Дикие истории из Петербурга

Правда о переезде в Петербург

Когда окажетесь в районе метро «Сенная площадь», встретите плотные потоки людей на узких тротуарах. Вам стоит быть осторожными: люди идут как будто напролом и не будут сходить со своей траектории даже на шаг. При этом они отзывчивы, дружелюбны. Сами подойдут к вам, чтобы сориентировать, подсказать, рассказать о том, кто жил вот в этом самом доме. Чудесные люди.

Тем удивительнее, что они ревностно оберегают личное пространство. Не в любой дворик свободно пройдёте, даже если там есть достопримечательность. Вернее, особенно если там достопримечательность. Например, Цифровую башню просто так не увидеть, в Дом с Ротондой тоже не попасть. Вот и пришлось мне полчаса стоять у арки, забранной решётчатыми воротами.

При мне никто оттуда не выходил, никто не входил. На звонки через домофон никто не отвечал. А мне, между прочим, очень надо. У меня, между прочим, назначена встреча. Уже успел пожалеть, что решил найти квартиру, а не снять койку в хостеле на Апрашке.

Адрес подсказал Костя, старый знакомый с форума. Знаю, говорит, одну хату, хозяева чудо расчудесное, денег много не берут, свежий ремонт. Теперь и Костя не отвечал ни на сообщения, ни на звонки.

— Ник? Ты чего тут трёшься до сих пор? Тебя ж хозяева ждут, — сказал Костя у меня за спиной.

— Твою ж... — я аж подскочил от неожиданности. — Ты какого тут? Я тебе минут тридцать уже написываю, названиваю.

— Да я мимо вообще иду, бар мне подсказали на Банковском, он тут недалеко совсем. Так, а ты чего тормозишь?

— Внутрь попасть не могу никак.

— Так вон же, кнопка, — сказал Костя и указал пальцем чуть выше домофона.

Я был готов прямо сейчас отдать почку без анестезии в доказательство, что кнопки ещё секунду назад там никакой не было.

— Ладно, бывай, чувак, — весело сказал Костя, и пошёл дальше. — Заходи потом в бар, я там надолго. Парабеллум, кажется, называется. Город сам тебя приведёт.

Я ещё постоял, глядя ему в след. Потом потупил, смотря на кнопку. Та никуда не исчезла. Но клянусь вам, она появилась из ниоткуда. Не настолько же я близорукий, правильно? Хотя... ладно, не суть.

В общем, вошёл в пустой и просторный двор. Вернее, три двора со сквозным проходом. Хвала богам, не все они были заперты воротами. Нужный мне подъезд был самым дальним. Из него кто-то вышел, я успел поймать дверь и войти внутрь.

Есть мнение, что в Петербурге нет подъездов, а только парадные. На самом деле не каждый подъезд следует называть парадной. Бывает, зайдёшь в дом и видишь самый, что ни на есть падик. Но в этом доме... В этом доме именно парадная, настоящая, грандиозная, красивейшая, хоть и без изысков.

Поднялся на четвёртый этаж. Увидел новую металлическую дверь, всю в рокерских наклейках. Нужная мне была напротив — повидавшая всякого, массивная, деревянная. Не успел постучать, как мне открыли.

Мужчина и женщина, лет по тридцать, плюс-минус. Стоят в обнимку, приветливо улыбаются. Одеты среднестатистически. Причёски среднестатистические. Лица... такие же. Они вроде бы и какие-то не такие, в вроде бы и такие как все. Выделяются тем, что никак не выделяются. Увидь их на улице, не запомнишь, даже если они попытаются тебя убить.

— Привет, — сказал мужчина. — Никита? Мы тебя заждались. Наверное, во дворе застрял? Забыли упомянуть. Проходи.

Истинно питерская коммуналка: по-старинному богатая, с высоченными потолками. Чтоб вы понимали, потолки настолько высокие, что комнату можно поделить надвое межэтажным перекрытием и все подумают, что так и было.

Шесть комнат были закрыты. То ли жильцов не было дома, то ли здесь никто и не жил ещё. Хозяева отвели меня на просторную кухню. Буфет был, наверное, ровесником здания, холодильник его сыном, и стол и стулья — внуком и правнуками. Большое окно выходило на двор, широкий подоконник был завален подушками.

— Ну, рассказывай, — сказал мужчина, разливая чай.

— Простите, — не понял я, — что рассказывать?

— Как ты дошёл до жизни такой, — невозмутимо сказал женщина.

— Мы по поводу комнаты всё уже обсудили в принципе, — сказал мужчина, отпивая чай, — Остался последний момент. Решающий момент.

— Какой же?

Они переглянулись, как два спецагента, вербующие новенького.

— Зачем ты здесь? — спросила женщина.

— Ищу ночлег. Мне Костя рассказал, что вы ищите, кому сдать комнату, которую снимал он. Меня цена и комната устроила.

— Нет-нет, мы не об этом, — сказал мужчина. — Зачем ты в Петербурге? Почему именно в этом городе?

— А-а, а этом смысле. Ну... я вроде как путешествую. Там поживу, тут поживу.

— Ты не похож на странника, — экспертно сказала женщина.

— Ты похож на того, кто что-то ищет, — сказал мужчина. — Вопрос в том, что именно.

— Это важно для съёма квартиры? — спросил я. Было не по себе от их вопросов.

— Для нас важно. Возможность жить в Петербурге, тем более в центре, выпадает не всем и не всегда. Знаешь, почему?

— Спрос большой. Почти столица же, — ответил я.

— Не только и не столько, — ответила женщина. — Город может дать тебе то, что ты ищешь, либо забрать всё, что у тебя есть. Всё зависит от того, что человек ищет. Скажи нам, что ищешь ты, и мы скажем тебе, стоит ли тебе жить здесь.

— Расскажи нам свою историю, — медленно произнёс мужчина. — Сам, прямо сейчас. Пока её не рассказал нам город.

Я смотрел то на женщину, то на мужчину. Можно было бы подумать, что они прикалываются и вот-вот заугарают. Но кого это когда останавливало?

— Хорошо. Я родился на юге страны среди степей, в маленькой станице между Волгой и Доном. Там по улицам не гуляют слухи и легенды. Те места не рассказывают истории, хоть я и готов был слушать. Зато я слышал зов нерассказанных историй из-за горизонта. Когда он стал слишком громким, я не выдержал и отправился в путь.

— Это был долгий путь, — тихо сказала женщина. — Очень много историй были услышаны, но столько ещё впереди.

— Да, долгий путь. Зов стихает, когда я нахожу город, который его издаёт. Как только я уезжаю, зов нарастает тем больше, чем дальше я уезжаю, если не все истории были услышаны. Город не отпускает, пока всё не расскажет. А когда отпускает, следующий зовёт, и я еду дальше. Теперь это Петербург. Он позвал меня, чтобы я услышал и рассказывал другим.

Правда о петербургских рыбаках

Не скажу, что мне до жути нравится работать в ночные смены. Но вот идти на работу ночью и возвращаться домой вместе с рассветом — завораживает.

По пути с работы взял кофе на вынос в крохотной кофейне, которую до этого не замечал. Позже, кстати, так её и не нашёл. Как будто открылась и закрылась в один и тот же день. Шёл себе, смотрел как просыпается город и понял, что, живя у канала, ни разу не спускался к воде. Почему-то в тот момент это показалось мне дикой несправедливостью, которую необходимо тут же устранить. Что я и сделал.

Спустился к замурованной льдом воде. Стою, хлебаю кофе, курю. Тишина, ветер не морозит. Уже почти в транс впал, когда что-то справа шелестнуло. Аж дёрнулся. Я и не заметил этого рыбака.

Сухой, низкий старик сидел на стуле-раскладушке. По виду напомнил мне слугу Тома Харди из «Табу», с поправкой на современную одежду. Обеими руками держит невесомую удочку, её леска уходила в крохотную прорубь.

Без особого интереса спросил:

— Клюёт?

— Угу.

— Часто тут рыбачите?

— Ага.

Помолчали. Выпил кофе и закурил ещё одну. Подумал, о чём бы спросить и стоит ли вообще спрашивать. Но раз уж начал, почему не докопаться, да?

— А вы коренной петербуржец?

— Ну, — бесстратно ответил рыбак, не отвлекаясь от рыбалки.

— Я вроде как фольклор собираю. Может знаете какие-нибудь байки, легенды?

— Угу.

И снова замолчал. То ли вспоминал, что знает, то ли драматическую паузу выдерживал. Я уже уйти надумал, когда он заговорил:

— Был у меня сосед, раньше вместе рыбачили. До того он один рыбачил всегда, тишину любил. Я удивился, когда он меня с собой стал звать. Раз на третий спросил у него, чего вдруг? А он помалкивал, отнекивался. Я и перестал допытывать. А потом он как-то сам, уже много позже, разговорился за реки, каналы... и наводнения.

За три века Петербург пережил 323 официально зафиксированных наводнения. И одно, о котором не говорят. Вроде бы в 1720 году дело было, мол, старуха горбатая город прокляла. Быть Петербургу пусту, сказала, ну или как-то так. Мол, затопит город вода до самой высокой его отметки. Но всё никак не затапливало. Все и плюнули.

Так вот, сосед этот однажды рыбачил на берегу, кажись, Обводного канала. Зима была. Снежная. Морозная. Сидит сосед, наслаждается. Задумался и не заметил, как ноги у него промокли. Смотрит, а снег растаял, лёд в процессе, а вода из канала поднялась ему до колен уже.

Он пока сообразил и подниматься стал, уже по шею в воде был и никак из воды выбраться не может. А вода всё прибывает. На дома смотрит, а там из окон вода течёт. Как будто трубы прорвало. Тонет город. А на крыше дома видит старуху горбатую, та на клюку опирается и смотрит, как город под воду уходит. Вода уже до крыш дошла. Сосед к старухе этой подплыл, на крышу влез. Трясётся от холода, зубами стучит, смотрит на неё, а та улыбается.

— Быть, быть Петербургу пусту, — старуха говорит.

— Ч-что п-происходит?

— Что-что. Говорила Петру, не надо места тревожить, не должно тут городу быть. Не послушал, упрямец. Вот и расплата за гордыню. Люди пришли в места, где им быть не надо. Теперь местные эти места отберут у людей.

— Вы о ч-чём?

— О чём, о чём. О потревоженных Хозяевах. Их прогнали, дом забрали. Они недовольны. Вернулись взять своё. Говорила же, предупреждала, никто старую не слушал. Вот и пожалуйста.

— К-как же так? Эт-то же неп-правильно. Так нельзя...

— Хозяевам всё можно. Людям всё можно. Тебе вот тоже всё можно. Хочешь, сходи к Хозяевам, может договоришься. Хочешь с городом утони. Хочешь, спасения жди.

— А к-к Хозяевам, это куда?

— Куда-куда. Известное дело, вниз.

Старуха кивнула в сторону дна. Люди уже не умещались на крышах, толкались, спихивали друг друга в воду. В воде что-то большое плавало вокруг островков. Сосед набрал в грудь воздуха побольше и сиганул в воду.

Плыл на дно к тому месту, где только вот рыбачил. Оттуда поплыл на дно канала. Там увидел впадину, плыл и туда. Воздух уже заканчивался, а никаких Хозяев он так и не увидел. Подумал он, что конец ему, как вдруг — задышалось. Под водой задышалось.

Стоит он на краю этой впадины, а оттуда Хозяева свои шеи змеиные показывают. На соседа смотрят.

— Что ты хочешь? — Хозяева ему, как один, говорят.

— Чтоб вода в берега вернулась, — сосед отвечает. — А ты чего хочешь?

— Забрать всех, кто забрал наш дом.

— Так тех людей нет уже, померли давно. А те, кто сейчас живёт, они ж не забирали ничего у вас. Они даже не знают, кто вы.

— Значит они будут платой. За грехи тех, кто забрал наш дом.

— Не, так не пойдёт. Нельзя же так. Давай вот что: я буду платой. Я коренной, у меня весь род здесь жил. Ещё с Петром крестьянами пришли, город строили, детей рожали. Первые петербуржцы. Во мне… Во мне кровь тех, кто забрал ваш дом.

Хозяева молчали.

— Мы возьмём тебя как плату. И вернём воду в берега. Но ты станешь служить нам, сядешь на границе, как сидел каждый день до того. Будешь нашим послом, станешь собирать нашу плату. Никто из людей не вспомнит этого потопа. Ты будешь помнить и искать тех, в ком течёт кровь забравших наш дом. И всякому такому ты расскажешь о Забытом Потопе. И всякий из них станет нашим послом и сядет на границе между нашим Новым домом и Старым домом подобно тебе самому. Ты согласен на сделку?

— Согласен.

Сосед тут же отключился. Проснулся он уже на канале, у замёрзшей воды. Как будто во время рыбалки просто задремал. Не было потопа, всё шло своим чередом. Только старуха горбатая постояла ещё на крыше да растворилась в воздухе.

— Вот это всё он мне рассказал, и я вспомнил Потоп, — говорил рыбак. — И понял, почему пока мы рыбачили, сосед мне про наводнения рассказывал, духов всяких, чудищ морских. Инструктаж.

— То есть вы... — я замялся. — Вы типа пограничник?

— Угу.

— И все остальные рыбаки на каналах тоже?

— Ага.

Правда об эрмитажных котах

За год в Петербурге я ни разу не был в Эрмитаже. Говорят, чтобы осмотреть всю коллекцию музея, нужно 11 лет. И то при условии, что будешь тратить на это каждый день по 8 часов, а на каждый экспонат не более одной минуты.

Ещё говорят, что в Эрмитаже живёт чуть меньше сотни котов. Этакие внештатные сотрудники, отдельная живая достопримечательность. У них есть паспорта, отдельные миски и корзинки, за ними ухаживают.

Ну так вот. Пришёл я, значит, в Эрмитаж. Грандиозный Зимний дворец. Богатая отделка, массивные колонны, высоченные потолки, украшенные росписью. Загляденье. Но в целом, это был обычный поход в музей, своего рода ачивка, что я здесь был. Правда удивился, что залы в сумраке, людей в поле зрения нет. Только отдалённые голоса, будто никак не догоню экскурсию.

Иду я с этой мыслью по одной из галерей. Навстречу мне с другой стороны, из высоких приоткрытых дверей, медленно и бесшумно вышел кот. Я был на середине галереи, когда его увидел. Сумрак, тишина, стены, впитавшие историю. И кот. Просто кот. Обычный такой кот. Но было в самом его появлении что-то инфернальное.

Беззвучно перебирал он лапками, приближаясь ко мне. Следом за ним из тех же дверей уверенной походкой вышли ещё несколько котов. За ними ещё десять. За ними ещё волна. Клином они подходили всё ближе, навострив уши.

Я обернулся. А там та же картина: стайка котов. И все идут на меня.

Коты взяли меня в клещи. Поймали, окружили, загнали как дичь. В полной тишине где-то раздавался стук каблуков. Видимо, то шла их хозяйка, их повелительница. Древняя ведьма, властительница местных духов. А коты были её гончими. Котов нужно чем-то кормить, тем более такую ораву. Таков порядок жертвоприношения Эрмитажу.

Примерно так и было бы, будь дело в Москве, где по Большой Ордынке бродит дух сумасшедшей кошатницы. Всё ещё ищет, наверное, то ли пристанище своим призрачным питомцам, то ли обидчиков. Но мы в сердце Петербурга. В Эрмитаже. Коты здесь особые.

Обступив меня, они оставили меня на островке метрового диаметра. Вся галерея была затоплена живым кошачьим океаном. Океан принюхивался к чужаку. Океан ждал хозяйку.

— Заблудились? — спросила смотрительница. Ума не приложу, как и откуда она пришла. Пожилая дама в очках, волосы собраны в пучок на макушке, деловой костюм сидит идеально.

— Нет-нет, всё по плану. Давно хотел на эрмитажных котов посмотреть. Всё искал. А они вот сами меня нашли.

— Вы котиков простите, они не хотели вас пугать. Просто работа у них такая.

— Да ничего, понимаю. Не вам же за грызунами гоняться.

— Какими грызунами, простите? — как будто удивилась смотрительница.

— Не знаю... крысы, мыши. Кто тут у вас ещё водится.

— Так для них у нас отрава есть. И отпугиватели. Двадцать первый век на дворе ведь.

— Я просто читал, что не сработали все эти примочки, и поэтому в Эрмитаже много котов. Эффективнее.

— Да ну что вы, это всё сказки. У котов Эрмитажа есть дела поважнее.

— Это какие же например?

— Вы, конечно, знаете, что коты с древности имеют особое значение...

Изначально коты Эрмитажа, еще до появления самого Эрмитажа, действительно нужны были для ловли грызунов. Их по указу Екатерины в Зимний дворец привезли, по примеру казанских котов. Но со временем... со временем стало ясно, что множество котов становятся мощной силой против разного рода сверхъестественных явлений.

В Эрмитаже одна из самых больших коллекций исторически заряженных предметов. Одни принадлежат неупокоенным мертвецам, другие носят на себе проклятья, третье вообще невесть что из себя представляют. Эрмитаж не просто музей, это грандиозный склад артефактов. Артефакты нужно охранять от людей, а людей от артефактов.

Кто как не кошки своими особыми свойствами для этого годятся? Они заметят нечистое быстрее, чем человек. Незваных гостей отгонят. Если бы не кошки, Эрмитаж стал бы самым большим музеем с приведениями. Их тут больше, чем во всём Петербурге, наверное. И это только призраки.

— То есть кошки Эрмитажа не крыс по подвалам гоняют, а сверхъестественное отваживают?

— В основном, они нам просто сигнализируют о неладном. Помогают вычислять нечистые экспонаты. Лёгкую паранормальщину они сами могут развеять. А в подвалах...

В подвалах живёт нечто. Если оно вообще живое. Никто не знает, что это, но все знают, что оно есть. Нечто то ли появилось, то ли всегда здесь было и проснулось во время Блокады. В 1941 году экспонаты увезли за Урал для сохранности. В подвалах устроили бомбоубежища для людей. Они первыми рассказали про Нечто. Всё списывали на стресс, голод, галлюцинации.

А когда музей снова заработал, в существовании Нечто никто уже не сомневался. Оно гнало крыс наверх из подвалов. Под Эрмитажем ведь большая сеть, которую толком никто не знает из-за утерянных чертежей.

В Блокаде все кошки погибли. После войны привезли новых. Они ловили крыс. Никто не спускался в подвалы без острой необходимости. Пока кошки не стали сами туда ходить. Работники поняли, что Нечто боится кошек, перестаёт рычать и рваться наружу.

— С тех пор и существует большой кошачий подвал, — закончила смотрительница. Она гладила единственного оставшегося в галерее кота по загривку. Он мурчал, ластился, лизал ей кончики пальцев.

— То есть под Эрмитажем чудище живёт, которое боится кошек.

— Всё верно, — кивнула смотрительница.

— А кошки его небоятся, и поэтому в Эрмитаже их много — чтобы людей охранять?

— Так и есть, молодой человек, так и есть. Ещё мы некоторым котам камеры вешаем, смотрим, куда они в подвалах ходят. Изучаем ходы. Возможно однажды они найдут Нечто, приведут нас к нему и мы узнаем, что это такое.

— Вау, — только и выговорил я. — Вот тебе и местные музейные котики. Система паранормальной обороны какая-то. Что ж там за чудище, интересно.

— Ох, не знаю, молодой человек, не знаю. Кошек ведь ели в Блокаду. Ходят слухи, что кто-то ухитрялся прятаться в здании Эрмитажа, кошками и питался. А когда кошки закончились, этот кто-то умер, а покоя не нашёл. Стал чем-то совсем иным, стал Нечто. Так один смотритель пытался объяснить особые отношения Нечто с кошками.