Diary of Hermione

Pp. 1-4.

Если верить художественной литературе, то многие дневниковые записи начинались с «Дорогой дневник, сегодня…». Но у меня будет не так. Потому что сотни прочитанных за несколько лет книг — всего лишь красивый вымысел. Приправленная чем-то химическим плесень, упакованная в яркую и привлекательную коробочку с аккуратным бантом.

Завораживающая гниль, продаваемая по акции почти за бесценок. Реальность же иная: искаженная, зловонная и прожигающая, изуродованная человеческой жестокостью, тягой к недосягаемому или невозможному. Наверное, приправленная садизмом, безумием и тьмой. Такой плотной и непроглядной, окутывающей с ног до головы и проникающей во все поры. Въедающейся во внутренние органы и проникающей еще глубже, в саму суть человека. Это та тьма, что становится движущей силой до самого конца. До последнего хриплого выдоха и остекленевшего взгляда.

Именно так я могла бы описать Вторую магическую войну, искалечившую сотни, если не тысячи человек: причастных и непричастных, невинных и виновных. Она задела и изуродовала всех, до кого могла дотянуться.

Спроси у меня кто-нибудь: «Что вы можете сказать о войне?» — единственное, что удалось бы произнести, это хриплое и сдавленное под грузом пережитого «хорошо, что добро победило». И этот ответ был бы отчасти честным. Почти правдивым, если бы не одно «но», осознаваемое лишь в тот момент, когда тебе удается увернуться от Авады или пережить Круциатус в Малфой-мэноре, ломающий изнутри тело: кость за костью, клетку за клеткой.

Мир, на самом деле, не делится на черное и белое. На плохое и хорошее. Все это — нормы морали, отличающиеся от общества к обществу, хоть и имеющие что-то общее, но все равно не одинаковые. Не сферообразные.

Если быть честным человеком, мыслящим рационально, мир — это разные оттенки серого, и редко в нем можно встретить белый или черный. Если это вообще возможно. Точно так же, как не существует совершенно доброго или злого человека. И Волан-де-Морт не исключение. Это подтверждала его одержимость и любовь к собственной идеологии: болезненной, ненормальной в понимании многих людей, совершенно неоправданной и уничтожающей все на своем пути. Даже его самого.

Каждый из нас — это оттенки серого, с большей примесью того или иного.

Такая простая истина, которую не преподают ни в магловской, ни в волшебной школе. Совершенно запретная и горькая правда, скрываемая под семью печатями для четкой категоризации и избегания суровой реальности, для придания порядка существующему хаосу.

И я не могу осуждать людей за то, что это нормально в любом обществе и культуре. Делить на чистое и грязное, на хорошее и плохое. Все мы, так или иначе, даем чему-либо оценку. Даже в школе: способный или неспособный, талантливый или бездарный, тупой или умный. При любом новом опыте или событии мы оцениваем просто потому, что не можем по-другому. Потому что это человеческая природа — каталогизировать любое явление или событие, давая ему оценку от 1 до 10 или от 1 до 5. Вешая на него яркие ярлыки, бросающиеся в глаза и имеющие ассоциации. Так или иначе, мы все структурируем и складываем, прямо как вещи в платяном шкафу или в ящичках старого комода, доставшегося по наследству от бабушки или купленного в антикварной лавке.

И сейчас, когда за плечами выигранная война, пришло полное осознание, что все это — полная ерунда. Совершенно бесполезная попытка мозга отделить друг от друга все, что окружает человека.

Благодаря войне открылись разные грани людей: понятные и непонятные, успокаивающие и пугающие. Если бы это писала Я-прошлая, то звучало бы это так: «все перевернулось с ног на голову», но Я-нынешняя понимает, что все наконец-то встало на свои места. Обнажилось и показало истинную сущность. Если раньше казалось, что в этом мире все понятно и объяснимо, то сейчас, спустя вереницу ужасающих событий, увиденных собственными глазами, понятно, что далеко не всегда можно различить, казалось бы, поверхностные и простые вещи.

Потому что этот мир гораздо сложнее, и его не всегда можно объяснить наукой или пространственными размышлениями, кажущимися логичными. Потому что даже логика бывает ложной из-за неверных предпосылок и неправильного или неполного анализа фактов. Потому что все, до чего мы дотягиваемся, подвергается структурированию, анализу и приравниванию к чему-то понятному и привычному. Потому что люди не любят перемены, способные изменить жизнь в какую-либо сторону. Потому что мы сами не можем систематизировать тот хаос внутри, те странные и разрывающие эмоции и чувства, но стоически пытаемся это сделать.

И я, совершенно потерянная и разбитая, изуродованная не только снаружи, но и внутри, пытаюсь систематизировать и объяснить то, что нельзя объяснить до конца: свои кошмары, шрамы, появившуюся озлобленность и боль, не проходящую ни на секунду боль и чувство полного одиночества.

Дорогой дневник, стань моим лучшим другом и врачом, исцелившим некрозную душу.

Obs. 1.

В первые дни нового учебного года после победы над Волан-де-Мортом Хогвартс был непривычно оживленным. Величественные залы замка вновь заполнились многочисленными шагами студентов, перешептываниями, громкими разговорами и смехом. Огромные холлы были украшены яркими флагами факультетов школы волшебства, а через величественные окна пробивался яркий солнечный свет, что было редкостью для шотландской осени. Преподаватели, сидевшие за отдельным длинным столом на небольшом возвышении, с легкой улыбкой следили за происходящим и лишь обменивались многозначительными взглядами, не прерывая утреннюю трапезу разговорами. Им не хотелось нарушать устанавливающуюся гармонию и покой случайными неудачными репликами, способными испортить едва стабилизировавшееся у всех настроение.

Обеденные столы в Большом зале ломились от различных блюд: овсянки, хрустящего бекона, яиц, ягодных и фруктовых джемов, деревенского сливочного масла, золотистых тостов, румяных тыквенных пирогов и сладких ароматных булочек с корицей, апельсинового и тыквенного сока, свежезаваренного черного чая. Классические металлические фруктовницы были наполнены спелыми яблоками, бананами, белым и красным виноградом, сладкими грушами. Студенты, заспанные и немного растрепанные, с удовольствием наполняли тарелки едой, позволявшей утолить голод даже самым прожорливым ученикам.

За столом Гриффиндора, склонившись над блокнотом, сидела Гермиона Грейнджер, не обращая внимания ни на жующего рядом Рона, ни на задумчивого Гарри, слушавшего о чем-то размышляющую вслух Джинни. Она, быстро перемещая перо по бумаге, что-то писала, а тарелка, стоящая прямо перед ней, пустовала, точно так же, как и металлический бокал.

— Гермиона, начало учебного года, а ты уже что-то пишешь… — Рон отложил вилку, вытер салфеткой рот и посмотрел в сторону своей возлюбленной, чуть склонив голову. Та даже не шелохнулась, лишь продолжила писать, не поднимая головы. — Ты меня слышишь, Гермиона? — он аккуратно толкнул девушку в плечо, на что та яростно захлопнула блокнот в кожаном переплете и бросила недовольный взгляд на удивленного Уизли.

— Что, Рональд? — ее слова прозвучали довольно громко и резко, отчего вздрогнул и Рон, и сидящий неподалеку Гарри, а Джинни, кинув на брата быстрый взгляд, нахмурилась и замолчала, наблюдая за парой.

— Начало учебного года, а ты уже что-то пишешь! — парень кивнул в сторону закрытого блокнота и пожал плечами, как бы не видя в действиях девушки логики, ведь они не успели получить домашнее задание от преподавателей, да и учебники были изучены Гермионой еще летом, когда она пыталась абстрагироваться от окружающего мира и прийти в себя после всех мрачных событий, с которыми они столкнулись за последние несколько лет.

— И? Мы в школе, конечно, я что-то пишу, — открыв свою сумку, Грейнджер убрала в нее блокнот и перо, а после пододвинула к себе пустой бокал и оглядела его, словно пыталась обнаружить на нем хоть что-нибудь интересное.

— Ну не на завтраке же, Герм…

— Рон имел в виду, что ты не позавтракала, а уже над чем-то работаешь! — перебил Гарри Рона, переводя взгляд с подруги на друга и обратно, надеясь, что все пройдет относительно тихо и спокойно. Хотя бы сейчас.

— Гермиона, попробуй сегодняшний тыквенный сок и тосты. Мне кажется, это то, что нужно. И намажь хлеб вон тем джемом! — Джинни, чувствующая нарастающий гнев Грейнджер, решила спасти брата от неконтролируемой вспышки ярости, переключая ее внимание на еду. Конечно, это была чистой воды импровизация, не способная ни умерить эмоции, ни отвлечь от Рона, который, кажется, вот-вот скажет что-то еще, что выведет его девушку из себя по щелчку пальцев.

Все в компании замечали, что в последнее время Гермиона стала более замкнутой и эмоциональной. Она взрывалась, если ее отвлекали от каких-либо дел или пытались узнать, как настроение и самочувствие. Вечером, когда ребята собирались в гриффиндорской гостиной, она либо уходила в библиотеку, либо сидела в спальне, тем самым, не участвуя в разговорах. Гарри и Джинни списывали это на стресс, а Рон, не знающий, что делать со своей девушкой, переживал и пытался растормошить ту либо шутками, от которых Грейнджер была не в восторге, либо болтовней на отвлеченные темы, например, о квиддиче или магазинчике его братьев. Конечно, все попытки оживить и вернуть Гермиону в реальность разбивались о воздвигнутую стену между Золотой девочкой и окружающими.

Так или иначе, они не бросали попытки встряхнуть или отвлечь от размышлений, которые, казалось, съедали ее изнутри, но каждая из них воспринималась в штыки. Любой прямой разговор заканчивался фразами: «Со мной все в порядке», «Нет, у меня все нормально», «Не стоит переживать». Окружающие, знающие Грейнджер уже достаточно долго, надеялись, что рано или поздно она станет той-самой-Гермионой, и только, казалось, Гарри понимал, что как раньше уже не будет, и та девочка, которую они знали не первый год, умерла в момент, когда самостоятельно стерла воспоминания о себе у родителей. Она перестала быть той-самой-Гермионой, когда они начали искать крестражи и прятаться от Пожирателей смерти. Она перестала быть той-самой-Гермионой, когда Беллатриса вырезала на нежной девичьей коже «Грязнокровка», а Гарри и Рон не могли помочь своей подруге, части их Золотого трио.

Раньше ребята верили, что после войны всем станет легче: исчезнут ночные кошмары, громкие звуки и шорохи больше не заставят затаить дыхание и замереть, а длинные черные мантии в самый пол не будут пробуждать воспоминания о преследователях. Казалось, что все изменится, и их эмоциональное и психическое состояние улучшится, но… Гарри все так же просыпался в поту, видя в своих кошмарах Волан-де-Морта или смерть Сириуса Блэка, тела Тонкс и Римуса, могилу Добби. Рон подолгу не мог уснуть из-за болезненного и яркого воспоминания лежащего на земле бездыханного Фреда, а Джинни каждый раз пыталась выкинуть из головы Хагрида, несущего «мертвого» Поттера. Гермиона же, используя чары, очень часто сбегала ночью из спален и отправлялась в один из заброшенных кабинетов, иногда в библиотеку или в кухню, чтобы посидеть с домашними эльфами и отвлечься на что-то более позитивное, но все эти действия не помогали, и с каждым днем девушка чувствовала себя все более «сломанной», «бракованной». Неспособной оправиться от пережитой боли и ужаса, что не должны были касаться столь юных созданий.