Девочка контролёра. Право на любовь

Глава 1

✔️ Меня зовут Лина Эванс, я – человек. И я – одна из восьми присяжных заседателей в деле против организаторов подпольного клуба для двуликих. Я, как и все мои коллеги, знаю, что происходит с девушками, попавшими в лапы монстров, и голосую за самое жестокое их наказание.

Однако, преступники выходят на свободу, а на меня открывается охота…

***

Он придет ниоткуда, когда я почти сдамся.

Чтобы помочь, чтобы спасти, чтобы научить жить сначала.

Контролёр. Двуликий. Мой.

✔️Однотомник. Третья книга цикла про оборотней.

**************************

ЛИНА

– Прошу всех встать. Суд идет. Председательствует его честь судья Вайнер Шот, – монотонно, напоминая робота, вещает секретарь. А в это время старичок лет семидесяти шустрой походкой пересекает зал и занимает полагающееся ему место судьи. – Слушается дело «Штат Айваго против Сильвера Багза и Гаррудо Багза». Ответчикам вменяется в вину организация, создание и осуществление деятельности подпольного клуба, в котором удерживались против воли и подвергались насилию более десятка молодых девушек в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет.

– Одиннадцать секс-рабынь, одиннадцать беззащитных девушек, над которыми издевались настолько жестоко и изощренно, что даже спустя несколько месяцев ни одна не смогла вернуться к нормальной жизни. Трое стали постоянными клиентками психоневрологического диспенсера, а две дурочки покончили жизнь самоубийством, – шепчу себе под нос, с ненавистью взирая на двух мерзавцев, развалившихся королями на скамье подсудимых.

Эти нелюди сидят и смотрят на окружающих так расслабленно, надменно и самодовольно, будто весь ужас, о котором уже второй месяц вещает обвинитель, озвучивается на иностранном языке и не имеет к ним никакого отношения.

– Твари, – сжимаю кулаки, мысленно четвертуя сначала одного, а потом второго. – Ну ничего, найдется и на вас управа, упыри проклятые. Ужом извернусь, но все силы положу чтобы ответили по закону.

– Лина, успокойся, – Джастина Кук, сорокадвухлетняя кареглазая мулатка с пышной шапкой черных кудрявых волос, с которой мы сдружились за два месяца слушаний, кладет свою ладонь поверх моих заледенелых пальцев, отогревая и заставляя их разжаться. – Они ответят, по-другому и быть не может. Мы же уже приняли решение. А через пару дней, как судья даст команду, его озвучим и отправим козлов за решетку. Поверь, какая бы надежная «крыша» у них не была, поплачутся сволочи горькими слезами. Насильников не любят нигде, даже на зоне. И учат их там так показательно, что те запоминают об этом на долгую память.

– Тихо, девочки, не мешайте нашему обвинителю вести допрос последних свидетелей, – склонившись и прикрыв рот ладонью, шикает Марко Милс, смешной тридцатитрехлетний пузан с совершенно лысой головой, но густой бородой ярко-рыжего цвета.

– Прости, – поворачиваюсь к нему, произнося извинения одними губами.

Все мы, я, Джастина, Марко и еще пятеро человек, являемся присяжными заседателями в судебном процессе против братьев Багз и по несколько раз в неделю приходим сюда, в зал суда, чтобы слушать, анализировать, изучать все детали дела, а в конце процесса озвучить общее для всех восьмерых решение: виновны или нет.

Конечно, виновны.

Тут нет никаких сомнений.

И я планомерно и целенаправленно подвожу каждого присяжного к этой мысли, делая акцент при обсуждениях на доказательную базу обвинителя, на фотографии измученных девчонок, на улики, ясно подтверждающие их жуткие деяния.

И всё это не потому, что я такая поборница морали и дую на воду, ведь слова защиты звучат очень убедительно и красиво, а многочисленные свидетели в пух и прах ежедневно разбивают многие факты обвинения. И это легко вводит некоторых из моих коллег в раздумья: а на самом ли деле виноваты двое молодых и красивых мужчин, которым совершенно не нужно прилагать усилий, чтобы очаровывать женщин? Или это происки феминисток, решивших обвинить их ложно, так, чтобы те обратили на них внимание?

Вот только они виноваты.

Ви-но-ва-ты!

Я знаю наверняка, хоть и не могу ни одной живой душе признаться в этом. Иначе меня с позором выкинут из присяжных заседателей, впаяв обвинение в сокрытии личных данных, ведь родственники не имеют права участвовать в таких слушаниях.

Суд должен быть независимым, честным и непредвзятым. Стерильным, чтоб его, на эмоции и чувства.

А я повержена этим самым эмоциям.

Я киплю.

Я ненавижу.

Я презираю.

Я мечтаю сделать с этими холеными извергами всё то, что они проворачивали, издеваясь над слабыми, беззащитными девочками.

Я мечтаю сплясать на их могилах.

У меня есть на это право, пусть я и присвоила его себе самолично. А все потому, что моя сводная младшая сестренка их опознала. Сразу и наверняка. Без всяких «мне кажется» и «они похожи».

Глава 2

ЛИНА

– Опять будете свои молочные коктейли? Ты клубничный, – смотрит на меня Марко, затем переводит взгляд на Джастину, – а ты банановый?

– Да, – киваем, слаженно улыбнувшись и переглянувшись с Кук.

Кафе «У мамы Валии» мы с ребятами приглядели в первый же день знакомства, когда поняли, что судебные заседания будут не быстрыми и интересными, а медленными, утомительными и безумно заунывными. А стоило пару раз отведать свежей, действительно вкусной, а не резиновой выпечки, приготовленной хозяйкой заведения, съесть по тарелочке наваристой солянки и выпить вкуснейших молочных напитков с добавлением мороженого, как решение: больше ничего другого не искать, приняли единогласно.

Тем более, и по финансам оказалось очень бюджетненько, учитывая, что это деловой центр города, и цены в заведениях общественного питания тут кусаются практически всегда.

– А еще чего? Опять солянку и круассаны с шоколадом? Или, может, что-то новенькое? Я угощаю, так что не стесняйтесь, девочки.

– По какому поводу такая щедрость? Банк ограбил? – хмыкает Джастина, снимая и аккуратно укладывая плащ на перекладину.

– Нет, конечно. Еще варианты, – не собираясь быстро сдаваться, хитро улыбается Милс.

Он расстегивает пиджак и чуть поддергивает рукава пиджака в локтях, оголяя запястья. Затем ныряет рукой во внутренний карман и вытаскивает из него квадратный довольно пухлый портмоне. Опускает его под стол, кивает нам, чтобы подошли поближе, и слегка раскрывает, показывая плотную стопку крупных банкнот.

– Не может быть, – ахаю, прикрывая рот ладонью и округляя глаза, – неужели ты взял тот странный заказ от тайного заказчика, про который говорил две недели назад?

– Взял, выполнил, сдал и получил гонорар! – растягивает в широкой улыбке губы Марко, отчего его рыжая борода приходит в движение.

– Ну ты – смельчак, – качаю головой, плюхаясь попой на соседний стул, – и что, так и не видел, для кого делал работу? И даже не захотел пробить с твоими-то возможностями?

– Не-а, – чуть понизив голос, сознается мужчина, – меня сразу предупредили, если не стану любопытничать, получу еще двадцатку сверху.

– Красавчик! – хвалю мужчину и спешу пожать ему руку.

Милс, как я узнала, подольше пообщавшись с парнем, оказался программистом в IT-компании. Это по официальной версии. А вот по неофициальной, которую он нам озвучил, когда мы как-то почти до ночи проторчали в суде, а потом пошли отметить это дело в кафе бокальчиком полусухого, еще и каким-то суперкрутым хакером, при желании умеющим легко или почти легко вскрывать самые сложные секретные механизмы и базы данных.

– Ну так что, красотки, давайте я сделаю заказ сам? Доверитесь профессионалу и завсегдатаю общепита, умеющему готовить исключительно одну яичницу? – стреляет Марко хитрым взглядом в сторону Джастины, в очередной раз подтверждая мои догадки, что этот весельчак неравнодушен к смуглокожей пышечке.

– А давай, – переглянувшись со мной, дает добро Кук, отправляя Милса к стойке.

Я же встаю со стула, чтобы стянуть с себя длинный трикотажный кардиган крупной вязки. Наконец-то мне становится тепло и даже как-то непривычно и словно по-семейному уютно в этом небольшом, но очень милом заведении, где на столах лежат бело-красные клетчатые скатерти, стоят вазочки с цветами, салфетницы и солонки, на стенах висят симпатичные натюрморты, нарисованные явно от руки и с большой любовью, а при входе встречает радушный персонал, улыбаясь и приветствуя, как своих родных.

Не знаю, то ли на мне так сказалось всё произошедшее со сводной сестренкой, а ее последующий необдуманный шаг напрочь расшатал нервную систему, то ли все же довела ужасная погода, но я не прекращаю мерзнуть, как бы тепло не одевалась.

Меня то и дело знобит и сотрясает, как в лихорадке.

На улице всего лишь конец первого месяца осени, а чудится холод такой, что хочется уже достать зимние вещи. Да и сильные ветра с частыми дождями не добавляют радости, как и солнце, то и дело спешащее спрятаться за тучами.

Город, такой живой, веселый и радостный по весне, теперь напоминает серый унылый муравейник. И лишь по ночам, когда всю серость скрывает сумрак, а вокруг зажигаются тысячи и тысячи разноцветных огней иллюминации, а из приоткрытых дверей ресторанов, клубов и кафе раздается веселая музыка, становится немного симпатичнее. Хотя я все больше чувствую себя в нем одинокой и никому ненужной, потерявшейся и заблудившейся щепкой в океане.

Пожалуй, единственное, что не дает окончательно угаснуть и потонуть в жалости к себе, это горячее желание отомстить убийцам сестры, да дружеское общение с Кук и Милсом.

– Так, надо, пожалуй, Зулечке позвонить, – взмахивает рукой Джастина, имея в виду свою десятилетнюю дочку, которая получила травму при рождении и осталась инвалидом из-за халатности акушерок, неправильно принявших роды.

– Привет ей от меня передавай, – киваю с улыбкой и поднимаюсь, чтобы пойти помыть руки. – Я скоро, – показываю глазами в сторону санблока.

– Конечно, – соглашается приятельница и мгновенно пропадает для всего мира, услышав голос родного ребенка.

Не признаюсь даже себе, но по-доброму завидую Джастине, потому что у нее есть с кем разделить тепло души, о ком заботиться, есть тот, кто любит ее, к кому она бежит домой, сверкая пятками, кого балует вкусными завтраками, и кто дарит ей волшебство улыбки.

Глава 3

ЛИНА

До дома добираюсь вымотанная, будто огород весь день копала, а не сидела на попе ровно, слушая обвинителя, бубнившего на одной ноте около двух с половиной часов.

Хорошо еще, что в начале восьмого нас отпускают. Очень хлопотно и неудобно по темну прыгать с маршрутки на маршрутку. Последняя, что идет до пригорода, где я живу, вообще убивает, потому что ходит с перерывами в час, а то и полтора. И попасть в нее, не окоченев от холода, да еще и заняв сидячее место – уже фантастика.

Зато пока пятьдесят семь минут покачиваюсь в набитой битком пассажировозке, успеваю и так и эдак прокрутить в голове ситуацию с мужиком, налетевшим на меня в кафе. Блаженно прикрытые глаза и негромко звучащая в наушниках музыка этому очень способствуют.

Но вредный дядька, как упертый баран, никак не желает помогать и раскрывать о себе новые детали.

И нужно бы забыть, подумаешь, толкнул. Но нет. Мозг продолжает анализировать, а успокоение так и не наступает. Мне очень хочется докопаться до сути: почему я решила, что он мне знаком? И ответ на этот вопрос кажется ключом к чему-то несомненно важному.

В двадцать два ноль семь вваливаюсь в квартиру, о чем сообщают электронные часы, висящие на стене напротив входа. Задержка обосновывается попутным заходом в магазин, потому что я вовремя вспоминаю про хлеб, который закончился, но понадобится уже утром, когда захочется бутербродов. Беру пышный круглый каравай и, недолго думая, прихватываю вкусность кое-кому еще.

В прихожей опускаю сумку и пакет на пол и со стоном блаженства приземляюсь на стоящий около зеркала пуфик.

– Сямбель, я дома, – кричу, скидывая обувь и разминая уставшие пальчики на ногах, и достаю из кармана шуршащий пакетик кошачьего корма, слегка им потряхивая.

– Мя, – раздается громкое в ответ с кухни. Следом «шмяк» от спрыгнувшего на пол увесистого тела и тихий топот лапок. – Мя, – выдает повторно мой любимец, появляясь перед глазами.

Я подобрала это чудо на улице полтора года назад, когда выносила мусор. В одной из коробок, валяющихся не в контейнере, а рядом, услышала шорох и странный писк. И первое, что в тот момент пришло на ум – крыса шебуршит. Я даже не поленилась найти палку и потыкать коробку, отчего писк стал еще громче и жалобнее, вынуждая осмелеть и снять крышку.

В общем, увидев, дрожащий комок меха, не устояла и забрала себе. И не пожалела, потому что вдвоем жить веселее, и дома меня всегда ждут с распростертыми объятиями.

– И я по тебе скучала, – подхватив Сямбеля на руки, зарываюсь пальцами к его длинный мех и провожу по спинке. – Пойдем, будем тебя баловать деликатесами.

Вспомнив слова Марко, что он подбросил в СМИ сенсацию, включаю телевизор и щелкаю пультом, пока не нахожу новостной канал. Обычно всей этой ерундой о политике и жизни звезд я не особо интересуюсь. Неинтересно. А что-то важное мне и студенты на занятиях рассказывают, иногда даже в лицах.

Но тут…

Пересматриваю всё. Уж очень мне неймется узнать: кто же все-таки в деле Багзов замешан еще помимо двуликих, про которых почему-то не оказывается ни слова в…

А вот, кстати, где копался Марко, он секрет так и не открыл. Но тут и ежу понятно. Все серьезно. Такие деньжищи, что он показывал, за простую работенку не платят. За них пару месяцев надо горбатиться, а то и все три.

Весь вечер так и щелкаю каналами, не находя ничего интересного. А вот Сямбель находит. Он садится напротив меня и, как часы ходики, некоторое время вертит головой, наблюдая как я, нервничая, то и дело перекладываю пульт из одной руки в другую.

Возникает горячее желание набрать Джастину и спросить у нее, вдруг я что-то пропустила, пока лазала не там. Но через минуту сама себя торможу и откладываю телефон. На дворе ночь. Нечего беспокоить человека, тем более они с дочкой уже давно спят.

В начале второго понимаю, что уже всё, перебор, потому заставляю себя отключить бестолковый новостной ящик, вырубить свет и завалиться спать. Сна нет ни в одном глазу, но целенаправленно расслабляю тело и постепенно проваливаюсь в никуда.

А утром вскакиваю с какой-то дурной идеей фикс, что самое важное я проспала.

Снова, пока завтракаю и готовлюсь к выходу на работу, щелкаю пультом. И вновь разочарованно выключаю телевизор.

Ничего.

Пусто.

– Ребята, всем привет, – в своей обычной манере приветствую студентов, заходя в аудиторию перед самым звонком. – Сегодня два часа лекций и… опроса не будет, если вы расскажете мне все последние новости, которые я пропустила за два дня.

Посыл моим ребяткам нравится. И первые сорок минут пары они, перебивая друг друга, рассказывают всё, только бы занять мои уши и не дать раскрыть рот.

Хотя я, в принципе, не особо и возражаю. Как-то нет особого настроя нести сегодня важное, светлое, умное в массы.

Да и молодёжь понимаю, сама от них не так далеко в возрасте ушла. Конечно же, культурология – не самый нужный предмет для будущих финансистов и аналитиков, но раз в программу эти часы впихнули, а мне ставку выделили, то будем трудиться по мере сил.

Тем более, я их не особо напрягаю, а от широты и доброты души уже озвучила вариант быстрого и безболезненного получения «зачета» в декабре: посещать занятия, сидеть мышками и не подставлять меня перед начальством, ну и… а всё.

Глава 4

ЛИНА

Джастина перезванивает через полчаса, когда я успеваю подняться, сварить и выпить пару чашек крепкого кофе без молока и сахара, и истоптать кухню вдоль и поперек.

– Что они сказали? – выпаливаю, прежде посмотрев на экран и убедившись, что это вновь она.

Странно, что в первый звонок я как-то упускаю это дело из виду. Но все вполне объяснимо: за пару дней так себя накручиваю ожиданием сенсационных новостей, которые встряхнут весь город и не только, что, когда раздается ночной трезвон, спросонья акцентирую все внимание ни на экране телефона, а на происходящем событии, как таковом.

– Просили приехать на опознание. У Марко не было родственников. Помнишь? Он нам об этом сам говорил в день знакомства. Ну, тогда, когда мы в первый раз ходили обедать в наше кафе, – выпаливает на одном дыхании Кук массу информации.

Она явно всячески борется со слезами и старается, как умеет, взять себя в руки. Но, либо у нее плохо выходит, либо я привыкла к ее голосу настолько, что легко считываю, когда он ломается и искажается.

– Ко скольки тебя ждут? Мне поехать с тобой? – задаю короткие вопросы, отвлечение на которые поможет Джастине еще чуть-чуть успокоиться.

Нечего ей впадать в неконтролируемую истерику и пугать дочь. Зулечка, наверное, и так уже проснулась от шума, созданного матерью, ведь насколько я помню, квартирка у девчонок, как и моя, небольшая, а значит, уединиться, чтобы не разбудить чувствительного ребенка очень сложно.

– Нет, Лина, вместе не получится. Тебе надо присутствовать на сегодняшнем судебном заседании в одиннадцать. Тем более, завтра должен быть вынесен вердикт. А мне нужно подъехать в морг в Истукане к двенадцати, – вздыхает женщина, и я предполагаю, что эти вопросы она уже прокручивала в голове. – Пожалуйста, проверь, чтобы секретарь зафиксировала мою неявку, как уважительную причину, а не прогул.

– Конечно, сделаю. Не переживай, – обещаю выполнить все в лучшем виде. – И Джас, держи меня в курсе. Ладно? – прошу ее, зная, то и сама буду переживать. – А еще, мне очень жаль. Милс был классным парнем. Одним из самых веселых добряков, кого я встречала.

– Согласна, – вновь всхлипывает Кук. – Я до сих пор не могу смириться с тем, что больше не услышу его: девочки, не болтайте, дайте прокурору дочитать обвинение. И… – на секунду в трубке поселяется тишина, а затем тихий-тихий шепот произносит, – Ли, а ты не думаешь, что смерть Марко может быть как-то связана с тем, что он нашел, когда…

Приятельница не договаривает. Но этого особо и не требуется. Я сама себя измучила подобными вопросами, пока ждала от нее звонка с новостями и топтала линолеум на кухне.

И неудивительно, идея-то, если разобраться, вполне жизнеспособная.

Ведь что выходит?

У Милса в последние пару месяцев халтуры точно не было. Он сам говорил: на работе платят крохи, и намечающаяся шабашка – как дар божий. Дел на пару часов, а расчет очень приличный и сразу. Он с работой справился, гонорар получил, с заказчиком разбежался. Тут все хорошо.

А дальше выясняется, что шустрый парень, делая одно, попутно сунул нос в другое. Туда, куда не стоило. И ладно бы промолчал, скрыл ото всех. Но он решил поступить иначе и обнародовать что-то явно жуткое. Передал информацию своему знакомому и, выходит, засветился, да так сильно, что его мгновенно убрали с игровой доски.

Жестко и радикально.

Насовсем.

Менее, чем за двое суток.

– Мне кажется, Джас, нам не стоит обсуждать по телефону данную тему, – говорю, чуть растягивая слова, – но ты права, я тоже об этом думала.

– Ли, мне страшно, – выдает Кук, вновь громко всхлипнув.

И я могу ее понять. У нее есть дочь и нет родни. Нет защиты. Если вдруг те, о ком нашел компромат Марко, захотят зачистить все следы максимально хорошо, они станут глубоко копать. Очень глубоко. И не факт, что не приплетут наши совместные обеды с парнем, как тот же подозрительный факт.

А потом не доберутся до моей биографии, той части, что я удачно скрыла…

– Перестань нагнетать, Джас. Мы ничего не знаем, потому что Милс нам ни-че-го не говорил. Ни-че-го! И вообще, вполне возможно, его убили из-за денег, которые были в портмоне. Вспомни, он нам показывал огромную пачку в кафе. А вдруг еще кто-то тоже ее видел? Например, какой-нибудь преступник, который захотел забрать ее себе? Кстати, тебе уже называли предполагаемую версию убийства?

– Ограбление, – глубоко дыша, сообщает женщина. – Они сказали, что при нем не обнаружили никаких документов. И кошелька тоже не было. А я сказала, что он получал гонорар за работу как раз накануне. Ой, Лина, я же им и про тебя, и про себя рассказала. Имя и фамилию. И номер телефона дала. Прости меня, я так растерялась, что выдала все, что знаю.

– Успокойся, – произношу твердо. – Ты поступила верно.

В отличие от совсем расклеившейся Джастины я мыслю более трезво, а потому понимаю, что и до меня, и до нее законники добрались бы в любом случае. Не сегодня, так завтра точно. Потому что установить личность убитого в наше время – не такая уж проблема. Тем более, в мегаполисе, где камеры и прочие гаджеты слежения раскиданы по штуке на каждый квадратный метр территории, а то и чаще.

Глава 5

ЛИНА

«Привет, Лина.

Если ты читаешь это письмо, значит, я не справился. И меня, вероятнее всего, уже нет в живых. Это еще раз подтверждает мой вывод: в деле Багзов замешаны очень и очень серьезные лица, которые ни перед чем не остановятся, чтобы об их кошмарных делах не прознали простые смертные. Поверь, я был предельно аккуратен и приложил максимум сил, чтобы не засветиться. Но они оказались глазастее и рукастее, чем можно предположить.

Тебе стоит знать, что видеозапись, которую я нашел и хотел обнародовать, была передана лично в руки человеку, заинтересованному в вынесении Багзам обвинительного приговора. Лично (подчеркнуто два раза).

Если она не вышла в эфир, значит, уже и не выйдет. Это железобетонно.

Я ошибся, и ее уничтожили.

Знаю, ты – девушка ответственная и болеешь за справедливость всей душой. Я видел, как ты на каждом заседании убеждала присяжных заседателей внимательно вникать в каждую деталь дела и смотреть не на приятную внешность обвиняемых, а на поблекшие лица замученных и сломленных девушек. Поэтому именно тебе и только тебе я передаю флешку с единственным экземпляром копии.

Как с ней поступить – решай сама. Но прежде, молю, сотню раз хорошенько подумай и лишь потом действуй.

Запомни, в твоем праве ее уничтожить и спокойно жить дальше. И никто, подчеркиваю, Лина, никто и никогда не обвинит тебя в трусости. Скорее уж в здравомыслии. Потому что те, кто есть на ролике – страшные личности, жуткие. Но, что более важно, могущественные и всем известные.

Если же ты решишь продолжить мое дело, умоляю (подчеркнуто дважды), будь предельно осторожна. Обдумывай каждое свое действие, каждое слово, каждый шаг и жест. Не меньше десятка раз. Я не шучу. У них глаза и уши везде (подчёркнуто дважды). Моя смерть – прямое тому доказательство.

Помни, у тебя есть только один шанс, чтобы их обыграть, использовав данные с флешки. Как только про нее узнают, за ней начнется охота, а соответственно и за тем, в чьих она руках.

Удачи, Лина.

Береги себя. Обнимаю, Марко.

P.S. Джастина не в курсе письма. И я прошу тебя не изменять этот факт. Она – прекрасная женщина, честная и отзывчивая, но, прежде всего, она – мать, которая первоочередно должна думать и заботиться о дочери».

Читаю строки, написанные слегка прыгающим кривоватым почерком, и запросто представляю нас с Марко, сидящими за столом в излюбленном кафе, он накрывает мои сложенные в замок руки своей огромной ладонью и произносит всю эту свою речь, пытаясь убедить, чтобы я не спешила с решением. А еще, как обычно, печется о Кук, потому что не равнодушен к ней всем сердцем.

На самом деле я не так хорошо знала Милса, чтобы называть его другом. И со стороны он действительно сильно напоминал азартного шалопая, любящего риск и скольжение по грани, точнее по инфосети, своей стихии. Но глубоко внутри, куда пускал только избранных, он оставался добрым, отзывчивым и радеющим за справедливость человеком. Что и доказал, поплатившись жизнью.

Смаргиваю слезы и вытираю их длинным рукавом кофты. Кажется, лишь сейчас меня, наконец, догоняет осознание, что как прежде уже никогда не будет. Мы трое, Эванс, Кук и Милс, больше никогда не соберемся за круглым столиком уютного кафе, не перетрем кости остальным пятерым нашим коллегам, не посмеемся над шутками, понятными лишь нам троим, не обсудим дела каждого и не пожелаем приятных выходных, прощаясь до новой встречи и расходясь в три разные стороны.

Еще один невиновный из числа людей, что мне небезразличны, поплатился за преступления поганых Багзов. И я буду не я, если не сделаю все, чтобы их наказали.

Достаю теплые брюки и водолазку, все темное, как и мое настроение. Одеваюсь. Закалываю волосы на макушке в высокий хвост. Наношу немного тонального крема и пудры, чтобы привести лицо в порядок, подкрашиваю тушью ресницы.

Вроде неплохо.

– Сямбель, я в суд, а это оставляю на твое попечение, охраняй дружочек, – поизношу и показываю коту, ластящемуся у ног, конверт с флешкой.

Он смотрит мельком и без интереса. Ну естественно, это же не шуршащий пакетик с любимым лакомством, чтобы на него залипать. А какая-то ерунда хозяйки.

Оставлять на открытом месте ценную информацию желания нет. Вынимаю из секретера скотч. Выдвигаю и полностью вытаскиваю верхний ящик комода. Приклеиваю бесценный конверт к его задней наружной части. И возвращаю мебель назад.

Вот теперь я спокойна.

Тащить с собой флешку в город – глупость. Вдруг какой-нибудь идиот сумку выхватит, или сама выроню. Нет уж. Рисковать зазря не стоит.

Конечно же желание узнать, что на ней записано, будоражит и раздирает на части, но я держусь. Спешка в этом деле лишь повредит. Лучше вернусь после заседания и посмотрю, не торопясь и внимательно. А сейчас и время поджимает, и мысли скачут, не позволяя нормально концентрироваться на чем-то одном.

В здание суда захожу за двадцать минут до начала нового слушания, снимаю вязаное пальто и определяю его на вешалку. А за спиной уже слышу тихие шепотки. Оказывается, все уже собрались. И я пришла последней.

– Лина, ты уж в курсе трагедии с Милсом? – интересуется Вакиса Симон, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Вы же, кажется, дружили?

Глава 6

ЛИНА

Домой добираюсь на автопилоте.

Меня трясет от озноба и непонимания. Точнее уже от полного понимания, что деньги и власть в нашем мире решают практически всё. Затыкают громкие рты, закрывают внимательные глаза, стирают лишнюю память и убирают всех неугодных.

Но самое страшное, что нет на них управы, на этих всесильных. Ведь они и есть – закон. Они играючи калечат, насилуют, доводят до самоубийства и даже убивают, как того же Милса, и всё им сходит с рук. Абсолютно. Они сами себе прощают эти «грехи» и продолжают творить в том же духе, а то и пуще прежнего входят в азарт.

Не раздеваясь, прохожу на кухню и залпом проглатываю две таблетки обезболивающего, запивая их водой из стоящей на окне бутылки минералки. Только потом скидываю верхнюю одежду прямо на пол и сажусь на табурет.

Голова раскалывается так, что в горле колючий ком стоит, и тошнота не оставляет ни на секунду. Перепсиховала, вот и давление скакануло. Редкое у меня явление, но если уж случается, то лупит так, что сдохнуть хочется. По опыту знаю, что терпеть боль – не вариант, сама не пройдет, станет лишь хуже, следует сразу принимать меры. Но сегодняшний день – весь сплошной кошмар и неразбериха от начала и до конца. Вот и получается, что о спасительных пилюлях, точнее их отсутствии в сумке и необходимости положить на всякий случай, вспоминаю, когда уже становится поздно.

Сямбель, будто чувствуя мое недомогание, тихо мяукает, трется об ногу, а потом запрыгивает на колени, секунды две топчется, укладывается и затихает.

– Ничего у нас не вышло, дружочек, – жалуюсь ему, зарываясь в мягкую теплую шерстку. – Ничего. Не удивлюсь, если эти изверги потребуют с нас публичных извинений.

Отклоняю голову назад и, упираясь затылком в стену, прикрываю глаза. Слезы не заставляют себя долго ждать, прорываются горькими потоками, стекают по щекам и шее, чертя кривые дорожки, и тут же впитываются в высокую горловину водолазки.

Горько и обидно. За себя, за Ждану, за Марко, за всех пострадавших девочек, и даже за Джастину, у которой вполне могло что-то получиться и Милсом. Могло, но теперь мы об этом никогда не узнаем.

Хлюпаю носом, который под слезоточив быстро забивается и перестает дышать, и размыкаю губы, чтобы выпустить из себя жалостливый выдох.

Перед глазами возникает заплаканное лицо подруги, ее общий измученный вид и темные круги под глазами. И совесть тут же дает о себе знать очередным спазмом. А все потому, что от шока, когда судья вынес свой сумасшедший вердикт, и от догадки, кто может быть причастен к смерти Милса, я с ней даже толком не поговорила, не выспросила подробностей похода в полицию, а лишь вскользь попрощалась и сбежала. Мне срочно требовался свежий воздух, не пропитанный смрадом обмана, подкупа и преступлений.

Нащупав телефон в кармане, достаю его и, недолго думая, набираю Джастине сообщение: «Прости, что сбежала, перенервничала. Позвоню завтра, дочурке привет».

Ответ прилетает минут через десять «Я все понимаю и не сержусь. До завтра».

Выдыхаю чуть свободнее и вновь прикрываю глаза. Теперь перед глазами встают два мерзавца, чьи лица я не забуду до тех пор, пока не отомщу. Лощеные пижоны, холеные, упакованные c иголочки, наглые, чванливые, высокомерные и заносчивые. За все время, пока шли заседания, я лишь пару раз сумела поймать крохи беспокойства на их зажравшихся от наглости и произвола лицах. Никакой паники, никакого осознания собственной жестокости и желания признать себя виновными, никакого прозрения, что они играют ни в игрушки, а живыми людьми. Нелюди. Твари. Бессердечные твари.

Ну ничего, у меня будет шанс отыграться. Главное, верить, что все получится.

– Пойдем-ка, Сямбель, в кровать, иначе прямо тут усну, – аккуратно опускаю четвероногого любимца на пол, поднимаю брошенную рядом одежду и иду в комнату.

Желания ужинать нет совершенно. Хочется залезть в теплую постель, свить гнездо из пухового одеяла и подушек и спрятаться в них с головой. Этим и занимаюсь.

Хорошо, что завтра выходной и к студентам шагать на пары не нужно. Отосплюсь, а потом спокойно решу, как действовать дальше.

А на сегодня всё. Батарейки сели.

***

Новый день начинается совершенно по незапланированному сценарию.

В восемь десять звонит сотовый. Настойчиво звонит. Дважды. Потому что в первый раз я не успеваю к нему подойти, как вызов прекращается. Зато второй раздается почти сразу.

«Номер не определен».

Высвечивается на экране. И я пару секунд сверлю эту надпись взглядом, надеясь, что она вот-вот сменится и покажет набор хоть каких-то цифр, однако, чуда не происходит.

– Слушаю, – все-таки решаю удовлетворить собственное любопытство, а заодно успокоить упертого названивающего.

– Мисс Эванс, – произносит неизвестный низким уверенным голосом, давая сразу понять, что он не спрашивает, а точно знает: трубку сняла я. – Следователь Прикс беспокоит. Сегодня с десяти до двенадцати жду Вас на Олберри, 23. Кабинет сто два.

Четко, по-военному сухо. Он не уточняет, удобно ли мне назначенное время, и буду ли я свободна, будто и так все знает наперед. Это настораживает и мобилизует голову стряхнуть остатки сна и начать работать.

Глава 7

ЛИНА

– Сямбель, лапочка мой, ты где, дружочек? – зову кошака, распахнув дверь, но не перешагивая порог.

Внутренний голос сигнализирует об опасности, а мозг врубает аналитику сам по себе. Коврик у двери лежит идеально ровно, а раньше был сдвинут на пару сантиметров влево. Можно все свалить на то, что кто-то мимо проходил и задел, вот только моя дверь крайняя, топтаться тут некому, а уборщица приходит раз в две недели, то есть и не она.

Дальше касание ручки двери и поворот ключа в скважине. Всё идеально на первый взгляд, но… щелчок при повороте мягкий, будто кто-то смазал механизм, чтобы он не грохотал. Точно не я, хоть мастер несколько раз предупреждал не затягивать. И сама ручка – с внутренней стороны я в свое время забыла снять ценник, а потом так и оставила, как личную фишку, он лип к пальцам, если кто-то обхватывал ручку целиком, потому я привыкла держаться за нижнюю часть… а сейчас там пусто.

– Мя, – раздается еле слышное недовольное ворчание после третьего зова, но питомец так и не появляется в зоне видимости.

Делать нечего, распахиваю дверь шире, захожу внутрь и как-то сразу ощущаю, что посторонние, да, были, но уже ушли. И сейчас мне точно ничего не угрожает. Кот обнаруживается на кухне. Забился между холодильником и стеной, но выходить не спешит, лишь хмуро зыркает.

– Напугали тебя, да? – спрашиваю, протягивая ладонь и поглаживая своего трусишку по мягкой голове.

– Мя, – выдает он недовольно.

Понятное дело, напугали. В противном случае мой немаленький тушканчик вряд ли бы заныкался в такое узкое место.

– Ладно, Сямбель, успокаивайся, лечи нервы, – высыпаю ему в миску любимый корм из пакетика, – а я ненадолго.

Еще с минуту глажу ворчуна и, заперев дверь, спускаюсь на этаж ниже. Если кто и знает, что могло происходить в мое отсутствие, то только Иза.

– Ой, Линочка, здравствуй, дорогая, – соседка открывает дверь через три минуты настойчивых звонков и приветливо улыбается.

– Добрый вечер, – киваю в ответ и, зайдя внутрь, чтобы избежать «лишних ушей», тут же перехожу к делу.

– Иза, скажите, а Вы ничего сегодня подозрительного во дворе не заметили? Может, молодежь какая хулиганистая к нам в подъезд заходила? Шумела, кричала? Или другие подозрительные личности?

Мавкову я выбираю прицельно. Она – не только женщина приятная и доброжелательная, но и любознательная до жути. То есть успевает отслеживать не только новостные каналы и передачи о жизни «звезд», но и все передвижения соседей с раннего утра. Это я гулять люблю, а она большую часть времени коротает в кресле у окошка, откуда открывается отличная видимость и в телевизор, и во двор.

– Нет, – немного подумав, выдает соседка. – Тихо все было. Как обычно. Ну, если только Альбора не считать. Давно его не было видно.

– Альбора? – уточняю, не понимая, о ком речь.

– Ну да, это наш участковый. Мальчишка еще. Пухлый такой, круглолицый. Лет тридцати примерно. Он сегодня во дворе крутился в начале двенадцатого. Но, может, как раз этих самых хулиганов, про кого ты спрашиваешь, и искали.

– Он был не один? – цепляюсь к последнему слову, произнесенному во множественном числе.

– Верно, – согласно кивает головой, а потом, притушив голос и поманив пальцем, тихонько добавляет. – Приезжала большая черная машина без номеров. Богатая такая, с темными стеклами, как у Вультиевых из сорок шестой. Оттуда двое вышли. Вроде как серые, неприметные. Якобы штатские. Вот только…

– Что? – не выдерживаю паузы.

– Военные они, Линочка. Как ест военные. У меня жених из их числа когда-то был. Такой же прямой и скупой в движениях. Поверь, я их выправку моментально от любой другой отличу, даже если они ее скрывать станут.

– Ох, понятно, – киваю, потирая друг об друга в момент заледеневшие ладони. Услышанное пугает не на шутку. – Спасибо большое, пойду я.

– А что случилось-то, милая? – интересуется Мавкова, когда выходим из ее квартиры на площадку, и я делаю шаг вверх по лестнице.

– Да Сямбель какой-то шуганный, трясется, мяукает, будто его напугали криками или грохотом. Вот и решила уточнить, что тут было, – ссылаюсь на своего четвероногого питомца и, распрощавшись, возвращаюсь к себе.

Неторопливо обхожу квартиру и первое, что изучаю, это потолки, стены, карнизы. Вдруг незваные гости, которые пытались походить на штатских, но оказались службистами, камеру где припрятали или жучков напихали. Усмехаюсь на собственную подозрительность, но уверенность, что чужаки наведывались не обворовывать, а изучать обстановку и ковыряться в личных вещах, имеет под собой много оснований. Тем более, профессионалы. Если бы не мелочи в общем коридоре и поведение кота, я бы ничего подозрительного в самой квартире не обнаружила. Всё лежит так же, как оставляла, торопливо собираясь в участок. Аккуратно и на своих местах.

Значит, светиться не хотели.

И ничего не нашли. Иначе, уверена, гости бы задержались.

Чуть подумав, достаю спрятанную флешку. Нетерпение, погашенное на время другими заботами, вновь разгорается пожаром и подталкивает узнать: что же она в себе таит. Эта потребность перевешивает даже желание есть. Но, пару секунд подумав, заставляю себя не глупить и варю овсянку, попутно кормлю Сямбеля и только после этого включаю ноутбук и вставляю в него карту памяти.

Глава 8

ЛИНА

Ночь проходит, как в тумане. То ненадолго засыпаю, то вскакиваю с бешено колотящимся сердцем и выпученными глазами и прислушиваюсь: не рвутся ли в мой дом убийцы, а через некоторое время, чуть успокоившись, проваливаюсь в безвременье вновь.

И так несколько раз по кругу. В итоге звонящий с утра будильник воспринимаю, как избавление от мучений, и со стоном вылезаю из-под теплого одеяла. Рабочий день никто не отменял. И уважительной причины для прогула у меня нет.

Голова чуть побаливает, но решаю, что для лекарства пока рано, и просто варю крепкий-крепкий кофе. Делаю бутерброд с сыром и прямо с ним в одной руке и чашкой в другой выглядываю в окно. Пасмурная погода заставляет скривиться, особенно мелкая, как пыль, изморось и шквалистый ветер, что играючи гнет ветви деревьев, срывает пожелтевшие, не до конца опавшие листья, и раскидывает их по двору.

– Никакого желания нет высовывать нос на улицу, – жалуюсь Сямбелю, притопавшему следом за мной на кухню из облюбованного на ночь кресла, – но кормить нас с тобой, дружочек, кроме нас самих никто не станет. Так что через «не хочу», но надо делать.

– Мя, – отвечает пушистик, отлично понимая слово «кормить», и подтверждает это, торкаясь носом и лапой в шкафчик, где хранится его еда.

– Вот и я о том же, – хмыкаю, в последний раз выглянув на улицу, чтобы убедиться в отсутствии подозрительного транспорта или людей, а затем отхожу от окна и достаю кошачий корм. – Держи, обжорка.

Сегодня мои занятия начинаются с десяти сорока. И времени вполне хватает, чтобы неспешно собраться и, приехав чуть раньше, составить и заполнить формуляр с рабочим планом на следующий месяц, который я откладываю уже неделю.

Не знаю, что взбредает в голову, либо вчерашний нервный перегруз, либо общий стресс последних месяцев и навалившиеся друг на друга стопочкой проблемы, но я решаю, что хочу быть красивой, а не затюканной мышью. Столько грязи и серости меня окружает, что, кажется, еще чуть-чуть и она полностью меня поглотит, уничтожив индивидуальность.

Не могу так больше. Устала.

Недолго думаю и достаю из шкафа темно-зеленое платье из тонкой шерсти чуть ниже колен. Вырез лодочкой, длинный рукав-фонарик, темно-зеленый кожаный поясок на талии – с виду простое, но очень красиво подчеркивающее фигуру. Осматриваю себя в ростовом зеркале и остаюсь довольна. С пышными кудрями и умелым неброским макияжем, скрывающим тяжелую ночь, выгляжу очень мило и солидно.

Высокие сапоги на широком устойчивом каблуке и черное драповое пальто заканчивают образ. Подхватываю сумочку и, чуть подумав, зонт, целую Сямбеля в нос и выхожу на улицу. Быстро пересекаю двор, кося чуть нервным взглядом по сторонам и подспудно ожидая появления следователя Прикса или широколицего участкового Альбора, но подходить ко мне никто не торопится, и я выдыхаю. А уж когда и автобус приходит быстро и без опозданий, даже умудряюсь выдавить улыбку.

Рабочий день пролетает незаметно и на каком-то внутреннем драйве. Ребята не подводят, вновь с удовольствием делятся новостями в первой части занятий, а во второй пишут конспекты или просто сидят тихо, но мне не мешают. И это круто, что у нас с ними так налаживается контакт. Я же оттарабаниваю материал, кипя адреналином и позитивом.

Думаю, не последнюю роль в этом играет то, что часики тикают, а никто не торопится на меня набрасываться, и я все больше сдвигаюсь к мнению, что ноутбук просто сломался, потому что пришел его срок. Но, кроме того, настроение поднимают коллеги и студенты. Они замечают мой свежий образ и в течение дня не единожды осыпают комплиментами.

Купаюсь в их внимании и, наконец-то, вспоминаю, что я не старушка, умудренная жизненным опытом, а молодая девчонка, любящая жизнь и внимание противоположного пола. Двадцать четыре – это же так мало. А то, что я себя слегка запустила в последние месяцы, ну, это всё нервы и переживания за Ждану. Сводная сестра была младше всего на пять лет, но, казалось, будто на все пятьдесят, как целая пропасть между нами.

В поселок возвращаюсь около восьми. На улице уже темно, но фонари справляются, да и народа хватает, потому никакого неуюта не испытываю. Забегаю по пути в магазин, отстаиваю очередь из пяти человек, набираю пакет продуктов и обязательную вкусняшку для Сямбеля, а потом неторопливо, не забывая внимательно смотреть по сторонам, двигаюсь к дому.

Остается завернуть во двор, когда мимо с включенными сиренами и мигалками проскакивают аварийные службы. Отслеживаю их перемещение, но значения не придаю. Едут и едут. Мало ли. Даже когда замечаю их остановившимися у нашего подъезда и быстро разматывающими шланги, пребываю в полном спокойствии.

Но оно лопается, как мыльный пузырь, когда ко мне бросается Мавкова, не скрывая слезы и прижимая сухонькие ладони к груди.

– Линочка, дочка, жива! – лихорадочно трогает плечи, руки, а потом заглядывает в глаза, будто всё ещё сомневается в моем присутствии. – Всевышнему слава! Я боялась, что ты внутри.

Киваю утвердительно и поднимаю взгляд вверх, как в замедленной съемке осознавая, что именно из моего окна валит дым.

Черный густой дым, уже не скрывающий жадные ярко-оранжевые всполохи огня.

– Сямбель! – взвизгиваю, оживая, и, бросив пакет, устремляюсь в подъезд.

– Девушка, нельзя, там опасно, – какой-то огромный мужик в спецодежде и каске преграждает дорогу.

Глава 9

ДЖЕЙКОБ

– Джейкоб, ты что же? Меня бросаешь? – в голосе Маризы столько неприкрытого возмущения и экспрессии, что я притормаживаю в дверях спальни и оборачиваюсь, желая взглянуть на нее еще раз.

Всегда спокойная и рассудительная, идеально-холодная большую часть времени, за что я в свое время и сделал ей предложение стать моей любовницей, сейчас Скино сама на себя не похожа. Не просто кипит и пылает. Она, как проснувшийся вулкан, выплескивает на меня бурлящую массу негодования. Еще чуть-чуть и начнёт бить вазы, стоящие на прикроватных тумбах. И это не образное выражение, отлично улавливаю ее всплеск и зачатки агрессии.

– Я просто ставлю тебя в известность, что наше сотрудничество подошло к концу, – произношу ровно, как и привык с ней общаться.

– Сот… сотрудничество? – от удивления заикается волчица. – Наши отношения ты называешь сотрудничеством?

На эмоциях темно-карие глаза девушки сужаются и превращаются в черные сверкающие искрами угли, щеки наливаются ярким нездоровым румянцем, а грудь тяжело вздымается и опадает.

Красивая, спорить не буду. Но меня уже не цепляет ни ее красота, ни сочность и свежесть, ни раскрепощенность в постели и желание угождать, ни идеальное поведение в обществе, где на протяжении последних десяти лет она прекрасно исполняла роль моей спутницы.

– Ты как будто удивлена, – пожимаю плечами. – Однако, я не говорю чего-то сверхстранного. Вспомни, я изначально предупреждал, что этот день когда-нибудь наступит, и мы разойдемся в разные стороны. Ты приняла условия сама, без давления или принуждения.

– Но… столько времени прошло. Мы же почти десять лет вместе. Я считала, что ты уже давно забыл об этой незначительной детали и…

– И? – приподнимаю бровь, заставляя договаривать, раз уж начала.

– И вот-вот сделаешь мне предложение. Джейкоб, неужели ты не видишь, что я идеально тебе подхожу? Тем более, я согласна не искать истинного, а ты свою уже…

– Можешь не продолжать, – обрываю ее резко.

Не хочу обсуждать гибель половинки моей души с посторонними. Уж точно не с ней, той, у кого в сердце на первом месте лед и меркантильный расчет, а дар нашей богини она воспринимает, как малозначимый аспект жизни двуликих.

– Но, Джейкоб, своим внезапным поступком ты ставишь меня в ужасное положение. Хочешь, чтобы все шептались за моей спиной и называли брошенкой?

Общественное мнение для Скино не пустой звук. Она любит быть в центре внимания, блистать и кичиться своим положением, достатком и идеальной жизнью, используя мое имя. До сих пор меня это не волновало, потому что мои требования она выполняла полностью, не вынося мозг и подстраиваясь под мой график, мои предпочтения и требования.

Зато и имела почти всё, что душа желает. Я ценю тех, кто идет навстречу. Спустя месяц после ее согласия стать моей любовницей, я подарил ей ресторан в центре города, который она выбрала сама. До этого, будучи владелицей небольшого кафе на окраине, о таком взлете она не могла и мечтать. Попутно оплатил курсы по бизнес-подготовке, чтобы девушка чувствовала себя, как рыба в воде, ведя собственное дело. Покупка двухуровневой квартиры и машины, курсы вождения, курсы кулинарии, полеты к морю на отдых каждые три месяца и полное содержание с ежемесячным пополнением карты – я никогда не скупился. Привык держать слово, да и девушка всем устраивала.

А сейчас… дело даже не в Маризе. Она все также прекрасна и готова дарить мне себя, вот только я больше не хочу. Не понимаю себя, душа не на месте, рвется куда-то, стонет, болит. Сны непонятные еще снятся, выматывают похуже физических нагрузок. Будто не тут я должен быть, а далеко отсюда. И время утекает. Еще немного и я безвозвратно опоздаю.

Стряхиваю наваждение, которое последние месяцы окутывает все сильнее, заставляя сердце биться чаще, а Корбо, моего волка, сходить с ума, и продолжаю ненужный разговор.

– Мариза, я не буду возражать, если для всех станет известно, что это ты меня бросила, – даю ей добро.

Никакие слова любовницы уже ничего не изменят между нами, я принял решение. И если ей хочется быть той, кто «кинул» Джейкоба Смита, пусть будет так. Мне всё равно.

Но ее это явно не устраивает, и она жаждет выкатить все козыри до последнего.

– Но… я не хочу тебя бросать! – возмущается красотка с пышными формами, упирая кулачки в крутые бедра, и воинственно оттопыривает нижнюю губу. – Нам хорошо вместе! Я тебя люб…

– Переигрываешь, – теряю интерес и вновь отворачиваюсь, направляясь в ванную комнату, чтобы забрать личные вещи.

– Кто она? – меняет тактику и несется следом.

– Не понимаю, о чем ты, – поднимаю взгляд от запонок, которые неторопливо защелкиваю на манжетах, и смотрю на девушку через большое овальное зеркало.

– Ты нашел мне замену? Отвечай!

Скино напоминает взбесившуюся фурию, очень красивую и возбуждённую. И любой другой на моем месте вместо разговоров сейчас бы подхватил ее на руки и унес обратно в спальню, чтобы доказать, что замены такой прекрасной леди быть не может.

Любой другой, но не я. Смотрю ровно, глаза в глаза, пока она не сдается и не опускает взгляд. Так-то лучше.

Да, кажется, я упустил момент, и девушка заигралась, решила, что имеет со мной равные права.

Глава 10

ЛИНА

Сколько нахожусь без сознания, сообразить сложно, но прихожу в себя одномоментно, рывком. А все потому, что тело не просто шепчет, оно криком кричит, что с ним не всё в порядке.

Пусть я была в стрессовом состоянии после потери Сямбеля, но прекрасно помню всё вплоть до момента удара в висок. Остальное же легко могу себе представить и воссоздать по ощущениям.

Первое, что жутко пугает – непроницаемая темень. Ненормальная и удушающая. И сколько не стараюсь проморгаться, она никуда не исчезает, потому что это не отсутствие освещения, а мешок, который натянут мне на голову.

Второе, что также бесспорно гнетет – со мной явно не церемонились, когда закидывали в машину. Весь левый бок ощущаю, как один большой синяк, который побаливает, стоит произойти очередному толчку. А они происходят часто, потому что транспорт, на дно которого меня закинули, движется быстро и явно не притормаживая на поворотах. От этого мое тело время от времени мотыляет из стороны в сторону, а затылок прикладывается к чему-то острому и мокрому.

Я замерзла, что неудивительно. Валяться в тонком расстегнутом пальто, платье и капроновых колготках на жестком металлическом полу автомобиля, от которого несет кислой ржавчиной и прелой сыростью осени, малоприятное удовольствие.

Немного меняю положение тела, чтобы перестать биться головой о непонятную штуку, и тут же замираю, услышав…

– О, кажись, очнулась, – раздается откуда-то сверху мужской голос, не скрывающий веселых ноток. – Быстро, однако.

– Хм, шустрая девка. Это радует, – присоединяется к нему второй, более густой и дребезжащий, – надеюсь, на охоте она будет такой же резвой. Надоело сопливое нытье безвольных куриц. Хочу настоящего веселья. Чтобы полный отрыв словить.

– О, она будет, я уверен, – веселится первый. – Верно я говорю, козочка? Порадуешь папочек?

Не знаю, чего от меня ждут, замираю и не шевелюсь. Непродолжительную тишину нарушает лишь тихий шорох чужой одежды да шум колес, а затем чья-то рука нагло задирает мне подол платья и ныряет между бедер, пытаясь их растолкать и скользнуть дальше.

Дергаюсь, насколько позволяет положение, сжимаю колени вместе и кричу. Но, оказывается, делаю это лишь в мыслях. По факту выходит только вяло трепыхаться и мычать. Я не владею собственным телом.

Рот плотно заткнут какой-то грязной тряпкой, от которой царапает горло, печет губы и все сильнее накатывает рвотный рефлекс. Руки же жестко стянуты пластиковой лентой за спиной. Кисти затекли и теперь отзываются ноющей болью, становящейся все сильнее от каждого нового движения.

Хохот обоих незнакомцев пугает до трясучки. Тело прошивает жуткий озноб. И не только потому, что я валяюсь в ногах каких-то мерзавцев, хотя каких именно – догадаться очень легко. А больше из-за собственной беспомощности. Сейчас со мной могут сделать всё, что угодно, а я не могу сопротивляться.

Паника накатывает волнами, грозя совсем отключить мозг, который и так находится в диком шоке. Но, к счастью, меня перестают трогать, а через несколько минут машина начинает притормаживать. Разговоры на время стихают, будто все чего-то ждут. Хлопок двери где-то спереди, чуть слышный скрип откатных ворот, очередной щелчок двери, и транспортное средство вновь трогается. По шелесту шин догадываюсь, что теперь мы двигаемся по гравию.

Отсчитываю секунды. Одна. Две. Пять. Примерно на восьмой машина тормозит полностью, и через мгновение холодный воздух врывается в салон, потому что те, кто сидел внутри рядом со мной, выходят наружу.

Понимаю, что в покое не оставят. Не для этого же похищали. Готовлюсь ко всему. Но теряюсь, когда чья-то огромная рука грубо хватает за плечо и легко выдергивает наружу.

Ноги от быстрой смены положения тела заплетаются, пытаюсь устоять и глупо не свалиться на землю, но меня поддерживают, оставляя новые синяки, а после вообще хватают за шкирку, чтобы не спотыкалась.

– Шагай, шагай давай, зверушка, – раздается над ухом все тот же веселый голос из машины, пока меня тянут в непонятном направлении.

Чуть позже следует тычок в спину, и я лечу вперед. Ожидаю удара, но по всем ощущениям оказываюсь уже в других руках.

– Куда её? – раздается над головой новый голос, в котором явно прослеживаются заискивающие нотки.

– Давай пока в подвал, – а вот этот слишком спокойный и мягкий для обстановки баритон я знаю.

Сильвер Багз собственной персоной.

От шока и понимания, что все мои страхи стали явью, ноги снова подкашиваются, но жесткий захват незнакомца – исполнителя воли хозяина не дает упасть. Вишу, как кукла на веревочках, пока ошалевшее сердце рвется из груди, стараясь проломить грудную клетку и сбежать куда подальше.

Вот тебе раз. Выходит, смелая я была лишь на скамье присяжных заседателей, когда братья Багзы сидели за решеткой. Сейчас же мне страшно.

Очень страшно.

И есть причина. Пусть со мной еще ничего плохого не сделали, но я не питаю наивных иллюзий, знаю, что всё впереди. Меня похитили целенаправленно. И вряд ли теперь отпустят живой.

– И смотрите, чтобы она оттуда никуда не сиганула, – добавляет Багз.

Судя по всему, он отходит дальше, так как голос слышится уже в отдалении.

Глава 11

ЛИНА

Называть сном подвешенное состояние, в которое то проваливаюсь, то выныриваю всю ночь и первые часы рассвета, сложно.

О том, чтобы расслабиться в полной мере, нет и речи. Но в отличие от мозга организм отдохнуть успевает. Хотя под утро, когда влажность увеличивается в разы и напитывает пальто, я четко понимаю, как неприятно ощущается осень в неотапливаемом помещении. На рассвете все-таки сдаюсь и перестаю контролировать тело, непрестанно сотрясающееся в ознобе, когда зуб на зуб еле попадает. В прочем, если уж разбираться до конца, проблема не только в холоде, отсутствие спокойствия – тоже немаловажно.

Каждую минуту, я ожидаю услышать тяжелые шаги тех, кто запер меня в подвале, почувствовать, как в замочной скважине с легким скрипом проворачивается ключ, увидеть, как распахивается дверь, демонстрируя безжалостность и жажду в глазах монстров, но солнце поднимается все выше и выше, я слегка согреваюсь, а тишину так ничего и не нарушает.

И от этого я не успокаиваюсь, а, наоборот, лишь сильнее себя накручиваю.

Знаю, слабачка.

Ожидание – болезненная пытка, а собственное воображение – жестокое испытание, которому я с каждым проходящим в неизвестности часом все сильнее проигрываю.

Нервы натягиваются дребезжащими струнами, грозя лопнуть и превратить меня в непроходимую дуру и истеричку. Креплюсь, с трудом заставляя себя дышать ровно и полно. И в тот момент, когда предчувствую накатывание очередной волны паники, на первый план выходят совершенно другие проблемы. И они заставляют переключить на себя всё внимание.

Естественные нужды.

От них никуда не деться, как не оттягивай время.

Прижимаю руку к низу живота, ощущая, что терпение на исходе, переполненный мочевой пузырь может лопнуть, если я не поспешу, и с ненавистью взираю на ведро, все также стоящее в дальнем углу и источающее неприятные запахи. Меня ломает к нему приближаться, но больше страшит, что все кругом на виду. Нет никакой загородки, чтобы уединиться, а значит, реален шанс, что дверь камеры распахнется в самый неподходящий момент, когда я буду...

Стреляю бегающим взглядом на окна, пытаясь определить время и понять, проснулись ли гады, посадившие меня под замок, потом на все также запертую дверь, дальше на оцинкованный рундук. И так по кругу, пока слух отчаянно пытается уловить хоть один звук.

Тишина неизменна.

А потребность уже бьет по пяткам.

Прикусываю губу, шумно выдыхаю, принимая решение, и, поднявшись с тонкой лежанки, спешу в дальний угол.

Это не самое жестокой испытание в ряде тех, что еще предстоят. Уговариваю себя, задирая подол платья.

Вновь разместившись на матрасе, в который раз осматриваюсь. Не покидает чувство гадливости и грязи после посещения «туалета». Хочется, очень хочется вымыть руки, да хотя бы обтереть, но негде и нечем. В каком-то безумном порыве скольжу ладошками по пальто, пока не задеваю пальцами карманы.

А в следующий момент чуть не рыдаю от счастья, обнаруживая в правом и в левом по греющей душу находке.

Упаковка влажных салфеток. Их я случайно вчера вместо сумки убрала в пальто. А всё потому, что торопилась исчезнуть из фойе академии, прежде чем попасться на глаза Чайсу Мани. Этот препротивный заместитель декана преследовал меня чуть ли ни с первого дня работы в академии. Вначале просто нагло раздевал сальным, слегка стеклянным взглядом выпуклых, как у рыбы, глаз, затем стал делать очень непрозрачные намеки о желании затащить меня в койку и нарушал мои личные границы, но руки, к счастью, не распускал. А неделю назад как с цепи сорвался, зажал в углу у лифта и открыто заявил, что его терпение на исходе, и лишь от моего «правильного» решения зависит, как он поступит дальше. Напишет протекцию или жалобу, которые смогут как легко упрочить мое положение преподавателя в стенах высшего учебного заведения, так и, наоборот, запросто выкинут за борт, лишая профессии.

Качаю головой, вспоминая прошедшие дни, и удивляюсь, как отношение к одной и той же проблеме меняется, исходя из положения, в котором находишься в определенный момент времени. Еще сутки назад я жутко боялась Мани, его угроз и неясного будущего, потому что принимать «щедрое» предложение отказывалась, а сейчас еще один мерзавец, затесавшийся в мою жизнь, кажется мне всего лишь неприятной, но безобидной букашкой, пыжащейся и требующей к себе внимания.

Вторая находка – пакетик леденцов. Вчера я их покупать не планировала. Но у кассира не оказалось достаточного количества мелочи на сдачу, вот она и сунула мне их. Как оказалось, очень удачно.

Пребывая в неком шоке, что мои карманы не проверили, когда похищали, аккуратно достаю салфетку и тщательно протираю руки. Ощущение чистоты словно придает сил, даже рождает подобие улыбки на губах. Не сдержав облегченный выдох, разрываю упаковку леденцов и кладу в рот одну конфету. Голодный желудок громко меня благодарит и намекает, что хотелось бы еще, но я уверенно прячу находки назад. Неизвестно, что дальше, лучше приберечь.

Сгибаю в коленях ноги, обхватывая их руками, и предаюсь наивным мечтам, жалея, что вот также случайно не сунула в карман свой телефон. Потом, правда, себя обрываю, понимая, что скорее всего его бы точно нашли. Я же была без сознания некоторое время, и не знаю, что делали похитители. Может даже обыскивали меня от и до и просто не обратили внимания на мои «сокровища», ведь те не могли доставить им никаких проблем.

Глава 12

ЛИНА

Стоя посреди помещения, еще раз неторопливо пробегаю его взглядом. Ничего нового кроме того, что отметила чуть раньше, не замечаю и уверенно двигаюсь в сторону единственной открытой двери.

Санузел. Стандартный. Небольшой, но со всем необходимым. Вплоть до наличия полотенец. Маленького, висящего на крючке, и большого, перекинутого через стеклянную панель душевой кабины.

– Щедрые какие.

Первые произнесенные за три дня слова кажутся слегка чужеродными. Будто я отвыкла не столько от разговоров, сколько от звучания собственного голоса. Но времени на раздумья не трачу. Потом, если вспомню, проанализирую. Быстрыми шагами приближаюсь к смесителю и поочередно верчу оба вентиля.

Вода есть!

Горячая.

И холодная. Почти ледяная.

Без ограничений.

Такая малость, а от радости рубит с ног. Бегущий из крана прозрачный поток завораживает. Подставляю одну ладонь, следом вторую. Делаю из них лодочку, набираю доверху, расправляю пальцы, позволяя воде ускользнуть. Напор очень сильный, струя жестко бьет по пальцам, морозит их ледяной температурой. А я балдею. Не одергиваю руки, наоборот, верчу по-всякому, улыбаюсь, как ненормальная, и ловлю брызги, попадающие на щеки и губы.

Надо же, оказывается, человеку для счастья очень мало нужно. Впервые с того момента, как обессилила, позволяю единственной слезе скатиться по щеке, а потом наклоняюсь и пью воду.

Пью. Пью.

Жадно, долго. Большими глотками. Захлебываясь и вновь прикладываясь. Не грузя себя лишними вопросами – может ли она быть плохой, технической, непригодной для организма человека. Ничего сейчас неважно, потому что мне хорошо.

Мне вкусно.

Мне безумно вкусно.

Кажется, я скорее лопну от перенасыщения, чем смогу оторваться от этого занятия. Однако, ошибаюсь. Стоит услышать, что в помещение кто-то вошел, резко выпрямляюсь и оборачиваюсь.

Ладонью вытираю губы и через открытую дверь замечаю уже хорошо знакомого амбала. Он, тяжело ступая и слегка позвякивая посудой, проходит к столу, взгромождает на него небольшой широкий поднос, разворачивается и, не глядя в мою сторону, без единого слова уходит.

Вот и правильно. Какой смысл сотрясать разговорами воздух, если все что думал, он уже озвучил? Комментирую про себя его поведение и неторопливо приближаюсь к доставке. Голод толкает изучить «щедрое» подношение этого дня. Ожидаю увидеть уже знакомую серую массу, размазанную по тарелке, и удивленно приподнимаю брови, не находя.

– Ух, какие почести, – выдавливаю через зубы, стараясь вызвать в себе агрессию и недовольство, но выходит плохо. Еда манит магнитом, да и последняя фраза моего тюремщика оттягивает все внимание на себя.

«Вечером начнется твой отсчет».

Мало что из нее можно понять, но вывод сделать все же можно. Ничего хорошего.

Скорее уж, самое плохое.

А если сложить мерзкое и наглое поведение бандитов, их тычки и приставания, рассказы Жданы и других девочек, попавших в руки Багзов, заключения врачей об их здоровье и психических срывах, в голову лезут исключительно жуткие предположения.

И все же мозг сопротивляется. Сопротивляется, цепляется за веру в лучшее и до последнего упорно отталкивает картины, наводящие жуть.

Однако, реальность не просто пугает. Она с размаху бьет под дых, когда я слышу холодно-равнодушное:

– Добро пожаловать на охоту, Лина, наша маленькая, сладкая дичь.

Слова Сильвера Багза звучат ровно, без каких-либо оттенков, почти механически. И пугают еще больше в сочетании с его темными глазами, горящими таким алчным предвкушением, страстью и похотью, когда он медленно скользит сальным взглядом по моим ногам и выше до груди, что только силой воли заставляю себя оставаться на месте и не отшатываться.

Жутко.

До мандража жутко.

Будучи одна в комнате после того, как утром мне принесли завтрак, он же обед и ужин заодно, я предприняла максимум сил, чтобы последовать совету охранника. А именно – отдохнуть, пока есть время.

Да, его слова я взяла на заметку. Но прежде с удовольствием тщательно вымылась, постирала и повесила сушиться нижнее белье. Чуть позже поела. Амбал не поскупился, принес с десяток приличного размера бутербродов, состоящих из хлеба, мяса и сыра, щедро уложенных на огромную тарелку.

После вынужденного голодания все их осилить не смогла, но и возвращать не пожелала. Потому припрятала. Поддаваясь внутреннему чутью, завернула в салфетку, подложенную под большую чашку молока, и убрала заначку в карман пальто. Почему поступила таким образом, объяснить не смогла бы даже самой себе. Но внутренней интуиции решила довериться.

Только после этого легла вздремнуть. Разница между тонким тюфяком, валяющимся на каменном полу в подвале, и матрасом в комнате оказалась разительной. Будто на перину для принцессы легла. Сама не заметила, как быстро провалилась в крепкий и глубокий сон.

Выплыла из него, кстати, тоже моментом. Стоило в голову пробиться уже привычному лязгу от поворота ключа в замочной скважине, как моментом подорвалась и села, хлопая мутными глазами.

Глава 13

ЛИНА

Не знаю, чем руководствуется эта жуткая шестерка, назначившая меня дичью, но, когда я неторопливо беру в руки нож с тонким, безумно острым лезвием, они смеются, как ненормальные, и шарят по моему телу липкими жадными взорами. Ни один из них не скрывает затмевающую разум похоть, и ни один не выказывает передо мной волнения или страха.

Они не боятся! Хотя из нас всех только я вооружена.

Отчетливо читаю излучаемое ими превосходство и завожусь, отметая панику. Впервые испытываю твердое желание причинить боль здесь и сейчас. Доказать, что любой силе можно противопоставить аналогичную мощь.

Вздергиваю подбородок. Крепче сжимаю рукоятку стилета. Свет бра играет на косых гранях лезвия, подмигивает, мол, давай, Лина, покажи им всю свою обманчивую безобидность, накажи, отомсти, напугай. Я помогу.

Перед глазами, как туннельное зрение, ярко вспыхивает фигура Сильвера Багза. Вот он, мерзавец, сидит прямо передо мной всего в трех шагах. Вальяжно развалился на кресле, чувствуя себя королем жизни, заливисто хохочет, запрокидывая голову, и не подозревает, как манит меня его открытая шея.

От разгорающейся жажды справедливости тело слегка ведет, в груди печет. Кровь толчками продвигается по венам, набатом стучит в висках: «Бей! Бей! Бей!». Собственная смелость пьянит. Делаю полшага вперед и слегка приподнимаю руку в замахе. До отчаянного броска не хватает последнего удара сердца.

Я смогу...

Непонятный шелест и последующий хруст, будто где-то неподалеку принудительно сдвигаются звенья толстой цепи, прорывается в сознание отрезвляющим щелчком, а следом раздается пронзительный бой курантов.

Бом!

Бом!

Бом!

Вскидываю голову вверх, влево и нахожу огромные часы в виде резного терема. В центре, в распахнутом в данную минуту окне, выкованный из олова кузнец вскидывает тяжелый молот над головой и от души бьет по подкове. В это же мгновение раздается новый громоподобный «бом».

Застываю, наблюдая за завораживающим представлением, и мысленно считаю удары. На двенадцати кузнец выпрямляется, опускает свое оружие вниз, и оконные ставни приходят в движения, закрываясь.

Полночь.

Моргаю, словно приходя в себя от наваждения, и тут же опускаю стилет. Слегка веду плечами, ощущая, как капля пота противно скользит по спине, и возвращаю внимание сидящим передо мной бандитам.

– Одна минута первого, – произношу негромко.

Ожидаю, что разошедшиеся в веселье монстры не услышат и проигнорируют мои слова. Однако, ошибаюсь. Они затихают все разом, замирают и настораживаются. Их взгляды впиваются невидимыми когтями в лицо, считывают эмоции.

А я, наконец, догадываюсь, что это была провокация. Они специально меня подначивали, подбивали на срыв, вынуждали использовать оружие.

Против них.

Здесь и сейчас.

Гады не боялись нападения. Они его предвкушали, выпрашивали, набивались. И, судя по кислому лицу помощника прокурора, заметно расстроились, когда не получили желаемого.

Как же их пробрало, что от забега по лесу решили отказаться?

Ничего, перетопчутся.

Меня же маленькая победа над шакалами бодрит. Нет, шальной азарт не захватывает, и я не чувствую всемогущества и бесстрашия. Но успеваю сделать небольшие выводы.

Понимаю, все только начинается. Моя фора минимальна, а подводных камней встречу еще предостаточно. Чтобы выжить, надо быть не просто хитрее и разборчивее, но хладнокровнее и малоэмоциональнее. Нельзя лезть в прямую атаку, даже если кажется, что для нее назрел идеальный момент.

Выжидать, вынюхивать, просчитывать и только потом действовать – вот мой план. Отступать и сбегать шустро, но грамотно. Стараться выжить любым путем. Не сдаваться. Бороться до последнего вздоха.

Сложно.

Практически невыполнимо.

Но и выбора нет.

Правила устанавливают охотники. Дичь пытается выжить и сломать установленные охотниками границы.

На секунду прикрываю глаза, мысленно выдыхаю и делаю полшага назад. Туда, где стояла изначально.

– Не могу отказаться от щедрого подношения, господа, и, пожалуй, заберу его с собой, – растягиваю на губах резиновую улыбку, стараясь выглядеть смело, и, будто дразнясь, поднимаю стилет вверх и машу им из стороны в сторону. – Кто знает, вдруг решу последовать вашему совету и… убью себя сама.

Знаю, добровольно такого никогда не сделаю. Самоубийство – тяжкий грех. Но мерзавцам, слава богам, это невдомек. Вот и к лучшему. Зато нож под рукой всегда пригодится. И не только для защиты.

Под слегка обескураженными рожами упырей потуже затягиваю пояс пальто и просовываю за него режущий предмет. Проверяю. Держится неплохо. Отлично.

– Что ж, господа, думаю, мне пора. Удачной охоты желать не буду, уж не обессудьте, – произношу нервно, потому что дрожь от собственной наглости не только сотрясает тело, но и делает ноги подобными желе.

Шесть пар глаз, не моргая, следят за тем, как медленно пятясь, я отступаю. Челюсти монстров напрягаются, но приказа остановиться не звучит.