Дневник Рыжего

1 глава. Дневник, индюк, одиночество

Мама часто говорила: некрасивую женщину спасёт косметика и шмотки, а некрасивого мужчину — широкие жесты. А папа добавлял: если у тебя бицуха с голову умного ребёнка и спина как раздувшаяся кобра, то ты лакомый кусочек, даже если рыжий.

А я как бы рыжий. Полностью. Морковная шевелюра и пятнышки ржавчины по всей коже. Маме этот цвет к лицу и делает её яркой, почти вызывающей красоткой, а я просто рыжий. Папа у меня полуклассический качок, регулярно просит пробить прессуху, а по выходным и в гаражах с друзьями пьёт пиво. Его тренажёрка, однозначно, спасла, как-то же он женился на маме? Хотя тут другое. Широкие жесты — это именно то, что он умеет лучше всего. Забраться по водосточной трубе на пятый этаж с ромашкой в зубах? Легко. Приехать среди ночи, просто чтобы сказать «сладких снов» и подарить шоколадку, — да запросто! Всё, что любят девчонки, у папы получается на удивление естественно и, кажется, не стоит ему никаких усилий. Правда, нельзя не признать, он не оригинальничает, просто слизывает рабочие схемы из сериальчиков. Что поделать, интеллект у нас в семье распределился неравномерно. Маме досталось десять процентов, папе десять, мне столько же, ну а остальные… ну а остальные семьдесят ушли соседу. Сосед нас постоянно выручает, спасибо ему. Как сказала о нашей семье Лопатина: Рыжие — семья придурков. Я, конечно, не согласен, но иногда обидно из-за того, насколько это верно.

Как-то не так я начал. Обычно: здравствуй, дорогой дневник. Зачем вообще пишу? Вот стану знаменитым, и кто-то раскопает мою тетрадь в завалах на барахолке и опубликует. Бывшие одноклассники офигеют. Это же Рыжий, мы с ним учились, а он вон какой, оказывается, глубокий.

Глубокий, ага. Все хотят думать, что они глубокие, цитируют философов, впендюривают высокопарные отрывки из песен. Смотрят задумчиво в окно и фоткают себя в этой позе, будто это не кадр, выставленный на таймере ещё и с пятидесятой попытки, а их привычный ежедневный взгляд.

Нет у меня бицухи, да и одежда не сильно выручает, когда ты рыжий. Это первое, что в тебе видят. Рыжий — смешной, забавный. А с таким именем просто капец, какой забавный, хорошо ещё, что меня Рыжим называют. Больше родители уже не могли мне подгадить. Родили ржавым, да ещё имечко подобрали соответствующее.

Это все Лермонтов со своим «Героем». И мне захотелось размышлений и славы.
С чего же начать? Малика Андреевна говорила, что нужно писать о том, что реально волнует. Не хочу, чтобы меня называли придурком. Хватит и конопатого. Придурком не хочу. Даже жаль, что за трояки по математике папа меня не лупит, его волнуют только оценки по физкультуре и ОБЖ. Сколько раз он начинал разговор с любимой фразы: «Ну и где теперь эти отличники? Только и могли, что учиться, а жизни не знают». Папа считает, что важнее умение вертеться, а если не получается, то вмазать как следует тому, кто бесит. Хотя бы легче будет, ибо нервам нужна разрядка. А от них все болезни. Вот такая у него философия. Он вообще из тех, кто всё лечит спортом и пивом.

У меня со спортом как-то не сложилось. Ходил на футбол, но недолго. Толку от меня было немного. Бегал туда-сюда, как суетливый заяц, создавал массовку и видимость игры. А вот это всё умение обводить и обескураживать соперника охрененными финтами не про меня. В общем, научился немного набивать мяч, выплёвывать лёгкие после первого тайма, чуток порадовал батю и… бросил.

Зато в набивного во дворе теперь играю почти на равных. Сегодня как раз играли. Я хоть и не Месси, но кое-что могу. Кое-что, но не очень много. Да, по правде говоря, даже до Сани мне далеко, но он у нас звезда. Все умеет. Вот кому следовало стать сыном моего отца.

Когда мы играли в набивного, Лиля сидела на скамейке. Смотрела в нашу сторону, хотя делала вид, что читает. Глазами стреляла и улыбалась. Я, конечно, из всех сил выпендривался, и реально получалось неплохо, если бы Саня не отвлекал своими подколами, может, его бы и догнал. Он это тоже заметил, явно заволновался, что я могу его обойти, начал там что-то лечить про неудобные кроссовки и будто потянул на тренировке ногу, поэтому сегодня не в форме. Да он просто испугался, что при всех опозорится, вот и начал мне мешать. А потом сам стал выпендриваться. Лиля видела, как мяч соскочил с его колена и укатился в палисадник, прямо на любимые цветы Лопаты. Все одновременно замолчали, застыли и обречённо вздохнули, приготовились к прилюдной экзекуции. За эти цветы она нам уши открутит или грязной водой обольёт с пятого этажа. Естественно, внезапно и по закону подлости в самый неподходящий момент. Сане так на первое сентября досталось, а мне — перед Лилей.

Петька, младший брат Сани, ринулся в палисадник. Он не смелый, дурной просто или, как говорит мама, «недоструганный». Ему пока ещё не доставалось от Лопаты. Видимо, по малолетству. С маленькими Галина Георгиевна сюсюкается, а потом непонятно на каком возрасте её переклинивает, и она начинает грозить детской комнатой милиции и подкладывать под дверь собачьи какашки. Я не понаслышке знаком со стервозной натурой доброй на вид бабули. За Петьку стало реально страшно. Схватив за шиворот, я остановил его и перепрыгнул через заборчик. Едва успел перекинуть Сане мяч, как на балконе пятого этажа зашевелилась штора.

— Ах ты ж, рыжий гад! На мои цветы своими копытами! Я сейчас как выйду, мало не покажется. Всё отцу расскажу!

Не могу сказать, что я испугался. Хотя на крики у меня всегда реакция одинаковая. Инстинктивно вжимаю голову в плечи, руки тянутся закрыть уши, ну и щеки пылают. Всегда краснею, и хочется провалиться под землю. Куда-нибудь на границу Китая и Киргизстана. Нет, не страшно, скорее стыдно. Родителям она в любом случае расскажет, только папе плевать. Он сам её не переваривает, а вот мама расстроится. Она любит со всеми дружить. Не переносит, когда о ней плохо говорят за спиной или косо смотрят.

2 глава. Сюси-пуси, суслик, слабак

Столько всего хотел написать, но не знаю, с чего начать, событий не слишком много, а вот эмоций… Папа бы сказал, соплей с пузырями. Начну с важной мысли, чтобы потом не забыть, когда сам вырасту и обзаведусь потомством. Никогда не говорить своим детям «не знаю». Если что-то спросят, не отмахиваться от них этим дурацким объяснением. Уж лучше промолчать и потом найти ответ, чем вот так расписаться в своём неведении. Мне было лет восемь, когда я понял, что мой папа не всемогущий. Рано, конечно. В этом возрасте ещё положено смотреть на родителя как на всезнающее божество и пытаться ему подражать.

Мы ехали в папину мастерскую по-простому «гаражи». Не его, конечно, он там работает, просто я всегда её так называл. Мамина музыкалка, папины гаражи. За работой я его видел так же часто, как и за бильярдным столом. Не трудоголик он, хотя рукастый. Любит ковыряться во всяком мазутно-радиаторном, что потом, как говорит мама, не отстираешь даже хлоркой с молитвами. Сейчас часть тех гаражей снесли и построили безликую многоэтажную коробку, но в аренду так и не сдали, она до сих пор пустует и постепенно разваливается. Мрачная никому не нужная громадина. Раньше на её месте было офигенное кладбище старых машин. Покореженные ржавые кузова, накренившиеся стопки колес, кучи металлического хлама и, словно лавочки в парке, то тут то там старые автомобильные кресла, живописно прожжённые сигаретами. В детстве я постоянно играл на этой свалке, представляя, что это детали космических шаттлов или недружелюбная планета роботов.

В самом большом гараже, выполняющем роль офиса и заодно комнаты отдыха, расположился бильярдный стол и парочка тренажёров, таких же страшных и древних, как обломки машин на свалке. Да и стол был ненамного лучше. Сетки по углам давно превратились в клочья, если кто-то выполнял удачный удар, то шар просто скатывался в бездонную лузу, падал на пол и пускался в бега. Естественно, никто не хотел прерывать игру и резво скакать за шаром, для этого механики брали своих детей. Поначалу я тоже участвовал в гонках. Мы даже соревнования устраивали, кто первый нагонит шар и вернёт на место, а наши папы делали ставки. Подозреваю, сбежавшие шары потом обнаруживались в самых неподходящих местах, в первую очередь в смотровых ямах, хорошо, если не в отремонтированных машинах.

В общем, папа взял меня с собой, потому что мама ушла в музыкалку, а одного меня тогда не оставляли. Хотя я не хулиганил, вроде не давал поводов мне не доверять, не то что Саня. Тот в каждую отлучку родителей что-то разбивал или поджигал.

В восемь лет я изучал насекомых и выпрашивал на Новый год в качестве подарка домашнюю саранчу, был у меня такой странный период.

Я спросил папу:

— Что едят стрекозы, чем отличается нектар от пыльцы?

Он даже не задумался, сразу отбрил:

— Понятия не имею. Насекомые же, наверное, жрут что-то растительное, вот! Может, как раз пыльцу и едят. Нектар и пыльца почти оно и то же, все в мёд идет. Не знаю. Какая разница?

Позже я сам узнал и о том, что стрекозы хищники, и о том, что нектар и пыльца совсем не одно и то же. Вроде мелочь, папа и не заметил, что его авторитет знатно пошатнулся.

Вообще, он у меня очень простой, и самое удивительное, что его это абсолютно не парит. Счастлив и доволен быть, как говорит мама, пэтэушником. При этом он обладает житейской мудростью кота Матроскина, знает, как правильно есть бутерброд и разговаривать с сантехниками. Я много об этом размышлял. Наверное, потому что мне не хватает этой незамутнённой уверенности в себе, такой железобетонной. Папа всегда говорит, что я слишком много думаю.

Пока наши папы ремонтировали машины, пили пиво, время от времени тягали гантели и много рассуждали «за жисть», мы с пацанами изучали свалку. Сначала играли в прятки, потом они нашли полупустую пачку сигарет и решили приобщиться к взрослой жизни. Я тоже попробовал. От одной неглубокой затяжки едва не скопытился. Почудилось, будто к горлу подкатили кишки. Тошнотворное состояние. Надо мной, естественно, посмеялись, обозвали слюнявой девчонкой. Я решил, что научусь курить позже без свидетелей и буду шмалить по десять пачек в день, они ещё завидовать будут, какие офигительные дымные кольца я носом выдуваю.

Пока они курили и кашляли, словно старые астматики, я мартышкой болтался на скелете ЗИЛа. Раскачивался и спрыгивал, каждый раз стараясь приземлиться дальше. На третьей попытке я напоролся коленом на торчащую железяку и окончательно расстроился. Не смог курить, так ещё и ласту в фарш раскровякал. Пришлось идти к папе сдаваться. Я знал, что он будет меня ругать, поэтому медлил. Когда вошёл в гараж, носок уже пропитался кровью, немного хлюпало и в кроссовке. Я тогда ещё решил, что, видимо, повредил сонную артерию и мне скоро хана, а значит, можно не торопиться. Лучше последние секунды жизни провести, глядя на тёплое солнышко, а не на разъярённого папу.

Папа оценил кровавую ногу протяжным присвистом, вытер грязные руки ещё более грязной тряпкой и поманил пальцем.

— Иди сюда.

Я покачал головой и отступил.

— Уже зажило и не болит.

Он оглядел моё колено и снова присвистнул.

— Ёкарный бабай. Где ты ногу так распанахал?! Люся меня убьёт. Что у тебя там? Показывай.

Как только я приблизился, он схватил меня за руку и выволок на улицу, прямо к колонке. Стянув окровавленную кроссовку вместе с носком, он подставил мою ногу под напор воды. Когда смылась бордовая подсохшая корка, стало видно, что акула не откусила мне голень, рана выглядела на удивление скромной — вспоротая аккуратная розочка прямо под коленкой. Я заволновался, что не видать мне первого места во дворе за самую страшную травму, не переплюнуть Санину историю с переломом руки и рассечённый качелями висок Серёги.

3 глава. Нинка, почтальон, тропинка

Моё сердце разбито. Нет, не Лилей. Лиля никогда бы так не поступила. Сейчас могу об этом написать и даже размышлять, а не просто выть на луну от обиды. Неужели я настолько не понимаю людей, что не смог распознать притворство Нины? Мама говорит, что я о людях думаю лучше, чем стоит, слишком уж доверчивый. Наивный простачок, блин! Лошара, проще говоря. Реально, даже имбецилу понятно, что для неё это было летним приключением, ничего серьезного, а я себе напридумывал, чуть в любви ей не признался. Хорошо, папа потом охладил мой пыл и пояснил, что гормоны и не такие мысли могут подкинуть. В его интерпретации это, конечно, звучало грубее: «Ты просто повёлся на бабу, как кобель. Возраст такой».

Вот почему одно и то же событие так по-разному видится с разных точек зрения? Что там у другого человека в голове — хрен поймешь. А он и не скажет. Догадайся по жестам, взглядам. Как говорит папа: если женщина убеждает, что она не обиделась, сто пудов обиделась. Прав ты или виноват, на всякий случай проси прощения. Да и не в женщинах дело. Их я реально не понимаю, рано мне, видимо. Зато теперь я целованный. Жаль, что это была не Лиля.

Вспомнил, как в первом классе учительница попросила маму задержаться и, когда все разошлись, отчитала меня. Рассказала, что после столовой, я выкидываю на улицу хлеб. Вот такой я неблагодарный и невоспитанный засранец. Я тогда глупо таращился и понять не мог, за что меня ругают. Маме было жутко стыдно, способность тотально краснеть мне досталась от неё. Она и стояла перед учительницей, алая и пристыженная, каясь за мои прегрешения, кивала и обещала, что обязательно проведёт со мной душеспасительную беседу.

По дороге домой она сокрушалась, что я её опозорил, и вообще, выкидывать хлеб нельзя. Я не спорил. Нельзя, конечно. Но я не выкидывал. Собирал в столовой тот, что не доели, и кормил собак при школе. Жили у нас две дворняжки, их даже охранник не гонял. Лохматые, игривые, а в глазах – вселенская тоска. Я их подкармливал. Котлету и макароны в карман не положишь, а хлеб вполне. Мама выслушала меня и сразу же перестала ругать, даже потрепала по макушке — а у неё это однозначный жест одобрения.

Вот я и задумался, с точки зрения учительницы — я гадёныш, разбрасывающий хлеб по двору, с точки зрения мамы — сострадательный ребёнок, а с точки зрения собак – вообще лучший друг, может, даже божество с безграничными запасами хлебных корок.

Вот так и с Ниной. Я влюбился, а она поиграла с доверчивым щенком. Ладно, по порядку. Маме на работе выдали путёвку в детский лагерь. Не «Артек», конечно, попроще, «Кавказ» под Сочи. Но такой же затерявшийся во времени и лесах с советским духом и обязательной зарядкой по утрам. Мама так осторожно предложила, сразу начала уговаривать, будто я мог отказаться.

А я даже не раздумывал! Отдых на море, почти месяц? Конечно, да! Несмотря на историю с Ниной, я ни о чём не жалею. Такие яркие впечатления, наверное, и с годами из памяти не вытравишь. Причём то, что меня там раздражало, спустя три недели видится офигенным. Все эти ежевечерние театральные постановки, соревнования отрядов, купание в море по свистку… А Баян Баяныч? Это же мамадорогая! Чуть ли не каждый день мы пели песни про дружбу, море и этот самый «Кавказ» под аккомпанемент баяна. Хором! Казалось, Баяныч следит за нами, и стоит появиться свободной минутке, выскакивает словно из-под земли. Весь такой восторженно-оглушительный и внезапный.

— Пока стоите, давайте вспомним нашу любимую про «Кавказ»!

И мы вспоминали. Нехотя, порой перевирая слова, но пели. А к концу смены я выучил весь его репертуар наизусть и вдохновенно орал громче всех. Дикое ощущение общности, да и возможность покричать офигенная.

Я боялся, что кормить будут тушёной рыбой и киселем, лагерь-то оздоровительный. А кормили вкусно, и порции такие были, что даже у меня впалости превратились в выпуклости. Ещё нас водили на процедуры. Тоже, как оказалось, ничего страшного, прикольнее всего было дышать фиолетовым воздухом, ну и массаж. Балдёж это, хотя сначала, увидев тётку с ручищами-кувалдами, я напрягся, приготовился ползти в сторону выхода. Она цапнула меня за ногу и заставила лежать смирно. Оказалось, не страшно. Поначалу напрягало, что меня касается посторонний человек, а потом я прибалдел и чуть не уснул.

Меня так пёрло от всей этой общественной лагерной суеты, что я сам вызвался рисовать стенгазету, хотя в школе своих художественных способностей едва наскребал на тройку. Ну и Нина. Я участвовал везде ещё и для того, чтобы быть рядом с ней. Она выделила меня в первый же день. Тогда уже нужно было задуматься. Были в нашем отряде пацаны «папиной» разновидности с бицухами и даже почти усами. Что-то у них там колосилось под носом и кололось на подбородке. Я до сих пор не бреюсь и не строю иллюзий насчёт своей конопатости. Почему же я?

Нина, кстати, на свои двадцать тоже не тянула. Ростом с меня, никаких выдающихся объёмов, ещё и стрижка короткая. Полная противоположность Лили. Та такая девочка-девочка. Даже сравнивать их странно и как-то стыдно. За себя стыдно. Словно я предал свою большую любовь к Лиле, так легко и просто влюбившись в другую девушку. Не ожидал от себя такого. А ещё говорят, что люди, даже когда притворяются, в душе всегда знают, на что они способны. Я себя удивил, конечно. Буду знать, что я, оказывается, очень влюбчивый.

Нину с однокурсниками отправили в «Кавказ» проходить летнюю педагогическую практику. Она это называла «сослали в лагерь» и часто жаловалась, что не купила себе оценку, а реально сунулась в эту тюрьму. Блин, да ей, походу, скучно было, вот она и поиграла со мной. Спустя время кое-что видится яснее и почти не больно, скорее обидно.

4 глава. Музыка, Зигога, призрак

Ну я и козлиный кобель! Стыдно писать. Опять всё повторилось, как с Нинкой, только год спустя. Самое смешное, что и Нинка была не первая. Саня напомнил, что я и раньше постоянно влюблялся в девчонок, а потом быстро остывал. Саня так и сказал про них, «мои разлюбленные». Вот про Саню и про Лилю я и хочу написать. Он ведь тоже в неё влюблён, правда, у него стаж меньше. Мы с ним даже спорили об этом. Он уверяет, что ещё в садике обратил на неё внимание. Чёрта лысого! Я помню, что он её только в пятом классе заметил. Так что я был первый.

В этот раз меня утащило с истинного пути ненадолго, я довольно быстро вернулся к Лиле и, кажется, влюбился в неё ещё сильнее. А Оксана — это какое-то помутнение рассудка. Я ей стихи написал.

Самый лучший смех у тебя.

Искренний и лучистый,

Ты путеводная звезда,

На небе чёрно-мглистом.

Вот про звезду ей явно больше всего «понравилось», как она только ни рифмовала это слово. Самое ужасное, что не только сюда написал, но и ей отдал. Хохотала она громко. Хотя не сказал бы, что не ожидал от неё такого. Будь я внимательнее, вообще бы не рискнул. Какие, блин, стихи! Она же как мой папа, только младше и девушка. Будущий полуклассический качок. Наверное, меня покорила именно её непохожесть на других девушек и смелость. Хулиганка в рваных джинсах и без лифчика. С пацанами во дворе в футбол играла, материлась на уровне Лопаты и, в отличие от нас «бездельников», ушла из школы, не доучившись, чтобы обеспечивать себя и помогать семье. Мне-то один год остался, и всё — здравствуй, другая несвобода. Я и сам понимаю, что нужно выбирать институт уже сейчас, иначе пойду в папины гаражи. На самом деле стыдно сознаться, но я точно не знаю, кем себя вижу в будущем. Не потому, что нет увлечений, наоборот, их слишком много, и они постоянно меняются. Вечно меня качает из стороны в сторону. На папином языке «как говно в проруби». А Оксана не такая. Она грубая, резкая, но такая… цельная. Как и у моего папы, у неё все чётко и понятно. Вот интересно, о чём она думает перед сном?

Вечно у меня так — цепляют яркие люди. А смех у неё действительно самый лучший. Лиля редко смеётся, улыбается — да, часто. А вот смех. Я и не помню, когда она смеялась. В общем, Оксана прилюдно меня отшила, посмеялась своим красивым смехом и ушла играть в футбол.

Я уже приготовился обидеться на всю жизнь, собрался к папе в гаражи, когда Лиля вернула меня к жизни. Пригласила на концерт. О нём я слышал и от мамы, но, если честно, пропустил мимо ушей, а тут Лиля сказала, что будет выступать, и хотела бы меня видеть в зале. Папа слышал наш разговор, хмыкнул и заявил:

— Она тебя ревнует, к этой твоей Ксюхе-раздолбайке.

Я вообще не умею скрывать симпатии. И про Лилю все знали, и про Оксану. Даже родители. Но о ревности я не думал. Лиля? Меня? А если ревнует, значит, я ей небезразличен. Саня, грызи камыш, ничего тебе не светит! Лиля меня на концерт позвала!

А там я заново влюбился в Лилю.

Сейчас, вспоминая, как она играла, как лилась музыка, и как заворожено притихли зрители, понимаю, что можно влюбиться в талант человека. С восьми лет я несколько раз в неделю наблюдал Лилю у нас дома, вроде даже привык к ней, а тут будто впервые увидел. Это чудо какое-то, однозначно, что-то волшебное. Кишки в узел, в груди печёт, и вся жидкость организма хлынула к глазам. В тот момент я готов был стать пылью под её ногами, воздухом, которым она дышит. И плевать, что это все звучит как предзакатный бред слюнявого романтика.

Саня тоже был на концерте и тоже принёс цветы. Зараза.

Меня снаряжал папа, всучил красные розы и заставил надеть белую рубашку, естественно, вспомнил, как он маму так утащил со сцены в свою жизнь. Я готов был на подвиг. Надо будет — женюсь в семнадцать.

Ей много подарили цветов, хотя это был не сольный концерт, но Лиля все же особенная. Не только для меня. Такой талант просто невозможно не оценить, даже если медведи на голове трассу проложили. Такое ощущение, что она эти звуки из другой реальности вытягивала. Эх, жаль, что я бросил музыкалку, только на ложках и умею играть и немного на гитаре. Чем мне Лилю покорить?

***

Наташа растерянно перелистнула, прочитала абзац на новой странице и снова вернулась. Предыдущая запись оканчивалась впечатлениями от концерта. Она уже настроилась узнать, как Рыжик завоевал Лилю, потом два листа были выдраны, остались только обрывки на скобках с первыми буквами от слов, а новая запись начиналась с подсолнухов. Причем перед глазами сразу встали те самые подсолнухи вдоль дороги, ведущей в деревню. Куда пропал целый кусок из дневника и, судя по всему, из жизни Рыжика? Наташа отставила кружку с чаем в сторону и снова погрузилась в тетрадку.

***

Почему мне так нравятся подсолнухи? Нет, не семечки грызть, а просто смотреть на жёлтые шляпки. Реально тысяча солнц. Интересные такие. Я читал, что подсолнухи всегда поворачиваются к свету, а если на небе облачно, поворачиваются к другому подсолнуху, типа ты моё солнце. В этом кроется что-то совсем не растительное, а вполне осознанное. Милота. Немного брр, но круто.

Интересно, а они тоже волшебные? Миха показывал деревья, которым больше ста лет, здоровенные такие, их много вокруг развалин поместья. Рубить их нельзя, типа природное наследие, но Миха говорит, что дело в другом. Это волшебные деревья, они держат корнями свод подземного царства. Бред, но как восхитительно и складно он врёт, а самое главное — сам в это верит. Он живет тут с рождения, и его предки до сотого колена тоже тут жили. Где-то тут из обезьян эволюционировали. Миха на мою шутку оскорбился, сказал, что это я от рыжей макаки произошёл. Где-то там, в лохматых предках, в их роду была ведьма, дальняя родственница нынешней ведьмы. Не знаю, как у других родственников, а Миха точно произошёл от спаривания тюленя и ленивца. Такой большой, суеверный и неповоротливый ребёнок. Обидчивый и послушный. С ним нужно осторожнее, не все шутки он понимает, а обижать его намеренно не хочется.

5 глава. Домовой, сосед, лодочник

Как я и думал, один учитель в местной школе ведёт два предмета. Первый — действительно физра, но второй не литература, а труды. И он не комбайнер, а мельник. Реально. У него своя мельница недалеко от Второго моста. Я там пока не был, но любопытно посмотреть на настоящую мельницу. А ещё тут есть маслобойня. Я все понять не мог, почему весь август в воздухе стоял такой одуряющий аромат масла, хоть кусай его и жуй, даже без хлеба. Мы с Витьком пару раз обносили подсолнухи на общем поле. А там, оказывается, маслобойня рядом. Как тётя объяснила, поле деревенское, ничейное. В августе местные сами выбивают семечки и несут на маслобойню, а взамен получают пахучее масло, по бидону на двор.

Я немного боялся идти в новый класс, думал, тут по классике будут меня травить и подкалывать. Я же новенький, вдобавок рыжий. Ещё и без бровей. Но нет, приняли меня гостеприимно, даже без липкого любопытства. Может, потому, что в классе вместе со мной всего двенадцать человек, и почти со всеми я познакомился ещё до школы. Летом тут тусило гораздо больше молодежи, но когда пришёл сентябрь, они исчезли. Оказывается, это были привозные люди, сданные бабушкам на лето. В общем, рыжим тут никого не удивишь, и человеками не разбрасываются. Моих ровесников и так мало.

Пошутили, конечно, по поводу моих бровей, точнее, их отсутствия. Это я так удачно с Михой и Зигогой в лесу картоху испёк. Сырые дрова плохо разгорались, он плеснул в костёр соляры, а я как раз наклонился, чтобы раздуть огонь. Полыхнуло знатно, хорошо хоть, всё шило не спалил, только ресницы и частично брови.

Дома я пытался их подправить, сбрить подпаленные скрюченные волосы, и случайно отфигачил бровь полностью. Вторую сбрил для симметрии. Зигога так ржал, чуть не погнул брекеты. Даже мама на несколько секунд выплыла из мутной апатии и тоже улыбнулась. Она пыталась мне нарисовать новые брови, получилась заготовка Эдит Пиаф. Я начал петь мамин любимый «о редорьян», а Зигога аккомпанировал мне захлебывающимся хохотом. В общем, пошёл я в школу этакой жареной лысой личностью. Ну ничего, волосы не уши, отрастут. Уже проклюнулись, скоро замохнатятся.

Почти конец сентября, а деревья только едва пожелтели. Так непривычно, все зеленющее и сочное. Никогда не думал, что мне понравится жить в деревне. У меня теперь есть собака Дуля и кошка с котятами. Все рыжие и пока безымянные.

Зигогин отец дал мне удочку. Мы с ним ходили на Капиляпу к Третьему мосту. Вообще, в деревне я просыпаюсь рано, без будильника, но в тот раз пришлось вставать до рассвета. Зигога прискакал радостный и воодушевленный, чуть тётю не разбудил своими воплями. Попёрлись мы через деревню по сырой туманной темноте. Витёк вился вокруг отца, дёргал его по всякому пустяку, без остановки что-то рассказывал, тот в основном молчал, только у реки шикнул, сказал, что рыба от нас сбежит, если будет так орать.

Рыбалка получилась жутковатая, когда стало светать, на другом берегу в белых клочьях тумана показались кресты. Оказывается, там расположено местное кладбище. Я никак не мог сосредоточиться на поплавке, всё смотрел на эти могилы. С каждой минутой их становилось всё больше. Лес притих, даже птицы заглохли. И такое ощущение нахлынуло жуткое, будто во всем мире мы втроём и остались. Брр. Карасей я потом есть не стал, они же мертвяками вскормленные. Вдруг попадётся в рыбьем желудке чей-то ноготь или клок волос. Отдал всё котам и Дуле. Тётя Женя чуть-чуть ругалась, у неё были грандиозные планы на уху.

Ну ничего, я потом реабилитировался. Ходил на рыбалку сам, но уже к Шестому мосту. Там рыба ещё лучше ловится. Это место называют долиной лотосов, но я специально расспросил местного учителя биологии, он подтвердил, что там много и кувшинок и водных гиацинтов. Хотя они уже отцвели. А поляну усеивает знаменитый цветущий сердечник. Учителя сильно удивил мой интерес. Это он просто не знаком с Маликой Андреевной, та любому привьёт любовь к биологии. Она нас таскала в «поля» с ночёвкой и рассказывала страшилки у костра, а на урок анатомии пришла в костюме с нарисованными мышцами и показывала где, что находится прямо на себе.

Рыбалку я не очень люблю. Её папа любит. Как же я по нему скучаю. Он приезжал один раз. Хмурый такой, в мятой футболке и небритый. Привез вещи к школе и тёплую одежду. Маму не застал, нарочно уехал раньше, чем она вернулась из магазина.

Мама так и не играет на пианино, но что-то всё время тихо напевает. А неделю назад она просто сорвалась и уехала в город, сказала, что папа там без пельменей, а он их очень любит. Пока не вернулась. Видимо, лепит пельмени примирения. Хорошо бы она там и осталась. Я с тётей побуду, только пусть у них там все наладится. Они же просто медленно помирают. Сегодня утром наедине с удочкой понял одну простую истину: они друг друга любят сильнее, чем меня. И мне не обидно. Ну, может, немного. Я тоже так хочу любить, ежесекундно умирать, делать сумасшедшие «широкие жесты» и напрочь забывать об остальном мире. Мне стыдно, что я не выгрыз себе сердце из-за расставания с Лилей. Я о ней часто вспоминаю, но не вою на луну. Может, я не умею так глубоко любить и мне суждено коллекционировать разлюбленных?

Я теперь сам как суеверная бабка, разменял все свои карманные деньги монетками и покормил их колодезное божество. Мои желания не отличаются оригинальностью. Пока я мечтаю только о том, чтобы в нашей семье всё было как раньше.

Миха тоже каждый раз по пути в школу кидает в колодец монетки и что-то шепчет. При мне уже раз тридцать бросал, но, видимо, не сбывается. Миха намекает, что я нравлюсь однокласснице Кате, правда, она себя зовет Кэтти. И только так, иначе не откликается. Миха явно придумывает. Подозреваю, что Катька нравится ему, и он жаждет услышать от меня, что это он ей нравится. Она вроде симпатичная, но от неё не торкает. Она пресная, диетическая. Словно её недосолили, недоперчили и недожарили. А ещё у неё очень маленький рот, и слова получаются какие-то маленькие, словно она всё время сюсюкает. А Миха при ней теряет дар речи и становится неуклюжим. Прямо как я когда-то при Лиле. И все видят это, но даже не прикалываются. Блин, он, наверное, про Катю желание загадывает.

6 глава. Ведьма, Славка, холодильник

Ну, я так не играю! Логово ведьмы никакое не логово. Самый обычный дом, правда, на задворках мира, как и положено. Когда с Зигогой в августе обносили подсолнухи, мы были не так уж и далеко от средоточия старолисовского зла. За полем подсолнухов расстилаются виноградники, за ними почти в лесу спрятался домик колдуньи.

Зигогу пришлось уговаривать, Миха наелся пустырника прямо с корнями, навесил на себя красных ниток, серебряных крестов и булавок. Мы пошли сразу после школы, чтобы назад вернуться до темноты. Может, ведьма к ночи перекидывается в монстрятину и каннибалит. О ней и такое говорили. А наши ляжки молодые и сочные. То что нужно для человеческого жаркого.

Мы тащились медленно, Витёк и Миха нарочно стыдили друг друга и подталкивали. Их страх оказался заразной штукой, проник в меня вибрирующим волнением. Только зря я боялся. Логово не оправдало свою жуткую репутацию. Маленький домик ютился в тени старого дуба. На его ветвях висели деревянные качели, они медленно поднимались и опускались, будто кто-то только что с них слез. Забора вообще не было. Палисадник и грядки выходили прямо к дороге. И всё. Ни курьих ножек, ни метлы, ни чёрного кота. Сама ведьма сидела на ступеньках, будто ждала нас.

Тяжело её описать, тут скорее ощущение, а не облик. Она выглядела молодой, но казалась старой. Волосы тёмные, с явственным медным отливом, смуглая, острая и спокойная, как тысячелетняя мумия. Вот! Понял, от неё веяло насыщенным пыльным временем, такое же впечатление на меня произвёл музей.

У её ног лежала собака. Когда я подошёл ближе, понял, что не просто собака, а моя Дуля. Ведьма гладила её как свою собственную. Миха отступил назад и спрятался за мной. Ну как спрятался? Как в мультиках прячутся за шваброй. Зигога, наоборот, вышел вперёд и громко поздоровался.

— Добрый день, Зофья …

Женщина подняла взгляд.

— Просто Зофья. Нет у меня отчества. Долго же вы шли.

— А откуда вы знали, что мы придём? — удивился я.

— Дуля твоя сказала. Подходите уже.

Видя наши ошарашенные лица, она громко рассмеялась.

— Вы в библиотеке громко обсуждали визит ко мне. Славка вас слышала. Вот и весь секрет.

Зигога и Миха переглянулись. Они явно поняли о ком речь, я же удивился. Причем не тому, что нас подслушивали, мы реально громко орали, а тому, что Славкой назвали особу женского пола.

Зофья достала из кармана колоду и постучала ею по коленке. На её запястье глухо тренькнул объёмный браслет из нескольких нитей чёрных бусин, похожих на ягоды бузины.

— Гадать будете?

Зигога выступил вперёд, бравируя смелостью.

— А может, мы за приворотным зельем.

— И кого это ты собрался приворожить? — она кивнула в сторону Михи. — У этого есть дама сердца, а твое как полая погремушка. Не о том оно сейчас печалится.

Я сел на ступеньку рядом с ведьмой, погладил Дулю.

— А можно не на себя погадать?

Ведьма сощурилась.

— Можно. Кто на картах сидеть будет? Кто из вас не познал женщину?

Пока Миха что-то невразумительно мычал, а Зигога заливался стыдливым румянцем, Зофья смотрела на меня не моргая глазищами, чёрными, как клавиши пианино.

Я вспомнил Нину и своё летнее приключение, хотел уже повторить свою великолепную развесистую брехню, но вовремя прикусил язык. Бессмысленно лгать ведьме, она любую выдумку разглядит.

— Давайте я посижу.

Миха облегчённо выдохнул. Зигога сразу приободрился и зародил во мне смутное подозрение, что ему на картах уже поздно сидеть. И этот факт его жутко смущает. А может, там не очень приятный опыт. Я подсунул под себя колоду, выждал почти минуту и отдал Зофье.

— Можно погадать на папу?

Зофья, не спрашивая, сама выбрала бубнового валета, положила между нами и принялась тасовать карты. Прежде чем разложить, спросила:

— Платить чем будете?

Об этом я вообще не подумал. Если судить по лицам друзей, они тоже.

— А чем можно?

— Временем. За гадание вы расплатитесь временем. Каждый отдаст четыре дня из своей жизни.

Мне стало неуютно, даже хуже — жутко. А Зофья так спокойно об этом сказала, будто речь шла о берёзовых листьях в качестве банкнот.

Миха первый кивнул.

— Хорошо. Что значат эти четыре дня?

— Много, — не согласилась Зофья, — я давно живу взаймы такими вот днями. А ты слишком юн, чтобы понимать цену не то что дня, минуты.

Зизога тоже согласился.

Я поступил как слабак, понимал, что это плохая сделка, неравноценная, но мне было стыдно показать, что я тоже верю в эти дремучие суеверия. Ведьма дождалась моего кивка и только потом начала раскладывать карты. Когда колода отощала почти на треть, она ткнула пальцем в червонную даму.

— Надо же, как любит её. А простить не может.

— Простит?

— Да, но твоя мама будет мучиться всю оставшуюся жизнь. Изменой она себя сломала. А твой папа как ящерица, только не хвост отращивает, а сердце.

7 глава. Рулька, дубль, рыбалка

Не могу собрать мысли в кучу, словно разучился писать. Забросил дневник почти на три месяца, хотел вообще выкинуть, а ещё лучше закопать. Это всё Зофья виновата. Она мне рассказала, что в ночь зимнего солнцестояния приходят вещие сны. Естественно, я выпросил у неё браслет с паучьими глазами и загадал увидеть будущее. Увидел, блин.

Мне приснилось, что мой дневник кто-то читает. Лица я не видел, только руку, перелистывающую страницы. Она была явно женская, с короткими чёрными ногтями. Жуткое ощущение. Мне уже давно не нужно публичное признание и слава лермонтовского героя. Это скорее привычка копаться в себе и дохлые попытки самоанализа. Но это мои попытки, личные, не для посторонних глаз, как детские голые фотографии, которым умиляются только родители или первые неуклюжие стихи с рифмой гроза-глаза.

У меня такое подозрение, что Зофья всё про меня знает и про этот дневник тоже. Это страшно, тем более теперь, когда у нас со Славкой всё было. Капец просто. Об этом я отдельно напишу, если не сотру из памяти, как я опозорился в первый раз. Второго пока не было. Родители вернулись в Старолисовскую, решили не дёргать меня до конца школы и остаться тут до лета. У Славки – не вариант. Там у стен не только уши, но и глаза, и память.

Вообще, со мной происходит странное, и мне это очень не нравится. Я думал, что физическая близость сильнее привяжет меня к Славке, но случилось наоборот. Понял на каком-то глубинном уровне, насколько мы разные. Словно виды, которым вообще не предназначено размножаться. Как слон и ласточка, жираф и стрекоза. Не было трепета и звездопада, просто голый секс, и как же это было неуклюже, мы даже раздеться полностью не успели. Разве это должно быть нелепо? Вот сейчас пишу и думаю, если сон реально вещий, то эти строчки прочтёт девушка с чёрным лаком на ногтях и посмеётся надо мной. Смейся, смейся. Это было в первый раз, папа дал мне парочку советов, я теперь монстр секса.

Зофья поит меня чаем, ведёт странные беседы, не намекает, но я чувствую: она всё знает. Славку она любит, балует и никогда не ругает. По идее, должна была меня заколдовать за то, что мы с её дочкой не ограничились поцелуями. Но вместо этого приветливо мне улыбается и почти всегда отвечает на мои дотошные вопросы. Она меня пугает, как спящий удав. Вроде такой ленивый и мудрый, но вполне может проглотить. Кстати, узнал, что жертва удава погибает не от удушья, а от остановки кровообращения. Зофья такая же неожиданная. Ждешь, что она заколдует, а она банально тюкнет топором.

Что там с отцом Славки, не знаю. Зофья называет его «существо» и, вспоминая, морщится, будто раскусила ягоду калины. Она как-то цинично и откровенно призналась, что никогда его не любила, просто знала, что от него получится Славка. Раз Зофья такая всезнающая, неужели не предвидит, что её дочка надумала сбежать из деревни? Или знает, но смирилась?

Один раз я у них задержался допоздна. Провожал Славку и попал в метель. Впервые за зиму выпал снег, сразу же, чтобы не мелочиться, поднялся ветер, и резко похолодало. Живописную грязь приморозило и выстудило до белесого цвета. Зофья не отпустила меня домой, позвонила тёте Жене и сказала, чтобы я дождался папу на машине. Славка так устала, что заснула прямо в кресле. Она никуда не ушла, но я словно остался наедине с ведьмой.

Она сидела рядом с печкой, плела коврик из цветных лоскутков и что-то шептала. Перехватила мой взгляд, остановившийся на спящей Славке, ухмыльнулась:

— Не бойся, не ошибёшься. Подсолнухи тебе подскажут.

— Что?

Зофья не любила повторять, тем более свои пророчества, не услышал – твои проблемы, но в этот раз сжалилась надо мной и уточнила, хотя я и так расслышал фразу.

— Ты сам её почувствуешь. Вообще, в тебе много от отца. Обжигаешься, но опять лезешь в пекло, жизнь тебя ничему не учит. — Она посмотрела на дочку и горько усмехнулась. — Подсолнухи подскажут.

Какое-то время сидели молча, я приоткрыл топку, добавил пару берёзовых поленьев. Огонь нехотя обнял сухие чурки. Я уже несколько раз спрашивал Зофью про местные легенды, о некоторых она охотно говорила, например, про лесных духов, путников или колодец желаний, в котором когда-то плескалась живая вода, но мне хотелось узнать про Кристину.

— А вы её знали? Мёртвую деву?

Зофья опустила коврик на колени, слегка склонила голову к плечу.

— Опять ты в это суёшь любопытный нос. Убийца ещё жив, не лезь. Без тебя разберутся.

Таким ответом она меня ещё больше заинтриговала.

— Я просто хочу знать, кто это сделал и почему.

— Ничего нового, — Зофья вплела новый лоскут ткани, оценила пестроту. — Самые популярные причины: алчность, ревность и месть. Не лезь туда, там линия будущего очень чёткая, без тебя всё состоится.

Я не хотел так просто сдаваться, Зофья точно всё знала, а у меня вопросы только множились. Ещё этот пожар и проклятые драгоценности… и все просто смирились и приняли как местные страшилки.

— А может, эту Мёртвую деву вызвать, ну, как призрака, и расспросить про пожар в поместье? Призраки же всё знают.

Зофья посмотрела на меня как на дурачка.

— Её так и не нашли. А вызвать можно, только имея часть тела: зуб, кость, прядь волос. Без этого призрака не привяжешь и не расспросишь.

— Блин, шикарная же была идея. Я бы расспросил. А вы знаете про этот пожар?