Девять жизней до рассвета

1

Более неподходящих мыслей в данную минуту, придумать трудно, но в голове крутился образ стремительно мчащихся куда-то белых волков. Стая неслась по белоснежному полотну заснеженной пустыни, где горизонт размывали крупные хлопья снега. Волчья стая неслась куда-то так же быстро, как я летела по автомобильной магистрали. На мокром асфальте расплывались лучи равнодушных фонарей. Я видела их так же ясно и ярко, как и волков из своей головы. Тряхнув головой, я на мгновение зажмурилась, пытаясь угомонить не вовремя разыгравшуюся фантазию.

Удивительно, но уже не в первый раз я замечаю, что в минуты серьезной опасности, вместо того, чтобы максимально собраться и сконцентрироваться на ситуации, я проваливаюсь в какие-то второстепенные мысли, отвлекающие оттого, что происходит в данный момент, а стоило бы все же вытянуть себя за шкирку из фантазий, потому что за мной по автостраде мчался озверевший бывший муж. Хотя формальная точка в нашем разводе не поставлена и, наверное, не будет поставлена никогда, потому что будет пунктирная линия между датами моего рождения и смерти.

От последней мысли по спине пробежал холодок, и я крепче сжала руль, смотря в зеркало дальнего вида, кажется, оторвалась от него. Прикрыв на мгновение глаза, я выдохнула, сердце немного успокоилось и я, наконец, почувствовала боль в плече, за которое он меня сегодня схватил, легкую пульсацию в затылке, где он меня тянул за волосы и ноющую боль в руке, ею я отвесила ему очередную оплеуху.

Стоит, наконец, признать, что мы все же друг друга, стоили, хотя поначалу мне казалось, это совсем не так. Поначалу я вообще не понимала, что он за человек. Господи, сколько же глупостей я наделала, хотелось постучаться лбом об руль, но я летела по автостраде с такой скоростью, что лучше было не делать глупостей, тем более я и так унося ноги от него, сама не знаю, на какую дорогу вырулила.

Рев гнева заглушил голос благоразумия, и я натворила столько глупостей, но самой большой глупостью было дать ему шанс, хотя я его не дала, он его вытащил из меня, глупостью было закрывать глаза на то, что я старалась не замечать, надеясь, что все это как-то потом разрулится и рассосется. Это, пожалуй, моя главная оплошность, все остальное стало лишь ее последствием.

- Господи, какая ж дура…какая ж дура… - По еще горячей после его пощечины щеке пробежала слеза. Несколько лет назад, унося от него ноги в первый раз, я еще не разрешала себе плакать. Он топтался по моему самомнению, и я не могла позволить слезам сделать то же самое. Скрипела зубами, кусала губы, но не плакала, теперь мне уже все равно, я так устала, последние четыре года были настолько тяжелыми, что у меня просто не было сил на все эти глупости и барьеры, последние четыре года, содрали с меня не только щиты, но и кожу вместе с ними, и теперь худший из кошмаров вновь стучался в мою жизнь. Он пытался вернуть мою жизнь в свою, чтобы мы вдвоем горели в его адском котле. Синяя Борода и я его жена, которая станет первой из тех, что окажутся в его жутком подвале.

При мыслях о нем руки снова мелко задрожали, уж лучше подумать о волках, которые все продолжали бежать в снежной пустыне, у них так же, как и у меня, стремительно наступала ночь, я неслась сама, не зная, куда, просто прыгнула в машину, когда удалось вывернуться из его хватки и выбежать из номера гостиницы, которую сняла вчера. Хорошо, что ключи от машины оказались в кармане. Прыгнула в салон, завела машину и вырулила с парковки, чуть не придавив выбежавшего следом муженька. В последний момент он отскочил, включил всё-таки благоразумие. Оно у нас с ним одно на двоих, то у него включается, у меня выключается, то у меня включается, у него выключается…гармония прям, но если отставить шутки в сторону, то я не ожидала, что он заявится. Почти четыре года прошло, мне казалось, что все уже травой поросло. Сколько можно, в конце концов, отравлять друг другу жизнь.

Хотя сто́ит признать, что гостиницу эту на отшибе я снимала как раз, потому что вероятность его появления все же была. Хорошо, что все важные вещи, включая ноутбук, на который я копила почти год, остались в машине, очень жаль было бы убежать из номера и оставить это все там. А так там остались, получается кое-какие личные вещи, почти дочитанный Моэм и ежедневник…

При мысли о последнем пробил холодный пот. Помимо того, что на страничках куча рисунков Артема, я иногда пихаю ему свой ежедневник с ручкой, чтобы он в нем почирикал, пока я занята и не могу отвлечься, так помимо рисунков, я перед поездкой сюда делала документы сыну и фотку его на них в трех экземплярах, она же у меня в ежедневнике, в конверте. Если Влад откроет ежедневник и додумается залезть в конверт, то он точно найдет фотки. Все внутри сжалось. Нет, не нужно бояться. Он не узнает. Подумаешь фотка. Мало ли чья…хотя Артем вылитый Влад…почти полная ксерокопия, разве что волосы светлее. Идиотом надо быть, чтобы не догадаться кто это, а уж кем-кем, а идиотом Влад никогда не был.

Пока грудь стягивал корсет паники, на землю опустилась ночь, а на дороге, по которой я неслась, не горел ни один фонарь. Стиснув руль в руках крепче, я вглядывалась в дорогу. Нужно собраться и выбросить все из головы, я за рулем. Дома ждет сын, а на улице темень непроглядная, да ещё ехала я по дороге вдоль леса, ни одной заправки или дома, не одного горящего фонаря, только редкие машины, мчавшиеся навстречу и слепившие фарами глаза.

В голову настойчиво стучались мысли о нем. О нашей встрече спустя столько времени, чтобы прогнать их, я набрала маму, стоило её предупредить, что я приеду раньше. Вопрос с документами, ради которых мне пришлось вернуться в этот город, придется отложить. Собравшись с духом, я набрала маме и в двух словах описала ситуацию. Она, конечно, испугалась, но я успокоила ее тем, что уже все в порядке и я еду домой. Капризничающий Артем, требовавший меня домой, вот прям сейчас, помог нам с мамой меньше думать о проблемах и больше о нем. Пришлось пообещать сыну в качестве награды и компенсации за хорошее поведение и свое отсутствие, машинку и банку кукурузы консервированной (его особая слабость).

2

Сознание возвращалось короткими эпизодами, меня покачивало как на волне, я приоткрывала глаза, пространство серебристо-серое мутное и не яркое всплывало перед глазами, но я ничего не могла разглядеть, а при попытке вглядеться, стоило напрячься, как меня снова в себя утягивала чернота, полнота и всеобъемлемость которая заставляла потеряться в ней и между короткими вспышками света, казалось, проходила вечность. Пока, наконец, не стало холодно и зябко, тогда впервые я почувствовала какие-то телесные ощущения. Боль и слабость, холод, а еще мокрые волчьи носы и шершавые языки, иногда касавшиеся то моего лица, то плеча.

Я поняла, что до этого была на ком-то из них, но теперь, по ощущениям, я была на ледяном камне, в центре обдуваемой всеми ветрами ледяной пустыни. Волки бегали кругами вокруг алтаря, а единственное, что я могла это чувствовать агонию своего умирающего слабого тела. Меня трясло и лихорадило, в ушах стоял гул и вой. В какой-то момент стало так больно, что вместо того, чтобы сжаться в позу эмбриона, как мне хотелось изначально, я выпрямилась вытянувшись стрункой и, не выдержав больше этой боли, закричала. Мир снова померк и схлопнулся, словно кто-то с размаху ударил меня по ушам, оглушая и разрывая барабанные перепонки.

Все остановилось.

Тьма и полнейшее ничто.

Тут не было времени, меня и чего-нибудь еще, что можно завернуть хоть в какое-то словесное понятие, но этим и было прекрасно это ничто.

А потом появился тихий стук пульса. Хотелось отвернуться, отдалиться от его навязчивого ритма, но там, где нет пространства, некуда отдаляться или приближаться, негде спрятаться и скрыться, когда нечего прятать и скрывать, тебя просто выдирают из тебя же самой, какую-то часть тебя и утягивают в какую-то другую плоскость существования, где появляются образы и мысли. Первым появился Артем, почему-то только сейчас я вспомнила о нем. Сначала я вспомнила имя, и поначалу оно для меня совершенно ничего не значило, а потом, когда я поняла, что стучащий ритм, это стук моего нового сердца, я вспомнила, кто такой Артем, и по щекам побежали горячие слезы, тогда я впервые почувствовала свое лицо. Подтянула к нему руку и коснулась слез, лица и холодной кожи. Я так давно ничего не чувствовала, что совершенно забыла это ощущение, глаза еще ничего не видели, но я все чувствовала и осязала, даже больше, чем могла бы разглядеть глазами. Я чувствовала не только свое тело, иное, не то что умерло на алтаре, но также я ощущала пространство за много миль от меня. Я больше была не в черной пустоте, являющейся источником всего, и я также была не в поле, я лежала на том же полукруглом алтаре, но теперь он был в лесу и на многие, многие, многие мили отсюда одни лишь деревья да хищное зверье. А рядом со мной мои волки, лежат стаей вокруг меня, и поэтому мне тепло. Я снова закрыла глаза, засыпая, хотя именно эта реальность больше напоминала сон. Слезы еще бежали по щекам, я вспомнила, кто такой Артем, но я не помню, кто такая я, как меня зовут, откуда я и зачем вообще я…сон снова спас меня, от всех этих неудобных мыслей, утянув ненадолго в свои уютные объятия.

3

Мягкое прикосновение к щеке и белый свет. Холодный, бескрайний. С этого начала материализовываться моя реальность, прогоняя сон. Виска коснулся влажный волчий нос, фыркнув мне негромко в ухо и обдав лицо теплым дыханием, исчез. Крупные хлопья снега медленно спускались с белого, как застиранная простыня неба и щекотали лицо, опускаясь на него и тая. Тишина, волки и я среди них. Хотелось остаться лишь тем, кто смотрит на снег и не чувствует холод, но стая пришла в движение, и тот волк, на чьей спине я лежала, поднялся на ноги, поднимая и меня заодно. Стоило ему оторваться от земли, как я поймала себя на мысли, что волк почему-то размером с лошадку. Иначе, почему я на таком расстоянии от земли и вполне спокойно помещаюсь на его спине? Как только стая перестала липнуть к друг другу, согревая заодно и меня, я поняла наконец, что я полностью голая.

Низкая температура вернула мне телесные ощущения во всей полноте. Кожа покрылась мурашками, застучали зубы. Я вцепилась в волчью шерсть и вжалась в волка, пряча лицо, пока тот набирал скорость, стрелой проносясь меж высоких деревьев, чьи ветви сбили бы меня с его спины, приподнимись я хоть немного. Мощное волчье тело пружинило о землю и на несколько мгновений, до следующего толчка парило над землей. Почему-то это было так красиво, и почему-то я не думала, больше ни о чем. Я знала, куда они меня несут и что я буду делать, как только спущусь со спины.

Темная, сырая и немного вросшая в землю изба была на прежнем месте. Я знала, где в ней печь и что за печью, лежат тряпки, надеюсь, на них не разжился выводок мышей.

Я думала как человек и думала как волк, переключаясь с одного состояния на другое, так же легко, как переключаются скорости на велосипеде. Мышей там не было. Я это знала. Зашла в избу, волки остались на пороге, один засунул свою огромную морду в покосившуюся дверь, но фыркнув, ушел. Ну да, приятного мало, запах в отсыревшей избе такой себе. Забравшись за печь, нашла плетеный короб, но там оказалась бесполезная труха. На мгновение я озадаченно застыла, а потом вспомнила, что одежда в грубо сколоченном сундуке, стоя́щем в другой части избы, рядом со столом и лавками. Странно, что он там делает? Должен ведь за печью стоять? Или не должен? Откуда вообще я это знаю? Голова заболела.

Сундук заскрипел так, что меня до костей пробрало, но зато внутри оказался ворох вполне себе целых тряпок. Одни из них простые штаны и широкая кофта, а еще где-то должен быть тулуп и безрукавка. Тулуп висел на крючке у стены, весь в паутине и пыли. Зато сухой, а вот с поиском безрукавки пришлось повозиться, все холодное и сыроватое, но когда получится растопить печь, все высушу и согрею, пока нужно хоть во что-то облачиться.

Что происходило после того, как я оделась, непонятно, но очнулась я уже на импровизированной лежанке из разного барахла, за остывающей печью, накрытой всеми тряпками, какие нашлись, включая потасканный половик. Голова гудела, а меня знобило, нос заложило, и губы пересохли. Я смотрела на темные бревна и пыталась вспомнить, как я оказалась за печью и как соорудила себе это лежбище, кто вообще ее растопил, и пока я трясла свою память как пустую копилку, с одной-единственной монеткой внутри, меня вдруг озарило, память свалилась на меня словно кирпич на голову, больно и неожиданно. Я вспомнила, кто такой Артем, кем он мне приходится, кто я и что, кажется, я попала в аварию.

Крутящиеся колеса моей машины появились перед глазами как по команде, а еще точно такое же светлое небо, как то под которым я сегодня проснулась. Тогда, кажется, тоже падал снег. Сердце сжалось. Мелькнула глупая надежда, что возможно где-то рядом моя машина, но я добралась сюда голой на волках…однозначно, машина не рядом.

Я не хотела подпускать к себе мысль, о том, что я, вероятно, погибла в аварии. Я отчаянно цеплялась за надежду, ведь я жива, сижу в этом сыром углу, за пыльной печью, но я приехала сюда на волках. Что это, как не агония умирающего мозга? Паника сжимала ледяную руку на моей шее. Мне перестало хватать воздуха. На глаза набежали слезы. Кнутом по нервам прошлась мысль об оставленном с мамой сыне. Неужели я его больше никогда не увижу? Никогда-никогда больше не обниму?

Боль от этой мысли была настолько сильной, что я сама не поняла, как, сбросив с себя все, чем была накрыта, спотыкаясь, выбралась из-за печи, шлепнулась на колени у самой двери, чувствуя, как толчками вырывается вой из груди. Непереносимость происходящего заставили дернуть дверь на себя и выбежать босиком на улицу. Почему-то я решила, совершенно наивно и по-детски, что как-то добегу до них, ведь не может быть взаправду, весь этот бред, может быть это просто сон? Какие еще, в конце концов, волки? Беспощадная, парадоксальная реальность, вцепилась в меня острыми зубами, когда, промчавшись босиком по сугробам, я забежала в ледяной ручей. Настоящий не воображаемый. Меня вполне по-настоящему колотило от пронизывающего кости холода и раздирающего грудь и горло ледяного воздуха, а единственные, относительно нормальные штаны, стремительно намокали в ледяной воде.

Обратно я возвращалась на деревянных ногах. С одной-единственной мыслью в голове, которую все никак не удавалось переварить, но и оспорить ее было невозможно, потому что она ледяным ковром расстелилась вдоль всего моего пути до дома – это реальность. Это не сон. Это не фантазия. Это реальность, потому что тут очень холодно и плохо, потому что каждый шаг до дома был как наказание. Вытрезвляющее и сбрасывающее в реальность с космической высоты. Не знаю, как я не разбилась, когда приземлилась в это осознание.

Вернувшись домой, я хотела забраться за печь, зуб на зуб не попадал, но вместо этого открыла дверцу печи и засунула туда полено, за ним еще одно. Мне повезло, под лавкой с противоположной стороны от печи, были плотно утрамбованные поленья. Не представляю, насколько их хватит и кто их тут сложил, а еще как я развела огонь. Главное — не дать ему потухнуть, потому что у меня нет ни единой мысли, как его разводить, если вдруг это случится.

4

Рандеву босиком до ручья обошлось мне очень дорого. Несколько раз я просыпалась от собственного голоса. Кажется, звала сына и маму. В какой-то момент стало так плохо, что я подумала, что возможно не проснусь, и эта мысль вызвала не страх, а облегчение. Больше не будет боли и тоски. Я не хочу быть тут и сходить с ума от мысли, как там мой ребенок. Через сколько он начнет тосковать и плакать, звать меня. При мысли о его боли, о том, что ему придется пройти без меня и ни разу больше я не обниму его, мне становилось так плохо, что смерть не казалась чем-то ужасным, тем более мне не впервой умирать.

Метаясь в горячке, я вспомнила, как легко я вылетела из тела, словно ветром сдуло, а потом как стояла среди волков и смотрела на Влада. Точнее, я не смотрела, нечем было смотреть, но я все осязала, так словно бы у меня появился миллион дополнительных рецепторов, воспринимающих любое колебание пространства. Почему-то я напрочь забыла, о том, как попрощалась с ним. Как он бежал от своей машины, на которой сам чуть не слетел с дороги и не закрыв дверь, вывалился из салона, а потом споткнувшись и, не добежав до меня несколько метров, шлепнулся совершенно по-детски, всем телом на землю. Поднялся и снова упал. Будто ноги его не держали.

Никогда, никогда я не видела его таким…таким, растерянным, разбитым, неуклюжим, совершенно беспомощным. Его реакция неожиданной болью отозвалась во всем моем существе и меня застала врасплох совершенно ошеломляющая мысль. Оказывается, после смерти ничего не заканчивается и более того, мы все чувствуем, понимаем, а пронзительная душевная боль становится всеобъемлющей, потому что ее ничем не заглушишь, не заешь, не запьешь, не задавишь, нет больше тела, способного самого себя обмануть. Способного хотя бы просто заснуть, хоть на время отключить тебя от боли. Остаешься совершенно беспомощный ты, наедине с трагедией близких, которых ты больше не можешь обнять, поцеловать, утешить, сказать, что все в порядке, вот я живой, просто живой теперь по-другому.

Проснулась я залитая слезами, с воспоминанием, как пыталась обнять тихо воющего надо мной Влада. Человека, которого ненавидела всей душой последние несколько лет. Хотя не знаю, ненависть это была или обида. Теперь я уже ничего не знаю…

Печь слепили явно из того, что нашли в лесу. Круглые камни и между ними глина. Полукруглая и шершавая. Стирая пальцем слезу, я растирала ее по сыпучей печи, оставляя мокрую полоску. Я в детстве так с обоями делала, мама меня наругает, либо в угол поставит, либо спать днем положит, и я лежу, слезы по стене растираю. Причем не по всей, а одну какую-нибудь полоску, пока не сотру обоину до катышек, так и сейчас, сама не заметила, как занялась тем же самым, а когда заметила, ничего с этим делать не стала, все равно некому меня за это ругать. При мысли о том, что некому меня больше ругать, накатила вторая волна, и слезная полоска стала глубже.

Возможно, я бы занималась этим увлекательным занятием весь день, если бы мне не захотелось в туалет. Удивительно, откуда только запасы влаги во мне берутся. Хорошо, что тут не было зеркала, выбираясь из-за печи, мне показалось, что я вполне могла бы кого-нибудь напугать. Всклокоченные волосы торчали во все стороны, грязные еще к тому же, явно опухшее от слез лицо и тощее тело, с впалым животом. Найдя два лаптя, разных размеров почему-то и замотав ноги двумя лоскутами тряпок, я в нетерпении выбежала из избы, в поисках какого-нибудь строения для туалета, должна же быть какая-то кабинка?

Конечно…и кабинка нашлась, и кран с горячей водой, и душ гигиенический, а еще мыло душистое и полотенце пушистое. В моем воображении, правда. В реальности обнаружились только кустики без листьев. Вы когда-нибудь вытирали попу снегом? Незабываемые, совершенно неповторимые и ни на что не похожие ощущения. Хорошо, что волки объявились, когда я уже сделала свои дела, иначе я бы их сделала в штаны. Не знаю, куда подевалась моя былая лояльность к волкам, помнится я каталась на одном из них и вполне себе спокойно спала среди стаи. Когда мохнатая морда, показалась сбоку от меня, я завизжала так, что бедный волк отпрянул, испугавшись не меньше меня. Потом, мне кажется, он испугался уже за меня, когда, не натянув до конца штаны, я ломанулась бежать домой и свалилась в сугроб с голой задницей, запутавшись в штанах. Продолжая истошно вопить, периодически переходя на фальцет, я выбралась из сугроба, кое как поднялась на ноги, натянула окаянные штаны и забыв свое достоинство на полянке, вместе с одним из лаптей, ломанулась домой.

Один из волков стоял у распахнутой двери, искал, видимо, меня, когда я сиреной, голося на весь лес, показалась из-за избы, бедолага, завидев меня, отбежал от двери. Если бы он не отбежал, я бы сто процентов забралась бы на крышу и уже оттуда продолжила бы оглашать всю округу своими воплями и откуда у меня только столько сил взялось на эту придурь, не знаю.

Я забежала домой и чуть убавив громкость, навалилась всем телом на дверь, но та почему-то не закрывалась. Я занервничала и принялась толкаться плечом в дверь, пока не додумалась посмотреть на пол, потому что не закрывалась дверь буквально на расстояние небольшой щели. Там оказался зайчик. Видимо, волки с охоты принесли. Если бы мне было чем, меня бы вывернуло наизнанку. Несчастного как раз зажало между дверью и коробкой. Судорога тошноты скрутила тело, и если бы не паника, я бы его так и оставила, но мой находчивый мозг справился, я заметила кочергу возле печи и добежав до нее, ею вытолкнула мерзкую тушку на улицу. Закрыла, наконец, дверь, защелкнула деревянную задвижку и скатилась по двери на пол, хрипло дыша и вытирая руками вспотевшее лицо.

Подтянув к груди колени, уронила буйную голову на руки и закрыла глаза. Все силы потратила на этот туалет. Конечно, я задалась вопросом какого черта я так отреагировала, ведь доехала ж на волках этих сюда, но словно бы после этой горячки и сна здесь я стала собой прежней или дело не в этом, а в том, что у меня спала температура и ко мне вернулось критическое мышление. А если критически осмыслить то, что происходит, то это все ненормально.

5

Удивительно, как быстро бытовые проблемы помогают пережить психологические катастрофы. Когда тебе нечего есть и нет даже мыльного обмылка, а про одежду я вообще молчу, все душевные метания малость заглушаются и отходят на второй план, особенно если есть нечего. Даже пострадать у двери долго не вышло, потому что из щели в полу дуло, пришлось подняться на ноги и пойти осваивать жилище свое. Вероятно, стоит быть благодарной, что волки меня все же в избу притащили, а не в берлогу медвежью. При мысли о такой альтернативе меня передернуло, и я на две с половиной секунды почувствовала себя счастливой.

Если сравнивать с медвежьей берлогой, то мне, безусловно, повезло, у меня есть четыре стены, крыша, под крышей печь круглая, а за ней кровать из барахла. Печь кое-где в трещинах, но сделано это все из подручных средств, значит, можно раздобыть глину и заделать эти щели. Напротив двери, сбоку от печи грубо сколоченный стол с лавкой, над столом полки, с правой стороны от стола широкая лавка и осыпавшиеся трухой веники каких-то трав, от которых остались только оплетенные паутиной веточки. Ну и сундук, большая часть барахла из которого теперь за печкой.

Сил после болезни не было совсем. Сильная слабость накатила, как только я немного успокоилась и пришла в себя. Посидев на лавке, я вернулась за печь, свалилась там в свой угол и отключилась, трусливо надеясь, что это всё-таки сон. Я засну и очнусь в другом месте, но очнулась я спустя не так много времени, все за той же печью. Урчание желудка разбудило.

Выбравшись из-за печи, я решила, что пора провести более внимательную инвентаризацию и найти хоть что-то съедобное. Раздув тлеющие угли в печи, засунула туда самое толстое полено и принялась шариться по полкам. По итогу поисковых работ было обнаружено несколько глиняных кувшнов, двое из которых с трещинами, несколько ветхих плетеных корзин, стаканчик из бересты с плотной крышкой, в котором оказалась соль, а еще маленький мешочек с сухими грибами и ржавый нож.

Ни чайника, ни кастрюли, только грязный котелок под столом. Я побоялась в нем греть воду, достала единственный целый кувшин, очистила его от пыли и паутины и решила, набрав в него воды, разогреть ее в печи. Встал вопрос, откуда воду брать? В доме воды не было. Где тут ручей неизвестно, но он должен быть где-то, ведь не стали бы люди строить дом далеко от воды? Оставался снег, но выйти из дома к волкам я так и не решилась.

Волки мне снились даже во снах, но после того, как я проснулась после горячки, я все никак не могла решиться и выйти к ним, мозг, выросший в цивилизованном мире, сопротивлялся всей этой необъяснимой чертовщине и вопил в голосину, когда я подходила к двери. Я крутилась у двери до вечера, жуя сухие грибы, пока не раздался волчий вой из леса и парочка, что лежала у двери, не скрылась между деревьев.

Набрав снега, я уже почти зашла домой, когда заметила зайца. Бедолага все также был на прежнем месте. В первое мгновение я отвернулась, не желая этого видеть, но голос разума все же взял верх. Мне ничего не светит, кроме сушеных грибов и обнаруженного в одной из банок иван-чая, а этим особо не наешься. Голод последних дней помог пересилить брезгливость и, справившись с рвотными позывами, я забрала тушку домой. Знала бы я, что ждет меня дальше, гораздо меньше драматизировала бы с зайцем.

Затолкав снег в кувшин и запихнув тот в печь, я решила все же заняться зайцем, но все никак не могла собраться с силами и решиться, потому, чтобы настроиться, начала приводить себя в порядок и начала с волос. Нужно было собрать их, чтобы не мешались. Я совершенно спокойно ходила по избе в поисках хоть какого-нибудь приспособления, с помощью которого смогу их заколоть или завязать, пока до меня не дошло, что волосы какие-то не такие. Как минимум длина не та. Я сначала застыла, не понимая, что не так, а потом я, наконец, заметила цвет. Слишком темные, длинные и прямые. Мои мягкие, непослушные волосы немного вились, во время дождя, скручиваясь в пружинки, и были теплого каштанового цвета, а эти черные, словно вороное крыло.

Это не мои волосы.

Мне показалось, что я вместо полена оказалась в печи. Паника и ужас. Волосы не мои!

Вскочив на ноги, я заметалась по избе, держась за волосы, оттягивая их и всматриваясь в них внимательнее, в надежде, что мне показалось, просто в вечернем сумраке плохо освященной избы я их не разглядела. Неловко упав на колени перед печью и распахнув дверцу, я поднесла волосы поближе к огню.

Черные.

Стремительно подступал второй этап затяжной истерики. Ощущение было такое, словно у меня нервы, как провода на пять ампер, а ток по ним вот-вот на двести двадцать киловатт побежит, и одно только приближение этого ко мне, вызывало волну неконтролируемой паники. И руки какие-то не такие, ладонь словно бы чуть больше моей прежней и пальцы длиннее. У меня просто не было сил справиться с этим. Все тело содрогалось, а дыхание вылетало рывками, то обрываясь и застревая в груди, то со свистом, вылетая сквозь сцепленные зубы. Я едва снова не ломанулась к ручью, но в этот раз, когда я, задыхаясь, выбежала из дома, около двери оказались волки. Одна паника налетела на другую, и я застыла на пороге, просто пытаясь вдохнуть. Они стояли и смотрели на меня, ничего не делали.

- Откуда вы, черти, взялись?! – Проорала я. – Куда вы меня притащили?! Это не я! Не я! В смысле я, не она! – Показывая пальцем на себя, орала я полную дичь, пока не развернулась и не забежала обратно в дом.

Это был тяжелый вечер. Бесконечно выматывающий. В какой-то момент мне показалось, что я сама за собой наблюдаю со стороны, за тем, как мечусь по избе и вою, как дергаю себя за волосы и разговариваю сама с собой. Закончилась истерика, когда волки дружно завыли под окном. Поддержали меня духовым ансамблем. Бег мой по избе прекратился, и я опустилась на колени возле печи. Я хотела лечь спать, потому что сил уже просто ни на что не было, но вспомнив про глиняный кувшин, решила, все же достать его, чтобы не случилось чего.

6

Открыв утром глаза, я молила лишь об одном, чтобы это был просто сон. Просто сон. Мне просто привиделось, как я бегала в волчьем теле и охотилась на медведя, а потом, преисполненная чувством гордости за нас всех, тащила эту тушу под собственные двери.

Я открывала глаза и закрывала, сама себе как мантру твердила, что это сон. Настолько реальный, что я помню, как вся стая хотела сожрать, этого медведя, животы урчали, но они не сделали этого и легли спать вокруг медведя, рядом с дверью естественно.

А я просто хотела кусочек мыла. Мне больше ничего не надо было. Когда я поднялась на ноги и подошла к двери, мне уже и оно было не нужно, лишь бы за дверью не было медвежьей туши. И все. Просто не было медведя. Чтобы это был, просто сон. Такой вот яркий и реалистичный сон. Мне вон однажды тоже очень реалистичный сон приснился, я бежала по лесу и свалилась в ручей и все никак выбраться из ручья не могла. Оказалось, Артем прибежал ко мне среди ночи, попу к моей попе пристроил и напрудил под меня, а я выбраться из ручья не могла, пока не проснулась. Так и тут. Просто сон. Я просто голодная. Конечно, с голодухи и медведя сожрешь. Это просто аппетит.

Собравшись с духом, я открыла дверь.

- Матерь Божья…

Совершенно забыв про сон, я вытаращилась на огромную медвежью тушу у двери. Она была гораздо больше, чем виделась мне во сне, просто огромная! Во сне он показался мне «медвежонком», просто упитанным медвежонком, но это была огромная зверюга, почти наполовину перекрывающая мою дверь. – Святые угодники, это что такое?!

Валяющийся на моем столе зайчик показался мне просто милейшим созданием и к чему была вчерашняя драма?

- Что мне с ним делать? – Спросила я у голодных волков, которые, нервничая, ходили кругами вокруг избы и с вожделением поглядывали на медведя. – Я столько не съем…да я вообще…я ее с места не сдвину…

Один плюс все же был, мне уже было не так страшно выходить к волкам. В общем, я просто закрыла дверь и спряталась в доме. В голове пролетела малодушная идея, зажмуриться, посчитать до пяти и открыть дверь, вдруг привиделось. И сон привиделся, и медведь у двери. Как никак тут ежедневно полный абсурд творится, почему бы ради меня, не свершилось чудо и не исчез медведь? Я бы вот вообще не удивилась бы и не испугалась, и была бы совсем не против такой иррациональной неожиданности.

Вся моя рациональность горела в агонии. Вместе со здравомыслием. Логика вопила, что так не бывает. Я не могла, просто не могла бегать в волчьем теле! Подступал очередной приступ бешенства. Я сначала все отрицала, но неоспоримые факты, вынуждали меня их признать, во всяком случае очень трудно не признать, наличие медвежьей туши под дверью, а потом злилась. Потому что так НЕ-БЫ-ВА-ЕТ!

Я решила подумать об этом завтра, как Скарлетт О’Хара, но ничего не вышло, потому что сожрать медведя волки хотели уже сегодня и нет бы оттащить его куда подальше от моего порога, оставив мне несчастного зайца, который до сих пор не дождался своей очереди, так нет, эти благородные рыцари наматывали круги вокруг избы и жалостливо выли, действуя мне на нервы. А у меня в планах была грусть, тоска, обида на весь мир, а еще туалет. А не туша эта их.

Гаденький голосок в моей голове, ехидно подмечал, что я так-то медведя вместе с волками до дома своего волокла. От этого раздражение поднималось еще выше, хотелось этому гаденькому голоску сказать упрямо, что так не бывает, что это просто сон! Но медведь, черт его возьми, был под дверью! И как бы я ни злилась на отсутствии логики, он никуда не исчезал. А еще очень хотелось в туалет.

Как меня бесила эта бытовуха! Она меня и раньше раздражала, особенно пока я с Владом жила, а теперь так тем более! Господи, какая я счастливая то была, оказывается, когда мы с ним сняли комнату в коммуналке и там был один сортир на шесть комнат, который я от стресса надраивала едва ли не каждый вечер, хотя тогда это воспринималась как посланное мне богом испытание. Я так гордилась собой, когда мы его прошли и переехали в нормальные условия. Теперь я за тот допотопный унитаз, с ниточкой на бочке прикрепленный к стене, отдала бы все! Да даже целого медведя бы отдала!

Волки начали шкрестись ко мне в дверь. Где-то в груди оставалась тень рационального страха перед ними, но я слишком сильно хотела в туалет, чтобы просидеть еще полдня в ожидании, когда они уберутся куда-нибудь от избы, да и глупо это было бы после сна и медведя. Я и так вчера бо́льшую часть дня мучалась от жажды, потому что боялась выйти из дома.

Лапоть еще один остался! Где второй непонятно! Я само́й себе напоминала ворчливую злобную ведьму. Метлы только не хватало и ступы. Ступа бы мне, кстати, пригодилась, некуда было воду набирать. В итоге обмотав ноги тряпками и надев на одну из них один лапоть, я вышла из дома злая как сатана.

- Отойди отсюда! – Прошипела я на волка, торчавшего у самой двери. Ярость помогла побороть первый страх, и я таки решилась открыть дверь.

Медведь перегораживал мне выход. Я не хотела все это трогать! Запах этот чувствовать! Но мне нужно было в туалет! И как можно быстрее!

- Уберите его! – Рявкнула я на волков. Конечно, никто ничего не понял! Я повторила еще раз, но волки только уши к голове прижимали и озадаченно смотрели на меня. Ну и делать нечего, пришлось мне карабкаться через тушу медведя на свободу! К туалету!

Знала бы я, что мне придется карабкаться по медведю! Да мне такое в самом страшном сне бы не приснилось. Опять же сильнейший позыв к туалету как рукой снял все мои душевные метания, рвотные позывы, брезгливость и панику. Вообще, ничего не было, была только цель!

Скатившись с медвежьей туши, я ломанулась к кустам и на полпути, заметила лапоть потерянный, притормозила, схватила его и натянула на ногу и тут заметила, что вся эта братия мохнатая идет за мной в туалет.

- Вы куда все претесь?! – Я даже испугаться не успела, потому что разозлилась раньше, чем испугалась. – Отвалите от меня! – Проорала я им.

7

Первые дни, пока я тут была, лес спал. Застывший, сонный и не живой. Теперь же он просыпался, и я чувствовала это каждой клеткой своего тела. Куча каких-то звуков, от которых я порой подрывалась среди ночи и бегала проверять засов на двери, а еще ощущение, что кто-то смотрит на меня из чащи леса и это не кто-то один, это словно темнота сгущалась меж деревьев и таращилась на меня множеством глаз. Возможно, я просто сходила с ума и как могла, цеплялась, за нерушимый обоснуй, который тут, честно говоря, гроша ломаного не стоил, но я решительно игнорировала все эти странности, какие-то «знаки» и прочую чушь. Я даже от волков старалась держаться в стороне, просто чтобы не подпускать к себе все это безумие слишком близко. Мне казалось, что стоит только приоткрыть дверь всей этой чертовщине, и она хлынет на меня, и тогда я точно сойду с ума и стану безумной сумасшедшей, бегающей по лесу с немытой головой.

Сейчас я тоже бегала по лесу с немытой головой, но хотя бы считала себя относительно нормальной, но если дам слабину, то точно чокнусь. Возможно, моя проблема была в том, что мне все казалось, что кто-то меня отсюда обязательно заберет и мне нужно продержаться и не сойти с ума. И я держалась как могла, игнорируя лес и волков, которых было даже жалко, но себя мне тоже было жалко, я неизвестно где, вокруг чертовщина, у меня ребенок, о котором я ничего не знаю, и мама с больным сердцем, а вдруг ее уже удар хватил и мой крошечный сын в детдоме?

В этом направлении я вообще старалась не думать, потому что меня скручивало морским узлом от боли и вся волчья стая как по команде начинала выть и пытаться ко мне подойти.

- Да не реву я! Не реву! – Отталкивая от себя волчью морду, шипела я, с особым остервенением набрасываясь на прокля́тую шкуру, которую сняла с огромным трудом.

Я отталкивала от себя волков и, неутихающее горе, стараясь спрятаться в рутине. Но у нее были свои минусы: она толкала к воспоминаниям. И как бы я ни пыталась гнать их прочь, мозг, словно голодная собака, грыз сухую кость прошлого и ранил ею сам себя. Меня. Счищая со шкуры остатки жира и мяса, своим ржавым, но кое-как заточенным об камень ножом, я почему-то вспоминала, как с таким же остервенением мыла все, до чего могла дотянуться в нашей съемной коммуналке. Сейчас у меня подозрения, что таким образом я переживала свой невроз от тех событий, что со мной происходили.

А происходил со мной переворот всех моих жизненных планов на сто восемьдесят градусов, я съехалась с человеком, от которого шарахалась бо́льшую часть своей жизни. Муж младше меня на четыре года, и познакомились мы в спортивной школе, он занимался сначала дзюдо, позже перешел на самбо, я же десять лет отдала гимнастике. Тренировки у нас совпадали по времени, а когда ближе к моему выпуску перестали, он стал приходить к концу моей тренировки и провожал до дома.

- Хватит ходить за мной! – Шипела я, под ехидные смешки подружек, но все без толку.

Он был мало того, что младше, так еще и ростом мне по плечо, правда, к моему выпуску он вытянулся вровень со мной. Молчаливый, темноглазый, себе на уме, он меня больше пугал, чем раздражал. Когда он подрос, подружки нашли его симпатичным, мне же было не по себе от его пугающего упрямства, которое не покидало его столько лет. Поначалу мне еще казалось, что эта блажь скоро пройдет, но она не проходила, ко всему прочему он не подходил и не разговаривал. Я долго думала, что он просто стеснительный парень, но понаблюдав за ним, поняла, что дело не в стеснении, он просто сам для себя, что-то решил и делал, как считал нужным, не беря на себя труд поинтересоваться моим мнением.

Он словно тень существовал где-то на периферии моего сознания, и в какой-то момент я перестала его замечать, пока у меня не наметились мои первые отношения и первая любовь. Ромка был старше меня на год и перевелся в нашу школу из другого города, я втрескалась сразу и по уши, и к моему неимоверному счастью он вызвался проводить меня до дома спустя неделю наших переглядок в коридоре. Я так переволновалась, что всю дорогу до дома, пока он нес мой рюкзак, несла какую-то чушь, еще и споткнулась возле дома, чуть не влетев лицом в лужу, благо он меня поймал. Он так смеялся, что я подумал, что ничего страшного, он даже обнял меня на несколько мгновений, после чего красные мы разошлись, скомкано попрощавшись.

Я с таким нетерпением ждала следующий день, но его не было в школе. Я даже в класс к нему зашла, но и там его не обнаружила. Одноклассники сказали, что он не приходил. Почти две недели я, изводясь от тревоги, крутилась в коридоре, высматривая его, но когда он, наконец, появился, то прошел мимо меня так, словно я была прозрачная. В первое мгновение я подумала, что он меня не заметил, но потом все стало ясно. Он не замечал меня специально. Почти год я винила во всем себя за то, что я дура, за то что несу чушь и говорю глупости. Мне было так стыдно, что я стала стесняться говорить. Я была просто уверена, что я все испортила, а потом меня до дома проводил одноклассник. Ничего такого. Нам раздали учебники, и учительница попросила отнести их однокласснику. Он жил недалеко от меня, но его дома не было. Я ещё несколько раз заходила, но так и не застала его — он у бабушки болел. В итоге, когда он вышел с больничного, оказалось, что он без учебников, и мы пошли за ними ко мне вместе. А на следующий день я узнала, что после визита ко мне, он чуть на второй больничный не отправился.

Влад учился в другой школе, жил в другом районе, и нас связывала только общая спортивная школа. Как он узнал, я не знала. Я вообще перестала его замечать, хотя он продолжал провожать меня домой. Конечно, после этого я о нём вспомнила и налетела на него прямо в холле спортивной школы.

- Это ты! – Я толкнула его в плечо. Он остановился вместе со своими дружками, удивленно смотря на меня, а у меня от волнения и злости, была такая каша в голове, что я путалась в словах и задыхалась. – Ты! Это мой одноклассник! Мы за учебниками ходили!