Дневник травницы

Глава 1

"Здравствуй, дорогой дневник.

Прошло уже больше двух месяцев со смерти наставницы. И только сейчас я снова готова делиться с тобой всем.

Наставница ушла тихим утром седьмого числа месяца Опавшей листвы. Мы успели проститься, отпустить скопившиеся за годы обиды и последний раз сказать друг другу "прощай". Она – мой последний родной человек в этом мире, она заменила мне погибших больше дюжины лет назад родителей, стала тем, кто дал толчок жить дальше. И теперь я осталась одна в этом доме…

Я практически не помню, как обмывала её, как одевала в лучшие, праздничные одежды, как сообщила в тот же день о смерти в Гильдию Целителей через стеклянный шар связи. Очнулась тогда, когда вечером из соседней деревни приехала Ялика – ученица, что была до меня. Наставница часто ворчала: мол, повадилась она, старая дура, подбирать несчастных сиротинок. Я стала внезапной шалостью судьбы для неё, желавшей сделать Ялику последней ученицей и встретить старость не в заботах об учёбе, а в тишине и спокойствии. А пришлось учить и воспитывать меня.

Ялика, не отличающаяся за время совместной жизни особой теплотой, крепко-крепко обняла меня. Я чувствовала, как она дрожит от горького плача, хлюпая носом и утирая обжигающие слёзы о моё уже и без того мокрое плечо. Мне оставалось лишь мягко похлопывать и гладить её по спине, пытаясь успокоить или хотя бы просто утешить. Наставница стала для нас, сироток, матерью. Настоящей, любящей и при этом строгой. И мы скорбели о ней, как и о когда-то родивших и вскормивших нас матерях. Наставница сделала для нас всё, что могла, даже обеспечила приданым, хоть и не должна была.

Лишь когда Ялика успокоилась, я заметила кое-что. Округлый и уже заметно выступающий под осенней одеждой живот. Ялика, вышедшая замуж в начале этого лета, ждала первенца. Меня в тот момент охватили и радость, и беспокойство. Она была единственным целителем в соседней деревне, никто, кроме меня, живущей в трети дня пути, не мог помочь ей, если что-то пойдёт не так во время родов. Остальные деревни и города были более чем в сутках на лошади галопом. На мой вопрос: мол, а что делать-то будем? Ялика лишь улыбнулась и постаралась заверить меня, что всё будет хорошо, что я успею к ней, если будут проблемы, пусть в карих глазах явно плескалась некоторая озабоченность этим. Срок рождения подойдёт только ближе к середине весны, она рассчитывала на меня в этот период. Я была вынуждена согласиться, но для себя запомнила, что к концу зимы нужно найти свободную быструю лошадь.

К утру восьмого числа пришёл плотник. Ялика с грустью смотрела, как мужчина с мрачным скорбным лицом молча измерял тело наставницы. Этот крепкий пожилой человек помнил наставницу ещё молоденькой девчушкой, переселившейся когда-то в эту деревню в самом начале удушливого лета на замену умершей ранее, весной, травнице. Старшее поколение, заставшее это, уже стали совсем стариками или умерли. Только за этот год ушли трое. И смерть придёт за каждым рано или поздно, так или иначе… Плотник пообещал к вечеру всё сделать в лучшем виде. И обещание своё выполнил.

В день похорон, ранним утром девятого числа, мы заканчивали с последними приготовлениями. Пусть наставницу и хоронили по церковным обычаям, у травников-целителей были свои ритуалы, позволявшие магам спокойно покидать этот свет. Пока я медленно вплетала в седую косу наставницы различные цветы, травы и даже ряд опавших листьев, Ялика из других растений и обязательно веток мирта и лавра плела венок. Мы пели. Слова были на древнем языке, в письменности которого использовались лишь руны, изучаемые только магами. Дословный перевод был утерян за вехой лет, но смысл был понятен. Мы желали любимой матери лёгкой дороги, счастья на том свете, быть любимой да с лёгкой судьбой в следующей жизни. Церковь принимала лишь рай, ад и забвение, но мы, колдуны, принимали и возможность перерождения, а я в это верила и… знала.

Похороны прошли в последний, как оказалось, солнечный день осени. Вся деревня собралась в дальнем конце церковного кладбища, дабы проститься с любимой целительницей. Несмотря на то, что церковь недолюбливала магов, на целителей она смотрела сквозь пальцы, разрешая им селиться даже возле монастырей. Священник, худощавый мужчина с добрым лицом, возрастом далеко за четвёртую дюжину, звучно тянул похоронные молитвы, вгоняя окружающих людей в трепетание, доводя до рыданий особо впечатлительных. И даже я, будучи не особо верующей, вздрагивала, покрываясь мурашками, иногда утирая рукавом кафтана непроизвольно катящиеся по щекам слёзы. Не плакала, не стенала, лишь молча смотрела, как в совсем новом гробу мирно лежит такой родной мне человек. Её спокойное морщинистое лицо было слишком бледное, как и губы, застывшие навсегда в лёгкой улыбке, руки сложены на груди, а седые волосы заплетены в аккуратную косу. А ещё кипельно-белое платье и красный передник, вышитый различными геометрическими и этническими узорами, древними рунами и цветами. Наверное, такой я её и запомню.

Когда похороны закончились, я осталась молча стоять у свеженасыпанного холмика. Со временем он уляжется, а вместо деревянного креста непременно будет поставлен камень с выбитыми именем и датами. Пройдут поколения, и люди забудут, что здесь когда-то лежала величайшая целительница мира. Очнулась я лишь тогда, когда моего плеча коснулась ласковая рука Ялики. Она нежно улыбнулась и позвала обратно, домой.

Я держалась молодцом до тех самых пор, пока на следующий день телега проезжавшего мимо деревни торговца не увезла Ялику. Мне предстояло вернуться в пустой дом. Мне предстояло одной разобрать и уничтожить личные вещи наставницы до тринадцатого дня после смерти. И я боялась даже сунуться в дом. Боялась, что разрыдаюсь, стоит только переступить его порог. Но идти мне было некуда. Я вернулась домой… Я выла белугой, как мне сказали позже, два дня и две ночи, изредка прерываясь на болезненный сон. Лежала на деревянном полу, укутавшись в любимый плед и некоторые вещи наставницы, и рыдала, рыдала. Я не помнила себя в эти дни, не помнила, что делала, приходил ли кто к дому или нет, где шлялась и чем питалась всё это время кошка.

Глава 2

"Добрый вечер, милый дневник!

Знаешь, в такие зимние солнечные дни, как сегодня, вспоминаю день моей смерти в прошлой жизни. Глупая до несусветности смерть одного из лучших челюстно-лицевых хирургов города, но не менее трагичная.

Я шла с суток, еле переставляя ноги. Не было времени даже присесть, настолько много людей поступило к нам с этим снегопадом. Погода ещё ранее знатно потешилась над людьми скачками температуры, образовав под свежим снежком иллюзорно толстый слой льда. Люди, не зная об опасности, спокойно шли по дорожкам, поскальзывались, падали и благополучно попадали к нам, в травмпункт при областной больнице. Коллеги всё шутили, мол, надо всем людям выдавать коньки или обувь на шиповке.

Я медленно передвигалась по тропинке к дому, стараясь лишний раз не поднимать стопы. С утра снова успел растаять тот напорошенный за предыдущие день и ночь снег, превратившись в опасный слой воды на льду. И это всё в середине декабря. Эх… А мне ещё в тот день нужно было в два часа оказаться на вечернем приёме пациентов, но этому не суждено было случиться. На своё несчастье, я поскользнулась и упала в двух шагах от подъезда, под родными балконами. Дома меня ждала престарелая мама, ни мужа, ни детей, к почти тридцатнику не нажила как-то: всё в работе, наверное, поэтому и была одной из лучших. Но сейчас я лишь лежала и смотрела, как падала на меня, в самое лицо, огромная блестящая на зимнем солнце сосулька, что ранее опасно висела у кромки козырька балкона на пятом этаже. Я успела нервно хихикнуть и осознать, насколько глупо поступила, пренебрегая правилами безопасности, прежде чем лёд упал на меня, убив, кажется, на месте, моментально. Да… Правильно говорили, правила безопасности написаны кровью.

Я вспомнила о своей предыдущей жизни не сразу, лишь к девяти почти годам от роду, после двух дней в лихорадке от серьёзного ранения, оставившего на моей спине чудовищный некрасивый шрам. Было очень тяжело принять собственную смерть, перерождение, а в моём случае было именно оно, ведь я действительно снова родилась в этом мире. Я молчала тогда несколько дней, размышляя, пытаясь переварить всё, что кашей застряло у меня в голове. И именно тогда твёрдо решила вернуться в медицину, пусть здесь это было траволечение вместе с целительной магией.

Я знала, что предстоит тернистый, нелёгкий путь. И первое, с чем столкнулась – это практически абсолютная твёрдая упёртость местной травницы, лечившей меня, позже всё-таки ставшей моей наставницей. Целительница Веда ни в какую не хотела меня брать, а Ялика всё посмеивалась, в шутку говоря, что я не стою потраченных сил наставницы. В этом мире, помимо знаний, для излечения человека травник (он же целитель) должен иметь определённый запас магической силы. Обычно дети, склонные к магии, начинали проявлять её к годам пяти-шести, часто пугая бедных родителей до ужаса. Особо верующие раньше пытались даже изгонять из детей "бесов и демонов", пока почти век назад церковь не перестала относить магию к "бесовскому искусству". И… У меня в общепринятые сроки магия не проявилась, что закрывало путь к обучению.

Я ходила каждый день к порогу целительницы и первые часы буквально умоляла, кричала прошения до хрипоты в голосе. Медицина – это то, без чего я не представляла свою жизнь. Подумаешь, не было силы, но мозги, мозги-то были! Веда ни в какую не хотела сдаваться, первое время отвечая на мои мольбы категорическим отказом, а после на пару с Яликой просто игнорируя меня.

Помог один случай.

Мой самый младший брат, которого достали из чрева умирающей матери, был недоношен. Нас, сироток крестьянского дома, приютил у себя, как и было принято, местный батюшка. Его жена пыталась вскормить несчастного младенца, но он упорно не принимал грудь, постоянно плакал, а ещё его вечно лихорадило. Мы, а это я, мой ещё один младший брат, Деян, пяти лет да сестра трёхлетка, Мила, пока ещё снег лежал на полях, лоханями таскали его братцу, в слепой надежде, что это как-то поможет немного остудить младенца. Жар и правда спадал, да только ненадолго. Всё хрупкое тельце ребёнка как будто сопротивлялось нахождению на этом свете.

В тот день я снова пришла ни свет ни заря к порогу целительницы и молча села на ступени, ведущие в сени. Прокричав без малого десять дней, я осталась без голоса, могла говорить лишь шёпотом и то прерывисто. Сидела так до тех пор, пока не увидела бегущего по тропе к домику одного из сыновей священника. Он звал меня и целительницу: малыш за те немногие часы, что я не была рядом, стал совсем плох. Не помню, как добежала до домика рядом с церковью, как отняла младенца у матушки, жены священника. Очнулась спустя неизвестное мне время тогда, когда пришедшая в дом священника Веда уже агрессивно трясла меня за плечи, меня, обливающуюся слезами, умоляющую ребёнка жить, не покидать этот мир и остаться с нами, любящими его родственниками. Она даже пару раз ударила по щекам, приведя в себя наконец-то. Я тогда с испугом посмотрела на женщину, а после ещё в большем страхе посмотрела на младенца, ожидая увидеть в своих руках остывающее тельце брата. Но я увидела мирно сопящего младенца. Не кричащего, не пылающего от жара и криков, а обычного ребёнка в глубоком здоровом сне.

Веда тогда мне объяснила, что я, так называемый, "поздний маг". Такое бывает, когда магической силы либо немного изначально, её может хватать максимум на повседневную простейшую магию, либо достаточно, но она, можно сказать, "спит" до нужного момента и проявляется благодаря сильному эмоциональному всплеску. Мне повезло, моя магия именно "спала", правда её запас был едва-едва достаточен для работы с сильными целительскими заклинаниями. Поэтому мне для баланса сил и комфортной работы приходится сейчас носить несколько очень дорогих, но эффективных магических украшений, амулетов".

Есения с грустной улыбкой посмотрела на свои руки и подаренные когда-то наставницей кольца, исчерченные древними рунами, позволяющие собирать магию из окружающей природы, на средних пальцах. Рукой девушка нащупала за шиворотом льняной рубахи, а после аккуратно сняла и поднесла к свету от свечи небольшую подвеску из серебра с руной "Обмен", похожую на большую каплю, что была выложена отливающими фиолетовым небольшими сапфирами и достаточно большим рубином по самому центру. Эти два вида камней помогали магам всегда, но особенно они были эффективны в магии, позволяющей поглощать и моментально превращать природную волшебную силу в свою собственную. Есения поспешила надеть подвеску обратно и вернулась к своим записям.

Глава 3

"Здравствуй, дорогой дневник!

Сегодня я оставляю запись в тебе достаточно рано, ещё даже не встало позднее зимнее солнце и не прошла утренняя служба. Как и ожидалось, от бытюшки спозаранку пришёл мальчишка с чётким поручением на небольшой записке и мешочком с предоплатой: двумя золотыми монетами. Весь заказ обойдётся священнику в пять золотых, остаток будет ждать меня вечером. Мальчишке я наказала быть у меня после вечерни, а сама начала снаряжаться в дорогу.

До деревьев камелии идти при самом лучшем раскладе пять часов, и, на благо, сегодня как раз ясная погода, снег, если и будет, то только ближе к ночи. Снегоступы прошлым вечером были мною проверены и теперь ждут меня у порога, как и тёплая дублёнка с пуховым платком, а ещё заплечный мешок с едой и горшочком для камелии.

Что ж, дневник, мы встретимся с тобой позже, вечером."

Дописав последние строчки, Есения отошла от стола, собирая последние припасы в дорогу. Пусть она и обещала быть короткой, но всё же нужно готовиться ко всему. В заплечный мешок, сделанный из простого круглого куска ткани, с кожаным шнуром, проведённым через многочисленные дырочки по её краю и служившим замком, а также с одним ремнём, позволяющий носить его на плече, также пошёл моток верёвки, кожаные полосы для снегоступов, набор для шитья, запасные шерстяные носки и небольшой топорик. Девушка знала наизусть дорогу до горячих источников, но ожидать можно было всего.

К ногам медленно подошла и потёрлась о них чёрная кошечка, призывно мяукнув и взглянув своими зелёными глазищами в глаза хозяйки. Эта малышка была фамильяром Есении, появившемся у неё после сдачи экзамена в этом году и официального признания её целителем. Каждый сам выбирал себе животное по вкусу, а у девушки получилось всё как-то удачно и само по себе. В день экзамена, пятнадцатого числа месяца Первых капелей, окотилась в коровнике кошка соседки. И, когда через несколько дней Есения в очередной раз принесла пожилой соседке припарки и лекарства от больных коленей, та самая кошка молча вручила сидящей девушке в ладони котёнка, девочку, мол, забирай, твоё. Но Есения лишь погладила молодую маму и мысленно попросила приглядеть за её будущим фамильяром, а она заберёт, когда придёт время. В месяц Первых гроз на пороге показалась та самая малышка и навсегда поселилась в доме, заняв место на печке.

- Ну что, Ночка, пойдёшь со мной? – на этот вопрос кошка всё равно бы не ответила, она, лишь мяукнув, уселась на пороге и принялась ждать, молча смотря на толстую дверь.

Есения лишь улыбнулась, закрыла дневник с уже наконец высохшими чернилами и спрятала его в ящике стола. Она не боялась, что его найдут и прочитают, ведь весь текст был написан на родном языке из её прошлой жизни. Благодаря длинным тренировкам, смогла вспомнить, как писать, держать теперь уже перо, а не ручку, а также, конечно, правила написания. Разговаривать на этом языке она позволяла себе только с фамильяром. Но всё же Есения не хотела, чтобы хоть кто-то нашёл её записи: это было что-то личное.

Зимой приходилось носить много слоёв одежды. Помимо простой белой льняной рубахи до колен и сарафана тёмно-синего цвета почти до пола из сваленной шерсти, Есения носила где-то добытую редкую вещь - связанные из меха горного козла чулки, плотные и очень тёплые. На поясе она всегда носила крепкий кожаный ремень с многочисленными привязанными к нему небольшими кожаными и тканевыми мешочками. Там были деньги, некоторые травы, бинты и зелья, необходимые для первой помощи, а ещё немного высушенного мяса для встречных животных и Ночки. Сверху надевались тёплая тёмно-коричневая дублёнка из шкуры бурого медведя до самых колен, с достаточно большим капюшоном, окантованным мехом по краю, простые серые валенки да шерстяной платок того же цвета из овчины.

Когда каждый слой одежды был надет, а заплечный мешок не забыт, девушка покинула дом, выпустив кошку и не закрыв дверь до конца. Грабить единственную целительницу на деревню решится только самоубийца, ведь ему впредь будет отказано в спасении не только в этом поселении, но и везде в царстве: Гильдия не оставит обидчика в покое. Но всё же дома для уверенности запирались магической руной, расположение которой знали только те, кто жил в нём.

Есения понадёжней спрятала толстую косу под платок и пошла в сторону деревни с семенящей под ногами кошкой. Домик целительницы находился на небольшом холме, возвышающемся над деревней, которую за последние года уже трудно было называть именно так. Местный князь проложил большой тракт, идущий в том числе и через их поселение. Деревушка стремительно разрасталась, молодое поколение, которое обычно уезжало при первой возможности в город, на заработки, оставалось, заводило свои хозяйства, торговали с часто приезжающими купцами, рожали и растили в сытости детей. Появлялось всё больше лавок, в том числе и с различными простенькими магическими амулетами, крепких и богатых домов, а в центре – полноценная, умощённая булыжником торговая площадь, где каждые выходные, даже в самый лютый мороз, был базарный день. Староста деревни даже лет пять назад расщедрился и с помощью приглашённых из соседнего города мастеров сделал полноценный фонтан с "живой" водой (так называли полную природной магии воду, способную восполнять силы, в том числе и магическую). Что уж говорить о церкви, которую справные работяги смогли сделать ещё краше, привести в порядок пристройки. Постоялых дворов стало аж два, да ещё сверху построили таверну, где подавали местный душистый вересковый мёд и холодное пшеничное пиво. У местного кузнеца не было отбоя от учеников, только сейчас их было трое и ещё двое помощников! Это ещё не учитывая недавно сделанную полноценную канализацию, которую зачаровали специально заказанные маги. Теперь все продукты, так сказать, жизни людей становились хорошим удобрением для местных полей, почти совсем без запаха, а вся жидкость утекала в местную речку, совсем не портя её. Не зря староста ел свой хлеб, ой не зря. Глядишь, через несколько лет будет полноценный город.

Глава 4

"Доброе утро, дневник.

Проснулась я ещё в потёмках. Благодаря тому, что кто-то из плотников не дал печке остынуть, было очень тепло как вечером, так и ночью. Но всё равно пришлось зажечь ради того, чтобы разогреть воду. Нужно было тщательно помыть своё тело и постирать уже залежавшееся за долго время постельное и нижнее бельё и прочую одежду. Хорошие хозяйки обычно занимаются этим раз в несколько дней, но не я. С моими исследованиями редко удаётся даже нормально приготовить еду себе, не говоря уже об уборке и тем более стирке, занимающие ещё больше времени. Но завтра Рождество, а его нельзя встречать в грязном доме. Однако, всё это будет только ближе к вечеру. Сейчас меня ждёт ярмарка, а я вернусь к тебе позже."

Есения положила на всякий случай несколько последних сухих поленьев из подпечья в уже горячую печку, кочергой поворошила тлеющие угли и горящие деревяшки и прикрыла устье чугунной вьюшкой. Импровизированная сушилка из нескольких толстых и прочных верёвок, закреплённые несколькими толстыми гвоздями под самими потолочными балками, вместила в себя практически всё, разве что постельное бельё отправилось наружу, высыхать на морозе. От мокрой одежды медленно начал подниматься пар, уходящий под свод крыши, а оттуда сквозь отдушину в крыше наружу.

Довольная тем, что сделала, девушка начала очень быстро собираться на ярмарку. На этот раз вместо дублёнки она надела специальный плащ, тёмно-зелёного цвета, который должен был иметь каждый целитель хотя бы в двух экземплярах, на зиму и на лето. Это был огромный отрез ткани, скрывающий целителя от окружающих полностью, исключая руки по локоть, продетые через небольшие отверстия на передней части плаща, и голову, но и её можно было спрятать, накинув капюшон. Есения не очень любила это одевание, но это была лучшая альтернатива знаку размером больше ладони из серебра, которого было тяжело даже поднимать, не говоря уж о том, чтобы носить постоянно с собой. Был ещё один вариант отличия, но его девушка ещё не заслужила. Это небольшая подвеска с чистейшим бриллиантом, что выдавалась только лучшим из лучших. У Веды, наставницы, она была. После смерти подвеска и знак были отправлены обратно, в столицу, где и находился дом Гильдии и жили её глава и старейшины. Ну а на ноги, вместо привычных и удобных валенок, были надеты остроносые красные сапожки из телячьей кожи, их старшее поколение называло черевичками. В руках же оказалась большая и прочная корзина для покупок, которую было удобно носить на локте, чуть придерживая ладонью.

Есения в последний раз проверила дом и двор, прежде чем закрыть дверь и прошептать слово-ключ, коснувшись кончиками пальцев начертанной руны. Ночка, как обычно, вертелась в ногах, призывно мяукая. На удивление, фамильяр любила столпотворения и часто ходила вместе с хозяйкой по всяким делам в деревне, забираясь либо на плечо, либо в корзину для собственного удобства. Она и сейчас поступила так, прыгнув в поставленную на ступени сеней корзину.

- Ах ты бандитка! – пожурила со смехом её Есения, погладив по голове кошку. Девушка никогда не злилась на любимицу, та была достаточно умной и понимала, что нельзя делать, а что можно.

Есения подняла корзину и смело направилась вниз по холму, подставляя светящееся от радости лицо морозному воздуху и зимнему, неожиданно тёплому солнцу. Деревня её встретила громкими криками зазывал, запахами медленно томящегося на углях мяса, пряных восточных специй и ярких духов. Девушке несказанно повезло. Первые лавки на её пути оказались с редкими товарами из одной дальней юго-восточной страны, покрытой преимущественно пустынями. Пусть масляные духи казались Есении ужасно резкими, и от долгого вдыхания их даже могла заболеть голова, но специи – это другое, как и сладости. С помощью магии торговцы могли сохранять свежесть перевозимых продуктов, поэтому всё чаще можно было увидеть на ярмарках даже совсем экзотические фрукты и ягоды. Торговец, мужчина с экзотической для этих краёв тёмной кожей и смеющимися карими глазами, принялся было нахваливать товар, но увидев, как уверено девушка говорила, что и сколько ей нужно, засветился от счастья как начищенный медный самовар.

- Вай, какая дэвушка! – он говорил с явным очень сильным акцентом, пусть и достаточно понятно, упаковывая одновременно с этим куркуму, несколько палочек корицы, чёрный перец и немного красного в небольшие промасленные мешочки. – Ты знаещь, что хочещь.

- И ещё вот этого рахат-лукума и половину килограмма лучшей вашей халвы, - девушка одной рукой указала на нужные ей продукты, второй отвязывая с пояса кошелёк.

- Пятьдисят залатых! – торговец протянул ей товары, в том числе и только что упакованные в сухие берестяные коробки сладости. Эта упаковка явно была закуплена у местных, что делало делу мужчины благо, ему не нужно было везти с собой огромную кучу ненужных вещей, лишь свой товар.

- Двадцать пять! – Есения знала, что с восточными людьми нужно было торговаться, они это любили.

- Нэ, красавица! Сорак пять!

Девушка засучила рукава платья, поставила на край прилавка и начала активно с яркой улыбкой на раскрасневшемся от холода лице торговаться за нужную цену. Она воспринимала эту "словесную драку" исключительно как прекрасную игру, где они приходят к итоговой стоимости покупок. Окружающие говорили что-то за спиной, но это шло абсолютно фоном, в центре был лишь спор о цене.

- Ладна! Двадцать два залатых! – в конце концов через непродолжительное время "сдался" торговец, ворча, что отдаёт задёшево такой ценный товар, что его обкрадывают, такого бедного и несчастного.

Есения принялась отсчитывать монеты, понимая, что платит достаточно за тот товар, что хочет получить, не оставаясь с носом, а мужчина лишь ведёт себя как надо. Девушка вложила честно отсчитанные деньги в протянутую специальную пиалу, лишь кивнув и улыбнувшись. Она знала, что им, людям с востока, нельзя касаться других женщин, кроме родственниц и жён.

Покупки благополучно отправились в корзину, вызвав лишь недовольное мяуканье дремавшей в ней кошки. Не далеко отходя от первого торговца, она купила за дюжину золотых четырёхметровый отрез кутну её любимого тёмно-синего, почти чёрного цвета. Это была достаточно недорогая ткань, которую чудным образом создавали из смеси хлопка и шёлка. А затем в корзину пошли несколько палочек лавандового благовония и насыщенное мятное масло, всё это нужно было для крепкого сна после дня в раздумьях, дабы горячая голова успокоилась и позволила заснуть.

Глава 5

Утро началось совсем не так, как ожидала Есения. В дверь кто-то тарабанил, зовя её, но не со злом, а с паникой в голосе. Девушка с неохотой разлепила глаза и, едва переставляя ноги, открыла стучавшему.

- Госпожа целительница! Скорее! Там раненный! – выкрикнул ей в лицо мальчишка, помощник местных охотников. – На него напал волколак!

Есения встрепенулась и начала быстро-быстро собираться. Какой бы ни была усталость, как бы ни болело и ни ныло тело, но она обязана была как можно скорее прибыть на место, каждая минута была на счету. Закрепила на талии пояс, быстро натянула валенки и, натягивая на ходу плащ, захватив заплечный мешок, буквально выскочила на улицу, совсем забыв взять с собой фамильяра и закрыть дверь. Мальчишка мчался на несколько шагов впереди, указывая дорогу.

На удивление, бежать пришлось недолго, девушка даже не успела запыхаться. На открытой поляне с полудюжины охотников столпились над чем-то, а один даже держал под уздцы вороного коня. Увидев целительницу, мужчины разошлись в сторону, позволяя рассмотреть распластавшееся посреди красного от крови снега тело молодого мужчины. Боковым зрением девушка увидела разрубленного пополам волколака, а до ноздрей донёсся сладковатый запах разложения. Вопреки всем правилам, местные монстры волчьего типа почему-то крайне быстро начинали гнить. Должно быть, дело было в переносимой ими заразе.

Есения рухнула на колени рядом и прижала два пальца к шее раненого. Пульс есть! Слабый, но есть! Это уже было счастьем. Она бегло оглядела мужчину: кровавое пятно на животе и ещё пару длинных царапин на бёдрах. Попытавшись разорвать рубаху, дабы получить доступ к торсу, столкнулась с тем, что ткань просто отказывалась рваться. Наплевав на всё, девушка просто разрезала её забытым в сумке топориком, вызвав недоумение у окружающих, протягивающих ей охотничьи ножи.

- Носилки! И быстро! – раздавала приказы целительница, глядя на чернеющие края раны.

Гадость, что несли волколаки на своих когтях, уже проникла в тело и отравляла его. Это не был яд, вирус или бактерии в привычном понимании этого слова, просто вредящая и часто убивающая ослабленный организм. Есения также заметила, что кровь, если и вытекала из ран, то как-то медленно и как будто лениво, да и тело было достаточно холодным. Мужчине повезло: утром было довольно тепло для того, чтобы умереть от переохлаждения, а ещё, что его нашли недалеко от привычного маршрута охотников. Да и не был он голым: от полного переохлаждения спасла тёплая одежда, в особенности кожаные сапоги и чёрная дублёнка из неизвестного Есении меха.

- Эй! – она заметила, что раненый поморщась зашевелился и начал что-то бессвязное бормотать, и похлопала его по щекам. – Мы спасём тебя!

Мужчина приоткрыл свои глаза. Никогда прежде Есения не видела настолько ярко-голубых глаз, словно на неё смотрело небо, а не человек.

- Красивая... – прошептал еле слышно неизвестный и снова потерял сознание.

Девушка ещё с минуту смотрела на него с приоткрытым от удивления ртом, а после лишь фыркнула:

- Шутит – значит будет жить.

Пока всё это происходило, мужчины где-то уже нашли две крепких ветки, а плащ одного из них завязали вокруг, сделав наконец что-то наподобие носилок. Под руководством Есении они аккуратно, насколько это вообще возможно было, перенесли в шесть рук тело раненого.

- Несём ко мне! Несите аккуратно, но быстро! – руководила целительница и, услышав дружные заверения о том, что всё будет сделано в лучшем виде, стремительно помчалась в сторону дома.

Перед их приходом ей нужно было убрать лишнее, прогреть печь ещё сильнее и приготовить необходимые для больного лекарства, в том числе и то жалкое подобие антибиотиков, что она смогла создать в этом мире. Всё её время между сном и лечением пациентов проходило в многочисленных исследованиях, в поиске идеальных противовоспалительных для людей. Если к гигиене народ был приучен, то вот бактериальные инфекции и ранения были настоящим бичом.

На держатель над газовой горелкой была абсолютно чудовищным образом подвешена стеклянная колба с водой. Есения щепетильно относилась к правилам работы с инструментами, и если бы не проблема со временем, она бы даже не подумала о таком кощунстве. Туда сразу отправился многоразовый шприц, над чьим созданием долго трудились стекольщик и кузнец, но в итоге получилось почти то, что девушка видела ещё у жившей при СССР бабушки. У Есении не было нормальных средств для тщательной стерилизации, лишь кипящая вода и самогонка, но и этого при таких условиях достаточно.

Когда во дворе раздались громкие голоса охотников, в колбе ещё кипятились несколько в меру тонких иголок и лезвие импровизированного скальпеля — крайне острого и тонкого ножа из сложного и дорого металла. Нарезанные на скорую руку шёлковые нити, в меру прочные и едва заметные на ранах в последствии, лежали в высокоградусной самогонке в небольшой чаше, похожей на ту, что когда-то изобрёл Петри. Необходимые зелья стояли тут же, ожидая своей очереди, так же, как и горячий отвар из высушенных ромашки и подорожника с чистым куском ткани и бинтами.

Не разуваясь, мужики аккуратно внесли раненого, постоянно извиняясь перед хозяйкой дома и домовым за грубое нарушение неписаных правил. На удивление слаженно они перетащили его на единственную кровать и поспешили покинуть дом, оставив всё в руках целительницы, которая уже приступила к лечению.

Нагло разрезав явно дорогую рубаху до самого горла, она ещё раз удостоверилась, что всё плохо. Нужно было торопиться, ведь как только мужчина начнёт согреваться, кровотечение усилится, а запоздалая лихорадка придёт к нему с двойной дозой. Но прежде всего Есения коснулась его лба и груди и пустила сквозь кончики пальцев небольшие магические импульсы, позволяющие ей узнать, какие существуют внутренние травмы у человека.

- Продольная трещина левого бедра... Сотрясение мозга... несильное... Все органы целы, но зараза уже проникла далеко… - быстро перечисляла она, изредка останавливаясь. – Везунчик чёртов!

Глава 6

Есения проснулась от прошедшей через всё тело сильной судороги. Изо рта вырвался стон боли, а глаза открылись, толком ничего не увидев в непроглядном мраке. Но вот слух уловил сначала громкое и крайне недовольное шипение кошки, забившейся на перекрышке, переходящее просто в глухой утробный звук, а следом сдавленное ржание коня. Девушка подскочила с места и почувствовала холод. Могильный, проникающий до самых костей. Смерть стояла за порогом и ждала, надеясь забрать человека на грани жизни и смерти.

- Свет! – повинуясь Есении, неяркий тёплый огонёк подлетел к потолочной балке, заставляя чуть прищуриться.

Она подскочила к пылающему от высокой температуры мужчине. Его дыхание было сбито, из груди даже раздавались сдавленные хрипы, на коже выступил болезненный горячий пот. Он до белых костяшек пальцев сжимал накинутый лёгкий тканевый плед, который девушке пришлось вытаскивать из его рук, чтобы посмотреть на состояние ран. Нога, как она и ожидала, опухла, став больше практически в два раза, бинты на животе окрасились в алый. Но больше всего пугала лихорадка. Градусников не было в этом мире, всё можно было определить примерно, наощупь. Она взяла заранее приготовленный отвар пажитника и положила прохладную ладонь на лоб мужчины, медленно спустилась по лицу в сторону шеи, слегка уколовшись о небольшую щетину. Температура наощупь была близкой к критической, точно больше сорока градусов по Цельсию. Раненый вздрогнул и открыл блестящие от жара глаза, слепо глядя на склонившуюся Есению.

- Выпей это, пожалуйста, - одной рукой она поднесла чашку к его губам одной рукой, второй придерживая за голову как ребёнка. Он послушно выпил, слегка поморщившись. – Молодец. А теперь остудим тебя ещё немного.

Девушка подошла к двери и уже хотела открыть её, пустив в дом свежий воздух и набрать снег, чтобы омыть им хотя бы лицо мужчины, но, уже держась за ручку, в последний момент остановилась. За порогом всё ещё стояла смерть, которая так и ждала, когда её впустят.

- Ах ты, тварь! – зло крикнула девушка, напугав этим кошку, заставив её подскочить на месте и утробно зарычать. – Изыди, проклятая! Уйди прочь, нечистая! Не твой сегодня урожай! Сгинь!

Ответом ей был полный мрачного потустороннего холода смех, заставивший даже пытающуюся сохранять хладнокровие Есению вздрогнуть, покрыться мурашками и мелкими шагами отойти от двери. Смерть не уйдёт, пока ей не достанется жизнь мужчины.

- Ну уж нет! – собравшись с духом и закатав рукава, решительно произнесла девушка. – Ты его не заберёшь!

Она быстрыми шагами прошла в тёмную ванную комнату и настежь открыла небольшое окошко. Некоторое время смотрела в темноту за ним и вдыхала морозный воздух. И в этот момент до её воспалённого мозга дошла светлая мысль.

- Порог... Ей, чтобы попасть внутрь, нужен порог. А у окон порога нет, только подоконник внешний! – радостно воскликнула девушка и вернулась обратно, не забыв оставить дверь в комнату открытой.

Она тут же накрыла мужчину пледом, заметив про себя, что он всё ещё был в сознании, пусть и явно ничего не понимал, смотря в одну точку. Повязками и обработкой ран она займётся позже, сейчас нужно максимально быстро понизить температуру тела. Девушка схватила ближайшую глубокую миску и открыла большое двустворчатое окно. За ним лежал огромный сугроб снега, что с самого начала зимы собирался со всего участка. Пусть за чистоту кучи она не ручалась, но ведь его не пить же нужно, — лишь превратить в кубик льда и обтереть им больного. Одним махом, почти всем телом лежа на столе и подоконнике, буквально на кончиках пальцев стоя на подставленном к нему стуле, девушка зачерпнула порцию снега с горкой, не забыв ещё и руку намочить по самый локоть. Стоило ей начать закрывать окно, уже втащив миску внутрь и твёрдо встав на пол, как краем уха услышала злое утробное рычание, раздающееся откуда-то с улицы.

- Изыди! – возопила Есения. – Пошла прочь, тварь!

Изгонять смерть и делать вид, что не боишься её, надо было. Иначе сама проникнет в дом через сердца отчаянных людей. Девушка знала об этом, поэтому и храбрилась как могла.

Скатав небольшой снежок, она сосредоточилась и за пару напряжённых секунд сотворила из него мутный и неровный кубик льда, который тут же положила на ближайший, заранее приготовленный отрез хлопковой ткани. Всего за несколько минут из всего снега образовалась небольшая кучка льдинок, большая часть осталась на материи, оставшиеся вернулись в миску. Соединив углы ткани и перевязав всё для пущей надёжности небольшим шнурком, девушка подошла к мужчине и нагло положила ему на лоб мешочек со льдом, играющий роль компресса. Раненый издал пронзительный стон от внезапного холода и, слегка обиженно взглянув на целительницу, хриплым, словно сорванным голосом произнёс:

- Заморозить меня решила?..

- Остудить. У тебя горячка, - покачала головой девушка. – Скоро станет легче.

Она аккуратно раскрыла его руки внутренней стороной вверх и положила оставшиеся кубики на ладони, локтевые сгибы, плечи и немного на грудь. Мужчина издал звук недовольства: что-то среднее между шипением и ворчанием, но почему-то продолжил лежать на спине, прикрыв глаза и как будто повинуясь её словам. Оставалось только ждать.

Чтобы не маяться от безделья, Есения достала с перекрышки кошку, мягко прижала её к себе, как бы обнимая, и принялась легко наглаживать и почёсывать. Любимица нуждалась в спокойствии хозяйки, поэтому, оказавшись в её руках, сначала мяукнула, а после громко заурчала, периодически мурлыкая. Девушка долго ходила с ней по комнате, пока кошка сама не выскользнула из ладоней. Фамильяр меланхолично потянулась, запрыгнула на кровать к мужчине и смиренно прилегла рядом, как бы говоря, что присмотрит за ним.

Есения молча присела за стол и достала дневник. Сидеть у кровати больного не было необходимости: отвар совсем скоро сделает свою работу, а лёд и свежий морозный воздух лишь помогут её ускорить. Обмакнув в чернила перо, открыла и начала писать:

Глава 7

Проснулась Есения от тихого звона колокольчика и звучного голоса молочника, звавшего её, растягивая гласные в имени на манер какой-то народной песни. Она с улыбкой, почти в полной тьме тихо сползла с печи, потянулась, расправляя затёкшие за время сна мышцы, и поспешила выйти за пределы дома, не забыв на этот раз накинуть шаль и надеть валенки. Иначе вид босой девушки вызовет у бедняги-молочника сердечный приступ —откачивай его потом! Стоило закрыть дверь, как она во всё горло крикнула:
- Доброе утро!
Она повернула голову направо, к востоку, пытаясь высмотреть хотя бы намёки на солнце, но увидела лишь красноватые полосы, говорящие о скором рассвете. Напротив входа, у боковых ворот, стояла лошадь, запряжённая в большую повозку, забитая небольшими бочками и мешками. Седовласый добродушный на лицо и суховатый старик с пышными бородой и усами сидел на козлах повозки, мягко как-то даже по-отечески улыбаясь Есении, приподняв шляпу, привечая её. Мягко спустившись на землю, он снял одну из бочек и поставил её рядом, на снег.
- Дед Митяй, ну что вы тяжести-то таскаете? – возмутилась девушка, выхватывая из рук старика предназначавшийся ей мешок.
- Да ты что, милая, это не тяжело! – со смехом ответил дедушка и, взяв бочку в руки, зашёл за ограду. – Ого! Это что за красавец? Твой?
- Не мой, - Есения последовала за мужчиной, прижав мешок к груди одной рукой, второй потрепав за холку подошедшего и пытающегося засунуть свой любопытный нос в содержимое мешка коня. – Вы же знаете, у меня тут раненый вояка лежит, с волколаком подрался.
- Ай, ай… - печально покачал головой дед Митяй. – Молодой?
- На пару лет старше меня.
- Совсем молодой, совсем.... Спасёшь?
- Я сделала уже всё, - она как-то неопределённо пожала плечами. – На всё остальное воля Божья.
Старик лишь кивнул и посеменил ко второму, меньшему складу. Есения поспешила его обогнать и открыла туда дверь, зайдя первой. Длинное и достаточно широкое помещение было поделено поперёк на два. В первом, самом большом, лежали продукты и травы, требующие сухого и прохладного хранения. Слева от входа стоял широкий деревянный стеллаж, на полках которого хранились многочисленные мешочки и горшки с крынками, наполненные крупами, специями и редкими, требующими высушивания травами. Под потолком и у правой от входа стены на верёвках сушились различные растения, в том числе и редкий лавр. Напротив входа же была ещё одна дверь, тоже из дерева, но по всей площади и контуру обитая войлоком, за ней — то самое подобие большого холодильника, над которым девушка работала очень долго.
Она подошла ко второй двери и резко открыла её. Пахнуло холодом. Есения поёжилась, но вошла в помещение. Здесь стояло два огромных стеллажа, покрытые лёгким слоем инея, на полках которых стояли лишь большие плоские тарелки, крынки и несколько объёмных кувшинов. А в самом низу, на умощённом камнем полу, аккуратно лежали большие кубы из льда без верхней стенки, которые дополнительно охлаждали помещение; ещё там хранилось то, что требовало заморозки.
Есения быстро, переминаясь с ноги на ногу от холода, вытащила небольшой, буквально в две ладони размером, круглый, как головка сыра, кусок лучшего сливочного масла, что она могла найти в деревне. Свежее, мягкое и ещё как будто пахнущее молоком. Уложив его на одну из больших тарелок, девушка быстро выскочила за дверь, трясясь от холода.
- Да там холоднее, чем на улице! – пробурчала она, забирая у деда Митяя бочку и отдавая ему мешок, а затем снова забегая в "холодильник".
Молоко следовало аккуратно перелить в крынки, что Есения и принялась педантично делать, сконцентрировавшись на том, чтобы не пролить ни капли. Одна за другой наполнялись посудины, молоко медленно перетекало в них. Вскоре бочка опустела, шесть наполненных практически до верху крынок были тщательно закрыты круглыми деревянными крышками, а после окоченевшими от холода пальцами поставлены обратно на полки. Молока хватит от силы дня на четыре, масла на подольше, но Есения не была в этом уверена из-за наличия в доме второго человека. Может, он тоже, как и она, любит густые молочные каши по утрам, кто знает. Девушка поспешила выйти из помещения и тщательно его запереть, дыша на замёрзшие пальцы. Старик забрал у неё бочку и по-отечески покачал головой, сказав лишь:
- Замуж тебе надо, глупая ты девка.
Есения на такие выражения лишь фыркала, как бы говоря: "а что мне в этом замужестве делать?" Но перед дедом Митяем стушевалась, лишь виновато улыбнувшись. Он всегда пытался поучать её, всё журил, мол, послушай меня, глупая ты, замуж надо, остепенишься, женское счастье обретёшь. Есения не верила в это пресловутое "женское счастье", по крайней мере для себя точно ничего в нём не видела. Да и якобы ей нужна "крепкая мужская рука" в доме, вот только всё делали ей за деньги местные или случайно приехавшие мастера и нужды в муже в этом плане не было.
- Сестрицу прошлой осенью замуж выдала — она за нас двоих детишек нарожает, - пошутила девушка. – А моё дело – людей спасать от смерти и хвори, роды принимать, да других целителей растить.
- Дура ты!.. – ворчал по-старчески Митяй, пожёвывая губы.
- Дед Митяй, ну не злись… - Есения улыбнулась ему и, достав из мешочка на поясе серебряную монету, положила ему в свободную ладонь. – Это тебе за молоко с маслом.
- Много, не возьму! – возмутился старик, пытаясь отдать деньги обратно.
- Ну уж нет! – девушка зажала его ладонь в кулак. – Это ещё сверху за то, что выполнишь несколько поручений и вернёшься с ними обратно.
Она видела, как дед хотел было возмутиться, но лишь неспешно пошёл к своей телеге, как будто обдумывая её предложение. Есения последовала за ним и взглядом проследила, как мужчина забрался на козлы, и лишь после услышала ответ:
- Ну? Что надо-то?
- Свинины бы пяток кило, сала солёного, кровянки… - девушка шустро перечислила ему всё, что наметила ещё вчера для возможной покупки.
- Сала да свининки… - дед Митяй потёр шею, как бы очень сильно сомневаясь. – Дочка, я магичить не умею, как ты.
- Зато знаешь, где достать! – Есения умоляюще сложила руки. – Дед Митяй, ты же можешь! Не ври, что нет!
- Эх... – перед мольбами старик не выдержал. – Твоя взяла! Ещё что? Одёжка мож какая?
- Хм.... Да, наверное.... – она невольно задумалась: ходить-то мужчине явно не в чем, пока болеет, да и месяц в одном исподнем таскаться явно не вариант. – Рубаху, пару портков, пяток исподнего, да льняного полотенца большого. И всё как на вашего зятька старшего.
Девушка помнила, как выглядят все жители деревни, от мала до велика, разве что приезжих уже перестала запоминать: слишком часто они менялись. Это приходилось делать для того, чтобы понимать, кому и какая нужна помощь.
- О! Ещё загляни к конюху, пусть пришлёт какого-нибудь мальчишку с конём помогать. И к плотнику, нужны костыли для больного. Надорву живот его таскать на себе! – Есения передала ему крупные пять золотых монет и пару серебряников для мастеров. – Это на всё. Если не хватит – пришлёшь кого за деньгами.
Дед Митяй лишь усмехнулся себе в усы, как бы говоря, что всё выполнит. Он свистнул небольшим хлыстом, проговорив лишь "Но!", и направил лошадь по пологому спуску в деревню, развозить другие заказы и выполнять поручения целительницы.
***
Раненый проснулся только тогда, когда солнечные лучи уже начали освещать и нагревать спину склонившейся над входом в горнило печки Есении, а свежеприготовленная молочная каша из овсяной крупы благоухала всеми возможными аппетитными запахами, заполняя ими комнату. Девушка заметила, что мужчина проснулся не сразу. Она успела отрезать себе большой ломоть ещё свежего пышного белого хлеба, сверху лишь нарезав и уложив несколько больших колец колбасы и кусок сыра, сообразив таким образом аппетитный бутерброд. А следом он был уложен на небольшую чугунную сковороду, укрыт глиняной тарелкой и направлен в печь. Пусть в этом мире не знали о бутербродах, но никто же не мешал девушке их готовить. А если навернуть это всё с горячим молоком... У Есении слюни скопились в уголках рта только от мысли о еде. Вчера из-за занятости и тошноты она смогла в себя запихнуть лишь краюху хлеба да пару кружек воды. И сейчас расстроенный недоеданием организм, а с ним ещё и желудок, требовали, чтобы их покормили. Девушка, конечно, могла несколько дней обходиться только перекусами, но почти весь запас магических сил был исчерпан и это становилось просто невозможно. Нужно было много и хорошо теперь есть, набираться сил и не колдовать ни в коем случае. И только после того, как завтрак был приготовлен и наложен в большую почти плоскую тарелку и всё это поставлено на простенький деревянный поднос, Есения наконец-то заметила, что мужчина проснулся.
- О… Доброе утро! – она оставила еду на столе. – Как самочувствие? Голова не болит?
- Нет… - произнёс он хрипящим голосом. – Что со мной? Где я?
- Если кратко, то ты очень удачно подрался с волколаком. Он мёртв, а ты пока ещё жив…
Есения начала перечислять, что сделала и как, чтобы у больного не возникло никаких претензий потом, украдкой его рассматривая. Высокий, скорее всего на полторы-две головы выше её. Плечистый и видно, что тренированный. Его можно было назвать красивым. Мужественные и даже немного резкие черты лица, некогда прямой нос был чуть с горбинкой и искривлением(подрался что ли?), синие глубоко посаженные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, которым позавидует любая дева, высокий лоб. Кожа на лице и руках была ещё слегка загорелая, но в целом отличалась сейчас болезненной бледностью. А ещё взлохмаченные и сбитые в непонятный колтун и отдельные пакли тёмно-каштановые волосы, собранные в уже почти полностью распущенный низкий хвост.
- Ты будешь жить и сможешь нормально ходить, если всё будет хорошо. А находишься ты в деревне Соловки, в моём доме, доме целительницы.
- Ты учёбу-то хоть закончила, целительница? – последнее слово мужчина произнёс с особенной издёвкой.
Есения в этот момент поняла, что этот месяц жизнь с ним будет похожа на какой-то цирк с попыткой не дойти до рукоприкладства в многочисленных словесных перепалках. Она со стоном закатила глаза и, недолго пошарив на ближайшей полке, достала массивный, во всю ладонь знак Гильдии. Большой круглый кусок серебра, абсолютно гладкий с тыльной стороны, на лицевой было тщательно вырезано раскидистое дерево. Пусть официально в царстве верили в единого Бога, но остатки от бывшего язычества были везде, почти в каждом аспекте жизни людей, в том числе и на знак Гильдии, напоминающий Древо Жизни.
- Доволен? – она развернула в его сторону знак и, увидев в ответ кивок, убрала его обратно. – А теперь....- села на стул, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. – Откуда ж ты в этих краях взялся, молодец? Как звать-величать тебя?
- Яромиром меня звать, - сказал как отрезал мужчина. – Остальное тебе знать не надо. Вылечи меня и отпусти не позже завтрашней утренней зари.
Есения звонко и заливисто засмеялась, хватаясь за живот, и даже слёзы пошли из глаз. Настолько забавной вещи ей не говорили уже очень давно. Любой, от мала до велика, знали, что приказывать целительнице может только вышестоящая, но никак не попавший к ней больной. Он должен лишь следовать её указаниям и не пререкаться. Даже царь слушался своего личного целителя.
- Ты даже стоять сейчас не сможешь, - всё ещё подхихикивая произнесла она. – А уж о том, чтобы сесть на коня, и речи быть не может! Если, конечно, не хочешь без ноги остаться.
- Моя семья щедро заплатит, если отпустишь меня! – в голосе мужчины уже звучали угрожающие нотки, но девушка даже не прекратила улыбаться.
- Наивный ты дурак, если думаешь, что честь любого продаётся, тем более за деньги, - она встала, взяла с печки кружки: одну с чуть остывшим свежим отваром ивовой коры, а вторую с уже совсем холодным отваром сенны, и неспешно подошла к кровати. – Ты без меня сейчас даже в нужник сходить не сможешь. Так что не думай даже о попытках уйти отсюда до полного выздоровления. В лучшем случае к весне позволю забраться на коня, - протянула ему кружки. – До дна обе.
Он на удивление послушно выпил одну за другой, лишь слегка поморщившись от вкуса. Но в его взгляде после Есения заметила недовольство и осуждение, на которое ответила лишь улыбкой. Он потом ей ещё спасибо скажет.

Глава 8

- Мне по нужде надо… - тихо, будто стесняясь, проговорил мужчина спустя достаточно большое количество времени.
Солнце уже было в зените, когда отвар сенны наконец-то подействовал на Яромира. Есения к тому моменту натаскала дров из поленницы и воды на хозяйственные и не только нужды, а ещё приготовила мужчине густой говяжий бульон, добавив туда немного соли и перловки. После суток без еды ослабленный организм почти не может что-то есть, поэтому нужно начинать с малого. Девушка кивнула на слова Яромира и поспешила как можно скорее открыть дверь в ванную комнату. Она подошла к кровати и, взяв севшего на крае мужчину под подмышки и чуть обняв за торс, на выдохе очень сильно напряглась и подняла его. Это было настолько тяжело, что когда он наконец-то встал, щёки Есении походили на алые летние маки, а дыхание сбилось к чертям собачьим. Ей пришлось с минуту стоять, прижав его к себе и переводя дух, уткнувшись ему куда-то в район груди. Было немного странно слушать чужое, быстро бьющееся сердце, заглушающее её собственное. В конце концов, глубоко и часто дыша, периодически задерживая его, девушка смогла успокоиться.
- Ногу левую согни в колене и не опускай, - руководила целительница мужчиной, придерживая его с правого бока одной рукой за талию, а второй за правую руку, про себя отметив существенную разницу в росте. – Опирайся на меня и шагай медленно только одной ногой. Можешь второй рукой опираться на кровать и стены.
Они медленно пошли вперёд, шагая и периодически спотыкаясь из-за разницы в поступи и росте. Пару раз мужчина заваливался, из-за чего Есении приходилось на пределе сил ставить его обратно в подобие вертикального положения, тихо-тихо матерясь себе под нос. На благо, ванная была совсем недалеко и небольшая — три шага в ширину и почти пять в длину. В двух шагах от входа стоял большой деревянный кубической формы нужник лишь с одной дыркой. На внешней стене, ровно напротив двери, было небольшое слюдовое окошко, которое можно было в любой момент открыть. Рядом с "туалетом" на уложенном простыми булыжниками и залитом песчаными цементом меж ними полу стояло небольшое ведро с водой и жбаном, висящем за ручку на самом краю. У самого дальнего от входа угла стояла большая, занимающая треть всего помещения бочка с вечно тёплой водой, рядом, под ещё одним, на этот раз не открывающимся окошком из мутной, почти чёрной слюды расположилась небольшая деревянная круглая ванная, в которой можно было разве что только сидеть, вытянув ноги. И совсем рядом стол небольшой низкий табурет с ушатом на нём и ребристой стиральной доской. Больше ничего. Никаких украшений или чего ещё лишнего.
- Ну... - Есения аккуратно посадила Яромира на нужник и отошла назад. – Я оставлю тебя одного. Если что – зови! – развернулась и хотела было выйти, как остановилась, вспомнив кое-что. – Ах да. Зовут меня Есения. – и вышла, оставив мужчину наедине с собой.
Пока мужчина был занят, она решила наконец-то осмотреть его вещи в поиске чего-то, что сможет рассказать о его семье. Конечно, рыться в личных вещах – та ещё подлость, но нужно было выяснить всё, что можно было. У знатных семей были свои, отдельные знаки, обычно небольшие, из меди, железа, серебра или даже золота. Благодаря им они могли попасть к высшим чинам города, в закрытые заведения или получить информацию и услугу, не доступные обычному люду.
Не найдя абсолютно ничего в шубе и сапогах, Есения вышла на улицу, в очередной раз забыв надеть обувь. Быстрыми и широкими шагами она подошла к коню, мирно выхаживающему по заснеженному дворику. Осмотрев его и ничего не найдя, девушка заметила, что сидельные сумки сняты. Оглядевшись, увидела их у самого входа в импровизированное стойло. Открывая одну за другой, она нашла запасные штаны, белоснежную рубаху, неожиданно шерстяные вязаные носки, кошель с монетами, немного бумаги, грифель и на самом дне знак из серебра. Девушка развернула его лицевой стороной на себя, но, к сожалению, не узнала, к какому из благородных домов он относится. Это был выгравированный меч с переплетёнными словно змеи вокруг него двумя цветами – вереском и пшеницей. Запихнув знак в один из мешочков на поясе, она потрепала по холке коня и вернулась в дом. Нужно будет завтра по утру связаться с мудрецами Гильдии: может, они подскажут, что это за род.
- Эй... Как тебя там… - раздался приглушённый голос. – Есения!
- Да? – она подошла к двери, не решаясь заходить.
- Я хочу помыться. Как это сделать?
Вместо ответа девушка лишь резко открыла дверь, вызвав у всё ещё сидящего на нужнике мужчины крайнее удивление. Он был абсолютно обнажён, кроме разве что бересты на ноге, забавно смотревшейся на голом теле. Но нагота мало волновала выросшую в деревне Есению. Яромир пытался ладонями как-то прикрыть хотя бы половые органы, но смотрелось это крайне комично. Такой взрослый мужчина, а стесняется какой-то девушки.
- Не волнуйся, меня мало волнуют голые раненые мужчины, - с явной толикой сарказма проговорила девушка.
Она внимательно осмотрела комнату. Если посадит Яромира в ванну, то раны может залить водой, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Душа в этом мире не было, сейчас бы очень даже пригодился. Взгляд Есении зацепился за жбан.
- Ну точно! – воскликнула она, изрядно напугав мужчину. – Так уж и быть, помогу тебе помыться, - с ехидством добавила она, по-хозяйски закатав рукава рубахи до локтей.
- Ж-женщина, у тебя есть хоть какой-то стыд!? – возмутился Яромир.
- И стыд, и совесть, всё есть. Ты ещё ранен и болен, не забывай. Если пойдёт кровь или упадёшь без чувств, то вина будет на мне, - освободив табурет от ушата, поставила посреди комнаты, практически вплотную к бочке. – Тебе придётся ещё посидеть здесь. Я жду одного человека, он скоро должен подъехать...
И именно в этот момент Есения услышала тихий звон колокольчика приближающейся телеги и звучный голос деда Митяя, зовущий её. Есения поспешила уйти из комнаты, а следом и за пределы дома, не забыв обуться и оставив мужчину наедине с собой.
- Дочка, всё сделал, - Дед Митяй притормозил у ворот и спустился с козлов. – Конюх своего мальчишку пришлёт скоро, плотник придёт перед вечерней.
- Сам придёт? – девушка начала снимать с повозки предназначавшиеся ей мешки, открывая один за одним и не позволяя старику этого делать.
- Да хто ж его знает! – развёл руками дед Митяй. – Всё самое хорошее купил. Только сало без мясца, прости уж грешного.
- Ой да ладно тебе, дед Митяй! – Есения улыбнулась и взяла все мешки в руки, их было ровно четыре. – А одёжка-то где?
- Привёз, привёз, - старик начал ковыряться в мешках, ища последнюю часть заказа.
Девушка кивнула и поспешила с тяжёлыми покупками к складу. Открывать двери пришлось ногами и локтями, дабы не опускать мешки на землю, несмотря на то, что они слегка оттягивали руки. В конце концов уложив их на пол "холодильника", принялась доставать продукты один за другим. Два больших, по меньшей мере в пару килограмм, куска неплохого свиного сала. Девушка уже представила, как пожарит с ним лежавшую с осени картошку, и слюна невольно собралась во рту. Готовить, как и есть, она на самом деле очень любила, пусть и не всегда удавалось уделить время этому удивительному искусству. Сало отправилось в ледяные кубы, как и вся свинина, которой было по меньшей мере почти четыре килограмма. Туда же ещё отправились две из трёх туш домашней курицы, отличавшейся желтоватой кожей. Говядины было немного, едва ли два кило, поэтому она ушла на полки вместе с оставшейся птицей и связкой из по меньшей мере дюжины кровяных колбасок. Любому другому, незнакомому с укладом жизни людей, было странно, что за всё это Есения отдала такое же количество денег, что и за заморские, тяжело перевозимые сладости, купленные накануне. На дворе зима, скот старались в это время не рубить, ведь в это время был Великий пост. Никто его не покупал почти, поэтому мясо и было в прямом смысле слова на вес золота. Так что с такими запасами Есения считалась зажиточной женщиной. После того, как всё необходимое было сделано, она поспешила вернуться к деду Митяю.
- Вот, дочка, - протянул он девушке перевязанный простой верёвкой из крапивы свёрток, - Одёжка для хлопца твоего.
- Благодарю, дед Митяй.
Старик улыбнулся во весь оставшийся десяток зубов и, забравшись на козлы, цокнул языком, хлестнув по боку лошади хлыстом. Животинка тронулась, направляя свои уставшие копыта куда-то в сторону леса, туда, где её дом. Дед Митяй с семьёй жили далековато от деревни, но исправно привозили лучшее молоко местным каждое утро, после первой же дойки. За такое трудолюбие их семейство обожали и старались не обижать, даже на свадьбу самой младшей дочки Митяя вся деревня устроила гуляния и подарила на общие деньги крепкую телегу и сильного коня, что считалось очень дорогим подарком.
Есения проводила взглядом сгорбленную фигуру старика и, стоило ему скрыться из вида, поспешила в дом. Развернув свёрток, она нашла сероватую рубаху, пару штанов да исподнее. Большое льняное полотенце оказалось на самом дне, она повесила его на плечо. Теперь было самое интересное – найти мыло. После уборки, как всегда, хрен что найдёшь, даже если убираешься самостоятельно. Выдвинув несколько ящиков, она не нашла там нужного. На лабораторном столе точно не было, как и на книжных полках. Осталось только... Есения заглянула во внутренний склад в доме. Он был чуть меньше ванной комнаты, туда поместилось лишь два закрытых шкафа в углу да совсем крохотный стол рядом со входом, на котором удачно лежало забытое мыло, а в одном из шкафов девушка нашла разрезанную на ровные кружочки люфу, которую использовали как мочалку, жёсткую и неудобную, но хорошо всё очищающую. Целительница в очередной раз пожурила свою несобранность, но поспешила в ванную комнату.
- Ого… - только и смогла произнести она, увидев, что Яромир сам пересел на табуретку, а, судя по его красному лицу, далось ему это с трудом, и закончил он недавно. – Мог бы и меня подождать...
- Не безногий и безрукий, чтобы не справиться с такой мелочью.
Есения лишь пожала плечами, мол, как скажешь, и, положив полотенце в ушат, передала мужчине мыло и люфу. А сама принялась цеплять края юбки за пояс, поднимая её до неприличной по местным меркам высоты, оголяя бёдра до середины. Увидел бы кто посторонний, подумал, что собираются они грешить, но всё было более чем невинно. Девушка, увидев закономерно заинтересованный в её фигуре взгляд Яромира, поспешила предупредительно крайне звонко и хлёстко ударить его по уже поднимающимся к её бёдрам рукам.
- Правило первое в моём доме, - произнесла она с ехидной, отдающей даже злобой улыбочкой, слегка нависнув над мужчиной, насколько позволял рост. – Приставать ко мне нельзя. Иначе мигом сделаю евнухом, а семье твоей скажу, что так и было. Запомнил?
- Моя семья порвёт тебя на кусочки и скормит останки диким животным! – пригрозил ей Яромир, зыркнув на неё потемневшими от злости синими глазами. – Любая была бы рада на твоём месте!
- Но не я, - процедила сквозь зубы Есения, чеканя как монету каждую букву и всё ещё не скрывая своей улыбки. – Правило я установила. Не соблюдёшь – пеняй на себя. И семья, сколь могучей она не была, не защитит тебя, а Гильдия будет на моей стороне.
- Тогда я тебя убью, как доберусь до меча!
- Ой, напугал ежа голой жопой! – девушка произнесла эти слова со смехом, а после резко отчеканила следующее: – Тогда ты – труп. Никто и никогда не возьмётся тебя лечить, даже если твоя семья спасёт тебя от суда. Ты, твоя семья, твои потомки – все вы станете вечными врагами Гильдии, - снова нацепила улыбку и добавила, - Надеюсь, мы друг друга поняли?
- Да, - чётко ответил Яромир. Казалось, теперь он не желал даже пытаться спорить с целительницей, ведь правда в этой дискуссии была на её стороне.
Она улыбнулась уже мягче и, подойдя к нему со спины и наполнив полный жбан тёплой водой, окатила ею мужчину. Услышав какие-то сдавленные возмущения краем уха, поспешила вылить ещё один поток на голову человека.
***
Спустя некоторое время пахнущий лавандовым мылом от макушки до пят Яромир сидел на кровати в уже свежем исподнем и наблюдал, как Есения меняла ему намокшие от воды бинты на новые. Девушка заметила, как он сильно побледнел, увидев зашитые раны. Даже для неё они смотрелись страшно, поэтому целительница поспешила "успокоить" мужчину:
- Все внутренности целы. Тебя как будто Господь одарил удачей.
- Ты называешь это удачей!? – возмутился мужчина.
- Останутся шрамы, некрасивые, но ты жив, это самое главное, - Есения внимательно осмотрела раны, заметив, что края у них стали значительно светлее: до этого чёрные участки стали едва серыми. Лекарство давало свои плоды, даря надежду на полное выздоровление. – Хорошо, очень хорошо, - констатировала она и принялась заматывать торс мужчины в бинты.
- И что это значит?
- Ты сможешь пережить эту ночь, - она заметила в глазах Яромира явный вопрос. – Волколаки – существа мерзкие и вредные. Они пусть и очищают лес от трупов животных, но сами носят на себе заразу, убивающую человека изнутри за один световой день. И тебя она готова была убить.
До этого бледное лицо мужчины приобрело сероватый оттенок. Есения была уверена, что он ни знал ни йоты того, о чём она сейчас рассказала.
- В сказках и песнях о волколаках говорят лишь половину правды. Никто не говорит, как хитра эта зараза, как она стремится помочь смерти забрать свой урожай…
- Почему? – осипшим голосом пробормотал Яромир.
- Кто знает, - развела руками девушка. – Может, чтобы не пугать люд, а может, чтобы не стремились их вырезать до одного, рискуя жизнями. А вырезать их нельзя, пусть и хочется.
- Ради чего их оставляют в живых?
- Они едят более мерзкую нечисть, что травит воду и землю. Поэтому до сих пор волколаки и ходят по земле.
Повисло густое молчание, прерываемое лишь звуками разматывающейся ткани и тихим сопением фамильяра на печке. Закончив с обмоткой, девушка нагло задрала штанину исподнего, оголяя бедро. Береста отсырела, попутно намочив одежду, что было на руку Есении. Она потянула её за края, аккуратно снимая. Нога, в отличие от прошлой ночи, практически перестала отекать, уменьшившись в полтора раза. Частично размытая водой кровь на полностью пропитанных ею бинтах была застарелой и присохшей, поэтому пришлось использовать тёплую воду, чтобы отделить их от кожи. На краях царапин была небольшая серость от заразы, но в целом раны уже покрылись коркой и смотрелись неплохо. Обмыв ногу и замотав её в бинты, Есения взяла новый кусок заранее приготовленной бересты, размочила её и снова наложила поверх бедра, но на этот раз не туго закрепила его небольшими ремнями из телячьей кожи.
- Вот и всё, - ладонь девушки легла на лоб мужчины, вызвав у того недоумение. – Хм… Горячка возвращается, ночью будет совсем плохо. Как бы карга не вернулась ещё…
Она встала, отряхнула руки о ещё мокрый после купания передник и направилась к печке, где дожидался своего часа бульон. Взяв небольшую, но глубокую миску и ложку, Есения зачерпнула как можно больше гущи, заполнив посудину наполовину, а сверху долила бульон. Это, может, была не самая вкусная еда, но мужчине сейчас нельзя было ничего другого, лишь то, что не навредит желудку и кишечнику, и поможет обходиться без слабительного.
- Твой обед, - она аккуратно поставила миску на колени Яромира, всучив в ладонь ложку. – Приятного аппетита.
Но стоило ей развернуться и сделать пару шагов в сторону стола, как сзади раздался какой-то глухой стук. Испугавшись за больного, она резко развернулась и застыла. По полу в разные стороны расползался бульон, вытекающий из перевёрнутой посуды...