она?

- А кто? - Ворон удивленно на меня таращится, - Петра пропала, а ночью с территории выносили какое-то тело.

- Ты видел кто это был? - произношу с ужасом.

- Видел, - Ворон озирается по сторонам, - Геббельс и Игнат.

Господи… Я зажимаю рот пыльной ладонью и ошарашено округляю глаза.

- Нас же не просто так сначала закрыли в учебном корпусе, потом не отправили на работу, отменили прогулку… - Ворон продолжает шептать, - Что за херня у вас тут происходит?

Если честно, звучит как абсурд. Но внезапное исчезновение Петры и так абсурд, необходимости в побеге не было, так же, как и логичных объяснений, куда она пропала.

- Попахивает брехней, - я качаю головой и внимательно всматриваюсь в его серые глаза, - Ты думаешь, ее убили? Когда, зачем и почему? Если бы Петра попалась, ее бы просто потащили в карцер. Для чего Геббельсу нужно ее убивать?

- Может случайно? Ее ударили, она упала, разбила голову…

- Может… - я еле шевелю губами от шока.

- У вас тут часто пропадают люди?

- Пока ты не приехал, никто не пропадал. Слушай, может ты мне лапшу на уши вешаешь? Она же к тебе пошла. Может, это ты что-то ей сделал?

- Ага, - недовольно цокает Ворон, - А потом по-человечески попросил Геббельса и Игната за мной прибрать и они с радостью согласились!

- Ты мог сочинить эту историю!

- Для чего?

- Не знаю, чтобы снять с себя подозрения! Ты не очень похож на обычного дворового вора, может ты торгуешь людьми? Может, ты назначил ей встречу, вырубил ее, а твои подельники подъехали со стороны леса, помогли перебросить ее через забор и вы продали ее в сексуальное рабство или на органы?

- Вот это фантазия! - Ворон смотрит на меня удивленно, - Я уже сказал тебе, что не встречался с Петрой.

- Тогда почему она сказала мне, что вы договорились о встрече?

- Да я не знаю! - серые глаза Ворона становятся еще круглее и больше, - Я что, еб@нутый, спать с бабой, которая берет за свой услуги стоимость дешевой бутылки вина? Я просто расспросил ее, можно ли отсюда как-то выбираться и сказал, что буду иметь ее ввиду. Для чего она наврала, что собирается ко мне- не имею понятия!

- Дешевой бутылки? - я подозрительно щурюсь. Дешевая бутылка это двести пятьдесят, иногда даже двести, а за пятьсот рублей можно купить вполне приличное вино.

- Ну да… - удивленно шепчет Ворон, - А какое?

- Ты кто такой, мать твою!? - чеканю гневно и для чего-то тычу пальцем ему в грудь. Там что-то сомнительно зашуршало.

- Как-нибудь расскажу…

- Нет, расскажи сейчас!

- Это важнее, чем исчезновение твоей подруги? - он строит недовольную мину.

- Она мне не подруга! У меня вообще нет друзей!

- И тебя совсем не волнует, куда делась Петра? - теперь Ворон глядит на меня осуждающе, так, что становится даже немного стыдно.

- Конечно, волнует! Но то, что ты рассказал, пока не укладывается в моей голове, и я не знаю, как реагировать на эту информацию! Кстати, кто еще об этом знает?

- Никто, - шепчет Ворон.

- А зачем ты рассказал об этом мне?

- Ну ты же здесь местный авторитет, - отвечает язвительно, - Ставлю тебя в известность, что эта малышка денег больше не принесет, пора вербовать новую!

Глава 7

Ворон

Вот я и добрался до своего первого карцера. Вышло, конечно, очень тупо, но главное, что Геббельс и Игнат подумали, что мы с Иванкой просто тискались в интимной обстановке на свежем воздухе. Чую, за этот поцелуй мне еще прилетит, и возможно придется слушать угрозы все трое суток, что нам дали. Неплохая цена за поцелуй, таким темпом не разгуляешься. К моему удивлению, нас обоих повели в женский корпус, в подвал, но развели по разным камерам. Почему меня не запихнули в карцер в мужском корпусе- для меня загадка, Чича в красках мне его описывал, но на деле все оказалось байками для устрашения. Помещение и правда очень тесное и прохладное, зато есть кровать, пусть и без постельного белья и подушки, но с матрасом, кран с раковиной, из которого тонкой струйкой льется вонючая вода, а в углу алюминиевый поддон с дырой внизу, из которого очень воняет канализацией. Но в целом, терпимо. Судя по удаляющимся шагам по лестнице и звуку закрывающегося замка, нас с Иванкой оставили вдвоем, но вариант слежки исключать нельзя, надеюсь, она не такая глупая, чтобы начать обсуждать случившееся через стену. Но на всякий случай подхожу поближе к серой бетонной кладке между нашими камерами и говорю погромче.

- Дорогая, давай договоримся, разговаривать здесь только о любви!

- Да иди ты, петух! - из-за стены звучит глухой недовольный голос, - Ушли они, я видела в окно их ноги!

- Ну мало ли, - бормочу обижено, - Ты как там?

- Как всегда потрясающе! Садись и спи!

- Не, я лучше лягу, - говорю немного тише, но Иванка видимо все равно меня расслышала.

- Не надо ложиться, бетон ледяной, не заметишь, как замерзнешь, а лечить тебя тут никто не будет.

- Зачем ложиться на бетон, если есть кровать? - спрашиваю растеряно.

- Кровать? - громко выпаливает Иванка, - У тебя там есть кровать?

- Ну да… А у тебя что, нет?

- Может у тебя там еще телевизор и мини бар? - мой вопрос она игнорирует.

- Только если считать кран с вонючей водой каким-то напитком…

- У тебя там вода? - кричит еще громче и возмущеннее, - Ты что, блатной? А ну рассказывай, кто ты такой и за что тебе такие райские условия, даже в карцере!

- Предпочитаю откровенничать, глядя в глаза…

Иванка больше ничего не говорит, я около минуты стою у стены, потом пячусь и опускаюсь на кровать. Матрас провонял сыростью, я прячу нос в воротник ветровки, чтобы укрыться от этого запаха, уверен, за трое суток я полностью им пропитаюсь. Представляю, что Иванка вообще сидит на полу и становится совсем не по себе. Ну батя… Все таки попросил для меня каких-то поблажек.

- Я из обеспеченной семьи, - говорю так, чтобы она наверняка расслышала, - Слишком много куролесил, отец обещал, что примет меры. Я думал, он просто меня пугает, но оказалось, что не пугал…

- Тебя засунули сюда за плохое поведение? - спрашивает удивленно.

- Типа того… - отвечаю с обидой.

- И ты не угонял машины?

- Угонял, только машины отца, мы с пацанами катались по ночам, а он закатывал концерты, что мы либо кого-нибудь собьем, либо сами убьемся.

- А твоя мама?

- У меня мачеха, родители развелись и поделили детей, сестра с матерью уехали в Штаты, мы редко видимся, только созваниваемся.

- И отец не будет к тебе приезжать?

- Не будет… - произношу немного грустно, - Нафига? Я из Москвы, сюда добираться несколько суток, тем более я наказан, я его знаю, он очень принципиальный.

- И надолго тебя сюда? - спрашивает Иванка.

- Понятия не имею. Но мне восемнадцать меньше чем через пол года, я слышал, здесь держат только до совершеннолетия.

- Да… - звучит гулко через стену.

- А тебе сколько?

- В октябре будет семнадцать.

- А за что ты здесь оказалась?

Моя соседка по наказанию замолкает и не хочет ничего мне рассказывать, может опять думает, что я вру, или разочарована, ведь успела нафантазировать, что я маньяк-убийца, похищающий девушек.

- Эй! - говорю рассерженно, - Давай, рассказывай! Это не честно!

- За кражу, - отвечает коротко.

- Что ты украла?

- Курицу гриль, сыр и шоколадки, - произносит после небольшой паузы.

- И все? - шиплю возмущенно, - За это могут упечь в спец школу?

- Это была не первая кража.

- А зачем ты это делала?

- Да потому что я хотела есть! - выкрикивает гневно, - Вам богатым такого не понять!

- Да не ори ты, - бурчу в пол голоса, - Просто я думал, что если воровать, то хотя бы что-нибудь ценное… А где твои родители?

Опять молчит. Прямо девушка-загадка. Как лезть в душу другим, так пожалуйста, а в свою совсем не пускает.

- Почему тебе нечего было есть? Почему они тебя не кормили? - спрашиваю настойчиво.

- Я убежала из дома в четырнадцать, если была какая-то подработка, тогда у меня были деньги и продукты, если нет- приходилось воровать.

- А где ты жила?

- То там, то здесь, - отвечает расплывчато.

- Почему ты убежала? К тебе плохо относились?

- Это уже не твое дело, Ворон, - Иванка обрубает меня на корню, - Основную информацию я тебе рассказала, а теперь замолчи и спи.

- Давай попросим поменяться камерами, когда сюда кто-нибудь зайдет.

- Да никто сюда не зайдет! - говорит с иронией, - Хотя… Может с утра тебе принесут завтрак в постель…

- Хотелось бы… - я поворачиваюсь на бок, прячу руки в карманы и вжимаю голову в шею. Холодно… Страшно представить, как сейчас сидится на бетоне.

Завтрак мне никто не принес, так же как обед или ужин. Я бы вообще путался во времени, но потом понял, что можно ориентироваться по маленькому окну под потолком, по мелькающим теням и гулким звукам, можно определить когда народ собирается на зарядку, когда идет на работы и возвращается на ужин с прогулки. Ближе к вечеру, мой бунт против вонючей жидкости подошел к позорному концу, я решил испить из подтекающего крана. На вкус вода была противной, но меня так страшно мучала жажда, что я старался не обращать внимания на запах и привкус тины. Представляю, как себя чувствует Антонова, после шоколадки у нее должен быть приличный сушняк, но она хотя бы поест, а мой желудок, кажется уже прилип к позвоночнику. Вкупе с холодом, непередаваемые ощущения. Буду ли я когда-нибудь еще тут целоваться? Определенно, нет! Если бы я еще остался без отсыревшей кровати, я бы вообще наобещал дать обет безбрачия и регулярно ходить в церковь. Дела Иванки еще хуже, она либо вообще со мной не разговаривает, либо отвечает односложно и через раз, потом просит чтобы я заткнулся и опять замолкает. Когда и на следующий день к нам никто не пришел, я понял, что Геббельс не шутила про трое суток, к тухлой воде я уже привык, но как бы моя новая подруга по предстоящему расследованию без нее не окочурилась. Я смотрю, у них с этим просто, потом вынесут в одеяле, а всем скажут, что она убежала. Думаю, если проковырять между камерами дыру, мне удастся как-нибудь передать ей воду. Помещение почти пустое, с собой у меня нет никаких предметов, подходящих для такого дела. Болты кровати никак не поддаются и голыми пальцами не откручиваются, пружины тоже не хотят вырываться, зато получилось сорвать с крана вентиль, непонятно для чего нужный, потому что он все равно не работает. Резьба на нем тупая, но металлическая, какое-то время примеряюсь, потом начинаю шкрябать им по бетонной стене, ближе к дальнему углу, на уровне моей груди. Иванка не сразу реагирует на звук, но потом похоже просыпается и из-за стены снова звучит ее голос.

Глава 8

Иванка

Не смотря на то, что я чувствую головокружение и слабость, это определенно моя самая удачная отсидка в карцере. Одна палочка печенья, политого карамелью, не спасла меня от голода, но с ней было значительно легче, чем без нее, а учитывая, что Ворон смог организовать доставку воды, можно сказать, что я провела эти дни не умирая. Да и когда кто-то есть за стеной, не так грустно и скучно. Конечно, обидно, что Ворона посадили в камеру повышенного комфорта, но мне бы она все равно не светила, меня и раньше никогда туда не отправляли, у меня же нет богатого папочки. Своего освобождения я жду с нетерпением, я готова съесть что угодно, главное побольше, очень надеюсь, что привычная рутина из занятий и отработки пройдет, как можно скорее и я сразу рухну в мягкую постель. Жаль не удастся выспаться, мы с Вороном договорились о новой встрече, в то же время и на том же месте, но я успею немного поспать, перед тем, как снова выберусь на крышу. Наверняка, в хозблоке уже тщательно убрано, но проверить все равно нужно. Удивляюсь, что Ворону все это интересно и он тоже хочет докопаться до правды, лучше бы сидел и не отсвечивал, ел шоколадки, а в конце зимы спокойно бы отправился домой. Пока он единственный человек, который, как и я, не считает пропажу Петры естественной, не уверена, что ему можно полностью доверять, но человек который пол дня царапал железякой стену, чтобы не дать умереть от жажды, явно заслуживает хоть какого-то доверия.

Когда под потолком щелкает замок и слышатся шаркающие шаги по лестнице, резко поднимаюсь с холодного пола, наверно, слишком резко, голова опять кружится, приходится опираться о стену. Дыру между камерами мы замазали остатками грязи и пыли с водой, по углам ее предостаточно. С большим воодушевлением считаю секунды перед тем, как дверь откроется, страшно хочется глотнуть свежего воздуха, но звонкий лязг слышится у соседней камеры, а потом Геббельс командует Ворону, чтобы он вываливался. Замок щелкает вновь и я слышу, как шаги бегут наверх. Так, стоп, а я?

- А Антонову почему не выпускаете? - Ворон будто читает мои мысли, его голос кажется совсем глухим и далеким.

- А Антоновой трое суток- мало, для нее это уже не наказание, привыкла. Посидит еще парочку, чтобы получше усвоила, - монотонно бормочет Геббельс.

- В смысле? - возмущенно и громко говорит Ворон.

- Пошел! - басит Игнат и я слышу, как на лестнице что-то грохается, а потом хлопает железная дверь и прокручивается замок.

Твою мать! Серьезно? Еще двое суток! Я плюхаюсь на пол, больно ударяюсь копчиком об стену, прикрываю лицо грязными ладонями и срываюсь в плач. Такое со мной впервые, не люблю нытье и слезы. Но еще два дня? Я не могу больше сидеть, у меня затекло всё тело, я продрогла до костей, я умираю с голода, а теперь осталась еще и без воды, и мое наказание начинается с начала, без жульничества.

Плачу довольно долго, а потом начинаю вспоминать, что все это уже проходила и выжила, и обязательно выживу еще раз, отращу броню еще крепче, обязательно отсюда выберусь и сбегу. На этот раз буду бежать не останавливаясь, пока не выбьюсь из сил, и даже тогда не остановлюсь, пока не доберусь до городка покрупнее, чтобы можно было затеряться и спрятаться. Сейчас я старше и выгляжу взрослей, попробую устроиться на какую-нибудь работу, от этого места есть хоть какая-то польза, я уже умею и шить, и вязать, и сколачивать мебель, ремонтировать старый хлам, а подметание земли и мытье полов, это вообще не работа и не требует никаких усилий. Я обязательно выберусь из этого дерьма, пусть не сейчас, не скоро, но однажды у меня точно все будет, будет свой дом, еда, одежда и обувь по размеру, красивые туфли и сумки, как у гламурных телочек, я буду есть фрукты когда захочу, а не пару раз в год, по штуке, потому что остальное до нас не доходит и делится между администрацией Клетки. Чем дольше представляю свою будущую жизнь, тем больше злюсь, видимо это забирает слишком много сил, чувствую, как все больше слабею. Как бы не старалась держать себя в руках, все таки сползаю вниз и укладываюсь спиной на ледяной бетон, потом поворачиваюсь на бок, сворачиваюсь в клубок, обнимаю себя руками и снова начинаю плакать, но уже не так, совсем тихо и без эмоций. Слезы катятся по щекам, веки становятся все тяжелей и тяжелей, и я все таки их закрываю, поддаюсь усталости и проваливаюсь в сон. Мне уже давно ничего не снится, я не люблю сны, если они со мной случаются, обязательно будут тревожные, но на этот раз сон совсем не крепкий, словно я не даю себе расслабиться и отключиться, пытаюсь себя заставить подняться и снова сесть, но сил на это пока нет. В какой-то момент сквозь дремоту слышу знакомые звуки, но не могу понять, это происходит во сне или наяву, только когда голоса и шаги становятся ближе и железная дверь опять хлопает, понимаю, что в соседнюю камеру снова кто-то заехал. Я поднимаюсь, пытаюсь проморгаться, роняю голову на руки и понимаю, что вот-вот опять отключусь.

- И снова, здравствуйте! - бодро говорит Ворон из-за стены, и в моей камере опять звучит тихое шкрябанье.

- Ты чего опять тут делаешь? - я резко поднимаюсь на ноги, его появление меня слегка шокировало и придало моему организму небольшую встряску.

Поднимаю глаза, за окном темно и нет лунного света, день подошел к концу.

- Да вот, поесть тебе принес, - заявляет с гордостью, из стены валятся последние ошметки нашего самодельного гипса и я подхожу поближе к отверстию.

Почти сразу из него высовывается тонкий конец пластиковой трубочки и я, ни о чем не спрашивая, вгрызаюсь в него зубами. Я глотаю громко и жадно, издавая булькающие звуки, и совсем не замечаю вкуса, напиток заканчивается очень быстро, буквально за несколько больших глотков, и только отпустив трубочку, я понимаю, что скорее всего это был маленький яблочный сок из картонной коробочки. Не знаю, нужно ли было оставлять что-то Ворону, дикая жажда все сделала за меня.

- Спасибо, - говорю хрипло и облизываю губы, пытаясь поймать последние сладкие капли.