Девочка Палача

Пролог

– Прогоняешь? – усмехается он.

— Нет, – мотаю головой. — Просто мне нечего тебе предложить.

Вот и призналась. Вот и все. Действительно ведь нечего. Пусть уже идет к ней. Вон как торкает при одном упоминании.

– Давай выпьем за встречу, – поднимает рюмку, протягивает мне, чтоб чокнуться. – Такой большой город, а мы, надо же, как – столкнулись.

Смотрю в его глаза и еле держусь на дрожащих ногах. Придерживаюсь за стойку и вливаю в себя алкоголь. Он проносится огнем по венам, жжет желудок, усиливает мою тоску по Ванечке стократно.

– Что ты хотела бы… вместо того, что есть сейчас? – вдруг неуместно спрашивает он.

“Тебя”, – не задумываясь ору я внутри себя, а вслух летит заскриптованное: — Я всем довольна. Я же тебе уже сказала.

– Ага… – крутит в пальцах рюмку, раздражающе постукивая ее донышком по стойке.

— Ты хочешь что-то еще? – сглатываю горечь, которая застряла на корне языка. – Кухня закрыта, но я к твоим услугам.

– Поехали со мной?

— Куда? — спрашиваю, хотя уже готова сорваться за ним куда угодно.

– Да плевать куда, – пожимает плечами Ваня. – Не придумал еще.

— Зачем? – усмехаюсь я, ловя в барных зеркалах свое бледное, растрепанное отражение. — Еще одна интрижка? Перепих на скорую руку? За этим и ехать никуда не надо. Но если хочешь, я живу недалеко. Вот только жилье у меня такое же убогое, как и работа. Соответствует хозяйке.

– М-м, – протягивает он, быстро поднимается, подходит к двери, переворачивает вывеску “Закрыто”.

Ваня дергает за спинку ближайший стул, разворачивая его, садится, расстегивает ширинку, глядя прямо в мои глаза.

Запускает красивую ладонь под резинку боксеров, сдвигая ее, достает член, сжимает у основания, и он начинает наливаться прямо у него в кулаке.

Я сухо сглатываю, снимаю взглядом пульсацию набухающих вен. Низ живота ноет от распускающегося цветком напряжения, а в голове — пожар. Делаю пару неосознанных шагов к нему.

– Стой там, – одергивает меня он и проводит вверх-вниз по своей плоти, сдвигая кожу, оголяя головку.

Моя злость перегорает как по щелчку, и я просто слушаюсь его. Стою шагах в десяти и пожираю взглядом каждое движение. Приоткрываю рот, когда вижу, как под ладонью кожа то разглаживается до идеальности, то вновь собирается гармошкой.

Возбуждение нарастает вихрем. Половые губки набухли до боли, я плотно соединяю колени, напрягаю мышцы.

Ванины пальцы сжимают почти головку, а выдохи сквозь зубы задают ритм его движениям. Темные зеленые глаза не шарят по фигуре, только мое лицо. Нижняя губа на мгновение исчезает за рядом белых зубов, и хриплый стон разбивает звенящую тишину.

Я смотрю на него как завороженная и даже не решаюсь запустить руку себе под юбку. Хотя это и не нужно. Я все сильнее сжимаю бедра, подстегиваю себя. Кажется, что этого взгляда достаточно, чтобы меня разнесло на атомы. Безумие как оно есть.

Ванечка уже стонет без стеснения, и я вижу, что он близок к финалу. Его рот приоткрыт, взгляд сцеплен с моим. Пара движений, и он выстреливает тугой струей на пол, оглашая помещение своим стоном.

Взрыв. Все внутри пламенеет. Это в голове, в груди, глубоко внутри меня. Я хватаюсь за край стойки, не сдерживаю отчаянный крик. У меня кружится голова, а все внутри горячо пульсирует, по бедрам стекает смазка.

– Я разрядился, поедешь? – его голос раздается прямо надо мной.

Поднимаю глаза, моргаю слипшимися от слез ресницами. После оргазма такой силы хочу только одного: к нему на руки. Хочу, чтобы он прижал меня к себе и назвал своей.

— Поеду, – киваю я, вновь попавшись в капкан зеленых глаз.

Он не дотрагивается до меня. Едва улыбается уголками губ.

– Ты в этом поедешь? – Ваня окидывает взглядом мою форму. – Там холодно.

— Я… — внезапно вспоминаю, что на мне облитая форма, состоящая из юбки и форменной рубашки. – Нет, мне нужно переодеться. Подождешь?

Мне вдруг становится страшно, что если я уйду, то он опять испарится. И тогда уже все… Я никогда больше его не увижу.

– Ага. Кофемашина как включается? – он направляется за барную стойку, задумчиво останавливается возле аппарата.

– Там есть инструкция, — поясняю я, а потом с моих губ срывается какая-то дикость: — Ты можешь пойти со мной? В подсобку…

Ваня смотрит на меня долгим взглядом, одним из тех, что, кажется, просвечивают рентгеном.

– Могу, – серьезно говорит он. – Только обещай не приставать.

Я застываю с открытым ртом – никак не могу привыкнуть к его шуточкам, сказанным серьезным тоном. Молча разворачиваюсь и иду в подсобку, где мы переодеваемся.

Пока я достаю свои вещи, – растянутый свитер и джинсы, – в небольшом коридорчике раздаются тихие шаги. В зеркале вижу, как Ваня застывает на пороге, подпирает плечом дверной косяк.

— Отвернись, – бросаю через плечо, дернув молнию сбоку юбки.

– Ты… хочешь, чтобы я отвернулся? – огонек в его глазах будто бы снова разгорается, но в следующую секунду он поднимает ладони в жесте капитуляции. – Ладно, ладно.

Отворачивается и возвращается в ту же позу.

Я улыбаюсь своему отражению. В груди горячо, словно там растет солнце, которое вот-вот прорвется наружу и затопит светом все вокруг. Весь город. Осветит каждый его темный закоулок.

С удовольствием избавляюсь от мерзкой формы, напяливаю свитер, жалея, что приходится при нем быть в этой убогости. Дергаю кофту вниз, чувствуя, как электризуются волосы, и выныриваю из растянутой горловины.

Дергаюсь, потому что Ваня стоит прямо за моей спиной, рассматривает меня внимательно, чуть склонив голову набок.

— Я же попросила тебя отвернуться, – проговариваю сдавленно, умирая от желания оказаться в его руках.

– Я отвернулся, – голос тихий, низкий, чуть хрипловатый врывается в сердце.

— Мне так тяжело находиться рядом с тобой, – выдаю я тупое, тихо всхлипнув.

– Почему? – не шевелится, руки в карманах, но стоит так близко, что его дыхание шевелит мои волосы.

Глава 1

Ника

Зашиваюсь. Не глядя на клиентку, протираю стол и шмякаю перед ней меню, буркаю:

— Посмотрите меню, а я подойду попозже.

На кухне уже на дыбы встали — куча заказов на выдаче. Типичный ад, который неизменно случается в часы бизнес-ланча, когда кафе забивают толпы оголодавшего офисного планктона.

— Ника, ты меня не узнаешь? — ее голос тихий, но мне кажется оглушающим, перекрывающим какофонию звуков, которая царит вокруг.

Где моя защита? Где сальные взгляды? Где присвисты и мерзкие недокмплименты?

Вскидываю глаза, надеясь, что ошиблась или просто сошла с ума. Эмма. Внешне она вроде бы такая же: шикарная, дорогая, холеная. Но что-то изменилось.

Мы обе молчим и разглядываем друг друга. Я всматриваюсь в ее яркие голубые глаза, ищу там то, на что однажды клюнула. Его нет. Нет того огонька. Он погас, а она померкла как золотая цепочка, которую забыли на года в коробке с украшениями.

— Я узнала, — наконец выдавливаю я и достаю из кармашка фартука блокнот и ручку.

Пальцы дрожат так сильно, что ручка летит на пол. Я быстро приседаю и поднимаю ее. Улыбаюсь, пытаясь убедить ее в том, что я в порядке, что внутри меня не бьется стекло, прошивая отчаянно колотящееся сердце острой шрапнелью.

— Ника, я так долго тебя искала, — проговаривает она и тоже улыбается. Виновато. Совсем как в ту ночь.

— Нашла, — бросаю я, пытаясь казаться холодной стервой, которой, увы, не являюсь. — Что ты хочешь?

— Я хочу извиниться. Хотя тому, что Денис сделал с тобой, нет прощения. Но я… — замолкает. — Ника, я…

— Я не про то, — обрываю я ее тираду. Ей не удастся опять подсадить меня на себя. — Что тебе принести. Еда? Напитки? У нас вкусные салаты.

— Господи, Ника, прекрати, — почти умоляет Эмма, протягивает ко мне руку и касается белесого шрама над верхней губой. Утром я торопилась и не успела как следует его замазать. — Я спать перестала, даже снотворное не помогает. Алкоголь не вырубает. Все думаю о тебе. О том, что он с тобой сотворил.

Этот запах. Пудра от «Шанель». Я еле преодолеваю соблазн прильнуть к ее теплой руке, которая подрагивает, которая спускает по телу толпы электрических мурашек.

— Все нормально, — дергаю шеей, скидываю с себя ее пальцы. — Забей. Видишь, я в порядке. Можешь спать спокойно. Тебе здесь не место. — Я смотрю сквозь панорамное окно на улицу. Снаружи припаркована белоснежная «Ламба». Точно Эммы. — Поезжай домой. У тебя там муж, ребенок. Он тебя не тронет, — и тут меня прорывает: — Найдет себе девочку для порки на стороне. У вас похожий вкус. Тебе она тоже понравится.

— Ника, — хватает меня за руку, тянет на себя, — мы с Денисом развелись. Почти сразу после того случая. Он не хотел, но я не могла больше быть с ним. Такое не прощают. Я очень боялась, что он отсудит опеку над сыном…Но я не могла по-другому. Каждый раз, когда я закрываю глаза, Ника, я тебя вижу. Твою рассеченную губу, окровавленную спину…

— Зря, — я крепче сжимаю блокнот, мну его в пальцах, превращая страницы в мокрую труху. — Уверена, что вы помиритесь, снова сойдетесь… А я… – делаю глубокий вдох. – мне не привыкать. Наверное…

Слова заканчиваются. Мне не хватает дыхания — воздух кажется слишком густым, раскаленным. Меня накрывает воспоминаниями о нас вместе. О ее руках на моей воспаленной, разгоряченной коже. О моих собственных губах, которые исследовали ее тело во всех аспектах. Меня забирает. Еще чуть-чуть и вновь паду, потеряю контроль. Захочу всего лишь забыться, а потом, после пары жарких ночей вместе, станет еще больнее. Меня поглотит пустота. Не хочу.

— Ника, ты можешь пойти сейчас со мной? — умоляет она, сплетая наши пальцы. Смотрит так, что сердце колет иголкой. — Нам очень нужно поговорить.

Поговорить. Нет, не это ей нужно. Мы сейчас выйдем отсюда и сядем в ее машину, найдем отель поприличнее, и меня опять снесет до корней зубов.

— Да, конечно, — киваю я, засунув выбившуюся прядь растрепанных волос за ухо. — Я сейчас.

Я вырываю свою руку из ее пальцев, несусь на кухню, чуть не выбив поднос из рук коллеги.

— Эй, — взвизгивает девчонка. — Совсем глаза чем-то обшиты?

— Прости, — бросаю на ходу и тараню ладонями распашные двери.

— Можно тебя? — останавливаю Марику, которая уже подхватила поднос и собралась нести его в зал.

— Давай только резче, — басит она прокуренным голосом и впяливает в меня свои крошечные глазки, густо обведенные черной подводкой.

— Слушай, подмени меня, — выпаливаю я тут же. — Мне нужно уйти. Срочно. Это очень важно.

— Терлецкая, ты совсем стыд потеряла? — она смотрит на меня так, будто сейчас прибьет. Взглядом испепелит. — Опять хочешь на меня весь зал в обед свалить?

— Прости, я выйду на смену, когда тебе будет нужно, — умоляю я, а потом обещаю последнее, чем могу ее прельстить. — Я дам тебе денег за смену.

— У тебя их нет, — усмехается Марика. — Думаешь, я ничего не вижу и не знаю? Ты, Терлецкая, нищебродка, которая выживает на зарплату.

Она права только в одном: стыд я потеряла давно. А вот бабки заработать могу. Хорошие, большие, не здешние гроши. Один вечер моего времени может стоить очень дорого, но… Я больше не хочу так. Не хочу быть чужой секс-куклой. Мне нужно, чтобы было по моим правилам.

— Я найду. Прошу тебя, — касаюсь ее плеча, надеясь, что Марику все же прельстит мое предложение.

— Ладно, в воскресенье выйдешь и все чаевые мне отдашь, — сжаливается она. — Вкурила? И это последний раз, Терлецкая. Я тебе не херова нянька.

— Спасибо, — благодарю я, развязывая фартук и срывая его с себя.

Я резко разворачиваюсь на пятках и, лавируя между персоналом, несусь к черному выходу. Какое счастье, что он здесь есть. Вылетаю в подворотню и бегу мимо смердящих мусорок, вылетаю на улицу. Несусь, распихивая прохожих. Мышцы горят, слезы застилают поле зрения. Я не хочу обратно. Не хочу окунаться в прошлое. Мне просто нужно забыть. Хотя бы забытья.

Глава 2

Ника

Врываюсь в свою утлую однушку в «хрущевке» с колотящимся о ребра сердцем и выкупанная в собственном поту. Мне нужно обнулиться, унять эту боль, которая тлеет внутри. Ничего уже не изменить — только осталось добить себя. И сделать это нужно в кайф, чтобы блевать от выпитого, чтобы между ног болело, чтобы хоть в оргазмичном пылу кто-то назвал меня особенной, совершенной.

Скидываю все, что на мне есть, все до единой тряпки, и встаю перед зеркалом в полный рост. Провожу рукой по идеальной груди, по плоскому загорелому животу, украшенному камушком пирсинга. Содрогаюсь — ни шрама, и выглядит как надо, а внутри я как сломанная кукла. Там пустота, забита грязной ветошью, и вместо женских органов только сломанный пищащий механизм. Кому такое упало? Неудивительно, что они все меняли меня на других.

Хватит. Распахиваю шкаф. Мне нужно шикарное платье. Такое, чтобы мужики шеи посворачивали. Чтобы слюной давились.

Перебираю платья, висящие в чехлах. Они стоят больше, чем эта квартира. Единственное, что у меня осталось от жизни содержанки Дениса.

С верхней полки что-то падает, больно ударяется об мою босую ногу. Резко наклоняюсь и подбираю предмет. Сжимаю в руках собачий ошейник из твердой кожи, на котором болтается жетон с его именем. Внутри растет ненависть. Господи, ну куда ее еще больше? Сейчас взорвусь.

Дайте мне забыть всех вас. Я и так ощущаю вас в своем теле каждую ночь, а хочу помнить только одного. Отстаньте уже от меня!

Я накидываю на себя халат, затягиваю пояс на два узла и вместе с чертовым ошейником выскакиваю на балкон. Размахиваюсь и запускаю эту хреновину в полет.

— Нет уж, мой Господин, никогда больше я не стану твоей игрушкой! Пошел ты! — ору я в небесную пустоту.

Уже хочу вернуться в квартиру, но что-то останавливает.

Обшарпанные перила кажутся внезапно привлекательными. Провожу пальчиком по поверхности, с которой слетают и липнут к коже частички почти слезшей краски. Смотрю вниз. Седьмой этаж. Точно хватит, чтобы сдохнуть? Представляю, как моя тупая голова разлетается осколками, словно на асфальт рухнула фарфоровая кукла. Так странно. Не хочу представлять переломанный, кровавый труп. Мне больше нравится идея о тонком фарфоровом теле, бездыханном и покрытом мелкими, сероватыми трещинами.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, вцепляюсь пальцами в ненадежную опору, которая поскрипывает, отталкиваюсь от пола и сажусь на перила. За спиной ничего нет, и это будоражит.

Я крепче сжимаю утлое ограждение — от тепла моих рук оно начинает вонять железом. Проворачиваюсь и перекидываю ноги, спускаю их в пустоту.

Не смотри вниз. Так всегда говорят в фильмах. Но я уже нарушила столько правил, просрала свою жизнь… Что бы не посмотреть?

Вау. Высоко. Несильно высоко. И даже не страшно. Я полностью распрямляю локти, упираюсь голыми пятками в узкую полосочку пыльного бетона. Отлипаю от ограждения. Теперь только четыре точки опоры. Сердце рвется из груди. Совсем не страшно. Просто волнительно. Просто кайфово от осознания того, что стоит только разжать пальцы и свобода.

Но есть одно «но». Хотела бы сказать, что весомое, но нет. Невнятное. Эта жизнь еще не задолбала меня в край до конца. Есть у меня одно желание. Мой маленький секрет. Моя маленькая тайна, благодаря которой во мне все еще горит желание жить. У него, наверное, было много таких, как я. Черт, да он даже не помнит, как меня зовут. Чужие имена таким, как Ванечка, не нужны. Но мне все равно хочется верить, что я стала для него хоть немного особенной. Меня так заводит мысль о том, что мы встретимся снова. Так же случайно, как и в прошлые разы. Он вновь побудет моим совсем чуть-чуть и вновь испарится, забыв о моем существовании. И пусть. Зато надежда увидеть Ванечку снова крепко держит меня здесь.

— Меня зовут Ника! — ору я, вспугнув стайку голубей на соседнем балконе, а потом тихо добавляю. — Не Конфетка. И вы, мудаки, этого не стоите.

Руки дрожат, и я осторожно перебираюсь через перила в тот мир, где нет свободы. Иду в единственную комнату, заваливаюсь на диван со смятым постельным бельем и отключаюсь, испытав адреналиновый отток.

Просыпаюсь, когда в квартире уже сумерки, бреду в ванную, испытывая болезненное сожаление, что он опять мне не приснился. В такие моменты я чувствую себя обиженной маленькой девочкой.

«Нежелательная беременность», — крутится в голове, пока я принимаю промораживающе холодный душ.

Для меня вдвойне больное сочетание слов. Это со мной когда-то произошло и разрушило мою жизнь — сделало меня неполноценной, ненастоящей женщиной. А теперь продолжает мучить тем, что мне эти слова не нужны больше ни вместе, ни порознь. Я не скажу, что хотела детей от каждого случайного секса, да и от Дениса не хотела. Но был момент, когда Ванечка искал на моей коже созвездия и я чувствовала в себе поток его спермы и молилась, чтобы это произошло. Мне так хотелось думать, что все каким-то чудом получится. Всего момент. Тогда я его даже не осознала – только недели спустя.

Никто бы никогда не узнал, кто отец этого ребенка. Он бы был только мой, и я бы его любила. Точно бы назвала Ванечкой в честь него. О боже, какие тупые фантазии! Я выпотрошена как курица, это невозможно.

Сажусь за гримерный столик, заваленный дорогой косметикой, и принимаюсь вырисовывать себе новое лицо. Сегодня я топовая стерва. Мне нравится играть с макияжем, рисовать на себе. Хорошо и качественно рисовать. Я могу выживать на дошиках (да я часто практикую такую диету — зато тонкая-звонкая), но макияж, платья и туфли на выход у меня будут самые лучший. Я просто не могу выглядеть плохо.

Надеваю костюм из топа и юбки, расшитых золотыми пайетками, который идеально очерчивает мою фигуру, дополняю его туфлями на высокой шпильке, в которых больно даже стоять.

Последний штрих: наношу на запястья, шею и грудь немного «Mon Guerlain». Впервые этот аромат мне подарил Глеб. Он сказал, что смесь яркой лаванды и приглушенной ванили — это мой запах. Им и так пахнет моя кожа, а так все только усиливается. Ненавижу эти духи, но покупаю флакон за флаконом.

Глава 3

Ника

Я ловко отщелкиваю пряжку ремня и тяну вниз язычок молнии. Мои движения чисто механические — я не чувствую трепета или хотя бы минимального возбуждения, которое должно быть, когда рядом привлекательный мужик.

Он обхватывает мою талию большими, горячими ладонями, и я легко взмываю в воздух — приземляюсь на твердую поверхность, юбка задирается и бедра холодит влажная, гладкая поверхность.

Он заглядывает мне в глаза, при этом распихав мои колени по сторонам и вклинившись корпусом между бедер.

— Какая же ты красивая, Конфетка, — хрипло выдыхает мне в губы и впивается в них жадным поцелуем.

Сегодня у меня замедленные реакции. Я почти не отвечаю на поцелуй, и его это злит. Парень укладывает мне на затылок ладонь и надавливает на зубы языком. Я закрываю глаза и представляю, что меня целует Ванечка. Я почти чувствую его запах: что-то горьковато-терпкое. А еще в его аромате есть что-то пороховое, так пахнут пистолеты. У меня рот наполняется слюной, встают соски под топиком, больно трутся о ткань.

Он рывком задирает мой топ почти до шеи и втягивает в рот сосок, посасывает его и покусывает. Я отклоняюсь назад, выгибаю спинку, скребу ногтями гладкий фаянс раковины, край которой впивается в копчик.

— Странная у тебя татушка, — его голос вырывает меня из приятной иллюзии. — Что значит?

«Кассиопея», — звучит Ванин голос внутри моей головы. — Неважно, — убираю его руку от себя и накрываю небольшой участок кожи под грудью, там, где сердце, ладонью, пытаясь защитить то, что не принадлежит никому, только мне.

Отталкиваю его от себя, со всей дури пихнув ладонями в грудь. Откуда только во мне взялось столько силы, чтобы стокилограммовый мужик влетел спиной в стену? Просто он задел меня за живое. Я ни с кем не собираюсь делить то, что только его и мое.

Соскальзываю на пол, оправляю одежду и иду мимо него прочь.

— Эй, — ловит мое запястье, легонько сжимает его, — туалет для тебя место не особо подходящее, да? Так поехали ко мне? У меня дом загородный большой.

Смотрю на него, улыбаюсь, пытаюсь унять подступающую к горлу тошноту.

— С камином и вином, да? — спрашиваю, усмехнувшись.

— Камин затопим, — протягивает удивленно. — В плане алкоголя у меня бар, выбирай, что хочешь.

— И мы будем одни? — прищуриваюсь я и выкручиваю запястье из его пальцев.

— Конечно, — кивает, застегивая брюки. — А ты как думала?

— У тебя, что друзей нет? — провожу кончиками пальцев по гладко выбритой щеке.

— Есть, а что? — хмурит пушистые брови и смотрит на меня как на больную. А хотя… такая я и есть.

— Да ничего, — пожимаю плечами. — Вот к ним и езжай.

Дергаю дверь и выхожу из туалета.

— Ты куда, Конфетка? — летит в спину недоуменное.

— Конфетка сегодня вышла из чата, — проговариваю тихо, а может, и вовсе про себя.

Громко стуча каблуками, почти перебивая этой барабанной дробью фоновую музыку, иду к бару.

— Дайте бутылку мартини, — бросаю я бармену. — И дозатор открутите. Я возьму с собой.

Бармен улыбается мне, пока я подчищаю размазанную помаду, глядя над его плечом. Мое отражение мутное, искаженное, наплывающие на бутылки. Такое же, как мое исковерканное нутро.

— Что-то еще? — спрашивает он, поставив передо мной голубоватую бутылку.

— Нет, — кладу на стойку купюру. — Сдачи не надо, спасибо.

Я беру мартини и на ходу вызываю в приложении такси.

Я хочу залезть в теплую ванну и провести время с ним. И пусть Ваня только в моей голове, и я ласкаю себя сама. Я часто провожу так вечера в своей халупе. Мне с ним воображаемым лучше, чем со всеми ними реальными.

Я устраиваюсь на заднем сиденье такси и откупориваю бутылку. Делаю большой глоток и чувствую, как щеки жжет влагой. Иногда мне кажется, что я бы всю свою никчемную жизнь отдала за один день с ним. Тот день, в котором бы я была для Вани той самой единственной, его бриллиантом.

Машина плавно везет меня сквозь ночной город, бутылка медленно пустеет, а я потихоньку отупеваю. Боль в груди становится терпимой, а мои выдумки — более живыми. Глупая маленькая Ника. Не придумала ничего лучше, кроме как влюбиться в самого свободного человека на этой планете. Он ничей, я его. Какой пассаж.

— Остановите здесь, — прошу я и водитель бросает на меня странный взгляд.

Конечно, я слишком чуждо смотрюсь в этом маргинальном районе. Выхожу в промозглый, накрапывающий дождевой моросью вечер. Обнимаю свои голые плечи — забыла пальто в баре — иду к подъезду. Швыряю бутылку с остатками алкоголя в переполненную урну.

Поднимаюсь на третий этаж пешком и вхожу в квартиру, где меня даже кошка не ждет. С отвращением скидываю свой наряд, который весь пропитался чужим запахом, и запихиваю его в корзину для грязного белья.

Накидываю халат и открываю воду, чтобы наполнить ванну.

Громкий, настойчивый стук в дверь. Я подскакиваю, сердце колотится в горле.

«Денис?», — вспыхивает в голове, и мне становится жутко.

— Открой, мерзавка! — раздается приглушенный дверью женский голос.

Она что здесь забыла? Совсем спятила? Я сижу в ванной и игнорирую все нарастающий тарарам.

Она долбит в дверь руками и ногами. У соседей сверху орет разбуженный ребенок, лают все собаки, которые живут на лестничной клетке. Сейчас кто-то вызовет полицию, и станет еще хуже.

Я сжимаю пальцы в кулаки и иду в прихожую. Верчу ручку замка и открываю дверь, сделав глубокий вдох, словно перед погружением в прорубь.

Она залетает в квартиру, размахивается и отвешивает мне хлесткую пощечину. Щека тут же загорается, но я просто стою и смотрю на нее.

— Мама, — срывается с моих губ давно забытое слово.

Ваня

Член в ее присутствии всегда стоит. Чертова выученная реакция. Словно и не было всех лет. Словно только вчера я впервые поцеловал ее в одной из подсобок частных школ. На хер я тогда это сделал? Тысячу раз задавал себе этот вопрос. И каждый раз возвращался к одному единственному ответу. Потому что хотел ее до безумия. И она меня хотела, что бы она ни говорила.

Глава 4

Ника

– Как ты могла? – вопит она, чуть ли не кидаясь на меня разъяренной гусыней. – Как ты могла так поступить со мной? Опять!

– Что за бред ты несешь? — выдаю подрагивающим голосом, отступая вглубь коридора. – Я ничего не понимаю.

Ее визит похож на кошмарный сон. Но я точно знаю, что не сплю. Мы не виделись сколько? Три года? Не помню. Я давно свыклась с ролью сироты: денег не клянчила и встреч не искала. И вот она вдруг на моем пороге.

– Не понимаешь?! Не понимаешь, говоришь? – запускает пальцы себе в волосы, и мне кажется, что сейчас она просто начнет рвать их на себе. – Свинью я воспитала! Неблагодарную свинью!!!

– Я не позволю больше обливать себя этой грязью, – вырывается из моей будто стянутой тугими ремнями груди. – Я ничего тебе не сделала! Убирайся из моего дома!

– Ах ты не позволишь… – змеей шипит она и снова начинает наступать, осматривается, словно в поисках чего-то потяжелее, чем можно меня огреть. – Из дома твоего убраться?.. Ты в моем доме спала с моим мужем, тварь! И я буду здесь делать, что я хочу, и когда хочу! Поняла меня?!

Она хватает вазу с комода и швыряет ее прямо в меня. Я едва успеваю увернуться. Осколки прыскают на пол, что-то задевает мою голую ногу.

– Опять, стерва, его захотела? – в ее глазах столько ненависти, что я пугаюсь. – Глеб мой! Слышишь? Мой!!! И сколько ты не вешала бы ему на нос свою молоденькую пизду, он все равно мой!!!

Я с опаской смотрю на ее длинные, красные стилеты и вновь пячусь, пока не натыкаюсь спиной на косяк. Я прекрасно помню, как эти ногти буквально рвали из меня куски плоти.

– Ты совсем спятила! – ору я. – Рехнулась на нем. Ты прекрасно знаешь, что он растлевал меня чуть ли не с первого дня жизни в нашем доме. Но тебе было насрать, потому что ты хотела его в койке! Но ты можешь успокоиться. Я не видела его много лет. И не горю желанием опять встречаться!

– Шлюха малолетняя! И как только язык поворачивается! – она вдруг стихает как неподкармливаемое дровами пламя. – Да? Не горишь желанием встречаться? А почему ж ты тогда живешь прямо под ним? А? Надо было не мелочиться, снимать квартиру прямо рядом. Удобнее было бы, по ступенькам не бегать.

— Что ты несешь? – я почти теряю голос, внутри все холодеет, ноги начинают дрожать так сильно, что косточки на коленях стучат друг о друга. – Я просто сняла квартиру рядом с работой, и все. Ты спятила, и он тебе везде мерещится, да?

– Какая же ты сука, Вероника, – выплевывает мать. – В аду тебе гореть за все это. Вот попомнишь мои слова. Гореть в аду.

Она сплевывает прямо мне под ноги, разворачивается на своих каблуках, и походкой победительницы покидает мою квартиру, оставляя нараспашку входную дверь.

Я поспешно захлопываю дверь и закрываю ее на все замки и цепочку, приваливаюсь к ней спиной и застываю в ступоре. Что-то держит меня на месте – не могу двигаться, дышу через раз, все внутри дрожит.

Мне было спокойно в этой дыре, вдали от шикарного центра города, где я выросла. Но пришла она и забрала с собой мой покой. Теперь мне жутко в собственном доме, словно прошлое ожило и вновь хочет растерзать меня на части.

Шум воды возвращает меня в реальность. Я бегу в ванную, открываю дверь и вляпываюсь босыми ногами в воду, которая льется из переполненной ванны и уже покрыла пол тонким слоем.

Завинчиваю краны и погружаю руку в воду по локоть, вытаскиваю затычку. Провожу мокрой ладонью по лицу.

Трясусь. Память услужливо рисует перед внутренним взором его черты. Такие, какими они были годы назад. Глеб, наверное, изменился. Постарел, подурнел, полысел. Мне хочется в это верить, но я до ужаса боюсь даже случайной встречи с ним. Боюсь его больше, чем Дениса.

Падаю на колени и принимаюсь тряпкой собирать воду. Повторяю монотонные действия, пока не начинает болеть спина, а пол не становится почти сухим. Мою руки и иду в единственную комнату. Падаю на диван и закрываю глаза.

Он у меня под веками, вновь проступает на самой подкорке. Теперь этот ужас будет мучить меня, пока я не смогу убедиться, что квартира этажом выше пуста.

Откидываю одеяло и вскакиваю на ноги. Это безумие. Просто безумие. Эта женщина спятила, и просто несет чушь.

Я запахиваю халат и как есть босая выхожу на лестничную клетку, которая тускло освещена лампочкой Ильича, преодолеваю лестничный пролет и застываю у нужной двери.

Делаю такой глубокий вдох, что чувствую боль в легких, и стучу. Сначала едва слышно. Потом все громче. И громче. И вот уже колочу в утлое полотно двумя руками, наплевав, что всех перебудила.

– Ника? – дверь открывается резко, и я чуть не проваливаюсь в квартиру. – Здравствуй.

– Что за бред? – бормочу я осипшим голосом, а в голове одно: – “Бежать. Спасаться бегством, или хотя бы ползком”.

Мое тело меня не слушается. Я словно приросла к холодному, грязному полу. Дышу через раз и моргаю. Смотрю на него ухмыляющегося. Нет, он почти не изменился. Не постарел, не полысел. Все тот же Глеб.

– Мать приходила, – не вопрос, утверждение. – Я слышал. Стены тут тонкие. Как ты?

Он издевается? Или совсем поехал? Глеб, что поселился рядом со мной, чтобы однажды вечером спросить, как у меня дела?

– Что тебе от меня надо? – выдавливаю я, тут же зажимаю себе рот ладонями и громко всхлипываю.

– Я тут живу, – пожимает плечами как ни в чем не бывало. – Это ты пришла ко мне. Что тебе от меня нужно, Ника?

Вкрадчивый голос звучит прямо в моей голове.

— Нет, нет, – бормочу как сумасшедшая, ощущая, что он опять забирается мне под кожу. – Мне ничего от тебя не нужно. Ты же обещал тогда, что отпустишь меня. Зачем тебе снимать квартиру в этой дыре?

– Ты уверена, что тебе ничего от меня не нужно? – он переступает порог, делая шаг ко мне. – Я все думал, как ты…

— Я хорошо, – собираю все кусочки храбрости, что имею. Улыбаюсь ему. – Я пришла сказать, что у меня есть парень. Я за него замуж выхожу. И он любому голову за меня оторвет. Так что держись от меня подальше! Слышишь?

Глава 5

Ника

Я парой движений вытираю стол, сую в держатель новую стопку вечно заканчивающихся салфеток, разворачиваюсь на мягких, пружинящих пятках кроссовок. Зал полон и улизнуть в туалет, чтобы хоть как-то накраситься не выйдет. Мне нервозно вообще без косметики на лице. Чувствую себя беззащитной.

Глупости! На самом деле я трясусь так, что не могу держать макияжные кисти, из-за того, что дома меня ждет Глеб. Вернуться туда я не могу, а больше идти мне просто некуда.

Тычок в грудь почти сносит меня с ног, и я рефлекторно зажмуриваюсь от оглушительного звона посуды, бьющейся о кафель.

— Прости, Ник, — бормочет трясущаяся Люба, которая судорожно хватается за край уже пустого подноса.

— Ничего, — киваю я, чувствуя, как по мне мерзко стекает что-то теплое.

Опускаю взгляд, медленно, как в фильме ужасов. Прекрасно! Просто улет… Я вся в брызгах этого мерзотного чая каркаде. Его так много, что левый бок весь мокрый. Конечно, эту дрянь никто не пьет, если вдруг сдуру заказал.

Моя белая блузка выглядит так, словно ею подтыкались, когда внезапно начались эти дни. Я стираю брызги с лица и присаживаюсь на корточки. Почти падаю, мечтая уйти под землю.

— Мне так жаль. Не заметила тебя, — Люба вместе со мной с грохотом кидает осколки на поднос.

— Иди, там Марику сейчас разорвет от ора, — мне вдруг становится ее жалко, девчонка тут первый день и очень нуждается в этой работе. — Я сейчас тут все сама уберу, умоюсь и помогу тебе.

— Спасибо, Ник, — пищит Люба, подскакивает на ноги и торопливо уходит.

Я затыкаю растрепавшиеся волосы за уши и принимаюсь собирать тряпкой жидкость и мелкие осколки.

— Всем на пол, это ограбление! — оглушительный ба-бах, а за ним визги посетителей наполняют помещение.

Я вздрагиваю и падаю на колени, не удержав равновесие – в голую коленку впивается осколок, и я зависаю, глядя на растекающуюся под ней красноватую лужицу.

Застываю, сгорбив спину. В голове пустота, а губы сводит от улыбки. Конечно. Почему бы и нет? Я, наверное, совсем сумасшедшая. Вокруг меня творится безумие, паника такая, что я чувствую ее кожей, и мне кажется, что я знаю голос налетчика. Это каким надо быть придурком, чтобы грабить кафе на отшибе еще до обеда, когда касса пуста? Вероятно, решил заработать на жвачки. Так, Ника, у тебя едет крыша. Тебя в этом дурдоме беспокоит разбитая коленка и будоражит, что его голос похож на голос Ванечки? Стоп, не будет такого. Он не ворвется сюда и не заберет тебя. Всё — тупые влажные мечты.

Я зажмуриваюсь, стараюсь дышать хоть через раз, считаю про себя:

“Один, два, три, четыре...”

— Я сказал, на пол! — голос приближается. — Или брысь отсюда! Считаю до… семи, ладно. Раз…

Голос уже кажется раздается прямо надо мной.

— Два… Пять… Семь… Стреляю!

Мне вдруг становится так смешно. Я кручу в голове собственный некролог: “…спятившая официантка была застрелена… бла-бла-бла”. Я улыбаюсь до боли в щеках, поднимаю голову и распахиваю глаза. Пусть так, пусть сейчас.

В паре шагов от меня стоит грабитель. Я цепляюсь взглядом за брендовые кроссовки, скольжу по ткани многотысячных джинсов вверх, рассматриваю кожанку, которая стоит больше, чем

все это кафе. Грабитель в черной балаклаве, лица не видно, машет пистолетом словно он дирижер, подгоняя нерасторопных посетителей к выходу.

— Шнеля, шнеля! — он забавляется?

Я смотрю на него, вновь издаю истеричный смешок. Понадежнее упираюсь ладонями в противный липкий пол и одними губами произношу:

– Давай.

Меня трясет так, что стучат зубы, но это не страх. Что-то другое… нездоровое, неведомое, похожее на возбуждение.

В зале уже пусто, за барной стойкой жмутся друг к другу Марика и Люба.

— Ну вот и славно, — удовлетворенно изрекает грабитель и окидывает взглядом пустое помещение.

Пара секунд, и он глядит прямо на меня своими зелеными безднами. Дрожь становится такой глубокой, что я вся вибрирую. Ваня. Это точно он. Или пора вызывать санитаров.

— Что ты творишь? – слетает с моих губ. Голос мой осипший, почти неслышный, в горле щекочет, а взгляд мутит слезная пленка.

— Беру тебя в заложники, — я почти уверена, что под балаклавой он улыбается. — Бутылку самого дорогого виски, который у вас есть. Две. Ладно, три.

– От тебя сбежал твой Бриллиант? – не могу сдержаться я, поднимаюсь на ноги, пытаясь прикрыть рукой самое смачное пятно на блузке.

— Я сказал, пойло мне, — Ваня тыкает пистолетом в стоящих за стойкой девчонок. Быстро!

Мне не отвечает.

— Это мой стол, – я делаю девочкам знак, чтобы они не схватили по инфаркту от страха. – Что-то еще?

— Полицию вызвать успели? — Ваня опирается на барную стойку, глядит на Марику.

– Нет, — бормочет она, почти сползая на пол. – Пожалуйста, не убивайте. У меня ребенок.

— Да ну брось, что ж я какой-то маньяк? — Ваня стягивает маску, вызывая понятную оторопь у девчонок, прячет пистолет за пояс джинсов на спине, достает из кармана портмоне, отсчитывает несколько крупнономинальных купюр. — Хватит за неудобства и на

шоколадку ребенку? За виски отдельно рассчитаюсь.

В этот момент я с трудом удерживаюсь, чтобы не треснуть его прямо по спине. К чему был весь этот цирк? Еще один решил поиграть со мной в куклы. И роль куклы опять я. Даже не

разговаривает со мной.

Меня вдруг накрывает тупой усталостью. Я плюхаюсь на стул и прикладываю к ране под коленом салфетку, которая тут же пропитывается кровью.

– Виски тебе не понравится, – выдаю с ухмылкой, которую он не видит. – Разбавленный.

– Девочки нальют мне нормального, правда? – снова им, не мне.

— Самого лучшего, – заикаясь убеждает Марика и бросается к бутылкам на стеклянных полках.

– Приятного времяпрепровождения, – выдаю с горечью и каким-то разрывающим разочарованием, распирающим грудную клетку.

Встаю и хромая плетусь в сторону служебного выхода. Я не готова. Не готова. Не выдержу нового раунда его игр.

Глава 6

Ника

Поднимаю глаза, моргаю слипшимися от слез ресницами. После оргазма такой силы хочу только одного: к нему на руки. Хочу, чтобы он прижал меня к себе и назвал своей.

— Поеду, – киваю я, вновь попавшись в капкан зеленых глаз.

Он не дотрагивается до меня. Едва улыбается уголками губ.

– Ты в этом поедешь? – Ваня окидывает взглядом мою форму. – Там холодно.

— Я… — внезапно вспоминаю, что на мне облитые юбка и форменная рубашка. – Нет, мне нужно переодеться. Подождешь?

Мне вдруг становится страшно, что если я уйду, то он опять испарится. И тогда уже все… Я никогда больше его не увижу.

– Ага. Кофемашина как включается? – он направляется за барную стойку, задумчиво останавливается возле аппарата.

– Там есть инструкция, — поясняю я, а потом с моих губ срывается какая-то дикость: — Ты можешь пойти со мной? В подсобку…

Ваня смотрит на меня долгим взглядом, одним из тех, что, кажется, просвечивают рентгеном.

– Могу, – серьезно говорит он. – Только обещай не приставать.

Я застываю с открытым ртом – никак не могу привыкнуть к его шуточкам, сказанным серьезным тоном. Молча разворачиваюсь и иду в подсобку, где мы переодеваемся.

Пока я достаю свои вещи, – растянутый свитер и джинсы, – в небольшом коридорчике раздаются тихие шаги. В зеркале вижу, как Ваня застывает на пороге, подпирает плечом дверной косяк.

— Отвернись, – бросаю через плечо, дернув молнию сбоку юбки.

– Ты… хочешь, чтобы я отвернулся? – огонек в его глазах будто бы снова разгорается, но в следующую секунду он поднимает ладони в жесте капитуляции. – Ладно, ладно.

Отворачивается и возвращается в ту же позу.

Я улыбаюсь своему отражению. В груди горячо, словно там растет солнце, которое вот-вот прорвется наружу и затопит светом все вокруг. Весь город. Осветит каждый его темный закоулок.

С удовольствием избавляюсь от мерзкой формы, напяливаю свитер, жалея, что приходится при нем быть в этой убогости. Дергаю кофту вниз, чувствуя, как электризуются волосы, и выныриваю из растянутой горловины.

Дергаюсь, потому что Ваня стоит прямо за моей спиной, рассматривает меня внимательно, чуть склонив голову набок.

— Я же попросила тебя отвернуться, – проговариваю сдавленно, умирая от желания оказаться в его руках.

– Я отвернулся, – голос тихий, низкий, чуть хрипловатый врывается в сердце.

— Мне так тяжело находится рядом с тобой, – выдаю я тупое, тихо всхлипнув.

– Почему? – не шевелится, руки в карманах, но стоит так близко, что его дыхание шевелит мои волосы.

— Я не знаю, глупости все это, – отмахиваюсь я, наскоро стираю слезинку, которая катится по щеке и наклоняюсь, чтобы уже заскочить в джинсы.

Я делаю вид, что просто переодеваюсь, что все мои движения случайны. Джинсы узкие, и я натягиваю их медленно, касаясь вскользь попкой его ширинки.

Он слегка покашливает, поднимает руку, чтобы прикрыть рот, задевая ребром ладони мое голое бедро.

Я красивым движением разворачиваюсь лицом к нему, стараясь не касаться его вообще. Тяну джинсы вверх, задевая рукой бугор, неслабо обозначившийся в штанах.

— Прости, тут тесно, – улыбаюсь почти ему в губы, поднимаю руку и собираю волосы в хвостик.

– У тебя тут что-то… – он склоняется надо мной, тянется рукой за меня, а губы прямо возле моего уха. – Ничего не забыла?

Забыла. Забыла, кто я есть, и все, что было до него.

— Куртку возьму и можем идти, – я замечаю длинную темную ресницу на его щеке и тянусь к этому месту губами. Шепчу: – У тебя ресничка. В глаз попадет.

Я легко касаюсь его губами. Умираю от вибрирующей грусти этого прикосновения, замираю в моменте. У меня в груди отдается его сердцебиение.

Отстраняюсь, снимаю с губы ресницу и показываю ему на подушечке пальца:

– Можешь загадать желание.

– Загадал, – смотрит в мои глаза, легко дует на палец, и ресница улетает.

Преодолевает последние пару сантиметров между его губами и моим пальцем, целует подушечку, а потом легонько, щекотно ее прикусывает.

— Что ты загадал? – спрашиваю я хриплым от волнения голосом, запуская пальцы свободной руки в его взъерошенные волосы.

– Если скажу – не сбудется, – мой палец на фалангу исчезает у него во рту, и я ощущаю, как по моей коже скользит его язык.

С моих губ срывается стон, который, кажется, заполняет собой все крошечное помещение. Я не удерживаюсь и прижимаюсь губами к его шее, наполняю легкие, терпким ароматом с отзвуками озона и…пороха. Не знаю, как еще это назвать.

Я губами чувствую, как бьется пульсом жилка на его шее, как зарождается где-то в горле почти звериный рык. А потом он зажимает в кулак мой хвостик и, потянув, врезается в меня сумасводящим поцелуем.

Я подчиняюсь, растворяюсь в этом животном поцелуе. Ванечка жадно вылизывает мое небо, покусывает губы, стонет в мой рот. А я все это принимаю. Неосознанно он исполнил мое самое большое желание, хоть я так и не ответила, чего хочу взамен того, что есть.

Он дергает вверх только что надетый свитер, сбрасывает свою куртку прямо на пол. Под ней футболка с коротким рукавом, открывающая красивую мускулатуру. Футболка летит туда же:

в гору ненужной и неуместной сейчас одежды. Он замирает, глядя на меня.

– Ника… – мое имя звучит так волнующе, когда Ванечка произносит его так. – Я не за этим к тебе пришел. Правда. Если не хочешь, нахрен все. Просто поедем покатаемся. Хорошо?

– Хочу, – во мне еще никогда не было столько уверенности в собственных желаниях.

Я медленно опускаюсь перед ним на колени, целую твердые, как камень, мышцы, расстегиваю пуговицу и молнию, запускаю пальчики под резинку боксеров.

Поднимаю голову и смотрю на него снизу-вверх.

– Ты… что делаешь? – не замечала раньше в нем ханжеских замашек.

— Я… – пугаюсь его потемневшего вовсе не от страсти взгляда. — хочу сделать тебе приятно.

Застываю, не понимая, что сделала не так, но меня просто парализует его тяжелым взглядом.