Ноги подкашивались, в горле стоял ком от слез, но я бежала. Сквозь частый колючий подлесник, через хрустящие под ногами ветки, мимо темных, безмолвных стволов, что словно насмехались над моим жалким побегом. Лес, пахший еще несколько минут назад сыростью и хвоей, теперь отдавал лишь одним — страхом. Горьким, приторным, парализующим.
Я не слышала за спиной ни тяжелого дыхания, ни треска сучьев — лишь оглушительную, звенящую тишину, давящую на виски. Но я чувствовала его. Чувствовала, как жгучий взгляд впивается в спину, как будто зверь, играющий с добычей, уже настиг меня и теперь лишь выжидает момент для решающего прыжка. В боку кололо, сердце бешено колотилось где-то в горле, ноги горели огнем, но я не останавливалась.
Вот и край. Пропасть. Глухая, заросшая внизу непролазным буреломом. Безжизненная и равнодушная, как и все в этом проклятом месте. Я прислонилась спиной к шершавой коре старого дуба, вжалась в нее, пытаясь слиться с деревом, стать невидимой. Глаза закрылись сами собой, веки сомкнулись, даруя на секунду иллюзию безопасности. Воздух обжигал легкие.
«Я спаслась?» — робкий, глупый лучик надежды пробился сквозь панику. Может, он отстал? Может, все это кошмар наяву, и я вот-вот проснусь в своей уютной постели, где пахнет кофе и свежей выпечкой, а не этим ледяным ужасом?
Но почему же тогда запах… изменился? Резкий, дорогой, дьявольски узнаваемый аромат его духов — бергамот и пряный табак — вдруг перебил естественные запахи леса. Он витал в воздухе, холодный и неумолимый, как приговор.
Я резко открыла глаза — и мир рухнул. Провалился в бездну. Прямо передо мной, так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло, стоял он. Мое личное воплощение кошмара. На его губах играла та самая ухмылка, от которой кровь стыла в жилах, а в глазах, темных и бездонных, как эта ночь, бушевала ярость. Как эти две крайности уживались в одном человеке? Насмешка и смертельная серьезность.
— Попалась, принцесса, — прошептал он, и его голос, низкий и бархатный, прозвучал как ласковый удар кинжалом в спину. Его правая рука уперлась в ствол за моей головой, отрезая путь к отступлению. Он был повсюду. Он заполнил собой все пространство, весь воздух, все мои мысли.
— Неужели ты так сомневаешься в моих способностях? — продолжил он, и каждый его звук впивался в кожу, как игла. — До сих пор не уяснила, что последнее слово всегда за мной? Или принцесса никак не спустится с небес на грешную землю? Не переживай, я с удовольствием познакомлю тебя со всеми ее «прелестями».
— Пошел к черту! — вырвалось у меня, но даже мне голос показался слабым, жалким, детским лепетом на фоне его всепоглощающей уверенности.
Он рассмеялся — коротко, сухо, без тени веселья.
— Несоответствие, принцесса. Ты назвала меня чертом, а я, по твоей же логике, к самому себе и пойду? Ах, да, я и забыл, язык без костей — твой главный талант. Ничего, я научу тебя держать его за зубами. Будешь открывать рот только с моего разрешения и строго по расписанию.
От его слов стало физически тошнить.
— Я не собираюсь выходить за твоего брата! Я тебе уже сказала! — я отчаянно толкнула его в грудь, но мои руки лишь соскользнули с твердых мышц, не причинив ему ни малейшего дискомфорта. Он был как скала.
— Лучше умру, чем буду жить под одной крышей с тобой! А уж в роли жены этого… этого истеричного братца твоего — и подавно!
— Умереть я тебе не дам, — отрезал он, склонив голову набок, изучая мое искаженное ужасом лицо. Его взгляд был пустым и холодным, как глубины космоса. В нем не было ни злобы, ни раздражения — лишь ледяная, расчетливая целеустремленность. Это пугало больше всего.
— И женой ты моему брату не станешь.
— Не стану? — во мне вспыхнул тот самый глупый, обреченный лучик надежды. Может, он передумал? Может, все кончено? — Тогда какого черта ты меня преследовал?! Я сама выберусь! Просто исчезни! Самое последнее, что я хочу видеть в этой жизни, — это твоя ненавистная рожа!
Воздух вокруг нас сгустился, стал тяжелым, как свинец. В его глазах, тех самых бездонных и холодных, заплясали черные огоньки первозданной, дикой ярости. Я снова перешла черту. Снова позволила эмоциям взять верх над инстинктом самосохранения.
— Поздравляю, — его голос прозвучал зловеще тихо. — Теперь эту рожу ты будешь видеть каждый день. Ближайшие восемь месяцев.