Дитя смерти

Пролог

Яркое солнце стояло высоко в небе, озорные птицы заливались веселыми трелями, а на дворе княжеского терема боярские дети резвились, играя в догонялки. Я смотрела на них с огромной, по-детски щемящей завистью. Они так легко находили друзей и придумывали себе забавы, в то время как моими единственными спутниками были пара потрёпанных свитков да древние книги. Вышивать я не умела, так что это занятие пришлось отложить в долгий ящик.

Я подолгу наблюдала за мальчиками и девочками, которые беззаботно бегали и хохотали. Их счастливые улыбки пробудили в моей детской душе тихий огонёк надежды: «А вдруг они примут и меня?» — пронеслась в голове мысль, которую уже через пять минут я возненавидела бы всей душой.

Собрав всю волю в кулак, я наконец вышла из своего укрытия — тёмного уголка на пороге терема. Попытка натянуть дружелюбную улыбку заставила меня чувствовать себя нелепо и глупо. Боги, о чём я только думала?

При моём появлении дети замерли. Мальчишки смотрели на меня исподлобья, со злобой, будто готовые вот-вот накинуться. Одна из девочек, боясь даже взглянуть в мою сторону, робко спряталась за спину дитя Перуна — Ярополка. Это был высокий паренёк с тёмными короткими волосами; его серые глаза, словно грозовое небо, метали в меня молнии ненависти. От этого жеста, пусть и невольного, я почувствовала себя настоящим чудовищем. Особенно потому, что за ним скрылась моя родная старшая сестра — Милана.

Вообще, у меня было две старших сестры — близняшки Милана и Ярина. Их богини-покровительницы, Лада — воплощение любви, красоты и гармонии, и Жива — богиня жизни, весны и плодородия, — были полной противоположностью моей заступницы, Мораны, властительницы смерти, зимы и ночи. Даже внешне мы разительно отличались. Сестры обладали пшеничными волосами и ярко-зелёными, как трава, глазами. Моя же кожа была белой, как снег, а волосы — тёмными, как сама ночь. Многие пугались моих тёмных, почти чёрных глаз, которые, по словам нянек, будто смотрели сквозь тебя, заглядывая в самую душу.

Глубоко вздохнув, я попыталась прочистить горло, чтобы голос не дрожал.

—Можно мне с вами поиграть? — спросила я, снова попытавшись улыбнуться.

От моих слов лица мальчишек исказились ещё большей злобой, будто я предложила им не игру, а яд для князя.

—Ты что, правда думаешь, что мы станем играть с самой Смертью? — ухмыльнулся Ярополк, заслоняя собой ту, что пряталась за его спиной.

Я сглотнула подступившие слёзы, заставляя себя держать взгляд. Им нельзя показывать слабость.

—Убирайся отсюда, пока ты не навела на нас и нашу семью какое-нибудь проклятие, — продолжил он, намеренно толкая меня плечом.

Я отшатнулась, едва удержавшись на ногах. Толчок был сильным. В ответ на его действие остальные мальчишки громко захохотали, восхищаясь смелостью сына Перуна. Конечно, ему легко было дружить со всеми. Его бога-покровителя все любили и уважали за доблесть и силу духа. Его почитали даже дружинники и сам князь. А мне, дочери Мораны, могли лишь бросить пару «ласковых» слов, одарить испуганным взглядом и прогнать прочь. Защита отца-князя не помогала — в его присутствии они лишь изображали сдержанность, и от этой наигранности становилось ещё тоскливее.

Решив, видимо, тоже блеснуть отвагой, моя сестра Милана, до этого прятавшаяся за спиной друга, вышла вперёд и тоже толкнула меня в плечо. Удар был несильным, но больно и обидно было до слёз. Предательская влага выступила на глазах, и я изо всех сил старалась этого не показать.

— Смотрите, сама Смерть заплакала! — засмеялся чей-то боярский сын, указывая пальцем на моё лицо. — Спорим, слёзы сейчас в лёд превратятся? — двор огласился весёлым хохотом.

— Я буду куда красивее тебя, — с усмешкой сказала девчонка, оглядывая меня с ног до головы. — Моя покровительница — Лада, богиня любви и красоты, а не твоя злобная Морана!

Один из парней дёрнул её за рукав, видимо, испугавшись, что она назвала имя моей богини вслух. Что ж, пусть так. Хоть имя Мораны служит мне защитой, раз уж другие умеют лишь прятаться за спиной у страха.

Не желая больше слышать оскорблений, я развернулась и ушла, стараясь держать осанку гордо и прямо. Я хотела показать, что их грубые слова меня не задели, но это была лишь маска. Внутри было безумно больно и горько. Я не понимала тогда, за что они так ко мне относятся. Не понимаю этого и до сих пор.

Но с того дня та маска, которую я надела впервые, стала моей главной защитой. Я больше не напрашивалась в друзья и не искала совместных игр. Я сама стала отстраняться от людей, кирпичик за кирпичиком выстраивая вокруг себя ледяные стены, чтобы никто и никогда не смог добраться до той маленькой девочки, что горько плакала по ночам от обидных слов. Я и впрямь стала олицетворением холода и отстранённости, научившись давать такой холодный и жёсткий отпор, что впредь никто не смел говорить о мне и моей богине дурно. Правда, заплатить за это пришлось ледяным одиночеством и страхом в глазах тех, кто меня окружал.