Девочка Грома. Любовь - ненависть

Глава 1

Вот я дурёха, что попёрлась сюда с Лялей. Но она говорила, здесь всё прилично и безопасно, а по факту приехали в какой-то притон с бандюками, и, если бы не Громов, неизвестно, кто бы сейчас был на его месте и тащил меня в пустую комнату для известно чего.

- Пусти! Я с тобой никуда не пойду!

- Пойдёшь.

- Не пойду.

Схватив меня за локти со спины, он тащит по длинному коридору.

- Пойдёшь, как миленькая.

Острыми каблуками туфель царапаю рябой линолеум, настойчиво упираясь ими в пол.

Громов разворачивает меня к себе, наклоняется ниже, наши лица совсем близко друг к другу. Мне хочется отшатнуться: от его силы, от его гнева, от его притяжения. Когда-то давно я столкнулась с ним лицом к лицу. Побывала в его руках. И вот опять. Он слишком рядом. Слишком близко. Громов умеет подавлять, но и я научилась сопротивляться. Его глаза пылают от гнева, в моих - отчаяние и испуг. И в то же время я нахожу силы сопротивляться.

- Нет, ты не имеешь права так со мной обращаться!

Дёргаю рукой, но Юра держит её очень крепко, очень сильно, до боли в костях. Ах, как мне хотелось, чтобы он до меня дотронулся, но не так. И не здесь, если уж на то пошло.

- Гром, какие-то проблемы с бабой? – проходящий мимо мужик широко улыбается, демонстрируя внушительную щербину между верхними зубами.

Юра останавливается, и я затихаю, не желая привлекать особо пристальное внимание левого чувака.

- Всё нормально, Новый, - кидает Громов.

В короткой фразе мне слышится «отвали, сам разберусь». А тут иначе и нельзя. Сразу понятно, у кого какой авторитет.

- Несговорчивая? Помощь в убалтывании нужна? – грязно ухмыляется, окидывая меня сальным взглядом с головы до ног.

Мне тут же хочется одёрнуть короткую юбку и прикрыть не супер-откровенный, но всё-таки низкий ворот футболки.

Перестаю вырываться, готовая уже прятаться за спину Юры. Он, по крайней мере, никогда не смотрел на меня так.

- Да уж сам справлюсь.

С этими словами Громов вталкивает меня в комнату, куда пытался затащить до этого. И я поддаюсь, потому что осознаю: другой вариант – вернуться в зал с великовозрастными кабанами, от которых меня оторопь берёт.

Внутри одинокий кожаный диван и низкий столик перед ним. Окно наглухо зашторено. Обои в мелкий цветочек освещаются единственной лампочкой Ильича, висящей по центру на тонкой проволоке.

Накрываю ладони щеками, прохожу глубже, хочу отодвинуть ярко-алые занавески и посмотреть, куда выходит окно, но Громов резким «эй» притормаживает меня.

- Не высовывайся. Присядь, - кивает на диван, затем без улыбки добавляет: - А ещё лучше приляг.

- С чего?

- С того!

Смотрю на него исподлобья.

- Ты моя на сегодня. Я тебя выкупил. Забыла? – это он чуть ли не выплёвывает.

А на меня против воли нападает странная дрожь. Не от ситуации, конечно. Всего лишь от пары слов.

Сколько раз я мечтала услышать от Громова «Ты моя» даже не сосчитать!

Моя не на сегодня, естественно, а моя навсегда. От другого Громова. А не от этого. Он всегда был резким и дерзким, сколько его помнила, но сейчас стал опасным. И непредсказуемым.

Тогда это был, видимо, не наш случай. Я для него всегда была слишком маленькая, слишком худосочная, слишком глупая, слишком простая, слишком не такая, каких он обычно любил. А сейчас странный интерес в его взгляде меня пугает.

С вызовом смотрю на него, пока иду к дивану и ложусь. Реально ложусь.

- Ноги раздвигать? – задиристо, прекрасно понимая, что нарываюсь.

Лицо Громова будто темнеет. Глаза у него зелёные, тут полумрак и цвет не разглядеть, но я знаю, что это так. Зелёные, дикие, непокорные. Как он сам.

- А ты уже научилась, Илона? – с хрипотцой и издёвкой.

В его голосе я будто слышу нечто большее. И это меня пугает.

- Придурок, - сквозь зубы, но пальцами подхватываю край мини-юбки резинки и безуспешно тяну вниз к коленям.

Тёмный материал настойчиво возвращается на место, собираясь в неровные складки.

Пока я увлечена одеждой, не замечаю, как Громов приближается. Его ладонь ложится мне на плечо, пригвождая к дивану. То место, где меня касаются его пальцы, горит.

- Я тебя спас, а ты обзываешься, ай-яй-яй, - выговаривает с интонацией воспитателя.

Такое ощущение, что он планирует меня отшлёпать. И я сглатываю, очень надеясь, что ощущение таковым и останется.

- А я не просила, - еле слышно говорю в ответ.

- Вернуть обратно?

Он отстраняется, но тёмный силуэт нависает надо мной и диваном. Замираю, не понимая, чего от него ожидать. Я ведь не думала встретить его в подобном месте, а он вон с какими людьми якшается.

- Нет, не надо возвращать. Мне и тут неплохо лежится.

Глава 2

Я машу руками, пытаюсь отбиться, но что я могу? Он держит крепко. Ещё и ухмыляется.

- Отлично…

- Что отлично-то?!

- Тихо!

- Ты мне одежду порвал.

- Не целку же, - усмехается, а краснею.

Позорно так, становлюсь цветом, как свёкла, как плотные алые шторы этой комнаты.

- Или там уже нечего рвать?

- Иди в зад! – реагирую молниеносно, отпихивая его руку, внезапно вернувшуюся к мягким поглаживаниям моих волос. – Не твоего ума дело!

Громов усмехается.

- А как же твои обещания? Юра, я ваша навеки?

- Я была не в себе! Забудь! Сколько мне было? Шестнадцать?

- Что-то рано на тебя склероз напал, не так много времени прошло. Два года?

Ну да, мне уже восемнадцать, а ему двадцать три, и между нами пять лет разницы, два года его армии, шатаний непонятно где и гигантская пропасть предубеждений.

Он всегда был дерзким и резким, а теперь стал откровенно опасным. У меня мурашки от его взгляда. Никогда не понимала, что у него на уме. А слова, вылетающие из него… Что делать? Как их воспринимать?

Громов поднимает вверх руки, потягивается, затем массирует, видимо, уставшую шею. Его русые волосы коротко стрижены, а когда-то он носил чёлку и выбривал молнии на висках. Гром и молнии, блин!

- За футболку прости, - усмехается, - надо же местным показать, что я воспользовался своим приобретением по назначению. Не переживай, я тебе новую куплю. Футболка - не целка, восстановим.

Хочу врезать ему по роже, молниеносно сажусь, пытаясь выцарапать ему глаза за гадкие слова, но Юра ловит мои руки одной своей ладонью и пинком отправляет обратно лежать на спине.

- Ты, чё, завелась? Выдохни, рядом со мной безопасно. И подвинься, я тоже прилягу. Но сильно не расслабляйся. Будешь задом своим елозить, передумаю. Воспользуюсь тем, что купил. Ещё не решил, что с тобой делать, девочка.

Он устраивается с краю, лежит, заложив руку за голову, а я жмусь к спинке дивана, свернувшись в клубок. Сколько мы тут будем? Наверное, столько, сколько он сочтёт нужным. А дальше? Бросаю короткий взгляд в его сторону. Как он будет меня отсюда выводить?

Юрка достаёт сигарету, прикуривает, пуская кольца дыма в пространство. Словно заворожённая смотрю на ровные «бублики», которые он выталкивает изо рта силой дыхания. Они поднимаются к потолку, становясь шире и шире, пока не теряют форму, матовой дымкой расплываясь над нами.

Я не пойму, сильно ли изменился Громов? Мы не виделись два года с хвостиком. Знаю, что он вернулся из армии и уехал в Питер. Когда навещал отца в Ломоносове, старалась держаться подальше от его дома. Последнюю нашу встречу вспоминаю, как страшный позорный сон. Видимо, и эту новую можно окрестить так же.

Ладно, по крайней мере, одного он добился: не дал истерике разыграться, потому что рыдать я перестала.

Лежу и думаю, каким образом умудрилась вляпаться в эту грязюку? Всегда разумная, рациональная, осторожная, боязливая, подозрительная… и так попала!

Хотя, может, я вовсе и не такая, а всего лишь считаю себя таковой?

Кто бы мог подумать, что Ляля так подставит!

С Лялей, то есть Алёной, мы познакомились, когда поступали в педагогическое училище, только я попала, а она – нет. Наши пути могли бы разойтись, но мы продолжили общаться. Ляля решила подождать ещё год, никуда больше не подавалась, а я пробовала в пару институтов, но не прошла по конкурсу.

Какой выбор у меня был? Мать учитель, ну и пусть сейчас молоком в ларьке торгует, там больше платят, и я туда же. По стопам, как говорится.

Жмурюсь недовольно. Вот заняться больше нечем, как размышлять тут о прошлом и будущем!

О настоящем думать надо. О том, что произойдёт, когда мы выйдем из этой комнаты.

Краем глаза поглядываю на Грома, но он молчит. Докурил и, закрыв глаза, лежит спокойно. Будто бы даже спит.

- Юр? – тяну тихонько.

Ноль реакции.

- Юра?

Заснул, что ли, реально?

- Юр? – протягиваю руку, и вскрикиваю, потому что его ладонь выстреливает вверх и ловит моё запястье.

Сжимает сильно, но терпимо, а потом отпускает.

- У меня нет настроения разговаривать.

У меня нет настроения разговаривать, тьфу ты какой, - это я про себя повторяю.

Иррационально злюсь на Громова, с недовольным вздохом утыкаюсь носом в спинку кожаного дивана.

Ну и молчи, зараза, считаешь себя лучше остальных, да? Спас, облагодетельствовал? Теперь что, хочешь, чтобы я в ноги твои кланялась? Или свои раздвинула?

Это всё проносится в моей голове, конечно. Озвучивать такое не стану. Что я, враг себе?

Слёзы обиды наворачиваются на глаза. И паника подступает.

- Как я домой доберусь? – сдавленно спрашиваю. – Я даже не понимаю, где мы находимся.

Глава 3

- Цыц! Чё орёшь, курица! – возвращается бугай, протягивая ко мне свои грабли. – Ляля, кого ты нам притащила!?

Та что-то ему задиристо отвечает, её нервный хохот эхом отзывается в моей голове. Я в панике. В абсолютной дикой панике. Поражена животным страхом.

Я снова ударяюсь об дверь, потом перебегаю в угол, но мужик хватает меня и, держа мёртвой хваткой, приподнимает над полом.

- Хотя так даже интереснее. Люблю строптивых.

Я, чёрт возьми, не строптивая! Я просто в ужасе!

- Нет-нет, пустите, пожалуйста, пустите, - ору, пытаясь выкрутиться.

Он несёт меня перед собой, спиной прижимая к груди, больно хватая под мышки, а я лягаюсь, но делу это не помогает.

То кричу, то умоляю, то начинаю рыдать.

В приглушённом свете накуренной гостиной, куда меня вносят, сидит большая компания за ломящимся от еды и выпивки столом. Мужики, девки, незнакомые лица, есть и пара знакомых. С шоком вижу Оленьку Ветрову, нашу отличницу, она же, вроде, в медицинский поступила? Заметив меня, потупляет взгляд. На плече её тяжёлая лапа бритого мужика в чёрной футболке. И она… она тоже? Это что же такое делается?

- В холодную брось, - раздаётся со стороны скрипучий без эмоциональный и даже как будто бы утомлённый голос. – Ай-яй-яй, да что за сучка, воет так… Стукни, что ли. Достала верещать. Замолкни, а? – рявкает уже на меня.

Но чёрта с два я замолкну! Ору ещё сильнее. Пока бугай не накрывает мой рот ладонью, перекрывая доступ кислорода. Если б могла, я б укусила, но ребром ладони он больно давит на подбородок. Так, что даже шанса разомкнуть челюсть у меня нет.

Втягиваю воздух носом. Раз за разом с шумом.

- Босс, первым будешь пробовать? – Вторая лапа ложится мне на грудь и начинает грубо мять полушарие. – Смотри, какие персики зачётные.

Рука ныряет за вырез и трогает сосок, больно сжимая.

Из глаз текут слёзы, я дёргаюсь, но всё без результа.

- А может мне тебя на пробу взять? – шепчет бугай на ухо. – Я трахаться умею. Понравится, будешь просить ещё. И если попросишь, делиться ни с кем не стану. Малая, что скажешь? – Палец снова больно мнёт сосок.

Я хнычу, чувствую жуткую беспросветную безысходность.

Слышала я про такие компании. Разговоры про бандюков по Рамбову ходят, сложно быть в стороне, когда беспредел творится вокруг. Но никогда бы не подумала, что попаду прямо в логово к зверям.

Мужики ржут, а я чувствую себя, словно кобыла на осмотре перед продажей. Ляля ведь меня продала. Да? Так это называется? Сказали привести тупую и наивную, вот она меня и нашла.

- Я сговорчивых люблю, - скрипит главарь. - Ласковых. А эта… Есть тут любители диких кошек?

Раздаются несколько грубых «да», и я замираю, а потом с новыми силами принимаюсь лягаться, пытаясь попасть по коленям держащего меня бугая.

- Уноси. А мы пока разыграем, да? Новенькую…

Кошусь на мужика, который тут за главного. У него шрам через щёку, падающий прямо в угол тонких губ.

Гуинплен какой-то, как у Гюго в «Человеке, который смеётся»... Господи, что за бред лезет в голову!?

- Нет-нет! – пищу я, сквозь ладонь, закрывающую рот. – Отпустите. Нет!

- Я тоже поучаствую, - раздаётся со стороны знакомый голос.

И я на секунду застываю, даже перестав сопротивляться. Повисаю на руках толстошеего.

В тёмном углу сидит одинокая высокая фигура. Парень, обладатель знакомого самоуверенного и прямолинейного голоса встаёт. Свет падает на его лицо, и мои глаза раскрываются шире.

Нет. Нет. Нет. Только не он. Только не здесь. Только не так.

- Поучаствуй, - благосклонно отвечает косоротый. - Вдруг повезёт.

Громов подходит к столу, таща стул за спинку, ножки того неприятно скребут по полу, нарушая тишину в комнате. Он на меня даже не смотрит.

- Да я вообще везучий.

***

Меня трогают за плечо, и я резко открываю глаза. Где я? С кем я?

Дезориентация быстро проходит, ещё стремительнее возвращаются воспоминания.

Рывком переворачиваюсь на спину, чувствуя тепло человеческого тела под боком. Внутри всё быстро холодеет: становится и противно, и страшно.

Удивительно, как я умудрилась заснуть? Хотя у меня так несколько раз было: огромное нервное напряжение вырубает. И ты лежишь, аккумулируешь силы для новой битвы. Битвы, которой хотелось бы избежать.

Что дальше?

Кошусь на Громова.

- Пошли, - тот вскакивает на ноги, упирает ладони в бёдра, отворачиваясь.

Голова его наклонена к плечу. Он походит на дикое хищное животное семейства кошачьих. Прислушивается, оценивает обстановку.

Я заворожённо смотрю, как ходят мускулы под его футболкой. Громов подтянутый, поджарый даже, никогда не был качком, но парень крепкий. Силу сегодня я оценила. Из этих рук невозможно вырваться. Ни единого шанса.

Глава 4

Юра тормозит возле старой четырёхэтажки, где живу с матерью, глушит мотор и смотрит на меня, а я отвожу взгляд. Мне сказать нечего, кроме пока. Рассуждать о том, как будем изображать «любовников», я тоже не особо хочу.

Одно желание – убежать, отмыться от грязи и забыться сном, чтобы наутро всё произошедшее оказалось причудливым кошмаром.

Бросаю взгляд на тёмный дом и двор. Только на последнем этаже горит свет в паре окон. Густые кусты сирени, превратившиеся за последние пару лет в заросли, нависают над крыльцом.

Мне не по себе. Чего он ждёт? Что брошусь на него с объятьями, поцелуями и глубокой благодарностью за спасение?

Я чувствую благодарность, но как реагировать на его поступок не знаю. Потому что боюсь показаться ещё более наивной дурочкой, чем есть.

Кто знает, что у Грома на уме? Я вот точно не знаю.

Не потребует ли он оплаты за свою лояльность?

- Ну… эм… я пойду? – смотрю на Юру неуверенно.

Он будто размышляет, отпускать меня или нет. Наконец, выдаёт:

- Завтра приеду, поговорим. Сейчас уже поздно, да и дрожишь ты вся. А чего дрожишь-то? Ничего же не случилось.

- Угу.

- По крайней мере, пока, - добавляет следом.

И это меня добивает. Что значит пока?

Гром по-прежнему меня изучает. Тёмный взгляд неторопливо проходится от макушки до груди, там задерживается, затем скользит ниже. Прямо до острых коленок и снова уехавшей вверх по бёдрам мини-юбки резинки.

Мне хочется прикрыться. И дрожать не хочется.

Взгляд какой-то откровенно раздевающий у Громова. Это лишний раз напоминает, что расслабляться рядом с ним не стоит.

- Так, так, так, - тянет он, - кажется тут кто-то до сих пор невинный воробушек. Что не нашла никого, кому целку подарить? Я, кстати, люблю подарки. Это на случай, если думаешь насчёт благодарности.

Застываю. Вот зачем он так: портит всё впечатление своей грубостью!

С губ Грома срывается хриплый смешок.

- А ты не расслабляйся. И со мной рядом тоже. Никому нельзя доверять, принцесса Илона. Даже очень хорошие люди предают. Даже добрые подруги продают. Как ты в этом убедилась.

- С каких пор ты поэт? – грублю, чтобы скрыть неуверенность. – В рифму изъясняешься?

- Бэлин… ну ты даже говоришь, как училка. Тебе мозги в твоём педе не проели?

Он внезапно наклоняется ко мне, заслоняя весь окружающий мир. Мой взгляд устремлён на его шею, где бьётся вена. Я ощущаю этот бешенный пульс всем телом. Что-то во мне, что-то животное, что-то запретное отзывается на притяжение Громова.

- Помни. Даже спасители требуют оплаты. – Его губы плотно прижимаются к моему уху, чтобы прошептать: - И я когда-нибудь её с тебя потребую, воробушек.

Он отпускает меня из-под власти собственной энергетики. А я дрожу.

Громов же спокоен, ленив и расслаблен.

- Если подруга твоя объявится, гони в шею и ссылайся на меня, - даёт последние ЦУ.

- Да уж… подруга, - вздыхаю, думая, как я могла так ошибаться в Ляле.

Хотя она мне с самого начала странноватой показалась. Как-то мы возвращались на метро, так она меня за грудь прихватила на эскалаторе с какой-то похабной шуточкой. Ни одна из моих подружек себе такого не позволяла, а мне бы просто в голову не пришло так с кем-то сделать. Но я всё списала на её лёгкий характер и пошловатый взгляд на жизнь. А стоило бы напрячься.

Звание доверчивая овца года уходит мне без вариантов.

- Сам-то ты там как оказался? – решаюсь задать вопрос, который мучает меня уже какое-то время.

- Позвали.

- И часто тебя… в подобные места зовут?

- Случается.

- Так ты, Громов, теперь с бандюками тусишь?

- У меня в знакомых, скажем так, разные люди имеются.

- Понятно.

Хочу отвернуться, но Юрка опять хватает меня за подбородок двумя пальцами. Я замираю, не понимая, что он собирается делать.

Атмосфера в салоне внезапно накаляется. Собственное дыхание становится слишком громким. Единственное, что вижу – губы Громова, которые что-то мне говорят.

Боже… сколько времени я сходила по нему с ума! Как хотела, чтобы он меня заметил. Не как соседскую девчонку, а как женщину. И вот.

Подушечка его пальца мягко касается уголка моих губ, и я, наконец, слышу короткое:

- Прикусила.

Язык выныривает изо рта, слизывая солёную капельку крови. Видимо, я действительно от напряжения так сильно впилась зубами в губу, что та лопнула.

Громов убирает руку, но взгляд не отводит. Но его густые ресницы скрывают от меня выражение глаз, так что я без понятия, о чём он думает.

Может, о чём-то запретном?

Дышу чаще…

Приходит шальная мысль, а что если… а что если и не придётся нам любовников изображать? Что если…

Глава 5

Мама пытается прогнать меня, чтобы я лишних вопросов не задавала.

- Иди к себе, Илоша, поздно уже. Устала, поди.

- Двигайся, - киваю на диван. – Рядом лягу.

Не хочу уходить. Вот вообще нисколько! Внутри всё вибрирует от перенапряжения, гнева и страха. Кто так с мамой обошёлся? Что будет со мной? А с ней? Что чуть не случилось? Почему мама не хочет говорить, кто её так? Я выясню… вот блин! Выясню. И Громова спрошу, вдруг у него в милиции друзья есть? У этого товарища, по ходу, везде они имеются.

Мама сдаётся, не сопротивляется, пододвигается к стенке, а я ложусь рядом.

И ей, и мне спокойнее.

Хочется её обнять, но боюсь, что сделаю больно. Поэтому просто легонько, почти невесомо, глажу её по плечу, а мама вздыхает.

Так мы и лежим, пока сон не одолевает нас.

***

Утро моё начинается в районе полудня. Мама прячется в комнате, то ли спит, то ли делает вид, что спит. Не трогаю её. Отползаю к себе, потом в душ. Долго стою под горячим потоком, позволяя, наконец, себе порыдать вдоволь. Оно само как-то так выходит. Где ж ещё мне плакать? Не на виду же у мамы, а то вопросов не оберёшься.

Натягиваю нижнее бельё, заворачиваюсь в свой пушистый халат с котятами, а на голове наворачиваю тюрбан из махрового полотенца. На кухне сыплю растворимый кофе в кружку, пока на плите закипает чайник. Добавляю в тёмную жижу две ложки сахара и открываю дверцу холодильника, чтобы сделать бутерброд с сыром. Есть совсем не хочется, но надо бы что-то в себя закинуть.

Как раз беру остатки батона из хлебницы, когда раздаётся звонок в дверь. Так с батоном в руке и застываю.

Кого это нелёгкая принесла? Я гостей не жду. Мама тоже.

В голове долбится: а вдруг это Ляля?

Глазка на двери у нас нет. Раньше, в восьмидесятых, когда я была ещё маленькой, дверь даже не запиралась. Потом в начале девяностых установили вторую металлическую и замков наварили, но вот глазок сделать не додумались. А зря. Хотя… кому надо, тот залепит, и не поможет этот глазок ни черта. Как и цепочка, которую любой сильный мужик в два счёта сорвёт.

Короткое «чив-чив» снова разносится по квартире.

Надо подойти, спросить, кто там. А то мама встанет, что нежелательно.

Впрочем, мама не спешит в коридор. Вероятно, пока не сойдут синяки будет прятаться в квартире и даже до магазина выходить не станет. Увидит кто, а вот ведь увидят, как пить дать, потом вопросов не оберёшься!

Крадусь к входной двери. Даже не дышу. Ступаю на носочках, всё ещё боясь, что это Ляля с Митяем или каким-нибудь бугаём с бычьей шеей.

Господи… пусть не Ляля… пусть она отстанет от меня… ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… - шепчу с отчаянием.

Деревянная дверь открыта. Видимо, я её вчера так и не заперла, в отличие от железной. Тоже непозволительная безалаберность в моём положении!

Стою, не зная, что делать.

Внезапный шорох по ту сторону усиливает напряжение. Кто же там… кто?

- Чего замерла? – раздаётся из-за двери голос Юры, чётко определяющего, что я стою возле неё. – Открывай. Свои.

Какие к чёрту свои?

- Принцесса Илона, - тянет он насмешливо, и всё слышу.

Медленно отпираю дверь и Громов в тот же миг делает шаг мне навстречу. Пячусь невольно от такого напора.

- Воу! Полегче.

Выставляю ладони перед собой, но Гром, будто меня не слышит, прёт напролом.

На нём серая футболка и чёрная джинсовая куртка, на макушке тёмные очки, за ухом сигарета.

- Илона, пора нам проветриться, ты чего ещё в халате разгуливаешь?

Уголок рта у Громова кривится в усмешке. Выглядит он выспавшимся, отдохнувшем и при параде, в отличие от меня.

Ленивым взглядом окидывает мои голые коленки, грудь в вырезе халата и улыбается, замечая, что смущаюсь.

Руки невольно поднимаются к щекам, стремясь прикрыть раскрасневшееся и ещё не накрашенное лицо.

- Тише, - шикаю. – Маму разбудишь.

- Юлия Витальевна дома?

- С ума сойти, помнишь, как мою маму зовут?

- Забудешь тут… свою первую учительницу, а?

Он тянется к сигарете, чтобы взять и запрятать её в карман. Вытягивает шею, рассматривая узкий длинный коридор. У нас трёшка и по моим ощущениям - основной метраж ушёл на этот грёбанный коридор, потому что кухня и комнаты милипусичные.

- Она не выйдет, говорю же, спит. Иди на кухне подожди, я позавтракать как раз хотела.

- Завтрак в полдень… да у тебя замашки аристократов, Илона, - продолжает стебать Юра, но шёпотом. – Где сестра твоя?

Смотрит под ноги, будто бы там Снежа где-то ползает.

Покусываю губу, заходя за Громовым на кухню.

- Она с нами больше не живёт.

- Как так? – удивляется. – Она ж малышка совсем.

Глава 6

- На причал поедем.

- Зачем?

- Буду демонстрировать тебя, Илона. Чтоб пацаны знали, что ты со мной.

Прежде чем выйти из квартиры, он притормаживает.

- Надо бы с мамой твоей зайти поздороваться. А то скажет, что Юра Громов в конец всю вежливость растерял.

- А у тебя она была?

Толкаю его в плечо.

- Иди, не надо к ней заходить, она болеет, - хмурюсь, думая будут ли дальнейшие расспросы, и Громов спрашивает.

- Чем?

- Простыла.

- На улице двадцать девять градусов.

- Продуло. В автобусе. Пошли, а? – начинаю нервничать.

Мне не хочется, чтобы мама слышала, о чём мы тут говорим. Ещё позовёт меня, объясняться придётся.

Наконец, мы выходим из квартиры и из здания. Громов тут же забрасывает руку мне на плечи. Я аж шарахаюсь в сторону от неожиданности, но Юра пальцами впивается в голую кожу и притягивает обратно.

- Не рыпайся.

- Это обязательно?

- Да, видишь вон там тачка?

Хочу повернуть голову в сторону, но Громов хватает за подбородок.

- Не так откровенно, а то сейчас кто-нибудь выйдет.

Краем глаза вижу вишнёвую ладу. Окна тонированы в ноль, поэтому непонятно, сколько там человек.

- Кто?

- Почём я знаю, дружки твоей приятельницы. Они ж тебя пасут.

Я снова на автомате поворачиваюсь и смотрю на машину.

Дверца приоткрывается, а я застываю. Чертыхаюсь про себя.

Кто сейчас оттуда вылезет?

Внутри вибрирует напряжение. Но эта чёртова приоткрытая дверца, словно намёк. И мне намёк, и Грому, что за нами приглядывают. И если возникнут хоть какие-то сомнения, что Грому наскучила его игрушка, за мной придут.

А ему это чем-то чревато?

Смотрю на Юрку. От ловит мой расстроенный взгляд и поясняет:

- Да не кисни, сегодня прокатимся по нужным местам, все будут в курсе, что ты моя, и отстанут. Только вот… есть проблема, Принцесса Илона.

Заворожённая тем, как близко его лицо к моему, а ещё фразой «ты моя», я одними губами спрашиваю:

- Какая?

- Как только мы типа расстанемся или ты мне изменишь, тебя могут взять в общак. Ты же уже распечатанная. Я тебя как бы по назначению использовал. Тут такой закон. Так что следи за своим поведением, и, если что, отвечай, что ты с Громом. Понятно? На случай, если какой малограмотный пристанет.

- Какой общак? – пищу в шоке. – Какой малограмотный?

- В этой среде так часто происходит. Когда девчонку бросают, пацаны пользуются, потому что она уже порченная.

- В какой среде?

Он наклоняется и наши лбы соприкасаются.

- В той, - вкрадчиво, - в которую ты по своей тупости угодила.

- А ты… - шиплю, - а ты то как в неё угодил?

Громов на секунду прикрывает глаза, прежде чем ответить. Зелёный омуты затягивают глубже:

- Лучше тебе этого не знать, Илона.

Но я хочу знать! Я очень хочу знать! Я, чёрт возьми, до сих пор хочу знать о нём всё.

Только приходится заткнуться и сесть в машину Юры, чтобы уехать на причал. Там несколько кафе и гостиница, в которой я ни разу не была. А Юра ведёт меня прямо в неё.

- Да расслабься, - видя моё напряжение, одёргивает, - тут ресторан на первом этаже. Кофе попьём да дальше поедем.

Место это не простое. В этот час в зале практически никого нет, лишь пара столов занята компанией, участники которой все, как на подбор, напоминают мне мужиков из вчерашнего кошмара.

Кто-то подходит перекинуться парой слов с Громовым, а я смотрю в пол, чтобы не создавать лишних проблем.

В голове всё ещё вертятся его предупреждения, а в сердце поселяется какая-то странная смесь: радости и печали. Радостно мне от того, что, видимо, с Громовым мы будем теперь видеться чаще, а печально, что всё это вынужденная игра с неизвестными последствиями. Когда-то ведь нам придётся её прекратить?

С трудом допиваю свой кофе, а потом плетусь за Громовым обратно к машине. Мы снова куда-то едем, но не ко мне домой. Сколько по времени, где и кому он ещё собирается меня демонстрировать, Юра не сообщает.

Приезжаем на окраину города в здание закрытого ремонтного завода, которое местные используют для тусовок. Я здесь ни разу не была и почему-то всегда думала, что народ стекается сюда вечером, но под тёмными сводами цехов многолюдно и шумно.

На самодельной сцене, кто-то играет рок. Самопальный и хаотичный. У сцены прыгает с десяток людей, да ещё беременная девушка на приличном сроке потягивает пиво, смотря на гитариста влюблёнными глазами.

У бара замечаю братков. Они в коже и бритые. Эти всегда везде выглядят одинаково. Местные смотрящие.

Глава 7

Ляля, замечая, как я застываю, хихикает и хлопает меня ладонью по плечу.

- Чего напряглась? Я в смысле, следи в оба. Такая активная, такая… симпатичная деточка богатеньких родителей.

Ляля цокает языком, затем встаёт со скамейки.

- Я, может быть, ещё вернусь с предложением.

Каким, на хрен, предложением?! – хочется заорать мне, но Ляля уходит.

Всё внутри вибрирует от напряжения и страха. Что я могу в одиночку против Ляли и её бугаёв, если она их притащит. Да даже против её и Митяя? Они вдвоём вмиг меня скрутят. И Насте что-нибудь сделают. А виновата буду я!

Серьёзно, так бы они на Настю и внимания не обратили!

Так что нам пора.

- Настя, пошли домой! – кричу ей, вставая.

Ребёнок оборачивается мигом. Послушная моя.

- Ну ещё пять минуточек, - складывает ладошки домиком в умоляющем жесте.

- Никаких пяти минуточек, - подхожу ближе. – Прощайся и пошли.

Настюха от обиды раздувается, как рыба фуга, но слушается и недовольно плетётся за мной, бубня какие-то гадости себе под нос.

Я не одёргиваю. Пусть выбубнится. Так ей легче.

Мы выходим со двора через тропинку, протоптанную между густых кустов акации.

- Я пить хочу, - хнычет Настя.

- Дома попьёшь.

- Илона, ну я очень-очень хочу! – канючит без конца.

- Настя, - устало смотрю на неё. – Тут недалеко. Пошли.

- Ну, пожа-а-алуйста.

- Ладно, сейчас.

Мы сворачиваем на небольшую улочку, упирающую в более оживлённую магистраль, чтоб дойти до ларька. Он словно одинокий синий зуб, несуразный и покосившийся на одну сторону, застыл посреди тротуара. На витрине всё, что хочешь: от кукол Барби внавалку до жвачек и газет. Даже трусы неделька продаются.

Держу Настю за руку, рассматриваю витрину.

- Так… чего ты хочешь? – бормочу, то ли размышляя, то ли спрашивая.

- А чего хочешь ты? – раздаётся рядом голос Громова.

Невольно подношу руку к груди, словно меня кондратий схватить готов. Первый импульс – отшатнуться. Настолько внезапно Юра врывается в моё личное пространство.

- Что за манера сегодня у всех – подкрадываться?

- А кто подкрадывался уже? – подозрительно интересуется Гром, придвигаясь ближе.

Запах от него одуряющий. Крем для бритья и какой-то парфюм. Мне он кажется чертовски привлекательным. Втягиваю густой июльский воздух, по которому плывёт что-то сандаловое и терпкое в мою сторону.

«Небось и трахается, как бог, а?» – звучит в ушах голос Ляли.

И я вопреки собственным убеждениям начинаю покрываться мурашками.

В голове звенит: лучше он, чем какой-нибудь Бык или того хуже. Лучше он.

Приходится тряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение. Усилием воли удерживаю себя на месте.

Моя Настёна смотрит на него, жмётся к моему боку. Кладу ладонь ей на голову, успокаивая.

- Этой мой знакомый.

- Друг, - поправляет Громов и чуть наклоняется вперёд, чтобы лицо его оказалось на одном уровне с детским. – Меня Юра зовут.

- Настя.

- Хочешь конфету? Чупа чупс?

Настя хмурится, поджимает губы. Знаю, ей очень хочется, но она отрицательно мотает головой. Её родители довольно обеспечены, уверена, у неё дома этих чупа чупсов завались, но какой ребёнок откажется от ещё одного? Однако Настя отказывается.

- Мне мама говорила, что от незнакомых людей нельзя конфеты брать.

Громов переводит взгляд на меня.

- А Принцесса Илона ничего не говорила по этому поводу?

Настя пшыкает от смеха.

- Принцесса Илона, - повторяет, с улыбкой запрокидывая голову и смотря на меня. – Принцесса Илона.

- Ну так? Она о чём тебя предупреждала? – напоминает Гром.

- Она тоже говорила. То же самое.

- Ладно, тогда давай я Принцессе Илоне что-то куплю, а она с тобой поделится?

Настя снова неуверенно смотрит на меня, но кивает.

Хмыкаю… а Громов не дурак, такой ход конём сделал.

- Просто Илона, - поправляю. – Без принцесс давай.

- Ещё чего, мне так больше нравится, принцесса… - подмигивает. – Колы?

- Спрайта, - подмигиваю в ответ. – Настюхе сок яблочный.

- Принято.

Отоварившись в ларьке, мы с Настей поворачиваем к дому, а Громов без лишних слов увязывается за нами. Кошусь на него какое-то время, он уверенно держится рядом, словно мы вместе гуляем. Интересно, он так до самого Настиного дома шагать планирует?

- Ляля приходила, - наконец, заговариваю первой.

Глава 8

Слова Громова никак не идут из головы. Что значит, самой не получится? Неужели мы теперь надолго с ним связаны? Надолго – это насколько?

Говоря по правде, пока не могу представить, как разрешается моя ситуация. Это, наверное, знает только Юра.

Отодвинув занавеску на кухне, выглядываю во двор. Пытаюсь понять, стоит ли где чужая машина, которая меня пасёт?

Гром сказал не обольщаться, что меня оставят в покое. Якобы у братков глаза и уши повсюду. Дел не так уж много у мелкой шушары. Та что им даже по кайфу эта слежка.

Шестёрки будут рады выслужиться перед салагами и будут пугать одним своим присутствием, особо не скрываясь. По их мнению, я должна впасть в панику. Я бы и впала, если б не Громов. Странным образом его присутствие придаёт мне уверенности в завтрашнем дне. Хотя от Грома порой оторопь берёт. Не знаю, что он выкинет в следующую минуту.

Что если действительно решит воспользоваться?

Надо хоть спросить, сколько он за меня отвалил? Может, расплачусь? РасплачУсь, а не расплАчусь, но не уверена, куда ставит ударение в этом слове в настоящее время.

- Илона, ты чего дома сидишь? – на кухню заглядывает мама.

Лицо у неё уже не такое отёкшее. Опухоль спала, синяки слегка пожелтели. Но пройдёт ещё ни один день, прежде чем она решится выйти на улицу.

- А чего делать, мам? Чайку налить?

- Налей, - кряхтит, опускаясь на табуретку.

- Давай кресло притащу. Там на спинку откинешься?

- Не надо, я вот… - прислоняется спиной к батарее. – Так нормально.

- Ты чего кривишься? – подходя к плите и ставя чайник, оборачиваюсь. – Ты у врача была?

- Нет, зачем?

- Ну… рентген сделать. Вдруг с рёбрами что.

- Всё нормально. Переломов нет.

- Ну, мам…

- Я бы почувствовала, если б были.

- А трещина?

- Нет её.

Чайник, в котором мало воды, свистит, выбрасывая из носика столбик дыма в воздух.

Снимаю крышку с заварника, подсыпаю чаинок и заливаю кипятком.

- Забыла спросить, Юра же вчера заходил? Громов?

- Угу.

Мне не хочется, чтобы она расспрашивала, но мама, отпивая чай, который я перед ней поставила, продолжает.

- Не знала, что вы общаетесь.

- А мы и не общаемся.

- А чего тогда приходил?

У меня нет адекватного ответа на этот вопрос, поэтому быстро съезжаю с темы.

- Мам, а ты на него не сердишься? Ну тебя ж турнули со школы из-за его отца.

- А чего сердится? Дело прошлого. Да и Юра здесь не при чём. Он ещё ребёнком был.

- Каким ребёнком? Ему шестнадцать тогда стукнуло.

- Это ещё несовершеннолетний.

- Ну Сергей Викторович мог бы и не говорить того, чего говорил. Ты всё-таки первая учительница его сына.

- А я могла бы не делать того, чего сделала. Я же не знала, что ту девочку изобьют из-за моих слов. Это дело случая.

- Коллектив мог за тебя заступиться.

- Но не заступился, как видишь.

Да… и отец Юры, в путяге которого учился брат той, кого избили, сделал всё, что б в РОНО даже не рассматривали вариант, где мама остаётся работать педагогом. А она ведь завучем была, не просто учителем.

Быть может, наш разговор и дальше б продолжился, но в этот момент раздаётся телефонный звонок.

Я вздрагиваю.

- Ты чего? Телефон подключила?

- А ты зачем его из сети вынула?

- Баловались, - бормочу.

А у самой холодный пот по спине струится. Что если это снова Ляля. В мозгах звучит её рассказ про похищенную с остановки девушку, который никак не идёт у меня из головы. Умеет же запугать, гадина. Господи, как меня угораздило связаться с ней и довериться?!

«И ждёт тебя круговорот членов в природе», - ржёт в моём воображении Ляля.

Я точно овца неопытная. Повязали верёвочку и повели на базар… браткам показывать. А я дура и пошла. Прав Громов, нельзя быть такой наивной.

- Ну, ты ответить-то не хочешь? – подталкивает мама.

Если честно, не хочу.

Но киваю и плетусь в коридор, где стоит старый дисковый телефон. Беспроводная трубка параллельно где-то пиликает в комнате.

- Алло? – настороженно.

Но слава богу, это не Ляля. Звонит тренер Снежаны по бальным танцам и предлагает мне приехать на соревнования в СКК, чтобы увидеться с сестрой.

Я отсыпаю ей миллион спасибо.

- Ольга Павловна, вы чудо, - шепчу в трубку, чтоб мама не услышала. – Я завтра обязательно буду.

- Со служебного входа в десять жди, - уточняет. – Я проведу.

Глава 9

Если они надеются, что после этого факта я перестану сопротивляться, то они глубоко заблуждаются. Умом понимаю, что они сильнее, но не пытаться не могу. Только чем сильнее дёргаюсь, тем крепче и больнее меня удерживают.

- Слушай, мышка-норушка, не рыпайся, - гоняя зубочистку из угла в угол рта, предупреждает второй мужик.

Он худощавый, практически кожа да кости, но взгляд у него куда опаснее и куда холоднее, чем у бугая.

- Пустите.

- Вадим тебя видеть хочет. Поговорит и отпустит.

Вадим?

Даже не знаю, что хуже – внимание Ляли или Вадима? Я им обоим не доверяю.

- А чего сам не подошёл? – дерзко бросаю.

Да, на словах я смелая, а на деле поджилки трясутся.

- Вот у него и спросишь. Пошли, говорю.

Приходится послушаться. Одна против двоих – без вариантов. Да я даже и против одного бы не выстояла.

Жду пока пальцы моего провожатого расслабятся и рывком освобождаюсь.

- Я сама, - предупреждаю, пока снова не схватили, - не надо меня трогать.

- Не трогай, - соглашается худощавый, хотя напарник снова хочет положить ладонь на моё плечо. – Видишь же, мы достигли понимания. Да, мышка-норушка?

Морщусь, отворачиваюсь. Я его первый, надеюсь, что последний раз вижу, не надо реагировать.

Меня вытаскивают за территорию СКК, и я начинаю паниковать, потому что мы идём к парковке.

- Куда мы?

- Сюда, - указывают на автомобиль и впихивают в него.

В салоне темно и пахнет сигаретами и кожей. Тяжёлый запах дорогого ароматизатора щекочет ноздри. По горлу поднимается тошнота. Я сглатываю нервный ком.

На заднем сиденье Вадим. Откладывает книгу, когда оказываюсь рядом с ним.

- Илона, какая неожиданность.

Его скользкий взгляд проходится по мне, останавливаясь на коленях, торчащих из-под сарафана.

- Да уж, неожиданность, - выплёвываю и ставлю сумку перед собой, чтобы прикрыть ноги.

Вадим хмыкает, замечая мои манипуляции. Он стал ещё более худым, хищный нос заострился, практически превратившись в клюв. Глаза под кустистыми бровями полны цинизма и похоти. Я и раньше замечала его сальные взгляды, только матери не говорила.

Было время мы даже жили вместе в его старой квартире. Там между кухней и ванной было узкое окошко чуть ли не под потолком. Не знаю его назначения, но, если делали, для чего-то оно предназначалось. А вот Вадима я однажды застукала за рассматриванием… меня. В тот вечер я мылась в душе и, вскинув взгляд, увидела его голову, торчавшую по ту сторону стекла. Я очень тогда испугалась, и в ванну, когда он был дома, старалась не ходить.

Слава богу, больше ничего подобного не было. Мне тогда едва минуло одиннадцать и маме я ничего не сказала, а стоило бы. Случались ещё какие-то странности с его стороны, но ни во что существенное они не вылились.

- Дерзишь, да? Откуда гонор, Илона?

- Нет, даже мысли не было. С чего ты взял?

- Припёрлась к сестре, не смотря на запрет.

- Дурацкий запрет.

- Правильный запрет, - поправляет он. – Чем быстрее она вас забудет, тем лучше. К чему с маргиналами общаться?

Проглатываю колкие слова, которые уже танцуют на кончике языка. Это он нас маргиналами назвал? Сам-то… из грязи в князи, что называется. Мелкий спекулянт. Бегал тут по молодости по Рамбову, как мать рассказывала, чуть не присел за валюту, да свои отмазали. Зато, как союз рухнул, так развернулся на своём купи-продай, сеть ломбардов открыл. А народ-то что… народ тогда последнее был готов отдать, только бы на кусок хлеба заработать. Люди, вроде Вадима, нажились на этом. Позже на «прихватизации» несколько заводиков хапнул, а теперь жрёт, как не в себя. Маму мою, интеллигентную учительницу, маргинальным элементом называет.

Вадим ржёт, тянет ко мне свою граблю, чтобы обхватить подбородок и щёки холодными и влажными, словно кожа рептилии, пальцами.

- Чё ноздри-то раздула, малолетка!? Не нравится?

- Не нравится, - соглашаюсь, потому что больше ничего сказать не могу.

Неизвестно, каким боком мои слова могут выйти мне или матери.

- А если заплачу, понравится? – его интонация ужасно напоминает игривую, а меня мутит от неё ещё сильнее.

Это он флиртует так, что ли?

- Нет.

- Так я цену не назвал.

- А мне не интересно.

- Принципиальная. Как мать, прямо, когда-то. Но разве много ей это счастья принесло?

- К матери не лезь.

- О… к матери не лезь, - Вадим ржёт. – Во кобыла выросла. Угрожает мне. А то что?

- А то… то! Не трогай её.

- Так я и не трогаю. И желания не испытываю! Старовата клюшка. А ты самый сок! Небось уже вовсю того, - делает неприличный жест рукой. – Трахаешься с парнями? Ну расскажи, а? Как тебе? Нравится? Так ты знай, что с ними тебе приходится бесплатно ноги раздвигать. А за деньги оно куда интереснее. Жизнь такая штука, Илона, ещё ни раз придётся по постелям скакать, а тут ещё и заплатят. Сплошное удовольствие. А? – Видя, что не реагирую, подмигивает. – Или ты целочка ещё?