Буквы на экране плясали, сливаясь в нечитаемые чёрточки — то ли от слёз, то ли от проклятой дислексии, которая всегда сильнее вылезала наружу, когда жизнь била по больному. Сараби прикусила губу, вжимаясь в сиденье автобуса, который подбрасывало на разбитой дороге. Вонючий воздух салона пропитался запахом дешёвого табака и лавандовой жвачки — точь-в-точь как в тот день, когда Кристиан с Фиотой впервые проводил её на уроки.
«Тело 19-летнего Кристиана Блэкфилда обнаружено в промзоне. Следствие считает смерть насильственной. Родственникам тело не передано. Место захоронения не сообщается. Идёт расследование».
Четыре дня. Четыре дня её вселенная сжималась до размеров экрана, где имя брата превратилось в холодный штамп новостей.
Она провела пальцем по стеклу, размазав каплю по фамилии. Блэкфилд. Теперь он не был тем, кто смеялся, когда она перепутала буквы в слове "дислексия"
— "Ну хоть диагноз запомнила, умница".
— О чёрт! — позади раздался хриплый шёпот.
Парень в кислотно-жёлтой куртке — ядовито-яркой, как предупреждающие таблички на стройках — перегнулся через сиденье, тыча грязным ногтем в её экран. Пивной перегар хлынул в лицо, но она даже не моргнула.
"Крис говорил — дыши глубже перед ударом.»
Но теперь некому напомнить.
— Да это же та самая девушка! У неё брата — Кристиана Блэкфилда — нашли четыре дня назад! Вы видели новости? — раздался громкий голос с заднего сиденья.
Маршрутка вздрогнула — даже двигатель будто захлебнулся на секунду — а затем взорвалась гулким обсуждением. Голоса пассажиров слились в беспорядочный хор:
— Скажите, кто мог это сделать? Вы ведь его сестра! — спросил кто-то тревожным голосом.
— По закону тело должны были передать родственникам! — возмущённо заметила женщина в синем платке.
— Может быть, у него были проблемы со здоровьем? — раздался юношеский голос.
Пальцы Сараби впились в сиденье, выворачивая поролон. В висках — стук молоточков, в горле — будто комок колючей проволоки. Лёгкие пустые, как после удара под дых.
Стекло запотело от её дыхания. Маршрутка превратилась в мутный аквариум, где она — последняя золотая рыбка, а вокруг — тыкающие пальцы-щупальца.
— Только не сейчас... — шевельнулись губы, но звук потерялся в гвалте.
— Возможно, это был несчастный случай... — громко предположил кто-то справа.
Тишина. Липкая, густая. Потом — сдержанный смех.
— ХВАТИТ!
— ЗАТКНИТЕСЬ! — её голос прорвал шум, как нож рвёт ткань. — Водитель! Остановите! Сейчас же!
Автобус дёрнулся так резко, что пассажиры качнулись волной. Шины взвыли по асфальту, оставляя чёрные змеи следов. Дверь распахнулась с пневматическим стоном, выпуская порцию холодного городского воздуха.
Сараби выбросила себя наружу, не дожидаясь остановки. Горячие слёзы текли по щекам, смешиваясь с дождём — хотя дождя не было.
— Вы в своём уме?! — донёсся вслед голос водителя, но звук растворился в стуке её сердца, которое колотилось так сильно, будто пыталось вырваться из клетки грудной клетки.
Ступни были горячие — словно бежала по раскалённым углям; она бежала, пока лёгкие не начали гореть и пока перед глазами не возник тот самый парк — место, где корни деревьев помнили её смех.
Парк… последнее место, где они были счастливы.
Дорога тянулась перед ней: словно укрытая покрывалом из пятнистого света, что пробивался сквозь листву. В воздухе витал запах влажной земли и горьковатой смолы — точно такой же, как в тот день, когда он научил её завязывать шнурки. Этот аромат переносил её обратно во время, когда всё было проще и яснее.
Справа раскинулся городской ад: рев моторов и гул машин — всё шумит и кричит без устали. А слева — тишина: каждый лист шепчет свои секреты: «Мы помним. Мы всё помним.» В этом контрасте ощущалась вся глубина разделения между прошлым и настоящим — между хаосом и спокойствием.
Воспоминания нахлынули волной: Кристиан смеялся и бросал орехи: «Лови, стрекоза!» Его голос звучал ярко и живо. А теперь сердце было разорвано на куски — разбитое, но всё ещё бьющееся внутри. Внутри ощущалась пустота и боль… но оно продолжало жить.
Вдруг солнечный луч упал на тропинку — жёлтая стрела, указывающая вперёд. Сараби шла медленно: пыталась отдалиться от случившегося, но внутри всё равно ощущала тяжесть — навалившиеся воспоминания один за другим. Как они вместе с братом пускали мыльные пузыри в этом самом месте; как с сестрой вечером сидели на старой скамейке у парка на закате — делились мечтами и тревогами… Эти моменты казались такими живыми и близкими сейчас…
Когда Сараби уже приближалась к школе, её телефон резко зазвонил. На экране высветился контакт "Фиота". Она медленно достала устройство из кармана, вздохнула и подняла трубку.
— Алло. — тихо сказала она.
На другом конце линии раздался голос сестры, в котором слышалась забота и тревога:
— Я... я надеюсь на тебя. — голос дрогнул. — Знаю, что ты пропустила много дней, и понимаю, как тебе тяжело. Но постарайся выдержать хотя бы сегодня. Ты ведь знаешь... и мне было сложно... И маме. Она работала ради нас. Ради того, чтобы мы были счастливы. Потерпи немного — ради тех, кто тебя любит.
Сараби нехотя согласилась с сестрой, вздохнула и аккуратно положила трубку. Она медленно опустила руку с телефоном, сделала ещё один глубокий вдох и направилась к воротам школы, собираясь войти внутрь. Перед этим она поставила контакт сестры на беззвучный режим, не желая ни с кем говорить — особенно на эту тему. Её сердце было переполнено тревогой и усталостью, и она хотела побыть наедине со своими мыслями.
Девушка стояла уже возле ворот школы, но долго не решалась войти. Она понимала, что её ждёт внутри — взгляды, насмешки, возможные неприятности. Сердце билось сильнее, и она чувствовала, как страх сжимает её изнутри. В конце концов, она решила пройти через задний вход, чтобы избежать лишних глаз и внимания.