Диван для Антона Владимировича Домова

Часть 1. Главы 1-4

Странно, но хотя он был именно таким человеком, который никогда не может разобраться ни в своих собственных желаниях, ни в совершаемых из-за них поступках, кое-что он знал точно. Даже скорее не знал, а чувствовал всем своим существом. Словно это было записано у него под черепом, или же выработанное сердцем, разносилось красными кровяными тельцами по всему телу, ежесекундно напоминая. Это было то единственное, чего он действительно хотел, единственное ради чего мог совершить невозможное, единственное к чему стремился с того самого дня, как начал что-то соображать…
И, казалось бы, его отрада представляла собой нечто совершенно банальное, нечто, что, безусловно, нетрудно получить, особенно обладая таким характером, как у него. Но даже несмотря на всю готовность и решительность в этом вопросе, он все равно не мог исполнить безумное свое желание, которое маленьким угольком тлело в его мозгу, разгораясь или чуть затихая, но никогда не исчезая совсем… И напоминая… напоминая… напоминая о себе. Как ориентир, который – он никак не мог этого прежде понять! – вел этого безнадежного лентяя через все, что ему все-таки обязательно предстояло пройти…

1. ОТПИТЬ СИРОП ОДИНОКИХ БУДНЕЙ

Тоша вздрогнул и проснулся. Холодная дрожь, охватившая его мгновение назад, растворилась, возвращая в реальность. Тюрьма сновидений, что способны свести с ума любого, отступила на время, терпеливо и неумолимо дожидаясь следующего раза. Антон тяжело выдохнул и закрыл глаза, собирая растрепанные иллюзиями мысли. Он уже давно привык к кошмарам.
Через секунду Домов был в порядке, и лишь мокрые густые волосы напоминали о прошедшем. Тоша запустил в них руку, словно стирая пот, и улыбнулся. Его разум творит что-то небывалое с его телом. Никому иному это больше не под силу…
Он чуть подернул затекшей правой ногой и потянулся за стаканом яблочного сока на табуретке. В нем плавала горемыка-муха. Антон глядел на маленькое полумертвое создание и дивился бессмысленности ее жизни. Все же странно, как это похоже на его собственное существование! Он ведь тоже все время выкарабкивается из бесконечного водоворота, захлебываясь водами собственного бытия, безжалостно затягивающего его внутрь. И столь же неудачно…
Что там, на дне? Отчего это так страшно ему узнать?
Домов запустил в стакан палец и вынул обессиленную гостью, положив на край дивана. Может кто-то когда-нибудь спасет и его? Нет, это вряд ли… Ему никогда уже не выбраться из пут, что оплели так крепко и надежно.
«Чертова жизнь смеется надо мной всю неделю! Нет, не так - она смеется надо мной всю жизнь…»
Этот день отнюдь не войдет в топ-50 его самых лучших дней. Да и в сотню тоже не войдет. Вообще, бывали ли у него хорошие дни? Скорее лишь бесконечная вереница худших. Один серее другого… Считается ли тот, что не столь отвратителен, как другой, – лучшим или просто не столь ужасным? Как вести градацию существованию не только бессмысленному, но и противоестественному? Как описать палитру красок жизни, состоящей из картин, недоступных другим людям?
Да-а-а… Черные глаза замерли на одной точке.
Вошедшая в комнату кошка томно поскребла о косяк когтями и, лениво повернувшись к Антону, мяукнула, ну, типа, хватит, увалень, уже валяться! Мог бы и пожрать что-нибудь сварганить!
- Отстань, надоедливое создание! – сказал Антон, повернувшись на другой бок.
- Мяу, - ответила кошка.
- Отстань, - повторил Антон, кинув в нее маленькую запыленную выцветшую подушку – первое, что попалось под руку.
Кошка отпрыгнула и, обиженно махнув хвостом, вышла из комнаты.
- Мя-яу, - сказала она на прощанье.
Антон недовольно повернулся обратно. «Эта маленькая заноза не дает мне заснуть уже вторую ночь!» Он вспомнил ее вечерние песни, посвященные привычному циклу, и уныло улыбнулся. «Хотя… хоть у кого-то здесь есть какие-либо желания…»
Повалявшись на диване еще минут десять, Тоша, ощутив неудобство, раздраженно вскочил с него и вышел на свой старый обшарпанный балкон, столь же пустой, как и его душа. Занавеска, служившая преградой от насекомых, слетела с одного крючка, который противно щелкнул, словно указывая на непредвиденную заботу о приведении все в должный порядок. Антон проигнорировал его зов.
Он вяло рассматривал до боли знакомую улицу, залитую ярким солнечным светом, какой бывает только в середине лета…
На горизонте показался силуэт. Это идет Машка с соседнего двора, и когда на улице тепло, у нее всегда мокро под коленками, а когда с параллельной улицы по средам начинает пахнуть свежими булочками, у нее почти незаметно быстро-быстро дергается нос. Сейчас она пройдет под Антошкином балконом и весело скажет «здарово», а затем завернет за угол, пройдет еще примерно шагов тридцать, вот и ее окна на втором этаже…
Во дворе сидят Дима и Толик. Они оживленно говорят о новой фантастической книге. У Толи смешная челка, потому что Лена из соседней парикмахерской закончила курсы только вчера, а он стригся неделю назад. Честно говоря, курсы ей не сильно помогли… А Дима…
- Здарово, Антон!
- Привет, Машка, как экзамен?
- Возможно, будет даже четверка! – радостно ответила Машка и, подмигнув, пошла дальше.
Да, Дима…
- Если все будет ок, я тебя приглашаю! – крикнула она, почти повернув за дом.
- Если все будет хорошо, меня никто не остановит! – грустно улыбнулся Тоха в ответ.
Дима слишком любит крем-брюле и фантастические книги, чтобы обращать внимание на Машку. Хотя она так элегантно поправляет волосы, когда рядом с ним!
Пресытившись чужой жизнью, Антон вернулся к дивану. Этот старенький потрепанный временем и кошкой предмет мебели был для Антона не просто диваном. Это был лучший друг, готовый выслушать в любое время суток и бережно «подставить плечо», «протянуть руку» и разрешить «поплакаться в жилетку». Этот темно-вишневый товарищ единственный в мире знает все Антошкины тайны. Это на нем пролежни от Антоновой пятой точки. И это он никогда ни на кого не жалуется.
Зазвонил телефон. Тр-р-р-р. Тр-р-р-р. Он таким спокойствием, как диван, отнюдь не обладал. Антон ушел на кухню. Телефон его сейчас не интересовал. Громко грохнувшись на табурет, Тоша положил голову на руки. На лицо свалились длинные темные волосы. Они уже начинали мешать. Было бы все иначе – заглянул к Лене. Хотя, наверное, у него даже лучше получится. Или – да ну их? Пусть растут дальше. Какая разница?
- Мяу, - на кухню зашла кошка.
Антон лениво подошел к холодильнику. Вынув из него сосиски двухнедельной давности, он бросил кошке одну, стерев с нее ладонью лежалую сырость. Кошка недоверчиво понюхала сосиску и снова мяукнула, недовольно уставившись на хозяина: «Ты, может, эту гадость и можешь кушать… но меня мог бы и более пригодной пищей накормить!»
- Да ну тебя… - ответил ей Антон. - Можешь и не есть.
Он положил сосиски обратно и поставил чайник. Пока тот отчаянно пытался закипеть, Антон мучительно вспоминал вчерашний день. Голова раскалывалась и плечо ныло. «Черт! В следующий раз буду умнее». Может быть, стоило принять обезболивающее, но иди в аптеку слишком лень, а дома как обычно ничего нет. Домов подвигал запястьем, затем локтем, а потом и всей рукой. Боль послушно отдавалась всеми нервными окончаниями. Но он все равно снова и снова напрягал усталые мышцы, словно наслаждаясь своими муками. Эти ощущения пробуждали и бодрили, заставляли чувствовать себя живим, что уже немало…
Кошка улеглась на пол и стала пристально следить за хозяином, положив голову на хвост. В ее огромных желто-зеленых глазах отражался человек, измотанный так любимой им ленью и вопросами, на которые не знал ответы.
Чайник засвистел. Кипяток, чуть шипя, быстро заполнил большую чашку, открывая и вознося томный запах кофе. Растворимый. Не потому, что нравится, – оттого, что так проще… Коричневые капли расплескавшегося напитка хаотичным узором улеглись на гладкую поверхность старенького стола, итак заляпанную всем, чем только можно было. И о них тоже, разумеется, благополучно забыли, поэтому им оставалось лишь не спеша испаряться, присоединяясь к общей картине неряшливого экспрессионизма.
Кошка встала и потянулась.
- Я знаю, - почему-то сказал Антон в пустоту.
Кошка не обратила внимания и свернулась в клубочек на соседнем табурете. Антон нежно погладил ее шерстку и отправился обратно к дивану.
«Привет!» – сказал невидимка в тишине комнаты тихо и безжизненно.
Антон ровным счетом никак не отреагировал на это.
«Я – твое сознание, больного разума голос…»
Домов просто глядел в потолок.
«Одиночество сносит крышу, и я здесь для того, чтобы дать тебе кого-то, с кем можно было бы поговорить…»
Занавеска, вздымаемая редкими порывами ветра, стучала соскочившим крючком о стенку.
«Я сущность твоего бытия, единственное, что осталось у тебя от прошлого…»
Размеренно тикали настенные часы...
«Я ложь, позволяющая тебе существовать…»
Тоша потянулся и улыбнулся своей искореженной муками улыбкой.
- Да, Домов, - прошептал он с измученным воодушевлением. – Ты просто псих!
Летнее солнце, которое бывает в этом городе только в июле, спокойно освещало скромную комнату с бесцветными, будто моль, обоями…

Главы 5-7.

5.    МНЕ ЛИ НЕ ЗНАТЬ?

Таня пыталась собраться с мыслями, но они путались в голове. Что происходит? Кто? Что? Почему? Мозг как каша растекался внутри, смешиваясь сам с собой, миксуя эмоции и воспоминания. Как будто кто-то основательно размазал все, и вместо отдельных и цельных событий осталось что-то неразборчивое, смутное. Единственное, что осталось таким же, как было, так этот тот самый взгляд проницательных и прожигающих черных глаз, четко запечатлевшийся в подкорке. Неосознанно достав его из памяти, девушка вздрогнула, словно вновь наяву смотрела в их бездонную черноту, пугающую и лишавшую воли. Однако именно та дрожь, пробежавшая по всему ее телу, вернула ей способность соображать, будто бы освободив от тумана, что заволок ее разум.
-    Это ведь ты сделал, да? – вдруг вскрикнула она.
Антон молчал.
-    Ты ведь убил ее. Ты?! Ну скажи же! – вдруг заплакала Таня, но, успокоившись, добавила: – Простите.
-    Я, - тихо сказал Антон.
-    Боже! – она уронила голову на руки. - После того как вы приехали сюда… вы… Вы что – тот человек, которого прозвали «Ангелом смерти»?!
-    Да? Видимо... Дурацкое прозвище.
-    Почему? Кто вы такой? Что вы такое?!
-    Я Антон. Я тот, который не знает, откуда он. Я тот, который всю жизнь ищет себя.
-    Как это у вас получается? – всхлипывала она. – А я ведь видела в вас похожего на себя! Я думала…
-    Я похож на тебя, - грустно сказал он. - Я тоже одинок.
-    О… ох… ох… - Таня плакала как дитя, узнавшее, что в мире есть зло и не все добрые и хорошие.
-    Знаешь, я не помню своего детства, - говорил тем временем Антон. - Первым воспоминанием у меня был этот город. Мне было уже целых четырнадцать. Кто я? Не знаю. Где я? Тоже. Что я делал столько лет? Моя квартира…моя ли? Где хоть кто-нибудь? Вишневый диван. И мне не страшно… Почему мне никогда не бывает страшно?!
-    М? – Таня перестала плакать, с интересом слушая Антона.
-    В шкафу деньги. Паспорт. Через полмесяца принесли письмо. До этого я ничего не делал. Просто валялся целыми днями на диване. В письме адрес. Ваш адрес. Какие-то люди. Задание… я выполнил его с такой легкостью… С той поры я жил во многих городах. Оказывается, у меня не одна квартира... То просто ел и пил, то выполнял приказы. Потом мне надоело, и я бросил… Просто ушел, ничего не говоря. Они искали, я знаю… Целых полтора года я шатался по всей стране, скрываясь от ищеек. Подрабатывал то тут, то там. Но вот я опять сюда вернулся… я хочу знать.
-    Что?
-    Правду о себе. Почему я такой? Ты ничего не заметила?
-    Заметила. Вокруг вас все ведут себя странно. Почему?
-    Я не знаю. Но все, кто находятся рядом со мной хотя бы несколько минут… Они начинают…
-    У них обостряются их слабости? – спросила Таня, скорее утверждая.
-     Да. Тот, кто любит пожрать, накидывается на еду, будто ни разу в жизни не ел. Тот, кто любит подраться, лезет на меня с кулаками. Тот, кто всего боится…
-    От страха пошевелиться не может, - закончила за него Таня, Антон внимательно посмотрел на нее. - Я видела охранника…
-    Это глупо, наверное… так жить. Но ты?
-    Я?
-    Да, ты. Ты-то что делаешь в организации? Как ты со своей наивной чистой душой там оказалась?
-    Я... – Таня смутилась. – Я просто секретарша... Я ничего не знаю...
-    Но как они могли взять в организацию кого-то с улицы? – удивился Антон.
-    Но мы аудиторская компания, - Таня смутилась еще больше. Казалось, она до сих пор не верила в то, что «Документ-Сервис» может быть причастен к чему-то подобному. – Всего лишь аудиторская компания...
-    Да, - хмыкнул Тоша. - Всего лишь аудиторская компания. Только именно эта компания отдает мне эти приказы...
-    Я не знала об этом раньше. Только недавно... – Таня поежилась. То ли от ветра, то ли от того, что на душе словно кошки скребли. – Только недавно мне стало казаться... Я всегда думала, что вы консультант. И работаете по договору подряда. Все так думают.
-    Да?
-    Конечно! – Таня не понимала, как, работая уже почти год, Антон не привлек к себе ненужного внимания, тем более что он даже не знает, какая у него должность.
-    Забавно...
-    Не уверена, - девушка поглядела на него широко раскрытыми карими глазами. – Все остальные... они тоже?
-    Что? Убивают?
Таня только кивнула.
-    Я не знаю. Думается мне, что нет. Кто-то же должен работать по основной линии…
-    Значит...
-    Значит, «Документ-Сервис» - это аудиторская компания, с бухгалтером, у которого есть и другие интересы, нежели аудит.
-    А Кондрат Алексеевич?!
-    Что Кондрат Алексеевич?
-    Он тоже к этому причастен?
-    Я не знаю, Таня, - устало ответил Антон. - Я общался только с Натальей Осиповной. Только с ней. Всегда.
Девушка глубоко вздохнула. Ее руки, покоившиеся на коленках, тряслись мелкой, противной дрожью, которую было никак не унять, и по плечам бежали мурашки. А в горле стоял ком ужаса, затруднявший не только голос, но даже и дыхание. Такая правда была ей не под силу. Она не хотела знать такую правду и жалела, что задала тот вопрос. Ощущение, что ее мир, в котором было так уютно и хорошо, рушится безвозвратно, мучительно витало в воздухе, болезненно отдаваясь в груди тяжелыми ударами словно замедлившегося сердца.
-    А зачем? - спросила она еле слышно, сама ужасаясь своего жалкого тона. - Зачем все это нужно?
-    Я не знаю. Я ничего не знаю, Таня! Ничего. Только то, что я должен это делать. Она обещала, что расскажет все, если я буду работать. И я буду работать. Я буду...
-    Это какой-то кошмар наяву... столько смертей... и ради чего?
-    Не суди... Я не такой как все.
 Они замолчали. В тишине слышались лишь шорохи листьев и игра ветра с брошенным кем-то полиэтиленовым пакетом. А еще крик, душераздирающий крик, безмолвно рвавшийся из горла несчастной секретарши, беззвучный, но все-таки такой очевидный.
-    Да уж... – прошептала Татьяна после нескольких минут, и голос ее отражал весь ужас, что сковал это наивное и доброе сердечко. – А я? Почему я ничего такого не вытворяю, где же мои наклонности?
-    На тех, у кого сильная воля, я не действую. По крайней мере не сразу… Но таких мало…
Девушка себя к подобным уж точно не относила. Наоборот, вечно корила за слабохарактерность и малодушие.
-    Ах да, еще алкоголики! Вот с ними я по-настоящему дружен! – Антон серьезно поглядел на удивленное лицо Татьяны и объяснил: – Алкоголь притупляет сознание, и мое действие соответственно тоже. Не всегда, правда…
-    Не понимаю... Антон Владимирович! Зачем вы убиваете? – спросила Таня, будто сама страшившись этого вопроса.
-    Потому что это моя работа, - ответил Домов, посмотрев на синее летнее небо, по которому еле заметно двигались толстые и ленивые облака.
Они молчали около пяти минут. И вдруг Таня облокотилась на Антона, положив голову ему на плечо, и тоже посмотрела на безмятежное небо.
-    Трудная у вас работа, Антон Владимирович! – грустно сказала она.
-    Мне ли не знать… - ответил тот.

Главы 8-10.

8.    ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ДЛЯ МЕНЯ

Антон шел по ночной пустынной улице, слушая, как кто-то его же шагами крадется за ним. Эта игра – представление, что он не один, что за ним следят, – отчего-то издавна нравилась ему. Мысль, что в любой момент он может оказаться на волоске от гибели, будоражила и воодушевляла. У других, нормальных людей, это называлось «пощекотать нервы», но так как подобное Домову было абсолютно не свойственно, то, разыгрывая воображение, он просто слегка тонизировал себя, приводил в форму.
Хотя этим вечером ему было уже трудновато привести себя в форму. Ведь он опять безбожно надрался в «Жемчужине», и теперь, будучи весьма навеселе, еле тащился в одинокую, раскаленную от жары квартиру.
Ему требовалась разрядка. Недавние события как-то совершенно выбили его из колеи. Вот он специально и направился к Толику, зная, что там ошиваются все прощелыги и бандюганы его города. Но на сей раз, к великой иронии (когда не надо – он всегда встревал в ненужные разборки), он спокойно досидел до момента, когда бар и дешевая выпивка ему опротивели.
И вот, накачавшись алкоголем, провоняв насквозь едким запахом табака, но так и не получив нужного облегчения, он возвращался в свой мир тишины и покоя, слушая, как его ноги говорят с асфальтом. Однако на одном из поворотов вымышленные преследователи вдруг превратились в настоящих.
Затупленный спиртом рассудок не сразу их заметил, хотя даже в таком состоянии он почувствовал взгляд, направленный на него из темноты проемов. Через пару шагов к нему навстречу вышли шестеро.
Недобрые лица. Недобрые намерения.
Блеснул в лунном свете металл. Опасность протрезвила тело Антона быстрее, чем он сам успел понять, что происходит. Его мышцы напряглись, и внутри забурлило нетерпение.
-    Это он?! – послышалось сбоку.
-    Да, точно!
-    Уверен?
-    Да, я говорю тебе!
-    Отлично! Эй, ты! – на сей раз обращались именно к Домову. – Давай сюда бабло, да поживее!
Антон ничего не ответил. Во-первых, он все прослушал, пытаясь сконцентрировать взгляд на появившихся объектах, а во-вторых, если его тело уже разобралось во всем и было готово, то мозг по-прежнему отказывался работать. Он непонятливо глядел на незнакомцев, отчего-то – вот это он никак и не мог уразуметь – отчего? – рождающих у него внутри желание драться. Такие обычные милые ребята, гуляют по городу… чего ж ему кажется, что происходит что-то не то?!
-    Эй ты, слышь, пьянчуга! – рявкнул на Тошу озлобленный голос. – Я сказал, деньги давай!
-    А может, у него с собой нету? – спросил кто-то из темноты.
-    Да нет же, я ведь говорил. У него всегда есть!
Последний голос показался Домову знакомым, и он постарался приглядеться к его обладателю. Так и есть, с этим пареньком он встречался в «Документ-Сервис». Его тупорылая морда никогда ему не нравилась. Все еще пребывая в состоянии «очень веселенький», Тоша отреагировал на то, что увидел, скривив недовольную рожу и вызывающе цокнув языком.
Подобная реакция, видимо, оскорбила нападавших, и они начали всерьез злиться. Тот, что кричал с самого начала, показательно покачнул битой, зажатой в правой руке, демонстрируя свое определенно выигрышное в данном случае положение.
-    Говоришь, есть у него деньги? – спросил он Тошиного знакомого.
-    Он уже давно у нас работает! Приходит иногда, а зарплату имеет – ого-го! – поклялся тот. Его вид явно говорил о том, что несчастный и сам боялся своих товарищей. – Непонятно за что! – добавил он завистливо. – И, честно, Владик, я сам видел, что у него в кошельке всегда не пусто!
-    Ну смотри, Никитос! – предупредил Владик, отчего наводчик аж вздрогнул. – Ты, - обратился он вновь к Домову. – Быстро сделал, как я сказал!
-    Чё? – это было единственное, на что Антон был сейчас способен.
Тоша не издевался, Тоша и правда плохо соображал. Голова кружилась, и ему очень хотелось куда-нибудь прилечь. Да и ситуация, в которой он очутился, представлялась в его сознании какой-то неправильной, не такой, какой являлась на самом деле. Он глядел на людей перед собой, и они веселили его… или мешали. Он еще не понял. То ли веселили, ну смешные же, правда? То ли мешали – загородили дорогу, мелют что-то несуразное, честное слово…
-    Говнюк! – взорвался Владик и, не сдержавшись, со всей дури вмазал Домову в челюсть, а потом долбанул в бок.
От этого импульса Антон совершил несколько длинных неустойчивых шагов и оказался повергнутым на специальной площадке для мусорных бочков, где, разумеется, царили отнюдь не идеальный порядок и чистота. Боль, прорезавшаяся в его теле так неожиданно, заставила затуманенный рассудок просветлеть. Даже резкость в глазах приобрела более-менее нормальный фокус.
Теперь он понял, отчего его тело хотело их разорвать, этих быдловатых реальных ребят, действительно полагающих, что подкараулить в подворотне вшестером
 – это круто. Немного удивляло, как на подобное решился Никита, они же, в конце концов, вместе работают! Но его обычно завистливые глазки, понимание где-то в глубине, что ничего-то он в жизни не добился, написанное на лбу, и очевидный страх перед знакомыми это объясняли.
Больше эти парни Домова не веселили… а вот мешали конкретно…
-    Я тебя отделаю, что сам себя в зеркале не узнаешь, засранец! – Владик распалился. Его, похоже, и деньги уже не так сильно волновали – в пустой башке стучал ритм драки, на шее вздыбились от пульсирующей крови вены. Что там какая-то мораль, или цель – все отступило на второй план, и лишь жажда, жажда насилия овладела этим мужчиной.
Тоша улыбнулся. Ему и самому было знакомо это чувство. Однако… Не выглядит же он, охваченный вкусом битвы, так же премерзко?!
-    Че ты лыбишься?! Че?! – махнул битой Владик.
Он шагнул к Домову. Паренек, лежавший посреди мусора, вел себя так, словно чувство страха было вовсе не свойственно ему. И это бесило! Жутко бесило! Он не мог не бояться. Не мог! Никто бы не смог! А иначе… иначе, чего тогда они все здесь стоят?!
-    Ты попал, урод! – замахнулся нападавший. – Ты у меня еще в ногах валяться будешь!
Однако удар отчего-то не был результативным! Домов лишь слегка подвинулся, так незаметно, словно и вовсе ничего не делал, но бита, проскользнув мимо него, влетела в большой старый ламповый телевизор, раскрошив экран.
«Что за?! .... И какой насмешливый взгляд черных глаз!»
-    Попал-то у нас ты, - проворковал Антон, когда его соперник был в процессе второй попытки.
Товарищи Владика не успели понять, что произошло, но их главарь качнулся в сторону, а затем шмякнулся всей своей накачанной тушей прямо на осколки разбитого им телеприемника. А вот тот, за кем они охотились, тот, который уже не должен был и рыпаться, не только встал, хотя после такого удара это было делом нешуточным, но еще и с силой наступил на Владислава, вдавливая в его тело части телевизора. Причем при этом выглядел так, будто шпиговать прохожих радиоаппаратурой было для него делом совершенно привычным, даже обыденным…
Поверженный нападавший издал душераздирающий вопль вперемежку с хрипом, когда его кожа лопалась под напором острого нутра выкинутого на помойку старья.
-    К-какого?
-    Что за…
-    Ублюдок! – послышались с разных сторон испуганные вскрики.
И свита, заражаясь жаждой мести, кинулась на обидчика своего господина, наполненная той же яростью, что прежде выливалась из Владика невидимыми, но вполне ощутимыми волнами.
Через минуту все их оружие уже покоилось в телах их хозяев и, истекая кровью, в предсмертной агонии, они лишь смотрели на этого странного парня, которого почему-то уже не могли ненавидеть…
Антон поглядел на находящегося в ступоре Никиту и наклонился, поднимая с земли то, что ему приглянулось, еще когда она лежал посреди разбросанного хлама.
-    Н-не… - запинаясь пролепетал тот. – Я не х-хотел! Он меня заставил! Я п-правда!
-    Да-да, - сказал Антон, подходя к нему. – Трусливый, жалкий пес. Хоть умри достойно!
Глаза мужчины широко раскрылись. Он не верил. Он не желал признавать. Он отвергал…
Глядя в глаза Домова, он видел в них свою гибель, но, не имея сил ни защититься, ни бежать, просто ждал, когда тот приблизится. Ждал, трясясь от страха, умоляя тихим голосом, и зная, что ничто ему уже не поможет… Но кто бы мог подумать, что он умрет вот так?! Попав по глупости не в ту компанию, позарившись на легкие деньги…
Глядя в глаза Домова, он видел в них свою жизнь. А ведь у него хороший, блин, диплом! Да и работа приличная. Девушкам он нравится. И отец деньги регулярно присылает…
Да вот только нужно ли это все тому телу, что лежит бездыханное на грязной мусорной площадке с воткнутой в его шею старой антенной?!

Главы 11-14

11.    БЕЗГРАНИЧНО ЧУЖДОЕ МНЕ

Естественно, Наталья Осиповна не собиралась откровенничать, и все, что получил Антон от нее, это недовольные замечания и пожелания, чтобы он не совал свой нос в дела, совершенно его не касающиеся. И хотя Тоша без обиняков заявил, что это его очень даже касается, так как кем бы ни был этот таинственный Дмитрий, он убирал за ним, что уже заставляло интересоваться, босс продолжала твердить, что все, что ему следует знать, он уже знает.
Выйдя от нее злым и расстроенным, Антон поспешил к единственному, что его успокаивало, – дивану. Теперь, он понимал отчетливо, Наталья Осиповна сделает все, чтобы их дороги, его и Дмитрия, больше не пересекались. И он с удовольствием выкинул бы этого раздражающего паренька из своей головы, если бы не одно «но»…
Его глаза.
Они не были похожи на глаза Антона, и все же были на них похожи! Это необъяснимо, но это так. Тоша знал. Чувствовал нутром.
«Сама не своя!»
Значит, тоже? ... Значит, такой же?! ...
Уже подойдя к дому, Антон почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Заинтересованный, ищущий, тяжелый. Тот ли взгляд, который он встретил однажды в коридоре офиса, тот ли, который он хотел увидеть снова? Домов не успел понять, он обернулся, но заметил лишь темный силуэт, скрывшийся от него в зелени.
Антон чуть постоял, глядя в одну точку, но вскоре безразлично продолжил свой путь. Страх, никогда не посещавший его, и на сей раз обошел его стороной. Кто бы ни был тот, кто следил за ним, и какие бы ни были его мотивы, Тоше было практически все равно. Практически…
Тишина пустой квартиры и мягкость его дивана без труда заглушили и злость, и недовольство, и подозрения…

~ ∞ ~

Весь оставшийся день, полный душного вязкого эфира, наполнявшего собою все, к чему прикасался, Антон просто лежал на своем любимом предмете мебели, то проваливаясь в смутные дремы, то просыпаясь.
В кратких сновидениях ему являлось прекрасное лицо, излучавшее свет. Не зная точно, кому оно принадлежало, но ощущая нечто божественное в его чертах, Домов тянулся к нему, пробираясь сквозь мрак и мразь своего бытия, но никогда не настигал этих спасительных лучей, оставаясь за гранью, переступить которую ему было не дозволено. И словно отвергнутый Богом, он горел и томился, мучился и погибал, не умирая, в собственной темноте, бесконечно бесплотно пытаясь вырваться туда, где сверкал этот недоступный, но такой притягательный свет.
В минуты бодрствования он думал о том, что есть он и что есть все, что его окружает, думал об этом лике, знакомом с давней поры, глядевшем на него зазывающе и одновременно укоризненно. О прошлом, что не помнил, и настоящем, созданном из бессмысленности и лени. Эти мысли посещали Домова постоянно, так часто, насколько это вообще было возможно, но никогда еще они не приобретали столь удручающе-серые краски, как в этот удручающе-серый день.
Антону было неприятно считать, что Татьяна – какого черта он вообще думает о ней?! – пострадала только из-за того, что ему захотелось с кем-то поделиться.
Одиночество никогда не приносило ему ни неудобства, ни страданий. Так зачем нужно было это все? Зачем он заставил ее выслушать? Лишь для того, чтобы услышать, что она понимает, что не отвергает его, как данность? Не отвергает, также как это лицо из снов? Какая глупость! Зачем он вообразил, что ее добрая душа способна исцелить его, приблизить к желанному свету, сверкающему в безграничном мраке его сознания? Вообразил, что ее присутствие рядом изменит суть вещей, какие просто не могут измениться! Зачем, если все равно знал, что этого не будет?
Да… какая глупость! Какая глупость! И из-за этой глупости милая, тихая, славная малышка больше уже никогда не улыбнется никому своей немного смущенной и испуганной улыбкой…
Тоша перевернулся на другой бок. Темные волосы упали на его лицо, и из-под их прядей блестела чернота его усталых глаз.
Так что же он есть? И зачем он есть?
Лишь затем, чтобы убивать? Во всяком случае, выходит, что так.
Но неужели такое существование приемлемо? Разве он не чужой в этом мире? Мире, где люди могут общаться друг с другом, не опасаясь собеседника. Мире, где есть такие девушки, как Татьяна… такие простые и бесхитростные души… Да, он не способен быть, как они. Сколько бы ни старался, как сильно бы ни желал. Он иной. И все, что окружает его, чуждо ему. А он чужд им.
Так что же он есть? И зачем он есть?
Антон не знал.
Но он знал то, что могло ему поведать…

12.     КАК ЖЕ НЕНАВИЖУ Я ДОРОГИ…

Антон совершенно не собирался никуда идти сегодня вечером, но мысль, пришедшая ему на ум, заставила его подняться с дивана.
Оказавшись около «Документ-Сервис» в полпервого ночи, он и сам не знал, что делает. Тоша понимал, что любое его проникновение в офис не останется незамеченным. И все же он пришел.
Недоумевая над тем, что простая секретарша сотворила с ним, ибо прежде Антон никогда не проявлял столько рвения, он зашел в здание, пройдя мимо охранника, что как обычно побоялся остановить его, и поднялся на восьмой этаж. По лестнице. Хоть и знал, что вряд ли встретит кого-нибудь в лифте в это время.
Оказавшись в знакомом коридоре, Домов замер, заметив, что дверь в кабинет босса приоткрыта и из комнаты сочится тусклый свет настольной лампы. Он тихо, практически беззвучно подобрался к кабинету Натальи Осиповны и прислушался.
Главный бухгалтер разговаривала по телефону. Ее речь была бессвязна и прерывиста, совершенно очевидно, что босс находилась в весьма взволнованном состоянии.
Антон слушал без особого интереса. Практически все, что казалось организации, не волновало его. Ему было наплевать и на успехи, и на проблемы, тревожащие Наталью Осиповну. Единственное, что злило Домова, это то, что он пришел зря. Пока его начальница находилась на работе, ему вряд ли удастся покопаться в ее вещах и бумагах. А завтра, когда ей доложат о его ночной вылазке, он приобретет лишние проблемы.
Пока Тоша стоял у двери, соображая, как лучше поступить, чтобы выпутаться и в следующий раз иметь такую же возможность попасть сюда ночью, раздался звонок.
-    Дмитрий Алексеевич! Наконец-то!
Антон напрягся. Снова он.
-    Я жду вас как можно быстрее, у нас возникли непредвиденные обстоятельства. Да, я знаю, что вы заняты. Нет, мы не можем поручить это дело ему.
Тоша прислушался.
-    Нет, господин Домов не должен в это ввязываться. Ему ничего не известно об институте и не должно быть известно. А проблемы возникли именно… Нет, я… Я понимаю. Увы, я ничего не могу вам обещать… Хорошо, я поговорю с ним завтра же. Так, я могу ожидать вас в течение часа? Это очень плохо. Что? Нет-нет, я не настаиваю. Завтра в обед? Хорошо. Буду ждать. Поторопитесь, пожалуйста.
Наталья Осиповна положила трубку. Тон, каким она разговаривала сейчас, был куда более любезным, нежели тот, который она всегда использовала в разговоре с Антоном. И эти заискивающие нотки… Неужели она боится этого Дмитрия?! Невозможно!
Тоша нахмурился. Так сколько же всего босс скрывает от него?
Институт… И он знает о нем.
Послышался шорох. Стало ясно, что начальница собирается выйти. Антон спрятался в тени угла. Подождав, пока силуэт Натальи Осиповны скроется, он прошмыгнул в ее кабинет.
Тоша не знал, что именно ищет, но искал. Наконец ему на глаза попался конверт. На нем каллиграфическим почерком босса было выведено: Д. А. Рогожин. Дмитрий Алексеевич, надо полагать. Антон вынул из конверта бумагу и быстро записал на руке то, что там было обозначено, даже не вдумываясь в смысл. Положив записку обратно, он поторопился ретироваться.
Домов знал, что не ошибся в значимости этих записей. Именно в таких конвертах он и получал свои задания. А это значило, что Дмитрий Алексеевич отправится в то место, что теперь начертано на его руке.
Антон спускался по лестнице вниз…
Он скоро сможет увидеться с ним. Но… институт… Что еще за институт? О чем говорила Наталья Осиповна? И расскажет ли он о нем?
Проклятье! С чего вообще он решил, что Дмитрий встанет на его сторону? А что, если…
Что ж…
-    Я узнаю сам, а после… после увижусь с тем, кто убил ее!
    Антон улыбнулся, предвкушая эту встречу.
-     Такой же… - прошептали его губы в тишине пустого коридора.