Джентльмен из зеркала

1 глава

Карета, скрипя и подпрыгивая на ухабах проселочной дороги, казалось, вбирала в себя всю тоску и уныние осеннего дня. За окном проплывали бесконечные вереницы оголенных деревьев, их черные ветви простирались к низкому свинцовому небу в немом укорзе. Лорелайн Эверард прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь унять легкую дурноту, вызванную долгой тряской, но куда более – трепетным беспокойством, сжимавшим ее сердце маленьким, холодным комком.

Путешествие из Лондона в графство Йоркшир заняло целую вечность, и с каждым мигом, приближавшим ее к месту нового, вынужденного пристанища, Лорелайн все острее чувствовала себя не гостьей, а товаром, который везут на оценку, далеко не первосортным и уже заведомо обесцененным. Ее пальцы в поношенных лайковых перчатках судорожно сжали небольшой саквояж, где хранились немногие ее сокровища: мамин медальон, несколько книг в потрепанных переплетах и пачка писем – последняя нить, связывавшая ее с прежней, пусть и небогатой, но своей жизнью.

Поместье Гринторн-Мэнор предстало перед ней внезапно, как и полагается старинным усадьбам, скрывающимся за высокими стенами из темного камня и вековыми буками. Карета миновала обветшалые, но все еще внушительные ворота и покатила по длинной, усаженной полузасохшими вязами аллее. Сама усадьба, сложенная из серого камня, потемневшего от времени и непогоды, возвышалась на пригорке – массивная, угрюмая, с бесчисленным количеством высоких узких окон, казалось, с недоверием взиравших на приближающийся экипаж. Ничто в ее облике не сулило теплого приема, и Лорелайн невольно содрогнулась, представив, сколь многие дни, месяцы, а может, и годы предстоит провести ей в стенах, дышавших таким ледяным, неприступным величием.

Она приехала по милости – или, вернее сказать, по обязанности – своей тетушки, миссис Матильды Гронгер, сестры ее покойной матери. После кончины отца, обедневшего баронета, чьи скромные средства ушли на оплату долгов и скромных же похорон, у Лорелайн не осталось ни родных, способных принять ее с распростертыми объятиями, ни средств на содержание собственного скромного жилья. Письмо к тетке, написанное с горькой необходимостью просить о крове, было отправлено с тяжелым сердцем. Ответ пришел быстро, сухой и лаконичный: миссис Гронгер выражала свое согласие принять племянницу, снабдив послание многочисленными намеками на ту обузу, которую она на себя взваливает, и на то, что пребывание Лорелайн в Гринторн-Мэноре должно быть ознаменовано самым строгим соблюдением приличий и чувством глубокой благодарности.

Карета с грохотом остановилась у подъезда, украшенного двумя каменными вазонами, из которых печально свешивались увядшие стебли георгин. Кучер спрыгнул с козел, чтобы отворить дверцу, и Лорелайн, сделав глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, вышла наружу. Осенний ветер тут же принялся бесцеремонно трепать полы ее старого, но аккуратного дорожного плаща и забираться под шляпку, сбивая пару скромных завитков, выбившихся из строгой прически.

Дверь в дом отворилась прежде, чем она успела подняться на ступеньки. На пороге возникла невысокая, сухопарая фигура экономки в темном платье и белоснежном чепце. Ее лицо не выражало ни любопытства, ни приветливости – лишь привычную, отработанную до автоматизма почтительность.

– Мисс Эверард, полагаю? – произнесла она, и ее голос прозвучал ровно так, как и должно было прозвучать в таких обстоятельствах: вежливо, но без капли теплоты. – Вас ожидают. Позвольте проводить.

– Благодарю вас, – тихо ответила Лорелайн, переступая порог.

Внутри пахло старой древесиной, воском для полировки и едва уловимой сыростью – запах большого, давно не жившего полной жизнью дома. Холл был обшит темным дубом, на стенах висели потускневшие от времени портреты суровых на вид господ в париках и дам в кринолинах, чьи глаза, казалось, с безмолвным осуждением следили за новой обитательницей. Ничто здесь не напоминало тот светлый, пусть и скромный, дом ее детства, где пахло свежей выпечкой и книгами, а из гостиной доносились звуки клавесина, на котором играла мать.

Экономка, представившаяся миссис Девлин, провела ее через анфиладу комнат, и Лорелайн успела мельком заметить дорогую, но старомодную мебель, тяжелые портьеры и полное отсутствие каких-либо следов недавнего веселья или просто семейного уюта. В доме царила идеальная, стерильная чистота, но вместе с тем и ледяная пустота.

– Миссис Гронгер ожидает вас в утренней гостиной, – объявила миссис Девлин, останавливаясь перед высокой двустворчатой дверью. – Она просила проводить вас к ней немедленно по прибытии.

Лорелайн лишь кивнула, снова ощутив тот самый холодный комок в груди. Дверь отворилась, и она вошла.

Комната, в сравнении с мрачным холлом, показалась почти нарядной – здесь были светлые обои с нежным цветочным узором, изящные столики и кресла в стиле королевы Анны. У камина, в котором весело потрескивали поленья, в вольтеровском кресле сидела дама лет сорока с небольшим. Миссис Матильда Гронгер обладала тем же тонким, почти хрупким сложением, что и ее покойная сестра, но в ее осанке, во взгляде холодных голубых глаз и в жесткой линии губ не было и тени материнской мягкости. Она была одета в строгое платье из темно-синего грограна, и единственным украшением на ней была золотая брошь с жемчугом, приколотая у горловины.

Она не встала при входе племянницы, а лишь отложила в сторону книгу, которую читала, и устремила на Лорелайн оценивающий, безразличный взгляд.

– Ну, вот и ты, Лорелайн, – произнесла она, и ее голос, четкий и ясный, резанул слух, как лезвие. – Наконец-то. Мы уже начали полагать, что ты решила остановиться в каждой гостинице по пути и основательно промотать то немногое, что у тебя, по слухам, осталось.

– Тетя Матильда, – сделала реверанс Лорелайн, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. – Благодарю вас, что приняли меня в ваш дом. Мое путешествие было долгим, но без особых приключений.

– Что, разумеется, к лучшему, – сухо парировала миссис Гронгер. – Приключения – удел тех, кто может себе позволить их последствия. Садись. Ты выглядишь бледной и утомленной. Дорога, должно быть, совсем вымотала тебя. Миссис Девлин, распорядись, чтобы вещи мисс Эверард отнесли в ее комнату. И принеси нам чай.

2 глава

Приведя себя в порядок и переодевшись в одно из своих немногих простых, но опрятных платьев темно-вишневого цвета, Лорелайн спустилась к обеду, чувствуя себя преступницей, идущей на выслушивание приговора. Длинный коридор, освещенный тусклыми свечами в бронзовых бра, казался еще мрачнее и протяженнее, чем днем. Тени, плясавшие на стенах от ее движения, принимали причудливые очертания, и ей невольно вспомнились детские страхи перед темными углами и скрипом половиц.

Столовая поразила ее своим мрачным великолепием. Огромный дубовый стол, способный усадить два десятка гостей, был накрыт лишь на троих, что подчеркивало пустоту и немое осуждение, витавшее в воздухе. На стене во всю длину комнаты висел портрет сурового мужчины в парике – основатель рода Гронгеров, предположила Лорелайн, чей безжалостный взгляд, казалось, следил за каждым ее движением. Над столом низко спускалась массивная хрустальная люстра, в которой горели свечи, но их свет не столько освещал, сколько дробился на тысячи холодных бликов, создавая ощущение тревожной, неестественной торжественности.

Миссис Гронгер уже восседала во главе стола, прямая и негнущаяся, как и подобает хозяйке. Мистер Гронгер, перелистывая какую-то деловую бумагу, испытующе взглянул на племянницу поверх очков.

– А, вот и наша пташка! – провозгласил он, откладывая бумагу. – Отдохнула? Комната пришлась по вкусу? Виды из окон у нас здесь превосходные, особенно на конюшни. Лошадей любишь?

– Комната очень комфортабельна, дядюшка, благодарю вас, – вежливо солгала Лорелайн, занимая указанное место справа от тетки. – А насчет лошадей… я немного боюсь их, если честно.

– Боишься? – фыркнул мистер Гронгер, как если бы она сказала, что боится собственной тени. – Напрасно. Лошадь – создание благородное. И дорогое. Куда благороднее иного джентльмена, скажу я тебе. Но ты, я полагаю, еще молода, чтобы понимать такие вещи.

Слуги внесли суп – густой, наваристый, с ароматом дичи и кореньев. Некоторое время ели в молчании, нарушаемом лишь звоном серебряных ложек о фарфоровые тарелки. Лорелайн, у которой от волнения совсем не было аппетита, старалась есть медленно, чувствуя на себе тяжелый, оценивающий взгляд тетки.

– Надеюсь, ты осознаешь, Лорелайн, – начала наконец миссис Гронгер, отодвинув тарелку, – что твое появление в этом доме накладывает на нас всех определенные обязательства. И, что куда важнее, на тебя самой.

– Я прекрасно это осознаю, тетя, – тихо ответила Лора. – И я бесконечно благодарна за вашу доброту.

– Доброта – понятие растяжимое, моя дорогая, – холодно парировала та. – В нашем с тобой положении куда практичнее говорить не о доброте, а о долге и возможностях. Твой долг – вести себя безупречно, дабы не запятнать репутацию этого дома, которая и без того страдает из-за… некоторых обстоятельств твоего прошлого. Наша же возможность – попытаться обратить твое плачевное положение если не в преимущество, то хотя бы в приемлемый компромисс.

Мистер Гронгер, с аппетитом уплетавший дичь, громко хмыкнул.

– Уж не знаю насчет репутации, Матильда, но факт остается фактом: барышня – без гроша в кармане. Имя Эверард – вещь, конечно, знатная, старинная, но на рынке, прости господи, брачных союзов оно без должного фунтового обеспечения ценится не больше, чем герб на щите какого-нибудь разорившегося рыцаря. Кому нужен титул без денег? Только такому же бедняку с титулом. Замкнутый круг.

Лорелайн почувствовала, как у нее застывает кровь в жилах. Откровенность ее родственников была сродни хирургическому надрезу – без анестезии и без всякой надежды на скорое заживление.

– Гектор, не стоит быть столь прямолинейным, – с легким упреком сказала миссис Гронгер, но в ее глазах читалось полное согласие с супругом. – Лорелайн – девушка умная, она и сама все понимает. Не так ли, моя дорогая?

– Я… я понимаю, что мое положение незавидно, – с трудом выговорила Лора, глотая комок в горле. – И я ценю любую помощь, которую вы можете мне оказать.

– Вот и прекрасно, – тетка удовлетворенно кивнула. – Тогда мы можем говорить открыто. На следующей неделе, в субботу, у наших соседей, сэра Эдгара и леди Кларкинг, состоится бал. Это не лондонский раут, конечно, но лучшее, что может предложить местное общество. Мы представим тебя там.

Лорелайн почувствовала слабый, почти угасший луч надежды. Бал! Пусть и провинциальный, но все же возможность увидеть других людей, услышать музыку, возможно, даже потанцевать…

– Это очень любезно с вашей стороны, – прошептала она.

– Любезность здесь ни при чем, – сухо оборвала ее тетка. – Это необходимость. Ты будешь представлена как наша родственница, дочь покойного баронета Эверарда. Мы сделаем акцент на твоем происхождении, воспитании и образовании. Ты знаешь языки? Музыку?

– Я неплохо играю на фортепьяно и говорю по-французски, – ответила Лорелайн.

– Сойдет, – заключила миссис Гронгер. – Главное – держаться с достоинством, но без высокомерия. Скромно, но не робко. Твоя задача – произвести благоприятное впечатление. Заинтересовать. Привлечь внимание потенциальных… поклонников.

Последнее слово она произнесла с такой откровенной практичностью, что Лорелайн снова почувствовала себя товаром на прилавке.

– Я понимаю, – снова повторила она, ненавидя себя за эту покорность.

– Надеюсь, что да, – тетка отхлебнула вина из хрустального бокала. – Потому что альтернативы, моя дорогая, у тебя нет. Ты не сможешь стать гувернанткой – твое происхождение будет вечным упреком для твоих нанимателей и вечным унижением для тебя самой. Монастырь… ну, это крайняя мера, о которой даже не хочется думать. Брак – единственная приемлемая для леди лазейка из тупика бедности. И мы должны найти тебе эту лазейку.

Обед продолжался в тягостном молчании. Лора медленно пережевывала пищу, не чувствуя ее вкуса. Слова тетки звучали у нее в ушах, как погребальный звон: «лазейка», «товар», «поклонники». Ее будущее, ее чувства, ее мечты – все это не имело ни малейшего значения в холодном, расчетливом мире Гронгеров.

3 глава

Утро дня бала выдалось хмурым и промозглым, но внутри Лорелайн бушевали противоречивые чувства — трепетная надежда и гнетущая тревога. Лежа в постели, она прислушивалась к завыванию ветра в печных трубах и наблюдала, как струйки дождя ползут по стеклу ее окна. Предстоящий вечер представлялся ей не столько развлечением, сколько полем брани, где ее главным оружием должна была стать ее собственная внешность, выставленная напоказ с беспощадной расчетливостью.

За завтраком, проходившем в привычном ледяном молчании, миссис Гронгер объявила свои планы с той же безапелляционностью, с какой полководец отдает диспозицию перед сражением.

— После полудня приедет парикмахер из Йорка, — изрекла она, отодвигая тарелку с не тронутым омлетом. — И модистка мадам Фризон с помощницами. Твое серое шерстяное платье совершенно непригодно для выхода в свет. Мы приведем тебя в соответствие с ожиданиями общества.

Лорелайн молча кивнула, сжимая в коленях край скатерти. Мысль о том, что над ней будут усиленно трудиться посторонние люди, превращая ее в изысканную куклу, была столь же унизительна, сколь и неизбежна.

— Благодарю вас, тетя, — пробормотала она, чувствуя, как краснеет.

— Не за что, — отрезала миссис Гронгер. — Это не доброта, а необходимость. Мы должны сделать акцент на твоих природных данных. Ты хороша собой, и грешно было бы не использовать это преимущество. Главное — не разочаровать.

Слова «использовать» и «преимущество» повисли в воздухе, словно тяжелые духи. Лорелайн почувствовала себя живым товаром, который собираются упаковать в самую дорогую и яркую бумагу, дабы скрыть его внутреннюю пустоту.

После завтрака ее ожидала настоящая осада. Сначала явилась мадам Фризон, маленькая, юркая француженка с иголочками, торчащими из подушечки на запястье, и с двумя молчаливыми помощницами. Они принесли с собой целый ворох тканей — нежно-розовый шелк, кружева цвета слоновой кости, воздушный муслин и серебристую парчу.

— Non, non, madame, — щебетала модистка, кружа вокруг ошеломленной Лорелайн. — Le gris, le bleu foncé — это для вдов и старых дев! Mademoiselle молода, у нее прекрасный цвет кожи и глаза! Il faut de la lumière! de la jeunesse!

Миссис Гронгер, наблюдавшая за процессом с видом строгого критика, одобрительно кивнула.

— Совершенно с вами согласна, мадам. Розовый шелк. И кружева. И, пожалуй, чуть более открытый лиф, чем принято. Самый скромный, разумеется, но чтобы подчеркнуть линию плеч и шеи.

Лорелайн стояла, покорно раскинув руки, в то время как ее измеряли, обшивали булавками и заставляли поворачиваться. Ткани, холодные и скользкие, касались ее кожи, вызывая мурашки. Выбранный фасон был несомненно модным и очаровательным, но в нем было нечто чужое, навязанное. Это было платье-ловушка, платье-приманка.

Затем настал черед парикмахера, щеголеватого француза с нафабренными усами. Тетка охотно соглашалась на все его идеи.

— Пусть будет по-современному, — разрешила она. — Но без вульгарности. Легкая небрежность, peut-être, но чтобы смотрелось дорого.

Месье Пьер щелкнул пальцами и принялся за работу. Он завивал, укладывал, посыпал волосы Лоры рисовой пудрой, вплетал в них жемчужные нити и крошечные шелковые розы, под цвет платья. Он отступил назад, чтобы полюбоваться своим творением, и ахнул от восторга.

— Mais elle est charmante! Vraie jeunesse! — воскликнул он, обращаясь к тетке. — Смотрите, мадам, эти локоны у виска… этот объем… Это же сам Ватто! Она будет королевой бала!

Миссис Гронгер подошла поближе, ее холодные глаза с пристальным вниманием окинули племянницу с головы до ног. На ее губах на мгновение появилось нечто, почти похожее на удовлетворение.

— Да, — произнесла она. — Это сойдет. Теперь надень платье.

Когда Лорелайн, наконец, была признана готовой к выходу в свет, ее подвели к большому зеркалу в прихожей. Отражение, увиденное ею, заставило ее сердце екнуть. Перед ней стояла незнакомая ослепительная незнакомка. Нежно-розовое шелковое платье, отделанное кружевами, мягко струилось по ее стройной фигуре, подчеркивая тонкую талию и изящные плечи. Прическа, высокая и пышная, украшенная жемчугом и цветами, делала ее шею лебединой и утонченной. Она была прекрасна. Безупречно, бесспорно, по-настоящему прекрасна. Но в глазах этой нарядной куклы читались растерянность и смутная тоска. Это великолепие было не для нее. Оно было для них — для потенциальных покупателей.

— Медальон, — вдруг вспомнила миссис Гронгер. — Надень материнский медальон. Золото добавит тебе солидности. Напомнит о происхождении.

Лорелайн машинально выполнила приказ. Крошечный золотой медальон на тонкой цепочке лег в ложбинку на ее груди, холодным пятнышком прикоснувшись к коже. Он казался единственной настоящей, ее частью в этом блестящем наряде.

Карета, поданная к подъезду, была нарядной и удобной. Миссис Гронгер, облаченная в строгий пурпурный шелк, восседала в ней с видом полководца, ведущего в бой закаленную армию. Мистер Гронгер, в своем лучшем сюртуке, пахнущем камфарой, бурчал что-то о пустой трате времени и денег, но тетка его мгновенно осадила взглядом.

Дорога до поместья сэра Эдгара Кларкинга, Уэтерби-Холла, заняла около часа. Лорелайн молча смотрела в окно на промокшие под дождем поля, ее сердце бешено колотилось. Она боялась не оправдать надежд, боялась этого внимания, которого так жаждала и которого теперь так страшилась.

Уэтерби-Холл встретил их сиянием сотен огней, отражавшихся в лужах на подъездной аллее. У входа толпились экипажи; в воздухе стоял гул голосов, смеха и далекой музыки. Лора, выходя из кареты под зонтиком лакея, почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она сделала глубокий вдох, взяла себя в руки и, подобрав подол своего роскошного платья, двинулась за теткой навстречу своей судьбе.

Внутри царило оживление. Просторный холл был полон гостей, дамы в ярких платьях кружились в вихре цветов, джентльмены в темных фраках составляли им строгий, но оживленный фон. Воздух был густым от смешения ароматов духов, цветочных гирлянд, воска и влажных шерстяных мундиров.

4 глава

Несколько мгновений Лорелайн просто стояла, прислонившись к дверному косяку и пытаясь совладать с предательской дрожью в коленях и подступившими к горлу слезами. Вежливое участие в голосе незнакомки подействовало на нее сильнее, чем все унизительные взгляды и расчетливые комплименты вечера. Оно обезоружило и растрогало одновременно.

— Благодарю вас, мисс Кларк, — наконец выдохнула она, выпрямляясь и делая над собой усилие, чтобы принять вид если не совершенно спокойный, то хотя бы достойный. — Я уже почти пришла в себя. Просто… небольшое переутомление.

Энни Кларк смотрела на нее с неподдельным, живым участием, и в ее взгляде не было ни капли того оценивающего холода, к которому Лорелайн уже успела привыкнуть в Гринторн-Мэнор.

— О, конечно! — воскликнула она. — Это ведь ваш первый бал в нашем обществе? Это всегда волнительно! И немного пугающе. Когда я впервые вышла в свет, я всю ночь перед этим не спала, а потом на балу перепутала фигуры в кадрили и наступила на ногу бедному викарию! — Она звонко рассмеялась своему воспоминанию, и ее смех был таким искренним и заразительным, что Лорелайн невольно улыбнулась в ответ.

— Со мной, к счастью, пока ничего столь ужасного не случилось, — заметила Лорелайн, чувствуя, как ледяной комок в груди понемногу тает.

— Тем лучше! — Энни лукаво подмигнула. — Но вечер еще не окончен. Послушайте, не хотите ли присесть? Моя тетушка, миссис Нортон, как раз собиралась прогуляться по оранжерее, а мне ужасно хочется с кем-нибудь поболтать. Вы не составите мне компанию?

Лорелайн с облегчением кивнула. Мысль вернуться в бальную залу, под взгляд тети Матильды, была для нее невыносима. Да и общество этой живой, непосредственной девушки казалось ей сейчас единственным спасением от охватившего ее отчаяния.

Они устроились на небольшом диванчике, скрытом от посторонних глаз высокой ширмой с изображением павлинов. Энни тотчас же принялась оживленно болтать, словно они были старыми приятельницами, а не только что познакомившимися.

— Вы просто не представляете, как я рада, что вы появились! — говорила она, разглядывая Лорелайн с добродушным любопытством. — Здесь, знаете ли, все уже давным-давно друг другу приелись. Все друг про друга все знают, все сплетни пережеваны по сто раз. А вы — новенькая! Загадочная незнакомка из Лондона! Это же так романтично!

Лорелайн с горькой иронией подумала, что в ее положении нет ничего романтического, но промолчала, лишь вежливо улыбнулась.

— Боюсь, мое появление вызвало скорее недоумение, чем восхищение, — заметила она осторожно.

— Вздор! — махнула рукой Энни. — Вы всех очаровали! Я видела, как на вас смотрят мужчины. Особенно молодые. Вы сегодня просто сияли! Это платье… этот цвет вам невероятно идет!

Лорелайн опустила глаза, снова чувствуя себя неловко в этом нарядном, но чужом одеянии.

— Это… заслуга моей тетушки. Она позаботилась о моем туалете.

— Ах, да, миссис Гронгер! — воскликнула Энни, и на ее лице на мгновение мелькнуло нечто, похожее на понимание. — Она, конечно… очень деятельная особа. Все время что-то устраивает. — Она понизила голос, хотя вокруг никого не было. — Она, надо полагать, активно ищет вам партию?

Вопрос был задан с такой непосредственной прямотой, что Лорелайн даже растерялась. В свете подобные темы обычно обходили намеками и иносказаниями.

— Я… я полагаю, да, — с трудом выговорила она. — Мое положение… обязывает.

Энни вздохнула, и ее оживленное личико вдруг стало серьезным.

— Понимаю. У меня у самой приданое не ахти какое. Папа — всего лишь сквайр, да и то не самый богатый. Так что я тоже не первая невеста в графстве. — Она снова повеселела. — Но я не унываю! Как говорит моя няня, счастье приходит тогда, когда его совсем не ждешь. Главное — быть на виду и всегда улыбаться!

Лорелайн смотрела на свою новую знакомую с растущим изумлением. Та говорила о своем незавидном положении с такой легкостью и беспечностью, словно это была не трагедия всей жизни, а всего лишь мелкая неприятность, вроде внезапного дождя во время пикника.

— Вы… вы находите это не трудным? — не удержалась она спросить. — Все эти… смотрины, оценивающие взгляды?

Энни рассмеялась.

— О, еще как! Иногда хочется взять и убежать куда подальше! Но что поделать? Таков наш удел. Мы должны терпеть и надеяться. А чтобы не сойти с тоски, нужно находить в этом свои радости. Например, сплетничать! — Она снова понизила голос до конспиративного шепота. — Хотите, я расскажу вам все самое интересное про наших кавалеров? Чтобы вы знали, с кем имеете дело?

Не дожидаясь ответа, она принялась с неподражаемым комизмом и живостью описывать достоинства и недостатки всех более-менее заметных молодых людей в округе. Этот — скучнее осенней погоды, но зато его отец владеет полудюжиной угольных шахт. Тот — пылок и хорош собой, но вечно проигрывается в карты и уже промотал половину наследства. Вон тот рыжеволосый — милейшей души человек, но ужасно заикается, и с ним невозможно станцевать весь танец, не покраснев от жалости и смущения.

Лорелайн слушала ее, и постепенно ее собственные горести и унижения начали отступать на второй план, уступая место смеху и легкому, почти девичьему любопытству. Энни была прекрасной рассказчицей, и ее светская хроника, хоть и была несколько легкомысленной, давала Лорелайн куда более ясное представление о местном обществе, чем все наставления тетки.

— …а вот тот, в синем мундире, — продолжала Энни, кивая в сторону бальной залы, — капитан Фентон. Говорят, он сделал предложение мисс Драммонд, но ее отец отказал, потому что у капитана нет ничего, кроме долгов и военной славы. Бедняга! Он такой отчаянный! Говорят, на дуэли убил двух человек!

Лорелайн содрогнулась.

— Какой ужас!

— Романтично! — поправила ее Энни. — Но, увы, совершенно непрактично. Папа говорит, что дуэли — это глупость, а долги — позор. Так что капитану вряд ли скоро найдут жену. Хотя он и красив, не правда ли?

5 глава

Несколько дней, последовавших за балом, тянулись для Лорелайн в тягостном, монотонном ритме, напоминая похороны ее былых надежд. Утро начиналось с неизменного вызова в гостиную к тетке, где та, над чашкой крепкого чая, подвергала ее строгому разбору и наставляла на будущее. Миссис Гронгер была беспощадна в своем анализе.

— Твое поведение на балу, Лорелайн, оставляло желать лучшего, — заявила она в первую же встречу. — Сначала ты вела себя достаточно прилично, привлекая должное внимание. Но затем твое внезапное исчезновение и тот меланхоличный вид, с которым ты вернулась, несомненно, были замечены и истолкованы не в твою пользу. Легкомыслие и излишняя чувствительность — пороки, непростительные для женщины в твоем положении.

Лорелайн молча слушала, уставившись в узор персидского ковра у своих ног. Она не стала оправдываться и рассказывать о встрече с Энни Кларк, справедливо полагая, что тетка лишь презрительно фыркнет на ее «легкомысленную болтовню с дочерью провинциального сквайра».

— Впредь ты будешь неотлучно находиться при мне, — продолжала тетка. — И выражать живой, но скромный интерес к беседе. Никаких уходов в себя и меланхолических вздохов. Ты должна казаться жизнерадостной и увлеченной. Достаточно увлеченной, чтобы заинтересовать собеседника, но не настолько, чтобы прослыть ветреной особой. Чувствуешь разницу?

Лорелайн чувствовала лишь то, что ее заставляют играть роль, ей абсолютно не свойственную. Она была прирожденной наблюдательницей, а не актрисой.

Обеды и ужины проходили в том же духе. Мистер Гронгер, если и заговаривал с племянницей, то лишь для того, чтобы в очередной раз посетовать на дороговизну содержания незамужних девиц или рассказать анекдот, который Лорелайн находила грубым и пошлым. Он уже открыто называл ее «дорогостоящим проектом» и «капризом своей супруги».

Единственным лучом света в этом царстве расчетливого прагматизма стала короткая записка от Энни Кларк, доставленная на следующий день после бала через служанку Бетти. Бумага была розовой, испещренной забавными завитушками и благоухала духами.

«Дорогая мисс Эверард!

Надеюсь, Вы не сочтете меня навязчивой, но я не могла не написать и сказать, как я была рада нашему знакомству! Мне показалось, мы сразу нашли общий язык, а это такая редкость в нашем скучном обществе! Я уже уговорила мама написать Вашей тетушке и пригласить Вас с визитом к нам в Хоуторн-Коттедж в среду на чай. Очень на это надеюсь!

Преданная Вам,
Энни Кларк».

Сердце Лорелайн учащенно забилось при виде этого послания. Возможность вырваться из мрачного Гринторн-Мэнора, провести несколько часов в обществе живой и не осуждающей ее девушки казалась ей настоящим подарком судьбы.

Однако ее надежды были разрушены в тот же вечер. Миссис Гронгер, получившее официальное приглашение от леди Кларк, надолго задумалась, а затем изрекла свой вердикт.

— Визит к Кларкам… Гм. Семья, конечно, не блещет знатностью, но состояние у сэра Кларка солидное, а связи в графстве обширные. Их благосклонность может быть полезной. Но ехать в среду — значит пропустить визит к семье Фарнсби. Старый Фарнсби — главный арендатор наших земель, и его сын… — она многозначительно посмотрела на Лорелайн, — как раз недавно вернулся из Оксфорда и вступил во владение небольшим поместьем. Его нужно обязательно заполучить. Так что Кларкам мы вежливо откажем. Назначим визит на следующей неделе.

Лорелайн почувствовала, как внутри у нее все сжалось от обиды и разочарования. Ее собственные желания, ее потребность в простом человеческом общении снова не имели никакого значения. Она была всего лишь пешкой в большой игре тетки.

В среду они действительно отправились с визитом к Фарнсби. Поместье их было аккуратным и ухоженным, но дышало таким же скучным практицизмом, как и его хозяева. Молодой мистер Фарнсби, Эдмунд, оказался худощавым молодым человеком с острым носом и таким же острым, пронизывающим взглядом. Он был вежлив, учтив, и беседа его была наполнена умными ремарками о состоянии сельского хозяйства, новых методах севооборота и ценах на шерсть.

Он явно интересовался Лорелайн, но его интерес был лишен всякой романтики. Он расспрашивал ее о ее взглядах на ведение домашнего хозяйства, о том, как она представляет себе обязанности жены помещика, и даже поинтересовался, сильна ли ее конституция и не подвержена ли она простудам, ибо климат в Йоркшире суров и требует крепкого здоровья.

Лорелайн отвечала односложно, чувствуя себя на собеседовании на должность экономки, а не на свидании с потенциальным женихом. Ее тетка, однако, была в восторге.

— Вот это партия! — сказала она Лорелайн на обратном пути, потирая руки от удовлетворения. — Здравомыслящий, практичный молодой человек с ясными видами на будущее! И состояние у него пусть и не огромное, но стабильное. Земля, ферма… Все свое, надежное. Он явно заинтересован. Нужно будет пригласить его к нам на обед.

Лорелайн молча смотрела в окно кареты, чувствуя, как ее будущее медленно, но верно затягивается серой, унылой пеленой. Она представляла себе жизнь с мистером Фарнсби — бесконечные разговоры об урожаях, счетные книги, практичные подарки и полное отсутствие поэзии. Это была бы тихая, мирная, обеспеченная жизнь. И абсолютно безрадостная.

Следующий удар ожидал ее в субботу. Семью Гронгер пригласили на званый обед к их соседям, семье Мэйфилд. Мэйфилды считались одним из самых знатных и богатых семейств в округе, и приглашение к ним было знаком особого расположения.

Лорелайн, наученная горьким опытом, на этот раз позволила тетке надеть на себя еще более роскошное платье — на этот раз бледно-лилового шелка, отделанное кружевами. Ее снова завили и убрали цветами. Она выглядела, как драгоценная фарфоровая куколка, и чувствовала себя соответствующе.

Особняк Мэйфилдов поражал своим величием и богатством. Все здесь дышало деньгами — старинными, унаследованными, а не заработанными. Воздух был пропитан ароматом дорогих цветов и воска. Гости были подобраны с безупречным вкусом — дамы в туалетах от лучших лондонских портных, джентльмены с безукоризненными манерами.