Дикая.

Глава первая.

1996 год.
Лёгкий ветер ласково шелестел в кронах деревьев, навевая умиротворение. Ветер тёплый, приятный, и листва зелёная, яркая. Лес это место, где можно дышать полной грудью и наслаждаться чистым свежим воздухом.
Дима на природу редко выбирался и обычно к этим вылазкам так и относился, как к отдыху. Сейчас же не видел ни зелени, ни красоты. А теплый ветерок не навевал умиротворения. Он холодил липкую от холодного пота кожу и покрывал ее мурашками.

Дима и сам не понял, как сознание начало уплывать, а к горлу поступила тошнота. Случилось это в самый неподходящий момент, когда они трое стояли возле свеже-выкопанной прямоугольной ямы. И дело было почти что сделано. Осталось только закопать. Диму для этого и взяли, для тяжелой грязной работы. А он поплыл. Смотрел на горчичного цвета ветровку лежавшего в яме человека и чувствовал, как головокружение ведет его в сторону.

Человек в ветровке буквально пару минут назад был живым, плакал, что-то доказывал, умолял, ползая на коленях, хватал за ноги Горелого и что-то обещал, разбрызгивая слюну. А теперь тихо лежит на дне ямы и не спорит. И человеком его уже не назовешь.

Дима был готов, конечно же, готов! Он знал род деятельности человека, которому поклялся в верности, немало уже поручений выполнил, за которые полагался крупный срок. Знал, зачем в лес едут вчетвером, если считать человека в багажнике. Бывало, конечно, что людей в лес вывозили только для устрашения. Заставляли копать яму, а когда человек, обливаясь слезами и потом от страха, клялся продать родную маму, возвращались в том же составе. Но сейчас был не тот случай. Дима сразу знал, что вернутся они втроём. Он всё понимал и даже надеялся, что ему дадут сделать решающий выстрел. Ему пора, он готов!

Оказалось — не то, что выстрелить не готов, даже закопать не в состоянии. Раскиселился в самый неподходящий момент, когда Горелый, шевеля кустистыми бровями, посмотрел на него и заявил:

— Ну, Димон, твой выход. Лопату в зубы и пошел.

А Димона уже вело, вело прочь от ямы, пахнущей мокрой землей, прямо в куст, оказавшийся колючим шиповником. Там парня начало обильно тошнить. Столь обильно, что вроде бы и не ел он столько с утра.

— Вот тебе и помощник! — подколол Горелого третий мужчина. — А ты еще думаешь его своей правой рукой сделать. Что теперь, сами закапывать будем?

— Подожди, оклемается. У тебя, что ли, не так в первый раз было? — осклабился Горелый. — Будет из него толк, будет, я чувствую.

Горелый — известный человек в Волгограде. Ему старались дорогу не переходить. А Димон «из кожи вон лез», чтобы приблизиться к авторитету. Приблизился, называется! Теперь блюет в кустах и проклинает свой слабый желудок. Ничего же такого не увидел. Всё знал, знал... И вот, надо же!
Теперь Горелый не будет ему доверять.

Димон постарался побыстрее взять себя в руки. Сделал несколько глубоких вздохов, вытер лицо носовым платком, найденным в кармане кожаной куртки. Хотел он было этот платок выбросить, но оказалось, Горелый следил за ним боковым зрением.

— Димон, ты платочек-то прибери. Ни к чему здесь такие улики оставлять!

Дима чертыхнулся про себя. Вновь он совершил ошибку, точно не будет ему больше доверия.
Тут же он бодро схватил лопату и начал прикапывать яму, стараясь не смотреть, как черная жирная земля присыпает горчичного цвета ветровку, как падает на волосы с сединой. И прочь от себя надо гнать мысли, что сюда-то они везли человека с черными волосами, а теперь он почти седой.
Это уже не человек, это дело, с которым Димон не справился.

Меньше, чем через час из леса вышли трое мужчин разных возрастов, похожих между собой одинаковыми черными кожанками и манерой поведения. Самый молодой сел за руль БМВ, что стоял прямо возле леса.
Диме было не по себе. Он слегка прокашлялся, хрипло сказал:

— Горелый ты это, не подумай чего... Съел я что-то не то.

— Жизнь покажет, — усмехнулся Горелый. — Первый раз, он всегда самый сложный. Посмотрим, как дальше будет. Сейчас бы похавать. Заедем в этот городишко.

— Что-то совсем какое-то захолустье, — с сомнением произнес Димон, въезжая на окраину провинциального городка с серым, безликим частным сектором. — Может доедем? Тут всего-то тридцать километров до Волгограда.

— Неее, давай здесь. Давно я в подобных местах не бывал. Давай в центр и найди кафешку.

Ехать долго не пришлось. Несколько кварталов и вот он — так называемый центр города. Площадь с неизменным памятником Ленина, магазины. Есть и кафе с претензией на незаурядность. Даже стеклянные двери имеются. Большая вывеска — «Льдинка», обвешанная лампочками. Видимо, по вечерам светится.

— Видать, самое козырное место здесь, — хмыкнул Горелый. — Давай, паркуйся. Надеюсь, кормят здесь вкусно.

В «Льдинке» было пусто, ни единого человека. Лишь официантка в белом чепчике на волосах с огромным начесом скучала возле стойки. Девчонка яркая, молодая, но не дура, потому, что сразу распознала серьезных клиентов. Поправила фартук, подбежала, растягивая пухлые губы в улыбке.

— Ну, что тут у вас. Давай посмотрим, — не глядя на официантку, протянул Горелый руку, чтобы взять меню.

Он-то на официантку не смотрел, зато заметил, как Димон с девчонки глаз не сводит. Вот, что значит молодость! Только что потом обливался и в кустах блевал, а уже на девку пялиться.
Горелый сделал заказ и хитро сощурился на Диму.

— Что, так и будешь зенки таращить, или пойдёшь познакомишься, если уж девка приглянулась? Чего теряться, позови её с нами, я не против.

— Да, если что, в багажнике место освободилось, — поддержал третий мужчина. — Откажет, так нечего с ней церемониться.

Братки часто так делали. Непокорных девчонок вывозили в багажнике, пользовали, а потом выбрасывали, где-нибудь на обочине. Самое интересное, никто не жаловался. Девчонки боялись пикнуть, радуясь, что остались живы. Диме случалось участвовать в подобных мероприятиях и спокойно он к этому относился.
Но сейчас так не хотелось. Девчонка реально зацепила. Вроде обычная, на башке начёс, ярко-красные губы, чёрная подводка на глазах. Но даже эта чернота не портила огромные зелёные глаза, а пухлые губы с красной помадой манили Диму, притягивали. Возможно, это была своеобразная реакция организма. Столкнувшись только что с ужасами реальной жизни, его потянуло к красоте, молодости.

Глава вторая.

Заходящее солнце заливало лоджию желтым светом. Дневная жара немного отступила, а вечер, как бы, даже обещал прохладу. На лоджии, слегка свесившись, стояла молодая девушка. Волосы влажные, после ванны, на лице ни грамма косметики.
Юлю было не узнать, без своего обычного, боевого начеса и ярко-красной помады. Ненакрашенная она выглядела моложе. Такая миленькая, невинная девчушка. Сроду не скажешь, что она старше Димы на целых два года. Того самого Димы, в квартире которого сейчас девушка находилась. Находилась не один день, а уже целую неделю.

Неделю назад Дима забрал ее вечером от кафе и привез в большой город. Повез в закрытый клуб, где персонал разговаривал с ним уважительно, выделил отдельный столик. В ярко-розовых лосинах, занятых у подруги, с боевым начесом на голове и жвачкой во рту, Юля чувствовала себя там несколько неуместно. Но у нее слегка кружилась голова от счастья. Она чувствовала — это он!
Димон, именно тот парень, которого она ждала в своей провинции, за которого хотела зацепиться. Сейчас важным было его не отпугнуть. Самым важным для Юли.

Димон заказал для нее бутылку шампанского, и Юля медленно цедила напиток из прозрачного фужера, делая вид, что это ей привычно. Хотя куда более привычным было пить самогон из пластиковой стаканчика в кирпичном недострое, в компании девушек с такими же начёсами на голове, как у неё, и парней в вытянутых трениках. Да, Юля оттуда, из провинции, где пьют самогон, а потом «отрываются» в здании клуба. Там дерутся и девушки, и парни. Делят друг друга, как неандертальцы, решают, кто с кем проведёт вечер. Юля оттуда, она тоже дралась, за неё дрались.
Димон, видать, тоже не царских кровей, глаза его поблёскивают опасно. Но это другой уровень, совсем другой. До смерти боясь отпугнуть парня, Юля старалась не выпить залпом шампанское и думала. Весь вечер думала, как ей поступить. Остаться с ним на ночь или начать строить из себя недотрогу. Если останется, он подумает, что Юля доступная. А начнёт строить недотрогу, он может больше к ней и не приехать. Да и вообще, опасно шутить с таким парнем. Он её угощает шампанским, а, как говорится, «кто девушку кормит, тот её и танцует». Неизвестно, как отреагирует на отказ.
До боли сжимая тонкую ножку фужера, Юля всё ещё размышляла, когда Димон лукаво ей подмигнул.

— Ну что, поедем ко мне?

— Куда к тебе? — протяжно спросила девушка. — Ты что, живёшь один?

— Конечно, один.

Димон вытащил из кармана ключи от БМВ, вдел в колечко палец и слегка крутанул. Любил он ключики засветить, хотя Юля ещё не поняла, его ли эта машина. И с квартирой решила уточнить.

— Что, совсем один? У тебя своя квартира?

— А как ты думала? Да! — выпятил нижнюю губу парень. — Ну так что, мы едем?

Юля хотелось взвизгнуть — «конечно, едем, конечно». Но она напустила на себя задумчивость.

— Я даже не знаю. Так сразу, я никогда…

— Да понял, я понял. Я не такая, я жду трамвая… — ухмылялся Димон. — Решай уже. Либо ко мне, либо везу тебя назад в твой город.

И таким тоном это было сказано, что Юле стало страшно. А вдруг и правда сейчас отвезёт ее к «Льдинке». И что тогда? Поплетётся она по унылой улице к себе, в свой приземистый домик. Будет там выслушивать мамино нытьё, плач Вероники и думать, приедет ли он к ней ещё.
А ведь он не приедет! Юля посмотрела парню в глаза и отчётливо это поняла. Если сейчас откажется, он больше к ней не приедет. Надо ему больно мотаться в соседний город, за тридцать километров, за обычной девчонкой, когда и здесь, в Волгограде таких навалом.

— Ну, поехали к тебе.

Квартира у Димона оказалась хорошая, двухкомнатная. А когда утром Юля вышла на лоджию, у неё дыхание перехватило. Квартирка-то почти в центре. Вид из окна, закачаешься! Известный на всю страну монумент, как на ладони.

Юля стояла утром на лоджии, приняв ванну. Чистая, помолодевшая. Только что проснувшийся Димон вышел к ней, почесывая ногу. Что-то хотел сказать, но взглянул на Юлю и будто передумал. У него в глазах мелькнуло такое удивленно восторженное чувство. Девушка тогда поняла, что такая — ненакрашенная, она ему нравится парню гораздо больше. Скорее всего, он хотел предложить отвезти ее домой, а сказал совсем другое.

— Мне нужно уехать по делам. А ты, если хочешь, оставайся. Продукты в холодильнике есть, а вечером снова куда-нибудь сходим.

«Вот оно, вот!!! Первый шаг сделан», — ликовала Юля.

Но лицо её осталось безразлично.

— Я даже не знаю... Ну ладно, может, задержусь. Ты только ключи мне оставь от квартиры. Хочу по городу прогуляться. Живу вроде бы недалеко, но давно в Волгограде не была.

А потом Юля наблюдала, как прыгнул внизу Димон в черный БМВ и уехал, в неизменной кожанке, несмотря на дневную жару. Эта куртка, как и толстая цепочка на шее, скорее атрибут. Показывают, что Дима, парень опасный, с ним лучше не связываться. О машине и говорить нечем.

Вечером, когда они ехали сюда, в эту квартиру, Юля ненавязчиво поинтересовалась, его ли это автомобиль. Ответ получила расплывчатый:

— Как бы, не совсем, но я на ней всегда. Можешь считать, что моя. По крайней мере, скоро точно будет.

Ответ непонятный, но Юля им удовлетворилась. Всё равно, большего объяснения Дима ей не даст. Он и так давал ей очень много. Разрешил остаться в квартире. День, второй, третий....
Юля прожила с парнем неделю, и страшно было ей представить, что творится у неё дома. Мама, наверное, паникует, уже в милицию побежала.
Надо ехать домой, надо! Юля стояла на лоджии и думала, что завтра попросит Диму отвезти ее. Она хотела надеяться, что теперь Дима без нее не сможет. Очень хотела! Мечтала, как он позовет ее переехать сюда.Только, кое о чем он знать не должен. То, что Юля старше на два года, это ерунда, а вот то, что у неё дочка есть.... Эта тема его отпугнёт, сто процентов! Такому, как Димон, чужие дети явно не нужны. И хоть они об этом не разговаривали, Юля это поняла. О Нике говорить нельзя. Надо как-то маму убедить...

Глава третья.

БМВ остановился возле кафе «Льдинка», но из машины никто не выходил. За тонированными стеклами ввёлся жаркий спор. Димон никак не мог понять, почему Юля заставила его остановиться тут.

— Давай я отвезу тебя до дома. Не понимаю, в чём проблема? Я уже понял, что ты живёшь небогато. Меня местными халупами не испугаешь. Говори адрес.

— Не надо, Дим, я тебя прошу, не надо. Я выйду тут. Да, мне стыдно за свой дом, но кроме этого, ты не представляешь, что у меня за мама. Она очень скандальная особа. Выскочит, будет орать. Не хочу, чтобы ты все это наблюдал.

— Блин, ну уж коль мы решили жить вместе, мне все равно придется с ней познакомиться.

— Зачем? — потупилась Юля. — Вот зачем, скажи мне? Тебе нужна я, а не моя мама. Я свои проблемы решу сама. Дай мне несколько дней, и в субботу, в семь вечера, приезжай сюда же, к «Льдинке». А я буду ждать тебя с вещами.

— Я все равно не понимаю, на что нужно несколько дней? Ты могла бы собрать вещи прямо сегодня, — ворчал Димон, уже понимая, что Юлю не переспоришь.

— Всё-всё, — потянулась к нему девушка.

Перегнулась через ручник, обвила шею руками, поцеловала жарко, прошептала на ухо:

— Жду тебя в субботу, буду скучать.

И тут же выпорхнула из машины. Дождалась, пока Дима отъедет, помахала вслед БМВ рукой. Посмотрела победно на двери кафе и, задрав носик, пошла в сторону своего дома.
Очень Юля хотела, чтобы из кафе её увидели бывшие коллеги. Увидели, из какой машины вышла, с кем приехала. Пусть завидуют! У неё получилось выбраться из родного захолустья. Дима приедет за ней, в этом девушка была уверена. Осталось только уладить проблемы с мамой.
Хотя, это не только, это очень серьёзные проблемы! Неизвестно, как всё обернётся.

Юля шла уверенно, дошла до калитки, увидела, что она совсем развалилась и дрогнула. Страшно стало входить в дом. Всё-таки мама — человек непредсказуемый.

Надежда, мама Юли, сидела возле окна и тихо плакала, прикрывая слёзы ладошками, чтобы не увидела маленькая девочка, игравшая на полу с яркими лоскутами тканей. Конечно, Вероника ещё слишком мала и не сможет понять бабушкиного горя, но всё равно Надя скрывала от неё свои слёзы. А плакать было над чем.
Юли не было уже почти две недели. Дочка уехала, не пойми куда, непонятно с кем и, как в воду канула. Надя подозревала плохое, подозревала, что дочери нет в живых. Подтверждение своих подозрений она видела на лицах милиционеров, когда подала на розыск дочери. В милиции тоже так думали, что Юля уже не найдется. Сколько таких молодых девчонок пропадает сейчас с концами. Была девочка и нет её, словно испарилась, исчезла с лица земли, не оставив после себя следа. В милиции отводили глаза, заверяли, что ищут, но видела по их лицам Надя, видела, что ни черта они не ищут. Списали уже её дочку со счетов.

Надя плакала и не понимала, как дальше жить. Последняя пачка сосисок лежала в холодильнике. В остальном картошка. Картошка вареная, картошка жареная, картошка толченая. И это только благодаря тому, что Надя выращивала ее сама, из последних сил, на своем небольшом огородике.
Женщина чувствовала себя слабой, насквозь больной. Казалось, она болела всегда, но не было времени ходить по больницам, обследоваться. Ни времени, ни денег. Сейчас, вообще край! Несколько дней они с внучкой еще продержатся, а потом все, кормить девочку будет нечем. Заказов в этом месяце крайне мало, хватило только коммунальные услуги оплатить и купить Веронике курточку на осень.

Когда Ника родилась, Надя с дочкой решили, что с работы уйдет Надежда. Она всю жизнь на швейной фабрике проработала. Платили там сущие копейки, а последние годы стали задерживать зарплату. Вот и решили они, что Юля пойдет работать официанткой в «Льдинку», а Надежда дома будет сидеть, с ребёнком. Тем более, была у неё какая-никакая, но подработка. Надя шила на дому, были постоянные клиенты. Но с такой подработкой то густо, то пусто. У людей денег совсем мало стало, в городе только швейная фабрика и завод. Завод окончательно захирел, а на швейной фабрике зарплату годами не платят. Тут уж не до заказов.

Надя плакала возле окна и вдруг увидела сквозь пальцы фигуру дочери. Этого не может быть. Неужели это Юля входит в проем, что остался от обвалившейся калитки? Боже мой, живая, здоровая и даже не побитая! Где она шлялась все это время?
Надя не заспешила навстречу. Так и осталась сидеть возле окна. Глядела теперь не в мутное стекло, а в комнату. Ждала, пока дочка зайдёт. Слышала, как замешкалась Юля в тёмном коридорчике, как споткнулась о пластиковое ведёрко, брошенное Никой. Наконец, вошла. Уставилась на мать наглыми глазами, сказала спокойно:

— Привет!

— Привет?!! — взвыла Надя. — Это всё, что ты можешь сказать? Где ты была, Юлька?!! Тебя милиция ищет. Я уже думала, что всё.... и милиция и так думает.

— Мама, успокойся.

Юля стояла, едва зайдя в комнату. Она не кинулась обнимать дочку, не поцеловала мать. Маленькая девочка сама оторвалась от лоскутков ткани, что бабушка когда-то принесла со швейной фабрики. Оторвалась, поднялась на ноги, и, дойдя до вернувшейся матери, обхватила ее за ноги.

— Привет, что ли, — обратила Юля внимание на ребенка. Взяла Нику на руки. — Господи, какая ты чумазая! Мам, ты что, совсем ее не умываешь?

— Умываешь? Тебя сейчас только это волнует. Ты объяснишь или нет, где ты была?

— Всё, иди, иди, играй, — Юля донесла дочку до лоскутков, опустила её на пол. — Мама, у меня к тебе серьёзный разговор. Я встретила парня, и он хочет, чтобы я с ним жила. Он серьёзный, понимаешь. У него своя квартира, машина. Со временем сделает мне предложение. Он из Волгограда.

— Боже мой, — выла Надежда. — Я всё это время изводила себя, сходила с ума. Мысленно, уже пять раз тебя похоронила, а ты была с парнем! Дочь, как ты могла вырасти такой бесчувственной? У тебя ребенок, ты о ней-то подумала. Где этот твой парень? Почему он не приехал вместе с тобой, чтобы познакомиться со мной, с Никой?

Глава четвертая.

1999 год.
Вороны. Огромная стая ворон спустилась на землю и идет, переваливаясь с ноги на ногу, без своего обычного громкого карканья. Такая ассоциация была в голове у Юли, когда она смотрела на длинный черный ряд людей, пришедших проводить в последний путь Павлуху костлявого. Это не вороны, это люди! Они шли, перешёптываясь между собой, обсуждая нелепую кончину молодого парня, одного из братков.

Гибель братка не была редкостью, или чем-то из ряда вон выходящим. Жившая с Димоном Юля за три года успела побывать на четырёх похоронах, но обычно братки гибли по-другому — на разборках, пытаясь приструнить зарвавшихся новичков, либо от ментовской пули, но не так. Не так, как Павлуха!

Юля шла в самом начале процессии, поддерживая скорбящую вдову Танюху, с которой не так давно «отрывалась» на Новый год. Уже тогда было понятно, что с её мужем что-то не так. Собравшиеся в квартире Димона братки косились на него, а когда дошли до нужной кондиции, базарили «по душам», вытащив на задымленную сигаретным дымом лоджию.
Павлуха глупо улыбался и спорить не пытался, хотя алкоголя не пил. Улыбка была дебильная.

У Димона от Юли секретов не было, она знала, в чем проблема. Павлуха контролировал торчков и как-то с ними «закорефанился» до такой степени, что сам начал превращаться в торчка.

Конечно же, все пробовали. Пробовала и Юля вместе с Димоном. Состояние, когда «отрываешься от земли» и будто паришь над всеми, ощущение кайфа ей понравилось. Слишком понравилось для того, чтобы продолжать.

— Голову на плечах иметь надо, — говорил тогда Димон. — Эта гадость быстро затягивает.

Павлуху затянуло быстро. Затянуло до такой степени, что это стало всем известно, и в первую очередь Горелому. Горелый выставил приближенному ультиматум. Либо заканчивает торчать, либо плохо кончит.
После этого Павлуха не прожил и месяца. Официальной версией считался передоз. Парня нашли утром, в собственном автомобиле, с уроненной на руль головой. И, возможно, так оно и было....
Но ведь Павлуха не прислушался к словам Горелого. Он продолжал торчать, и Татьяна, жена погибшего, как и многие в толпе провожавших в последний путь, подозревали другое.

В чёрном платке, из-под которого торчали засаленные, недавно не мытые волосы, Таня судорожно озиралась по сторонам, крепко вцепившись в локоть Юли при этом.

— Нет, ты видишь? Его нет! — шептала она, покусывая губы. — Паша столько лет на него работал, а он... Это точно он сделал.

— Тш-ш-ш! Тихо! Нет и нет! Может, дела у человека.

Таня говорила о Горелом, а Юле было страшно. Димон намекнул, что на эту тему лучше язык не распускать. Горелого на похоронах не будет. Юля это заранее знала. Павлуха перестал быть «близким» в тот момент, когда не подчинился требованию. И, возможно, да, вполне возможно, погиб он вовсе не от передоза.
Горелый не мог оставить в живых человека, знавшего так много и ставшего ненадёжным.

Но Юля боялась разговаривать об этом с Танюхой. Она проводила молодую женщину до свежего холмика земли и дождалась, когда Татьяна отцепилась от ее локтя, который до этого сжимала больно вцепившись жесткими напряженными пальцами.
Таня отцепилась и завыла над гробом, но тут в локоть Юли вцепились другие пальцы.

— Поехали отсюда. У нас дела, — зашипел Димон в ухо девушке.

Она подчинилась. Выбралась осторожно из толпы и быстрым шагом пошла за Димой до черного БМВ, что стоял за оградкой кладбища. Села в машину и непонимающе уставилась на парня. Он сурово заводил машину, сердясь непонятно на кого.

— Дим, почему мы уезжаем? Мы разве на поминки не пойдем? Танюху надо поддержать.

— Родня пусть теперь ее поддерживает, — скрипел зубами Димон. — Павлуха сам виноват. Сам! Я ведь ему говорил... все ему говорили...

— Господи, да мало ли народу торчит! Дима посмотри вокруг. Только в нашем подъезде...

— Все, цыц! Мало ли, кто колется в нашем подъезде. Пусть делают, что хотят. В бригаде Горелого это недопустимо. Он умный человек, умный... Правильно всё делает.

— А что, это правда? — замерла Юля. — Это он Павлуху?

— Цыц, дура! Рот закрой и язык не распускай!

Димон был дёрганый, слишком дёрганый, и у Юли начало закрадываться подозрение. В ночь, когда Павлухи не стало, Димы тоже дома не было. Он вернулся под утро, такой же злой, как сейчас, неразговорчивый. А что, если...

Юля не хотела продолжать свою мысль. Даже если так, что это изменит? Она свою жизнь выбрала. Жизнь рядом с Димоном, а он живет по волчьим законам. Значит, будет и она. Ей не жалко Павлуху. Жалко его жену. Танька нормальная девка и у них ребёнок. Когда братки погибают, Горелый оказывает материальную помощь семьям погибших. Получается, Танюхе ничего не перепадёт...
Всё-всё, надо выбросить из головы, отвлечься.

— Куда мы едем? — спросила Юля, завертев головой.

За своими раздумьями она не заметила, как БМВ выехал на окраину города, свернул в частный сектор, чем-то напоминавший родной город Юли.

— Куда-куда... — буркнул Дима. — Теперь я буду контролировать торчков, доставлять им. Ну, ты понимаешь. Эээх, Павлуха подкинул ты мне проблем!

— А как же видеосалоны? — замерла Юля. — Горелый что, отобрал у тебя видеосалоны?

— Нет, салоны тоже на мне. Эти торчки, это лишняя головная боль. Но ведь не откажешься. Горелый намекнул, что если справлюсь, два видеосалона будут принадлежать лично мне.

— Ой, это же прекрасная новость, — обрадовалась Юля. — Ты станешь официальным бизнесменом, легальным.

— Справиться ещё надо. Усмирить этих утырков. Они тут с Павлухой скорефанились, по-любому выделываться будут.

Димон остановился. Подогнал машину вплотную к дому казавшемуся заброшенным. В одном окне выбиты стекла, во дворе свален хлам. О том, что дом жилой, можно было понять только по полузасохшему цветку на подоконнике и еле слышной музыке, доносившейся из распахнутой двери.

— Ладно, пошел я, — неохотно, выдохнул Димон, засовывая руку под свое сиденье. Пошарил там, достал маленький сверток. — Сиди здесь, я скоро.

Глава пятая.

Димон вернулся домой поздно. Вернулся довольный, с пакетом в руках. Пакет не очень большой, но по стоимости дорогой. В нем сервелат, икра и красная рыбка. Все как любит Юля. Сегодня у них праздник.
Может, день и начался с кладбища, но вечером нужно отметить другое событие — предстоящую свадьбу.

Да, день у Димона выдался очень непростой и насыщенный на события. Утром простился с Павлухой, ближе к обеду получил по голове, сделал предложение девушке, лишний раз убедившись, что она та самая. А потом, вообще, пошла «веселуха». Димон снова поехал в частный сектор, в полуразвалившийся дом, но теперь не один. И разговор там пошел совсем по-другому. Самого борзого торчка быстро успокоили, успокоили навсегда. И поехал он в багажнике БМВ в лесополосу. Поехал тихий и мирный...
Больше Димона не тошнило в кустах, не кружилась у него голова и лопату в руках теперь держал не он, а новый молодняк.

Димон все «разрулил» и поехал отчитываться перед Горелым. Тот похвалил за решенную одним днем проблему, спросил какие видеосалоны хотел бы подручный в собственность. В общем, день шикарный! Такой день, конечно же, стоило отметить. Парень знал места, где можно закупиться деликатесами.

И вот, с пакетом этих деликатесов, отпер дверь квартиры и увидел темноту.

«Этого не может быть», — подумал. «Юлёк не могла завалиться, дрыхнуть в такой день. По-любому должна была дождаться меня. Во дает! Я-то думал, она в окно все глаза проглядела. А она спит».

Димон ворвался в спальню, как ураган. Щелкнул выключателем и уставился на аккуратно застеленную кровать.

«Где она? Что происходит вообще?» — думал Димон, чувствуя, как начинает психовать. Психовать из-за того, что Юлька ослушалась его и пошла к Тане. Сочувствует вдове, может, даже ночевать там осталась. А Таня теперь персона нон грата. К ней соваться не стоит, Горелый это ясно дал понять.

Все еще с пакетом в руках Димон забегал по квартире. Заскочил на кухню, зажег свет и увидел листок на столе. Записка, она оставила записку. Наверное, пишет, что к Таньке ушла.
С нехорошим предчувствием подошел парень к столу, прочел написанное.

«Дима, у меня умерла мама. Я уехала ее хоронить. Постараюсь справиться дня за три. Думаю, у тебя возникнут вопросы. Почему я уехала одна и так далее. Вернусь, все объясню. Я взяла немного денег из комода. Надеюсь, ты не против?»

Димон был не против того, что Юлька взяла деньги на похороны матери. Он был против этой ситуации. Неестественно и странно. Они вместе уже три года, но за все это время Юля так и не удосужилась познакомить его с мамой. Дима начал подозревать, что там не мать, а монстр какой-то. Но уж сейчас-то, когда эта мать умерла, Юля могла бы взять его с собой. Ведь ей требуется помощь, поддержка. Глупо как-то все.

Дима поймал себя на мысли, что хочет прыгнуть в машину и помчаться к Юльке. И он бы так и сделал, если бы знал её адрес. Но она ведь ни разу не позволила подвезти её до дома, заставляла высаживать около «Льдинки».
Да, Юльке много придётся объяснить, когда она вернётся! Дима сердито отшвырнул записку, написанную девушкой.

Эту записку Юля писала несколько часов назад. Писала, очень тщательно выбирая слова, и при этом торопясь, так как по квартире шныряла тётя Галя. Тётя Галя — особа беспардонная. Пока Юля писала закуску на кухне, она успела всю квартиру обойти, в наглую, не спрашивая. И всё время повторяла:

— Ну ты даёшь, Юлька, ну даёшь. Так хорошо устроилась, а дочку на мать скинула. Бедная твоя мама и пожить-то не успела.

Юля писала записку и всё ещё не верила, что мамы нет. Может, это спектакль, может, мама специально тёти Галю сюда прислала, чтобы напугать, заставить приехать? Такими вещами не шутят. Ну, а вдруг?

Первой мыслью Юли, когда тетя Галя заявила о смерти матери на узком лестничном пролете, было — «мама все-таки не притворялась. Неужели на самом деле болела? А чем?»

— От чего она умерла? Что случилось? — спросила Юля дальнюю родственницу.

— Да кто ж знает? Вскрытие вроде было, но ты самая ближайшая родственница, вот ходи и выясняй.

— Я не могу, мне некогда, — в первую секунду вырвалось у Юли.

— Как это некогда? — опешила тетя Галя, — а кто с похоронами-то заниматься будет? Лично у меня денег нет, мамку твою хранить. И девчонку свою забирай. Она пока у меня, но неладно с ней.

Тогда Юля пропустила слова о Нике мимо ушей, не задумалась над тем, что говорит тетя Галя. Поняла все гораздо позже, когда приехала в родной город и пришла в дом родственницы. Тётя Галя была троюродной сестрой матери Юли. Общались они крайне редко, но всё-таки Юля помнила, что у женщины трое детей. Двое взрослых давно женились и ушли из дома, а самая младшая — старшеклассница. Полная девка, которую Юля вообще не знала. Так, как тётя Галя была единственной родственницей Надежды, ей пришлось забрать Нику к себе, до того момента, пока Юля найдется. Муж работал, и с ребенком пришлось сидеть дочери. Она-то и выскочила навстречу Юле, когда та вошла в дом. Полная девушка переводила взгляд с Юли на мать и кричала:

— Заберите уже эту дикарку, я больше с ней не могу. Она меня укусила. Она ненормальная.

— Сама ты ненормальная, — грубо сказала Юля и, оттеснив в сторону полную девушку, пошла разыскивать Нику.

Слышала, как зашушукались за её спиной тётя Галя с дочерью. Обсуждают новую Юлину джинсовку, красную юбку. Одежда модная, но не к месту. Что-то Юля, не подумавши, надела на себя первое, что под руку попалось.

Веронику она нашла в небольшой комнате, по всей видимости детской. Удивилась тому, как девочка подросла с последнего раза, что видела ее, и в то же время ужаснулась. Взгляд у Вероники был абсолютно безумный. Она сидела на кровати, соорудив кокон из одеяла, из которого которого торчало только маленькое личико. Безумное личико. Глаза Ники широко раскрыты, бегают из стороны в сторону, как у зверька. Казалось, она абсолютно не узнает вошедшую в детскую мать.

— Иди ко мне, — протянула Юля руки, но Ника не тронулась с места.

Глава шестая.

Средних лет женщина сидела за письменным столом и что-то быстро писала, на разложенных перед ней бумагах. Сердилась, хмурилась, морща и без того, морщинистый лоб.
Светлане Дмитриевне — директору одного из волгоградских детских домов всегда давали больше, чем ей было на самом деле. А всё из-за многочисленных морщин, коими было испещрено её лицо. Светлана Дмитриевна считала, что это специфика работы. Никому не нужные, брошенные дети так изматывали нервы, что директор старела раньше времени. Каждую свою морщинку она приписывала им, детям, некоторые из которых были хуже взрослых.

Женщине было уже и не вспомнить себя молодой девчушкой, восторженной, любившей деток до безумия. Такой она поступила в пединститут, и такой вышла на работу, в школу. В школе были дети домашние, но и они начали казаться Свете чертенятами. А уж какой контингент в детском доме! Хоть вешайся!

Светлана Дмитриевна не замечала, как с годами ее восторженность перерастала, чуть ли не ненависть. Вот почему эти дети не могут быть поспокойнее, почему обязательно творят дичь? И вечно им всего мало. Ей, как будто, хватает!
Светлана «выросла» до директора, но сидит в скромном кабинете со стенами давно требующими покраски, скрипучими деревянными полами и старым письменным столом. Детдому нужны спонсоры, нужны новые вливания, а где всё это взять?

Светлана Дмитриевна заполняла очередные бумаги, где перечисляла нужды детского дома, когда к ней в дверь постучали. Заглянула нянечка, коротко сказала:

— Привезли.

Директор, с тяжелым вздохом, отодвинула бумаги. Очередная новенькая. Совсем еще малышка, пять лет. Привезли из провинции. Светлана Дмитриевна о девочке пока ничего не знала. Маленькая совсем, значит и мать молодая. Скорее всего, спившаяся, или наркоманка. Маргиналка. Большая часть детей в детском доме у таких мамаш изъята.

Светлана Дмитриевна, тяжело ступая, пошла за нянечкой. Девочку сопровождал молодой милиционер. Но Светлана Дмитриевна ничему не удивлялась. Чего только сейчас не бывает. Она требовательно протянула руки.

— Давайте. Сопровождающие документы, давайте. Так, Кошкина Вероника Павловна. Надо же, отказница. Что мать из неблагополучных?

— Очень даже из благополучных.

Молодому милиционеру хотелось посплетничать. Он приблизился к директору детского дома и зашептал громко, так, что даже нянечка слышала.

— Там такая жуткая история. Девочка жила с бабушкой, бабушка умерла и несколько дней...

Дальше милиционер понизил голос, а директор детского дома хмурилась всё сильнее и сильнее. Морщины на её лице стали походить на складки шарпея. Она слушала милиционера, а смотрела на ребёнка. Пятилетняя девочка была одета хорошо, очень даже хорошо. Модная юбочка, яркая ветровка. Но выглядела она не как обычный ребёнок. Напряжённая, как струна, девочка всё время озиралась. Её карие глазёнки бегали по лицам бессмысленно и испуганно.

Светлана Дмитриевна отодвинула милиционера.

— Я всё это прочту в бумагах, — сказала она.

Решив проверить свое подозрение, шагнула к девочке.

— Ты, значит, у нас Вероника?

Слегка наклонившись, Светлана Дмитриевна попыталась погладить девочку по голове. Её вскрик совпал с выкриком милиционера:

— Осторожней, она кусается!

Директор детского дома зажала укушенную ладонь, яростно оглянулась на сопровождающего.

— Что значит, «кусается»? Вы кого мне привезли? У меня в детском доме только нормальные дети, а тут явное психическое отклонение! Я не приму её! Везите в специнтернат!

— Ну уж нет, — заупрямился милиционер. — Это вообще в мои обязанности не входит. Меня попросили доставить. По документам девочка здорова. Принимайте и решайте сами, куда дальше. Хоть в интернат, хоть к чёрту на куличики. А мне ещё больше тридцати километров до своего города пиликать. Вы мне только бумаги подпишите, что я вам девочку доставил.

Светлана Дмитриевна не хотела подписывать, не хотела девочку принимать, не хотела отпускать милиционера. Но видела, что он уйдет, независимо от того, подпишет она или нет. А неприятности директору были не нужны. Как не нужна была здесь эта психическая Вероника.
Милиционер сбежал, а Светлана Дмитриевна не знала, что делать дальше.

— Веди её к нашей новенькой медсестре, — сказала она нянечке.

— В смысле, веди? Как, веди? — недовольно пробурчала пожилая нянечка. — Она ведь нас даже не слышит.

— Как хочешь, так и веди, — рявкнула директор.

Медсестра Лилия Николаевна работала в детском доме совсем недавно. Молодая и восторженная, какой когда-то была и сама Светлана Дмитриевна. Дети казались ей ангелочками, и она с радостью обрабатывала их разбитые коленки, смазывала синяки, не видя пока реальных проблем, что существовали в детском доме.
Поэтому Светлана Дмитриевна помчалась к медичке впереди нянечки. Ей нужно было Лилию Николаевну подготовить.

— К нам психическую привезли, — вошла она в медпункт. — Слышите, Лилия Николаевна, девочка явно умственно отсталая. Вы должны написать заключение, для скорейшего ее перевода в интернат.

Лилия Николаевна перебирала лекарства в стеклянном шкафу. Аккуратно прикрыла хрупкую дверцу и моргнула на директора.

— А заключение есть? Почему ее к нам тогда привезли?

— Вот бумаги, — кинула на стол сопровождающие документы Светлана Дмитриевна.

Лилии Николаевне двадцати пяти еще не было. Маленькая хрупкая девочка против сердитой директора. Она не чувствовала себя уверенно в детском доме. Проработав не больше недели, ей начало казаться, что детей тут не любят, ущемляют. От этого и они озлобляются. Детям не свойственно быть злыми, их такими можно только сделать, — считала Лилия Николаевна.

Она бегло просмотрела бумаги, что кинула ей на стол директор, удивлённо подняла глаза.

— Но ведь девочка нормальная. Вот карточка из поликлиники, никаких отклонений нет.

— А вы почитайте дальше. Почитайте, после каких событий девчонка к нам доставлена. Там и взрослый свихнётся, не то что ребёнок.